Страница:
— Пятьдесят метров в высоту, — сказал Ангрем, отвернувшись от океана. — Девятьсот километров в час. Шестьдесят миллионов тонн воды. Ты это видел?
— Нет, — равнодушно сказал Лядов. — Оно больше. И дальше, гораздо дальше.
Пляж уже дрожал в мареве. Под одеждой побежали капли пота. Сквозь подошвы жгло. Ребята переглянулись с откровенным страхом.
— Быстро на корабль, — сказал Ангрем.
Они медленно побежали сквозь горячий вязкий воздух по горячему, очень вязкому песку. Показалось, над головой зажглось десяток лишних солнц — слепящие блики отовсюду ударили по глазам. Трайнис, не глядя, отбросил розовую раковину в сторону. Та исчезла без звука падения, словно растворилась в воздухе. Ватная тишина падала с неба.
— Не оглядывайся, — сказал Лядов, дергая Вадковского за рукав.
— А здесь весело! — серьезно воскликнул Вадковский, с трудом выдергивая глубоко провалившуюся ступню. Потеряв одну туфлю, он последним прыгнул на круглую платформу лифта. Упав на четвереньки, оглянулся на океан. Темная полоска стала выше, и уже напоминала далекую стену. Верх стены был неровным и белым.
Площадка рванулась вверх так быстро, что в конце всех подбросило на полметра. Пол сомкнулся. Тут же их разбросало ментальным ударом вернувшегося в свое естественное состояние стеллармена.
Ангрем стремительно пересек зал и улегся на свое место.
Экран на потолке погас. Последней картинкой на нем была быстро удаляющаяся, нестерпимо сверкающая полоса пляжа и широкий черный язык с каймой белой пены, влетающий в голубую бухту.
Экипаж «Артемиды» с трудом добрался до своих мест, и все попадали в полузабытьи. Ментальная активность стеллармена превзошла порог переносимости обычного человека.
— Отдохнули? Я приготовил поесть. Надеюсь, понравится, — сказал стеллармен.
Все открыли глаза. Самочувствие было нормальным, голова свежей. Последствий немилосердных атак на мозг не осталось. Спать не хотелось.
Стеллармен снова обосновался на самом дальнем лежаке и легкомысленно, словно виньетку в девичий альбом сочинял, смотрел над собой. Не похож он был на человека, которому доверили сложную и опасную экспедицию. Даже на туриста он не был похож. Лежать бы ему на зеленом пригорке с травинкой в зубах и считать облака.
С потолка лился яркий густо-синий свет, с одного края уходящий в глубокое — в черноту — индиго.
— Где мы? — Трайнис приподнял голову, подпер щеку ладонью.
— Двадцать тысяч метров над уровнем моря. Скорость пять «эм». На такой высоте вообще нельзя останавливаться — могут сработать обе части системы защиты — планетарная и космическая.
— Ударит молнией и шарахнет метеоритом?
— Может случится и так. Однако именно на этой высоте при данной скорости обе системы наиболее медлительны.
— Облако, летящее со сверхзвуковой скоростью? — усомнился Трайнис.
— У системы много глаз. Для какой-то ее части мы — действительно обычное облако. Систему в целом обмануть уже нельзя. Она учится, и очень быстро.
— Ангрем, посещение побережья что-нибудь дало? — Вадковский разглядывал столик между лежаками, на котором стояли привычные чашки и тарелки. Он почувствовал просыпающийся аппетит. Протянул руку за яблоком. Это был его любимый сорт: «янтарный». На секунду замерев с куском яблока во рту, захрустел снова. Подумаешь. Почему-то было все равно, копался ли кто-то в его памяти, и как глубоко копался. Сервис-система корабля это сделала или сам звездный человек. О стелларменах Вадковский; как и большинство, знал немного — сдержанные официальные данные, но почему-то всегда испытывал к ним безусловный интерес. Да и что, собственно, скрывать? Постыдные промахи, поступки, совершенные в эмоциях, неуправляемые мысли, питающиеся архетипами? Все эти страхи — атавизмы самолюбия. Гораздо интереснее мчаться с пятикратной звуковой скоростью в небе запрещенной планеты и думать над загадкой. Он откусил желтую сладкую плоть яблока и захрустел с аппетитом.
— Каждая секунда на Камее — открытие, — сказал стеллармен. Обвел рукой зал. — Лаборатория работает постоянно.
— Почему вы не снарядили масштабную экспедицию? — спросил Трайнис.
— Это достаточная экспедиция. К тому же у нас много других дел.
— Каких? — сразу загорелся Вадковский.
— Вселенная большая.
— Хоть два слова, — взмолился Роман.
— Я бы рассказал — это очень интересно, но ты должен быть в состоянии сознания стеллармена, иначе все сведется к банальности, либо к заумности.
— Так называемое «постоянное сатори»?
— Весьма приблизительно, но похоже.
— Вы изучаете время, Ангрем?
— Да.
— Жаль, я не стеллармен, — сказал Вадковский.
Больше всего повезло Лядову. Его лежак располагался между лежаками Вадковского и Трайниса, и поэтому дотянуться он мог до двух столиков сразу. Лядов уже соорудил перед собой небольшую горку и деловито жевал. Было видно, что он знает, как можно вести себя в гостях у звездных людей. А может быть, Камея научила ценить любой момент, чтобы наесться впрок, невзирая на этикет.
Роману вспомнился мальчик из книги про детский дом. Казалось бы, никаких аналогий. Но вот ведь вспомнился.
— Такой способ нам привычнее, — сказал Лядов, жуя.
— Так вкуснее, — подтвердил Вадковский. — Иначе вообще зачем зубы?
— Для красоты, — усмехнулся стеллармен.
Трайнис задумчиво вертел перед носом кусок пирога со сложной начинкой, явно домашней выпечки. Ничего не спрашивая, откусил.
— Наша следующая цель, — сообщил стеллармен.
Синева над головами посветлела, перестала быть космической — они снижались.
Оказавшись в поле зрения, выросли бурые, черные, занесенные снегом бесконечные горные цепи. Горная страна ползла под ними. Корабль резко провалился, спикировал, не снижая скорости — детали картинки скачком выросли, словно включили двадцатикратное увеличение. Громадные горы, перевалы, ущелья, плато неправдоподобно быстро помчались под самым днищем корабля — хотелось поджать ноги. Трай-нис смотрел на все это, открыв рот. На Земле не разрешалось летать на кратном сверхзвуке на столь малых высотах. Он даже представить себе не смог, какой силы ударная волна обрушится на стоящего внизу.
Неожиданно появился, промчался и исчез край горной страны. Ухнуло вниз необъятное туманное пространство. Они нырнули за рваный гребень скалы и резко снизили скорость — почти неразличимые в мелькании черно-зеленые пятна распались на черные предгорья и зеленые долины. Кто-то вскрикнул — продолжая прерванную траекторию, в небе быстро уменьшалось кучевое облако, похожее на пухлый комок поднявшегося теста, несильно шлепнутый об стол. Вот оно влетело в настоящее облако, разорвав его пополам, и исчезло в синеве.
Корабль, как перышко, следуя затейливому рельефу, плавно и наверняка бесшумно, в точности повторяя контур поверхности, преодолел несколько невысоких перевалов, скользнул к краю крошечного плато и быстро совершил посадку.
— Лихо, — только и сказал Трайнис. Он часто дышал, как будто только что вел корабль вручную.
— Спасибо, — стеллармен улыбнулся.
Вадковский ткнул пальцем вверх:
— Это фантом или что-то вроде зонда?
— И то и другое. Главное, выиграем немного времени.
Вадковский взял с тарелки золотисто поджаренный кусочек мяса, шлепнул его на ломоть мягчайшего белого хлеба и жадно впился зубами. Прожевал, жмурясь, глотнул сока:
— Это тебе не мясной концентрат. — Деловито вытер салфеткой руки. — Выходим?
— К сожалению, нет. Вне корабля находиться опасно, — сказал Ангрем.
В стене прорезалась горизонтальная амбразура, потом она расширилась вверх, заходя на покатый потолок, раздалась на несколько метров вширь — получилась огромная открытая сверху лоджия с видом на изломанные предгорья и укрытые лесом далекие, подернутые дымкой, хребты.
Все четверо столпились у бортика.
Горячее солнце подпаливало зависшие высоко в небе редкие облака. Крошечное плато справа и слева теснили отвесные скалы. За спиной полого уходило ввысь рассеченное гигантскими вертикальными трещинами подножие горы.
Вадковский перегнулся через бортик — и оторопел. Бок корабля не был горой белой ваты — что показалось в первый раз уже достаточно необычным. То, что он увидел сейчас, повергло в ступор с уклоном в идиотское хихиканье: борт корабля представлял собой изогнутую плиту из потрескавшегося очень древнего на вид камня. Камень в точности соответствовал поверхности плато. Одна трещина, так просто начавшись у обрыва, продолжала ветвистый бег по борту и исчезала где-то на макушке корабля. Каменный звездолет — смешно. Интересно, додумались до этого древние фантасты? Если бы фантастику писали люди каменного века, в космосе орудовали бы звездолеты, покрытые особо прочными шкурами, а стреляли бы они особо большими дротиками, а летали бы такие монстры, только если в главной пещере звездолета принести жертву духу звезд. Хм, почти сюжет.
— Роман, — имя в устах стеллармена прозвучало неожиданно, и Вадковский вздрогнул. — О чем думаешь?
— Так, ерунда какая-то в голову пришла, — отмахнулся Вадковский. — Ангрем, вы лучше скажите — сами-то вы сейчас что видите? Я — только красивый пейзаж. Что видит ваша аппаратура? Я уверен, что от нее пользы больше, чем от нас, и что вы давно взяли химические пробы всего, чего только можно.
— На Камее я вижу немногим больше твоего, так как вокруг искажена сущность. Корабль постоянно собирает и обрабатывает данные. Выводы будем делать потом. Ситуация сложная. Теперь подумай вот над чем: вы трое оказались на Камее раньше экспедиции СКАД, даже раньше нас, — стеллармен замолчал выжидательно.
— Ну? — осторожно сказал Вадковский.
— Мы знали о Камее давно, вы не знали ничего. Мы до последнего момента не решались на посадку, спланированную еще год назад — уже тогда это было опасно. У вас же дерзкое вторжение получилось случайно и с первого раза. Но, как известно, нет ни случайности, ни предназначения. Есть только единое, и оно нераздельно навеки.
Вадковский понял, что начинаются бесплодные попытки перевести поток смыслов метасознания в маленький ручеек. Или, как было сказано в книге «Аутогенеры — надежда или приговор цивилизации», трехмерное звездное небо в плоский снимок карманного формата.
— Короче, не случайно мы здесь, — не поворачивая головы сказал Лядов, честно созерцавший ландшафт. Взгляд у него был недоверчивый и скучающий.
— Вы считаете, что... — изумился Вадковский. — Хорошо. Слава, допустим, предчувствует что-то. Но я-то пошел сним просто так, за компанию. Как друг. Причина полета была забыта уже через час после посадки. Мы просто старались выжить. Уверяю вас, Камея выбрана совершенно случайно. Два человека просто произнесли первые пришедшие на ум цифры.
— Не с того конца подходишь, — возразил стеллармен. — Впрочем, вопрос о носителе неких способностей интересен. Почему один дар не может распределяться на нескольких человек? А сейчас расскажи, какая тебе ерунда в голову пришла.
Вадковский сбивчиво рассказал о каменных звездолетах в фантастике.
— Или на гораздо большее количество людей, — сказал стеллармен и задумался очень по-человечески — опустил голову и прикусил костяшку пальца.
— Подождите, — помотал головой Вадковский, — не успеваю. Мысли путаются. Мы за два дня такое здесь увидели... Ведь самое интересное — здесь, на планете. В каталоге еще лет тридцать назад было записано — ноогенные феномены...
— Псевдо, — вставил Лядов.
— Их и надо изучать. Тем более, что они сейчас активизируются. Мы это на своей шкуре испытали. Какая разница, кто и как здесь оказался? Вон в истории сколько было судьбоносных случайностей. О чем же сейчас надо спрашивать, как не о феноменах?
— Не запутывай себя, — сказал стеллармен. — Спрашивать надо о причинности ваших действий. Это самый уместный вопрос. Не пытайся объяснить случившееся с вами только событиями на Камее, если оно начиналось событиями на Земле. Старайся увидеть пересечения противоречий.
— Кажется, я вас понял, — помедлив, сказал Вадковский. — Мне надо подумать.
Он перебрался к краю окна и затих там, навалившись локтями на бортик.
Стеллармен проводил его внимательным взглядом и посмотрел на небо:
— А что за причина полета была у вас?
— Повторить кое-что из XX века, — нехотя сказал Лядов. Вид у него был смурной — как всегда перед тем, как на него накатывало. Скучно, как будто в тысячный раз, он скомканно повторил всю эпопею.
Секунду стеллармен молчал, потом неожиданно спросил:
— Кто из вас изучал фантастику XX века?
— Никто, — не поворачиваясь, ответил Лядов. — Зачем? Втом-то и суть была — повторить реальное прошлое. Я изучал архивы. Ромка, кажется, что-то такое читал.
Вадковский отлепился от края окна, неловко заговорил:
— Ангрем, есть одна бредовая мысль. — Он помедлил. — Картина получается более стройной, если предположить наличие одной причины, которая изменила биосферу Камеи и позвала Славу в этот полет.
— Молодец.
Роман несмело улыбнулся:
— Но это не моя мысль, вы подвели меня к ней.
— Я только показал тебе невидимые беглому взгляду связи. — Стеллармен показал рукой вдаль. — Птицы.
Над далекими хребтами двигалось дрожащее пятно. Стая пернатых неизвестной породы, покинув место странной летаргии, усердно молотя крыльями, осваивала воздушные просторы родной планеты.
— Камея просыпается, — сказал стеллармен.
В этот момент мир беззвучно качнулся.
Экипаж «Артемиды» тут же притих и стал осторожно озираться в поисках новой напасти. Оглядывались по сторонам очень осторожно, словно резкое движение зрачков могло нарушить некое неустойчивое равновесие. За широким окном ничего не изменилось. Стайка птиц, вытянувшись в линию, повернула на запад и деловито исчезала между хребтами.
— Все, — сказал стеллармен. — Конец. Только что погиб зонд.
— Экипаж, внимание, — прошептал Трайнис.
Лядов поразился бледности, разлившейся по лицу друга. Как всегда профессионал яснее других понимал опасность. Но тут и до Лядова дошло — зонд звездных людей. Наверняка он совершеннее стандартного зонда стандартного корабля, да и, наверное, самого корабля.
— Двадцать тысяч? — спросил Трайнис. — Пять «эм»?
Стеллармен кивнул. Вид у него был отрешенный:
— Я пустил зонд к «Артемиде». Жаль, мы не успели посетить пустыню и полярную шапку, дно океана и систему гигантских пещер. В одном незаметном узком каньончике, сплошь заросшим колючками, с орбиты были замечены упорядоченные структуры — что-то вроде нулевого цикла, фундамента. Единственное подобное на всю планету.
— Все-таки здесь есть следы чужого присутствия? — спросил Вадковский.
— Один каньон на всю планету? Маловато. Скорее всего это разрушенный временем наклонный выход геологических слоев. Но кто знает. Посмотрим, что видел зонд.
Все повернулись к залу. Показа трансляции с борта зонда ждали как приговора. Экран на потолке так и не вспыхнул, а стеллармен вдруг непонятно сказал:
— Уже двадцать минут, — и с невероятной прытью бросился к своему лежаку.
Последовал удар по сознанию и крик:
— Поднимаю корабль. Всем от окна!
Окно было слишком широким, чтобы сомкнуться сразу. Экипаж «Артемиды» пятился, не понимая причин такой поспешности — снаружи спокойно голубел солнечный полдень. Ментальный удар, как всегда, немного оглушил, но они все-таки услышали приближающийся тяжелый хоровой свист рассекаемого воздуха.
Камея кое-чему научила — не размышлять в секунды опасности. Все трое прыгнули в мягкий свет зала, подальше от окна.
Они не успели убежать далеко. В спину ударило воздушной волной. Трайниса с Лядовым бросило за ближайший лежак, Вадковского, бежавшего последним, подняло и швырнуло им на головы. А потом начался грохот.
Прямоугольник окна погас. Вместо голубого неба в проеме возникла темная каменная масса, огромные ноздреватые валуны костяшками кулака каменного великана грубо вперлись внутрь. Кустами брызнули в зал секущие осколки, рванулись серые клубы пыли, с дробным стуком запрыгали, отскакивая от потолка и стен, разнокалиберные темные куски. Они лежали, вжимаясь в пол, закрывая головы руками. Грохот не прекращался. Сверху все время что-то падало, иногда довольно чувствительно.
Раздался скрежет и невыносимо громкий скрип, будто локомотив экстренно тормозил над ухом лилипута, — это корабль продолжал закрывать окно, чудовищным давлением краев рамы кроша камень. Окно снова заголубело — уже уменьшившееся вдвое. Глыба, рассыпаясь на лету, с грохотом сорвалась на плато. На полу под окном остались груды камня. Вокруг висела серая мгла, пыль скрипела на зубах. Зал было не узнать — хаос в мастерской скульптора после объемного взрыва.
Когда все стихло, они осторожно подняли головы. Заслонивший их лежак был усыпан щебнем, а в самой середине, глубоко продавив ложе, уютно разлегся обломок килограммов на двести. Переглянулись. Никого вроде не задело.
Лядов вскочил:
— Ангрем!
Лежак стеллармена располагался далеко от окна, но камни шрапнелью полоснули и по противоположной стене. Стеллармен как ни в чем не бывало полулежал с закрытыми глазами. Вокруг него на лежаке темнели обломки. Прядь темных волос откинулась назад, голова так и осталась повернута вбок под воздействием удара. На лбу, у виска, чернела очень неприятная рана с рваными краями. Левая сторона лица была залита кровью.
Экипаж «Артемиды» чувствовал не постоянное давление ветра, а неровные порывы, пульс загнанного, раненого существа.
Лядов и Вадковский вскочили. Трайнис железными руками неожиданно задержал их:
— Не мешайте. Дайте взлететь.
Корабль неровно дрожал.
Окно почти закрылось. Корабль качнуло. Со всех сторон раздался шорох, глухой стук — сдвинулись, поползли по полу, упали с возвышений каменные обломки. Корабль накренился в другую сторону. У Трайниса глаза на лоб полезли — не работало зануление гравитационного поля. В этом невероятном корабле — и вдруг что-то не работает!
Корабль начал раскачиваться. В узкой щели, оставшейся от окна, мелькнуло небо, освещенное солнцем плато, снова небо. Темная масса с тяжелым шорохом сорвалась с макушки корабля, на несколько секунд затмив горизонтальную голубую амбразуру. Похоже, корабль накрыло целой скалой. Пол дернулся, снаружи донесся грохот и стих — стена сомкнулась.
Ангрем, не открывая глаз, медленно повел головой, мучительно рвя невидимые путы. Корабль дрогнул. Неожиданным толчком всех усадило на пол. Ангрем дернул головой назад. Мощная перегрузка уложила всех — кого ничком, кого на лопатки.
Трайнис, не говоря ни слова, вдруг проворно пополз по усыпанному камнями полу к лежаку стеллармена.
— Ты куда? — крикнул Вадковский.
Лядов попробовал встать, и тут же упал, распластавшись как лягушка, больно врезавшись всем телом в разбросанные камни. Они переглянулись с Вадковским и, даже не будучи звездными людьми, поняли друг друга без слов: защитная система Камеи почти одолела совершенный корабль совершенных людей. Корабль, могущий общаться со звездным человеком в потоке метасознания, становиться одним большим глазом, ухом, рукой, крылом, мозгом, шестым чувством. И вот, оставленный хозяином на короткое время, не предупредил об опасности. Ослеп, не включил защитное поле, превратился в обыкновенный летающий агрегат, требующий твердой руки пилота, сам более не соображающий.
По лицу стеллармена пробежала гримаса боли. Он наклонил голову — кровь со лба дробно капанула на светлую одежду. Ближайший лежак зашевелился. Поперек него сформировался прямоугольный выступ того же цвета, но явно твердый. Прямоугольная плита отделилась от ложа, поднялась на боковых стойках и повернулась плоскостью к приподнявшейся спинке лежака. На плите что-то проступило, словно белые выпуклые диски, овалы и дуги всплыли в молоке.
Перегрузка не спадала.
Трайнис дополз до стеллармена, ободрав о разбросанные камни локти, колени и живот. С трудом оторвавшись от пола, забросил на ближайший лежак многопудовые руки. Треща мышцами от напряжения, кулем взвалил себя на мягкую поверхность, упал грудью, тут же утонув лицом в пыльной мякине. Стало трудно дышать. Отфыркиваясь, Трайнис повернул голову и увидел над собой стандартную панель пульта управления.
— Помоги вести корабль, — донесся голос стеллармена.
Трайнис, мокрый он напряжения, наконец забрался на лежак, смахнул на пол несколько камней, откинулся на широкую спинку. Не дав себе отдышаться, положил руки на пульт. Пальцы сами пробежали по знакомым траекториям сенсоров. Приходилось тянуть руки — пульт располагался далеко. Он инстинктивно потянул панель к себе — та легко приблизилась; из нижних углов панели вытянулись удобные опоры для локтей.
— Готов. — Трайнис качнулся телом вперед. Спинка лежака послушно двинулась следом — стало совсем удобно.
— Сразу после меня, — сказал стеллармен.
В носу свербело от пыли. Трайнис неожиданно чихнул. Прямо перед ним на противоположном широком сегменте вогнутого потолка засветился экран. Он был расчерчен диаграммами состояния и трехмерными трасс-ориенти-рами хода. Ничего сложного Трайнис там не увидел. Он мгновенно оценил динамику ситуации, не задумываясь отдал несколько команд кораблю, готовясь перехватить управление. Стеллармен был занят уходом с планеты на форсаже хитрым низкоорбитальным маневром, смысла которого Трайнис не понимал. На экране эта область была представлена большим квадратом, где с сумасшедшей скоростью менялись какие-то параметры, представленные непонятными символами.
— Надо уйти из системы, — сказал стеллармен и открыл глаза. Бьющее неровным ветром ментальное давление исчезло.
Трайнис невольно оторвался от экрана — в глазах звездного человека не было ни боли, ни какой-либо суровости, соответствующей моменту. Было спокойное, романтическое, если так можно выразиться, сожаление. Так проигравший эстет получает определенное наслаждение, вдумчиво разбирая действия победителя.
— Вы ранены, — сказал Трайнис.
— Не отвлекайся.
— Я на подхвате, если что, — усмехнулся Трайнис, вспомнив начало их полета на Земле.
— Бортовой вычислитель вышел из строя. Через сто двадцать секунд уводи машину. Я занимаюсь своим делом. Отсчет.
Стеллармен закрыл глаза. Невидимый удар. Трайнис поморщился. Вот в чем дело. Без «мозга» корабль способен достичь только планет системы. Никаких соседних звезд. Человек не в состоянии управлять гипер-броском. Значит, и звездные люди не могут тоже. Как много мы узнали.
Они продолжали виток по верхней границе атмосферы.
— Картинку Камеи на экран, — сказал Трайнис. Правее вспыхнул второй сегмент.
Красивый шарик, почти Земля. Обычная пустая планета с очень высокой степенью пригодности жизни на ней. И с очень большими странностями, сводящими на нет всю эту пригодность. Очень опасными странностями, которые никто пока не объяснил.
При постоянном ускорении корабль давно набрал вторую космическую, но не сходил с низкой орбиты. Камея быстро поворачивалась.
Можно было различить береговую линию материков, поля солнечного блеска на поверхности океанов, пряди и грядки облаков с тенями под ними, плотную бело-синюю улитку небывало большого циклона, рельефно освещенную солнцем и быстро уползавшую на обратную сторону. Неужели еще кого-то там поливает дождем, заваливает снегом, сметает ветром? Но если забыть про все опасности и странности — красивый мир, нетронутый, свежий.
Трайнис обежал взглядом экран — девяносто секунд до смены курса. Подкорректировал ход корабля. По большому счету делать ему было нечего. В режиме подобной сложности стажеры возвращаются на базу после тренировки, болтая с инструктором на посторонние темы. Пока все просто, если не считать утроенной тяжести тела. Он посмотрел на квадратик экрана, которым занимался Ангрем — все та же бешеная пульсация непонятных символов. Стеллармен на своем метау-ровне продолжал делать что-то таинственное, полностью оставив скорую смену курса и разгон на Трайниса.
Гинтас перевел взгляд на знакомую часть экрана. Ускорение пять «же». С учетом частичной компенсации внутри корабля сейчас примерно три. Даже тренированному человеку не выдержать долго. Траектория ухода, на которую требовалось выйти, была прямой как палка. Он совершенно не видел необходимости в таком значительном ускорении при частично работающем гравитационном компенсаторе. Систему гиперброска не заменить полетом с постоянным ускорением. Глаза сами собой переползли с информационного экрана на обычный. Шишка гигантского циклона сместилась, и уже выглядела ярко освещенным белоснежным горбом на лимбе, но что-то продолжало висеть в кадре не удаляясь, как пятно грязи на заднем стекле глайдера. Трайнис моргнул, чуть сдвинулся в сторону. Пятно не сместилось. Оно было там, возле планеты. Значит, оно было гигантского размера.
— Увеличить планету, — сказал Трайнис.
Диск планеты прыгнул навстречу, коснувшись границ экрана.
— Нет, — равнодушно сказал Лядов. — Оно больше. И дальше, гораздо дальше.
Пляж уже дрожал в мареве. Под одеждой побежали капли пота. Сквозь подошвы жгло. Ребята переглянулись с откровенным страхом.
— Быстро на корабль, — сказал Ангрем.
Они медленно побежали сквозь горячий вязкий воздух по горячему, очень вязкому песку. Показалось, над головой зажглось десяток лишних солнц — слепящие блики отовсюду ударили по глазам. Трайнис, не глядя, отбросил розовую раковину в сторону. Та исчезла без звука падения, словно растворилась в воздухе. Ватная тишина падала с неба.
— Не оглядывайся, — сказал Лядов, дергая Вадковского за рукав.
— А здесь весело! — серьезно воскликнул Вадковский, с трудом выдергивая глубоко провалившуюся ступню. Потеряв одну туфлю, он последним прыгнул на круглую платформу лифта. Упав на четвереньки, оглянулся на океан. Темная полоска стала выше, и уже напоминала далекую стену. Верх стены был неровным и белым.
Площадка рванулась вверх так быстро, что в конце всех подбросило на полметра. Пол сомкнулся. Тут же их разбросало ментальным ударом вернувшегося в свое естественное состояние стеллармена.
Ангрем стремительно пересек зал и улегся на свое место.
Экран на потолке погас. Последней картинкой на нем была быстро удаляющаяся, нестерпимо сверкающая полоса пляжа и широкий черный язык с каймой белой пены, влетающий в голубую бухту.
Экипаж «Артемиды» с трудом добрался до своих мест, и все попадали в полузабытьи. Ментальная активность стеллармена превзошла порог переносимости обычного человека.
— Отдохнули? Я приготовил поесть. Надеюсь, понравится, — сказал стеллармен.
Все открыли глаза. Самочувствие было нормальным, голова свежей. Последствий немилосердных атак на мозг не осталось. Спать не хотелось.
Стеллармен снова обосновался на самом дальнем лежаке и легкомысленно, словно виньетку в девичий альбом сочинял, смотрел над собой. Не похож он был на человека, которому доверили сложную и опасную экспедицию. Даже на туриста он не был похож. Лежать бы ему на зеленом пригорке с травинкой в зубах и считать облака.
С потолка лился яркий густо-синий свет, с одного края уходящий в глубокое — в черноту — индиго.
— Где мы? — Трайнис приподнял голову, подпер щеку ладонью.
— Двадцать тысяч метров над уровнем моря. Скорость пять «эм». На такой высоте вообще нельзя останавливаться — могут сработать обе части системы защиты — планетарная и космическая.
— Ударит молнией и шарахнет метеоритом?
— Может случится и так. Однако именно на этой высоте при данной скорости обе системы наиболее медлительны.
— Облако, летящее со сверхзвуковой скоростью? — усомнился Трайнис.
— У системы много глаз. Для какой-то ее части мы — действительно обычное облако. Систему в целом обмануть уже нельзя. Она учится, и очень быстро.
— Ангрем, посещение побережья что-нибудь дало? — Вадковский разглядывал столик между лежаками, на котором стояли привычные чашки и тарелки. Он почувствовал просыпающийся аппетит. Протянул руку за яблоком. Это был его любимый сорт: «янтарный». На секунду замерев с куском яблока во рту, захрустел снова. Подумаешь. Почему-то было все равно, копался ли кто-то в его памяти, и как глубоко копался. Сервис-система корабля это сделала или сам звездный человек. О стелларменах Вадковский; как и большинство, знал немного — сдержанные официальные данные, но почему-то всегда испытывал к ним безусловный интерес. Да и что, собственно, скрывать? Постыдные промахи, поступки, совершенные в эмоциях, неуправляемые мысли, питающиеся архетипами? Все эти страхи — атавизмы самолюбия. Гораздо интереснее мчаться с пятикратной звуковой скоростью в небе запрещенной планеты и думать над загадкой. Он откусил желтую сладкую плоть яблока и захрустел с аппетитом.
— Каждая секунда на Камее — открытие, — сказал стеллармен. Обвел рукой зал. — Лаборатория работает постоянно.
— Почему вы не снарядили масштабную экспедицию? — спросил Трайнис.
— Это достаточная экспедиция. К тому же у нас много других дел.
— Каких? — сразу загорелся Вадковский.
— Вселенная большая.
— Хоть два слова, — взмолился Роман.
— Я бы рассказал — это очень интересно, но ты должен быть в состоянии сознания стеллармена, иначе все сведется к банальности, либо к заумности.
— Так называемое «постоянное сатори»?
— Весьма приблизительно, но похоже.
— Вы изучаете время, Ангрем?
— Да.
— Жаль, я не стеллармен, — сказал Вадковский.
Больше всего повезло Лядову. Его лежак располагался между лежаками Вадковского и Трайниса, и поэтому дотянуться он мог до двух столиков сразу. Лядов уже соорудил перед собой небольшую горку и деловито жевал. Было видно, что он знает, как можно вести себя в гостях у звездных людей. А может быть, Камея научила ценить любой момент, чтобы наесться впрок, невзирая на этикет.
Роману вспомнился мальчик из книги про детский дом. Казалось бы, никаких аналогий. Но вот ведь вспомнился.
— Такой способ нам привычнее, — сказал Лядов, жуя.
— Так вкуснее, — подтвердил Вадковский. — Иначе вообще зачем зубы?
— Для красоты, — усмехнулся стеллармен.
Трайнис задумчиво вертел перед носом кусок пирога со сложной начинкой, явно домашней выпечки. Ничего не спрашивая, откусил.
— Наша следующая цель, — сообщил стеллармен.
Синева над головами посветлела, перестала быть космической — они снижались.
Оказавшись в поле зрения, выросли бурые, черные, занесенные снегом бесконечные горные цепи. Горная страна ползла под ними. Корабль резко провалился, спикировал, не снижая скорости — детали картинки скачком выросли, словно включили двадцатикратное увеличение. Громадные горы, перевалы, ущелья, плато неправдоподобно быстро помчались под самым днищем корабля — хотелось поджать ноги. Трай-нис смотрел на все это, открыв рот. На Земле не разрешалось летать на кратном сверхзвуке на столь малых высотах. Он даже представить себе не смог, какой силы ударная волна обрушится на стоящего внизу.
Неожиданно появился, промчался и исчез край горной страны. Ухнуло вниз необъятное туманное пространство. Они нырнули за рваный гребень скалы и резко снизили скорость — почти неразличимые в мелькании черно-зеленые пятна распались на черные предгорья и зеленые долины. Кто-то вскрикнул — продолжая прерванную траекторию, в небе быстро уменьшалось кучевое облако, похожее на пухлый комок поднявшегося теста, несильно шлепнутый об стол. Вот оно влетело в настоящее облако, разорвав его пополам, и исчезло в синеве.
Корабль, как перышко, следуя затейливому рельефу, плавно и наверняка бесшумно, в точности повторяя контур поверхности, преодолел несколько невысоких перевалов, скользнул к краю крошечного плато и быстро совершил посадку.
— Лихо, — только и сказал Трайнис. Он часто дышал, как будто только что вел корабль вручную.
— Спасибо, — стеллармен улыбнулся.
Вадковский ткнул пальцем вверх:
— Это фантом или что-то вроде зонда?
— И то и другое. Главное, выиграем немного времени.
Вадковский взял с тарелки золотисто поджаренный кусочек мяса, шлепнул его на ломоть мягчайшего белого хлеба и жадно впился зубами. Прожевал, жмурясь, глотнул сока:
— Это тебе не мясной концентрат. — Деловито вытер салфеткой руки. — Выходим?
— К сожалению, нет. Вне корабля находиться опасно, — сказал Ангрем.
В стене прорезалась горизонтальная амбразура, потом она расширилась вверх, заходя на покатый потолок, раздалась на несколько метров вширь — получилась огромная открытая сверху лоджия с видом на изломанные предгорья и укрытые лесом далекие, подернутые дымкой, хребты.
Все четверо столпились у бортика.
Горячее солнце подпаливало зависшие высоко в небе редкие облака. Крошечное плато справа и слева теснили отвесные скалы. За спиной полого уходило ввысь рассеченное гигантскими вертикальными трещинами подножие горы.
Вадковский перегнулся через бортик — и оторопел. Бок корабля не был горой белой ваты — что показалось в первый раз уже достаточно необычным. То, что он увидел сейчас, повергло в ступор с уклоном в идиотское хихиканье: борт корабля представлял собой изогнутую плиту из потрескавшегося очень древнего на вид камня. Камень в точности соответствовал поверхности плато. Одна трещина, так просто начавшись у обрыва, продолжала ветвистый бег по борту и исчезала где-то на макушке корабля. Каменный звездолет — смешно. Интересно, додумались до этого древние фантасты? Если бы фантастику писали люди каменного века, в космосе орудовали бы звездолеты, покрытые особо прочными шкурами, а стреляли бы они особо большими дротиками, а летали бы такие монстры, только если в главной пещере звездолета принести жертву духу звезд. Хм, почти сюжет.
— Роман, — имя в устах стеллармена прозвучало неожиданно, и Вадковский вздрогнул. — О чем думаешь?
— Так, ерунда какая-то в голову пришла, — отмахнулся Вадковский. — Ангрем, вы лучше скажите — сами-то вы сейчас что видите? Я — только красивый пейзаж. Что видит ваша аппаратура? Я уверен, что от нее пользы больше, чем от нас, и что вы давно взяли химические пробы всего, чего только можно.
— На Камее я вижу немногим больше твоего, так как вокруг искажена сущность. Корабль постоянно собирает и обрабатывает данные. Выводы будем делать потом. Ситуация сложная. Теперь подумай вот над чем: вы трое оказались на Камее раньше экспедиции СКАД, даже раньше нас, — стеллармен замолчал выжидательно.
— Ну? — осторожно сказал Вадковский.
— Мы знали о Камее давно, вы не знали ничего. Мы до последнего момента не решались на посадку, спланированную еще год назад — уже тогда это было опасно. У вас же дерзкое вторжение получилось случайно и с первого раза. Но, как известно, нет ни случайности, ни предназначения. Есть только единое, и оно нераздельно навеки.
Вадковский понял, что начинаются бесплодные попытки перевести поток смыслов метасознания в маленький ручеек. Или, как было сказано в книге «Аутогенеры — надежда или приговор цивилизации», трехмерное звездное небо в плоский снимок карманного формата.
— Короче, не случайно мы здесь, — не поворачивая головы сказал Лядов, честно созерцавший ландшафт. Взгляд у него был недоверчивый и скучающий.
— Вы считаете, что... — изумился Вадковский. — Хорошо. Слава, допустим, предчувствует что-то. Но я-то пошел сним просто так, за компанию. Как друг. Причина полета была забыта уже через час после посадки. Мы просто старались выжить. Уверяю вас, Камея выбрана совершенно случайно. Два человека просто произнесли первые пришедшие на ум цифры.
— Не с того конца подходишь, — возразил стеллармен. — Впрочем, вопрос о носителе неких способностей интересен. Почему один дар не может распределяться на нескольких человек? А сейчас расскажи, какая тебе ерунда в голову пришла.
Вадковский сбивчиво рассказал о каменных звездолетах в фантастике.
— Или на гораздо большее количество людей, — сказал стеллармен и задумался очень по-человечески — опустил голову и прикусил костяшку пальца.
— Подождите, — помотал головой Вадковский, — не успеваю. Мысли путаются. Мы за два дня такое здесь увидели... Ведь самое интересное — здесь, на планете. В каталоге еще лет тридцать назад было записано — ноогенные феномены...
— Псевдо, — вставил Лядов.
— Их и надо изучать. Тем более, что они сейчас активизируются. Мы это на своей шкуре испытали. Какая разница, кто и как здесь оказался? Вон в истории сколько было судьбоносных случайностей. О чем же сейчас надо спрашивать, как не о феноменах?
— Не запутывай себя, — сказал стеллармен. — Спрашивать надо о причинности ваших действий. Это самый уместный вопрос. Не пытайся объяснить случившееся с вами только событиями на Камее, если оно начиналось событиями на Земле. Старайся увидеть пересечения противоречий.
— Кажется, я вас понял, — помедлив, сказал Вадковский. — Мне надо подумать.
Он перебрался к краю окна и затих там, навалившись локтями на бортик.
Стеллармен проводил его внимательным взглядом и посмотрел на небо:
— А что за причина полета была у вас?
— Повторить кое-что из XX века, — нехотя сказал Лядов. Вид у него был смурной — как всегда перед тем, как на него накатывало. Скучно, как будто в тысячный раз, он скомканно повторил всю эпопею.
Секунду стеллармен молчал, потом неожиданно спросил:
— Кто из вас изучал фантастику XX века?
— Никто, — не поворачиваясь, ответил Лядов. — Зачем? Втом-то и суть была — повторить реальное прошлое. Я изучал архивы. Ромка, кажется, что-то такое читал.
Вадковский отлепился от края окна, неловко заговорил:
— Ангрем, есть одна бредовая мысль. — Он помедлил. — Картина получается более стройной, если предположить наличие одной причины, которая изменила биосферу Камеи и позвала Славу в этот полет.
— Молодец.
Роман несмело улыбнулся:
— Но это не моя мысль, вы подвели меня к ней.
— Я только показал тебе невидимые беглому взгляду связи. — Стеллармен показал рукой вдаль. — Птицы.
Над далекими хребтами двигалось дрожащее пятно. Стая пернатых неизвестной породы, покинув место странной летаргии, усердно молотя крыльями, осваивала воздушные просторы родной планеты.
— Камея просыпается, — сказал стеллармен.
В этот момент мир беззвучно качнулся.
Экипаж «Артемиды» тут же притих и стал осторожно озираться в поисках новой напасти. Оглядывались по сторонам очень осторожно, словно резкое движение зрачков могло нарушить некое неустойчивое равновесие. За широким окном ничего не изменилось. Стайка птиц, вытянувшись в линию, повернула на запад и деловито исчезала между хребтами.
— Все, — сказал стеллармен. — Конец. Только что погиб зонд.
— Экипаж, внимание, — прошептал Трайнис.
Лядов поразился бледности, разлившейся по лицу друга. Как всегда профессионал яснее других понимал опасность. Но тут и до Лядова дошло — зонд звездных людей. Наверняка он совершеннее стандартного зонда стандартного корабля, да и, наверное, самого корабля.
— Двадцать тысяч? — спросил Трайнис. — Пять «эм»?
Стеллармен кивнул. Вид у него был отрешенный:
— Я пустил зонд к «Артемиде». Жаль, мы не успели посетить пустыню и полярную шапку, дно океана и систему гигантских пещер. В одном незаметном узком каньончике, сплошь заросшим колючками, с орбиты были замечены упорядоченные структуры — что-то вроде нулевого цикла, фундамента. Единственное подобное на всю планету.
— Все-таки здесь есть следы чужого присутствия? — спросил Вадковский.
— Один каньон на всю планету? Маловато. Скорее всего это разрушенный временем наклонный выход геологических слоев. Но кто знает. Посмотрим, что видел зонд.
Все повернулись к залу. Показа трансляции с борта зонда ждали как приговора. Экран на потолке так и не вспыхнул, а стеллармен вдруг непонятно сказал:
— Уже двадцать минут, — и с невероятной прытью бросился к своему лежаку.
Последовал удар по сознанию и крик:
— Поднимаю корабль. Всем от окна!
Окно было слишком широким, чтобы сомкнуться сразу. Экипаж «Артемиды» пятился, не понимая причин такой поспешности — снаружи спокойно голубел солнечный полдень. Ментальный удар, как всегда, немного оглушил, но они все-таки услышали приближающийся тяжелый хоровой свист рассекаемого воздуха.
Камея кое-чему научила — не размышлять в секунды опасности. Все трое прыгнули в мягкий свет зала, подальше от окна.
Они не успели убежать далеко. В спину ударило воздушной волной. Трайниса с Лядовым бросило за ближайший лежак, Вадковского, бежавшего последним, подняло и швырнуло им на головы. А потом начался грохот.
Прямоугольник окна погас. Вместо голубого неба в проеме возникла темная каменная масса, огромные ноздреватые валуны костяшками кулака каменного великана грубо вперлись внутрь. Кустами брызнули в зал секущие осколки, рванулись серые клубы пыли, с дробным стуком запрыгали, отскакивая от потолка и стен, разнокалиберные темные куски. Они лежали, вжимаясь в пол, закрывая головы руками. Грохот не прекращался. Сверху все время что-то падало, иногда довольно чувствительно.
Раздался скрежет и невыносимо громкий скрип, будто локомотив экстренно тормозил над ухом лилипута, — это корабль продолжал закрывать окно, чудовищным давлением краев рамы кроша камень. Окно снова заголубело — уже уменьшившееся вдвое. Глыба, рассыпаясь на лету, с грохотом сорвалась на плато. На полу под окном остались груды камня. Вокруг висела серая мгла, пыль скрипела на зубах. Зал было не узнать — хаос в мастерской скульптора после объемного взрыва.
Когда все стихло, они осторожно подняли головы. Заслонивший их лежак был усыпан щебнем, а в самой середине, глубоко продавив ложе, уютно разлегся обломок килограммов на двести. Переглянулись. Никого вроде не задело.
Лядов вскочил:
— Ангрем!
Лежак стеллармена располагался далеко от окна, но камни шрапнелью полоснули и по противоположной стене. Стеллармен как ни в чем не бывало полулежал с закрытыми глазами. Вокруг него на лежаке темнели обломки. Прядь темных волос откинулась назад, голова так и осталась повернута вбок под воздействием удара. На лбу, у виска, чернела очень неприятная рана с рваными краями. Левая сторона лица была залита кровью.
Экипаж «Артемиды» чувствовал не постоянное давление ветра, а неровные порывы, пульс загнанного, раненого существа.
Лядов и Вадковский вскочили. Трайнис железными руками неожиданно задержал их:
— Не мешайте. Дайте взлететь.
Корабль неровно дрожал.
Окно почти закрылось. Корабль качнуло. Со всех сторон раздался шорох, глухой стук — сдвинулись, поползли по полу, упали с возвышений каменные обломки. Корабль накренился в другую сторону. У Трайниса глаза на лоб полезли — не работало зануление гравитационного поля. В этом невероятном корабле — и вдруг что-то не работает!
Корабль начал раскачиваться. В узкой щели, оставшейся от окна, мелькнуло небо, освещенное солнцем плато, снова небо. Темная масса с тяжелым шорохом сорвалась с макушки корабля, на несколько секунд затмив горизонтальную голубую амбразуру. Похоже, корабль накрыло целой скалой. Пол дернулся, снаружи донесся грохот и стих — стена сомкнулась.
Ангрем, не открывая глаз, медленно повел головой, мучительно рвя невидимые путы. Корабль дрогнул. Неожиданным толчком всех усадило на пол. Ангрем дернул головой назад. Мощная перегрузка уложила всех — кого ничком, кого на лопатки.
Трайнис, не говоря ни слова, вдруг проворно пополз по усыпанному камнями полу к лежаку стеллармена.
— Ты куда? — крикнул Вадковский.
Лядов попробовал встать, и тут же упал, распластавшись как лягушка, больно врезавшись всем телом в разбросанные камни. Они переглянулись с Вадковским и, даже не будучи звездными людьми, поняли друг друга без слов: защитная система Камеи почти одолела совершенный корабль совершенных людей. Корабль, могущий общаться со звездным человеком в потоке метасознания, становиться одним большим глазом, ухом, рукой, крылом, мозгом, шестым чувством. И вот, оставленный хозяином на короткое время, не предупредил об опасности. Ослеп, не включил защитное поле, превратился в обыкновенный летающий агрегат, требующий твердой руки пилота, сам более не соображающий.
По лицу стеллармена пробежала гримаса боли. Он наклонил голову — кровь со лба дробно капанула на светлую одежду. Ближайший лежак зашевелился. Поперек него сформировался прямоугольный выступ того же цвета, но явно твердый. Прямоугольная плита отделилась от ложа, поднялась на боковых стойках и повернулась плоскостью к приподнявшейся спинке лежака. На плите что-то проступило, словно белые выпуклые диски, овалы и дуги всплыли в молоке.
Перегрузка не спадала.
Трайнис дополз до стеллармена, ободрав о разбросанные камни локти, колени и живот. С трудом оторвавшись от пола, забросил на ближайший лежак многопудовые руки. Треща мышцами от напряжения, кулем взвалил себя на мягкую поверхность, упал грудью, тут же утонув лицом в пыльной мякине. Стало трудно дышать. Отфыркиваясь, Трайнис повернул голову и увидел над собой стандартную панель пульта управления.
— Помоги вести корабль, — донесся голос стеллармена.
Трайнис, мокрый он напряжения, наконец забрался на лежак, смахнул на пол несколько камней, откинулся на широкую спинку. Не дав себе отдышаться, положил руки на пульт. Пальцы сами пробежали по знакомым траекториям сенсоров. Приходилось тянуть руки — пульт располагался далеко. Он инстинктивно потянул панель к себе — та легко приблизилась; из нижних углов панели вытянулись удобные опоры для локтей.
— Готов. — Трайнис качнулся телом вперед. Спинка лежака послушно двинулась следом — стало совсем удобно.
— Сразу после меня, — сказал стеллармен.
В носу свербело от пыли. Трайнис неожиданно чихнул. Прямо перед ним на противоположном широком сегменте вогнутого потолка засветился экран. Он был расчерчен диаграммами состояния и трехмерными трасс-ориенти-рами хода. Ничего сложного Трайнис там не увидел. Он мгновенно оценил динамику ситуации, не задумываясь отдал несколько команд кораблю, готовясь перехватить управление. Стеллармен был занят уходом с планеты на форсаже хитрым низкоорбитальным маневром, смысла которого Трайнис не понимал. На экране эта область была представлена большим квадратом, где с сумасшедшей скоростью менялись какие-то параметры, представленные непонятными символами.
— Надо уйти из системы, — сказал стеллармен и открыл глаза. Бьющее неровным ветром ментальное давление исчезло.
Трайнис невольно оторвался от экрана — в глазах звездного человека не было ни боли, ни какой-либо суровости, соответствующей моменту. Было спокойное, романтическое, если так можно выразиться, сожаление. Так проигравший эстет получает определенное наслаждение, вдумчиво разбирая действия победителя.
— Вы ранены, — сказал Трайнис.
— Не отвлекайся.
— Я на подхвате, если что, — усмехнулся Трайнис, вспомнив начало их полета на Земле.
— Бортовой вычислитель вышел из строя. Через сто двадцать секунд уводи машину. Я занимаюсь своим делом. Отсчет.
Стеллармен закрыл глаза. Невидимый удар. Трайнис поморщился. Вот в чем дело. Без «мозга» корабль способен достичь только планет системы. Никаких соседних звезд. Человек не в состоянии управлять гипер-броском. Значит, и звездные люди не могут тоже. Как много мы узнали.
Они продолжали виток по верхней границе атмосферы.
— Картинку Камеи на экран, — сказал Трайнис. Правее вспыхнул второй сегмент.
Красивый шарик, почти Земля. Обычная пустая планета с очень высокой степенью пригодности жизни на ней. И с очень большими странностями, сводящими на нет всю эту пригодность. Очень опасными странностями, которые никто пока не объяснил.
При постоянном ускорении корабль давно набрал вторую космическую, но не сходил с низкой орбиты. Камея быстро поворачивалась.
Можно было различить береговую линию материков, поля солнечного блеска на поверхности океанов, пряди и грядки облаков с тенями под ними, плотную бело-синюю улитку небывало большого циклона, рельефно освещенную солнцем и быстро уползавшую на обратную сторону. Неужели еще кого-то там поливает дождем, заваливает снегом, сметает ветром? Но если забыть про все опасности и странности — красивый мир, нетронутый, свежий.
Трайнис обежал взглядом экран — девяносто секунд до смены курса. Подкорректировал ход корабля. По большому счету делать ему было нечего. В режиме подобной сложности стажеры возвращаются на базу после тренировки, болтая с инструктором на посторонние темы. Пока все просто, если не считать утроенной тяжести тела. Он посмотрел на квадратик экрана, которым занимался Ангрем — все та же бешеная пульсация непонятных символов. Стеллармен на своем метау-ровне продолжал делать что-то таинственное, полностью оставив скорую смену курса и разгон на Трайниса.
Гинтас перевел взгляд на знакомую часть экрана. Ускорение пять «же». С учетом частичной компенсации внутри корабля сейчас примерно три. Даже тренированному человеку не выдержать долго. Траектория ухода, на которую требовалось выйти, была прямой как палка. Он совершенно не видел необходимости в таком значительном ускорении при частично работающем гравитационном компенсаторе. Систему гиперброска не заменить полетом с постоянным ускорением. Глаза сами собой переползли с информационного экрана на обычный. Шишка гигантского циклона сместилась, и уже выглядела ярко освещенным белоснежным горбом на лимбе, но что-то продолжало висеть в кадре не удаляясь, как пятно грязи на заднем стекле глайдера. Трайнис моргнул, чуть сдвинулся в сторону. Пятно не сместилось. Оно было там, возле планеты. Значит, оно было гигантского размера.
— Увеличить планету, — сказал Трайнис.
Диск планеты прыгнул навстречу, коснувшись границ экрана.