Поттер Патриция. Звездолов

   Он подкрался чуть ближе.
   И услышал грубую ругань.
   — Кто еще знает про Крейтон? — Голос Фостера. И чей-то стон.
   Шаг, еще шаг — и вот он увидел их. Фостер приставил меч к лицу Алекса, и у того по щеке уже текла кровь. Гектор держал на руках бледную, но, безусловно, живую Маргарет с искаженным от страха и растерянности лицом. Синклер стоял поодаль, направив пистолет в землю, а рядом с ним человек, одетый в одну рубаху, держал наготове другой пистолет.
   Патрик обнажил меч и бесшумно выскользнул из-за высокой травы. Тут же напротив появился Гэвин, громко выругался — и это привлекло внимание всех, а Патрик так и остался незамеченным. Фостер и человек с пистолетом мгновенно обернулись на брань, и в этот миг Патрик плашмя ударил мечом по руке последнего, выбив у него оружие. Пуля только задела плечо Гэвина.
   У него брызнула кровь, но он, не обращая внимания, кинулся на Синклера, а Патрик, занеся для удара меч, пошел на Фостера. Краем глаза он видел, как Гектор опустил на землю Маргарет и атаковал человека, который держал второй пистолет.
   У Фостера было несколько секунд, чтобы осмыслить, что происходит, и теперь он стоял перед Патриком с горящими злобой и ненавистью глазами.
   — Я ждал тебя, Сазерленд. — Его меч, свистя, рассек воздух и с лязгом скрестился с мечом Патрика.
   Патрик отразил удар, хорошо понимая, как невыгодно его положение. Левое плечо и рука еще слабы; боль и скованность помешают ему вести бой. А Фостер, судя по всему, как и прежде, оставался непревзойденным фехтовальщиком, хладнокровным, беспощадным, с молниеносным ударом.
   Как заметил Патрик, кружа с Фостером по берегу и обмениваясь редкими ударами, черные, злые глаза его противника были прикованы к шраму на его лице. Десять лет тому назад Фостер наградил его этим шрамом, хоть и не на поле боя. Патрик и Руфус как-то наткнулись на Фостера и еще двоих, насиловавших двух девушек, каждой из которых едва ли сравнялось тринадцать. Взбешенный, Патрик заколол одного насильника, Руфус тут же разделался со вторым, а Фостер решил дорого продать свою жизнь, и они дрались, покуда Руфус помогал девчушкам убежать восвояси. Меч Фостера до кости рассек ему щеку, а он полоснул ему по горлу, полагая, что если кто и заслуживает смерти, то этот малый — в первую очередь.
   Тогда он ушел, твердо уверенный, что убил Фостера, и только много лет спустя узнал, что тот выжил и страшной клятвой поклялся отомстить обидчику. Ошибкой было не убедиться, действительно ли негодяй испустил дух. И эту ошибку теперь предстояло исправить.
   Собрав все силы, Патрик сделал выпад. Англичанин попятился, но быстро обрел равновесие и пошел в атаку. Патрик посторонился, и меч Фостера прошел мимо, не задев его, но враг повернулся с молниеносной быстротой и нанес удар раньше, чем Патрик мог рассчитывать.
   Он успел лишь выставить клинок вверх и парировать, но сильный удар сотряс больную руку, и боль пронзила ее от плеча от кончиков пальцев. Снова и снова скрежетали, скрещиваясь, мечи, ползли минуты, бой продолжался, и ни один из противников не щадил ни себя, ни врага.
   Патрик смутно сознавал, что глаза ему заливает пот, по руке струится кровь; его опять ранили, но он, похоже, ничего не чувствовал. Сейчас все его физические и душевные силы были подчинены одной цели: убить Фостера.
   Ему становилось все труднее дышать и все тяжелее было быстро двигаться, увертываться от сыпавшихся градом бесчисленных ударов. Нужно было, чтобы Фостер раскрылся, сделал ошибку, непременно нужно, и как можно скорее, иначе он долго не выдержит. К несчастью, у Фостера, распаленного безумием и жаждой мести, сил было больше. И он уже почуял кровь. Сам-то Патрик давно забыл, как это — чуять кровь, если когда и знал… Но эту мысль сейчас надо было гнать от себя. Человеколюбие в этом бою следовало забыть. Если он не убьет Фостера, Фостер убьет его. А он еще не готов предстать перед всевышним. У него появилось слишком много такого, ради чего стоит жить.
   И тут Патрик увидел его лицо — белое, как яичная скорлупа, с темными провалами глаз. И это нужно выбросить из головы, не думать ни о чем, кроме боя, собрать всю оставшуюся силу. А осталось ее, увы, немного… Будто бы нечаянно он оступился, пошатнулся… Фостер, предвкушая победу, занес меч, готовясь нанести смертельный удар, но, подняв руку, оставил незащищенной грудь, и Патрик по самую рукоять всадил свой клинок ему в сердце.
   Он стоял почти вплотную к Фостеру, не сводя взгляда с его лица. Рука Фостера все еще была поднята для удара, но пальцы разжались, и меч упал на песок, задев ногу Патрика. Но он не шелохнулся, не переступил, а продолжал налегать на рукоять меча до тех пор, пока тело Фостера не обмякло, будто вмиг лишилось костей, и не опустилось к его ногам. Тогда он вытащил клинок.
   Патрик почувствовал, что вот-вот упадет, но устоял, почти ничего не видя от заливавшего глаза пота — или крови? Впрочем, все равно — он оглядел себя и увидел кровь. Чья это кровь — его или Фостера? Боли не было. Тело как будто онемело за последние несколько минут, и единственное, что он сейчас испытывал, была смертельная усталость.
   Фостер лежал у его ног, неестественно запрокинув голову. Где же удовлетворение от трудной победы? Но, глядя в широко открытые мертвые глаза, Патрик видел в них застывшее в миг гибели недоумение — и не находил в себе сил для торжества. Наоборот, ему было тошно.
   Мгновение спустя он был избавлен от тягостных мыслей, потому что на шею ему кинулась Марсали.
   Обняв его, она спрятала лицо у него на груди и разрыдалась.
   — Ох, Патрик! Господи, я думала, он убьет тебя!
   Помимо воли он еле слышно засмеялся:
   — Так-то ты в меня веришь.
   Он зарылся лицом в ее волосы, выронил меч, обнял Марсали и судорожно прижал ее к себе. Ему хотелось лечь прямо здесь, в грязь, положить голову жене на колени, забыться и спать целую неделю.
   Но он тут же вспомнил об остальных и поднял голову. Алекс, с залитым кровью лицом, твердой рукой приставил кинжал к шее стоящего на коленях Синклера. Гектор направил острие меча в сердце тому, кто выстрелил в Гэви-на. Гэвин, вполне живой, сидел на песке, держа на весу простреленную руку.
   Патрик строго взглянул на Марсали.
   — Кажется, я просил тебя подождать.
   — Да, да, — закивала она, торопясь дотронуться до его лица, будто желая убедиться, что он действительно жив, — но я не смогла бы жить без тебя и не могла остаться там и воображать, какая беда с тобой приключится.
   — Ты когда-нибудь будешь слушаться? — мягко упрекнул он, радуясь, что она не послушалась на этот раз. Радуясь, что она здесь, с ним.
   — Буду — во всем, только не ждите, что смирюсь с вашим беспечным отношением к собственной жизни, милорд, — с шутливой покорностью ответствовала Марсали, но все ее веселье прошло, чуть только она увидела брата. — Гэвин…
   Они вместе подошли к нему, и Марсали порывисто нагнулась.
   — Долго же ты возился с этим англичанишкой, — проворчал Гэвин, и Патрик с облегчением услышал, что голос друга звучит как обычно, хотя лицо бледно от потери крови.
   В горле у него встал тугой ком, не дававший вымолвить слова. Гэвин рисковал жизнью, отвлекая на себя внимание врагов на ту самую долю секунды, что была так необходима другу, и делал это, не думая о себе, забыв о смертельной опасности.
   Патрик протянул здоровую руку, и Гэвин крепко сжал ее. Теперь их двоих связывало нечто большее, чем дружба. В ответ на насмешку Гэвина Патрик позволил себе слегка улыбнуться, хотя оба прекрасно знали: если бы бой затянулся, конец мог бы быть совсем другим.
   Марсали поспешно оторвала полосу материи от подола своей сорочки и перевязала брату руку. Пуля застряла в мышце чуть выше локтя, и ее еще предстояло извлечь, но никакой срочности не было.
   Он обернулся к Алексу, все еще нависавшему над Синклером. Кровоточащая рана на щеке юноши выглядела жутковато, но на поверку оказалась неглубокой и неопасной.
   А Маргарет — прекрасная Маргарет — лежала чуть поодаль на песке в полузабытьи, смежив веки.
   — Маргарет?
   — Они опоили ее, — сказал Алекс. — Я не уверен, понимает ли она, что сейчас происходит.
   Патрик подошел к мачехе.
   — Маргарет, — тихо повторил он, сдерживая вновь проснувшееся бешенство: до чего довели ее эти звери! — Ты теперь в безопасности. Я отвезу тебя домой, в Бринэйр. Или ты хотела бы вернуться в Эберни?
   Маргарет не ответила, только едва заметно вздрогнула, когда он поднял ее. Она была так худа, что он легко мог окружить кольцом одной руки ее плечи — и там еще осталось бы место; на ней была одна тонкая сорочка, а сверху Гектор укутал ее в плед Сазерлендов. Под грубой шерстяной тканью явственно проступали хрупкие кости.
   — Маргарет, — позвал Патрик еще раз, и она открыла затуманенные глаза. Взгляд блуждал, не останавливаясь ни на чем, и это встревожило Патрика еще больше, чем ее болезненная худоба. Какое-то зелье — не настолько сильное, чтобы погрузить ее в бесчувствие, но достаточно действенное, чтобы ей трудно было владеть своим телом и мыслями. — Маргарет, — повторял он снова и снова, добиваясь ответа — какого-нибудь, любого.
   — Патрик? — Она повернула голову, пытаясь разглядеть лицо. — Но они говорили мне… говорили, что Патрик Сазерленд умер. Они говорили…
   Маргарет тряхнула головою, бормоча что-то о вине и о том, что лучше бы ей его не пить. Потом нетерпеливо вздохнула и снова посмотрела на Патрика. Теперь взгляд казался осмысленным.
   — Патрик! Всеблагое небо, это действительно ты! Ты не умер, как говорил мне этот злодей Фостер?
   — Нет, не умер, — отвечал Патрик, — но ему-то как раз повезло меньше, чем мне.
   Вслед за ним она перевела взор на лежавшего на песке человека.
   — Фостер?
   — Да. Больше он не причинит тебе боли.
   Она потупилась.
   — Нет, он не делал мне больно… То есть не бил, не мучил… Но то, что он говорил… — Маргарет содрогнулась и снова робко подняла глаза на Патрика. — Он говорил мне ужасные вещи… А Алекс сказал… он сказал, что Грегор… что это он держал меня здесь. Что он… то есть Грегор… думает, будто я… о, господи… что я покончила с собой.
   И она разрыдалась. Патрик колебался, не зная, что делать, — он был весь в крови; потом, мысленно чертыхнувшись, обнял Маргарет. Сейчас ей нужно было успокоиться.
   — Ах, Маргарет, — негромко произнес он, — отец знает, что ты не стала бы убивать себя. Он сам мне об этом сказал. Ему наплели, что ты убежала от него с любовником, но, по-моему, в это он поверил не больше, чем в твое самоубийство. Думаю, он сам не знает, во что ему верить… Всем ясно одно: он очень горевал о тебе.
   — Я думала, это он запер меня здесь, — всхлипывала Маргарет. — Я думала, ему опротивело видеть меня и он не захотел терпеть меня рядом с собою. Так говорил Фостер, а я верила ему. Ах, Патрик, я хочу домой. Прошу тебя… пожалуйста, отвези меня домой.
   — Конечно, ты поедешь домой, — говорил он, ласково, как маленького ребенка, похлопывая ее по спине. — Мы с Алексом отвезем тебя в Бринэйр, и ты…
   — Нет. — И Маргарет протестующе уперлась ладонью ему в грудь. — Не в Бринэйр. Я не могу предстать перед Грегором… вот такой. Прошу тебя, отпусти меня ко мне домой, в Эберни. Там мне… там мне не будет страшно.
   Патрик прикрыл глаза. Сердце у него рвалось от жалости к измученной, больной женщине.
   — Клянусь, никто тебя ни к чему не станет принуждать, — сказал он, отстраняя ее от себя и целуя в щеку. — Ты отправишься в Эберни, а Гектор проводит тебя. — И вполголоса прибавил:
   — К черту последствия.
   — Позаботься о миледи, как подобает, — распорядился он, препоручая Маргарет Гектору; затем обернулся к Алексу — тот все еще прижимал нож к горлу Синклера, стоявшего на коленях, — и положил руку на плечо брату. — Ты хорошо поработал. Марсали займется твоей раной, как только перевяжет Гэвина.
   — Пустяки, — отмахнулся Алекс так беспечно, что Патрик невольно улыбнулся. Жаль, отец не видит сейчас младшего сына.
   — Ты хотел сразиться, — сказал он, протягивая Синклеру меч Фостера. — Давай, я к твоим услугам.
   Марсали приглушенно вскрикнула, Гэвин пробормотал: «Зря ты это». Он устал, что верно, то верно. Но почему-то твердо знал, что поступает правильно.
   Вместо того чтобы взять меч, Синклер трусливо попятился назад. Патрик рванулся вперед, точно увлекаемый невидимой силой, держа по мечу в каждой руке. Теперь и в нем проснулся вкус к чужой крови.
   — Бери! — рявкнул он, но Синклер, продолжая пятиться, оступился и упал на одно колено, глядя на него выпученными от ужаса глазами.
   «Я никогда не убью шотландца», — вспомнил Патрик. И все же рука зудела от желания вонзить клинок в грудь Синклера. Он жаждал этого всей душой.
   — Патрик, — послышался тихий голос Марсали, просящий и твердый одновременно.
   Синклер выставил перед собою ладони, закрываясь от удара. Меч Патрика замер в воздухе, затем медленно, очень медленно стал опускаться. Патрик уронил руку и устало закрыл глаза. Ненависть ушла из него; ее прогнал голос Марсали.
   Он почувствовал, как она стала рядом, обняла его, и открыл глаза. Алекс уже связывал руки Синклеру.
   Синклеру не уйти от расплаты. Но отвечать он будет перед судом его величества. И Патрик позаботится, чтобы он дорого заплатил за свое предательство.
   Марсали сжала его руку и попросила:
   — Пойдем домой.
   Домой. Хорошее слово. Отличное слово.
   Патрик кивнул, склонился к ней, коснулся ее губ губами. И впервые в жизни почувствовал, что у него есть все, о чем может мечтать человек.

28.

   Патрик решил забрать из Крейтона Томми и Джока, а пленных Синклеров, запертых в той самой комнате без окон, где держали Маргарет, на свой страх и риск пока оставить, а потом послать за ними кого-нибудь.
   Он хотел вместе с Гектором сопровождать Маргарет до Эберни. Посылать одного провожатого было бы не правильно, а препоручить Маргарет юным товарищам Алекса, несмотря на всю их смелость, он тоже не решился.
   Остальные отправлялись в Бринэйр. Гэвину был необходим отдых и уход, а от Крейтона до Бринэйра ближе, чем до Эберни. Марсали пожелала остаться с братом, пока тот не оправится от раны, но это было даже к лучшему, ибо Патрик не хотел давать судьбе малейшей возможности снова разлучить его с женой.
   Он отвел Алекса в сторону.
   — Расскажи подробно, что здесь было.
   Алекс небрежно пожал плечами, но глаза его светились гордостью.
   — Все сработал, как надо. Но, Патрик, все караульные были одеты как Сазерленды. Маргарет действительно верила, что в башню ее заточил отец!
   Патрик не мог даже придумать такой кары для Синклера, чтобы воздать ему за все горе и беды, которые он причинил людям. Сейчас он радовался, что не прикончил его. Смерть для него слишком хороший, слишком легкий выход.
   — Те твои два друга!..
   — Рори и Джок, — нетерпеливо подсказал Алекс. Патрик кивнул.
   — Вы трое сегодня оказали Ганнам и Сазерлендам неоценимую услугу. Я горжусь вами. Наша семья в великом долгу перед Джоном и Рори, так им и передай. Они могут просить меня о любом одолжении — отказа не будет. — Он взглянул прямо в глаза младшему. — Поскольку Маргарет нашел ты, я думаю, тебе стоит впереди всех въехать в Бринэйо и самому рассказать отцу, как это было, а потом объяснить, что Гэвин — наш гость.
   — Сделаю, — во весь рот разулыбался Алекс, вскочил в седло, пришпорил коня и, подмигнув через плечо, помчался к Бринэйру.
   Патрик обернулся к Гэвину. Тот был бледен как полотно, но держался прямо и даже пытался улыбаться.
   — Как думаешь, твой родитель не засадит меня в каземат?
   — Трудно сказать; как бы твой не сделал со мною того же самого, — в тон другу ответил Патрик, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. — Тогда, по крайней мере, им будет на кого нас обменять. — Помня о больной руке Гэвина, он осторожно обнял его, шепнув:
   — Позаботься о моей жене.
   — Ладно уж, — кивнул Гэвин. — Ганны тебе многим обязаны.
   — Не правда, — возразил Патрик. — Мой отец со своей дьявольской гордостью сам во всем виноват.
   Он взглянул на Марсали — прекрасную Марсали, свою жену.
   — Присматривай за ним хорошенько.
   — Конечно, — ответила она, не скрывая тревоги. — И помни, я жду тебя.
   Он нагнулся и поцеловал ее. Поцелуй получился дольше, чем допускалось приличиями, но Патрику сейчас не было дела, смотрят на них или нет. Он упивался нежной сладостью губ Марсали и не хотел отпускать ее от себя ни на минуту, а тем более на несколько часов.
   — Береги себя, — шепнула она.
   — Да, и обещаю не задерживаться, — ответил он.
   Потом подсадил Марсали в седло и проводил взглядом ее и остальных, направлявшихся в Бринэйр. Когда последний всадник скрылся из виду, Патрик будто бы очнулся и повернулся к Синклеру.
   — Устрой его поудобней, — велел он Гектору.
   — Ага, — кивнул тот, перекидывая Эдварда через седло, как мешок с зерном, и связывая ему руки с ногами под брюхом коня. — Удобней просто некуда.
   * * *
   На следующий день Патрик неторопливой рысью подъехал к воротам Бринэйра. Вместе с ним приехал граф Эберни. Накануне вечером он встретил графа и его провожатых на полпути. Несмотря на тревогу за сына, Эберни согласился вернуться в свой замок, удовольствовавшись заверениями Патрика, что жизнь Гэвина вне опасности, а Марсали просто хочет находиться подле брата.
   Патрик остался в Эберни на ночь, чтобы удостовериться, что Маргарет спокойна и довольна, но, вопреки собственным ожиданиям, заснул как убитый, едва коснувшись головою подушки, несмотря на тоску по Марсали.
   Позади ехали Руфус и Хирам, не спускавшие глаз с трясущегося между ними, связанного и оборванного Эдварда Синклера. Маргарет осталась в Эберни на попечении великого множества заплаканных от радости женщин, которые непрестанно возносили небесам благодарственные молитвы о ее чудесном воскрешении из мертвых.
   Граф откашлялся; Патрик выжидательно посмотрел на него.
   — Даже не знаю, как сказать, — начал тот. — Я не мастер на такие речи… Но сказать я должен. — И так выпрямился в седле, будто к его спине привязали жердь. — Патрик, я обидел тебя и раскаиваюсь в этом. Я помню тот день, когда ты уезжал от нас, из Эберни, и какой ты был тогда — высокий, сильный, гордый тем, что отправляешься исполнять долг перед своим кланом. И я гордился тобою в тот день, сынок. Гордился тем, что тоже приложил руку к тому, каким молодцом ты стал. И вот теперь я смотрю на тебя и на то, что ты сделал для наших кланов за эти несколько недель, и снова несказанно горжусь тобою. Пожалуй, надо мне отречься от всего, что я передумал за последние два года. В голове не укладывается, как мог я думать плохое о тебе. Прости меня, Патрик. Надеюсь, у тебя в сердце достанет жалости простить меня.
   Для первой попытки христианского смирения совсем неплохо, мысленно отметил Патрик, а вслух просто сказал: «Забудем» — и протянул графу руку, которую тот крепко сжал.
   — Хорошо бы мои дочери так же не помнили зла, как ты, — вздохнул Эберни, снова выпрямляя спину. Патрик улыбнулся:
   — По-моему, вам не о чем беспокоиться. Они вас очень любят. Я даже думаю, это Марсали терзается, что вы ее никогда не простите.
   — Нечего тут прощать, — махнул рукою Эберни. — Я ни в чем не виню ни ее, ни Гэвина за тот ужас, что всем нам пришлось пережить. А Сесили! Ох, разве могу я сердиться за что-нибудь на мою девочку? — И он остро взглянул на Патрика. — Ты уверен, что она в надежном месте?
   — Да, — кивнул Патрик. — На этой же неделе Хирам с Руфусом поедут за нею в Нижнюю Шотландию.
   — Отлично. Может, им взять с собою Джинни, чтобы сопровождать нашу девочку домой?
   Патрик сдержал усмешку, думая про себя, что если поедет Хирам, то и самой Джинни надо бы дать кого-нибудь в компаньонки.
   Через несколько минут они въехали в ворота Бринэйра.
   Уже у ступеней граф спросил:
   — Как думаешь, твоего отца известили о нашем приезде?
   — Утром я послал нарочного, — ответил Патрик. Старый Ганн тяжко вздохнул.
   — Ах, мальчик мой, не могу сказать, что с нетерпением жду встречи с твоим отцом. Но надо, значит, надо.
   Эберни будто читал его собственные мысли. Он и сам не знал точно, чего ждать от отца: то ли прощения за обман, то ли проклятия и лишения наследства. На благодарность не приходилось и надеяться.
   Спешившись, Патрик кинул поводья подбежавшему конюху и бесцеремонно столкнул на грешную землю Синклера. Он покрепче взял его за одно плечо, а граф — за другое, и вдвоем они втащили побежденного, но нераскаявшегося лэрда клана Синклеров по ступеням в большой зал замка Бринэйр.
   Отец Патрика ждал их, стоя посреди огромной палаты и опираясь на толстую трость. Рядом с ним стоял Алекс. Но взгляд Патрика метнулся мимо них к подножию лестницы, где, сияющая, хоть и побледневшая от волнения, стояла Марсали. Он знал, что она изо всех сил пытается вести себя степенно, держаться от него на приличном расстоянии, что для нежной встречи сейчас не время и не место, — и все же хотел, чтобы она была рядом.
   Они толкнули Синклера, и тот упал на колени. Эберни пошел навстречу маркизу, а Патрик бесшумно приблизился к Марсали, взял ее за руку и повел за собой. Тревожно сдвинув брови, она поглядывала то на него, то на своего отца, но он ободряюще подмигнул ей, и, широко открыв глаза от удивления, она крепче сжала его руку.
   — Я люблю тебя, — шепнул он ей на ухо.
   — Я тоже тебя люблю, — шепотом ответила Марсали, еще теснее переплетая пальцы с его пальцами.
   — Гэвин?
   — Все хорошо.
   Патрик кивнул, и они оба с любопытством стали наблюдать за разворачивающимся перед ними зрелищем. Два патриарха с опаской смотрели друг на друга.
   — Грегор, — чопорно начал Эберни.
   — Дональд, — буркнул маркиз.
   Старый граф переступил с ноги на ногу, покосился на дочь, затем снова устремил взгляд на стоявшего перед ним Бринэйра.
   — Ты уже слышал о Маргарет.
   — Да, — ответил тот. — Мой сын Алекс сказал мне.
   Патрик не мог не улыбнуться — столько тепла и отеческой гордости было в этих словах, и в ответ на пожатие Марсали стиснул ей руку. Как видно, Алекс с отцом наконец примирились.
   Эберни внимательно посмотрел на юношу.
   — Спасибо тебе, сынок. Тот кивнул:
   — Благодарю за честь, сэр. Но со мною были и другие.
   — Да, конечно, — согласился граф, — но, если бы ты не взял решение на себя, Синклер убил бы ее. Я в долгу перед тобой — и перед твоим братом. — И снова перевел взгляд на маркиза. — Я напрасно винил тебя, — признал он и тут же, будто оправдываясь, прибавил:
   — Но я имел на то причины.
   Патрик с беспокойством взглянул на своего отца. Тот не ответил и не двинулся с места. Долго он стоял, неподвижный, как надгробная статуя, только челюсть ходила из стороны в сторону да дергался кадык, когда он раз за разом с трудом сглатывал комок в горле. Все в зале, даже Синклер — Патрик отлично видел это, — затаили дыхание. Минуты ползли одна за другой, и он начинал уже сомневаться в благополучном исходе встречи. Неужели все их с Гэвином старания впустую?
   Наконец, когда всеобщее напряжение стало невыносимым, а пальцы Марсали совсем больно стиснули руку Патрику, его отец степенно откашлялся и спросил:
   — Как… как там Маргарет?
   По залу пронесся громкий вздох облегчения, и Патрик почувствовал, как страшная тяжесть сползает с его плеч мало-помалу, — не в последнюю очередь потому, что и Марсали ослабила свою мертвую хватку.
   — Она еще слаба, — отвечал Эберни. — И очень исхудала. Ее поили какими-то травами — видимо, валериана и хмель, нечасто, как говорит она, но достаточно, чтобы сделать ее безучастной к собственной доле. Разумеется, она выздоровеет — во всяком случае, телесно. Насчет ее духа я не могу быть так же уверен. Два года она жила, веря, что ты заточил ее, потому что думал, будто она тебе изменила, и не мог выносить даже ее вида. Так ей говорили.
   Маркиз порывисто выпрямился и встал во весь рост.
   — И она поверила такому обо мне?
   — Ты о ней и не тому верил, — гневно отрезал Дональд Ганн. — А она была ни в чем не виновата. Вот, гляди. Я привез этого выродка, чтобы он сам рассказал тебе, что натворил.
   Хирам и Руфус волоком протащили Синклера через зал и швырнули на колени у ног маркиза.
   — Расскажи ему, — приказал Эберни, — расскажи маркизу Бринэйру все, что рассказал мне, или, богом клянусь, висеть тебе на дыбе, а потом тебя четвертуют у нас на глазах.
   Синклер взглянул на графа, и у Патрика стало горько во рту — так униженно-труслив был этот взгляд. Эдвард Синклер опозорил свой клан, Хайленд, всю Шотландию.
   — Вы клялись… — начал он.
   — При условии, что ты все расскажешь, как было, — перебил его Эберни.
   — Леди Маргарет во время прогулки верхом встретила человека по имени Фостер, — начал Синклер тусклым, безжизненным голосом, глядя в стену. — Он заманил ее в вашу охотничью хижину, говоря, что имеет вести о Патрике Сазерленде, но не хочет беседовать там, где его могут увидеть с супругой лэрда. Она поехала с ним, и он сказал ей, что ваш сын в плену, а она может помочь ему.
   Вдруг он осекся — потому, видимо, что увидел, как исказилось от внезапного прозрения и гнева и без того уже устрашающе грозное лицо маркиза.
   — Дальше, дальше, — процедил Эберни. Синклер покосился на него и без особого воодушевления продолжал:
   — Ваш сын в драке перерезал Фостеру горло и бросил его, полагая, что тот мертв. Фостер поклялся отомстить ему, но, поскольку найти его не мог, решил обратить свою злобу против семьи Патрика Сазерленда. Он пришел ко мне и предложил план… для осуществления которого я предоставил ему помощь. Он рассчитывал насладиться местью, а я — завладеть вашими землями, когда вы и Ганны разобьете друг друга наголову. Ваша супруга была средством, с помощью коего мы намеревались разжечь вражду между вами. — Он шумно втянул в себя воздух. — Леди Маргарет не знала, что я участвую в этом замысле. С нею работал только Фостер. Он говорил ей, что за вашего сына требуют выкуп, но если об этом узнает маркиз, то скорей пойдет войной на похитителей, чем заплатит хоть пенни, а сына его тогда убьют. Она верила каждому слову, она принесла в хижину все свои драгоценности, чтобы заплатить выкуп. Вот об этих-то встречах вам и рассказывали.