Рамадан Микаел. Тень Саддама Хусейна

   Правда, кроме покушений, у Саддама были проблемы, связанные с военными действиями. В феврале, уничтожив около десяти тысяч иракцев, иранцы вновь завладели полуостровом Аль-Фао. Чтобы расквитаться с ними, была предпринята отчаянная попытка взять иранский город Мехран, но через шесть недель Иран вновь захватил его. Теперь Иран серьезно наступал и, похоже, дело шло к неумолимой победе Хомейни. На улицах Багдада царила смута и пораженческие настроения. Этот период стал самым большим кризисом за все время пребывания Саддама у власти.
   Все это совпало, а возможно, и было спровоцировано первыми крупномасштабными действиями Саддама против курдов. В ноябре более чем в шестидесяти деревнях в провинции Сулеймания было отключено электричество, а домашний скот конфискован. Был наложен запрет на всю торговлю между деревнями. Целью было переместить людей в большие города, которыми легче управлять. Однако люди сопротивлялись переселению. Хотя жизнь и была невыносимо тяжелой, связи между деревнями сохранялись благодаря тому, что курды хорошо знали местность. Чиновники из провинции посоветовали Саддаму принять более серьезные меры.
   Однажды утром Хашима вызвали из Черного кабинета по "срочному делу". Он вернулся час спустя.
   - Прости, Микаелеф, что отсутствовал так долго, - извинился он, - но у нас возникла небольшая проблема, касающаяся тебя.
   - Что случилось? - спросил я, стараясь выглядеть бесстрастно.
   - Человек, связавшийся с министерством образования, спросил о тебе и назвал твое настоящее имя. Очевидно, он очень переживал и не отстал, когда сотрудник сказал ему, что никогда не слышал о тебе. В конце концов, дело дошло до самого министра, Абдуллы Кадера. Он, конечно, прекрасно знал, о ком идет речь, и сказал этому человеку, что тебя перевели.
   - Кто это был?
   - Я как раз к этому и веду. Он утверждал, что ему очень нужно передать тебе что-то важное. Понятно, что министр обеспокоился и передал дело в администрацию президента, а они позвали меня. Я связался с этим человеком по телефону, который он оставил. Боюсь, Микаелеф, у меня для тебя плохие новости.
   - Кто это был? - беспокойно повторил я. - Что случилось?
   - Это был твой старый друг из Кербелы. Его зовут Абдулла. Он сказал, что вы когда-то жили в одной комнате.
   - Да, да, - кивнул я, - я знаю Абдуллу много лет. Что с ним?
   - С Абдуллой - то ничего... а вот его сын Садун...
   Хашиму не нужно было объяснять далее.
   - Садун мертв? - спросил я, предчувствуя неприятный ответ.
   - Да. Извини, что принес плохие новости. Он был убит вчера, во время вылазки у Мехрана.
   Я сразу же вспомнил Садуна - трехлетнего веселого малыша. Когда он видел, что я возвращаюсь из школы, бежал мне навстречу и бросался в мои объятья, восклицая: "Миклеф! Миклеф!" Затем я вспомнил, как последний раз видел его, - я боялся, что он узнает меня. Это было в казармах около Киркука. Он был приятный молодой человек, и меня оглушило известие о его смерти. За эти годы я прошел через многое, но впервые после смерти отца почувствовал, как глаза мои наполняются слезами. Возможно, тогда наконец сказалось и все напряжение, в котором я находился, но в тот момент я почувствовал, что сердце мое полно муки и слез.
   Казалось, что Хашима удивила моя печаль, как будто такие эмоции были чем-то непонятным для него.
   - Мне очень жаль, Микаелеф. Если бы я знал, что вы были так близки с этим человеком, то сообщил бы об этом более деликатно.
   Я не смог ничего ответить, но он понял, что мне бы хотелось побыть одному. Хашим вышел из комнаты, а я попытался овладеть собой. Я взял лист бумаги со стола и собрался писать соболезнующее письмо семье Абдуллы. Это было тяжело, и когда открылась дверь, я начинал писать уже третий раз. Я не обернулся, полагая, что это Хашим.
   - Мне только что сказали, что сын твоего лучшего друга убит. - Это был голос Саддама. Я приподнял голову и молча кивнул.
   - Ты должен поехать в Кербелу, чтобы быть с его отцом, - сказал он. Ты должен быть с ним, ведь он пришел со своим горем к тебе. Через два часа ты будешь в Кербеле.
   Это было очередное неадекватное проявление этого человека. Те, кого он знал близко и кем он мог располагать, никогда не были обделены его великодушием. Я льстил себе, что к их числу относится и моя персона. В такие моменты я практически забывал обо всех его преступлениях против человечества.
   Следующие три дня я провел с Абдуллой. Особенно горестно было находиться в одной комнате с Аминой, его женой, которая очень тяжело переживала смерть своего младшего сына. Она постоянно причитала и стонала, лишь изредка забываясь беспокойным сном. Мое сердце болело за них. Это были простые люди, которым ничего не нужно было от других, кроме дружбы. Я делал все, что мог, чтобы отвлечь Абдуллу от его горя, но мне это не удавалось, и наши разговоры опять сводились к Садуну, к разным случаям из его детства и юности. Вечером, накануне моего отъезда в Багдад, мы сидели вдвоем в его комнате и наконец-то заговорили о чем-то другом.
   - Я скучал по тебе, Миклеф, с тех пор как ты уехал. Ты знаешь, я рад, что ты процветаешь, но, хоть это и эгоизм, мне иногда хочется, чтобы ты вернулся.
   - Ты даже не представляешь, как мне самому этого хочется, Абдулла.
   - Почему? - спросил он с любопытством. - Ты несчастлив?
   Я не знал, что сказать. Как я мог объяснить ему, почему я несчастлив, не рассказывая всего остального?
   - Да, - после паузы ответил я, - я несчастлив.
   - Что такое? Что-то с Амной?
   - Нет-нет, с Амной все отлично.
   - Значит, с работой?
   Я помедлил, прежде чем ответить.
   - Да, - вздохнул я, - это из-за работы.
   - Никакая работа не стоит этого, - твердо сказал Абдулла, возвращайся домой и оставь эту чертову работу.
   - Я не могу оставить работу. Это не так просто.
   - Почему? Что это за работа, которую нельзя бросить? Что хорошего в таких деньгах и в доме, в котором ты живешь, если это не делает тебя счастливым? Возвращайся домой, Миклеф.
   Я разрывался между желанием рассказать хотя бы частично о своей проблеме и опасением вовлекать во все это Абдуллу. Хоть я и не видел Абдуллу с того времени, как женился, я доверял ему более, чем кому бы то ни было, кроме родственников. Мы были близкими друзьями, и я часто ругал себя за то, что не подавал о себе вестей. Наконец я принял решение.
   - Я видел Садуна после того, как его призвали в армию, - заявил я.
   - Его не призвали, он пошел добровольцем, - сказал Абдулла, слегка нахмурившись, - но когда ты видел его? Он не говорил об этом.
   - Более пяти лет назад. Он был в казармах, в местечке под названием Чамчамель, недалеко от Киркука.
   - Да, он был там, - согласился Абдулла. - Я писал ему туда. Что ты делал в таком месте?
   - Я был там в командировке.
   - От министерства образования?! - недоуменно спросил Абдулла.
   Я долго смотрел на Абдуллу. Мне было тяжело. Иногда мне нужно было кому-то доверять. Возможно, из-за этого и погиб Мухаммед.
   - Я никогда не работал в министерстве образования. Эта история была ложью.
   Абдулла недоуменно нахмурился.
   - Перед тем как я расскажу остальное, - продолжал я, - ты должен обещать мне, как мой самый дорогой друг, что никогда и никому не скажешь того, что я собираюсь рассказать. Ради нашей с тобой безопасности. Это строго секретно.
   Абдулла выглядел оскорбленным.
   - Конечно, Миклеф, верь мне. Но в чем же дело?
   - Ты наверняка помнишь, что, как-то утром, перед тем как я уехал в Багдад, меня забрали солдаты Республиканской гвардии.
   - Да. Я очень волновался. Я думал, что тебя арестовали. Я помню, что после этого ты стал загадочно скрытным.
   - На самом деле меня возили к Саддаму Хусейну.
   - Что? - невольно усмехнулся Абдулла. - Ты встречался с Саддамом Хусейном?
   - Это странная история. Мой зять, Акрам, которого ты знаешь, упомянул своему начальнику, что я похож на Саддама. Меня вызвали к нему, и... с тех пор я работаю у него.
   Абдулла ещё улыбался, но глаза его расширились от изумления.
   - Невероятно. Я с трудом могу поверить. И в чем состоит твоя работа?
   Я заколебался вновь.
   - Я подменяю его, - наконец ответил я.
   - Ты его подменяешь? - Абдулла недоверчиво покачал головой. - Я слышал, что Саддам использует двойников, но думал, что это просто правительственная пропаганда. Ты появляешься на публике вместо него?
   - Да. Садун говорил тебе, что в Чамчамеле он встречался с Саддамом?
   - Говорил. Вернее, он сказал, что говорил с ним. Это был ты?
   - Да. - Я рассказал Абдулле большую часть того, что произошло с 1979 года.
   - Что об этом думает Амна? Она вроде бы презирает Саддама.
   - Ей не нравится ни он, ни его семья, но она понимает мою ситуацию.
   - Разумеется, деньги её не интересуют, - заметил Абдулла, - но не находит ли она трудной такую двойную жизнь?
   - Почему двойную?
   - Ты же знаешь, что её отец был коммунист, как и все его дети. И Амна в том числе.
   - Да, возможно, - отмахнулся я, - но Амна не активист.
   - Ты уверен?
   - Ты что думаешь, я не знаю, чем занимается моя жена? - несколько раздраженно спросил я.
   На самом деле я не был так уверен в пассивности Амны. Допустим, после рождения Салиха её ожесточенность по отношению к режиму приутихла. Сначала я относил это за счет послеродовой депрессии, однако, даже после того, как она оправилась и начала возвращаться к нормальной жизни, она больше не упоминала Саддама. Я надеялся, что материнство отвлекло её от политики, но позже у меня появились подозрения, что её терпимое отношение к Саддаму не означает бездействия. Однако Абдулла не стал развивать эту тему.
   - Как там её братья? - осведомился он.
   - Я не так часто вижусь с ними, но уверен, что они ничего не знают.
   Абдулла пожал плечами:
   - Раз ты уверен, то это не мое дело.
   Мысли о контактах Амны с ИКП вызывали неприятные ощущения. Я постарался не думать об этом.
   Перед расставанием Абдулла заверил меня, что сохранит в тайне наш разговор, и попросил меня больше не пропадать так надолго. Я почувствовал себя очень виноватым, перекладывая часть своего бремени и на него, который ещё не оправился от пережитого горя.
   - Держись, Абдулла. Если я понадоблюсь, ты знаешь, как связаться со мной, когда бы это ни было.
   - Хорошо, но ты тоже будь осторожен. Ты заплыл в опасные воды.
   - Я буду осторожен, - обещал я, но слова эти ничего не значили.
   Когда меня привезли обратно в Багдад, я удивился, увидев огромную пробку, образовавшуюся из машин, двигавшихся в противоположном направлении. Поскольку иранцы продвинулись аж до Мехрана, повсюду носились слухи о сдаче города и народ спешно уходил на запад в сторону Иордана. Все больше распространялись слухи о заговорах и терактах, а поскольку ценой мира была жизнь Саддама, возрастало число иракцев, склонявшихся к тому, чтобы заплатить эту цену.
   Мэр Багдада Самир Мохамед оказался вовлеченным в широко освещавшийся скандал в связи с делом английского бизнесмена Яна Рихтера. Из-за этого несколько недель мой зять Акрам, служивший у мэра, очень волновался.
   Однажды вечером он зашел ко мне без моей сестры. Он очень нервничал, отказался от чая, предложенного Амной, и сказал, что хотел бы поговорить со мной наедине. Когда Амна вышла, он сразу заговорил о деле.
   - Кто-нибудь спрашивал тебя обо мне? - спросил он с дрожью в голосе.
   - О чем ты?
   - Микаелеф, ты, пожалуйста, со мной в такие игры не играй. С кем ты имел дело?
   - Ни с кем, - твердо ответил я. - Но скажи мне, имеешь ли ты какое-то отношение к истории с Самиром? Все же ты женат на моей сестре.
   - Я ничего не сделал! - заявил он, как мне показалось, не слишком уверенно. - Но я... м-м... был другом Самира, а многие из тех, кто его знают, имеют сейчас дело с ребятами из госбезопасности.
   - Если ты ни в чем не виноват, тебе нечего бояться.
   - Я был его другом, а этого вполне достаточно для того, чтобы осудить меня!
   - Возможно, это уже нельзя изменить, а я постараюсь тебе помочь. Но в чем они могут обвинить тебя?
   - Есть кое-что, - грустно вздохнул Акрам.
   - Что же?
   На лбу его появились бисеринки пота.
   - Ты должен поклясться, что никому не скажешь.
   - Во имя Аллаха! - я начинал терять терпение, - я же брат твоей жены, ты - отец трех моих племянниц. Разумеется, я никому не скажу. Что случилось?
   - У меня есть пишущая машинка, - заявил он.
   - Да ну?
   - Да, у меня есть пишущая машинка, и она не зарегистрирована.
   Я с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться. Недавно Саддам объявил, что хранение и использование пишущих машинок, принтеров и ксерокопирующих аппаратов, если они не зарегистрированы, незаконно. Иностранцы, включая журналистов, не могли более ими пользоваться. Его беспокойство выросло до такой степени, что он объявил смертную казнь для тех, кого уличили в публичных нападках на президента, партию Баас или Конституционную Ассамблею. Учитывая специфику законодательства Ирака, незаконное использование пишущей машинки могло быть истолковано как попытка оскорбления президента.
   Я успокаивающе положил руку ему на плечо.
   - Акрам, у меня тоже есть пишущая машинка. Должен признать, что и у меня выскочило из головы, что её надо зарегистрировать. Спасибо, что напомнил мне. Я это сделаю прямо завтра и полагаю, что ты сделаешь то же самое.
   Было очень трудно воспринимать Акрама всерьез, но, по крайней мере, он убедил меня, что не участвовал в аферах Самира, - у него бы просто на это мозгов не хватило. Разумеется, его ожидание ареста так и не оправдалось.
   Самиру не было предъявлено никаких обвинений, напротив, его пригласили на пост министра высшего образования. Я знал, что он получал огромные взятки у Рихтера за выгодные контракты. Никто не сомневался в его вине, однако его, как приближенного к Саддаму человека, решили продвигать вверх по служебной лестнице. Прошло ещё три года, когда Саддам, наконец, уволил Самира и поместил его под домашний арест в его же доме, где он содержится и по сей день.
   Рихтеру не так повезло. Его обвинили в незаконной передаче средств "сотруднику правительства Ирака" и приговорили к двадцати годам каторжных работ.
   Ход войны стремительно менялся. В январе Иран атаковал территорию возле аль-Басры. Иранцев удалось остановить лишь на расстоянии выстрела от города. Многие иракцы гадали, сможет ли Саддам сохранить свою власть. Я испытывал смешанные чувства по поводу дальнейшей судьбы Саддама. В глубине души я желал его падения, но отчетливо представлял, какие опасности мне грозят в случае его смерти. Сообщения о его аресте или убийстве вызовут волнения на улицах, и Багдад станет опасен для двойника Саддама. Реальность такой ситуации заставляла меня серьезно обдумывать каждый мой следующий шаг.
   Между тем рядовые иракцы многого не знали о реальных событиях. США страстно желали очистить Средний Восток от исламских фундаменталистов для того, чтобы контролировать мировые нефтяные ресурсы. Во время дипломатических встреч американцы постоянно отклоняли предложение прекратить военную помощь Ирану. В то же время и по той же причине Саддам неуклонно наращивал свой арсенал.
   После похищения курдской делегации в Багдаде в прошлом году в случае нападения Ирана на северо-восточную границу Саддам уже не мог рассчитывать на поддержку местного курдского населения. Ситуацию немного упрощало то, что на иранской территории многие курды довольно прохладно относились к режиму Хомейни, однако этим благоприятным обстоятельством Саддам воспользоваться не мог.
   Кузен Саддама Али Хассан аль-Мажид был яростным сторонником жесткой тактики. Репутацию свою он заслужил, подавляя беспорядки в городах и поселках, где часто происходили выступления против режима. Сейчас Саддам собирался с большим размахом применить таланты Али. Он назначил Али командующим Северного округа с особой целью - установить власть на севере и предотвратить любую возможность курдского восстания.
   Чтобы решить эту задачу, Али решил воспользоваться химическим и бактериологическим оружим - секретным вооружением Саддама. Об этих видах вооружения я узнал много нового от одного ливанского биолога, который во многом расширил мое образование. Это произошло на приеме во дворце. Прием был устроен в честь иностранных ученых, сотрудничающих с арабами. Саддам старался по возможности избегать таких приемов, и так как планировалась лишь краткая речь с последующими двумя-тремя рукопожатиями, мне было приказано заменить его.
   В главном конференц-зале на прием собрались более пятисот мужчин и около двадцати женщин. Это были известные химики, физики, инженеры, врачи и другие достойные личности. Вечер был ничем не примечателен, и я решил, что уже получил свою долю заискиваний и подобострастия, - они изливались на меня со всех сторон. Сопровождаемый Хашимом и тремя гвардейцами за компанию, я медленно продвигался к выходу. Я разговаривал с парой турецких инженеров, перехвативших меня буквально в метре от выхода, как вдруг нас перебил женский голос:
   - Извините, ваше превосходительство, могу я поговорить с вами?
   Я обернулся и оказался напротив привлекательной женщины лет тридцати. Подражая поведению Саддама в подобных ситуациях, я наградил её своей фирменной улыбкой во все лицо.
   - Конечно, дорогая моя, - ответил я, подходя ближе, - в чем дело?
   - С вашего позволения, не здесь. Не могли бы мы куда-нибудь выйти?
   Хашим с беспокойством взглянул на меня, а трое инженеров понимающе осклабились. Для президента подобные предложения с сексуальным подтекстом, пусть даже иногда в надежде добиться освобождения арестованного родственника, были обычным явлением.
   - Я очень занят, - ответил я небрежно, заметив, что вокруг нас собираются люди. - Может быть, вы зайдете ко мне в кабинет позже? Я всегда рад встретиться с достойным человеком, оказывающим помощь нашей стране.
   - Ваше превосходительство, это дело не терпит отлагательства, заявила она взволнованно.
   Хашим, в ответ на мой вопросительный взгляд, пожал плечами, что я истолковал, как свободу действий. Выйдя из зала, я, Хашим и женщина пересекли коридор и вошли в небольшую комнату, где был низенький столик и несколько стульев. Мои охранники из СРГ последовали за нами и заняли позицию снаружи у двери.
   Сев на стул, женщина с беспокойством взглянула на вошедшего Хашима.
   - Мне действительно нужно поговорить с вами наедине, господин президент, - серьезно сказала она.
   - Не беспокойтесь, все, что вы скажете, я должен буду обсудить позже с моим помощником, тем более если дело очень важное, поэтому можете говорить смело.
   С видимой неохотой она все же приступила к рассказу.
   - Меня зовут Инахри Ахмад аль-Базаз. Я - биолог из Ливана. Я в Ираке восемнадцать месяцев, работаю в исследовательской лаборатории комплекса Салман Пак. В мою задачу входит участие в работах по культивации западнонильского вируса.
   Она прервалась и снова с сомнением взглянула на Хашима.
   - Как вам известно, ваше превосходительство, - нерешительно продолжала она, - эксперименты прошли успешно и для массового производства были подготовлены несколько смертельно опасных культур вируса. Теперь нам стало известно о его воздействии на человека в различных условиях и в различных средах. Я проводила эксперименты по воздействию веществ на органы дыхания и функции организма и при этом всегда использовала животных - крыс, свиней, рогатый скот. Сейчас мне предложили ставить эксперименты на людях.
   - Какие эксперименты, Инахри? - спросил я. Хашим, которого уже насторожило направление нашей беседы, вежливо кашлянул.
   - Ваше превосходительство, - сказал он, - скоро нам нужно будет возвращаться во дворец. Из уважения к вам, я предлагаю перенести этот разговор на другое...
   - То, что мне нужно сказать, - перебила Инахри, - займет несколько минут. Будьте добры, потерпите, пожалуйста, ваше превосходительство.
   Проигнорировав предостерегающую гримасу Хашима, я кивнул ей, чтобы она продолжала.
   - В прошлом году, после победы ваших войск в Мехране, в Салман Пак привезли двадцать пленных иранских женщин. Им был введен вирус - для наблюдения, а также для исследования эффективности средств защиты. Двенадцать из них мертвы. У остальных - болезнь различной степени тяжести. Вряд ли кто-нибудь выживет. Все это на моей совести, мне с этим жить, но я здесь не только поэтому.
   - Как это случилось? - спросил я, подавив невольную дрожь.
   Она выглядела удивленной:
   - Ваше превосходительство, разве вы не знали об этом?
   Я поспешил загладить промах:
   - Я не знаю подробностей. Этим занимаются мои ученые. Меня интересуют лишь результаты.
   - Извините за невежливость, ваше превосходительство, но вы могли бы поинтересоваться. Объект исследований закрывают в герметичном помещении, после чего выпускается вирус. Если объект погибает, производится вскрытие при помощи специальных приборов, вмонтированных в стену помещения. Когда исследование закончено, помещение замораживается, содержание складируется, и помещение подготавливают для следующего использования.
   Только самому ближнему окружению Саддама, в которое имел "счастье" входить и я, да высшему командованию было известно, что Саддам впервые использовал химическое оружие против Ирана в 1982 году. Правда, в небольших масштабах.
   - Такие эксперименты, - продолжала Инахри, - входили в общую программу разработки химического и бактериологического оружия с самого начала их поставки Иракской армии в начале семидесятых. Курдских и шиитских пленных использовали в качестве "добровольцев" для исследований химиков и биологов. Пленные иранцы только увеличили их число. Мы знали уже практически все о воздействии различных культур западнонильского вируса на человека. Но нам не известно, что произойдет, если вирус будет использован одновременно для большого количества людей. Поэтому я и здесь, ваше превосходительство. Я получила указание подготовить вирус для массового производства. Планируется его широкое распространение среди курдов в северном Ираке. Нельзя допустить, чтобы это случилось. Это безумие. Никто не может определить, как он поведет себя на свободе. Если вирус будет выпущен в достаточно большом количестве, все это будет очень трудно контролировать, а скорее всего, контроль будет невозможен.
   - Но ведь есть вакцина? - неуверенно спросил я о том, чего практически не знал.
   - Конечно, есть, причем очень эффективная. Но когда вирус будет выпущен, существует очень большая вероятность, что он будет мутировать далее. Появятся культуры, против которых наши вакцины бессильны. Ваше Превосходительство, я умоляю вас. Если Али-Хассана не остановить, всему человечеству может угрожать невиданная ранее опасность. "Окончательное решение", которое он предлагает, может стать фатальным для всего Ирака, а возможно, и для всего Ближнего Востока.
   - Мы немедленно займемся этим вопросом, - резко сказал Хашим, едва я только открыл рот. - Теперь, будьте добры, уходите.
   Инахри беспрекословно вышла из комнаты.
   - Что будем делать? - спросил я Хашима, когда мы остались одни.
   - Ты - ничего, - резко отчеканил он. - Завтра я увижу Саддама. Не повторяй ни слова из того, что услышал здесь. Даже мне. Никогда не заводи об этом разговор. Молись Аллаху, чтобы Саддам остановил это. По сравнению с тем, что рассказала эта женщина, вся война с Ираном все равно что мелкая уличная драка.
   Несмотря на то что курдскую проблему старались завуалировать, я полагал, что Саддам склоняется к решению её средствами геноцида. Хашим никогда не касался этого разговора между ним и Саддамом, но я могу подтвердить, что биологическое оружие против курдов применено не было. Вместо него Али-Хассан применил химическое оружие. Ему было приказано уничтожить все основные объекты курдской промышленности, ликвидировать всю сельскохозяйственную инфраструктуру и уничтожить все потенциальные источники поддержки восстаний.
   Первая химическая бомбардировка произошла уже в апреле. Тогда нападению подверглась курдская деревня Шейх Виссан в долине Бализан. За несколько месяцев около 8000 курдов были убиты. В северо-восточных провинциях были объявлены специальными зонами огромные территории. Любой человек, схваченный в зоне, расстреливался на месте. Сдавшихся расстреливали позже. Десятки тысяч курдов, в том числе женщины и дети, были схвачены и депортированы из пограничных деревень в ближайшие города и поселки. В течение 1987 года сотни деревень были стерты с лица земли. Там, где Али встречал сопротивление, он использовал газы и отравляющие вещества: так, в мае против населения более чем двадцати деревень были использованы горчичный, нервно-паралитический газ и цианид; в июне то же самое произошло на иранской части Курдистана. Пять курдских деревень практически исчезли, когда Али начал расчищать коридор от 10 до 25 километров шириной, вдоль границы с Ираном и Турцией. В результате Али-Хассана аль-Мажида теперь называли Химическим Али, - однако он только начинал разворачиваться.
   В ноябре войска Али совершили такую же зверскую операцию в небольшом селении вблизи иранской границы. После облавы на жителей деревни, командир карательного отряда заметил, что количество мужчин намного превышает количество женщин и детей. Он справедливо предположил, что многие женщины и дети спрятались, и послал взвод для обследования близлежащих территорий. Скоро они обнаружили пятнадцать женщин и примерно столько же детей, забившихся в небольшую пещеру менее чем в километре от деревни. Он приказал своим людям завалить пещеру кустарником и деревьями и, облив их бензином, поджечь. Пытавшихся выбраться из облака удушающего дыма застрелили. Когда огонь разгорелся, те, кто ещё не задохнулся в дыму, сгорели заживо. Никто не выжил.