Попов Николай. Лили. Посвящение в женщину

   – Но нельзя же оставлять их в банке, довольствуясь ничтожными процентами!
   – А что же с ними делать?
   – Мало ли, что можно сделать с такими деньгами!..
   – Например?
   – Можно вступить в какое-нибудь выгодное предприятие.
   – И в конце концов потерять в этом предприятии все деньги и остаться без гроша?
   – Ну вот, с какой стати?!
   – Я желаю лучше довольствоваться маленькими процентами, чем рисковать. Но к чему ты завела этот разговор?
   – Да ведь я тебе, кажется, родная мать?
   – Какое же отношение это имеет к деньгам?
   – Лили! Я тебя не понимаю. Что за тон?
   – Самый обыкновенный... Говори прямо, что тебе от меня нужно?..
   – Доверь мне эти деньги!.. Через год, максимум через два, у нас с тобой вместо ста тысяч будет вдвое, а может быть, даже втрое больше!..
   Лили отрицательно покачала головой.
   – Ты не веришь? – дрогнувшим голосом спросила Анна Ивановна.
   Лили снова покачала головой. Анна Ивановна схватила ее за руку и усадила рядом с собой на тахту.
   – Слушай! – начала она. – Верстах в пятнадцати от Москвы по железной дороге продается великолепное имение. При помощи Ютанова, это имение можно приобрести очень дешево и нажить на покупке громадные деньги.
   – Каким образом? – спросила Лили.
   – Разбить все имение на мелкие участки и продавать их под постройку дач. Теперь это в большом ходу. Такие участки земли раскупаются нарасхват. Организация дачных поселков растет с каждым годом.
   – Я знаю.
   – Значит, ты одобряешь мой план?
   – Пожалуй... Но только денег я все-таки не доверю тебе.
   – Почему?
   – Так... Но оставим этот разговор! В случае чего, я и сама сумею купить имение без твоей помощи.
   Анна Ивановна, оскорбленная, взволнованная, поднялась с места:
   – Это за все мои старания и заботы о тебе? Прекрасно, нечего сказать! Признаюсь, я этого не ожидала! Кто, как не я, устроила тебя к Рогожину?.. Благодаря кому, как не мне, ты сделалась обладательницей этих ста тысяч?.. Я устроила твое счастье, твою судьбу, а ты отталкиваешь меня прочь?! Ты забываешь, что ведь я теперь осталась ни с чем. После того как ты уехала от меня, я лишилась всех доходов... Кроме Жоржа, ко мне теперь никто и носу не покажет. Ты хорошо знаешь, что приманкой для гостей являлась ты!
   – Рогожин по-прежнему будет платить тебе по триста рублей в месяц! – возразила Лили.
   – Нечего сказать, велики деньги – триста рублей в месяц! – с негодованием и озлоблением воскликнула Анна Ивановна. – С такими деньгами в Москве даже порядочную квартиру иметь нельзя...
   – Ты привыкла слишком широко жить!..
   – Не прикажешь ли мне поселиться в меблированных комнатах и обедать в кухмистерской?.. Ты будешь утопать в роскоши, а я, твоя родная мать, которой ты всем обязана, должна буду существовать на жалкие гроши, которые соблаговолит отпускать мне Рогожин?!
   – Чего же ты хочешь?
   – Дай мне сто тысяч, я куплю имение и, распродав его по участкам, наживу и на твою и на свою долю еще по сто тысяч... Через год или два я верну тебе вместо них вдвое больше...
   Лили только пожала плечами и молча направилась в столовую. Анна Ивановна почти с ненавистью смотрела ей вслед.
 
   Завтрак прошел скучно и вяло. Тотчас после него Анна Ивановна собралась ехать домой. Она холодно поцеловала Лили и, надев шляпку, угрюмо посмотрела на Жоржа.
   – Едем, Жорж, – тихо сказал она, стараясь улыбнуться. Но вместо улыбки получилась кислая гримаса.
   Жорж молча протянул Лили руку и вопросительно заглянул ей в глаза, видимо, не понимая, что произошло между ней и Анной Ивановной.
   Лили рассмеялась и задержала его руку.
   – Останьтесь, – шепнула она. – Мама спешит, и Бог с ней! А мне с вами надо кое о чем переговорить. У меня к вам есть маленькая просьба.
   Жорж издал какой-то неопределенный звук и покорно опустил голову, точно желая показать Анне Ивановне, что он тут ни при чем и волей-неволей должен остаться, чтобы исполнить неожиданное желание Лили.
   Анна Ивановна не произнесла ни слова и с гордым видом поспешно вышла из столовой. Лили бросилась за ней и, остановив Берту, сама помогла матери надеть манто.
   – Ты, мама, не сердись на меня! – с заметным волнением начала она. – Может быть, я и отдам тебе сто тысяч, но только не теперь... Я еще не знаю, как поступить мне с этими деньгами. Очень возможно, что я верну их обратно Рогожину, понимаешь?.. Возьму да и брошу этот билет ему в лицо!
   – Да ты с ума сошла! – воскликнула Анна Ивановна.
   Лили оглянулась на стоявшую поодаль со скромно опущенными глазами Берту и не возразила ни слова.
   Анна Ивановна в сильном волнении подошла к Лили, положила ей на плечо руку и заговорила по-французски:
   – Я не понимаю, что у тебя в голове? Получить в свои руки такие деньги, добиться определенного, обеспеченного положения и вдруг задумать нечто нелепое, безрассудное. Да ты пойми, что раз вкладной билет на сто тысяч в твоих руках, то Рогожин уже не в состоянии отнять у тебя эти деньги; что бы ни случилось, что бы ни произошло между ним и тобой, сто тысяч всегда останутся у тебя! Как ты не можешь сообразить этого? Это ясно как божий день!..

XV

   Лили осторожно, но решительно отстранила руку матери, застенчиво и слабо улыбнулась, а затем смутилась и вся зарделась.
   – Мама, оставь... Ради бога, оставь!.. – почти простонала она. – У меня в душе крошечку, чуть-чуть осталось что-то порядочное. Я его скорее чувствую, чем осознаю. Но это все, что поддерживает меня в данную минуту, придает мне уверенность и надежду, что если я захочу, то еще не все потеряно и я могу спасти себя. Ты... ты толкнула меня в какую-то пропасть... Я поддалась твоей воле и, закрыв глаза, бросилась в эту пропасть... Перед этим на один только момент я захотела было испытать что-то другое, что не зависело от твоей воли. Но я ощутила один только позор, одну только боль, и во всем моем существе осталось нечто, которое не пройдет бесследно. Я знаю, что это принесет мне тоже позор и боль, но это мое, это результат моего только желания, моей только воли и потому дорого мне... Быть может, поэтому дорог и близок мне и виновник моего позора и моей боли... Какие-то неразрывные нити связали меня с ним, связали, по всему вероятию, навсегда. И что бы ни случилось, я пойду за ним, пойду на муки, позор и боль, если... если только он захочет, чтобы я пошла за ним... Если он захочет, то билет на сто тысяч, который ты требуешь от меня, я брошу Рогожину в лицо и останусь по-прежнему нищей, такой же нищей, какой была до сих пор.
   – Кто это «он»? – глухо спросила Анна Ивановна.
   Лили оглянулась. Берты уже не было. Она неслышно, незаметно удалилась из передней. Девушка облегченно вздохнула и едва слышно ответила:
   – Он? Он – Дмитрий Николаевич Далецкий... Анна Ивановна ахнула и всплеснула руками.
   – Ты... ты отдалась ему? – насилу могла проговорить она.
   Лили молча кивнула.
   – Когда же?
   – Тогда, в тот вечер, когда уехала с ним на лошади Ютанова.
   – Рогожин знает об этом?
   – Пока еще нет, но я скажу ему.
   Анна Ивановна приняла сосредоточенный вид и сдвинула подкрашенные брови.
   – Раз он не знает, ты не должна говорить ему об этом! – решительно заявила она.
   – Прощай, – сказала Лили.
   Анна Ивановна по-прежнему холодно поцеловала ее в щеку и быстро вышла из передней, хлопнув за собой дверью.
   Лили возвратилась в столовую. Жорж сидел верхом на стуле и, прихлебывая шартрез, дымил папироской.
   – Я уже соскучился в ожидании вас! – жалобно прокартавил он. – Что такое произошло между вами и вашей мама?
   – Ничего! – рассмеялась Лили и, подсев к Жоржу, обняла рукой его короткую шею.
   Жорж самодовольно улыбнулся и заржал, как жеребенок.
   – А от меня что вам нужно? – спросил он.
   – Жор-жик!.. – кокетливо протянула Лили.
   – Н-ну? – также кокетливо отозвался Жорж, прищурив глаза.
   – Я к тебе с просьбой.
   – С какой?
   – Где сейчас Далецкий?
   – В Москве.
   – Поет где-нибудь?
   – Да.
   – Где?
   – Он заключил условия с антрепризой оперной труппы в летнем театре «Парадиз».
   – Сегодня он поет?
   – Да, партию Эскамильо, в опере «Кармен».
   – Поедем его слушать!
   – Едем!
   – Мы достанем ложу?
   – Конечно!
   – И можно будет повидать Далецкого?
   – Еще бы! Мы пройдем к нему в уборную.
   – Дорогой! Милый!.. – воскликнула Лили и крепко поцеловала Жоржа в губы.
   – Я... я не стою этого... – пробормотал он, сконфузился и покраснел.
   – Ну вот! – нервно рассмеялась Лили.
   – Право!.. – наивно отозвался Жорж.
   – Оставайся у меня обедать! – предложила Лили. – Пообедаем, потом поедем в Петровский парк, а затем в «Парадиз».
   – А как же Рогожин?
   – Он сегодня не приедет.
   – Отлично!
   Жорж вскочил со стула, бросил в окно папироску и, допив из рюмки шартрез, завальсировал по комнате.
   В столовую вошла Берта.
   – Вас зовут к телефону, – скромно и застенчиво обратилась она к Лили.
   – Кто?
   – Павел Ильич.
   – Прости! – сказала Лили и выскользнула из столовой в кабинет, где находился телефон. – Слушаю! – произнесла она, поднося к уху трубку.
   – Это вы, Лили? – послышался голос Рогожина.
   – Да! Что угодно?
   – Вы одна?
   – Нет.
   – Кто у вас?
   – Жорж.
   – Что вы думаете сегодня делать?
   – Еду с Жоржем в сад «Парадиз».
   – Можно мне с вами?
   – Как хотите.
   – Вы куда, в оперу?
   – Да.
   – Мало интересного!.. Сегодня ведь идет «Кармен».
   – Я люблю эту оперу.
   – Кто поет Эскамильо?
   – Далецкий.
   – Вам хочется его послушать?
   – Да!
   И бросив трубку, Лили возвратилась в столовую.
   – Знаешь, кто с нами едет сегодня в оперу? – равнодушно и полунасмешливо обратилась она к Жоржу.
   – Кто? – сделав удивленную физиономию, осведомился Жорж.
   – Рогожин.
   – А-а! – многозначительно протянул гуляка.
   – Ха-ха-ха! – звонко рассмеялась Лили.
   – Но как же Далецкий? – испуганно полюбопытствовал Жорж.
   – Мы будем с ним ужинать после спектакля! – уверенно и беспечно ответила красотка.
   – А Рогожин?
   – Он уедет домой.
   – Тра-та-та! Тра-та-та! – запел Жорж какой-то веселый опереточный мотив и завертелся по комнате.

XVI

   Лили и Жорж приехали в театр до начала спектакля. Далецкий, хотя и не участвовал в первом акте, был уже одет и загримирован. Усадив Лили в ложу, Жорж прошел с видом закулисного завсегдатая в его уборную. По пути он ущипнул за щечки двух хорошеньких хористок, товарищески подмигнул режиссеру, пожал руку гордому и самовлюбленному тенору и постучал в оклеенную дешевенькими обоями дверь уборной Далецкого.
   – Можно войти? – прокартавил он, растягивая слова.
   – Кто там? – послышался мягкий, грудной голос Далецкого.
   – Свои! – со смехом ответил Жорж и вошел в уборную.
   – А-а! – весело протянул Далецкий, рассматривая в зеркало сильно подведенные глаза и брови.
   – Ты знаешь, с кем я?
   – С кем?
   – С Лили. Она непременно хочет видеть тебя. Далецкий смутился, промычал что-то и задумчиво посмотрел на улыбающееся лицо Жоржа.
   – Ну, что-ж! – наконец сказал он. – Только, конечно, не теперь, а после спектакля.
   – Напротив, я обещал провести ее к тебе в уборную.
   Далецкий сделал гримасу и с беспокойством поглядел на разбросанные повсюду принадлежности мужского туалета.
   – Я... я право не знаю... – замялся он. – Ты видишь, какой у меня здесь беспорядок?
   – Пустяки!
   – Лучше после спектакля! Вы где сидите? В ложе?
   – Да.
   – Ну, вот и прекрасно! Подождите меня несколько минут по окончании последнего акта, и я выйду к вам.
   – Нет, позволь сейчас привести к тебе Лили! Она так жаждет тебя видеть... – многозначительно возразил Жорж и даже вздохнул.
   Далецкий рассмеялся.
   – Ну, как хочешь, – пробормотал он, придирчиво осматривая свое отражение в зеркале.
   Жорж хотел уже выйти, но Далецкий остановил его:
   – Погоди немного! Скажи мне, откуда ты привез Лили?
   – Я был у нее; завтракал, обедал, а потом ездил кататься с ней в Петровский парк, – ответил Жорж.
   – Один?
   – Да.
   – Лили живет еще у матери или уже переехала к Рогожину?
   – У нее своя квартира.
   – Которую ей нанял Рогожин?
   – Да.
   – Давно она переехала туда?
   – Только два дня.
   – Рогожин был у нее сегодня?
   – Нет, но он говорил с ней по телефону.
   – Знает, что Лили в театре?
   – Да.
   – И приедет сюда?
   – Да.
   – Тогда ты прав! Веди Лили сюда. Мне необходимо поговорить с ней с глазу на глаз.
   – Прекрасно! Я приведу ее и сам скроюсь.
 
   Войдя в уборную к Далецкому, Лили не могла преодолеть волнения и густо покраснела. Жорж тотчас же скрылся под каким-то благовидным предлогом.
   – Лили, – тихо произнес Далецкий, нежно целуя ее руки.
   Лили тихо застонала и, закрыв глаза, положила голову на грудь Далецкому.
   – Я боялась, что ты оттолкнешь меня... – чуть слышно прошептала она.
   – За что? – удивился Далецкий.
   – За то, что я скверная, гадкая...
   – Какое право я имею судить тебя? Каждый человек по-своему ищет счастья. Все дело в том, чтобы суметь найти это счастье. Когда я читал тебе мораль, рисовал тебе всевозможные ужасы, чтобы отговорить тебя от того, что ты задумала и что уже совершено, я был неправ. Я потом долго думал об этом и решил, что не имел даже права говорить тебе что-либо подобное...
   – Почему?
   – Потому, что лично я сам не в состоянии предложить тебе и сотой доли того, что может дать Рогожин. Я женат, и все, что я зарабатываю своим голосом, едва хватает на содержание семьи... Знала ты или нет, что я женат?
   Лили отрицательно покачала головой. Далецкий отстранил ее от себя и вздрогнул.
   – Может быть, если бы ты знала это, ты не отдалась бы мне... тогда? – глухо спросил он.
   Лили снова покачала головой и глубоко вздохнула.
   – Какое мне дело, женат ты или нет, – скорбно произнесла она.
   Наступило молчание. Затем послышались первые аккорды увертюры, и звуки задорной, жизнерадостной музыки хлынули быстрыми волнами, наполняя громадный зрительный зал.
   Лили посмотрела на Далецкого. В ярком, вышитом золотом костюме тореадора он был еще красивее, чем обыкновенно. В сердце Лили снова с неудержимой силой вспыхнули влечение и страсть к этому баловню судьбы, на которого заглядывались все женщины.
   – Как ты хорош! – невольно воскликнула она.
   Далецкий самодовольно улыбнулся и, нагнувшись к Лили, медленно, с чувством поцеловал ее в губы. На этот раз он действовал уже с полного ее согласия, был привычно самоуверен и оттого казался юной любовнице живым богом. Лили уже и забыла, каким жалким недавно видела своего кумира.
   Зато Дмитрий Далецкий, привычно войдя в роль профессионального обольстителя, решительно подхватил любовницу на руки и усадил ее на высокий стул, который регулярно использовал для подобных целей. Этот стул привез ему из Франции приятель, который видел точно такой же в одном из дорогих парижских борделей.
   Ах, если бы Лили только знала, скольким местным актрисочкам, гримершам, кассиршам и просто экзальтированным поклонницам популярный певец лукаво говорил: «Ах, ангел мой, если бы вы только знали, как важно для меня ваше благосклонное участие для обретения капризного вдохновения». Обычно узнав, что они могут стать музой гениального артиста, изумленные и обрадованные посетительницы гримерки сразу становились очень податливыми, после чего немедленно занимали место на «стуле греха», как его шутливо называл в разговоре с приятелями Далецкий. Впрочем, на этот раз, едва переведя дух, он вполне искренне прошептал на ушко обнимаемой женщины:
   – Я люблю тебя!
   – Я знаю! – задохнувшись от счастья, тихо засмеялась Лили, восторженная и счастливая.
   – Когда мы увидимся?
   – После спектакля.
   – Но Жорж мне сказал, что сюда приедет Рогожин.
   – Что же из этого? Я его отправлю домой и останусь с тобой. Он мне совершенно неинтересен. – И, еще раз подарив возлюбленному долгий прощальный поцелуй, Лили выпорхнула из уборной.
   В коридоре, между кулисами, ее поджидал Жорж. Многозначительно оглядев Лили, он чему-то лукаво улыбнулся, но предпочел воздержаться от комментариев.
   – Идемте скорее! – взволнованно произнес он. – Приехал Рогожин.
   – Где он?
   – В первом ряду кресел.
   Лили поправила выбившиеся из-под шляпки волосы и, скромно опустив глаза, прошла в ложу.

XVII

   Рогожин сидел в кресле неподалеку от ложи Лили и равнодушно глядел на сцену. Затем повернул голову, увидел Лили и, поднявшись, прошел к ней в ложу.
   – Кармен недурна! – с видом знатока сказал он, машинально пожимая руку Жоржу.
   – О да!.. – глубокомысленно отозвался Жорж, готовый чуть ли не расшаркаться перед известным всей Москве богачом.
   – Зачем вы приехали? Ведь вы не любите этой оперы? – без всякого почтения в голосе спросила Лили.
   Рогожин смутился. После того как они стали любовниками и он сдержал свои финансовые обещания, Павел Ильич никак не ожидал столкнуться с такой враждебной холодностью.
   – Я... я приехал, потому что вы здесь, – с натянутой улыбкой пробормотал он.
   – Поезжайте лучше в свой клуб! Там для вас несравненно больше интереса! Домой меня довезет Жорж.
   – Вы меня гоните?
   – Нисколько! Я только говорю, что для вас неинтересно слушать эту оперу.
   – Нет, напротив! Меня сегодня заинтересовала Кармен. Я еще ни разу не слыхал этой артистки. У нее великолепный голос, и в игре нет обычного шаблона.
   Лили не возразила ни слова, только губы ее слегка дрогнули, да в глазах что-то сверкнуло. Она устремила взгляд на сцену и просидела молча до конца акта.
   Занавес опустился под звук дружных аплодисментов. Публика задвигалась и зашумела.
   «Я заставлю его уехать и оставить меня одну с Да-лецким, чего бы мне это ни стоило!» – упрямо думала Лили, чувствуя во всем теле нервную дрожь.
   – Пойдемте в сад, – шепнул, нагнувшись к ней, Жорж.
   Лили попыталась улыбнуться и оглянулась назад: Рогожина в ложе не было. Он незаметно вышел.
   Лили увидела его в фойе. Рогожин стоял с каким-то неизвестным ей господином и, видимо, поджидал ее.
   – Мне нужно сказать вам два слова! – произнес он, подходя и беря ее под руку.
   Жорж почтительно отошел прочь.
   – Что такое? – тщетно стараясь скрыть волнение, спросила Лили.
   – Что вы думаете делать после окончания спектакля?
   – Я хочу поужинать здесь с Жоржем.
   – Вдвоем?
   – Нет. Я просила Жоржа пригласить Далецкого.
   – А если я попрошу вас ехать со мной тотчас же после спектакля домой?
   – Я не поеду.
   – Да?
   – Я не по-е-ду! – жестко повторила Лили.
   – Вы должны ехать! – настойчиво заявил Рогожин, нахмурив брови и крепко стиснув локоть Лили. – Я имею полное право требовать от вас этого, в силу тех условий, которые заключены между нами.
   – У вас плохая память! – неестественно рассмеявшись, воскликнула Лили. – Вы забываете об условиях, предложенных мною! Прежде чем согласиться на ваши условия, я заявила, что желаю оставаться свободной! Вы помните это? Помните, что ответили мне на это полным согласием?.. Я не гожусь на роль рабыни!..

 
   – Я и не думаю предлагать вам подобную роль, – хрипло пробормотал Рогожин. – Я только желаю сохранить свои права...
   – Вы боитесь, что я изменю вам?
   – Может быть! – Рогожин нервно дернул подбородком. Этот разговор вообще сильно тяготил его.
   Лили с силой вырвала свою руку.
   – Оставьте меня! – крикнула она, обращая на себя внимание окружающей публики.
   – Вы с ума сошли... – сконфуженно произнес Рогожин. – Посмотрите, на нас все смотрят! Вы компрометируете и себя, и меня...
   Лили покраснела и взяла себя в руки.
   – Слушайте, – шепотом заговорила она, повернув назад в фойе, где почти никого уже не было, – делайте, что хотите, но с вами я не поеду и останусь здесь! Если вам угодно, я больше никогда не вернусь к вам и возвращусь к маме. Подаренные вами сто тысяч можете получить обратно... Вкладной билет на эти деньги в письменном столе в кабинете... Обстановка квартиры пригодится для другой женщины, которая согласится беспрекословно исполнять все ваши желания и капризы.
   – Лили!.. – в тоске и страхе воскликнул Рогожин.
   – Ни слова больше! – тотчас прервала его Лили. – Или вы немедленно уедете из театра, предоставив мне полную свободу, или между нами все кончено...
   «Пусть будет последнее!» – решил про себя Рогожин. Глаза его вспыхнули злобой и ненавистью, правая рука судорожно сжала толстую трость с золотой рукоятью и массивным свинцовым набалдашником.
   Лили вызывающе заглянула в искаженное лицо Рогожина и, быстро отойдя прочь, смешалась с толпой.

XVIII

   На широкой площадке сада, перед открытой сценой, собралась громадная толпа. Три молоденькие красивые девушки, обтянутые голубым трико с голубыми атласными буфами и лентами, выделывали головокружительные трюки на висящих высоко над сценой трапециях. Блестящие никелированные пруты на тонких бечевках мерно раскачивались взад-вперед, и девушки грациозно перелетали с одного прута на другой под звуки мечтательного меланхолического вальса. Малейшее нерасчитанное движение грозило им гибелью. В любой момент девушки могли сорваться и, упав вниз со страшной высоты, разбиться о деревянные подмостки. Но именно это и придавало интерес их воздушным полетам, это и возбуждало сытую и скучающую публику. Господа и дамы, юноши и девицы с жадным любопытством следили за каждым их движением. Некоторые, замирая, с ужасом и в то же время с нетерпением ждали возможного момента катастрофы.
   Но вот музыка смолкла. Одна из девушек поднялась по канату на одиночную трапецию, висевшую выше других. Повиснув на ней на согнутых коленях, эквилибристка сильно раскачалась и вдруг стремглав полетела вниз с вытянутыми вперед руками, по направлению к мерно качавшимся тонким никелированным прутам нижних трапеций.
   Публика замерла. В следующий миг послышался странный, глухой звук упавшего на деревянные подмостки тела девушки, не рассчитавшей траектории рискованного полета.
   Толпа зашумела, заволновалась и, давя друг друга, устремилась к сцене, чтобы поближе посмотреть на изуродованный и окровавленный труп несчастной эквилибристки.
   Все это произошло за долю секунды, и одновременно с трагедией где-то в задних рядах публики раздался неестественный истерический крик молодой, нарядно одетой женщины, стоявшей с двумя мальчиками. Вскрикнув, женщина всплеснула руками, точно подстреленная птица – крыльями, и без чувств упала на руки стоявших позади мужчин. Господа бережно усадили женщину на лавку, один бросился в буфет за водой, а другой принялся неумело утешать плакавших и дрожавших в испуге мальчиков.
   Лили мельком, почти равнодушно, наблюдала за этой сценой, и затем тотчас же устремила глаза на открытую эстрадную площадку, где в это время поспешно укладывали на носилки труп разбившейся насмерть девушки.
   – Вы знаете, кто эта женщина? – услышала вдруг Лили над своим ухом картавый голос Жоржа.
   – Какая женщина? – рассеянно спросила Лили, не отводя глаз от сцены.
   – Да вот эта самая, которая упала сейчас в обморок.
   – Не знаю. Кто такая?
   – Жена Далецкого, Ольга Алексеевна.
   – А мальчики – сыновья Дмитрия Николаевича?
   – Да, да!.. Хорошенькие мальчуганы. Старшему уже восемь лет. Не правда ли, как это глупо со стороны Ольги Алексеевны таскать их по садам и театрам?
   Лили оглянулась назад и внимательно посмотрела на мальчиков; потом быстро подошла к Ольге Алексеевне и взяла из рук мужчины стакан с холодной водой.
   Ольга Алексеевна уже очнулась и, слабо вздрагивая всем телом, испуганно глядела потускневшими глазами на окружавших ее людей. Зубы ее судорожно стучали, а губы подергивались странной гримасой, искажавшей все ее лицо.
   – Выпейте воды, – тихо сказала Лили, осторожно поднося к ее рту стакан.
   Ольга Алексеевна послушно сделала один глоток и вдохнула всей грудью воздух.
   – Благодарю вас! – сказала она, делая усилие улыбнуться, и вдруг снова задрожала и заволновалась. – Это ужасно! Это ужасно! – глухо забормотала она. – Разве можно дозволять такие рискованные упражнения?.. Ведь эта несчастная девушка разбилась насмерть!
   – Мама, – воскликнули подбежавшие мальчики, – поедем домой!
   Ольга Алексеевна в недоумении посмотрела на них. Затем провела рукой по лицу и медленно, с трудом поднялась с лавки.
   – Мы должны подождать папу, – в раздумье произнесла она. – Он поедет вместе с нами... – Затем обратилась к Лили: – Будьте добры, побудьте немного с мальчиками! Я схожу на минутку за кулисы к своему мужу.
   Лили передала Жоржу стакан с недопитой водой и, взяв за руки мальчиков, усадила их рядом с собой на лавку.
   – Мы вас будем ждать здесь! – с улыбкой сказала она Ольге Алексеевне.
   Та молча кивнула и неровной походкой пошла в театр, где уже звенел первый звонок перед началом третьего акта.
   Далецкий стоял за кулисами возле сцены и разговаривал с популярной в Москве артисткой Марьей Сергеевной Холмской, исполнявшей партию Кармен. Когда-то он усиленно ухаживал за Холмской, но, не добившись ничего, махнул на нее рукой и сошелся с хорошенькой хористкой, которая, осчастливленная его благосклонным вниманием, тотчас безропотно ему отдалась.