Рагимов Сулейман. Сачлы (Книга 1)

   - Да, да, где уж нам, простым темным людям, проникнуть в тайны этого великого медицинского океана! - И посетитель окончательно терялся.
   - Когда я буду посвободнее, то как-нибудь покажу тебе при помощи микроскопа всевозможных вредных тварей - микробов, возбудителей болезней, великодушно предлагал доктор. - И ты поймешь, что если бы я не повышал ежечасно уровня своих познаний, то эти зловредные инфузории сожрали бы тебя беднягу живьем в один миг!
   После таких заверений посетитель спешил убежать, но всем родичам, всем знакомым, случайным собеседникам в чайхане рассказывал о глубочайшей образованности доктора Баладжаева и призывал возблагодарить аллаха за то, что тот, всемилостивый, направил в их горный городок Беюк-киши, светоча медицинской науки.
   ГЛАВА ВОСЬМАЯ
   Супруга доктора Баладжаева, несмотря на свое массивное телосложение и солидный вес, была легка на подъем и понеслась в больницу, будто коршун, высмотревший с поднебесья добычу. Дышала она так шумно, что со стороны могло показаться - по двору больницы катится паровоз...
   Сачлы только что сменилась с дежурства и сидела в своей комнатке у окна, читала роман. Книга волновала и увлекала ее, но часто, очень часто девушка со вздохом отрывалась от чтения и задумчиво глядела куда-то вдаль...
   Разъяренная Ханум ворвалась без стука.
   От неожиданности Рухсара вздрогнула, выронила книгу.
   - Где же он? - пронзительно завела Ханум, и высокая грудь ее содрогнулась. - Если дохтур настоящий мужчина, то почему он прячется?
   - Здравствуйте! - Девушка поднялась. - Это вы о чем, Ханум-хала? Не понимаю.
   - Сейчас поймешь, - отрезала Ханум и с протяжным стоном нагнулась, заглянула под кровать. - Куда же он ушел, а? Где этот жеребчик, этот восемнадцатилетний шалун? Го-во-ри скорее, подлая!
   Сачлы побледнела, всхлипнула.
   А благоразумная Гюлейша, разумеется, в комнату не вошла, но притаилась в темном коридоре, дабы все слышать, а в скандал не ввязываться.
   - Чего вы здесь ищете, Ханум? - жалобным голоском спросила девушка. - Да объясните вы мне толком!
   - Сейчас объясню! - успокоила ее Ханум, тряся щеками.
   Не прикидывайся наивной, не смотри на меня, будто на сошедшего с небес ангела!.. Если у тебя, кралечка, косы длинные, так не хочешь ли ты их обмотать вокруг шеи и задушить меня?..
   Приехала в район - лечи больных, исцеляй недуги! А ты зачем сбиваешь с пути истины человека, который тебе в отцы годится? Ты для чего разрушаешь мой очаг, обрекаешь детей-сироток на нищету?
   - Ханум-хала, - взмолилась Сачлы, - да вы о чем? Что я вам плохого сделала?
   И так трогательно прозвучал ее нежный голос, что даже сердце черствой Гюлейши дрогнуло.
   Но Ханум теснила испуганную девушку, словно взбешенная буйволица:
   - А! Попридержи своего коня! Не то я на уздечку бубенцов понавешаю - весь мир услышит! До звезд эхом перезвон долетит! Я тебя втисну в игольное ушко!.. Есть ли у тебя в Баку старшие? Мать жива? Напишу - приезжай, старая, полюбоваться своей гуленой.
   Девушка заметалась по комнатке, как бы ища спасения от этой всклокоченной ведьмы, и, закрыв лицо руками, рухнула на узкую железную койку, забилась в рыданиях.
   - Шельма! Смотрите, люди добрые, глядите, честные женщины, какой ярочкой прикидывается! - взвыла Ханум. А в коридоре мстительно улыбалась Гюлейша.
   Ранним росистым утром доктор, получивший накануне изрядную встрепку от супруги, выскользнул из постели, затаив дыхание, молниеносно оделся, то и дело с ужасом косясь на храпевшую Ханум, полетел сломя голову в кабинет.
   Лишь там, трижды повернув ключ в скважине, он почувствовал себя в безопасности, облекся в белый халат, нахлобучил на голову тоже белый колпачок и, оседлав1 переносицу очками в светлой металлической оправе, погрузился в мрачные раздумья:
   Жизнь представлялась ему теперь безотрадной.
   Зимою из столицы в район прибил и молодые врачи, но Баладжаеву удалось двух направить в отдаленные аулы, на фельдшерские пункты, якобы в целях улучшения медицинского обслуживания деревни, а третьего сплавить на шестимесячные курсы повышения квалификаций.
   Так что Баладжаеву опять удалось сохранить в своих руках единоличную власть и над больницей и над здравотделом, и он верил, что его авторитет незыблем.
   Но ведь больных-то все-таки нужно принимать ежедневно.
   Попробуй откажи в приеме хоть единому страдальцу, так тут такое начнется, поднимется настоящее столпотворение, темные тучи задернут небо, из окон брызнут мелкими осколками стекла, гром загремит, будто артиллерийская канонада, и блеск молний ослепит глаза!..
   Баладжаев был тихого нрава, превыше всего ценил спокойствие, ну и высокий оклад, он не выносил дрязг, любил строгую тишину вверенного ему медицинского учреждения.
   И вот лелеемый и бережно охраняемый столько лет авторитет Баладжаева, его честь, его медицинская слава, его зарплата, - все может рухнуть, рассыпаться, как мякина, от необузданного гнева и ярой ревности супруги.
   Понятно, что доктор был в смятении...
   В дверь осторожно, чуть слышно постучали. Так вкрадчиво стучалась только Гюлейша, она, словно ласковая кошечка, царапалась коготком.
   Баладжаев с досадой скривился.......
   А ведь было время, когда он, заслышав это царапанье, это постукивание, резво вскакивал с кресла, опускал плотную штору, отмыкал дверь и принимал в объятия дородную красавицу, даже не задумываясь, скольким мужчинам до него она дарила свою благосклонность.
   - Ну, чего там? - заныл он, впуская в кабинет Гюлейшу, но штору на окне не опустил.
   Та сделала вид, что не заметила сей роковой перемены в поведении доктора.
   - Ай, Беюк-киши, не будь вчера меня, так Ханум-баджи опозорила бы и себя, и эту бедняжку Сачлы, и тебя, самое главное - тебя! - замурлыкала Гюлейша. Ну, какие у нее основания? Скажи!.. Мнительность все это, женские нервы! Не скрою, Сачлы сразу в тебя втюрилась. Еще бы, - мужчина бравый, бычок, ну вправду бычок в полном соку! Знаменитый доктор! Чего ж удивляться, что у девицы закружилась голова?
   - Тшшш! Молчи-и-и! - зашипел Баладжаев, вертясь в кресле - Что было прошло... Как говорится в народе: и хата наша, и тайна наша!
   - Ай, доктор, меня ли тебе опасаться? - Гюлейша обиженно поджала свои губки. - Каждое словечко твое словно камень, прошенный в глухой колодец.
   - Ладно, ладно, потише!
   Но Гюлейше захотелось еще громче стучать по дну пустого ведра, чтобы окончательно смирить перетрусившего Беюк-киши.
   - Надо бы все-таки отправить девицу куда-нибудь подальше, - начала она строго. - В самую отдаленную деревню! Не приведи бог, повторится скандал... Вся вина обрушится на твою шею, миленький. До сих пор Сачлы нежилась на солнцепеке, только и знала, что расчесывала свои косы, - гляди, гляди, как бы они не превратились в ядовитых змей!..
   Доктор в страхе зажмурился,
   - Пусть в горах спустит жирок буржуйская дочка! - продолжала с требовательным видом Гюлейша. - А тем временем ты здесь зальешь водою пламя, рвущееся из уст Ханум. Иначе молва докатится до Баку, до наркома здравоохранения! И враг выскочит из засады, приставит кинжал к твой груди. Значит, посылай девицу в горы!
   - Это не так легко, - пробормотал доктор, чувствуя, что язык его прилип к гортани. - Валлах, это не легко!..
   - Легче легкого! - отмахнулась от его доводов Гадлей-ша. - Иначе Ханум-баджи станет посылать телеграмму за телеграммой в Москву. Разве ты не знаешь, какая она дура?
   Беюк-киши кивнул: дескать, знаю...
   - Ты бы хоть ее подучил на курсах ликвидации безграмотности, посоветовала неотвязная Гюлейша. - А Сачлы - в деревню! И все, вессалам!
   - Дай ты мне хоть опомниться, ай, гыз (Гыз - девушка - ред.), Гюлейша, взмолился доктор.
   ... Все скамейки в приемной у дверей, на крыльце были уже заняты больными. При беглом взгляде можно было заметить на их лицах печать неизгладимых страданий. Но если бы понаблюдать за ними более внимательно, то через минуту стало бы ясно, что собрались здесь спозаранку больные, привыкшие аккуратно, постоянно лечиться, находящие в самом курсе лечения неизъяснимое наслаждение. Все они отлично знали друг друга, еще на больничном дворе приветливо здоровались, спешили поделиться свеженькими городскими сплетнями. В разговоре они воздавали похвалы мышьяковым уколам, но решительно браковали все возможные пилюли. Из карманов они вытаскивали целые пачки старых рецептов. Всячески прославляя доктора Баладжаева, они под страшным секретом сообщали друг другу адреса знахарей.
   Каждый из этих больных где-то служил или, во всяком случае, получал зарплату, а посему делал вид, что спешит в свое учреждение, и норовил протолкаться без очереди.
   - Вот-вот и Кеса ударит в колокол!
   - Ох-ох, столько работы, а вот приходится здесь торчать без малого весь день!
   - Да-а, хуже этого нет - ходить по докторам! Едва в открытые окна донесся протяжный тугой звон сигнального колокола, как в приемной закипела ссора.
   - Товарищ, сядьте на свое место!
   - Это и есть мое место.
   - Сын мой, твоя очередь у двери.
   - Я - ответственный работник, без моей подписи не отправят телеграмму в Баку!
   - Очень нужны там твои телеграммы...
   - Потише, потише, знай, с кем разговариваешь, невежа! Мой муж...
   - Ай, ногу отдавили!
   Доктор Баладжаев в этот момент решил отправиться домой, проведать добродетельную супругу - не затевается ли там новый скандал? Но все пациенты, завидев любимого доктора, повскакали с мест, загородили ему путь.
   - Ради бога, почтеннейший!
   - Если бы не работа, то разве я стал бы приставать к вам, благодетель?
   - Мы - люди служащие, подчиненные...
   Приложив в знак повиновения руку к правому глазу, доктор вздохнул и вернулся в кабинет. Угнетало его и полнейшее неведение относительно сегодняшних намерений супруги, и то, что Сачлы передала через сиделку: больна, на утренний прием не выйдет... Взглянув с ненавистью на удовлетворенно улыбавшуюся Гюлейшу, доктор крикнул:
   - Ну, чья очередь? Заходите!
   В приемной забурлил водоворот, словно в перехваченной плотиной горной речке, - все толкались, спорили, ругались, норовили оттолкнуть друг друга от двери.
   Первым все же ворвался потный, взъерошенный Тель-Аскер: кудри его вздыбились, подобно высокой папахе.
   - На моей ответственности весь телефонный узел! - кричал он оставшимся позади пациентам.
   - Ладно, ладно, говори, чем болен, - оборвал парня сердитый доктор.
   Но Аскер остолбенел в растерянности; ведь он предполагал, что попадет на прием к желанной Сачлы. Только ради нее - ясноликой - он и притворился, что угнетен недугами.
   Гюлейша попыталась прельстить юношу многообещающей улыбкой, но Аскер в. негодовании отвернулся, насупился,
   - Что у тебя болит, Аскер Аскеров? - нетерпеливо спросил
   Баладжаев.
   Парень с задумчивым видом начал обозревать потолок. "Господи, ну что я за несчастный такой, почему мне так не везет?" - подумал он.
   - Да ты что, рехнулся? - И доктор перевел на Гюлейшу вопросительный взгляд.
   А та сразу же смекнула, где кроется тайна, - выпрямилась, отвернулась к окошку.
   Знаете, доктор, - залепетал юноша, - учащенно, тяжело задышав, - знаете... вовсе лишился аппетита. Язык пылает во рту, как раскаленный уголь! И все тело ломит!
   - Высунь язык! - приказал доктор. - Ишь какой сладкоречивый язычок... Болтливый язычок, разносит по городу все сплетни!
   - Кажется, я не дал оснований... - покраснел Аскер.
   - Ладно, ладно!
   Гюлейша подошла поближе, тоже с заинтересованным видом начала рассматривать язык Аскера.
   - Малярия! - поставила она диагноз.
   - Малярия, - согласился юноша и показал ей увесистый кулак: с Гюлейшой он не стеснялся.
   Доктор только крякнул от такой наглости Гюлейши, но нехотя улыбнулся, написал рецепт.
   - Три раза в день по столовой ложке до еды.
   - Слушаюсь.
   - А эти пилюли станешь глотать перед сном.
   - Буду глотать перед сном! - уныло повторил парень.
   - Если перестанешь сплетничать, то завтра забудешь о всех хворостях! отрывисто сказал доктор и рявкнул: - Эй, кто там следующий?!..
   Он хотел после ухода Аскера задать нахальной Гюлейше приличный нагоняй: вздумала раньше доктора ставить диагноз, окончательно распустилась... Но хитрая красотка шмыгнула в приемную за Аскером, пропустив в кабинет очередного больного.
   Догнав парня на крыльце, Гюлейша грубо схватила его за плечо и прошипела:
   - Так ты, развратник, симулянт, хотел получить лекарство от Сачлы? Будто я не вижу... Как же, новый кадр! К ней потянуло!
   - Ради бога, душечка...
   - Ты бога благодари, что я не раскрыла твоей симуляции! - зло сверкая подведенными глазками, сказала Гюлейша. - За такое дело и к прокурору потащить можно!.. Скорее ты увидишь без зеркала собственные уши, чем ее коснешься!
   - Эх, ничего ты не понимаешь, - вздохнул юноша.
   - Я понимаю, что все вы, от старика до подростка, юбочники, вероломные развратники! И тебе-то я верила, тебя, подлеца, любила, - негромко простонала Гюлейша и как бы от нестерпимой сердечной боли закрыла ладонью лицо. - И как любила!.. Ах, ветреник! Ах, бесчестный обольститель!
   - Слушай, ведь кругом люди, - прошептал Аскер.
   - А что мне люди? - Гюлейша горько улыбнулась. - Пусть слышат, пусть видят мой позор, мое унижение...
   - Послушай, милая, в магазине бакинские духи, нежный запах, - решил изменить тактику Аскер.
   - А-а-а, так, дешевкой ты от меня не отделаешься... Гони отрез крепдешина! - потребовала Гюлейша. - Иначе выцарапаю глаза этой приезжей блуднице! Будет знать, как отбивать у меня любимого!
   Аскер махнул рукою.
   - И отрез, и духи, только, ради всевышнего, отпусти душу на покаяние!
   И со всех ног пустился к воротам.
   ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
   Вечером доктора Баладжаева вызвали на дом к внезапно заболевшему Субханвердизаде.
   Чертыхаясь: "Вот так денек, ни минуты покоя, да легче в могиле лежать, чем так маяться" - доктор поднялся по лестнице, постучал костяшкой пальца в дверь. Послышался слабый, будто детский голос: "Войдите". Повесив пальто на гвоздик, Баладжаев придал лицу тревожное выражение, вынул из чемодана медицинские инструменты.
   Субханвердизаде лежал ничком на кровати и протяжно стонал. От доктора не скрылось, что особо старательно застонал больной после его прихода.
   Ветви кипариса при дуновении ветра царапались о приоткрытую ставню. В комнате было душно.
   - С чего это надумали болеть, Гашем-гага? - Доктор сочувственно зачмокал губами. - Таким выдающимся государственным деятелям, как вы, хворать не положено!..
   - Ай, Беюк-киши, судьба так вероломна, я ужасно болен, - сказал с кислым видом Субханвердизаде,
   По знаку доктора он обнажил покрытую седыми курчавыми волосами грудь и, широко открывая рот, задышал что есть силы. Доктор выслушал его и так и сяк, и помял, и постучал, а затем поставил градусник.
   Отогнув одеяло и тюфяк, он опустился на пружинную сетку и принялся неотрывно следить за движениями секундной стрелки своих массивных золотых часов. Часы монотонно тикали. Стрелка ползла лениво, будто приклеилась к циферблату.
   Субханвердизаде с удовольствием вспоминал одну из последних речей доктора на районном активе. Взойдя на трибуну, Баладжаев пылко воскликнул: "Много председателей я повидал на своем веку!.. Но впервые, именно, товарищи, впервые, я вижу, что председатель исполкома, достоуважаемый Субханвердизаде, так внимательно вникает во все условия медицинского обслуживания народа. Да-с! Он по отечёски заботится о нуждах здравоохранения. Вот почему в нашем окраинном горном районе здравоохранение поставлено образцово, значительно лучше, чем во многих нефтяных районах. В частных беседах со мною товарищ председатель Субханвердизаде чутко осведомляется: "А как обстоит дело, Беюк-киши, с местными кадрами?.." Обычно в таких случаях Субханвердизаде делал вид, что не слышит, сидел с равнодушным каменным лицом или переговаривался с соседом. А на самом-то деле он упивался такими бессовестно хвалебными речами.
   - Пора! - отрывисто сказал доктор и покашлял, как бы напоминая пациенту, что жизнь его в опасности.
   Откинув зеленое одеяло, Субханвердизаде приподнялся, вынул термометр, протянул доктору.
   - Н-да, небольшой жарок...
   - Как так небольшой? - Голос Субханвердизаде прозвучал раздраженно. - Мой мозг вот-вот расплавится, словно в жаровне!
   - Вероятно, термометр неисправный, - спохватился доктор. - Конечно, самый точный показатель - ощущение самого больного! Эти термометры совершенно ненадежны. Иногда показывают температуру на градус ниже. По внешнему виду можно судить, что у вас, Гашем-гага, под сорок.
   - То-то же!.. - Субханвердизаде сморщился, словно капризный ребенок, у которого отняли любимую игрушку, зарылся головой в пуховой подушке. - Не термометр, а какая-то ерунда! Медицинская техника безнадежно устарела. И здесь все надо обновлять, революционизировать.
   Доктор поспешил выразить свое полное согласие. Нахмурившись, председатель сказал что он разуверился в современной медицине и явно предпочитает народные средства: припарки, банки, горчичники.
   - Вообще-то вы не правы, - французские источники говорят...
   На лбу председателя прорезалась зловещая морщинка.
   - Но, конечно, лучше прибегнуть к волшебным, в буквальном смысле слова волшебным средствам народной медицины, - плавно закончил Баладжаев. - Поставим баночки-припарочки! Пришлю сейчас Гюлейшу, - проворная, услужливая. И вас мгновенно же развеселит! Уж это так водится.
   Размяв пальцами папироску, Субханвердизаде закурил, выпустил из ноздрей две струи синеватого дыма.
   - А кого это тебе недавно прислали из Баку? Доктора, что ли? -небрежно спросил он и вовсе исчез в клубах дыма.
   - А-а-а, это вы про Сачлы? Есть такая, есть новый кадр...
   Окончила медицинский техникум, - тоже с небрежным видом, будто не догадываясь о помыслах председателя, сказал Баладжаев. - Но вы, Гашем-гага, как будто предпочитали до сих пор местные кадры?
   Субханвердизаде не ответил.
   - Пусть будет по-вашему! - вздохнул доктор.
   Он чувствовал себя петухом, угодившим в кипящий казан и каким-то чудом выскочившим оттуда.
   На крыльце он столкнулся с запыхавшимся Кесой - тот, согнувшись, нес тяжелые корзины.
   - Как здоровье нашего горячо любимого товарища председателя?
   - Плохо его здоровье! - буркнул доктор, не поднимая от стыда глаз. И подумал: "Этого хищника ядом трави - не отравишь! Брюхо-то луженое". Испугавшись, что подлый Кеса способен подслушать его затаенные мысли, Баладжаев ускорил шаги, так, клубочком, и скатился со ступенек.
   Затаив дыхание, на цыпочках, Кеса бесшумно вошел в дом, остановился на пороге. Ему было и смешно, и страшно. Ни одному слову Субханвердизаде он до сих пор не верил, во всех его поступках и речах видел сплошное лицемерие. Но если доктор не ошибся и председатель уже приближается к вратам ада? Конечно, Кеса не мог представить, чтобы Субханвердизаде впустили в пресветлый рай!.. А помрет председатель - пришлют нового. Свято место пусто не бывает. А новая метла чисто метет. Грозя пальцем, новый предисполкома скажет Кесе: "Немедленно прекратить эти сигналы! Ты не поп, не молла, не пожарник, - так чего же беспокоишь весь город?" И выбросят Кесу на свалку, как грязное охвостье старого районного руководства...
   Его пробрал страх, зубы застучали. Должность была во всех отношениях счастливая, выгодная. Не только рядовые просители, крестьяне, старики, но и высокопоставленные служащие районных учреждений порою хватались за полу Кесы, заискивали, лебезили:
   - Мен олюм, когда у "самого" великолепное настроение, то, ради всевышнего, замолви и за меня словечко!
   Ну, разумеется, и на подарки не скупились. А с кулаками, увиливающими от налогов, перекрашивающимися в бедняков, Кеса вовсе не церемонился, сам назначал размер мзды...
   Искоса, не поворачивая головы, Субханвердизаде посмотрел на преданного слугу, хмыкнул, застонал.
   Кеса так и метнулся к кровати, засуетился, запричитал:
   - И что за напасти! Какой демон осмелился нагнать на тебя, Гашем-гага, эту гнилую лихорадку? О горе, великое горе! - Он закатил глаза.
   - Еле-еле дышу, - пожаловался Субханвердизаде. - Кто-то кинжалом рвет и рубит мои внутренности. Словно отравили! А что ты думаешь, - классовые враги, недобитые кулаки подсыпали в пищу яд! Вот и умираю...
   Кеса всхлипнул:
   - О, почтенный благодетель!..
   - Нужно сообщить туда, наверх, в Баку, что я погиб на боевом посту! простонал председатель.
   Кеса воспринял слова, как предсмертное завещание.
   "А почему на днях Субханвердизаде отказался от чая, преподнесенного ему Матан-ханум и Абишем? - вдруг вспомнил Кеса, и его сердце сжалось. - Дыма без огня не бывает!.. Значит, у Гашема уже возникли подозрения..."
   Вытянув вперед руку, будто ослепнув, Кеса вышел из дома, остановился в сильнейшей задумчивости у забора. Во всем городе он мог бы пересчитать жителей по пальцам - не было ни одного искреннего закадычного друга Субханвердизаде... Злорадствовать еще начнут, ликовать, если скончается! Видно, лишь Кесе выпала доля стоять до последнего часа у смертного ложа.
   "Если раскрою это злодеяние, то ведь меня и наградят! - решил Кеса и поспешил в исполком.
   Усталый и побледневший, Абиш еще корпел над какими-то бумагами.
   Наклонившись к его уху, Кеса шепнул:
   - Исключительно между нами, есть одно дельце, срочное, важное!
   Абишу и без того мерещились всякие страхи. Выслушав пришельца, он вздрогнул, боязливо оглянулся.
   - Да, да, серьезное дело! - подтвердил Кеса. - Нужно послать телеграмму в центр, вызвать комиссию и доктора. Секретарь заволновался:
   - Зачем? Какой доктор?.. Разве Баладжаев не доктор? Кому нужен доктор?
   Кеса понизил голос, испещренное морщинами лицо его зловеще скривилось.
   - Я не доверяю Баладжаеву!..
   - Но почему? Ведь он пользовался доверием.
   - Вот теперь за это доверие товарищ исполком и станет расплачиваться своей кровью! Отравили! При смерти! - Кеса выразительно щелкнул языком.
   По лицу секретаря внезапно пробежала злорадная улыбка, но Абиш тотчас спохватился, принял озабоченный вид.
   - Да ты понимаешь, что говоришь? А?..
   "Не обвинили бы меня!" - подумал с ужасом секретарь.
   Трусливый Абиш боялся теперь не гибели, а, наоборот, воскрешения Субханвердизаде, - взлетит соколом с постели да и начнет терзать подозрениями... Секретарь потянулся было к телефону, но Кеса цепко перехватил его руку.
   - Что ты задумал, мой дорогой?
   - Надо немедленно сообщить в ГПУ.
   - Нельзя. Не годится.
   - Почему? Почему, Кеса? - Абиш окончательно растерялся.
   - Наш Гашем - это, конечно, исключительно между нами - как будто не в ладах с Гиясэддиновым... Боюсь, что кровь Гашема останется неотомщенной!
   - Так ведь Гиясэддинов-то в Баку!
   - Его помощники не будут наступать на пятки своему-начальнику.
   - А что же говорит сам Субханвердизаде?
   - Он простонал: "Баку.;." - Кеса еще раз оглянулся, хотя в комнате никого не было. - Простонал и затих... Исключительно между нами, он уже не в себе: видно, яд сковал его сердце, дотянулся до головы.
   "Лишь бы в бреду не упомянул мое имя, да еще с добавлением "элемент", подумал Абиш. - Он-то раскинет руки-ноги, провалится в преисподнюю, а мои ненаглядные детки останутся обездоленными!.. И ведь это я ему недавно подавал чай. При свидетелях! Зерна кардамона в чайник опустил. Тоже при свидетелях! И цвет чая изменился... Вот и получается, что во всем виноват "элемент"..."
   - Нужно послать телеграмму в Баку! - повторил Кеса. Абиш достал из ящика стопку бумаги, придвинул чернильницу и вопросительно взглянул на Кесу.
   - Чего же писать?
   - Пиши, пусть пришлют комиссию и доктора. На самолете!.. Раз-два, и уже здесь. Пиши, что я один раскрыл это преступление... Пиши, что я распутаю до конца узелок, что все враги будут выведены мною на чистую воду!
   - Ну, это, безусловно, лишнее! - осмелился возразить секретарь, однако Кеса на него прикрикнул:
   - Пиши!.. Пиши, что внутренности Субханвердизаде переворачиваются, в животе жестокие рези. Нужно спешить, пока он в состоянии говорить. Пусть он своими устами отдаст в руки правосудия людей, отравивших его.
   - Эта телеграмма будет стоить по меньшей мере пятьдесят рублей, - со вздохом сказал Абиш.
   - А что ж тут такого? И двести тысяч не жалко, лишь бы спасти великого созидателя горного рая!
   - У меня тридцать пять рублей, - сказал секретарь, желая поскорее избавиться от Кееы, и вытащил из кармана скомканные бумажки.
   - У меня нет и тридцати пяти копеек, но такие послания нужно посылать за государственный счет! - Абиш пожал плечами.
   - Иди к бухгалтеру, к Мирзе!
   Кеса вышел из комнаты, а секретарь исполкома, сжав ладо нями виски, погрузился в беспросветно мрачные размышления. Стакан чая с кардамоном и гвоздикой подал Субханвердизаде все-таки именно он, Абиш...
   "Может, председатель нарочно подослал Кесу, чтобы испытать меня? - спросил себя Абиш. - Может быть и такое: кто-то из посетителей подложил в коробочку со специями ядовитые шарики... А Матан? Неужели она в заговоре с врагами?.. Но достаточно Субханвердизаде перед смертью назвать меня "элементом" и ткнуть в мою сторону пальцем, и я погиб. Погиб окончательно и безвозвратно!.."
   ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
   После долгих поисков Кесе удалось отыскать бухгалтера Мирзу в кабинете заведующего финотделом, уехавшего по делам в деревню. Отпустив служащих, запершись на ключ, Мирза спокойно работал, зная, что никто его не потревожит. Конечно, он не предполагал, что хитрый Кеса заглянет в окно с балкона... Узрев Мирзу за столом, погруженного в какие-то срочные подсчеты, Кеса удовлетворенно хмыкнул, вбежал в приемную и заколотил кулаками в дверь. Сперва бухгалтер решил отмолчаться, но когда в дверь забарабанили ногою, плюнул: "Мерзавцы, все-таки пронюхали!" - и сердито спросил: