ЛеМойн оказался невысоким, рыжеватым, с горящими голубыми глазами. Как подобало, он опустился на одно колено перед Кастелиано, поцеловал его перстень и сказал:
– Чем могу служить его верховному святейшеству, помимо стараний дать знать Новому Риму о его новом титуле?
Архиепископ усмехнулся.
– Понимаете, почему ему никогда не стать епископом? Брат ЛеМойн, вам еще не удалось заставить священные реликвии заговорить?
– Библиотека сохранилась на редкость превосходно, ваше святейшество. Техники Космофлота починили б?льшую часть оборудования, когда снимали копии с записей. В Старой Империи пользовались практически неразрушаемыми пластиками, кроме того, все сохранялось со священным рвением. Для того чтобы запустить систему, необходим лишь источник энергии.
– Какого рода? – спросил Маккинни.
– Любой источник переменного тока. Не очень сложно. Староимперцы были весьма практичны. Весь дворец получает питание от небольшого преобразователя, работающего на тепле горячего гейзера, который все еще действует, но система регулировки разладилась. Мы получаем небольшое количество энергии, но этого недостаточно, чтобы запустить всю систему – но представьте, прошло триста лет, а мы по-прежнему можем получать несколько ватт энергии! В ту пору строили лучше, чем сейчас.
Кастелиано печально кивнул.
– Оборудование достойно всяких похвал. Но это им не помогло.
– Не помогло. В любом случае, дополнительно к древнему преобразователю у нас имеется небольшой ручной генератор, оставленный Космофлотом. Мы смогли запустить от него часть считывающих устройств и вскоре надеемся запустить все остальное. По правде сказать, не так сложно построить хороший мощный источник энергии, но мы не имеем права открывать его действие местным.
– Думаю, что в настоящий момент в этом нет необходимости, – ответил Кастелиано. – Хотя иногда Церковь обходит запреты на передачу технологических знаний, но только в самых исключительных случаях, и это требует тщательного анализа и подготовки. Нам нужно содействие Космофлота. – Архиепископ замолчал и задумался. – Торговец Маккинни осмотрит библиотеку, если это возможно.
– Конечно. Прямо сейчас? – спросил ЛеМойн.
– Да, – отозвался Маккинни. – Мне только нужно послать за одним из моих людей, Клейнстом…
– О, так ведь он нам помогает все утро, – ответил ЛеМойн. – Ваше святейшество тоже желает нас сопровождать?
Кастелиано с сомнением взглянул на кипы бумаг, рассыпанных по столу.
– С большим удовольствием, но у меня очень много работы. – Архиепископ вздохнул. – «Отойди от Меня, сатана…»
ЛеМойн пожал плечами и проводил Маккинни из кабинета. Спустившись по винтовой лестнице, они оказались у массивных дверей, охраняемых четырьмя копейщиками под командованием офицера-храмовника в алой форме. При появлении Маккинни копейщики лихо отсалютовали.
На лице офицера отразилось сомнение.
– Он простой мирянин. Только посвященные могут войти…
– Кто хочет остановить полковника? – спросил один из копейщиков.
– Его прислал сюда его верховное святейшество, – подал голос ЛеМойн. – Приятель, ты что, не помнишь? Если бы не полковник, этими реликвиями давно владели бы марис.
– Истинно, – кивнул офицер-храмовник. Взяв со стены факелы, он передал их Маккинни и ЛеМойну, потом отступил в сторону. Радости в его лице не было. Дальше оказались еще две комнаты охраны, но в них было пусто. Вниз уводила мраморная лестница.
– Уверен, что эта постройка Старой Империи, – сказал ЛеМойн. – После войны уцелевшие возвели над этим местом Храм. Все, пришли. Вот и вход.
«Свершилось, – подумал Маккинни. – Сколько мне пришлось пройти и испытать, чтобы попасть сюда…»
Помещение было не слишком большим. От светильников воняло рыбьим жиром. Стены отскребали не сосчитать сколько раз, чтобы удалить ламповый нагар, и те утратили все украшения и цвет, если они когда-то были. Смотреть особенно было не на что. В центре комнаты стоял небольшой ящик с изогнутыми рукоятками и сиденьем с педалями. От ящика пучки витых проводов вели к небольшому столу у стены. Над столом в стену было вмонтировано нечто вроде небольшого темного оконного стекла. За столом сидел Клейнст в темном монашеском плаще с капюшоном. Когда Маккинни вошел в комнату, ученый поднялся.
Натан растерянно огляделся.
– И где же сказочные машины? – спросил он.
ЛеМойн усмехнулся.
– Ваш друг, когда первый раз вошел сюда, задал тот же вопрос.
Монах указал на стол:
– Это – машина.
– Только и всего?
ЛеМойн кивнул.
– Только и всего. Все человеческое знание можно уместить в четыре таких устройства.
Маккинни не поверил монаху, но спорить не стал.
– И как продвигаются ваши дела?
Глаза ученого блестели.
– Прогресс есть! Хотите посмотреть?
– Конечно…
– Звуковой блок? – спросил Клейнст, взглянув на ЛеМойна. Тот кивнул в ответ, ученый уселся за стол и прикоснулся к небольшому квадрату на поверхности стола.
Из стены зазвучал тихий голос. Маккинни пораженно оглянулся по сторонам.
– И если бы не сократились те дни, то не спаслась бы никакая живая тварь, – проговорил голос.
– Матфей, – объявил ЛеМойн. – Тот, кто побывал тут последним, слушал эту запись. Священники Храма с тех пор только ее и слушают. Никто не знает, как поменять запись на другую. Примерно через час аудиомодуль разряжает аккумулятор, а система энергопитания настолько слаба, что на повторную его зарядку уходит несколько дней.
Маккинни покачал головой.
– Вы сможете в этом разобраться? – спросил он Клейнста.
– Да. Я уже почти разобрался. Это новый подход, но в общем большого отличия от фотографирования и звукозаписи, которые мы используем дома, нет. Просто гораздо более компактно. Конечно, принцип понятен мне не до конца. Не знаю, сумеем ли мы считать пленки и кубы, если доставим их на Самуил в университет.
– А если не сможем? – твердо спросил Маккинни.
– Значит, мне нужно осмотреть устройство здесь, на месте, – ответил Клейнст. – У меня фотографическая память. Это одна из причин, по которым меня выбрали для этого путешествия.
– В хранилище много свободной памяти, – подал голос ЛеМойн. – Вероятно, сделать копии не так уж трудно. Но ваш друг прав – оборудование для считывания этих записей очень сложное. – Священник подошел к небольшому украшенному резьбой шкафчику около стола и рассмеялся. – Они сделали из этого дарохранительницу, – объявил он. Потом открыл шкафчик и достал небольшой кубик.
– Мы могли бы записать все, что вам нужно, в два-три таких блока, если бы только у вас были считывающие устройства.
– Скопировать записи, нет ничего проще! – воскликнул Клейнст. – Как только у нас появится источник электроэнергии, мы сможем скопировать что угодно – а здесь есть все! Учебники для детей, где объясняются законы физики, которые вот уже сотни лет никто не может понять или все забыли. Справочники, инструкции по монтажу и эксплуатации оборудования, описать которое я не в силах, – вот, взгляните! Сядьте сюда. – Ученый указал на ящик с рукоятками. – Садитесь, крутите педали, и я покажу вам чудеса…
Маккинни пожал плечами и сделал так, как просил его ученый. Когда он налег на педали, внутри ящика что-то слабо загудело. Темное стекло над столом осветилось. Появился чертеж какого-то сложного оборудования. Потом зазвучала речь.
– Видите! – воскликнул Клейнст.
– И что это? – спросил Маккинни.
– Я не знаю. Но скоро узнаю. А если у меня не получится, разберутся молодые ребята-студенты. Мы научимся.
– Придется, – буркнул Маккинни.
– Я не совсем понимаю, что вы затеяли, – сказал ЛеМойн. – Но если его святейшество не возражает, то и я не против.
– Сколько времени, – спросил Маккинни, – понадобится, чтобы сделать нужные копии?
ЛеМойн выпятил губы.
– Сколько вы можете крутить педали?
– Это довольно утомительно. Не больше часа, я думаю…
– Хорошо бы построить более мощный генератор, но здесь это нелегко. Если бы нам удалось перенести это оборудование туда, где можно было бы соединить его с гидроэлектростанцией…
– Это невозможно, – ответил Маккинни. – Мы удерживаем Храм в своих руках, но настроение людей неустойчиво. Если мы решим вынести отсюда реликвии, поднимется волна недовольства и Бог знает, чем это кончится.
– Тогда вам лучше отрядить сюда своих офицеров для охраны дверей, – ответил ЛеМойн. – Чтобы сделать копии, достаточно четырех часов, но…
– Понятно, – кивнул Маккинни. – А сколько времени вам понадобится для изучения?
– Можно изучать это годами и так ничего и не понять…
– О годе не может быть и речи. У нас максимум неделя.
– Я знаю, – ответил Клейнст. – Постараюсь сделать все, что в моих силах. Мы снимем копии…
– От которых не будет толку, потому что мы не сможем их прочитать, – кивнул Маккинни. – Приближается период зимних штормов. К тому же нам неизвестно, что творится дома. Я уверен, что вы будете стараться изо всех сил.
Глава 20
Хураментадо
На лице старика играли всполохи костра.
Дату Аттик глядел сквозь пелену слез на то, как совершается ритуальное омовение двух хураментадо. Женщины вышли вперед, высоко держа темно-красное полотнище для обертывания. Тела молодых мужчин белели в свете костра. Началось пение. Заунывная песнь смерти неслась над ночным лагерем. Песня – в полной тишине. Потом к ритуалу присоединятся все, и воины, и женщины подхватят песню смерти по этим двоим еще не павшим, но пока все молчали – они и так видели слишком много смертей.
Под пшеничным жнивьем у костров лежали восемьсот воинов племени. Восемьсот молодых мужчин, окоченевшие и холодные, были отданы земле, восемьсот из нескольких тысяч, что пали под ударами армии Храма. Как клану выжить без них? А сейчас к павшим должны присоединиться и эти двое, один из них – сын Дату.
«Все напрасно. Напрасно, – думал старый Дату Аттик. – Мой сын умрет, сгинет ни за что, меньше, чем ни за что, хуже, чем ни за что. Храм очень силен. Глупцы в рясах нашли новую силу с этим новым султаном. Вспомнив битву, Дату Аттик скрипнул зубами. А ведь победа была так близка! Эти святоши из Батава были почти побеждены, сломлены, марис прикончили их, загнали в город голодать, а всадники свободно ездили по полям и ели зерно горожан, потом подъезжали к самым городским стенами и смеялись…
Но потом к ним пришел султан с дальнего запада, великан, который заставил стены двигаться и уничтожил величайшую силу, какую только удавалось собрать марис. Все было кончено, кончено, воля Аллаха исполнилась, и теперь марис должны были вернуться в свои бесплодные холмы, но сначала нужно было сделать так, чтобы город горевал, как горевали марис. Чтобы ни один горожанин не мог торжествовать победу. Пусть Храм плачет, как плачет Дату Аттик».
– Добра от этого не будет. – Голос раздался справа от него: у ног Дату лежал его второй сын. – Убить султана невозможно. Мой брат начнет новую войну, но это война, победить в которой невозможно.
– Молчи. Твой брат поет о прощании.
«Но сказанное – правда, – подумал Дату Аттик. – Султан сказал, что если между Храмом и марис начнется новая война, шагающие стены пройдут по зимним полям и будут преследовать марис до самого края мира.
Султан исполнит свое обещание, и мой сын погибнет, погибнут и мои люди. Зачем Аллах спас меня и позволил увидеть это? За что он так меня ненавидит?»
Песня присягнувших взлетела и ударила Аттика словно хлыст, и старик понял: слишком поздно. Нельзя оторвать этих гонцов смерти от их святого дела, это не сможет сделать ни он, ни кто-нибудь другой. Только смерть остановит их.
– О Господь Всемогущий, Аллах Всесильный, мы зрим, что Бог Един, мы зрим, что Аллах всесилен!
– Когда страницы Книги остаются нераскрытыми, когда сияет Адский огонь, когда Рай близок, пусть знает каждая душа, что труд ее свершен! Зрите, что Аллах Един, зрите, что Аллах всесилен!
Женщины с лицами, покрытыми чадрой, помогли смертникам-хураментадо. Молодые тела были плотно закутаны в красную ткань – туго, чтобы удержать кровь, красную, чтобы скрыть кровь от врагов. Эти молодые мужчины, один из них – его сын, умрут, но умрут во славу Аллаха…
Второй сын подал ему крис, и Аттик поднес кинжал к губам. Потом поднес крис к губам первого сына для поцелуя.
– Пусть знает каждая душа, что труд свершен, – заговорил нараспев Аттик. – Да святится Аллах, да святится Всесильный, все люди да исполнят волю Аллаха. Зрите, что Аллах Един, зрите, что Аллах всесилен.
– Да восславится Аллах!
Поминальная песнь смерти звенела над лагерем еще долго после того, как смертники исчезли в ночи за кругом желтых костров. Ушли к стенам Батава.
Со стороны города к лагерю долетали слабые звуки: пение и радостные крики мужчин и женщин, торжествующих свою победу. Дату Аттик слушал и грозил кулаком величественному великолепию Храма, возносящегося над стенами города.
Храм!
Храм Бога. Храм, где слышен глас самого Бога! Храм, украденный черными рясами Батава. Храм, который был уже почти в руках марис. Поколение за поколением лживые служители ложного Бога удерживали Храм в своих руках, укрывая его от правоверных. Дед Аттика был стар, когда смерть настигла его, но и самые глубокие старики из тех, кого знал дед в юности, не могли помнить времен, когда в Храме правили другие, не поклоняющиеся Пророку Иисусу.
Но Аттик знал. Знал, что были времена, когда человек летал над равнинами Макассара, долетал до любой звезды в небе над головой. В те времена Бог не гневался на людей, а Храм был открыт для всех, желающих слышать слово Господа. Но ведь наверняка Аллах лишил свой народ своего слова не навеки. Наверняка хураментадо сумеют отыскать в городе султана Маккинни, и тогда марис могут вновь завладеть Храмом! Возможность еще есть, без султана-предводителя черные рясы будут воевать по-старому и проиграют…
– Да свершиться воля Аллаха, – громко сказал Аттик. – Вверяю себя в руки Аллаха.
После реалист Аттик приказал клану собираться в путь. Когда хураментадо нанесут свой удар, клан должен быть далеко от города. Султан приказал им уйти в равнины через три дня, и время почти истекло.
Если хураментадо добьются своего, марис получат время снова собрать кланы и вернуться. Без своего султана священники Храма проиграют битву, как проигрывали раньше, и Храм падет.
Храм для Аллаха и город Батав для марис. Город, вожделенный город… Разграбление Батава будет продолжаться много дней!
Глава 21
Эхо войны
Празднование затянулось на несколько дней. После того как молчаливый указ освободил монахов от обета, их кельи, выбитые в стенах Великого Храма, опустели… Теперь широкие крепостные стены отражали эхо победных песен, сплетавшихся с пением «Te Deum» в святилищах Храма.
Маккинни стоял на вершине самого высокого из укреплений Храма и глядел в ночное небо, отыскивая там, в десятках световых лет отсюда свой дом. Звездная река расплескалась по небу, и трудно было определить, какая из этих сияющих крупинок его родина.
Эти звезды составляли Империю Человека, и, глядя на мириады огоньков, Маккинни хорошо представлял себе задачу, стоящую перед Имперским Космофлотом. Как сохранить мир между ними, если каждая стремится к свободе? Легендарные времена, когда мир Принца Самуила был един и на нем не знали войн, вспоминались сейчас как золотой век, а сегодня объединение все еще виделось мечтой и требовало нескончаемых многочисленных войн; и это только на одной планете. В Империю же входили сотни, а может, и тысячи – он этого точно не знал. Но явно больше, чем городов-государств и наций на его родном мире.
– Сэр?
Натан повернулся. Увидел Старка.
– Да, Хэл?
– Я привел корабельщика.
Маккинни вновь поразился тому, какие разные люди живут на Макассаре. На мире Принца Самуила люди тоже отличались друг от друга, но там не было ничего подобного тому, что он увидел на этой планете. Здесь среди смуглой темноволосой расы сородичей Лохоло, встречались высокие светловолосые люди, подобные Ванъянку, а в Имперском Космофлоте служили чернокожие мужчины и женщины. Дома черным звался сказочный людоед, который жил в горах и воровал маленьких детей…
Лохоло уважительно ждал, пока Маккинни заговорит с ним.
– Корабельщик, я должен вернуться в Джикар. Когда мы сможем выйти в море? – спросил Маккинни.
Лохоло пожал плечами.
– Корабль готов к отплытию. Но плавание будет нелегким. Почти все время придется идти против ветра. Теперь на юге и востоке торговля лучше – а, кроме того, шторма.
– Истинно.
Маккинни повел плечами. Теперь, когда они на берегу, он мог себе признаться, до чего боится моря.
«Но неужели других путей нет? Или есть?»
– Можем мы отсюда пойти на восток?
– На восток? Вы верите в сказки о том, будто Макассар круглый, – но вы увидите, что это не так, человек со звезд. Вы все поймете.
Лохоло пожал плечами, звякнув золотыми украшениями. На рукоятке его кинжала, торчащей из-за пояса, прибавилось драгоценностей, на пальцах появились новые кольца.
– Я знавал людей, которые верили, что мир круглый, и отправлялись на восток к западным берегам, – сказал корабельщик. – Но я не слышал ни о ком, кто бы туда добрался. Торговец, в западных водах полно мелей, среди островов скрываются пираты. «Субао» способен обогнать любого из них, но их слишком много. Это только в тех западных водах, что мне знакомы. Но огромные морские просторы лежат между нашей землей и тем, что… – Корабельщик снова пожал плечами и звякнул золотом. – Известно лишь Богу.
«Богу и Имперскому Космофлоту, – подумал Маккинни. – Судя по картам, которые показывали имперские, к востоку от главного материка лежат большие водные пространства. Возможно, Лохоло прав».
– Я уже все решил, – сказал Маккинни. – Обсуждать нечего. Выходим через пять дней.
– Так скоро? Мы вряд ли успеем купить груз. Лучше дождаться следующего сезона.
– Нет. Мне нужно добраться до Джикара через двести дней, – отрезал Маккинни.
Лохоло усмехнулся.
– Тогда нам предстоит весьма нелегкое плавание. Две тысячи километров за двести дней. – Моряк снова усмехнулся. – И в такой-то сезон. Что ж, «Субао» выдержит такую непогоду – но выдержите ли вы? И вообще, зачем вам уходить из Батава? Правьте здесь. Священник со звезд стал его верховным святейшеством, но он взошел на трон на ваших пиках, и разве не вы три дня удерживали город в повиновении, пока старый совет не выбрал новое верховное святейшество?
– Кроме того, – подхватил Старк, – в новом совете есть такие, кто поддерживает Кастелиано, но нельзя ожидать от них, что все они станут улыбаться имперским миссионерам, после того как с ними так обошлись. Мистер Лохоло прав, если бы не войска, гражданской войны не миновать.
– Но я не могу отправиться с целой армией через равнины, – ответил Маккинни. – Если я решу выступить в поход по суше, имперских миссионеров придется забрать с собой…
– Они не захотят уходить, – задумчиво заметил Старк.
– Согласен. И если мы уведем их с собой силой, они не станут помогать нам, став пленниками. – Маккинни снова взглянул на небо и подумал о проблемах Империи. – Поэтому остается море. Оставим тут копейщиков и будем надеяться, что миссионеры знают, как с ними управиться. Благодарю вас, мистер Лохоло. Это все.
– Торговец? – Лохоло не собирался уходить.
– Слушаю?
– Торговец, вы обещали отдать мне «Субао» после возвращения в Джикар.
– Он будет ваш, мистер Лохоло.
– Истинно. Тогда, с вашего разрешения, я отправляюсь на корабль. Работы много, и нужно многое успеть. Выскоблить дно, заполнить бочонки свежей водой, запастись провиантом – если есть в этом мире место, куда можно добраться по воде, я вас туда доставлю, пусть против нас выйдут все пираты отмелей! – Лохоло прикоснулся к серьге в виде золотого черепа, висящей в левом ухе. – Вы самый странный человек, какого мне доводилось встречать в жизни, торговец. Вы показали нам, как ходить на кораблях лучше, чем мы умели прежде. Вы собрали армию из городского отребья и научили их сражаться так, что они разбили орду варваров, после того как армия Храма сдалась. Теперь вы подчинили себе Храм и весь Батав, но хотите вернуться в Джикар! Другой человек остался бы здесь королем – и в этом не было бы ничего удивительного. Вам достаточно было бы сказать одно слово…
– А вы бы, мистер Лохоло, могли бы стать моим адмиралом?
– Нет, сэр. Этот пост достался бы вашему звездному мореходу мистеру Маклину, у меня нет таких честолюбивых замыслов. Мне вполне хватит «Субао», человек со звезд. Хороший корабль и открытое море – вот все, чего мой отец хотел для своих сыновей.
Лохоло повернулся и начал спускаться по длинной каменной лестнице на улицу. Маккинни, отвернувшись, облокотился о парапет. Батав сверкал огнями, на всех площадях горели костры. Казалось, все тридцать тысяч жителей высыпали на улицы, а с ними тридцать тысяч крестьян, искавших убежища за городскими стенами. Вскоре мужики вернутся на поля, а остатки древних феодальных семейств Батава, уцелевшие после вылазок против марис, предпринятых до того, как прибыл Маккинни, – в свои просторные чертоги и к рыцарским турнирам… И что тогда?
– Завладеть этой проклятой библиотекой оказалось легче, чем унести отсюда ноги, – проговорил Натан. – Что станет с миссионерами? Продержатся ли они в городе, после того как я уйду?
– Сомневаюсь. Без умелого военачальника, которому известны ваши способы ведения боя, это невозможно, – заметил Старк.
– Сможет ли Бретт защитить Храм? – спросил Маккинни.
Старк пожал плечами.
– Думаю, мозгов у него хватит, вот только остальные не очень-то ему доверяют. Его вырастили марис, это всем известно да и видно за версту. Никто не захочет, чтобы Бретт был командиром.
– Тогда кто же должен руководить?
– Вы.
– Неужели больше никого нет, сержант?
– Нет, насколько мне известно, полковник. Вы создали эту армию, вы знаете, как заставить ее сражаться. Никто другой не сумеет ей командовать.
– И тебя это тревожит? – спросил Маккинни.
– Мне платят не за то, чтобы я тревожился, – машинально ответил Старк. – Разве что…
«У него странное настроение, – подумал Маккинни. – Старк и вправду встревожен. Никогда раньше я его таким не видел…»
– Знаете, полковник, – продолжил Старк, – мистер Лохоло отчасти прав. Год назад мы раздумывали, где бы найти на Южном материке местечко с крохотной игрушечной войной, и ломали голову над тем, чем будем платить за номер в гостинице, но потом нам кое-что подвернулось. Вряд ли в будущем мы найдем что-нибудь получше того, что у нас есть сейчас.
– Я дал Дугалу слово и поклялся в верности королю Давиду, – напомнил ему Маккинни.
– После того как Гавань попросила Империю сжечь половину наших «волков», полковник! Без имперских десантников Гавань никогда не сумела бы овладеть Орлеаном… а потом они забрали вас к себе, как старого пса! Чем мы обязаны Гавани, полковник? Разве мы вообще кому-то чем-то обязаны?
Пораженный Маккинни повернулся к своему сержанту.
– Мы солдаты, Хэл. Никем другим мы быть не умеем, ни ты, ни я…
– Чьи мы солдаты, полковник? Перед Гаванью вы в долгу не больше, чем перед Батавом. Ради кого эти крестьянские мальчики разгромили марис? Теперь эти ребята отправятся за вами хоть в пекло, но что будет с ними, если мы свернем палатки, и поминай как звали? А когда мы вернемся в Гавань, чем наградит нас король Давид – перережет глотку, чтобы молчали? После того как мы доставим книги, или что там разыскал Клейнст, какой от нас будет толк? На Самуиле нас ничего не ждет, а наградой будет… – Старк быстро обернулся и схватился за меч. – Берегитесь, полковник, кто-то поднимается по лестнице!
– Пойди взгляни, кто это.
У подножия лестницы, ведущей в высокие покои Маккинни, стояла стража, а судя по звукам шагов, по ступенькам поднимался только один человек. Хэл мог справиться с любым, кто нападает в одиночку. Натан снова повернулся к парапету. Внизу в городе продолжался праздник. Пьяные гуляки бродили от лавочки к лавочке, требуя еще вина, требуя, чтобы в каждом окне выставили факел, потому что на улицах мало света, угрожая в противном случае сжечь сам дом, чтобы хоть так света стало больше. Бочки вина и эля стояли на каждом углу каждой улицы, и каждый прохожий мог напиться вдоволь. Но по приказу Маккинни во всех важнейших пунктах стоял отряд крестьян-копейщиков; с лицами решительными и напряженными они дожидались смены, чтобы присоединиться к увеселениям…
«Отправятся со мной хоть в пекло, – подумал Маккинни. – А почему бы и нет? Когда я пришел, они ничем не отличались от рабов, а сегодня победили самую страшную силу, какая существует в этом мире. Почему бы не стать их королем? Потому что у меня есть иной долг…»