Рамадан Микаел. Тень Саддама Хусейна

   - Если мой сын умрет, - кричал Саддам на перепуганного офицера охраны, - умрешь в ту же минуту и ты!
   Медицинский персонал был слишком занят, и им было не до моего нервного шока, поэтому я вскоре был отпущен домой. Я был уверен, что Удай не выживет, но когда Хашим зашел ко мне домой вечером, я узнал, что состояние его критическое, но он упорно борется со смертью. В течение нескольких дней из больницы просачивались противоречивые вести о его состоянии. Наконец было сказано, что он пришел в себя и уже может нормально разговаривать и принимать посетителей. Кажется, он унаследовал и это везение от своего отца.
   Далее в рассказах о нем появлялось все больше деталей. В бюллетене о его здоровье сообщалось, что он навсегда останется инвалидом. Слишком много пулевых ранений. У него раздроблена коленная чашечка на левой ноге. Две пули Латифа застряли в позвоночнике, и он парализован до пояса, так что есть сомнения, сможет ли он ходить. Врачи спорили относительно того, насколько серьезно поврежден позвоночник, и опасались оперировать. При тех возможностях, какими они располагали, было больше шансов на то, что операция скорее усугубит положение, а неудача грозила врачам гневом и немилостью Саддама. Никто не мог гарантировать успех.
   Латиф был очень близок к тому, чтобы покончить с Удаем, ближе чем кто-либо другой из ранее покушавшихся на него. Но и он потерпел неудачу. Теперь Удай будет охраняться и днем и ночью. Едва ли такой шанс появится ещё раз в ближайшее время, а, возможно, такого шанса уже не будет никогда.
   За те недели, что минули после покушения, меня часто вызывали на допросы к офицерам госбезопасности, но на в этих допросах никогда не назывались имена Латифа или Надима. У допрашивающих не было оснований подозревать меня в связи с такими личностями. В начале года, спустя месяц после покушения, Саддам поговорил со мной лично в Черном кабинете. Лицо у него было осунувшееся и усталое. Хотя Удай доставлял своему отцу массу неприятностей, Саддам пережил настоящую трагедию, когда его старший сын оказался на волосок от смерти. Когда Саддам сел, Хашим поднялся, чтобы оставить нас наедине, но Саддам остановил его.
   - Нет, останься, - сказал он, - я не скажу Микаелефу ничего такого, что хотел бы скрыть от тебя. - Он повернулся ко мне. - Я очень рад, что ты не пострадал, но поскольку расследование ни к чему не привело, я хотел бы услышать из первых уст, что ты видел.
   - Конечно, Саддам, - ответил я. И хотя я знал, что такого разговора не избежать и ждал этой встречи, мне было не по себе, когда момент все же настал.
   - Ты знаешь, что один из охранников лежит в коме, - промолвил Саддам. - Мы ещё не знаем, выживет ли он. Удай запомнил лишь то, что ты был единственным свидетелем, видевшим все своими глазами.
   - Это так, - согласился я, решив отвечать как можно короче. Каким бы усталым Саддам ни был, он не упустил бы случая подловить меня на неосторожном слове или ошибке.
   - Удай сказал, что там было трое вооруженных мужчин, и ты это подтверждаешь. Мы также говорили с доктором, который оказался первым на месте происшествия. Он мало что видел, но сказал, что один из стрелявших в Удая, сделав выстрел, что-то выкрикивал.
   - Я помню, что он кричал "За Ирак", - неуверенно произнес я, надеясь, что больших объяснений от меня не потребуют. Ожидая следующего вопроса, я заметил как у Саддама непроизвольно дрожат руки. За двадцать лет постоянного общения с ним, после многих совместных испытаний, несчастий и бед, я прежде не замечал за ним такого.
   - И ничего больше?
   - Я больше ничего не помню. Я думал тогда совсем о другом. Это было ужасно.
   - Да, мой друг, - печально вздохнул Саддам. - Но я должен был тебя спросить.
   Он быстро встал, кивнул Хашиму и вышел. Мы с Хашимом переглянулись. Он развел руками. Саддам как будто удовлетворился моим рассказом, поэтому я немного успокоился, надеясь, что слышу об этом в последний раз. Я тогда ещё не знал, что моих слов оказалось достаточно, чтобы я стал одним из подозреваемых.
   - Президент тяжело переживает все это, - заметил Хашим. - Я никогда не видел его таким подавленным.
   Я, что-то буркнув, согласился. Саддам был явно обеспокоен и напряжен в связи с последними событиями. Но стоило мне вспомнить, сколько горя, слез и страданий он принес, жестоко и безжалостно расправляясь с неугодными, так же как это делал его сын Удай, я перестал думать о сострадании, которое мог бы проявить к нему при других обстоятельствах. Моя роль в этом не вызывала у меня чувства вины. Я слышал, что по Багдаду распространяется версия, будто Саддам сам приказал устроить эту стрельбу, но велел стрелять вниз, по машине, чтобы только припугнуть сына. Но я видел, как все было на самом деле.
   Раненое колено Удая гноилось, и врачи боялись, что им не удастся спасти ногу. Он же категорически отказывался от ампутации,
   Для наблюдения за пациентом были приглашены хирурги из Франции. Саддам потребовал удалить пули, застрявшие близко от позвоночника, но врачи отказались, ибо это было слишком рискованно.
   Ходили слухи о том, что Удай физически больше не способен жить с женщиной. Чтобы доказать, что он ещё мужчина и на все способен, Удай женился в третий раз, на шестнадцатилетней дочери кузена своего отца.
   Выйдя из госпиталя, прикованный к коляске, он проводил некоторое время со своей подружкой Байдой в холостяцкой квартире. Вскоре он переехал в родовое поместье в аль-Джахдрия, где ему оказывалось все необходимое лечение и уход.
   Саддам обращался во все известные клиники мира, пытаясь найти хирургов, способных сделать его сыну операцию позвоночника. Но после того как от этого отказались хирурги Франции, никто не хотел браться. Правительства Франции и Испании, обычно первыми откликавшиеся на гуманитарные просьбы, были по дипломатическим каналам предупреждены своими друзьями по НАТО не брать на себя ответственности за лечение Удая. Несколько врачей из ГДР, задолжавшие Саддаму, приехали в Ирак, чтобы прооперировать колено его сыну. Но оказалось, что даже при наличии высококачественных инструментов и блестящей квалификации хирургов помочь почти невозможно. Если Удай сохранит ногу, он все равно останется калекой. Даже сейчас, заканчивая свои мемуары, я получил сведения, что Удаю продолжает угрожать ампутация ноги по бедро.
   Несмотря на то что он оказался прикованным к креслу, Удай продолжал свои агрессивные выходки, более того, когда ему становилось получше, его жестокость усиливалась. В июне в припадке гнева он убил своего охранника Камиля. Камиль был родственником моего хорошего друга. Его семье сказали, что Камиля нашли убитым в районе аль-Дора, где у Удая есть ферма. Убийцу до сих пор ищут. Это напоминает мне историю с убийством Амны.
   Месяц спустя, когда Удай возвращался с фермы в город, ему попалась на глаза молодая женщина. Он сразу же заинтересовался ею и приказал охранникам привести её к нему в поместье. Перепуганная женщина подверглась гнусным сексуальным издевательствам, Удай пытался несколько раз изнасиловать её. Когда наконец он убедился, что, будучи импотентом, ничего не сможет сделать, в приливе стыда и гнева застрелил эту женщину.
   Она была из семьи христиан, и семье пригрозили, что если они посмеют сказать кому-нибудь о том, что произошло, - будут все уничтожены. В качестве компенсации за потерю члена семьи им выплатили 799 долларов, дали машину и назначили "пенсию" в 159 долларов в месяц.
   Саддам был единственным, кто мог оказывать воздействие на Удая, но его начали мучить сомнения относительно психического состояния его сына. Расследование покушения на Удая двигалось медленно. Я сожалел, что он выжил, и успокаивал себя тем, что наши пути теперь редко пересекаются.
   В начале октября меня вызвал к себе Саддам. Когда я вошел в кабинет, меня поразило его довольное лицо. Я уже многие месяцы не видел его в таком приподнятом настроении.
   Он тепло поздоровался со мной и справился о моем здоровье. Это был хороший признак.
   - Садись, Микаелеф, мой добрый друг. Какое прекрасное утро, не правда ли?
   Действительно, ярко светило солнце, в открытые окна доносился щебет птиц.
   - Да, Саддам, - охотно согласился я. - Прекрасное утро.
   Он широко мне улыбнулся, я ответил осторожной улыбкой.
   - Вы чем-то довольны. Получили хорошие новости, наверное?
   Раньше я бы себе не позволил задавать ему такие личные вопросы, но когда Саддам в хорошем настроении, он может простить любое нарушение служебной субординации.
   - Прекрасные новости? - опять воскликнул он. - Ха! Я получил отличные новости, дружище. Лучших не бывает.
   Я гадал, что это может быть, и ждал, что он сейчас со мной поделится.
   Он обошел письменный стол и наклонился ко мне, глядя мне прямо в лицо. Его темные, почти черные глаза, казалось, проникают в мои мысли.
   - Могу я доверять тебе, мой друг? - спросил он, понизив голос. - Ты действительно мой настоящий друг и союзник?
   Я давно научился врать с невозмутимым видом.
   - Как ты можешь спрашивать меня, Саддам? Я не раз рисковал жизнью ради тебя. Очень много раз.
   - Это верно, да, это верно. Очень хорошо. Тогда я посвящу тебя в мою тайну, но прежде поклянись, что никогда не повторишь за стенами этой комнаты то, что я тебе скажу.
   Колеблясь, я все же дал клятву, что никогда и никому не скажу то, что узнаю от него.
   Он вернулся к столу и открыл ключом верхний правый ящик. Из него он вынул увесистую, в кожаном переплете папку со множеством страниц. После этого он опустился в свое похожее на трон кресло.
   - Не бойся, я не стану тебе читать все, - сказал он, довольно хихикнув и похлопав по папке. - Нескольких страничек будет достаточно. После этого ты сам поймешь, почему это самый важный день в моей жизни и в жизни Ирака.
   Когда он открывал папку, у него вновь задрожали руки. Было ли это ранним признаком какой-то скрытой болезни или же мне так показалось, потому что очень хотелось этого? Но как бы то ни было, он зачитал мне несколько страниц текста из папки, лежащей перед ним.
   Позже я поговорил с Хашимом о проекте, которым Саддам, не сдержавшись, похвастался передо мной. Как выяснилось, в общих чертах Хашим знал о нем, но у него и в мыслях не было, что он почти окончательно разработан. Пока я решил ничего не сообщать Луису. Эти сведения были слишком серьезны и опасны. Мне необходимо было все обдумать.
   Шли недели. Я продолжал давать информацию Луису, сообщая ему, главным образом, о поверхностных ежедневных событиях во дворце. Ни разу я даже не намекнул о проекте Саддама. Мои затруднения оставались неразрешенными.
   В начале декабря я провел час с Саддамом в Черном кабинете, просматривая план действий на ближайшие недели. Мне предстояло заменить его на нескольких церемониях, и, как всегда, он хотел удостовериться, что мои выступления будут безупречны. Он казался бодрым и оживленным.
   - Ты выглядишь усталым, мой друг, - сказал он довольно весело через несколько минут после начала нашей встречи. - Ты плохо спишь?
   - Я плохо сплю уже много лет, Саддам, - ответил я. - Я простой человек из Кербелы. То, что случилось со мной после нашей первой встречи, конечно, отразилось на мне. Я не обладаю твоей стойкостью.
   - Да, это так. Народ Ирака может обожать своего президента, но они не знают, на какие жертвы нужно идти, чтобы руководить этой великой нацией.
   Он смотрел на меня, как мне показалось, с сожалением.
   - Возможно, я смогу предложить тебе что-то, что поднимет твой дух, продолжал он. - Невозможно остановить процесс старения, но сейчас существуют способы замедлить его. Ты помнишь, как в 1980 году тебе делали пластическую операцию?
   - Конечно, Саддам, - ответил я, не понимая, куда он клонит. В последние десять лет мы старели немного по-разному, но наши физические черты оставались такими же идентичными, какими только их сделал нож хирурга.
   - Недавно я попросил Кусая добыть хирургическое оборудование, которое подойдет нам обоим, - сообщил он. - Ты слышал что-нибудь о поглотителях жира?
   - Да, - ответил я, сразу поняв, что он собирается предложить. - Но, признаться, я почти ничего не знаю об этом.
   - Это простой способ, когда трубка вставляется в различные части тела и избыточный жир высасывается посредством вакуума. Это гораздо более скорый процесс, чем диеты, и особенно пригоден в нашем случае. Ты, должно быть, заметил, что в талии ты пополнел больше, чем я, а я, похоже, набрал жирку побольше здесь, - Саддам постучал тыльной стороной руки под подбородком. После этой процедуры наш вес и распределение жирового слоя станут одинаковыми. Что ты думаешь об этом?
   Почему он решил, что идея подвергнуться такой неприятной процедуре поднимет мое настроение, осталось для меня загадкой. Наоборот, она была мне отвратительна. Возражать, однако, не имело смысла.
   - Когда это оборудование прибудет сюда? - спросил я сдержанно.
   - Надеюсь, скоро, - сказал Саддам. - Кусай сейчас пытается найти поставщика. Мы сталкиваемся с таким числом ограничений, что, вероятнее всего, нам не позволят импортировать его легально, как необходимое медицинское оборудование, но в конце концов у нас нет иного пути, кроме как испробовать этот способ. Сначала посмотрим, что сможет сделать Кусай. Каково твое мнение?
   - У меня нет возражений, - солгал я.
   Удовлетворенный моим ответом, Саддам хлопнул в ладоши и удалился. Когда я наблюдал за тем, как он выходит из комнаты, я ещё не знал, что больше никогда не увижу его снова.
   На следующий вечер, в полночь, я услышал, как около подъезда моего дома остановилась машина. Я выглянул из окна и увидел, что по дорожке идет Хашим. Никогда раньше он не заходил ко мне так поздно, и я удивился, что могло случиться, о чем нельзя было бы сказать по телефону. Когда я открыл дверь, он приложил палец к губам, прежде чем я успел что-либо сказать, и поманил меня сесть в машину, что я и сделал. Как только я закрыл дверь машины, он быстро поехал прочь от дома.
   - Охранник, который находился в коме с момента стрельбы, заговорил, выпалил он. - Тебе крайне повезло, что я так быстро узнал об этом. Очевидно он был в сознании до того, как стреляли в Удая. Он помнит, что стрелял Латиф. Для тебя, Микаелеф, особенно важно то, что он помнит, что тот кричал.
   У меня сжалось сердце.
   - Он помнит имена?
   - Да. Амна, Абдулла, Салем, Надия и Салих. Саддам поймет, что стрелявший был Латифом, но само по себе это не компрометирует тебя. Он и раньше знал о намерении твоего шурина убить Удая и никогда не осуждал тебя за это. Но, если ты помнишь, он спросил тебя о том, что тот выкрикнул. Ты сказал, что не знаешь. Твое время истекло, Микаелеф. Тебе надо уходить немедленно.
   Теперь, когда я оправился от первоначального шока, для меня было большим облегчением узнать, что наконец я покину Ирак и что решение было принято за меня.
   Хашим затем сообщил мне, что Надим, который еле сумел ускользнуть в день покушения, был арестован. Другие пять "предполагаемых" убийц находились за пределами страны.
   - Можешь быть уверен, что если Саддаму пока не известно о том, что сообщил охранник, он узнает с минуты на минуту. Боюсь, что твой друг Надим попал в серьезный переплет. Если мне удастся передать ему, что ты в безопасности, он сможет выложить все, что знает о тебе, не испытав ада пыток. Это не спасет его, но, может быть, его кончина не будет такой мучительной.
   - Куда же мне идти? - спросил я. С некоторым стыдом я признаюсь, что больше думал о своем собственном положении, чем о том, что предстояло испытать Надиму.
   - Тебе следует немедленно покинуть Ирак, - твердо заявил Хашим. - Это необходимо. Как ты связываешься с американцем в крайних случаях?
   - У меня есть номер телефона.
   - Отлично. Прежде всего мы выедем из города. Затем ты позвонишь ему. Договорись встретиться с ним где-нибудь на севере.
   Мы остановились в шестидесяти километрах от столицы, и я позвонил Луису, сообщив ему о том, что случилось.
   - Это правильно, что ты так быстро покинул Багдад, - сказал он. Теперь мы должны как можно скорее вывезти тебя из Ирака. Твоя служба агента окончена.
   Я не был разочарован, услышав это.
   Он дал мне адрес в аль-Масуле и сказал, что мы встретимся там на следующее утро. Уладив все вопросы с Луисом, я позвонил по номеру телефона, который мне дал Мохамед, и сообщил, куда направляюсь.
   По дороге в аль-Масул я вновь заговорил о том, что Хашиму следует уехать из Ирака вместе со мной.
   - Вы будете в огромной опасности, как только станет известно о моей измене, - убеждал я его.
   Он не оспаривал этого, но снова отказался.
   - Я не могу ради сохранения своей жизни заставить семью отвечать за последствия моего бегства из Ирака. Кроме того, я все ещё офицер госбезопасности, Микаелеф, и могу доставить Саддаму большие неприятности, сообщив западным средствам информации все, что знаю. Я могу рассказать комиссии ООН по правам человека такое, что у них волосы встанут дыбом.
   Я кивнул.
   - Я тоже видел кое-что из этого.
   - Да, Микаелеф, но ты был лишь случайным свидетелем. Тебе могут не поверить и подумать, что ты преследуешь свои собственные цели. Я же сам принимал участие в этих кошмарах. Я не могу уехать. Если меня заподозрят в сотрудничестве с тобой, я должен буду встретить все это лицом к лицу. Я не могу позволить, чтобы моя семья была наказана за то, что я делал.
   Я понял, что, несмотря на свое позорное прошлое, Хашим был очень храбрым человеком.
   - Если тебя арестуют, как ты можешь гарантировать безопасность твоей семье?
   Это была дилемма, с которой Хашим сталкивался и прежде.
   - Я увяз слишком глубоко. В конечном итоге я подвергну семью большей опасности, если уеду.
   - Тогда ты должен взять семью с собой.
   - Это легко сказать, Микаелеф. Потребуется время и помощники. У меня нет ни того, ни другого.
   - Когда я уеду из Ирака, я смогу организовать отъезд тебе и твоей семье.
   Уговорить Хашима было невозможно, но он согласился, чтобы я помог эмигрировать его семье, если он будет арестован.
   В квартиру в аль-Масуле мы прибыли, когда начинался рассвет. Луис и Мохамед уже ждали нас на месте. Там были также мужчина и женщина, как я предположил, хозяева квартиры.
   Как только Хашим удостоверился, что я в надежных руках, он объявил, что уходит.
   - Я поеду прямо к твоему дому, чтобы забрать тебя во дворец, как обычно, - объяснил он. - Твое исчезновение вряд ли кого обрадует.
   За его словами скрывался явный подтекст. Я понял Хашима и поблагодарил его.
   - Будь осторожен, - предостерег я его. - Наступили опасные времена.
   - Времена всегда были опасными. Будь осторожен сам, Микаелеф. Со мной все будет в порядке.
   - Я сообщу о себе, когда буду в безопасности. Я сумею это сделать.
   Когда Хашим ушел, мы вместе с Луисом и Мохамедом начали обсуждать наши дальнейшие шаги. Стук в дверь заставил Луиса вскочить и выхватить пистолет. Женщина пошла открывать дверь.
   - Спрячь пистолет, - сказал Мохамед Луису. - Это тот, кого Микаелеф будет очень рад увидеть.
   Тут в комнату вошел Латиф. Я был счастлив встретиться с ним и одновременно удивился тому, как хорошо он выглядит. За исключением мимолетной встречи во время попытки покушения на Удая в прошедшем декабре, мы не виделись целых три года и теперь сердечно обнялись.
   - Рад видеть тебя, Микаелеф, - сказал он с широкой улыбкой на лице. Ты, старый упрямец!
   Так мы стояли, глупо подшучивая друг над другом. Потом я спросил его, как он оказался здесь.
   - Я еду с тобой. По крайней мере, часть пути.
   - Это новость для меня. Я думал, ты никогда не покинешь Ирак.
   - Сейчас я слишком хорошо известен властям. Я стал помехой для собственных друзей. Каждый, кто помогает мне, подвергает себя огромной опасности. За пределами Ирака тоже много работы.
   Мы вернулись к теме нашего бегства из Ирака. Мохамед предположил, что надежней всего было бы пересечь границу в районе Центра объединенного военного командования, крупной воздушной базы и административного комплекса в Освобожденной зоне в Захо. Самый верный путь в Освобожденную зону лежал через горы севернее аль-Масула.
   - У нас есть древняя поговорка: "У курдов нет друзей, кроме гор".
   Луис согласился с его планом и предложил добраться до Турции, где нас встретят американцы и переправят на 700 километров к западу на американскую военную базу Инджерлик, расположенную на юго-западе Турции.
   На следующее утро мы ехали на север, выбирая горные дороги, а в Освобожденную зону нам пришлось идти пешком. С нами были Мохамед Махмуд и значительный эскорт из двадцати вооруженных курдских повстанцев. Вблизи города нас подобрала колонна армейских машин и оттуда нас отвезли в Захо.
   Прибыв в Центр объединенного командования, мы вылезли из машины. Мохамед подошел ко мне и пожал мою руку.
   - Удачи тебе, Микаелеф, - искренне сказал он. - Надеюсь, что твоя жизнь отныне будет спокойнее.
   Прежде чем я успел ответить, увидел Луиса, выходящего из ворот Центра. Он знаком показал мне и Латифу, чтобы мы поторопились.
   - Спасибо тебе за помощь, Мохамед, - сказал я на прощание. Мы обнялись, и я направился к Луису. Латиф тоже попрощался, и когда мы вошли на территорию Центра, оба оглянулись. У нас промелькнула одна и та же мысль: мы больше никогда не ступим на иракскую землю.
   Несмотря на все муки, которые он перенес, Латиф не чувствовал облегчения от того, что покидал Ирак. Он посвятил свою жизнь борьбе за свои идеи, и для таких людей, как он, отъезд был поражением.
   - Вернемся ли мы обратно, Микаелеф? - задумчиво спросил он.
   - Это известно только Аллаху, - ответил я.
   Итак, мы вошли на территорию комплекса и сели в американский вертолет, на котором не было никаких опознавательных знаков. Оттуда мы пролетели 700 километров до воздушной базы США в Инджерлике на юго-западе Турции, крупнейшей на Ближнем Востоке. И вот Ирак остался далеко позади.
   Софи ждала меня.
   Мы не виделись шесть лет, и она открыто заплакала на моем плече, когда мы крепко сжали друг друга в объятьях. Сквозь слезы она сделала мне шутливый комплимент по поводу моей бороды и того, что она настоящая, а не приклеенная. Было чудесно увидеть её вновь. Много раз за эти бесконечные шесть лет мне казалось, что я никогда уже не смогу обнять её.
   Через несколько минут Луис тактично вмешался, напомнив, что нас с Латифом ждут неотложные дела. В Инджербале нас впервые допросила группа американцев в элегантных костюмах. Мне задавали много вопросов, постоянно возвращаясь к одним и тем же темам. Я пришел в отчаяние, когда было сделано предположение, что я не спасаюсь от Саддама, а, наоборот, являюсь "шпионом" режима. Те, кто допрашивал меня, старались подстроить мне словесную ловушку и задали дюжину вопросов, в которых я не видел ни смысла, ни логики.
   Наконец, первая серия допросов закончилась, и мне сказали, что мы с Софи и Латифом летим в Северную Америку, в город, который я не буду называть. По прибытии туда нас встретила иракская супружеская пара, оба были натурализированными гражданами своей новой родины. Они привезли нас с Софи в свой дом в трех часах езды от аэропорта и были очень внимательны к нам. Сами они эмигрировали двадцать лет назад, как раз тогда, когда началась моя собственная история. Спустя несколько недель нас перевезли в другой "безопасный дом".
   С момента моего прибытия в Америку я жил под вымышленным именем. Мои отношения с Софи временами были непростыми, хотя наша любовь друг к другу не уменьшилась. В Ираке она перенесла такие ужасные испытания, что они оставили глубокий след в её психике, и она уже никогда не станет той, которую я встретил в кувейтском госпитале. Она, что вполне объяснимо, стала более замкнутой, и я не знаю, что нас ждет в будущем. Но, несмотря на это, мы остались преданными друг другу и, возможно, испытания, которые мы оба перенесли, помогают нам преодолевать все трудности. Хотя Софи, как гражданка США, может путешествовать, где пожелает, она предпочитает оставаться рядом со мной.
   Латифа сначала поместили в одну иракскую семью километрах в тридцати от меня. Позже, в интересах безопасности, его переправили в другой район, но все же мы время от времени видимся. Когда мы прибыли сюда, он вскоре был вовлечен в движение иракской оппозиции, хотя и общается с её представителями только через Интернет, не сообщая, кто он и чем занимался в Ираке. Он считает, что оппозиция в изгнании насквозь пронизана агентами Саддама и лишь мы с Софи знаем о его прошлом.
   Деятельность Саддама хорошо прослеживалась западными средствами массовой информации. После войны в Заливе единая иракская разведывательная сеть была разорвана, но существуют явные признаки того, что она восстанавливает свою довоенную репутацию. В январе, вскоре после моего прибытия в Америку, я прочитал, что семь мужчин и одна женщина, включая иракского дипломата, подверглись пыткам и были безжалостно убиты в Аммане в доме некоего иракского бизнесмена. Одна из жертв, как предполагали, имела связи с Хуссейном Камилем, и убийство носило характерные следы работы госбезопасности. В апреле иорданский адвокат, который дал совет Хуссейну Камилю, как распорядиться своим состоянием, был убит вместе с сыном в кабинете своего личного врача. Врач также был убит. Известно несколько случаев, наиболее характерные из которых произошли в Лондоне, когда диссидентов в изгнании травили крысиным ядом, от которого сразу начинались судороги, переходившие в агонию. Многие погибли. Нет достаточно безопасного места, где можно было бы укрыться от Саддама.