Рагимов Сулейман. Сачлы (Книга 1)

   - Но ведь тебя-то никто не отравлял!
   - А как ты докажешь, что меня не отравили? - Субханвердизаде говорил почему-то весело. - Две недели валяюсь... Доктор Баладжаев, светило медицинской науки, прямо растерялся, не может поставить диагноза. Молодой медицинский кадр, гм... Сачлы тоже не видит причины заболевания. - Гашем почесал подбородок. - Значит, классовые враги по указанию, гм... троцкиста, друга мусаватистов...
   - Никакой я не троцкист! - прорыдал Мадат; от ужаса глаза его расширились.
   - Думаешь, я этого не знаю? И знаю, и верю тебе безраздельно! - твердо сказал Гашем. - Работай честно! Правда всегда одолеет кривду! Но вот что странно: когда ты произнес на активе пламенную речь, то Демиров, заложив руки в карманы брюк, расхаживал от стены к стене и ежился, как на сквозняке... Коммунисты тебе, брат, рукоплещут в восторге, а первый секретарь приуныл, будто собрался на поминки. Почему? Да потому, что твое вдохновение, ораторское искусство - для него нож острый! Ведь всем ведомо, как он шепелявит, мямлит, заикается на трибуне...
   - Таир не завистлив! - упрямился Мадат, приходя в себя.
   - Да ты сейчас не верь ни одному моему слову, - предложил Гашем, опять ныряя под одеяло. - Считай, что все это предположения... А сам гляди в оба! Не раскисай! У тебя - дети... Что это такое: сегодня - троцкист, завтра мусаватист? - вознегодовал он. - А вообще-то поезжай в горы, там ветерком тебя продует, и сразу забудешь обо всем!
   - Да, так и сделаю, - кивнул Мадат.
   "Теперь Абиш, этот вонючий "элемент", в моих руках, - подумал Субханвердизаде. - Суну ему отравленный кинжал, велю - убей, и он убьет!.."
   - Эй, Кеса-а-а! - протяжно крикнул Гашем, заслышав подозрительное поскрипывание двери. - Опять подслушивал? Собираешь материал для доносов?
   Кеса на цыпочках вошел в комнату и, придав лицу набожное выражение, поклялся:
   - Ни-ког-да! Смею ли я...
   - Ладно, ладно, - Субханвердизаде сидел на кровати свесив ноги. - Где ты пропадал эти дни, осел, сын осла?
   - Да я всегда тут! - Кеса помахал рукой, чтобы показать, где он находился.
   - Что там натворил "элемент", сын "элемента"? Говори! - властно прикрикнул председатель.
   Казалось, все окрестные горы рухнули на раболепно согнувшегося Кесу.
   - Он написал... написал, что вас, всемилостивый начальник, отравили... И просил прислать на аэроплане комиссию.
   Субханвердизаде схватил красную бархатную мутаку с золотыми тяжелыми костями и с размаху ударил ею Кесу.
   - Подлец! Лиса! - с отвращением сказал он. - Почему же я не знал об этом?
   - Ты, гага, болен... Тебя нельзя беспокоить... Сердце...
   - Мое сердце выдержит и не такие напасти, - похвастался Гашем. - Беги и приведи сюда "элемента" и следователя Алияра!
   Признавая справедливость народной пословицы: "Если один не помрет, то другой не воскреснет", Кеса вошел в райисполком не с парадного входа, а через заднюю дверь, со двора, и прокрался на балкон, опоясавший со всех сторон дом. В одном окне было разбито стекло, Кеса знал это давно и помалкивал, пригодится... Вот и пригодилось! Просунув тонкую руку в дыру, он поднял шпингалет, потянул к себе скрипнувшую раму. С замиранием сердца Кеса впрыгнул, как мячик, в темную комнату и приник глазом к замочной скважине в двери кабинета Субханвердизаде.
   Странная картина открылась перед ним: потный, взъерошенный Абиш перебирал на столе какие-то разбухшие папки, листал их, бегло просматривал, то отбрасывал, вздрагивая, то снова изучал. Непрестанно он озирался, бросал боязливые взгляды и на дверь, и на прикрытое ставнями окошко. Затем он вытащил из кармана связку звякнувших ключей и прошел к стоявшему в углу сейфу.
   "Да ты, бедняга, боишься, что тебя вот-вот арестуют", - догадался смекалистый Кеса.
   - Так вот здесь и заключена моя жизнь, моя душа! - прошептал бескровными губами Абиш, но Кеса услышал эти слова, запомнил.
   Принесенные из дому ключи не подходили; отчаявшись, Абиш швырнул их на ковер и обхватил сейф руками, будто встретился грудь с грудью с ненавистным врагом. Но увесистая металлическая махина и не пошатнулась.
   "Перед нами явная попытка взломать кассу председателя исполкома, - сказал себе Кеса, и подлая душонка его наполнилась буйным ликованием. - А кому не известно, что там хранятся
   секретные бумаги!"
   Тем временем потерявший голову от бессильной ярости Абиш выхватил из-за пазухи длинный ржавый ключ и вонзил его в скважину. Но как он ни бился, обливаясь потом, а повернуть ключ ему не удалось. Наконец, убедившись, что сейф, словно грозный утес, неподвижен и неприступен, несчастный попытался вытащить ключ обратно, чтобы замести следы. Дернул раз, другой, но замочная скважина будто спаялась с ключом,
   держала его цепко.
   - Эй, Абиш! - прижав губы к щели, крикнул Кеса, ионяв, что более удобного момента не найти.
   Багровое от напряжения лицо Абиша тотчас побелело, посерело, глаза полезли на лоб.
   Кеса толкнул дверь, и она распахнулась: Абиш даже забыл закрыть ее на замок, - как видно, вовсе очумел...
   - Ты пришел обезглавить мою семью? - всхлипнув, сказал Абиш.
   - Да, Субханвердизаде зовет тебя "элемент", сын "элемента"! - с неистовым наслаждением проскрежетал Кеса и, оттолкнув трясущегося Абиша, взял телефонную трубку. - Кабинет следователя. Товарищ Алияр? Прошу немедленно к товарищу Субханвердизаде.
   Трубка упала в гнездо, как топор палача на шею коленопреклоненного преступника.
   Кеса не довел, а дотащил обмякнувшего, превратившегося в мешок с мякиной Абиша до дома председателя и втолкнул его к разъяренному Гашему, как в клетку с тигром.
   - Ты посылал телеграмму о моем отравлении? - рявкнул Субханвердизаде, молниеносным прыжком слетев с кровати и наставив на Абиша указательный палец, как острие смертоносного кинжала.
   Абиш молчал.
   - Оглох? Говори-и-и!
   - Телеграмма-то что! - торжествующе сказал Кеса, хихикая, подходя поближе к Субханвердизаде, как бы желая этим подчеркнуть свою близость с начальником. - Я его поймал на месте преступления: кассу взламывал.
   Громовой голос Гашема наполнил комнатку, словно горный обвал теснину.
   - Ты, ублюдок, ломал мой сейф? Отвечай!
   - Ломал, ломал, - охотно подтвердил Кеса, извиваясь тщедушным телом. - И сейчас ключ торчит в скважине.
   - Глаза выколю, злодей! Хотел похитить государственные секретные документы и передать их бандитам?
   - Хотел, хотел, - с удовольствием подхватил Кеса.
   - А где телеграмма? Кто ее отправил?
   - Бухгалтер Мирза отправил, бухгалтер, - корчась от смеха, сказал Кеса. Денег не было на телеграмму, вот бухгалтер и понес на почту, квитанцию, конечно, получил. В таком важном деле нельзя без квитанции!
   Понадобилась одна минута, чтобы Субханвердизаде выяснил по телефону, что никакой телеграммы-молнии из райисполкома в Баку за эти дни не посылалось.
   - Где ж она?
   Абиш был до того подавлен, что язык ему не повиновался.
   - Беги за бухгалтером, - бросил Кесе председатель и снова налетел на превратившегося в заплеванный придорожный камень Абиша. - Эй-эгей, "элемент", почему залепил свою мерз-кУю пасть воском? Пока не поздно, покайся!
   Абиш лишь невнятно мычал, словно онемел.
   Бухгалтер Мирза был мудр и нетороплив в своих поступках. Получив пакет, он решил, что либо Абиш и Кеса окончательно рехнулись, либо и раньше были умалишенными. И потому без лишних размышлений спрятал пакет с пятью сургучными печатями в ящик своего письменного стола.
   Председателя исполкома Мирза вовсе не боялся и вошел в его дом спокойно, поклонился:
   - Салам-алейкум!
   В комнате уже был следователь Алияр. Этот прыткий юноша, не в пример Мирзе, держался перед Субханвердизаде подобострастно.
   - Где телеграмма? - свирепо выкатил на бухгалтера глаза Гашем, не снимая с плеча Абиша тяжелой, словно чугунной,
   руки.
   - Это какая телеграмма? Пакет, что ли?.. Да вот! - И вынул из нагрудного кармана френча конверт.
   Кеса был готов танцевать от счастья: беда миновала, и он целиком в выигрыше, не под конем, а на коне...
   Вдруг Абиш, пьяно усмехнувшись, бросился к бухгалтеру, вырвал пакет и растерзал его в мельчайшие клочья.
   - Арестуйте меня! - завывал он, раздирая бумагу. - "Элементу", сыну "элемента" место в тюрьме!..
   - Фу, наконец-то ты сказал правду! - Субханвердизаде с облегчением перевел дыхание. - Действительно, твое место, негодяй, в темнице!.. Товарищ следователь, - обратился он зычно, словно находился на площади, к Алияру, приступите к исполнению своих обязанностей!
   - Послушайте, - Мирза возмутился: пожалуй, он один из присутствующих не забыл о милосердии, - да его надо отправить сперва к врачу! Вы же его довели до исступления!
   - Не твое дело! - огрызнулся Субханвердизаде, и в глазах его сверкнул такой огонек, что у Кесы кровь заледенела в жилах. - Заступаешься за агента бандитов? Может, станешь на суде отрицать, что он только что признался в своих преступлениях?
   - Я заступаюсь, товарищ председатель, за больного, - с достоинством ответил Мирза. - И прошу на меня не кричать, я не
   пугливого десятка...
   - Нет, ты забоишься! - Гашем задохнулся от бешенства прг:
   виде такого неповиновения.
   Зато Кеса восхищался своим повелителем и чувствовал, что менять этого волка на слабовольного, мягкого характером Мадата еще не следует...
   - Ну, я в ваших грязных делах не участвую, - отрезал Мирза. - Надеюсь, что следователь Алияров вспомнит о своем долге,
   Выйдя в сад, он с возмущением потряс кулаками: "О бессовестный зверь! Ну, найдется и на тебя меткая пуля".
   Конечно, это пожелание относилось не к затравленному Абишу, а к Субханвердизаде.
   А в комнате тем временем Гашем, заговорщически подмигнув следователю, сказал, понизив голос:
   - Похоже, что этот чертов бухгалтер передает кое-какие сведения в горы... шайкам разбойников!
   Тотчас же Кеса заявил, что замечал, как по ночам Мирза отправляется куда-то за город, по направлению к лесу.
   Председатель наградил его за это лжесвидетельство благодарным взглядом.
   - Значит, ты и составь акт о взломе моего сейфа! Приосанившись, Кеса уверовал, что судьба к нему благосклонна.
   - А ты начинай следствие, - велел Гашем Алияру. - Что касается ареста или взятия его на поруки, то я в дела прокуратуры, сам понимаешь, не вмешиваюсь. Закон!..
   - Да, закон! - жалобным тоном повторил Алияр, а сам в тайне души почувствовал, что он угодил в сомнительную- историю, выпутаться из которой будет ох как нелегко.
   ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
   Гашем в мечтах тешился с Рухсарой, оправдывая этим пословицу: "У медведя сто фокусов, и все сто из-за одной спелой груши". Сачлы все-таки согласилась, зажмурившись от страха, осушить до дна рюмку коньяка и захмелела. Но, может, ее опьянила мужественная красота Гашема?
   И наконец-то Сачлы очутилась в его объятиях!..
   В этот момент заскрипела дверь, но на пороге появилась не прелестная застенчивая девушка, а все тот же Кеса.
   - Чего тебе? - рявкнул Гашем.
   - "Молния". В собственные руки!
   И, склонившись, Кеса подал хозяину бумажку.
   - Ну, ведь все лее знают, что ты болен, тяжело болен! - захныкал он. - И все-таки утруждают именно тебя одного работой!.. Как это ужасно...
   - Убирайся! - махнул рукою Субханвердизаде.
   "Сбор средств государственному займу сорван план вашему району выполнен двадцать процентов примите меры..."
   Послание во всех отношениях неприятное. Конечно, можно все грехи свалить на Мадата, но ведь все искусство Субханвердизаде до сих пор и заключалось в умении ослепить глаза начальству. -Значит, придется выкручиваться самому.
   Босиком он добежал до телефона, рывком снял трубку.
   - Сберкассу! Мешинова!
   Однако Мешинова на месте не было.
   - Выступает где-то по линии Общества безбожников, - осторожно подсказал за спиною Гашема Кеса. - Совершенно обнаглел и разложился!..
   Субханвердизаде несколько раз подряд шумно дунул в трубку.
   - Прокурора!
   Но и прокурора, и следователя Алияра на работе тоже не оказалось.
   - Да где же они?
   - В больнице! - шепнул Кеса. - На приеме у ангелоликой Сачлы!.. Клянусь твоим здоровьем, приемная больницы забита людьми, иголке некуда упасть. Весь городок взбесился!.. Служащие утром бегут не в свои учреждения, а прямо в больницу.
   Кеса увлекся и мог бы так разглагольствовать бесконечно, но взбешенный Субханвердизаде вытолкал его из комнаты.
   Снова предался было думам, но вскоре пришел Мадат. Субханвердизаде предложил ему сесть еле слышным, слабым голосом. Они разговорились.
   - К сожалению, у нас все делается в порядке единоначалия, - сказал Мадат. - Вот ты, товарищ, захворал, и фактически в исполкоме некому работать. Уехал Демиров, и я как будто уже не справляюсь с обилием всевозможных дел. Видно, опыта еще нету! - Он опустил голову.
   Лежащий ничком на кровати Субханвердизаде пренебрежительно повел носом.
   - Гм... Это опять интриги Демирова и татарчонка! Вот погляди, все свалят на тебя, ты, дескать, провалил мобилизацию денежных средств по району! Ну и, конечно, вспомнят те... тифлисские выступления.
   - Да никаких выступлений не было! - прокричал хриплым голосом удрученный Мадат. - Вот привязались!
   - Я и не говорю, что были выступления, - рассудительно заметил Субханвердизаде. - Если твой гага останется живым, то помни, он не даст тебе упасть! А на эту телеграмму не обращай внимания. Ты еще не привык, а на меня-то такие "молнии" сыпятся непрестанно. В других районах положение с реализацией займа еще хуже!
   - Ну, знаешь, это не утешение.
   - Выполнение бюджета я беру на себя, - самоотверженно заявил Гашем. - А ты отправляй-ка всех работников в горы, да и сам собирайся по знакомым тропам путешествовать где-нибудь подальше. Прояви себя в аулах, на деле, в колхозе.
   Мадат покорно кивнул.
   "Редко посаженная репа слаще густоветвистой", - с хитрецой сказал себе Субханвердизаде и продолжал:
   - Без тебя я здесь вырву эти мерзопакостные интриги с корнем, со всеми отростками, сожгу на костре, чтоб весь мир увидел, как мы расправляемся с клеветниками! - Подумав, он добавил: - Райком комсомола в полном составе тоже гони в горы!..
   Против воли Мадат усмехнулся: у Субханвердизаде - острый ум... Вот этого отрицать нельзя: умница.
   - Значит, поезжай и не волнуйся! В обиду не дам.
   Мадат ушел, немного приободрившись.
   Проводив его недобрым взглядом, Гашем скривил плоские
   бесцветные губы: "Похоже, что Демиров хочет сделать тебя, братец, председателем исполкома... Ну, не бывать этому, не бывать!" И зычно протрубил:
   - Эй-эгей, Кеса, тащи сюда Худакерема!
   Уже проведавший о неприятной телеграмме, председатель районного отделения Общества безбожников Мешинов ступил в комнату робко, заранее придав лицу беспросветно унылое выражение.
   Субханвердизаде распекал его за бездеятельность с такой яростью, так оглушительно, что подслушивающий за дверью Кеса беззвучно хихикал в кулак, решив, что теперь-то Гашем окончательно лишит Худакерема доверия.
   - Немедленно усилить мобилизацию денежных ресурсов! Любой ценою заставить колхозников подписываться на заем! - отрывисто распоряжался председатель.
   Однако далее события развивались совсем не так, как ожидал Кеса. Уже через минуту Субханвердизаде и Худакерем о чем-то шептались, и как ни напрягал слух безбородый на терраске, услышать ничего не удалось...
   - Имей в виду, что Заманов собирает на тебя материал, говорит, что будь председатель Общества безбожников на своем месте, то фанатизм и суеверия не могли б так распространиться в нашем районе! - подзуживал Гашем собеседника. А если сберкасса в этом месяце провалит план финансовых накоплений, то твое дело - труба!.. Заманов только и твердит в райкоме, что исключительно по вине Худакерема в горах стало меньше руты (Суеверные люди сушили траву руту и подвешивали пучки над входной Дверью, дабы отвратить дурной глаз от семьи ред.).
   - По анкетам в районе свыше трех тысяч безбожников! - сказал Мешинов.
   - Э, кому нужны твои анкеты! - цыкнул на него Гашем. - Этот, Заманов в корне отрицает твою плодотворную деятельность. Он считает, что в борьбе с суеверием и религиозным фанатизмом нужно беспощадно применять силу. Дубинкой нужно орудовать!.. Уговорами не поможешь. И кроме того, у Заманова имеются против тебя материалы, - разжигал Субханвердизаде легко воспламеняющегося Худакерема.
   - Ха, я чист, как горный снег! - отмахнулся Худакерем.
   - Да, для меня, но не для Заманова... Этот интриган говорит, что партбилет Мешинова полон загадок!
   - В партбилете красного партизана - загадки? - Худакерем то бледнел, то краснел.
   - И партийный стаж будто поставил сам, и партизанское Удостоверение сам состряпал! - колол шилом извивающегося Мешинова Субханвердизаде. - Да ты не бойся, я не позволю, чтоб какие-то вороны ощипали нашего сокола!.. Заманов боится, что ты затмеваешь его своей революционной принципиальностью, вот и подвешивает на шею тебе бубенцы!
   Худакерем взмахнул кулаками так, словно бросал вызов всему земному шару.
   - Мы проливали кровь, создавали государство, установили диктатуру, а теперь всякие замановы-мамановы!.. Мы громили колчаков и Деникиных, а эти мне замановы нежились в объятиях своих толстых жен!
   Субханвердизаде раскатился мелким ядовитым смешком.
   - Что было, то прошло!.. Так уж получается, брат. Семеро с ложкой, а один с сошкой. И если мы, красные партизаны, не объединимся, не сохраним единства, то такие карьеристы, как Заманов, нас истребят одного за другим. Но вообще-то ты не тревожься, я заступлюсь, а теперь надо браться за распространение займа. Лозунг: в каждом колхозном доме - облигация!
   - Кулаков бы надо заставить в первую очередь подписаться да внести деньги! - предложил Худакерем.
   - Ну-у, много ли у нас кулаков-то? Это все выдумки Заманова: кулаки, кулаки... - брезгливо протянул Субханвердизаде. - Говорю: стучись в каждый деревенский дом, бери хозяина за шиворот, вытряхивай ему карманы!
   ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
   Председатель райпотребсоюза Бесират Нейматуллаев в эти дни наблюдал за перевозкой товара со станции железной дороги в городок. Он всегда лично следил за разгрузкой и погрузкой, неотлучно сопровождал караван в пути, то ругался с возчиками, то угощал их водкой. Друзьям он объяснял так: "Свой глаз алмаз".
   И действительно, ни на станции, ни в дороге, ни на базе обычно ничего не пропадало. Благодаря этому Нейматуллаев прослыл рачительным хозяином, "красным купцом".
   - Да, да, товарищи, наш кооператив не знает ни усушки, не утруски! победно восклицал на совещаниях Бесират, а когда в зале раздавались дружные рукоплескания, скромно, но с достойным видом раскланивался.
   Но внимание Нейматуллаева было поглощено не этими хлопотливыми, но несложными делами, а установлением дружеских отношений с ответственными работниками района.
   Если прибывал на работу новый прокурор, или финансист, или инженер, прокладывавший в горах дорогу, то Нейматуллаев незамедлительно посещал приезжего на квартире, грустно озирал пустую комнатку, чемоданы и узлы, сваленные грудой на полу, и горько усмехался.
   - Преклоняюсь перед энтузиазмом, товарищ! Ценю ваше бескорыстие! - говорил он, часто мигая, словно собираясь заплакать от умиления. - Но все-таки жить в таком сарае высокопоставленному государственному деятелю непристойно... Ведь к вам супруга скоро приедет с детишками! Нет, нет, я не допущу такого надругательства над лучшими кадрами района.
   И если новоприбывший не отличался проницательностью, не чувствовал подвоха, не дорожил своим добрым именем, то уже к вечеру квартира его была чисто вымыта и выскоблена кооперативными уборщицами, заставлена добротной мебелью, шкафы были набиты посудой.
   Да, Бесират был ловок, бдителен, умел вовремя закрыть брешь и с наличностью в кассе, и с товарами на базе, и пользовался неограниченным доверием, и благоденствовал, жил припеваючи, да еще кое-что откладывал на черный день.
   Жена его Мелек Манзар-ханум усиленно скупала золотые монеты, золотые часы, золотые браслеты и пояса, и все эти сокровища умный Нейматуллаев хранил в сундуке, разумеется, не у себя дома, куда могли нагрянуть с обыском, а у свояченицы-ворожеи, живущей в неприметном домике, обнесенном высокой каменной оградой.
   Вернувшись сегодня со станции, Бесират заглянул на минутку в правление, подписал кое-какие срочные бумаги, обошел магазины, амбары, склады, узнал о затянувшейся болезни Субханвердизаде, дал не очень-то скучавшей в его отсутствие Мелек Манзар-ханум указания о неотложных делах...
   И, надежно спрятав под пальто отрез дивного шевиота, нахлобучив на глаза папаху, он отправился в гости, невзирая на разбушевавшуюся непогоду. На улице было грязно, скользко. Водосточные трубы выбрасывали ему под ноги пенистые потоки. Густой непроницаемый туман закутал горы. Лишь раскидистые дубы-великаны стояли, не теряя обычного достоинства: тугие капли дождя скатывались по их шатрам, не успевая проникнуть в листву.
   Благоразумный Нейматуллаев решил сперва навестить Кесу, дабы выведать свеженькие новости, осведомиться о здравии хозяина: пришло ли долгожданное улучшение или таинственная болезнь все еще не отступает?
   Забившись в свою каморку, Кеса под дремотное мурлыканье раскинувшегося на подушке кота упражнялся в умении подписываться, скреплять подписью циркуляры и документы того учреждения, которое ему предстояло в ближайшем будущем возглавить... Мастерство, художественность начальнической подписи, по мнению Кесы, являлось основой служебного авторитета ответственного работника.
   То и дело слюнявя кончик коротенького обгрызенного карандаша, Кеса прилежно покрывал листы бумаги каракулями. "Мне нужно придумать подпись заколдованную, чтоб была прочнее любой круглой и даже гербовой печати, твердил себе Кеса. - Зачем начальнику грамота? Пусть бухгалтеры и никчемные секретари, такие, как бедняга Абиш, владеют грамотой, а мне нужна закорючистая подпись, чтобы в ней сам черт не разобрался!"
   - Эй, Кеса, сын Кесы! - негромко окликнул его из-за двери Нейматуллаев, сдувая с отвисших усов ртутные капельки дож-Ля. - Отворяй!
   Со вздохом оторвавшись от милого сердцу занятия, Кеса отомкнул дверь, впустил вымокшего, залепленного грязью кооператора.
   - Калоши принес? - спросил он, не желая тратить время на приветствия.
   - Будут тебе и калоши, - сказал Нейматуллаев, снимая и вешая на гвоздик пальто. - Как там-то? - И кивнул на перегородку, за которой в темноте и духоте страждал Гашем.
   - Мне обыкновенные калоши не нужны, - деловым тоном заявил Кеса. - Мне нужны калоши открытые, для сапог!
   - Да ты что, буржуй?
   - От такого слышу! - отрезал Кеса, пачкая себе губы чернильным карандашом, и снова принялся пятнать бумагу извилистыми завитушками.
   - Что за несчастье разразилось над нами, братец? - дрожащим голосом спросил Нейматуллаев, оглашая комнату горестными вздохами.
   - Болен, болен я, Бесират! Горе мое велико! - тяжело дыша, сказал Субханвердизаде.
   "Не приведи аллах, Гашем-гага помрет! Как же это отр-азит-ся на моей судьбе? - с лихорадочной быстротою думал Нейматуллаев. - Каково мне придется в руках Демирова и этого татарчонка? Кажись, они вдвоем начнут выдергивать мне усы волосок за волоском!.. Притом ни один из них не отведал приправленного шафраном плова - изделия моей Мелек Манзарханум!.."
   Окутанный покрывалом скорби, Бесират положил на столик у изголовья кровати отрез великолепного шевиота - подарок страждущему, сложил руки на груди и завел проникновенно:
   - Ай-ай-ай, мотор из металла и тот перегревается! Ком же это нужно, чтоб ты, братец, рубил топором свое же здоровье? Может, ты хочешь поужинать?
   - Ничего мне уже не надо!
   - Как можно!.. Да ведь моя Манзар лучше, слаще всех районе готовит не только плов и довгу, но и шорбу из цыпленка с алычой для кислинки!
   Действительно, Мелек Манзар-ханум не раз приносила Гашему в фарфоровой миске превкусную шорбу и прочие лакомые яства, и кормила его с ложечки, как дитятю, и оправляла постель...
   Но шорба Манзар-ханум была Гашемом уже сполна испробована, и теперь его тянуло к едва-едва распустившемуся бутон к благоуханной розе, - сорвать бы цветок, поднести к своему мясистому носу с раздутыми ноздрями, опьяниться ароматом Сачлы, о дивноликая!
   Однако Нейматуллаев настойчиво навязывал братцу и шорбу и Манзар-ханум, полагая, что Гашем в конце концов не отвергнет дара, - "верблюд мечтает о дальнем луге, а пасется там, где ближе...".
   Но, зевнув раза два подряд, Гашем-гага наотрез отказался и от шорбы, и от аппетитной ханум.
   - Прокурор затевает дело, - как бы случайно обронил он.
   - Что, или кошка отгрызла нам язык? Неужто мы бессловесные? - громовым голосом воскликнул Иейматуллаев, побледнев от возмущения.
   - Дело не в языке, а в удобном поводе, - сказал Субханвердизаде, сильно закашлявшись. - Не забудь, братец: в чьих руках рукоять меча, тот и будет рубить в схватке!
   - Это я понимаю, - с мрачным видом согласился кооператор. - Раскрыв пасти, как акулы, завистники хотят меня проглотить живьем!.. Да и взять ту же Афруз-баджи, супругу выскочки Мадата, - ведь она буквально на ножах с моей Манзар-ханум. Почему, дескать, жена кооператора меняет шелковые платья трижды на день? А могла бы догадаться, что ее Мадат только вчера начал работать, а я, как Фархад (Каменотес Фархад - герой поэмы Низами - ред.), столько лет дроблю ломом скалы в горах!.. Детей у нас нету, не благословил аллах! Куда же мне тратить свои законные премии, как не на украшение любимой женушки? Вот я сегодня привез тысяч на десять самых редких тканей, так неужто должен выложить их Аруз-баджи, а не обеспечить ими руководящие кадры?