Пушнова Юлия. Клеопатра: История любви и царствования

   Октавиану не пришлось долго ждать начала задуманного спектакля. Его поторопил сам Антоний на празднике Дарения.
   Рим увидел, как в Египте раздаются детям Клеопатры все земли, завоеванные Римом за последние сто лет. Так эти события были освещены агентами Октавиана. Образ Клеопатры-Исиды в белой тунике с диадемой фараонов на голове волновал и пугал, золотой систр богини в ее руках настораживал. Не слишком ли увлеклась царица в своем желании быть живой богиней и мировой владычицей?
   Праздник Дарения был обставлен как самый торжественный ритуал. На царском помосте теперь красовались два золотых трона. Второй был занят Антонием в костюме Диониса. Рядом с ним на четырех креслах располагались дети. Рим увидел в этом символ четырех сторон света, захваченных теперь Египтом. Антоний, наверное, потерял разум? Он делит мир по своему усмотрению между детьми, которых признает законными наследниками!
   Для последнего удара Октавиану пока не хватало только того, что на его стороне не было армии. Армия поддерживала Антония. А раз так, соперник мог не считаться с мнением и настроением римского населения.
   Антоний понимал, что такая поддержка не будет вечной. В конце 33-го г. истекало второе пятилетие триумвирата. Это означало, что Октавиан лишается законного права на власть. Антоний тоже не мог надеяться на продление полномочий на следующий период. Подобное положение, однако, не пугало Повелителя Востока. В его руках были несметные богатства и ресурсы могущественной державы, он спокойно смотрел в будущее, осознавая, что именно он сейчас может оказать на политику в мире решающее воздействие. С его мнением и его решениями не могли не считаться.
   Наверное, не без его участия консульство на 32 года получали два его близких друга – Гай Соций и Гней Домиций.
   Борьбу за владычество над миром будут отныне вести Октавиан и Антоний.
   Они были когда-то соратниками в борьбе против врагов Цезаря, потом конфликт был предотвращен путем создания триумвирата. Теперь каждый закончил свои войны, и осталась только одна непримиримая борьба – за власть.
   И Октавиан получил возможность сделать первый шаг к открытой борьбе. Повод для этого дал сам Антоний.
   1 января 32 г. консулами стали Гней Домиций и Гай Соций. Оба они принадлежали к числу сторонников Антония. Они на все лады превозносили Антония и осуждали Октавиана. При таких обстоятельствах карьера Октавиана могла завершиться бесславно.

Заседание сената

   На заседания сената он теперь являлся не всегда, передавая преданному ему народному трибуну Нонию свое право накладывать вето на любое постановление сената, парализуя слишком решительные намерения новых консулов.
   Но вот по просьбе самого Октавиана было созвано заседание, приглашение на которое получили не все. С его стороны это было незаконно, так как никакой официальной должности он уже не занимал. Однако сенаторы предпочли явиться. Незаконным был и следующий поступок – Октавиан вошел в зал заседаний в окружении друзей и легионеров, в руках которых были мечи и кинжалы. Причем спрятаны они были так небрежно, что при желании их мог увидеть каждый. Октавиан выбрал место между двумя консулами, что тоже было нарушением правил.
   В жарком споре были высказаны многие противоречивые мнения о последних событиях в Египте.
   Странно, но сенаторы не боялись высказываться против Октавиана. Может быть, многие уже видели развал в триумвирате и осознавали недолговечность этого союза.
   «Я думаю, – Октавиан говорил тихо, но очень твердо, взвешивая каждое слово, – я думаю, пришло время обсудить события, которые давно не дают покоя многим разумным гражданам Рима. Именно сейчас представился случай доказать, что миру грозит смертельная опасность со стороны Египта».
   Сенаторы молчали, и в их молчании Октавиан не угадывал ни согласия, ни противоречия. Он вдруг неожиданно для себя понял, что в душу закрадываются леденящий страх и неуверенность. Что происходит, ведь он готовил эту речь несколько дней. Он собрал только самых преданных ему людей, которые не боятся высказывать свои мысли, которые готовы выступить вместе с ним при любом раскладе власти. «Там, на Востоке, Антоний щедро раздаривает земли, завоеванные Римом. Дарит он их детям царицы Клеопатры. От века в век не принято было совершать такие действия по отношению к чужеземным правителям. Антоний превращается в египетского прислужника». Молчание сенаторов теперь вдохновляло Октавиана. Они не протестуют, значит, соглашаются. Голос его окреп от уверенности в собственной правоте. «На днях мне сообщили о чудовищном случае в Александрии. Впрочем, чудовищно все, что происходит там. Под влиянием этой распутной царицы римляне теряют голову и совершают позорящие их безумства. Известный нам римский гражданин, уважаемый гражданин, явился на пир „Неподражаемых“, как они себя называют, вымазавшись с ног до головы синей краской. Он надел на голову шутовской венок из тростника, а к ягодицам прицепил хвост дельфина». Антоний заметил, как на лицах сенаторов улыбка сменялась недоумением, а потом негодованием. «Затем он совершенно нагой исполнил пантомиму, в которой стоял на коленях перед Антонием и распутницей, изображая морское божество, кувыркающееся в волнах...» – Антоний замолчал, переводя дух. Среди присутствующих прошелестел возмущенный шепот, и несколько человек недоверчиво переглянулись: «Прости, Октавиан наше сомнение, но эти известия пришли от надежных людей?» Октавиан не успел ответить, поднялся сенатор Светоний:
   «Я подтверждаю слова Октавиана. Того гражданина зовут Планк, и он имел наглость заказать одному из ремесленников скульптуру Антония. На черном гранитном цоколе он приказал выгравировать надпись “От Блюдолиза – Антонию Великому, служителю Афродиты, Неподражаемому”».
   Теперь шепот среди сенаторов перерастал в грозные раскаты. «Это позор! Разврат! – слышались крики. – К ответу блудника!»
   Октавиан понял, что первая, пусть маленькая, победа на его стороне. Необходимо было поставить значительную точку под сегодняшним разговором:
   «Антоний вызвал также негодование против римского народа, когда в цепях провел во время своего триумфа могущественного царя Армении. При этом он не вернул Риму даже половины того, что добыл в войне против парфян и армян. Все ушло в сокровищницы Египта. Рим только теряет авторитет, но не приобретает взамен ничего. Я надеюсь, что в ваших сердцах не осталось сомнений. Теперь мне не придется убеждать вас в опасности, грядущей от Царицы царей!» Октавиан специально повысил голос на последних словах, наблюдая за реакцией сенаторов. Да, это успех! Все присутствующие сегодня на тайном заседании на его стороне. Отныне они его верные сподвижники в борьбе против Антония и его любовницы.
   Октавий скрыл от сената, что особенно его пугало признание Цезариона законным сыном Юлия. Ведь это ставило под сомнение право самого Октавиана быть преемником Цезаря и его политического наследства.
   «В связи со столь сложными обстоятельствами я прошу предоставить мне особые полномочия для ведения государственных дел». Он уже знал, что никто не проголосует против. Теперь он уверен в будущей победе...
   Не все сенаторы были согласны с Октавианом. Они, может быть, и взбунтовались бы, но трусость не позволяла им даже организовать заговор, хотя он мог бы при создавшейся ситуации увенчаться успехом. Более того, энергичные действия Октавиана заставили консулов покинуть Рим, где они не видели никакой поддержки со стороны армии. Наиболее целесообразным в их положении было уехать на Восток к Антонию, куда отбыла также почти половина сенаторов, около четырехсот человек. Почти все правительство страны оказалось на Востоке. Так уже было когда-то при Цезаре. Тогда Помпей бежал с частью сената.
   Октавиан мог бы быть доволен таким положением вещей, но оно было слишком неожиданно и застало политика врасплох. Чтобы оттянуть время для решительного шага, он заявил почти спокойно: «Консулы покинули Рим с моего ведома и согласия. Каждый, кто желает последовать их примеру, может не опасаться за свою жизнь и имущество».
   В Римском государстве наступило сложное время власти двух правительств, одинаково незаконных и законных. Управление сильнейшим и огромным государством велось одновременно из Рима и Эфеса.

Подготовка к последней войне

   Тем временем отношения Клеопатры и Антония развивались бурно, по одним им присущим законам. Царица, для которой были всегда важнейшими слава, сокровища, титулы, теперь вся сосредоточилась только на Антонии, который забрасывал ее подарками. Он дарил ей детей, деньги, земли, свою любовь и практически неограниченную власть. Она дышала Антонием, жила только его жизнью. Она была ослеплена своей страстью, которая заставляла ее не только дарить незабываемые в своем великолепии ночи любви, она открывала свою любовь всему миру. Рядом с ее скульптурами вставали скульптуры Антония. На монетах появлялись два профиля, похожие как профили близнецов, – профили Антония и царицы. Она пыталась здесь слиться с возлюбленным настолько, насколько только это было возможно. Мир для нее замкнулся на Антонии, и она уже не отдавала себе отчета в том, что становится уязвимой и делает уязвимым Антония. Зачем беспокоиться по поводу резких оскорбительных выпадов Октавиана, который коллекционирует сообщения об их экстравагантных выходках, зачем беспокоиться о мнении Рима по поводу образа жизни одного из виднейших политиков мира? Антоний и Клеопатра смеялись над этим. Свою любовь, сопровождаемую бесконечными неземными удовольствиями, они швыряют в лицо своим врагам.
   На ночных пирах, где обязательно присутствуют супруги, которые, кажется, могут не спать по нескольку суток, царит не просто веселье. Там исполняются неприличные танцы, устраиваются жестокие подчас розыгрыши, рассказываются непристойные анекдоты из жизни римских политиков. Царица преуспевает во всем этом. Откуда берутся силы у этой женщины одновременно с оргиями готовиться к следующему военному походу, который она планирует вести вновь на Армению.
   Рядом с Великолепным всегда двое советников, настроенных категорически против Рима, – Тимаген и Алекса. Это два невероятно умных человека, поддерживающих политику Клеопатры. Во дворце опорой царицы остаются евнухи-министры (как и при Птолемее XII). Она предпочитает сама сопровождать Антония везде – и на совещаниях с военачальниками, и во время бесед с философами, и во время встреч с солдатами. Ни на минуту он не должен скрываться из виду. Она контролирует каждый шаг, удерживает его возле себя, влияет не только на его чувства, но и на его разум.
   К сожалению, все это ограничило ее рассудок, который способен был раньше охватить события в самой широкой перспективе, построить планы на дальнее будущее. Теперь ее волновало только то, что замкнуто внутри страны, внутри Александрии.
   Клевета Октавиана делала свое черное дело. Он уже не стеснялся в выражениях, высказываясь против Клеопатры. «Эта Клеопатра – просто дешевая шлюха! Нет! Даже шлюхой она не может быть, вспомните, сколько ей лет! Кто может доказать, что Цезарион – сын Юлия? Верить только ее словам – значит признать ее правду во всем!» За несколько недель Клеопатра стала объектом для скабрезных шуток, для откровенной хулы, для потоков ядовитой брани.
   Двадцать долгих месяцев продолжалась эта клеветническая кампания. Двадцать месяцев везде, в каждом уголке огромной империи, повторялось, что мир завоюет она – опасная колдунья, занимающаяся магией с детства, преступница, опоившая зельями Антония. Смеялись и отпускали пошлые шутки над тем, что Египтом управляют евнухи-министры. При каждом удобном случае царица якобы произносит одну и ту же фразу, наверняка какое-то заклинание: «Это так же верно, как то, что я покорю Рим!» Ее солдаты носят щиты с монограммой Клеопатры, расплачиваются в Египте монетами с ее изображением, перед ней преклоняют колени сильнейшие, называя ее Царицей царей. Легионеры Антония повинуются каждому ее жесту и взгляду. Как спрут, опутала она весь мир своими щупальцами.
   Этот чудовищно страшный образ противопоставлялся образу хрупкой, страдающей Октавии, оскорбленной в своей любви. Она не покинула своего блудливого супруга, продолжая хранить ему верность и воспитывать его детей от двух браков. В свои тридцать семь лет она сохраняла свежесть и изысканную красоту, которая превосходит красоту египтянки. У погрязшего в разврате Антония еще хватает совести присылать к Октавии своих друзей, желающих посетить Рим, а она беспрекословно принимает их, проявляя чудеса гостеприимства, помогая им во всех делах.
   Ненависть к Клеопатре и Антонию в римском обществе росла.
   Какая женщина, кроме Клеопатры, выдержала бы этот нескончаемый поток оскорблений и часто откровенной лжи? А она просто смеялась и говорила возлюбленному, что презирает врагов, действующих подобным образом. Путь они решатся выступить в открытом бою. Она готова к войне всегда, ведь Антоний обеспечит победу в любой ее борьбе.
   Кто решился бы в эти дни сказать Клеопатре, что на ее гордость и рассчитывал Октавиан, расставляя ей ловушку за ловушкой. Она не пыталась оправдаться, и в Риме зрела уверенность, что все слухи о ней соответствуют действительности. Уже из-за этого высокомерного молчания Октавиан получал ощутимые преимущества в борьбе против Великолепной. Он твердо и уверенно вел ее к открытой войне, в которой надеялся нанести окончательное поражение ей и своему извечному сопернику.
   В отличие от Клеопатры Антоний не обладал таким долготерпением и, уладив первоочередные дела, возобновив союз с мидийским царем, решил выяснить отношения с Римом. Ответным ударом пока должно было быть письмо оскорбительного характера. Оно произвело такое впечатление на Октавиана, что хранилось в его семье тысячи лет! «С чего ты озлобился? Оттого, что я живу с царицей? Но она моя жена, и не со вчерашнего дня, а уже девять лет. А ты как будто живешь с одной Друзиллой? Будь мне неладно, если ты, пока читаешь это письмо, не переспал со своей Тертуллой, или Терентиллой, или Руфиллой, или Сальвией Титизенией, или со всеми сразу. Да и не все ли равно, в конце концов, где и с кем ты путаешься?»
   Антоний ударил по живому хотя бы уже потому, что раскрывал в письме правду. Октавиан был нечистоплотен в личной жизни. Упомянутую Друзиллу он соблазнил, когда она была на шестом месяце беременности. На глазах у мужа он прямо с пирушки увел ее к себе в спальню, откуда она вернулась через некоторое время с явными признаками бурно проведенных минут. Октавиан потом женился на ней, но постоянно изменял. Со Скрибонией он развелся из-за постоянных приступов ревности с ее стороны. Она бросала в лицо мужу упреки в том, что друзья ежедневно приводят ему девушек и женщин, даже добропорядочных матрон, которых негодяй заставляет раздеваться донага, выбирая их словно рабынь на рынке.
   Антоний выдвинул обвинение Октавиану и в том, что он состоял с Цезарем в интимной связи и именно с помощью этого вытребовал себе усыновление. В ответ на это Октавиан объявил Антония воплощением безумного бога – Диониса Каннибала.
   Целый год продолжался обмен взаимными оскорблениями, а между тем в Эфес стягивалась огромная армия Антония – корабли и сухопутные войска. Могучая флотилия насчитывала восемьсот судов, военных и грузовых. Двести судов подарила для ведения войны Клеопатра. Царица проявила неслыханную щедрость. Она дала Антонию на организацию похода двадцать тысяч талантов и обязалась во время войны снабжать продовольствием все войско. Она открыто говорила, что будет сама участвовать в решающей битве Востока с Западом. Для этого она и прибыла в Эфес.
   Она сидела, остолбенев, но ничем не выдавала волнения. Спина прямая, руки сложены на коленях, глаза внимательно следят за Антонием. Она ловила каждое его слово, чтобы потом его же аргументами воздействовать на ситуацию.
   А он... Он бушевал. Ах, как прекрасен и страшен Антоний в гневе. Если бы не присутствие военачальников за стеной, она, пожалуй, превратила бы эту ссору в бурную сцену любви.
   «Я просил, я требовал, чтобы ты оставалась в Александрии. Почему ты даже не пытаешься следовать моим приказам? Для всего мира мой приказ беспрекословен, только ты, как последняя проститутка, не можешь оставить меня в покое. Ты забыла, что я решаю все. Все! Я не раб тебе, я приказываю, а ты – подчиняешься! Ты надоела мне со своей постоянной слежкой! Забери все свои деньги, у меня достаточно своих, забери своих солдат, я обойдусь собственными легионерами. Ты, как драная кошка, цепляешься за своего хозяина и, как пиявка, присасываешься к нему. Ты...» Клеопатра решилась прервать поток оскорблений. Она подошла и молча, размахнувшись изо всех сил, влепила возлюбленному звонкую оплеуху: «Я – великая Царица царей вынуждена выслушивать оскорбления от солдафона?» Уже в следующую секунду опомнившийся от пощечины Антоний готов был совершить нечто непоправимое, чем, впрочем, часто завершались многочисленные ссоры, но в комнату почти неслышно проскользнул один их офицеров.
   «Пошел вон!» – Клеопатра часто командовала офицерами своей армии, но это был римлянин, и он не собирался подчиняться кому бы то ни было в присутствии Антония, поэтому он спокойно отрапортовал: «Твои офицеры все в сборе, они ждут приказа войти». Ничто в лице офицера не говорило о том, что он стал свидетелем безобразной ссоры супругов.
   «Все могут войти. Тебя, царица, я прошу остаться и послушать, что скажут мои воины».
   Следующие несколько часов были мучительными для Клеопатры. Здравые размышления боролись с сомнениями и ревностью. Она должна была оставить сейчас Антония, и этому было много причин. Но ревность говорила: «Не уезжай. Ты можешь потерять его. Октавия только и ждет того, чтобы он остался один, без тебя».
   Антоний, не стесняясь присутствия офицеров, пытался вразумить жену: «Твое присутствие лишний раз подтверждает Риму, что я бездумно выполняю все твои капризы и желания. Если ты не уедешь, война пойдет не против меня, а против тебя, а значит, против Египта. Я не могу доставить Октавиану такого удовольствия. Я сожалею о своей грубости, но ты вынудила меня к этому».
   Клеопатра всем аргументам Антония противопоставляла только слезы и заверения в том, что она непременно умрет, если Антоний оставит ее.
   В конце концов уставшие от бесконечных препирательств супруги вынесли ситуацию на обсуждение военачальников. Общее мнение высказал Канидий, который изначально был на стороне царицы: «В создавшейся ситуации было бы неправильно отсылать Клеопатру в Александрию. Мы должны помнить, что именно она своей необычайной щедростью укрепила наши войска. На кораблях много ее моряков. Если царица уедет, они, конечно, будут сражаться, но не так яростно, как защищая свою богиню. Необходимо помнить, что своей энергией и умом Клеопатра не уступит ни одному из царей. Ты, Антоний это прекрасно знаешь. В нашей армии много бездарных военачальников. Не разбрасывайся талантливыми помощниками. Благодаря тебе она приобрела большой опыт в ведении самых сложных государственных дел. Да и без тебя она прекрасно управляла своим огромным царством. Послушай ее и не прогоняй».
   К сожалению, Канидий пользовался авторитетом у Антония, и Клеопатра осталась. Пройдет всего несколько дней, и Антоний пожалеет, что не прислушался к своему сердцу, а может быть, и к словам царя Ирода Иудейского, который сказал: «Хочешь победить? Убей Клеопатру!»
   Последующие события напоминают больше фарс, в котором было место и настоящей трагедии.
   Антоний и Клеопатра после бурного выяснения отношений так же бурно примирялись. Все время влюбленных было занято пирами и развлечениями.
   Вокруг роптали даже солдаты: «Вселенная гудит от звона оружия, всюду стоны и рыдания. А у нас звучат флейты и кифары. От пения хора в театрах никто не слышит призыва к бою».
   Самос развлекался. Именно сюда из Эфеса переместилось командование армией во главе с неутомимой в пирушках и праздниках царской четой.
   Следующей остановкой по пути на запад была Греция. Здесь в Афинах Антоний и египтянка продолжали вести тот же праздный образ жизни. Они развлекались, смотрели и сами участвовали в театральных представлениях. Клеопатра была весьма милостива к жителям города, ведь ее возлюбленный уже несколько лет считался здесь почетным гражданином. Ее нисколько не смущало, что несколько лет назад с такими же почестями афиняне встречали Октавию.
   Исходом этого продолжительного праздника было событие, повлиявшее на весь последующий ход истории. Антоний под воздействием неугасимого чувства к Клеопатре объявил о разводе с Октавией!
   Рим негодовал. Люди Антония прибыли в Рим и вышвырнули Октавию из дома, принадлежавшего бесчестному мужу. Оскорбленная женщина на глазах у ошеломленных горожан ушла, взяв с собою только детей. Даже старший сын Антония от Фульвии, которому несчастная женщина посвятила столько лет, находился около отца и не стал защищать мачеху.
   Свидетели этой жизненной трагедии поражались, что последними словами Октавии были слова сочувствия. Она сожалела, что, возможно, ее любовь к Антонию стала одной из причин грядущей войны.
   Октавиан удачно воспользовался нерасторопностью противника. Он собирал налоги, выжимая из населения все, что мог. Он издает распоряжение, при котором свободные граждане должны отдавать четвертую часть своих доходов, а отпущенники – восьмую часть всего своего имущества. Начавшиеся волнения подавлялись самым простым способом: щедро расплатившись с солдатами, Октавиан приказал им урезонить возмутителей спокойствия. Может быть, он совершил здесь небольшую ошибку. Ведь достаточно было направить возбуждение жителей Рима против Антония, и удар был бы нанесен гораздо раньше, чем получилось. Удивительно, но римлянам понравились такая решительность и спокойствие Октавиана. Они признали в нем вождя. Даже его жестокость была оправдана, он возрождал традиции предков, желая восстановить порядок и вернуть былое величие Вечному городу.
   Октавиан исподволь готовил римлян к известию о возможной гибели Антония. К моменту его смерти они должны были без тени сомнения провозгласить Октавиана освободителем, а не убийцей.
   Он переезжает из города в город, разнося страшные новости, что на империю движется несметное войско Царицы Востока, которая хочет утвердить свою власть на Капитолии. Она снесет храм Юпитера и построит свой дворец, установив самую позорную власть – тиранию женщины.
   Октавиан добился желаемого. При имени Клеопатры людьми овладевал ужас. Без труда Октавиан вербовал себе сторонников, люди без тени сомнения клялись ему в верности.
   Даже близкие Антонию люди вдруг предавали его, разуверившись в здравом рассудке военачальника.
   Так, в лагерь Октавия перешли Титий и Мунаций Планк. Они, будучи в Эфесе, выступали против присутствия Клеопатры в военном лагере. Она настроила против них Антония, и результат не заставил себя ждать – два близких друга стали смертельными врагами. Антоний в гневе забыл о том, что двое сенаторов владели большинством его планов. Они одни из немногих знали, где хранится его завещание, при составлении которого они недавно присутствовали. Октавиан узнал, что завещание содержит важные политические постановления, и хранительницами его стали жрицы богини Весты.
   «Великая Богиня покарает тебя, несчастный», – крик жрицы эхом отозвался в огромном храме. Октавиан только презрительно взглянул в сторону не старой еще женщины. Это раньше, при других обстоятельствах, гнев Весты задержал бы его. Сейчас боги были так далеко, а реальная угроза со стороны Антония так близка, что он не сомневался в том, чего бояться больше. Жрица загородила собой дверь в тайник: «Ты забыл, куда вошел. Остановись! Веста не прощает тех, кто срывает с нее покрывало тайны». Антоний нетерпеливо, но мягко попытался отодвинуть жрицу: «Дай мне пройти, женщина. Весту должна бояться ты. Сколько лет ты хранишь ее огонь? Продолжай свою миссию и дай мне завершить мою»
   «Нет! Никто не войдет в эту дверь, пока я жива!» Октавиан терял терпение:
   «Значит, ты умрешь! Отдай мне таблицы, старая ведьма! Ты, чудовище, стережешь, сама не знаешь что. А что, правда, что строже всего ты стерегла свою никому не нужную девственность? И что, никто не покусился на нее за столько лет? Или ты все же...? Отдай мне завещание или все, что ты берегла столько лет, достанется сейчас моим солдатам! Да и они, я боюсь, побрезгуют поросшей мхом старухой! Отойди, или я кину тебя собакам! Твои кости теперь сгодятся только для них!»
   Весталка, привыкшая к беспрекословному повиновению и уважению даже царей, оторопело отошла в сторону. Жизнь была дороже того обещания, которое она дала Антонию. То, что Октавиана не остановит никакая сила, было понятно. Достаточно взглянуть в его озверевшее лицо.
   Войдя в хранилище, Октавиан немного успокоился. Он сразу увидел таблички с начертанным на них завещанием. Нескольких минут внимательного чтения достаточно было для того, чтобы запомнить написанное, и Октавиан вышел из храма. Военачальники ждали приказаний. В этот же день собиралось экстренное заседание сената, где решено было огласить завещание Антония. Пусть все знают, против кого он воюет. Антоний – враг, даже в своей последней воле он подтверждает это.
   Октавиан медленно, громко, так, чтобы все услышали и осознали сказанное, начал: «В своем завещании Марк Антоний решил разделить свое наследство так, что все свое состояние, деньги, земли он оставляет детям от египтянки. Здесь же он торжественно подтверждает, что Цезарион является законным сыном и наследником Божественного Юлия Цезаря. Двое дочерей Антония от законной супруги Октавии не получают ничего.