Окружающий пейзаж напоминал курортную зону где-нибудь в Крыму или Анталье. Много деревьев с зеленой листвой, совсем как на Земле, бесчисленные лужайки, одни заросли высокой зеленой травой, другие были недавно подстрижены. То и дело взгляд утыкался в разбросанные там и сям маленькие серые домики, кое-где попадались и более крупные сооружения, то ли большие многоквартирные дома, то ли индустриальные здания, то ли развлекательные центры. Я спросил Эзерлей, и она ответила, что все здания на Блубейке строятся по типовым проектам и отличить жилой дом от завода по внешнему виду практически невозможно.
   – А как же памятники архитектуры? – удивился я. – Ну, старые здания, которые построены очень давно, они очень красивые и все ими любуются.
   – Может, где-то такие и есть, – сказала Эзерлей, – но я их не видела. Но я вообще мало что видела, все хочу попутешествовать, да никак не соберусь.
   – А где ты работаешь? – спросил я.
   – Нигде. На Блубейке почти никто не работает. Чтобы найти работу, надо учиться, а я даже не знаю, есть ли – смысл. Если из сотни коренных жителей Блубейка найти работу могут только четыре…
   – А кто кормит остальных девяносто шесть? – перебил я Эзерлей.
   – Пищевые заводы работают сами по себе… да и другие предприятия тоже. Есть мастера—наладчики, но их очень мало, меньше, чем заводов. Есть ученые, они придумывают новые вещи, которые потом будут делать на заводах, но ученых тоже мало. Чтобы стать одним из них, надо быть очень умным и много заниматься.
   – Интересно, – протянул я. – Никогда не думал, что увижу коммунизм в действии.
   – Что увидишь?
   – Коммунизм. У нас на Земле есть теория, что можно построить идеальное общество, где каждый делает все, что хочет, и всем всего хватает.
   – Здесь нельзя делать все что хочешь, – поправила меня Эзерлей. – Нельзя мусорить, нельзя употреблять наркотики, нельзя творить насилие.
   – Какое насилие? Ты вроде говорила, секса тут нет.
   – Я не это насилие имею в виду. Здесь вообще нельзя творить насилие. Нельзя обижать других, нельзя ругаться, нельзя приставать с разговорами, если собеседник не хочет разговаривать…
   – А если я пристаю с разговорами, что со мной сделают? В тюрьму посадят?
   – Куда посадят?
   – Ну… Как здесь наказывают за нарушение законов?
   – Никак не наказывают. Законы нельзя нарушить.
   – А если я все—таки нарушу? Вот возьму сейчас и срублю вот это вот дерево.
   – У тебя топора нет.
   – Тогда начну ветки обрывать.
   – Ну, попробуй.
   – Тормози давай.
   Эзерлей остановила велосипед, я подошел к ближайшему дереву и, чувствуя себя полнейшим идиотом, попытался отломать ветку. Ветка оказалась очень гибкой и никак не хотела отламываться. Эзерлей стояла в стороне и глупо хихикала, глядя на мою возню. Вскоре мне надоело.
   – Ну что? – спросил я. – Я нарушил какой—нибудь закон?
   – Не знаю, – ответила Эзерлей. – Судя по тому, что полицейские не приехали, нет.
   – Раз здесь есть полицейские, – сказал я, – то и тюрьма должна быть. Или какое-нибудь другое наказание. Когда полицейские приедут, что они будут делать? Начнут меня уговаривать?
   – Да, начнут уговаривать. Они тебе объяснят, что так поступать нехорошо, и заставят все исправить. Ну, там, извиниться перед кем надо или дерево посадить…
   – А если я откажусь?
   – Будут уговаривать.
   – А если я пошлю их куда подальше?
   – Отвезут тебя в больницу. У нопстеров считается, что если кто-то не понимает, что хорошо, а что плохо, то он больной и его надо лечить.
   – А если я откажусь от лечения?
   – Оно бывает принудительным.
   – А если я уйду обратно в тот мир, откуда пришел?
   – Силой здесь никого не держат.
   – Понятно.
   – Ничего тебе не понятно! – воскликнула Эзерлей. – Ты, наверное, думаешь, что здесь каждого второго лечат. Ничего подобного! Законы никто не нарушает, разве что по недомыслию. Ты скоро и сам все поймешь, тут не надо нарушать законы, потому что законы правильные.
   – А если я захочу пива попить?
   – Пиво – это наркотик?
   – Формально – да, но очень легкий. Его пьют не из-за что оно опьяняет, а из-за того, что оно вкусное. Чтобы им напиться, надо литра три выпить.
   – Ну… не знаю, – растерялась Эзерлей. – Если так. Полицейские сделают исключение. Они же нормальные нопстеры, они все понимают. Если состава преступления нет, они извинятся и уйдут. Может, попросят пивом угостить, – Эзерлей хихикнула.
   – Прямо идеальное общество какое-то.
   – Очень близкое к идеальному, – согласилась Эзерлей. – Если бы нопстеры не были такими странными…
   – А что в них странного?
   – Во-первых, они любовью совсем не занимаются. Они не получают от любви приятных ощущений, для них это как когти подстричь – дело нужное, но удовольствия никакого. У них и семей нет, то есть у них бывает, что в одной квартире живет много народу, но это не семьи, а дружеские компании.
   – Как же они детей воспитывают?
   – Точно не знаю, у меня пока нет детей.
   – Пока? То есть скоро будут?
   – В течение года я обязана забеременеть.
   – С чего это вдруг? Закон такой?
   – Да, закон. Каждая женщина обязана забеременеть через пять лет после достижения половой зрелости и повторно забеременеть через десять лет после каждых родов.
   – А сколько здесь год длится?
   – Сорок процентов стандарта.
   Последнюю фразу произнесла не Эзерлей, ее произнес незнакомый нопстер, незаметно приблизившийся к нам, пока мы говорили. Я подумал, что, несмотря на всю умиротворенность этой планеты, расслабляться здесь не стоит.
   – В этом и есть главный секрет великолепного климата нашей планеты, – продолжал незнакомец. – Времена года меняются так быстро, что снег ложится только за полярным кругом, а ближе к экватору земля просто не успевает охладиться. По-моему, короткий год – не слишком высокая плата за хороший климат.
   – Да, конечно, – сказал я. – Благодарим за своевременное пояснение. Мы не просили вас читать лекцию, но она пришлась к месту. Большое спасибо.
   Незнакомец уловил сарказм в моих словах и нахмурился.
   – Кажется, я помешал вашей беседе, – сказал он. – Прошу меня простить, но у меня есть дело, нетерпящее отлагательства. Мое дело касается тебя, Андрей…
   – Откуда ты знаешь мое имя? – перебил его я. Ситуация становилась все более подозрительной.
   – Компьютер назвал мне его, – растерянно произнес незнакомец. – Откуда же еще мне его знать? Ах, да! Я забыл представиться, меня зовут Боссейрос, я младший офицер полиции портала Джейксон. Это тот самый портал, через который ты прибыл на Блубейк.
   Как говорится, не поминай черта, а то появится.
   – В чем дело, офицер Боссейрос? – спросил я. – Я Что-нибудь нарушил? Тогда прошу меня простить, я не успел подробно изучить законы вашей планеты. Я бы хотел получить консультацию, думаю, вы сможете ее дать. Или у вас принято обращаться на ты?
   – У твоей расы считается вежливым обращаться к собеседнику, как будто их несколько? – подала голос Эзерлей. – А я – то думала, что это ты так странно выражаешься…
   – Ты можешь обращаться ко мне естественным образом, – сказал Боссейрос. – У нас нет особенных правил вежливости, только те, что действуют во всей вселенной. Нельзя преднамеренно оскорблять собеседника, нельзя навязывать свое общество…
   – Да ну? – перебил я Боссейроса. Боссейрос уловил издевку и нахмурился.
   – Намекаешь, что я навязываю свое общество? – спросил он. – Только неотложное дело заставляет меня поступать таким образом. Как только мы покончим с делами, я избавлю тебя от своего присутствия.
   Он рассчитывал, что я поинтересуюсь, какое дело привело его ко мне, но я просто кивнул и уставился на Боссейроса в ожидании продолжения. Оно не заставило себя ждать.
   – Ты, Андрей, – сказал он, – прибыл к нам с планеты, с которой раньше не прибывал ни один нопстер. Информация о твоей планете должна быть занесена в планетарную базу. Закон предписывает тебе заполнить анкету.
   – Это так срочно? – удивился я. – Это не может подождать хотя бы до завтра?
   Боссейрос виновато развел руками.
   – Я и сам не понимаю, почему компьютер настаивает на срочности, – сказал он. – Но я получил распоряжение доставить тебя к ближайшему терминалу сети…
   – Меня выгоняют с планеты?
   – Нет, – Боссейрос слегка смутился, – я имею в виду планетарную информационную сеть.
   – А если я откажусь?
   – Почему ты скрываешь информацию о своей планете? – удивился Боссейрос. – Что в ней секретного? Ты боишься, что Блубейк использует эти данные во вред твоей родине? Твои опасения безосновательны, Блубейк – мирная планета, мы никому не угрожаем.
   – Все равно, – сказал я. – Мне не нравится, что я еще не успел осмотреться на вашей планете, а меня уже тащат снимать показания.
   – Это обычная практика, – улыбнулся Боссейрос. – В большинстве миров от посетителя сразу требуют назвать цель визита…
   – Я не скрываю цель визита, – перебил я Боссейроса. – Я приехал в гости к своей подруге.
   – Позволь, я закончу, – сказал Боссейрос. – Почти во всех мирах гостя выпускают из портала только после того, как он ответит на все вопросы, которые ему задают таможенники. У нас процедура регистрации упрощена, мы обходимся без излишних формальностей. Но если есть реальная необходимость получить от гражданина какую-то информацию, мы вправе ее потребовать. В этом нет ущемления твоих прав.
   – А все—таки, – спросил я, – если я откажусь поехать с тобой, что со мной будет? Боссейрос тяжело вздохнул.
   – Ты будешь возвращен в портал, – сказал он. – Тебе придется покинуть планету.
   – А если я не захочу покидать планету?
   – Тебе придется.
   – Разве можно заставить путешественника вернуться в предыдущее тело? Я всегда считал, что это технически невозможно.
   – Придется применить насилие, – сказал Боссейрос и снова вздохнул, – но это возможно. Если создать тебе невыносимые условия, ты сам уйдешь. Слушай, Андрей, может, ты мазохист?
   От неожиданности я расхохотался. Боссейрос явно не шутил, он спросил меня абсолютно искренне, и это было особенно смешно. Офицер полиции напомнил мне американцев из монологов Задорнова, они так же спокойно относятся к разным извращениям и совсем не понимают юмора. Интересно, как обстоят дела с юмором на Блубейке?..
   – Да, я мазохист, – сказал я, стараясь сохранять серьезное выражение лица. – Я получаю сексуальное удовольствие, когда спорю с представителями власти. Наверное, тебе трудно понять, что это такое…
   – Я знаю, что такое сексуальное удовольствие, – перебил меня Боссейрос. – У нас в школе изучают сравнительную ксенологию. Но я никогда не слышал, чтобы мазохисты получали удовольствие от споров. Бывают мазохисты, которые любят, чтобы их били, другие любят, чтобы их связывали… У нас, нопстеров, тоже есть мазохисты, только у нас в мазохизме нет сексуального элемента. Мы – раса асексуальная.
   – Да, я слышал, – кивнул я. – Эзерлей мне уже говорила. Это очень странно. У вас такая странная жизнь…
   – Ты привыкнешь, – обнадежил меня Боссейрос. – К нам приходят разные существа, некоторые еще более странные, чем ты, и почти все остаются на Блубейке навсегда.
   – А остальные?
   – У нас никого не удерживают силой. Если захочешь, ты можешь покинуть Блубейк в любой момент.
   Боссейрос немного помолчал и спросил:
   – Ты уже получил удовлетворение?
   – Да, – ответил я. – Большое спасибо. Это было фантастично. Ты мне очень помог.
   – Всегда приятно помочь товарищу, – Боссейрос расплылся в улыбке. – Мы можем ехать?
   – Да, конечно, – сказал я. – Было приятно познакомиться. Поехали, Эзерлей.
   Эзерлей забралась на велосипед, я взгромоздился позади нее, Боссейрос сел на свой велосипед и поехал в ту же сторону, куда ехали мы с Эзерлей до того, как я начал заниматься маразмом, пытаясь оторвать ветку от дерева. Эзерлей последовала за Боссейросом.
   Минут через пять я спросил Эзерлей:
   – Нам еще долго ехать?
   – Не знаю, – сказала Эзерлей. – Я же не знаю, где здесь ближайший терминал.
   – Мы что, – не к тебе домой?
   – Мы направляемся к терминалу. Ты же сам согласился.
   – Я согласился?! Я сказал, чтобы ты поехала домой.
   – Ничего подобного, – возмутилась Эзерлей. – Ты просто сказал «поехали, Эзерлей», а куда ехать, не уточнил. Я решила, что ты согласился с Боссейросом. И вообще, ты зря упрямишься. В самом деле, что секретного в твоей планете?
   – В моей планете – ничего. Но я прибыл на Блубейк не с нее.
   – Ах, да, – вспомнила Эзерлей. – Ты говорил про какое-то убежище. Не хочешь рассказывать о нем компьютеру?
   – Не хочу.
   – Почему?
   – Не знаю, – сказал я. – Просто не хочу. Не могу объяснить, почему.
   Эзерлей дернула плечами и ничего не сказала. Мы продолжали ехать к терминалу местной информационной сети.

3

   Целью нашей поездки оказалось Интернет-кафе, с первого взгляда почти как земное. Присмотревшись, я заметил, что у местных компьютеров нет системных блоков, вся электроника, очевидно, вмонтирована прямо в монитор. Вместо мыши имелось нечто, напоминающее джойстик, клавиатура же выглядела вполне привычно, если не считать того, что среди букв и цифр, изображенных на клавишах, не было ни одной знакомой.
   Операционная система была очень похожа на Windows, только без кнопки Start и полосы задач внизу экрана. Впрочем, сразу выяснилось, что полоса задач есть, просто по умолчанию она спрятана. И еще указатель мыши, то есть джойстика, изображал не стрелочку, а крестик.
   – Странно, – сказал я. – Компьютер совсем как на Земле и операционная система очень похожая.
   – Ничего странного, – заметил Боссейрос. – Во всех мирах, населенных гуманоидами, настольные компьютеры очень похожи. Для существ вроде нас с тобой такая форма наиболее удобна.
   – Разве ваши компьютеры не умеют разговаривать голосом? – поинтересовался я. – Если планетарный компьютер контролирует все население планеты, у него должно быть достаточно ресурсов, чтобы поддерживать голосовую речь. Почему он не хочет просто расспросить меня?
   – Ты не умеешь писать? – предположил Боссейрос. – Тогда я помогу тебе заполнить форму.
   – Нет, я умею писать, – сказал я. – Я просто интересуюсь…
   За то время, пока мы препирались, Боссейрос запустил на компьютере программу, удивительно похожую на Internet Explorer. Далее Боссейрос потыкал крестиком джойстика в несколько разных кнопок, и на экране появилась большая форма, напомнившая мне те ужасные полчаса, когда я пытался зарегистрироваться в nm.ru и все время оказывалось, что я что-то забыл ввести или ввел неправильно, после чего приходилось заполнять форму заново.
   – Я не умею работать с вашими компьютерами, – сказал я. – Я не знаю вашего алфавита.
   – Все необходимые сведения есть в памяти тела, – сообщил Боссейрос. – Просто садись за консоль и приступай, ты все сразу поймешь.
   Я последовал совету Боссейроса, сел за консоль и, действительно, сразу понял, как с ней управляться. Я вчитался в то, что было написано на экране, и начал отвечать на вопросы.
   Имя – Андрей. Название родной планеты – Земля. Координаты родной планеты…
   – Эй! – позвал я Боссейроса. – Я не знаю, какие координаты у моей планеты.
   – В компьютер встроен терминал Сети, – сказал Боссейрос. – Обратись к нему и он их назовет.
   – Ну вот еще! – возмутился я. – Сейчас все брошу и начну расспрашивать Сеть только потому, что вашему великолепному компьютеру лень заглянуть в свою память и вытащить координаты оттуда. Ты ведь говорил, что я первый, кто пришел с Земли на Блубейк, правильно?
   – Правильно, – согласился Боссейрос. – Ну и что?
   – А то, что планетарный компьютер Блубейка должен знать координаты моей планеты. Иначе откуда он знает, что я первый?
   – Действительно, – согласился Боссейрос. – Но разве тебе так трудно нажать двадцать клавиш?
   – Двадцать девять, – уточнил я. – Не то чтобы очень трудно, но зачем делать никому не нужную работу?
   – За то время, пока мы с тобой препираемся, – заметил Боссейрос, – ты уже два раза мог заполнить это поле.
   – Да иди ты! – воскликнул я и встал из-за стола. – Все, мне надоело участвовать в этом маразме. Можешь выкинуть меня с планеты, если тебе так хочется, да я и сам уйду. Мне у вас не нравится.
   – Не делай этого, – произнес компьютер человеческим, то есть нопстерским голосом. И добавил: – Ты прав, координаты планеты можно не вводить, эта информация у меня уже есть. Посмотри на экран.
   Я посмотрел на экран и увидел, что форма изменилась – поле для ввода координат планеты исчезло.
   – Это досадная ошибка, – сказал компьютер. – Спасибо, что исправил ее.
   – Не за что, – пробормотал я и вернулся к консоли. Есть ли у твоей родной планеты твердое ядро – да. Каковы размеры твоей планеты?
   – Откуда я знаю, каковы размеры моей планеты?! – воскликнул я. – Я не астроном.
   – Напиши, что не знаешь, – посоветовал Боссейрос. – Компьютер задаст вопрос в другой формулировке.
   Я написал, что не знаю, какого размера моя планета, а заодно написал, что не знаю, какого размера мое родное солнце, какого оно цвета и какова средняя температура на поверхности планеты. После этого я нажал кнопку ввода информации.
   Компьютер выдал новую серию вопросов. Чему равно ускорение свободного падения на поверхности планеты – не знаю. Можно ли смотреть на солнце, не щурясь – я чуть было не написал «нет», но вовремя спохватился и написал «не знаю». Если уж издеваться над компьютером, то последовательно. Способно ли мое зрение различать цвета– не знаю. Есть ли вода на моей родной планете – не знаю.
   После того как я снова нажал кнопку ввода, компьютер надолго задумался. Я обернулся к Боссейросу и спросил:
   – Компьютер завис?
   Боссейрос выглядел удивленным.
   – Никогда раньше такого не видел, – сказал он. – Должно быть, твоя планета и впрямь очень необычная.
   Я перевел взгляд на монитор и увидел, что компьютер отвис. Теперь он задал только один вопрос, он спрашивал меня, чему равно дважды два. Я ответил «не знаю» и нажал ввод.
   Ответ компьютера был лаконичен. «Опрос закончен» – высветилось на экране. Я даже испытал разочарование. Может, и не стоило так грубить…
   – Все, – сказал я, обращаясь к Боссейросу, – компьютер удовлетворен. Я могу быть свободен?
   – Конечно, – согласился Боссейрос. – Большое спасибо.
   По лицу Боссейроса было видно, что он не понимает, что здесь произошло, почему компьютер так быстро от меня отстал, но с формальной точки зрения приказ выполнен, а потому задерживать меня дальше нет оснований.
   – Нехорошо издеваться над компьютером, – сказала Эзерлей, дождавшись, пока Боссейрос покинет Интернет—кафе. – Он тебе ничего плохого не сделал.
   – А что он пристает с глупыми вопросами? – огрызнулся я. – Я ему ничем не обязан, я приехал в гости к тебе, а на него мне начхать. С какой стати я должен ему рассказывать о своей родине? Он считает, что раз меня сделали гражданином Блубейка, так я ему по гроб жизни обязан, но я его ни о чем не просил. Если я ему не нравлюсь, пусть выкинет меня отсюда, а если хочет договориться – так пусть договаривается.
   – Ты собираешься продать информацию о своей родине? – заинтересовалась Эзерлей. – На что ты хочешь ее обменять?
   – Понятия не имею, – сказал я. – Да и вообще, я сюда приехал не торговаться, а приятно провести время. Поехали, что ли, к тебе?
   – Поехали, – согласилась Эзерлей.
   По дороге я сообразил, что Эзерлей едет в свой новый дом, в котором раньше никогда не была. Я поинтересовался, как она узнает, куда надо поворачивать. Оказывается, компьютер все время отслеживает перемещение каждого велосипеда и, если запросить соответствующую услугу, в нужные моменты включает лампочки на руле, которые предупреждают о поворотах.

4

   Новый дом Эзерлей больше всего походил на панельную хрущобу, какими застроена четверть Москвы. Этажей, правда, было не пять, а четыре, и стены были не настолько обшарпаны, как в московских хрущобах. Перед домом не было ни автомобилей, ни ракушек, а дверь, ведущая в подъезд, была стеклянной.
   – Здесь не бывает воров? – удивился я.
   – Ты, вообще, слушаешь, что я говорю? – в свою очередь удивилась Эзерлей. – Тут есть планетарный компьютер, он следит за каждым шагом каждого нопстера. Как только ты Что-нибудь украдешь, к тебе сразу придут полицейские.
   Да, действительно, что-то я тормозить начал…
   Эзерлей закатила велосипед по пологому пандусу, который заменял ступеньки перед входом, и мы вошли в подъезд. Внутри обнаружился довольно большой тамбур, который жильцы дома использовали как велосипедную стоянку. Все велосипеды были одинаковыми по конструкции, друг от друга они отличались только цветом. Хотя нет, тут есть еще и детские…
   – Вот этот твой, – сказала Эзерлей, показывая пальцем на один из велосипедов.
   – Откуда ты знаешь? – удивился я. – Они же все одинаковые.
   Эзерлей показала пальцем на стену. На ней были изображены буквы нопстерского алфавита, соответствующие последовательно идущим числам.
   – Это номера квартир, – пояснила Эзерлей. – Компьютер показал, куда ставить мой велосипед, а раз мы живем вместе, твой должен стоять рядом. Пойдем, посмотрим на наше жилище.
   – Когда я уйду обратно, ты снова переедешь в предыдущую квартиру? – спросил я.
   – Может, и в предыдущую, – ответила Эзерлей, – но вряд ли. Скорее, в какую—нибудь другую. На Блубейке все квартиры одинаковые, нет разницы, где жить.
   Лифт в подъезде был, но мы поднялись на третий этаж по лестнице. Эзерлей объяснила, что лифт служит только для перевозки тяжелых вещей, пользоваться им без нужды считается дурным тоном. Я не удержался от колкости и спросил:
   – Если мы поедем на лифте, сразу прибежит полицейский?
   – Нет, – сказала Эзерлей, – не прибежит. Но зачем нарушать правила из-за такой мелочи? Тебе трудно подняться по лестнице?
   – Нет, – сказал я, – не трудно. Но зачем лишний раз напрягаться, если можно не напрягаться?
   – Не понимаю я тебя, – вздохнула Эзерлей. – Ты как будто специально злишь компьютер. Ты все время спрашиваешь, как можно нарушить то правило, как можно нарушить это правило… Тебя что, любые правила раздражают?
   Я покачал головой.
   – Нет, – сказал я, – не любые, а только те, без которых можно обойтись. Почему нельзя ездить на лифте? Сколько энергии мы на этом экономим? Для такой развитой планеты, как Блубейк, это сущая мелочь. Знаешь, Эзерлей, у меня складывается ощущение, что меня начали воспитывать.
   – Правильное ощущение, – подтвердила Эзерлей. – Окружающая среда всегда тебя воспитывает, хочешь ты того или нет.
   – Одно дело окружающая среда, – сказал я, – и совсем другое дело – люди. То есть нопстеры. Терпеть не могу, когда за меня решают, что я могу, а чего не могу. Я не дурак, понимаю, что есть осмысленные запреты, но вот это, с лифтом, – такая дурь!
   – Ну, не знаю, – пожала плечами Эзерлей. – По-моему, ты все принимаешь слишком близко к сердцу. В любом племени есть свои правила, и раз ты пришел в гости, должен им следовать.
   – Я им и следую, – заметил я. – Мы ведь идем по лестнице, а не едем на лифте.
   – Мы не идем, мы пришли, – поправила меня Эзерлей.
   Мы действительно пришли. В обе стороны от лестничной площадки уходили два коротких коридора, в каждый из которых выходило по четыре двери. Маленькие здесь квартирки, воистину хрущоба.
   Эзерлей толкнула дверь и та отворилась. Замка на двери, естественно, не было. К чему замок там, где нет воров?
   Мы вошли в прихожую, которая неожиданно оказалась довольно большой, метра три на четыре, и с большим окном. Но почему здесь стоят целых два компьютера?
   И тут до меня дошло. Мы стоим вовсе не в прихожей, прихожей в этой квартире нет как класса. То, что мне показалось прихожей, – одна из трех комнат, судя по отсутствию кровати – гостиная.
   Выглядела гостиная убого. Голые стены, однотонный линолеум на полу, большое окно со стекло пакетом, в стену по обе стороны от него были вмонтированы два компьютерных экрана. Из обстановки в комнате имелись только два деревянных стула с жесткими сиденьями. Ни стола, ни шкафа, ни телевизора, даже зеркала ни одного нет.
   – Аскетично, – констатировал я.
   – Потом все закажем, – отозвалась Эзерлей. – Интересно, в спальнях такое же безобразие…
   По мнению Эзерлей, в спальнях такого безобразия не было. А по моему мнению, сам факт существования комнаты, половину площади которой занимает кровать, уже является безобразием. И это убожество Эзерлей считает хорошей квартирой!
   – У меня кровать на месте, даже застелена, – провозгласила Эзерлей. – У тебя тоже? Вот и здорово. Самое главное на месте, а остальное завтра закажем.
   – Остальное – это что?
   – Все. Занавески на окна, ковер на пол, стол какой—нибудь, стульев побольше. Не знаю, как тебе, а мне в пустой комнате неуютно.
   – Мне тоже. Слушай, а где здесь кухня?
   – Нет здесь кухни, – ответила Эзерлей. – Помнишь, когда мы подъезжали, мы видели такой маленький домик за деревьями?
   – Не помню. А что?
   – Там кафе. Если проголодаешься, там можно покушать.
   – Откуда ты знаешь? – удивился я. – Ты ведь здесь тоже в первый раз.
   – На Блубейке во всех районах одинаковая планировка. Очень удобно – заблудиться невозможно и всегда знаешь, где что искать.