Рамадан Микаел. Тень Саддама Хусейна

   - Потому что я кувейтка, - ответила девушка.
   - Это не причина для ареста и пребывания здесь, - довольно сурово заметил Хашим. - Вы помогали вашему брату лечить повстанцев и не докладывали об этом куда следует.
   - Они утверждают, что я тоже из повстанцев, но сами знают, что это неправда. Мой брат был арестован за то, что оказал медицинскую помощь кувейтцу. Затем они ворвались в наш дом и арестовали меня потому только, что я там оказалась. Здесь меня держат для собственного развлечения. - Она указала кивком головы на дверь. - Они приходят сюда и избивают меня, а потом насилуют.
   - Вас изнасиловали? - спросил Хашим, в его голосе было искреннее сочувствие.
   - И не раз. Это происходит везде. Женщин насилуют в их собственных домах, прямо на глазах у мужей. А затем тут же, на глазах жен убивают их мужей. Большинство арестованных женщин увозят на стадион Касмах. Они используют его как женскую тюрьму. Бассейн стадиона превращен в могилу, забитую телами.
   - Откуда вам это известно? - не выдержал я.
   - Я сама побывала там, - ответила девушка. - Как только меня арестовали в первый раз, меня отвезли на стадион. Потом привезли сюда на допрос. Здесь мало женщин, поэтому меня часто насилуют. Когда я сопротивляюсь, они применяют пытки.
   - Как они это делают?
   - Самыми разными способами. - Она указала на фен, провод от которого был закреплен где-то на потолке. - Они подвешивали меня раздетую за волосы на проводе от фена - у меня тогда были ещё длинные волосы, - а руки связывали за спиной. Затем включали фен. В другой раз они обматывали один конец провода вокруг фена, а другой - вокруг моей груди и так пытались поднять меня над полом. К счастью у меня маленькая грудь и провод сразу же соскальзывал с нее.
   И молодая женщина тихо заплакала.
   - Вам известно, что здесь женщинам отрезают грудь? Если сделают это, то, значит, ей пришел конец. В таком виде мы им уже не нужны. Скоро они это сделают со мной. Меня насиловали такое количество раз, что я уже не могу сосчитать. Но когда я нездорова, они реже приходят ко мне, у них хватает свежего мяса, прямо с рынка. Когда у меня недомогание, они могут только развлекаться, мучая и убивая меня.
   Я подумал, что, сколько бы мы ей ни сочувствовали, возможности облегчить её положение у нас практически нет. Но Хашим неожиданно удивил меня, когда мы перед уходом снова зашли к полковнику.
   - Эта женщина не виновна ни в каких заговорах против Ирака, категорически сказал он полковнику.
   - Они все невиновны, - ответил полковник и непременно бы зевнул, будь у Хашима статус пониже, - если верить им.
   Но от Хашима не так легко было отделаться.
   - Когда я вернусь в президентский дворец в Багдаде, я скажу Саддаму, что вы держите в заточении невинную женщину. Я хорошо знаю президента. Он лично позвонит вам и спросит, правду ли я ему сказал. Для вас будет лучше ответить, что женщину признали невиновной и освободили.
   Предупреждения Хашима, казалось, не произвели впечатления на полковника; он был достаточно умен, чтобы распознать блеф.
   - Я лично сам разберусь с этим случаем, - пообещал он. - Если она невиновна, то будет отпущена.
   Когда мы оказались на улице, я с восхищением посмотрел на Хашима.
   - Я поражен и даже удивлен. Ты думаешь, он освободит ее?
   - Возможно. Он ничего не выиграет, если будет и дальше держать её здесь, во всяком случае, ему придется побеспокоиться. Он больше потеряет, если не выпустит её.
   - Ты действительно собираешься доложить об этом президенту? - спросил я.
   Хашим, покровительственно улыбнувшись, посмотрел на меня.
   - Твоя наивность просто поражает, Микаелеф. Если честно, то я думаю, что Саддаму безразлично, как обращаются с ни в чем не повинными кувейтскими женщинами. В настоящее время он не расположен поощрять свою секретную службу завоевывать дружеское расположение местных жителей. Ему сейчас нужны карательные службы, нагоняющие на всех страх. Для него все, что здесь происходит, это лишь прискорбные последствия того, что пришлось сделать. Глаза Хашима сузились. - Я прошу тебя не говорить никому ни слова от том, что ты сегодня здесь видел и слышал.
   Я не колеблясь обещал ему это.
   - Да, но зачем ты идешь на такой риск, чтобы помочь ей?
   - Потому что я дурак и, возможно, из тех, кто любит слушать романтические истории одного неисправимого идеалиста. - Глаза его озорно засветились. - Но если ты хочешь, чтобы я был до конца откровенным с тобой, то скажу: мне доставляет удовольствие подставлять ножку нашим друзьям из спецслужб.
   Мое уважение и симпатия к Хашиму неизмеримо выросли.
   После визита Тарика в Москву, Саддам объявил о постепенном выводе войск из Кувейта. Президент Буш к этому времени был полон намерения начать свою войну и требовал, чтобы вывод войск был закончен в течение недели. Саддам возражал, считая это невыполнимым, но верный своему слову Буш 23 февраля послал пехотные войска против иракских оккупантов. Поскольку Саддам готовил народ Ирака к "Великой войне", около 5 тысяч кувейтских мирных граждан, а возможно и больше, были уничтожены.
   Когда войска коалиции перешли границу Саудовской Аравии, стало ясно, что прекращение оккупации - вопрос дней, а не недель. Через три дня после начала наземной войны Саддам объявил полную, без всяких условий эвакуацию иракских войск из Кувейта.
   Президентская служба сделала все, чтобы Хашим узнал об уходе войск ещё до официального приказа, и за двадцать минут до его объявления, мы уже ехали на север по шоссе, связывающем Кувейт с аль-Басрой. И это было вовремя. Остановившись в аль-Басре, чтобы размять ноги, мы уже слышали донесения о том, что эвакуация превратилась в беспорядочное бегство. Шестиполосное шоссе за нами было запружено нашими отступающими войсками, когда в небе появились американские самолеты и начали сбрасывать ракеты и кассетные бомбы. Длилось это несколько часов. В начавшейся панике многие машины съезжали с шоссе, пытаясь вырваться из этого кровавого месива, пускали машины по песку и тут же подрывались на минах, давно заложенных самими иракцами на случай вторжения врага. На протяжении пяти километров дорога была завалена обломками разбитых танков, повозок и другого военного транспорта. Погибли сотни иракских солдат, многие сгорели в танках. Когда армия коалиции свернула к северу через пустыню Шамийя, дорога на Багдад оказалась перерезанной и те, кто ещё остался жив, без сопротивления сдавались в плен.
   Хотя война в Заливе была полностью проиграна, Саддам продолжал оставаться у власти, а Багдадское радио извещало о "блестящей победе". Все это опровергалось и высмеивалось на Западе, ибо армия Ирака была основательно разбита. Чтобы окончательно доказать это, самолеты коалиции появились в небе над Багдадом в первое же воскресение после прекращения огня, пять раз нарушив звуковой барьер.
   Для многих арабов Ирак был достоин всяческих похвал за то, что бросил вызов "Сатане", хотя нация выжила и в войне в Заливе погибло девяносто тысяч иракцев.
   Президент Буш объявил всему миру, что коалиция выполнила свою задачу, и настаивал на том, чтобы иракцы сами изгнали "злобного диктатора". Сектантские кровавые разборки начались в аль-Басре ещё за месяц до наземной войны, но когда я проезжал этот город, по дороге в Кувейт, администрация города уже не владела ситуацией. Восстание быстро перекинулось на другие города на юге.
   На севере происходило то же самое. Несколько городов были захвачены курдскими повстанцами, массовые восстания охватили весь район. Говорили, что специальные подразделения США и Великобритании очень активны в этом районе и поощряют действия повстанцев.
   Эйфория победы, захватившая курдов, привела к тому, что уже создавались собственные органы управления и самостоятельное государство. Все верили, что Саддам свергнут.
   Когда восстание достигло своего пика, четырнадцать провинций из восемнадцати ушли из-под контроля Саддама, за исключением Багдада, Мавзила, Делайи и Ромади. Мир ждал падения Саддама, а он в это время собирал силы. Предполагая, что сражения могут вспыхнуть и на улицах Багдада и в Кувейте, Саддам попридержал в центре Ирака более двадцати Республиканских дивизий. Большое количество войск было выведено из Кувейта и южного Ирака ещё до начала наземных действий. И теперь они были в полной боевой готовности.
   На севере восстание было подавлено войсками Саддама и все это сопровождалось массовыми казнями и изгнанием курдов. Колонны беженцев обстреливались из вертолетов и поливались напалмом. Солдаты искали по госпиталям раненых повстанцев, выбрасывали их из окон и добивали, а того, кто выживал, приканчивали выстрелами в голову. Убивали ни в чем не повинных женщин и детей. В Куркуке в больнице Саддама Хусейна было убито пятьдесят женщин и тридцать детей. Многие были убиты прямо на больничных койках - им перерезали ножом горло. Города беспощадно обстреливала артиллерия, убивая людей тысячами. Десятки тысяч мирных граждан были безжалостно изгнаны из своих домов, а дома уничтожены. Преследуемые курды бежали через горы в Турцию и Иран. Телеканалы всего мира показали этот массовый исход. Тогда погибло 20 тысяч курдов.
   Но даже это невозможно сравнить с тем, что произошло на юге. Войска Саддама решили уничтожить всю территорию, населенную курдами-шиитами. На танках они установили щиты с лозунгами: "Конец шиитам". Людей убивали семьями прямо в домах. Женщин насиловали и истязали. Этот район считался гнездом повстанцев курдов-шиитов, поэтому женщин и детей пытали до тех пор, пока они не сообщали, куда ушло мужское население. В аль-Басре детей заставляли залезать в облитые бензином резиновые покрышки, поджигали их и смотрели, как катятся по улицам эти страшные орудия пыток.
   Когда восстание курдов было подавлено, войска Саддама уничтожили шиитские мечети и культурные памятники. Были разорены и сожжены дотла все молельни; священники и ученые арестованы и казнены. Никто не знает истинное число убитых курдов в этот страшный период, но, по самым скромным предположениям, цифра может составить 400 тысяч мужчин, женщин и детей. Несмотря на то что подобного геноцида не было со времен Холокоста во время Второй мировой войны, победоносные войска ООН, проведшие операцию "Буря в пустыне", предпочли не вмешиваться.
   Генерал Хассан Али аль-Хаким, командующий воздушными силами Ирака, попытался договориться с американцами и изъявил желание помочь свергнуть Саддама. Он попросил у американцев разрешить ему воспользоваться своими вертолетами, которым было запрещено подниматься в воздух, для перевозок медицинских грузов и военного снаряжения из Багдада в аль-Басру. Это позволило бы ему собрать силы для выступления против Саддама. Американцы согласились.
   На самом деле это была личная идея Саддама. Как только американцы дали согласие на полеты вертолетов (а их было около 200), аль-Хаким стал с воздуха расстреливать курдское население на юге Ирака между Багдадом и границей с Кувейтом. В Багдаде в районах, где преобладали шииты, начались беспощадные расправы.
   Родной город моего отца, аль-Кадхимия, по северному периметру был сожжен и разрушен ракетами.
   Восстание на юге перед началом войны было стихийным протестом против Саддама и не имело согласованного командования. Поэтому Саддаму, обрушившему на восставших всю мощь своих вооруженных сил, было легко с ним расправиться. Когда же американцы разгадали двойную игру аль-Хакима, они немедленно закрыли воздушную зону для перелетов, но уже было поздно.
   В конце марта восстание на юге Ирака было окончательно подавлено и Саддам праздновал полную победу.
   Трагедия шестисоттысячного курдского народа широко освещалась иностранной прессой и привлекла всеобщее внимание. Курды ушли в горы, где ООН гарантировала им надежную защиту в виде безопасного неба. В марте американцы создали ещё одну закрытую для перелетов зону и курдам было позволено создать свою свободную зону, которая существует и по сей день. Территория её имеет форму полумесяца, гранича на севере и востоке с Турцией и Ираном. В апреле курды захватили город Эрбиль, но на этом все закончилось. Саддам мирится с существованием свободной зоны только потому, что у него нет иного выбора. В эту зону не могут проникнуть ни его наземные войска, ни авиация. Он клянется, что придет час - и он возвратит себе эти территории.
   В мае недавно созданный специальный комитет ООН по изъятию у Ирака оружия нового типа начал первую серию своих визитов в Багдад. ООН приняла резолюцию № 687, восстанавливающую суверенитет Кувейта, в которой было выдвинуто требование демонтажа иракских средств массового уничтожения, и члены комитета приехали в Ирак, чтобы контролировать и ускорить принятые решения ООН.
   Рольф Экьюс, председатель комитета, должен был проследить за изъятием "всех химических и биологических средств", всех запасов отравляющих веществ и их субсистем, а также "всех баллистических ракет с радиусом действия свыше 150 километров". Председатель комитета также должен был гарантировать полную невозможность "закупки или производства" Ираком атомного оружия. На председателя комитета, таким образом, возлагалось исполнение самой многогранной и широкомасштабной программы, какую когда-либо получал представитель страны - члена ООН. Ираку же, согласно решению комитета, устанавливался срок в 45 дней для того, чтобы назвать все виды оружия массового уничтожения и указать места их хранения. Саддам доказывал, что такой срок нереален. На самом деле он имел в виду переместить ракеты туда, где инструкторы их не найдут, или успеть захоронить химические боеголовки в иракских песках всего за шесть с половиной недель, - задача действительно нереальная.
   Наконец ООН получила "полный" список "особого" оружия. Кое-кто из чиновников поверил ему. Саддам указал пять заводов, производящих нервно-паралитический газ, пять хранилищ бомб и снарядов для химических боеголовок. Все это было уничтожено бомбардировщиками коалиции во время войны. Далее Саддам представил внушительный список запасов химического оружия. ООН с помощью американской спутниковой разведки потребовала от Саддама более обширный список, но тут произошли некоторые события.
   В июле Буш заговорил о возобновлении бомбежек Ирака, если тот не станет сотрудничать. Но ничего не предпринималось до сентября, когда в руки ЦРУ попала информация, которую, как предполагал Саддам, передал в ООН один из иракских перебежчиков. Спустя несколько дней чиновники из комитета нагрянули в департамент социального страхования при министерстве труда и изъяли значительное количество документов. Когда они покинули здание министерства, их задержали, и только после составления описи всех бумаг, на что ушло пять дней, им было позволено унести документы.
   К этому времени американцы начали гасить кувейтские нефтяные вышки (их было 700), которые зажгли иракцы в последние дни войны. ООН приняла резолюцию, разрешающую продавать иракскую нефть, и на вырученные 1,6 миллиарда долларов оказать под наблюдением ООН гуманитарную помощь Ираку. С любой суммы, полученной от экспорта нефти, кроме вышеуказанной, снималась определенная доля на оплату репараций, восстановление заглохших нефтяных скважин и оплату работы комитета. Саддам требовал отложить выплату репараций на пять лет, разрешить увеличить доходы от продажи нефти до 65 миллиардов долларов в год, что даст 214 миллиардов через пять лет, когда нужно будет расплачиваться за репарации. Иначе, утверждал он, произойдет непоправимый крах экономики Ирака. ООН была неумолима, и иракская нефть продолжала оставаться в земле.
   Комитет неожиданно сообщил, что запасов химического оружия в Ираке намного больше, чем это представляли себе в ООН, и, чтобы уничтожить его, потребуется не менее двух лет. И весь этот период времени вопрос о санкциях, наложенных на Ирак за вторжение в Кувейт, не будет пересматриваться. Несмотря на всю мою неприязнь к Саддаму, я был разгневан: из-за того, что ООН не в состоянии заставить Саддама выполнять волю международного сообщества, вынуждены будут страдать простые иракцы, особенно дети и старики.
   Возвратившись домой, я увидел у входной двери кактус и на следующий день уже встретился с Латифом и рассказал ему о Софи. Хотя я был женат на сестре Латифа, его порадовало, что я встретил женщину и полюбил её, и пообещал мне, что постарается освободить Софи.
   - Нам придется найти новый способ связи, Микаелеф, - добавил он. - Мы очень рискуем, встречаясь здесь.
   Я предложил связываться по телефону-автомату, но Латиф отклонил мое предложение.
   - Никогда не знаешь, какие из аппаратов прослушиваются. У тебя есть за пределами Багдада друг, которому ты доверяешь? Кого ты можешь навестить, не привлекая внимания?
   - Да, есть, - ответил я быстро. - В моем родном городе Кербеле. Но мне не хотелось бы его впутывать в такие дела.
   - Только удостоверься, что твой друг тебя не подведет. Если он поможет нам, дай ему вот этот номер телефона. Попроси, чтобы он звонил один раз в неделю и спрашивал, есть ли послание для...
   Латиф замолчал, придумывая пароль.
   - Кактуса? - предложил я.
   - Нет. Идея мне нравится, возможно, мы используем её в другом случае, но это очень похоже на пароль. Мы будем звать тебя просто "другом из Кербелы". Скажи ему, чтобы он никогда не звонил тебе, пока не получит моего послания. В следующий вечер после его звонка приходи сюда, когда будет садиться солнце. Тебя встретят и приведут ко мне. Мы будем менять места наших встреч.
   Затем он опять заговорил о Софи.
   - Через несколько дней ты получишь пакет. В нем будет флакон, его содержимое надо влить в её питье, когда ты навестишь её. У неё появятся симптомы пищевого отравления, но доза не опасна. Она быстро выздоровеет.
   - А что это?
   - Сальмонелла паратифоид.
   - Паратифоид? - испуганно повторил я. - Но это может убить её.
   - Но не такая доза. Это лишь поможет ей попасть в больницу. А там мы найдем способ помочь ей бежать. Не беспокойся, Микаелеф. Мы не один раз это использовали.
   План отлично сработал. Через три дня после того, как я влил раствор в её питье, у Софи появилась розовая сыпь, она жаловалась на сильную головную боль и расстройство желудка. Ее увезли в госпиталь, как обычного пациента, а через сутки Латиф и его друг до смешного легко вывезли её из больницы. Я встретился с ними в доме друга Латифа и получил разрешение провести одну драгоценную ночь со своей возлюбленной. На следующий день её должны были переправить через границу в Саудовскую Аравию.
   Она уже выздоравливала после легкой паратифоидной инфекции, но психологическое потрясение от жестокости людей Саддама так скоро не могло пройти. Ей нужны были помощь специалиста и большой запас терпения. После бегства из госпиталя она была удивительно разговорчива и, лежа рядом со мной на узкой кровати, свободно говорила о пережитом ужасе так, словно хотела освободить от него свою память.
   - Я была в тюрьме на 52-й улице, напротив паспортного бюро. Ты знаешь это место, Микаелеф?
   Я его знал, да ещё как. Именно здесь я просидел два злосчастных дня четыре года назад.
   - Это огромное мрачное здание, - рассказывала Софи. - Меня поместили в маленькую камеру в самом нижнем этаже вместе с пятьюдесятью женщинами и несколькими детишками. Я была связана, на глазах повязка, как у всех. Мы слышали крики пытаемых жертв в соседних камерах и грубые речи палачей. Когда допрашивавшие уставали, они слушали пленки с записью кричащих в муках людей. Это продолжалось без конца. Они проигрывали эти записи всю ночь.
   Мне не хотелось, чтобы она мне это рассказывала, но я не останавливал её, понимая, что это необходимо ей. Софи должна была высказать все, поэтому я пожимал её руки и бормотал на ухо слова утешения.
   - Утром, - продолжала Софи, - меня повели на допрос. Я не могу описать тебе ужас всего этого. В комнате были уже две женщины и четыре охранника. Обе женщины были совсем голыми. Одна из них, скорчившись, лежала на полу почти без сознания, вторая сидела на стуле и плакала. Женщине, лежавшей на полу, было лет тридцать, но второй, сидевшей на стуле, - не более шестнадцати или семнадцати.
   Софи закрыла глаза, ужасные картины жгли её память. Капельки пота выступили у неё на лбу и скатывались по щекам.
   - Мне приказали поднять руку, и когда я это сделала, меня тут же ударили кулаком в грудь. Я не устояла и пошатнулась, тогда другой охранник ударил меня по почкам. Я упала на четвереньки. Меня продолжали бить, а потом подняли, оттащили в другой угол и поставили у стены. Ко мне подошел охранник и стал обзывать меня американской шлюхой и куском говна. Он плюнул мне в лицо.
   Женщину, лежавшую на полу, бросили на стол, словно тушу для разделки. К её правому соску был прикреплен провод и течение двух минут её мучили, включая электричество. А затем её изнасиловали, но она была уже в таком состоянии, что не осознавала, что с ней происходит. Расправившись с ней, охранник просто сбросил её со стола и, смеясь, вышел из комнаты. Его место занял другой. Молоденькую девушку поставили в угол против меня. Один из охранников толкнул её на пол и заставил встать на четвереньки, а затем принудил её к оральному сексу, а второй изнасиловал её сзади. Затем наступил мой черед.
   Софи умолкла на мгновение и отпила воды из чашки, которую я ей подал.
   - Они заявили мне, что, поскольку я американка, они придумали для меня что-то особое. Похвастались, что много слышали об американках. Мне приказано было раздеться. Когда я отказалась, меня ударили по лицу. Когда я была уже без одежды, меня положили спиной на стол и привязали за руки и ноги. Один из стражников изнасиловал меня, а трое остальных в это время мочились мне на лицо.
   Наконец первый насильник развязал мне ноги и перевернул меня животом вниз. Остальные трое по очереди насиловали меня. После мне приказали одеться. Встав наконец на ноги, я увидела, что молодая девушка уже одета и помогает одеться другой женщине. Нас снова отвели в наши камеры, никто там не стал с нами разговаривать. Для любой женщины подобное отношение непереносимый позор, особенно для мусульманки. Они не испытывают гнева, а лишь позор и бесчестье.
   Софи тихо заплакала. Я понимал, что она оплакивает не только себя, но и тех двух несчастных, что были с нею.
   - Это продолжалось каждый день. Однажды я оказалась в одной камере с матерью и дочерью, девочке было двенадцать лет. Каждой из них пришлось видеть, что делают с другой. Младенца мальчика жгли сигаретой до тех пор, пока мать не сказала, где её муж. Там творились такие вещи, Микаелеф, о которых даже тебе я не в состоянии рассказать. Я знаю одно: если мне опять доведется попасть туда, я наложу на себя руки.
   - Не говори этого, моя любовь, - утешал её я.
   Она посмотрела на меня, и глаза её горели огнем гнева.
   - Если они найдут меня, я убью себя.
   Я не сомневался, что она это сделает.
   Наконец Софи уснула беспокойным сном, и хотя я прижимал её к себе и гладил, она часто просыпалась, крича, покрываясь холодным потом. Утром мы откладывали наше расставание, как могли, обещали друг другу, что скоро увидимся, как только мне удастся покинуть Ирак. Через два дня её переправили через саудовскую границу.
   Мы снова расстались. Судьба распорядилась так, что снова мы соединились только после шести долгих и одиноких лет.
   Все последующие недели я опасался, что выяснится моя причастность к исчезновению Софи. Я каждый день шел во дворец, ожидая, что в любой момент меня схватят и отправят в тюрьму, где будут пытки и медленная смерть. Но минул месяц и ничего не произошло. Тогда я начал терзаться, что меня умышленно не трогают и ждут, когда я наконец приведу их к своим сообщникам. Я помнил, как убили Аднана Кераллаха, и каждый раз, садясь в машину, ждал взрыва. Моя паранойя усиливалась, и перспектива быть убитым мне уже не казалась такой страшной по сравнению с тюрьмой.
   В эти дни состояние мучительной неопределенности сменялось во мне навязчивыми страхами. Иногда меня мучило желание отомстить за Амну и детей, но безжалостная правда состояла в том, что это противоречило моей натуре. У меня не хватало смелости и нервы были расшатаны до предела. Когда я начинал ругать себя за то, что шарахаюсь от каждой тени и настолько слабоволен, что легко поддаюсь запугиваниям Саддама, я успокаивал себя тем, что найдется не так уж много людей, которые вели бы себя иначе при подобной нагрузке на психику, какую приходится выносить мне.
   Латиф понимал это, я уверен. Он всегда старался не втягивать меня активно в свою конспиративную деятельность, но никогда не отрекался от меня.
   Иногда меня тревожила мысль, знает ли Хашим о моем предательстве. В последнее время он стал более замкнутым, чем обычно, и, возможно, это означало, что я уже не в фаворе у Саддама и Хашим решил немного отдалиться от меня. Я привязался к нему за эти годы, хотя мы никогда не были так близки, как с Мухаммедом, но нашу дружбу с Хашимом я очень ценил. Его сдержанность настолько беспокоила меня, что я не выдержал и заговорил с ним.
   - Тебя что-то тревожит, Хашим? - прямо спросил я.
   - Ничего, - ответил он, отводя глаза. - Со мной все в порядке.
   - Нет, не в порядке. Я достаточно хорошо тебя знаю.
   Он ответил не сразу, а я со страхом ждал.
   - Вчера мне позвонили по телефону, - наконец сказал он. - Плохие вести.
   Поскольку в последнее время я все принимал как относящееся к себе лично, то сразу же подумал, что плохая информация касается меня.
   - Плохие вести? - переспросил я с внутренней дрожью.
   - Мой отец умирает, - ответил он печально.