Рамадан Микаел. Тень Саддама Хусейна

   Мохамед обещал мне на рассвете разместить на дороге, ведущей в Самар, вблизи развалин команду курдских революционеров. Он дал мне номер телефона и попросил уточнить все, что касается времени отправки арестованных.
   - Любую вашу информацию тут же передадут тем, кто будет в засаде.
   Было пять часов утра, когда мы с Хашимом вернулись в Багдад, уставшие и разбитые, особенно Хашим, все время сидевший за рулем. Мы тут же направились в тюрьму аль-Карада, но чтобы не усложнять дело, я остался ждать в машине. Хашим отсутствовал менее двадцати минут и вернулся со всей информацией, какая нам была нужна.
   - Как тебе удалось их разговорить? - спросил я.
   - Я показал им удостоверение и сказал, что хочу поговорить с арестованным Мохаммедом чуть позднее, днем. Мне ответили, что это невозможно, потому что его перевозят в Самар. Конвой уходит в полдень.
   - Они не спросили, что ты тут делаешь в такой ранний час?
   - Нет, - ответил Хашим, бросив взгляд на тюрьму, когда мы уезжали. Для них что день, что ночь...
   Я внутренне содрогнулся.
   Мы заехали в отель "Аль-Рашид", стоявший в двух километрах от входа в парк.
   Отель был построен в 1982 году, удачно сочетая в себе древние и современные архитектурные стили. Четыре огромные люстры украшали вестибюль, стеклянные узорчатые двери вели в сады. В просторном вестибюле перед конторкой портье находилось множество телефонов. Я позвонил Мохамеду и вкратце сообщил все, что мы узнали. Он попросил меня перезвонить ещё раз вечером.
   Весь день без особых происшествий мы с Хашимом провели во дворце, а вечером снова отправились в отель "Аль-Рашид".
   - Я хочу узнать о моем шурине, - сказал я телефонному собеседнику.
   - Ваш шурин неважно себя чувствует, но он в хороших руках, - услышал я в ответ. - Операция удалась отлично.
   - Спасибо.
   Я повесил трубку на рычаг. Латиф спасен. В горле у меня был ком. Когда я вернулся к Хашиму, сидевшему в машине, он уже по моему лицу угадал радостную новость.
   - Теперь ты можешь говорить об этом отцу в своих молитвах, Хашим, сказал я, безмерно благодарный ему за помощь. - Он будет гордиться тобой.
   Неделю спустя Хашим отвез меня в Эрбиль, где я повидался с Латифом. Его зверски пытали, он был серьезно болен, но я надеялся, что все же поправится. За ними ухаживали курды и обещали не оставлять его, пока он не придет в себя настолько, что сможет перенести отъезд.
   В последние три или четыре года, я редко встречался с Удаем, который все время пребывал в своем роскошном офисе Международного олимпийского комитета, директором которого он стал, или в редакции газеты "Вавилон", считаясь её издателем и редактором. Саддама уже давно раздражало глупое и сумасбродное поведение старшего сына, и я подозревал, что младший сын, Кусай, больше похожий на отца и характером и манерами, исподволь готовится стать отцовским преемником.
   Кусай, в отличие от старшего брата, действительно большую часть времени проводил с отцом.
   Я также слышал, что Удая недавно видели в обществе хорошо известной в Ираке певицы, но я скептически воспринимал россказни об этих отношениях. Всем было известно, что Удай большее время разъезжает по улицам Багдада, самостоятельно выбирая себе женщин. Многие попадались из хороших семей, и если они отказывали ему, то их избивали. Но Удаю нравились и проститутки. Один из его близких друзей был сутенером и Удай позаботился о том, чтобы и ему тоже что-то перепадало от такого доходного бизнеса.
   Спустя несколько месяцев я впервые встретился с Удаем, когда он появился во дворце в конце года. Я почтительно раскланялся, когда мы столкнулись в коридоре, ведущем в кабинет Саддама, однако не намеревался вступать с ним в разговор, если этого не потребует необходимость. К моему удивлению, он сам остановился около меня и грубо и зло промолвил:
   - Ты покойник, Микаелеф Рамадан! Мне безразлично, что говорит отец. Пусть потом льет слезы над трупом предателя. Однажды наступит день - и я пристрелю тебя.
   Я ничего не ответил, ускорив шаги. Почему вот уже сколько времени он позволяет себе разговаривать со мной подобным тоном? Но к его угрозе я отнесся серьезно. На сей раз все это оскорбило меня, как никогда прежде. От кое-кого из государственных чиновников, относившихся ко мне дружелюбно, я узнал, что Удай по-прежнему уверен, что я замешан в покушении, совершенном лет пять назад в его апартаментах в районе Каиро. Если это так, тогда понятно, почему он жаждет моей смерти. Его угрозы напомнили мне о том, что если Саддам и его сыновья не будут каким-то образом устранены, то Ирак придется покинуть мне.
   Теперь, когда Хашим вместе со мной был замешан в тайную деятельность, я решил рассказать ему о возобновившихся угрозах Удая, и он согласился, что у меня есть все основания остерегаться этого человека. За последние пять лет непредсказуемое поведение Удая, творимые им безобразия и жестокие расправы стали грозить ему привлечением к ответственности, и поэтому родные постарались переместить его туда, где он может причинить наименьший вред: в дирекцию Международного олимпийского комитета. Также он возглавил международную футбольную команду и иракскую молодежную газету.
   Зная, что Кусай тайно надеется унаследовать отцовский трон, Удай решил сам получить то, что ему положено по наследству, и стал снова частым посетителем кабинета отца во дворце. К сожалению это все привело к новым столкновениям со мной. Хашим заметил это раньше меня.
   - Когда он впервые проявил враждебность к тебе? - спросил он меня, когда в полдень мы сидели в моем саду. Скамья в саду стала самым укромным местечком для наших откровенных бесед. Даже Хашим не знал, есть ли подслушивающие устройства в моем доме, и старался не рисковать.
   - С нашей первой встречи, - ответил я. - Когда ему было пятнадцать лет. Он сказал, что у меня глаза труса.
   - Он когда-нибудь был с тобой приветлив?
   - Нет, только саркастичен.
   - Тогда это не личное, - совершенно серьезно сказал Хашим.
   - Не личное? - иронически рассмеялся я. - Он грозился убить меня, а это ты не считаешь личным? Ты меня успокоил, спасибо.
   - Ты неправильно меня понял. Вся проблема в том, что ты напоминаешь Удаю его отца. Как он ни груб с Саддамом, отец для него идол. В этом нет сомнений. А в тебе он видит угрозу.
   - Мне трудно в это поверить.
   - Но ты действительно опасен. Ты сам говорил мне, что после дворцового переворота можешь выдать связи Саддама, сыграть его роль.
   - Но Удай не знает об этом, надеюсь.
   - Он не дурак. Он чувствует опасность, когда видит, как люди смотрят на тебя, так похожего на Саддама, и понимает, что ты занимаешь привилегированное положение в окружении отца. К тому же ты сам дал Удаю повод подозревать тебя все эти годы. Как бы мы ни были справедливы в наших претензиях к Удаю, он прав, когда говорит, что ты представляешь серьезную опасность президентскому режиму. Тебе повезло, что словам Удая никто во дворце не придает значения. Я же рядом с тобой вот уже десять лет и никогда тебя в этом не заподозрил бы.
   Я, поразмышляв над тем, что сказал мне Хашим об Удае, вынужден был согласиться с ним. Как бы моя неприязнь к нему ни была велика, у старшего сына президента есть причины для подозрений. Саддам совершал ошибку, доверяя мне.
   - Мне придется уехать из Ирака, - заключил я.
   - Да, тебе надо сделать это, - согласился Хашим. - Но как, вот вопрос.
   - Границы Ирака теряются в пустыне. Если пересечь Сирийскую пустыню, можно попасть в Сирию, Иорданию или Саудовскую Аравию.
   - Возможно, ну а дальше что? - спросил Хашим. - Как отнесутся правители этих стран к тому, что в один прекрасный день их границы пересечет человек, похожий на Саддама как две капли воды, но категорически отрицающий это? Во-первых, тебя могут просто убить, а то, что арестуют, тут сомнений нет. Думаешь тебе предоставят политическое убежище? Возвратят обратно в Ирак? А что, если им придет в голову, что ты настоящий Саддам, а в Багдаде правит двойник? Что бы ты им ни говорил, правду или ложь, тебе все равно не поверят.
   Мне нечего было противопоставить таким разумным и правдоподобным предположениям моего друга Хашима.
   - А что предлагаешь ты? - наконец спросил я.
   - Находясь по эту сторону границы, хорошенько все взвесить и подумать, прежде чем перебираться на чужую сторону.
   - Как же это сделать?
   - Понятия не имею, - ответил Хашим и пожал плечами.
   Мы ещё какое-то время поговорили об этом и решения так и не нашли. Хашим не выразил желания присоединиться ко мне.
   - Для тебя это все иначе, Микаелеф, - сказал он, горестно вздохнув. Твое исчезновение осложнит мою жизнь. Какое-то время будут подозревать, что я помогал тебе, но через это ещё можно пройти. А если я раскроюсь, присоединившись к тебе, Саддам найдет способ наказать меня. У меня здесь большая семья. У тебя же никого нет.
   Больше нет. Во всяком случае сейчас, с горечью подумал я.
   Все последующие недели я обдумывал план бегства из страны. Необходимость этого я ощущал каждый раз, когда случайно сталкивался с Удаем. У него появилась улыбка маньяка, когда мы встречались взглядами, и обычно за этим следовал красноречивый жест - он проводил пальцем по горлу, как бы перерезая его. Я по-настоящему стал опасаться, что мои дни сочтены.
   Лишенный всякой надежды я смирился и положился на судьбу, как вдруг в ноябре прибыла делегация ООН. Несмотря на то что в Ираке оказалось больше химического оружия, чем предполагалось, представители ООН заявили, что верят, будто часть его уже уничтожена. Когда в августе США отказались снять санкции, Саддам был сильно раздражен. А в ноябре он ещё больше пришел в ярость оттого, что ООН не отменила запрет на использование двух воздушных зон. Совершенно ясно, говорил Саддам, они никогда не согласятся на отмену санкций, на какие бы уступки Ирак не шел.
   Но эта делегация прибыла в Багдад с миролюбивыми намерениями, чтобы снять напряженность, однако Саддам, как и предполагали в Багдаде, отказался от встречи. Многие надеялись, что он сделает на этот раз исключение. Но о его настоящем решении я узнал, когда ко мне зашел Тарик.
   Он сообщил мне, что Саддам не собирается ни с кем встречаться, но велел мне появиться перед ними вместо него - политический жест вежливости! Тарик велел мне ехать с ним в его офис и ждать в комнате рядом с той, где будут вестись переговоры. Меня позовут, когда будет нужно. Моя задача ничего не говорить и только кивать, когда Тарик даст мне знак. Такое сдержанное поведение вполне характерно для Саддама в настоящих обстоятельствах.
   Я приехал с Тариком и, нервничая, ожидал, возможно, самого трудного выступления в роли Саддама, какое мне когда-либо предстояло.
   Пока я прислушивался к уличному шуму за окнами, мне пришла в голову мысль: а что, если я переговорю с кем-нибудь из членов делегации, расскажу о своем желании покинуть Ирак? Я, конечно, надеялся, что кто-то из членов делегации возьмет меня под защиту, но если бы даже такой нашелся, все здание начинено микрофонами. Нервничая, я все ждал, когда меня вызовут, как вдруг открылась дверь и вошел Акрам с охапкой пальто. Я не удержался от язвительного замечания:
   - Я вижу, ты выполняешь очень ответственную работу, Акрам. Ты стал гардеробщиком?
   - Очень остроумно, Микаелеф, - мрачно сказал он. - Сейчас я возвращаюсь в конференц-зал, где буду заседать вместе с Тариком.
   - Да, конечно, ты должен быть поблизости, если нашим гостям понадобятся прохладительные напитки.
   Акрам бросил тяжелую охапку одежду, видимо принадлежащей делегатам, прямо на стол передо мной и раздраженный ушел. Меня вдруг осенило. Я порылся в ящиках стола, нашел ручку и бумагу и быстро написал записку. Я мог писать только на арабском, но надеялся, что у делегатов должны быть переводчики.
   В записке я писал: "Человек, которого вы видели перед собой, не Саддам Хусейн. Я служу у него двойником с 1979 года. Моей жизни грозит опасность, и мне необходимо уехать из Ирака. Я буду на вокзале у башни с часами сегодня вечером в 9 часов и буду приходить на это место два следующих вечера, если это необходимо. Прошу, пусть кто-нибудь из вас, знающий арабский, встретится со мной. К нему подойдет человек с бородой, который скажет: "Багдад уже не тот город, каким был прежде". Ваш человек должен последовать за бородатым мужчиной". Записку я подписал одним словом "Кактус".
   Я лихорадочно порылся в груде пальто, но не мог определить, кому какое принадлежит. Они все были одинаковы, с маркой одной фирмы, название которой было написано латинскими буквами. Выбрав первое попавшееся пальто, я сунул записку по внутренний карман. Я был уверен, что его владелец обнаружит записку если не сегодня, то хотя бы в два ближайших дня.
   Прошел час, а меня все ещё не вызывали. Когда открылась дверь, то снова зашел Акрам, а за ним Тарик. Акрам взял пальто и удалился, а Тарик стал извиняться передо мной.
   - Прости, Микаелеф. Твое присутствие не понадобилось. Я распоряжусь, чтобы тебя немедленно отвезли во дворец.
   Первое, что я почувствовал, было сильное разочарование. То, что я не появился перед делегатами, свело на нет первую часть моего плана. Но я надеялся, что любопытство, возможно, побудит призадуматься того, кто найдет записку, и он отнесется к ней серьезно. Мне же оставалось надеяться и ждать.
   В этот вечер Хашим высадил меня у башни с часами. Он был хорошо замаскирован - борода, очки и куфия из легкой ткани на голове. Припарковав неподалеку машину, он наблюдал за мной. Двое мужчин, оба по виду европейцы, стояли у подножия башни, увешанные фотокамерами и с туристическими картами в руках. Один из них высокий, атлетического сложения, лет тридцати; другой - пониже ростом, плотного сложения и намного старше. Оба были в строгих консервативных костюмах. Они старались вести себя свободно и не привлекать внимание, но даже мой ненаметанный глаз узнал в них агентов спецслужб.
   Когда я подошел к ним, они заметно насторожились. Видимо, боялись ловушки. Это навело меня на мысль, что, может быть, за нами уже наблюдают ещё какие-то люди. Если это так, то я молил судьбу об одном: чтобы это были не офицеры госбезопасности.
   - Багдад уже не тот город, каким был прежде, - приветствовал я их, как мне казалось, с дружеской улыбкой, не очень похожей на улыбку Саддама. Никто мне не ответил, но тот, что постарше, кивнул мне, а я, повернувшись, пошел по направлению к парку. Подойдя к невысокой стене, я сел, они сели по бокам, так что я оказался между ними. Я решил, что это какая-то специальная позиция, но она явно показалась бы прохожим странной. Хашим шел за нами и теперь, подойдя, словно бы удивился, увидев меня.
   - Добрый вечер, Микаелеф, - сказал он весело. - Как поживаешь?
   Когда мы обнялись, он шепнул мне на ухо:
   - За вами шли два человека. Я покидаю тебя. Сделай все поскорее. Это безумный риск.
   Как только Хашим ушел, я повернулся к старшему, сидевшему от меня слева, и сказал по-арабски:
   - За нами следят двое мужчин. Они с вами?
   - Да, - ответил мне мужчина тоже по-арабски. - Хотя вы их не видели, но за нами следят четверо. - Он говорил на сносном арабском и, судя по акценту, изучал его в Египте.
   - Я потрясен, - ответил я оглядываясь, но не заметил, чтобы кто-то интересовался нами.
   - Откуда вы?
   - Из Лондона, - ответил старший на хорошем английском.
   - Британская разведка?
   - Можно и так сказать. Это вы написали записку?
   - Да. Вы можете мне помочь?
   - Чего вы хотите? - впервые подал голос молодой.
   - Хотя под этой бородой не видно, но я очень похож на Саддама Хусейна. Я работаю его двойником уже более десяти лет.
   Молодой мужчина кивнул головой и посмотрел куда-то в сторону.
   - Мы знаем, что Хусейн пользуется двойниками, - сказал он, используя фамилию вместо имени, как это делают все европейцы.
   - Я готов дать вам информацию, - сказал я, - и это поможет вам убить Саддама и членов его правительства. Но у меня есть условия.
   Мужчины переглянулись, на их лицах не было ни скептицизма, ни заинтересованности.
   - Что за условия? - спросил старший.
   - Его сыновья Удай и Кусай должны быть убиты тоже. Если к кому-то из них в результате перейдет власть после смерти Саддама, Ираку от этого не станет легче. Вы считаете, что Ирак опасное место? Это сад Эдема по сравнению с тем, что будет со страной, если президентом станет Удай.
   - Что еще?
   - Я хочу уехать из Ирака при первой же возможности и получить финансовую помощь, чтобы начать новую жизнь, предпочтительно где-нибудь за пределами Среднего Востока.
   - Вы должны понять, - сказал старший из них, - у нас нет полномочий соглашаться на ваши условия. Завтра мы опять будем здесь и сообщим вам ответ.
   С этими словами они встали и ушли. Я чувствовал себя опустошенным. Я ожидал, что они с огромным интересом отнесутся к возможности получить такого свидетеля на суде над Саддамом Хусейном.
   В следующий вечер я встретился только с одним из них. Пришел старший. Он уже сидел на низкой стене парка, хотя я пришел на четверть часа раньше.
   - Мы не можем помочь вам, - сказал мужчина, как только я уселся рядом.
   - Почему не можете? - Я был поражен тем, что они отказываются от такой возможности. - Все, что я сказал вам, чистая правда. Я представляю для вас бесценную находку.
   - Мы не сомневаемся в этом. Но я уполномочен передать вам, что мы не можем воспользоваться вашими предложениями. Попробуйте предложить американцам.
   Он пообещал, что передаст мое предложение американцам, и посоветовал приходить на назначенное место до тех пор, пока кто-то не откликнется. И начать с завтрашнего вечера. Мне ничего не оставалось делать, как принять его сожаления и совет.
   Два дня спустя Хашим снова высадил меня на этом месте и велел быть ещё более осторожным с американцами - если они придут.
   - Им следует доверять ещё меньше, чем англичанам, - сказал он мрачно.
   Я пытался завязать шнурки на ботинке, когда рядом со мной сел человек лет тридцати. Его светлые волосы были коротко острижены. Лицо загорелое, но, скорее, славянского типа или даже европейского, но не американского. Из-за этого я немедленно насторожился.
   - Багдад уже не тот город, каким был прежде, - сказал он небрежно на арабском, растянувшись на стене и вынув сигарету с фильтром. Его акцент несколько успокоил меня - настоящее американское произношение.
   - Вы из ЦРУ? - спросил я напрямую.
   - Неважно, откуда я, - он мотнул головой в сторону озера. - Давайте поговорим.
   Мы пошли по направлению к памятнику неизвестному солдату, похожему на летающее блюдце, в юго-восточном углу парка.
   - Вы знаете, что я хочу вам предложить? - после короткой паузы сказал я.
   - Да, меня проинформировали.
   - Вы знаете, что мне нужно?
   - Нам об этом сказали, - снова повторил он голосом робота.
   - И что же?
   Ответ был не совсем такой, какого я ожидал.
   - Никаких проблем с вашими условиями, дело во времени, - ответил американец. - Нам не нужно убийство Саддама. Вы заслужите свой отъезд из Ирака несколько другим способом.
   - Что вы имеете в виду? - спросил я.
   - Мы считаем, что убийство Саддама приведет к гражданской войне. Кто захватит власть? Возможно, шииты, может, курды или же сыновья Саддама. Вы очень убедительно описали нашим британским друзьям, что будет, если Удай Хусейн станет президентом.
   - Удай Саддам, - поправил его я.
   Американец, нахмурив лоб, посмотрел на меня.
   - Его зовут Удай Саддам, - упорствовал я. - У нас, арабов, фамилией сына становится имя отца. Отца Саддама звали Хусейн. Отсюда - Саддам Хусейн. Отец Удая - Саддам. Значит он Удай Саддам.
   Меня удивляло, что американцы никак не могли усвоить структуру арабской генеалогии.
   - Ладно, - сказал американец, пожав плечами, и продолжил: - Может получиться, что контроль над страной не возьмет никто. Мусульмане в центре Ирака, шииты на юге, а курды на севере. Кто знает, что будет? Но такой ход вещей совсем не нужен правительству Соединенных Штатов.
   - Что же в таком случае вы хотите от меня?
   - Ничего. Оставайтесь там, где вы есть.
   Все, что он мне сказал, напоминало мне то, в чем меня все время убеждал Хашим. Американцы обеспокоены тем, что курды, усилив свои позиции, захотят создать национальное государство. А поскольку их земли пересекают границы Сирии, Турции, Ирана и Азербайджана и включают в себя самые богатые в мире месторождения нефти, укрепление курдов - это та искра, из которой может разгореться пламя новой войны. Если же власть достанется шиитам, возникнет серьезная опасность их союза с Ираном и осуществления заветной мечты Хомейни о создании Шиитской исламской империи. США тоже не потерпят такой ситуации.
   Постоянные утверждения, что США не допустят ни в какой форме установления справедливого мира на Среднем Востоке, приводили меня в уныние. Но не очень удивляли, ибо я всегда знал, что США интересует лишь определенный баланс власти и его влияние на экспортные возможности и цены на нефть.
   - Вы использовали имя "Кактус", - сказал американец, улыбаясь. - Мы согласны. Меня зовут Луис Волф. Можете использовать первое или второе.
   - Я предпочитаю Луис.
   - Отлично. Но мы должны знать ваше настоящее имя.
   - Микаелеф.
   - Полное имя.
   Мне не хотелось называть ему свое полное имя, но я уже слишком увяз, чтобы что-то недоговаривать или утаивать.
   - Микаелеф Рамадан Абу Салих аль-Кадхими, - ответил я.
   - Черт побери! - воскликнул он на английском и рассмеялся, а затем опять перешел на арабский: - Может, вы напишете его?
   Луис сказал мне, что его безымянный начальник в восторге от того, что у них будет шпион в президентском дворце, поскольку им до сих пор не удавалось проникнуть в святая святых Саддама. Мое появление превзошло все их ожидания и мечты. Луис не дал мне никаких указаний. Все, что я услышу относительно планов Саддама, его мнений, настроений и связей, - все это для них представляет потенциальный интерес.
   - Черт! - выругался Луис. - Нам даже интересно, в какое время дня Саддам ходит в туалет по-большому!
   Он сказал мне, что, если я готов сотрудничать, они примут все мои условия и в свое время вывезут меня из этой страны.
   - Что значит "в свое время"? - насторожившись, спросил я.
   - Возможно, через год.
   - Так долго? Я не доживу до конца года.
   - Таково наше предложение. Вам решать. Вы не нужны нам за стенами дворца.
   Я сказал, что мне нужно двое суток, чтобы обдумать все, но на самом деле я уже знал, что в моем положении я не смогу отвергнуть их предложение. Американцы хотят, чтобы я остался в Ираке и шпионил для них. Перспектива весьма опасная. С другой стороны, если я откажусь сотрудничать с ними, то мне все равно придется оставаться в Ираке.
   Когда спустя два дня мы снова встретились с Луисом, я сказал, что готов принять его предложение при условии, что они помогут мне регулярно переписываться с Софи. Через неделю я получил письмо, написанное рукой Софи. Я был рад узнать, что она финансово обеспечена и получает медицинскую и психологическую помощь.
   Вместе с письмом Луис вручил мне 5 тысяч долларов наличными.
   - Я не нуждаюсь в деньгах, - резко возразил я, несколько оскорбленный тем, что он может подумать, будто я заварил всю эту кашу ради наживы.
   - Никто не хотел оскорбить ваше достоинство, - заверил меня Луис. Но деньги в нашем деле бывают бесценным средством выхода, когда попадаешь в опасные ситуации. Возьмите их.
   Он был прав, разумеется. На черной бирже Ирака доллар ценится гораздо выше нашего динара. В чрезвычайных случаях доллары могут оказать мне в трудную минуту любую помощь.
   Необходимость в моих услугах, как двойника Саддама, возникала все реже, хотя я не придавал этому особого значения. Когда шла война с Ираном, я был очень занят, что вполне логично, а теперь бывал нужен лишь изредка, при появлениях на публичных собраниях в Багдаде или ещё реже, на других мероприятиях. Иногда по два-три месяца я находился без работы. В такие перерывы я сидел и читал или беседовал с Хашимом. Оба мы были осторожны и не касались опасных тем. Мои обязанности стали необременительными. Кроме Удая, который время от времени появлялся, чтобы повторить свои угрозы, моим врагом была только скука.
   Однажды утром нас напугали выстрелы, доносившиеся с другого берега реки. Пошли слухи, что была совершена попытка нападения на президентский конвой, когда он приближался к мосту Джумхурия. Президент возвращался из Киркука, где встречался со старшими офицерами 1-й армии. Автомобиль, в котором должен был находиться президент, был взорван и все четыре пассажира убиты. Саддам предпочел лететь самолетом и в настоящее время спокойно сидел в своем кабинете. Он вернулся в Багдад больше чем за два часа до покушения. "Еще одно подтверждение того, что Аллах оберегает его", - писали газеты и вещали органы пропаганды сразу же после покушения.
   Несколько дней спустя, Луис сказал мне, что это было дело рук фанатиков-шиитов, один из которых умер от ран. Трое других были захвачены, и, как сказал мне Хашим, их в тот же день пытали и убили.
   Удай поздравил меня с удивительным везением, когда мы столкнулись с ним в коридоре. Я как раз покинул кабинет Саддама.
   - Почему покушения не происходят, когда ты подменяешь отца? - съязвил он. - В следующий раз я позабочусь, чтобы тебя не предупреждали, когда ты будешь нужен отцу. Посмотрим, как долго тебе будет везти.
   Вскоре после этой угрозы, я понял, что мой телефон прослушивается. Уже много лет мои телефонные разговоры записываются, и я, естественно, очень осторожен, когда пользуюсь телефоном. После ареста Латифа Абдулла никаких поручений не выполнял, а звонил, только чтобы справиться о здоровье. После одного такого разговора с Абдуллой, я тут же позвонил Хашиму, чтобы попросить его заехать за мной на следующий день чуть пораньше обычного. Мне хотелось побывать на могиле Амны и детей - Надии и Салиха. Несколько щелчков на линии и десятисекундная тишина перед тем, как прозвучал гудок, убедили меня, что мой телефон прослушивается. Это для меня было нечто новое, но я не сомневался, что это означает. Я мог только гадать, кто распорядился сделать это, но то, что за этим стоял Удай и он был идейным вдохновителем, мне было ясно.