Рагимов Сулейман. Сачлы (Книга 1)

   Она терялась в догадках, для чего именно ее вызывает к себе так поздно председатель исполкома - лицо в районе известное и весьма уважаемое, - каков же потаенный смысл его словоизлияний? Девушка замечала, что некоторые речи Субханверди-заде - набор бессвязных пышно-звонких слов, но как-то стеснялась утвердиться в этой своей догадке.
   А Субханвердизаде увлекся и продолжал со все возрастающим нажимом:
   - Капитализм страшен тем, что там людям платят злом за добрые деяния... Вот батраки прилежно трудятся в усадьбах беков, рабочие - на заводах, нефтепромыслах, принося прибыли хозяевам. А ответно они получают от буржуев, от беков лишь одно зло - нищенскую зарплату, унижения и издевательства! Не так ли? Потому-то я противник всяческой эксплуатации человека человеком. - Взяв с подоконника заявление Рухсары, перекрещенное его собственной резолюцией, Гашем сказал великодушно: - Полагаю, что теперь вам повысят зарплату до шестисот рублей. Не подумайте, что это гонорар за визит, кажется, так говорится у врачей. Это - жертвенный дар к стопам девушки-врача.
   - Благодарю вас, - сказала Рухсара дрогнувшим голосом. - Я буду стараться, чтобы оправдать такую награду. Вообще-то, товарищ Субханвердизаде, мне и сейчас на жизнь хватало, но ведь я вам рассказывала: мама больная, сестры. Им тяжело без
   моей помощи!
   Тем временем Гашем вытащил из-под тюфяка отрез синего шевиота, ловко, как многоопытный приказчик, встряхнул, чтобы с шелестящим шорохом ярко окрашенная материя ручьем пролилась перед Рухсарой и - по его расчетам - окончательно ослепила девушку.
   - С юности я стал решительным противником частной собственности, беспечно смеясь, сказал Гашем. - Если наша великая цель - построение нового общества, то не мне ли уже сейчас выпала честь претворять в жизнь благородные новые принципы? Не так ли?.. И посему я думаю, что такой замечательный шевиот должен по праву украсить красивую девушку, такую, как вы, сестра Сачлы, а не болтаться мешком на моем тощем теле, хе-хе!.. Пешкеш (Пешкеш - подарок ред.), прошу вас, примите, - изящным жестом он протянул отрез Рухсаре.
   Та не нашлась что ответить и быстро отдернула руку.
   - А вот эта толика денег на портниху, - продолжал Субханвердизаде, вытаскивая из-под подушки конверт: в нем хранились до поры до времени остатки пяти тысяч, принесенных некогда Бесиратом Нейматуллаевым. - Но положите подарок в чемоданчик - благоразумно заметил он, - чтобы собака не учуяла и не залаяла!..
   Рухсара окончательно растерялась, не сознавала, как ей вести себя: то ли благодарить, то ли рассердиться.
   - Охвостья буржуазии разлагаются, как падаль, и отравляют чистый горный воздух тлетворным запахом! - безумолчно стрекотал Гашем. - И посему кое-что нужно держать в секрете, сестрица Сачлы... Таковы уж законы жизни. И муж, даже самый любящий, вынужден хранить в тайне от жены некоторые свои деяния... и дражайшая его супруга тоже не распускает языка, отмалчивается, хоронится! А ведь еще существует и государственная тайна. Так и получается, что тайна основа основ, фундамент общества. И тот, кто умеет беречь тайну, - ангел, тот, кто трезвонит на перекрестке о великом или малом, - шайтан. Вероятно, вы еще не убедились в этом на собственном опыте, детка?
   У Рухсары закружилась голова, и, чтобы хоть чем-то заняться, она потянулась к своему чемоданчику, сказала деловым тоном:
   - Доктор Баладжаев говорил, что вам и сегодня нужно поставить банки!
   - Ах, ханум, я и без того причинил вам столько хлопот! - с виноватым видом пролепетал Субханвердизаде. - Безгранично признателен вам, сестрица Сачлы!.. Я так хотел бы помочь вам, но, на беду, человеческое сердце тоньше и нежнее папиросной бумаги! Умоляю вас, дочка, закажите себе костюм "чарльстон". Вам, сестрица, нужно иметь много новых, самых модных костюмов и платьев, ибо мы... мы в райкоме и райисполкоме советовались и пришли к выводу, вполне разумному и обоснованному, что именно вы должны возглавить райздравотдел. Ах, как обрадуются этому трудящиеся района!.. И в самом деле, кто такой Баладжаев? Неповоротливый буйвол!.. Нет, я не отрицаю, что он обладает солидными знаниями, опытом, но ведь, как говорится, "умирать на груди красавицы тоже счастье...".
   - Если банки ставить не нужно, то, может быть...
   - Безусловно нужно! - отрезал Субханвердизаде, сразу же прикинувшись немощным. - Но только запомните навсегда, ханум, что и материал, и деньги на портниху - это государственное вспомоществование. Вы ж видели, что даже заявление ваше я пустил тю официальной линии, по журналу входящих и исходящих документов исполкома! Учтите, что я строжайше соблюдаю все священные советские законы.
   Эти серьезные слова не помешали ему бросить жадный взгляд на прикрытые салфеткой на подоконнике бутылку коньяку, рюмки, блюдо с жареными цыплятами.
   - Я к вашим услугам! - И, повернувшись вверх спиною, он продекламировал: "Я - несчастный страдалец, кровоточат мои раны!.."
   Когда Рухсара через несколько минут закончила свое дело, сняла банки, спрятала их в чемоданчик, Гашем решил действовать напролом. И, ловко схватив с подоконника рюмку, наполнил ее янтарным напитком, предложил девушке:
   - Отведайте, сестра, хлеба-соли в моем доме! В доме вашего братца! Гаги!.. Умоляю, выпейте хоть капельку!
   И, крепко сжав ее нежную мягкую руку, он вложил в ее персты рюмку.
   Рухсара волей-неволей должна была удержать ее, чтобы не пролить. С молниеносной быстротою в ее затуманившейся голове проносились мысли: а может быть, так принято в доме председателя исполкома?.. Но разве мама благословила бы ее на столь легкомысленный поступок? И вдруг об этой рюмке проведают Гюлейша и Беюк-ханум Баладжаева?
   А очумевший Гашем уже совал в ее ладонь ножку цыпленка, уговаривая:
   - Закуси-ка этим сочным кусочком!
   - Я ничего не хочу! - жалобно воскликнула Рухсара, и слезы брызнули из ее очей, но в этот момент отвердевшие, Как бы железные пальцы Субханвердизаде разорвали ее шелковую блузку.
   - Ма-ма-ааа! - вырвался протяжный стон из груди девушки. За дверью, на терраске кто-то громко закашлял.
   ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
   Худощавый, изможденного вида счетовод Валиахад Джума-заде с удовольствием потер руки и плавно опустился на придвинутый к зашарпанному канцелярскому столу стул. Любовным прикосновением ладони он прытко завертел костяшками счетов, - их треск и стук казались ему сладчайшей музыкой... Наконец, убедившись, что счеты в полной исправности, хотя в этом вообще-то не приходилось сомневаться, он плотно зажал рукою кс-стяшки, остановил, а затем вынул из ящика стола ведомости;; сосредоточенно погрузился в работу. Валиахад любил порядок, аккуратность, тишину. Если он не успел накануне оформить какие-то ордера, кассовые документы, то мучился и успокаивался лишь тогда, когда в ведомости была выведена последняя цифра.
   Валиахад был робкого нрава и пуще всего на свете опасался ревизии. Когда он устраивался на работу в то или иное учреждение, то всегда осведомлялся у начальника - давно ли была ревизия?.. Если на горизонте еще не маячил грозный образ государственного ревизора, то Валиахад честно и прилежно трудился, но едва начинали поговаривать, что вот-вот нагрянет комиссия, как он увольнялся по собственному желанию, сдавал в полном порядке все дела и спокойно отсыпался неделю дома. Украдкой он воздевал руки к небу и благодарил аллаха за благополучное исчезновение от ревизии. Совершив в укромном месте дестемаз омовение, он приступал к намазу, неуклюжий, точно верблюд, опускался на колени и отбивал земные поклоны, приговаривая: "Великий небесный покровитель, спаси меня от ревизии!.." Между прочим, членская книжка Общества безбожников с размашистой подписью Мешинова и исправив уплаченными взносами всегда, даже во время намаза, лежала в его кармане.
   Всласть намолившись, Валиахад Джумазаде неспешными шагами обходил все без исключения районные учреждения и поступал на службу туда, где ревизия только что закончилась.
   Невольно возникает предположение, что счетовод был хитрым, изворотливым жуликом, усиленно воровал государственное достояние, допускал в делах подчистки и приписки, составлял фальшивые документы.
   Но самое-то удивительнее было то, что Валиахад за всю жизнь не злоупотребил ни единой копейкой, не присвоил ломаного гроша. С детских лет в его ушах звучало отцовское поучение: "Береженого бог бережет", "Скромная твоя долюшка, да не знает боли головушка". И, помня этот наистрожайший завет ныне покойного родителя, счетовод ограничивался установленным ему окладом. Семью он оставил в деревне, - там жизнь дешевле...
   В райздравотдел Валиахад попал лишь после того, как получил от доктора Баладжаева заверение, что ревизоры сюда никогда не заглядывают.
   - Очень спокойное место, ами-оглу, - заверил его Балад-жаев.
   - Почему? А?
   - К нам особое доверие.
   - С чьей стороны?
   - Со стороны самого товарища Субханвердизаде!. И действительно, Валиахад трудился в здравотделе без всяких неприятностей и недоразумений, наслаждаясь тишиною... Правда, в минувшем тридцатом году он пережил немалые страхи из-за выселения кулаков. Конечно, к кулацкому сословию он не имел никакого касательства, но уж таков был человек - страшился малейшего шороха, боялся, что ему вот-вот скажут: "Здесь дымно, встань и выйди-ка в сени!"
   Однако никто не тронул счетовода, и он опять погрузился в скучное успокоение, старался вовсю, следил, чтобы денежные Документы были оформлены в надлежащем виде, придирчиво изучал каждый отчет о расходовании казенных денег, а затем тщательно подшивал их к делу.
   И все-таки ангел смерти Азраил с обнаженным мечом вступил в контору в образе Худакерема Мешинова.
   - Старый волк! - гневно вскричал Мешинов, вплотную подойдя к счетоводу. Дали б мне волю, так я в тридцатом году разделался бы с тобою, кулацким агентом!
   У Худакерема была неистребимая привычка орать, бушевать, изгонять на людей страх. В назначении его председателем ревизионной комиссии он усмотрел особое доверие к нему Субханвердизаде и решил поразить весь район бдительностью и принципиальностью.
   Счетовод вздрогнул, еще не понимая, что же произошло.
   Приоткрыв дверь, Худакерем поманил ревизора Сарварова и распорядился отрывистым тоном:
   - Приступайте к выполнению своих обязанностей, товарищ! Хоть и с опозданием, а мы накрыли этого зловредного типчика. Теперь он уже не вырвется из наших рук!
   Сарваров вошел в комнату бочком, не сводя глаз с крикуна Худакерема, и представился:
   - Ревизия!
   - Добро пожаловать, братцы! - вырвалось у потрясенного неожиданностью Валнахада.
   - К добру или не к добру, это мы еще посмотрим, - угрожающе заметил Мешинов, поддергивая высокие голенища своих сапог. - Мы прибыли произвести ревизию... со всеми вытекающими последствиями!
   Бедняга Валиахад сразу пожелтел, и круглое лицо его превратилось в надтреснутую айву. Да, Азраил уже занес обоюдоострый меч над его склоненной шеей!.. В угнетенном состоянии духа он сложил грудой на столе ведомости, папки с подшитыми ордерами, приходными и расходными квитанциями и прочими документами. Затем он открыл стоявший неподалеку шкаф, плотно набитый папками с делами.
   "Ревизия!.." - зудело и звенело в его ушах, словно туда заползла уховертка.
   Собственно, Худакерем еще не подозревал счетовода в различных махинациях, не имел оснований считать его кулаком или подкулачником, а попросту не мог расстаться с привычной ему и приятной его гордыне воинственностью. Вот почему и сейчас, заглянув в шкаф, он загремел:
   - Посмотри, этот матерый кулацкий волк превратил советские деньги в груду ненужных бумажонок!.. Испепелил народную казну!
   "И в береженое око вонзается колючка", - вспомнил счетовод пословицу и, заикаясь, объяснил:
   - Весь архив был в ужасном состоянии, в подвале валялся, в старых разбитых ящиках!.. Не ведая сна и отдыха, я привел документацию в порядок по годам, подшил по номерам, как и положено.!
   "Молодец!" - подумал Сарваров и, отведя грозного Худакерема в сторону, прошептал:
   - Клянусь аллахом, страх одолел этого несчастного от твоего крика! Пока не вмешивайся, а я уломаю этого червяка, как надо. Иначе вся ревизия, все наши труды и старания окажутся ни к чему. "И собаку упустим, и веревку потеряем!.."
   Мешинов глубоко засунул руки в карманы кожана и, возмущенно посапывая, отошел, дабы наблюдать за ходом ревизии, - так полководец с холма следит за течением победоносной битвы.
   - Значит, вы собрали здесь и рассортировали документы за прошлые годы? спросил Сарваров.
   - За прошлые годы, - кивнул счетовод. - Что нашел, то и подшил: Как мне понять, что тут творилось до меня?
   - Может быть, наиважнейшие документы затерялись?
   - Может, и затерялись. Мне-то что!.. Отвечаю лишь за себя. Кроме того, доктор Баладжаев меня заверил...
   Но тут глаза Худакерема блеснули до того зловеще, что счетовод прикусил язык, смекнув, что проговорился.
   - Советские законы писаны и для докторов, и для счетоводов, - веско заметил Мешинов и приосанился, словно вымолвил какую-то неслыханную мудрость.
   - Так я и сохранил архив, чтобы было видно, как здесь соблюдались советские законы, - сказал Валиахад.
   - Давай сюда документацию за последние два года, - приказал Сарваров.
   Он еще не понимал, для чего назначена ревизия, почему комиссию возглавляет горластый Худакерем, и решил держаться осторожно.
   - Вот это дела тридцатого года, это - тридцать первого, это - первой половины текущего тридцать второго, - объяснял он, громоздя на столе папки высокой горою.
   Сарваров запер шкаф, продел бечевку в привинченные к дверцам кольца и, залив кончики сургучом, пришлепнул их.
   Заглянув в бумаги, Сарваров написал на клочке газеты:
   - Четыре тысячи семьсот сорок восемь листов... Так?
   - Именно так, я не раз пересчитывал и нумеровал.
   В этот момент в компакту торопливо вошел завхоз больницы Али-Иса. Он с утра почуял, что началась ревизия, и решил, что выгоднее явиться самому, чем дожидаться вызова.
   - Привет, привет, привет! Добро пожаловать! - раскланялся он и прохаживавшемуся с независимым видом из угла в угол Мешинову, и долговязому ревизору, и на всякий случай Валиахаду..
   На него не обратили внимания.
   - Мы забираем все эти материалы с собою, - сказал Худакерем, - чтобы рассмотреть их основательно. До копеечки!.. Дотянувшись до Сарварова, завхоз шепнул ему на ухо:
   - Уносить документы из учреждения не положено!
   - Таково личное распоряжение товарища Субханвердизаде, - пожал плечами ревизор. - Он намерен сам заняться ревизией!
   - Конечно, перед лицом такого человека моя шея превращается в волос, любезно улыбнулся Али-Иса. - Я же не возражал, а спрашивал.
   "Значит, доктору Баладжаеву пришел каюк? - спросил он себя. - Кончилась его песенка!.."
   Но Худакерему не понравилось, что ревизор сослался на приказ председателя исполкома. Ему казалось, что достаточно слова его самого, Мешинова. И не для чего непомерно возвеличивать Субханвердизаде!.. Сейчас речь идет о законности.
   - Больше всего на свете я люблю правду, прямоту! - сказал он завхозу и всем присутствующим. - Видимо, потому, что мать родила меня на прямой ровной крыше... Ну ка, выкладывай документы.
   - Документы в больнице в наистрожайшем порядке, я закупал больным мясо, цыплят, молоко, мацони, масло, картофель, - зачастил Али-Иса. Незамедлительно принесу!
   Сарваров тем временем пересчитал денежные квитанции, спрятал их в портфель и выдал Валиахаду расписку на восемнадцать тысяч рублей.
   - Вы бы, товарищ Худакерем, нашли управу на бухгалтера Мирзу, - закинул удочку Али-Иса. - Я ведь свою зарплату на продукты больным истратил!.. Эти больные невероятно прожорливые, готовы проглотить не только восемнадцать тысяч, но и меня живьем. А бухгалтер Мирза требует на каждый килограмм официального счета.
   - Ты хочешь сказать, что Мирза сознательно ухудшает питание больницы? Ноздри Худакерема раздулись.
   - Так получается, - увильнул от точного ответа Али-Иса. - Видимо, он не понимает, что я работаю в больнице исключительно из милосердия... Привезли больного - я его принимаю, снабжаю, кормлю. Умер злодей, сын злодея, - я с плачем провожаю его на кладбище. Баллах, мне бы лучше за кусок черствого хлеба дворничать у такого справедливого, прямого, как меч, человека... - Он выразительно посмотрел на Мешинова.
   Ревизор Сарваров, убедившись, что разговор грозит затянуться бесконечно, нетерпеливо обратился к Валиахаду:
   - Не найдется ли мешка, куда сложить эти бумаги?
   - Найдем, найдем! - в один голос воскликнули счетовод и завхоз.
   После ареста Абиша жена его, милая, скромная Карабирчек, целыми днями сидела дома, баюкала малютку сына, печально напевала ему колыбельную, а слезы непереставаемо струились по ее побледневшим щекам.
   Тесная помрачневшая комната казалась ей теперь темницей. Вдоль стены стояла железная кровать, - ее купил Абиш. К ней была придвинута люлька, - и ее купил муж. Даже пару оцинкованных ведер из кооператива принес сам Абиш. И пузатый медный самовар он тоже приобрел по случаю и так трогательно заверял жену:
   - Погоди, голубка, со следующей получки я куплю серебристый нарядный самовар, а через месяц - стенное зеркало, а к зиме - красивый коврик.
   А сейчас Карабирчек поняла, что может быть счастливой и с медным самоваром, и без коврика над кроватью...
   Жалея ее, Абиш ночами брал на руки расплакавшегося сына
   и укачивал, баюкал, бесшумно расхаживая в одних шерстяных носках по комнатке, тихо напевая песенку.
   - Спи, спи, малыш! - ласково шептал Абиш, и светлая улыбка озаряла его утомленное лицо.
   В голове у Карабирчек не укладывалось, что муж, ненаглядный, горячо любимый, изменил советской власти, пытался взломать несгораемую кассу в кабинете председателя.
   Нужно все-таки что-то предпринять, нельзя же сидеть безвылазно дома и ждать чуда! И, убаюкав младенца, опустив его в колыбель, Карабирчек накинула на голову черный келагай... Губки спящего ребенка были недовольно поджаты, словно он жаловался, что у матери исчезло молоко и она кормила его теперь жиденькой кашицей на воде... Глубоко вздыхая, Карабирчек прикрыла келагаем подбородок и рот и вышла, попросив соседку присмотреть за малюткой...
   На деревянной крутой лестнице она вплотную столкнулась с Гашемом Субханвердизаде. На нем была серая шинель, фуражка нахлобучена на холодные, как льдинки, глаза.
   - Я спутница жизни Абиша, - сказала с замиранием сердца Карабирчек: в разговоре с посторонними не принято именовать себя женою. Ей показалось необходимым пояснить: - Вашего бывшего секретаря Абиша!..
   Гашем давно поджидал, что к нему придет с униженными мольбами та ладная, крепкая, румяная и свеженькая женщина, на какую он заглядывался еще в прошлом месяце. Сейчас он разочарованно передернул плечами: перед ним стояла поблекшая, с ввалившимися шершавыми щеками, с покрасневшими от бесконечных слез очами Карабирчек.
   "Не стоит возиться", - безжалостно подумал Субханвердизаде и спросил металлически звякнувшим голосом:
   - Так что же вам угодно?
   - Я пришла узнать, в чем же вина Абиша? - боязливо глядя на него, сказала Карабирчек.
   Субханвердизаде не выспался, настроение у него было прескверное.
   - Спроси у прокурора, ему положено охранять советские законы! - И без того кислое выражение лица Субханвердизаде сменилось гримасой злости.
   - Разве есть такие законы, чтобы бросать в тюрьму невинного?
   - А разве есть законы, разрешающие взламывать стальную кассу?
   - Да он же больной, у него голова не в порядке, ночами, Баллах, сам с собою разговаривал! Он места себе не находил последнее время, страшился чего-то...
   - Страшился кары за свои злодения, ай, женщина! - раздраженно крикнул Гашем. - Он же "элемент", сын "элемента", вы, может быть, об этом и не подозревали, но нам-то все известно досконально!.. Пустите, мне нужно идти на работу. И вообще эти разговоры излишни. Несомненно одно, сын злодея, кяфир Абиш ниспроверг в бездну, в неизбывную беду и тебя, и ребенка. Теперь слово принадлежит закону.
   И, жалея, что на крыльце в саду его дома не было в этот момент слушателей, грубо оттолкнул болезненно застонавшую Карабирчек и с деловым видом направился в исполком.
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
   Выйдя с завхозом из здания райздравотдела, Сарваров искоса оглядел улицу не подслушивают ли прохожие - и возмущенно зашипел:
   - Эти документы превратить бы в расплавленный свинец да залить им твою глотку!
   - Послушай, за что? - изумился Али-Иса.
   - Аферист, пройдоха в потертой папахе! Клянусь, если не отдашь половину того, что числится в квитанциях, выдам тебя на растерзание прокурору!
   Без лишних слов Али-Иса похлопал себя по карману:
   - Столько не наберется, всего-навсего две тысячи... Сарваров метнул на него подозрительный взгляд.
   - В прошлом году ты, гадина, надул меня, но я стерпел, вот сегодня пощады уже не будет.
   - Клянусь твоей жизнью!
   - Э, поклянись своей... Я выдам тебя Худикерему, а с ним как известно, шутки плохи!
   Али-Иса пригорюнился: весь район знал, что Мешинов действительно кристально чист душою, и предлагать ему взятку было бы наивно...
   - Мен олюм, почему, ты кладешь хлеб на свои колени, а не в торбу? развязно спросил он ревизора. Топтать сапожищами хлеб-соль как-то неприлично!.. Шариат не позволяет. Может, я тебе еще пригожусь?
   - Две и еще две, - решительно потребовал Сарваров. - Сколько лет я тебя щадил!
   - Так ведь столько лет ты получал от меня мзду, - безбоязненно возразил Али-Иса.
   Приятели еще раз внимательно посмотрели по сторонам и вошли в чайхану, темным коридорчиком проскользнули в горницу для особо почетных гостей.
   Появившись впервые после продолжительной болезни не службе, Гашем сразу же кинулся к сейфу, отпер дверцу, выхватил хищным движением дело Абиша Алепеш-оглу. Ему нужно было удостовериться, что не попал впросак, что есть незыблемые основания привлечь секретаря к судебной ответственности за контрреволюционные деяния.
   В эту минуту без стука в кабинет ввалился Сарваров с тяжелым мешком за спиною. Шумно отдуваясь, он спросил:
   - Куда ж сложить эту ношу?
   - Да вот хоть сюда! - Субханвердизаде показал в угол комнаты. - Как, удалось захватить всю документацию?
   - Пока еще неизвестно, но мы старались, старались...
   - Ну-ка, давай сюда ведомости на зарплату.
   - За какой год? Я изъял ведомости за тридцатый, за тридцать первый, за половину нынешнего, тридцать второго. - И, развязав мешок, ревизор вынул несколько папок.
   Председатель начал перелистывать страницу за страницей.
   - А этот глухарь - весьма дельный счетовод, аккуратно ведет делопроизводство, - признал он, проглядывая вереницы цифр, нанесенных бисерным почерком Валиахада. - Он что же, правая рука доктора Баладжаева?
   - Да кто их знает! - Сарваров не собирался сразу открывать карты. Бывает, что и в тихом омуте черти водятся.
   Субханвердизаде кивнул то ли в знак согласия, то ли отпуская ревизора и углубился в ведомости.
   Минуту спустя Сарваров на цыпочках удалился...
   Не оборачиваясь на телефонные звонки, рявкая на лезущих в кабинет посетителей, Гашем с полчаса сосредоточенно работал, выписывал себе в блокнот какие-то заинтересовавшие его цифры.
   Вдруг перед его столом вырос седоусый, с коричневыми от загара щеками почтальон.
   - Тебе чего? - свел брови Субханвердизаде и уже указал повелительным жестом на дверь, но старик сунул ему под нос извещение и молча вышел.
   "Ввиду отказа адресатов получить означенные деньги перевод возвращается по месту отправления".
   Гашем дважды прочел эти строки и на мгновение запутался, уже не разбирал, где он находится - под землей или на земле... Оказалось, что испытанные не раз приемчики не помогли, что вышла осечка, что наладить сердечные отношения с первым секретарем райкома и начальником ГПУ не удалось. Пожалуй, он вызвал в них подозрение, ему явно не доверяли! Захлопнув с треском папку, Гашем задумался. "Огонь тушат водой... Солнце расплавляет лед. Стекло режут алмазом... А врага заставляет умолкнуть навсегда лишь сырая могила! Да, да, рано или поздно, а мы столкнемся лицом к лицу..."
   И он крепко сжал руку в кулак, будто ухватился за рукоять кинжала.
   Помещение сберкассы, выходившее окнами на застекленный балкон, было в этот день до предела набито посетителями. Гремели костяшки счетов, надрывно звенел телефон: один сдавал Деньги, вслух пересчитывая замусоленные бумажки, другой проверял облигации и прятал в карман полученный выигрыш, третий заглянул сюда из любопытства, но тоже толкался, громко разговаривал. Словом, "ухо не слышало того, что произносили соб-^твенные уста".
   - Пошли аллах всего хорошего советской власти, - радовались выигравшие по очередному займу. - Стоимость облигации да еще выигрыш, вот и получилась уйма денег!..
   - Клянусь твоей жизнью, тот злодей, сын злодея, который только что стоял рядом, выиграл ровно три тысячи! - негодовал какой-то завистник. - Смотри, он пулей вылетел отсюда!