Рамадан Микаел. Тень Саддама Хусейна

   Саддам, как всегда, постарался использовать возросший к нему интерес, и в июне мне было велено посетить несколько детских больниц в окрестностях дворца. Одно из таких посещений привело меня в больницу аль-Масур в Багдаде. То, что я увидел там, повергло меня в ужас.
   Меня встретил старший хирург-ортопед. Он прежде всего показал мне детей больных раком. Я обратил внимание, что детей в палате стало больше, чем в мое последнее посещение. Я обратился к доктору за разъяснениями.
   - Да, Ваше Превосходительство, - печально подтвердил он мои наблюдения. - Значительный рост заболеваний детей раком и лейкемией. Но лишь некоторых удается успешно лечить.
   - Почему? - спросил я. В таких случаях Саддам обычно проявляет особое сострадание, в основном внешнее. Мне не надо было притворяться. То, что я увидел, меня глубоко взволновало, и в эту минуту я готов был винить и ООН и США, да и весь мир тоже.
   - У нас нет ни лекарств, ни возможности их использовать, Ваше Превосходительство, - ответил врач, защищаясь. - То немногое, что мы получаем, обычно присылают нам добровольные международные организации, сочувствующие нам и понимающие наше положение. Но это им грозит неприятностями. Того, что они дают, нам хватает всего на несколько дней.
   Меня заинтересовало, чем доктор может объяснить такой рост раковых заболеваний у детей.
   - Мы проводим много вскрытий в последние два года. В большинстве случаев причина одна - легкие детей заражены мельчайшими частицами графитной пыли. Нам известно, что союзники сбрасывали графитные бомбы. Графит оказывает губительное влияние на легкие детей. Это не может быть совпадением. - Доктор в нерешительности умолк. - В вашу канцелярию мы уже послали сообщение об этом.
   - Да, конечно, - поспешил подтвердить я. - Я просто забыл, должно быть. Столько дел, всего не удержишь в памяти. Каковы цифры?
   - После войны число заболеваний раком и лейкемией у детей от шести до пятнадцати лет выросло в четыре раза.
   Я был просто потрясен. Графитные бомбы повредили средства связи, не оставляя особых следов, но я не знал, что это повлечет за собой такие страшные последствия.
   Огромное число детей попадало в больницы в состоянии истощения. В палате лежало около тридцати истощенных детей, многие даже не поднималось с коек, настолько они были плохи. Некоторые лежали неподвижно и, кажется, без сознания. Кое-кто сидел, но их исхудалые лица с огромными глазами свидетельствовали об отчаянном положении.
   - Какое количество детей находится в таком состоянии? - спросил я.
   - Здесь, у нас? Несколько сотен. Но такое можно увидеть в каждой больнице нашей страны. Их много тысяч. Мы считаем, что около трети наших детей страдают от недоедания. Но в больницы они попадают лишь тогда, когда находятся на грани смерти.
   - Эти дети здесь из-за недоедания?
   - В большинстве случаев да, - ответил доктор. - Их иммунная система настолько ослабела, что для них опасен любой вирус или инфекция. Они страдают от множественных заболеваний, но у нас почти нет лекарств, и все они истощены.
   Я остановился у постели маленькой девочки. Она сидела на краю кровати и потухшим взглядом смотрела на пол. Ручки и ножки её напоминали тонкие палки, а исхудалое лицо выражало страдание. Я сел рядом с ней.
   - Сколько тебе лет? - спросил я, смягчив голос.
   - Шесть, - еле слышно сказала она.
   - Где твои родители?
   - Мама дома, а папу убили на войне.
   - Как тебя зовут?
   - Надия.
   - Надия? - Это имя отозвалось во мне такой болью, что мне было трудно сдержаться. Я обернулся, чтобы убедиться, что поблизости нет никого и никто меня не услышит.
   - У меня тоже была маленькая девочка, которую звали Надия, - шепнул я ей.
   - Она умерла? - спросила малютка с детской непосредственностью.
   - Да, - ответил я.
   - Ты любил ее?
   - Да, я очень любил её.
   Девочка понимающе кивнула.
   - Я тоже скоро умру. Когда я встречусь с ней на небе, я скажу ей, что её папа любит её.
   Я почти ничего не видел от слез. Мне нечего было ответить девочке. Я коснулся её плеча, попробовал сказать ей, что она не умрет и скоро поправится. Но слова застряли у меня в горле. Я поцеловал её в лоб и присоединился к доктору, который наклонился над лежавшим на кровати ребенком в другом углу.
   Лишь покинув палату, я успокоился настолько, что мог собраться с мыслями и заговорить. Я повернулся к доктору и спросил:
   - Если бы эта девочка была вашей дочерью, куда бы вы её направили для лечения?
   Доктор одновременно удивился и растрогался, увидев, как на меня подействовало увиденное.
   - Ваше превосходительство, она получает здесь максимум внимания. Но наши возможности...
   Я поднял руку, останавливая его.
   - Я понимаю все ваши трудности, доктор, и не собираюсь критиковать вас и вашу работу. Я уверен, что вы делаете все возможное. Но ответьте мне на мой вопрос. Куда бы вы её направили?
   - Не знаю, - честно признался доктор. - Можно поискать частную клинику, но это стоит очень дорого. Я бы...
   Я снова прервал его.
   - В таком случае, окажите мне услугу, найдите клинику для этого ребенка. Неважно, сколько это будет стоить. Счета будете посылать мне.
   Мое решение было необдуманным и поспешным, я не знал, как к этому отнесется Саддам, но надеялся, что он будет снисходителен. В любом случае, если мне придется платить самому, я это сделаю.
   Мы посетили ещё несколько палат, где меня ждали такие же душераздирающие сцены, но теперь у меня уже не хватило духу беседовать с детьми. Все равно всех спасти мне не удастся.
   - Какие у вас ещё проблемы? - спросил я доктора.
   - Почти все, которые существуют в нынешнее время. Такое распространенное заболевание, как язва двенадцатиперстной кишки, становится смертельным, потому что у нас нет лекарств для его лечения. Не хватает антибиотиков. Резко возросло количество несчастных случаев на дорогах. Палата с жертвами дорожных происшествий переполнена до отказа.
   Покидая больницу я был полон решимости сделать все, что в моих силах. Это же я и сказал Хашиму на обратном пути во дворец.
   - И что конкретно ты сделаешь, Микаелеф? Больницам по всей стране нужны деньги, капитал, который не в силах собрать один человек. Если бы Саддам пожертвовал все свое богатство на систему здравоохранения, это было бы малой частью того, что следует туда вложить.
   Поддерживать какую-либо связь с Софи, было бы невозможно без помощи Латифа и Абдуллы. В начале года мне сообщили, что она сейчас в Нью-Йорке, и я был рад узнать, что у неё все благополучно. Когда мы встречались с Латифом, я передавал ему письма для нее, и иногда, несмотря на риск, она тоже передавала весточки о себе. Если бы мое письмо попало в чужие руки, это была бы верная смерть. Я не знал, как попадают письма из Багдада в Нью-Йорк и обратно, но предполагал, что у Латифа есть контакты в некоторых иностранных посольствах, действующих в Багдаде.
   Ее письма вселяли в меня надежду, что она приходит в себя после того, что ей пришлось пережить. Прошло два года после её отъезда и мне очень её не хватало, но я утешал себя тем, что она здорова и в безопасности. Ее письма, как всегда, были теплыми и нежными и вселяли в меня надежду на то, что она по-прежнему любит меня.
   После долгого перерыва позвонил Абдулла, и, как было условлено, я поехал в город следующим вечером. Приехав за полчаса до захода солнца, я медленно прогуливался, стараясь не вызвать подозрение. Но время шло, и я стал беспокоиться. Прождав два часа, я вернулся домой.
   Я был уверен, что выполнил все, о чем мы договаривались, и теперь тревожился, что произошло что-то серьезное. Если Латиф и его товарищи арестованы, а похоже, так и случилось, тогда мне следует побеспокоиться и о своих делах. Кому ещё Латиф сказал о моем существовании? Откроется ли мое участие? Латиф для конспирации стал Мохаммедом, но это едва ли могло служить защитой. В госбезопасности большие специалисты, умеющие выбивать информацию. Даже если о моей связи с ними и не узнают, я не сомневался, что Саддам вспомнит о своих подозрениях.
   Я пребывал в полном неведении, пока наконец через неделю мне не позвонил Абдулла.
   - Я сегодня позвонил брату, - сказал он после ничего не значащих фраз. Мне было известно, что у Абдуллы были сестры и сын.
   - Я звонил несколько раз, но он мне не ответил. Тебе не кажется это немного странным, Миклеф?
   - Возможно, - ответил я. - Может, он чем-то занят. Попробуй позвони еще.
   И снова меня охватила тревога за судьбу Латифа. Прошло несколько недель, на звонки Абдуллы никто не отвечал. При его последней попытке обнаружилось, что линия отключена. Я был лишен какой-либо возможности навести справки по официальным каналам. Теперь я уже испытывал настоящий страх, что Латиф и его друзья мертвы. Все изменил разговор с Хашимом, заставивший меня поверить, что он ещё жив.
   После смерти отца Хашима, мы как-то сблизились, хотя и не вспоминали о наших с ним разговорах о муках совести.
   На следующий день после звонка Абдуллы я не видел Хашима все утро, пока он наконец не пришел в Черный кабинет.
   - Хорошо, что ты сегодня вообще пришел, - заявил я ему. - Попьем чайку перед уходом домой.
   Хашим улыбнулся, но было видно, что мысли его заняты чем-то более серьезным.
   - Я только что из тюрьмы Абу Граиб. Допрашивал арестованного, который, судя по всему, замешан в покушении на президента несколько месяцев назад. Поскольку я был свидетелем покушения, меня попросили уточнить некоторые детали.
   - И что произошло?
   Хашим посмотрел на меня.
   - Это было довольно неприятно, Микаелеф. Ты помнишь наш разговор, после похорон моего отца?
   - Конечно, - ответил я.
   - Тогда я не стану тебе лгать. Я и раньше участвовал в допросах. Я делал с людьми такое, что мне искренне стыдно. Но я верил, что это нужно. Я никогда не получал удовольствия от этого, как другие... как мои товарищи офицеры.
   Да, смерть отца сильно повлияла на Хашима. После похорон отца он впервые допрашивал арестованного, и ему было явно не по себе.
   - Он умер? - спросил я.
   - Нет, - ответил Хашим, тяжело вздохнув. - У него есть информация, которая нужна госбезопасности. Они, конечно, потом убьют его, но не сразу.
   - Как его зовут? - небрежно спросил я.
   - Как зовут? - удивился Хашим. - Какое значение имеет его имя?
   - В общем, никакого, - быстро сказал я. - Но он человек. У него есть семья.
   - Да, конечно. Я уверен, что есть, но я не знаю его имени. Он, правда, говорил что-то, что позабавило всех, но я не понял, что все это значит. Он был привязан к стулу, и один из охранников загонял ему булавки под ногти. Его лицо и руки покрывали ожоги от сигарет, и он был зверски избит с головы до пят. Он был почти без сознания, но в нем все равно чувствовалась такая враждебная сила и... достоинство. При всем моем опыте, я редко встречал таких людей.
   - Что он говорил, Хашим? - снова спросил я, не желая больше слышать о муках, которые терпел этот бедняга.
   Хашим задумчиво посмотрел на меня, видимо, гадая, чем вызвана моя настойчивость.
   - Его спрашивали, как называется его организация и кто её лидер. Один из офицеров плюнул ему в лицо и спросил, кого бы они посадили на место Саддама, если бы их покушение удалось. Арестованный ответил ему: "Мы посадили бы на его место кактус".
   Я насторожился.
   - Странный ответ. - Я пытался сдерживать себя, как мог, голос мой был ровен. - Как ты думаешь, что он имел в виду?
   Снова глаза Хашима в раздумье остановились на мне.
   - Мы пока ещё не знаем. Но я уверен, что мои коллеги дознаются в конце концов.
   Думая, как спасти Латифа, я приходил в отчаяние. Я не сомневался, что вскоре они его убьют (с моим или без моего невольного участия), но, как я ни старался, никак не мог придумать план, который хотя бы отдаленно давал надежду на успех. Хашим иногда принимал участие в допросах человека, которого я про себя называл Латифом. Временами я подумывал привлечь к этому Хашима, но в то же время боялся рисковать. Он разочаровался в самом себе, а не в режиме Саддама и едва ли согласится оказать помощь его врагу.
   Я почти покорился судьбе и смирился с мыслью, что я бессилен что-либо сделать, как вдруг Хашим принес мне новость, с одной стороны подтверждающую, что человек, арестованный два месяца назад действительно Латиф, а с другой - вселившую в меня надежду, что появилась возможность устроить ему побег.
   - Ты помнишь заключенного, о котором я тебе говорил несколько недель назад? - спросил меня Хашим. - Того, который поразил меня своей стойкостью духа?
   Первое, о чем я подумал, - что Хашим скажет мне о смерти Латифа.
   - Того, кто подменил бы Саддама кактусом? - переспросил я.
   - Да. Я видел его сегодня утром. Его перевели в другую тюрьму.
   Обрадованный тем, что Латиф жив, я все же призадумался, зачем Хашим рассказывает мне это.
   - Ну и что? - спросил я.
   - Его допрашивают вот уже сколько недель, но они так и не сломили его. Это какой-то необыкновенный человек.
   Я едва удержался, чтобы не сказать: "Я знаю", но я не собирался рисковать жизнью.
   - Они не убьют его до тех пор, пока не вытянут все сведения.
   - Сколько же это продлится?
   - Сколько можно идти по пустыне, Микаелеф? Думаю, что осталось недолго. Его переводят в Самар.
   У меня кровь застыла в жилах, когда я услышал слово "Самар". Ванны с серной кислотой и казнь Муллы были ещё свежи в моей памяти. От ужаса, что Латифа тоже ожидает такой конец, я просто оцепенел.
   - Через час после того, как его туда привезут, он уже будет мертв, промолвил я, не в силах скрыть свой ужас. - Когда же его отправляют?
   - Завтра, вместе с другими шестью заключенными курдами. Ты слышал о Самаре? Это не простая тюрьма.
   - Я был там. - И я рассказал о своем знакомстве с Удаем.
   - Тогда ты догадываешься, какая судьба ждет Мохаммеда?
   - Кого? - переспросил я, не сразу вспомнив, что это вымышленное имя Латифа.
   - О, так его зовут. Мы больше ничего о нем не знаем, кроме того, что он коммунист и связан с тайными организациями, действовавшими против Саддама.
   Это было окончательное подтверждение того, что заключенный, о котором рассказал мне Хашим, - Латиф.
   В последнее время Хашим часто подвозил меня домой. Он жил всего в трех километрах от меня. В тот вечер, когда он подвез меня до моего дома, я впервые пригласил его к себе. События дня явно тревожили его, и я решил, что ему компания не помешает. Он с удовольствием согласился.
   Мы говорили какое-то время на общие темы, но вскоре разговор вернулся к допросам Латифа.
   - Я люблю свою службу, - сказал Хашим. - Мне кажется, я готов все сделать для Ирака, но я не вынес бы того, что досталось Мохаммеду. Как может человек переносить страшные мучения ради своих убеждений? Откуда такая сила и выдержка, Микаелеф?
   - Это вера, Хашим, - ответил я.
   - Вера? - воскликнул в недоумении Хашим. - Да ведь он коммунист! У него нет веры.
   - Коммунизм и есть его вера. Он готовил себя к тому, чтобы посвятить свою жизнь, даже принести её в жертву той цели, в которую верит. Эта вера не более фанатична, чем исламизм или христианство. Некоторые сказали бы так.
   - Возможно, - согласился Хашим. - Но я уверен, что им движет что-то большее. Этот человек мог бы многое рассказать. Я уверен в этом.
   - И все же, - сказал я равнодушно, - завтра он будет мертв.
   Хашим понуро опустил голову. Я смотрел на него и думал, что, возможно, он уже изменил свои убеждения. Он во многом изменился за последние несколько месяцев и, возможно, уже готов помочь мне спасти Латифа.
   Мне хотелось продолжить наш разговор, но постоянная мысль, что в доме могут быть подслушивающие устройства, заставляла меня быть осторожным.
   - Давай выйдем в сад и там поговорим, Хашим. Мне нужен свежий воздух.
   Он довольно охотно согласился. Сев на скамейку, я продолжил наступление.
   - Ты думаешь этот Мохаммед заслуживает смерти, Хашим? Мы оба прекрасно знаем, что завтра Мохаммеда медленно опустят в ванну с серной кислотой. Его мучения во время ареста были куда менее страшными, чем те, что ждут его перед смертью. Ведь это так будет? Твой отец одобрил бы это?
   Он резко повернулся ко мне, глаза его были полны слез.
   - Ради Аллаха! Что ты хочешь услышать от меня, Микаелеф? Должен он умирать в мучительной агонии? Нет, не должен. Справедливо ли, что такой мужественный человек должен заживо раствориться в кислоте? Нет и нет! Хашим встал и стал ходить, возбужденно жестикулируя. - Но что я могу поделать? Я ничего не могу. У меня нет возможности помочь Мохаммеду.
   Я спокойно сидел на скамье. Разговор почти достиг своей кульминации.
   - Главное в том, Хашим... помог бы ты ему, если бы была возможность?
   - Конечно, помог! Я горжусь им так сильно, что не нахожу слов. Я бы с радостью помог ему, если бы мог. Но я не могу ничего сделать!
   - Можешь, - тихо сказал я.
   Хашим резко остановился и посмотрел на меня с подозрением.
   - О чем ты говоришь?
   Я зашел слишком далеко, чтобы отступать. Если я ошибся в Хашиме, я заплачу за это жизнью. У меня не было выбора, и я пошел вперед.
   - Сядь, Хашим.
   Он сел, не сводя с меня глаз.
   - О чем ты говоришь, Микаелеф?
   Я глубоко вздохнул.
   - Настоящее имя человека, о котором мы говорим, не Мохаммед.
   Я чувствовал, как глаза Хашима прожигают меня насквозь.
   - Объясни! - приказал он.
   Сердце мое отчаянно колотилось, пока я набирался сил, чтобы продолжить.
   - Его настоящее имя Латиф Паша аль-Рабака.
   Хашим остолбенело смотрел на меня.
   - Откуда ты знаешь?
   - Он мой шурин.
   Сначала Хашим помолчал. А потом медленно покачал головой.
   - Да, братья аль-Рабака. Я помню, что читал о них в твоем досье. Латиф это старший брат, не так ли?
   - Да, самый младший, Абдулла, был убит во время покушения на Удая. Второй брат, Рафик, был застрелен в тюрьме аль-Карада несколькими неделями позднее.
   - А ты, Микаелеф? - спросил Хашим, несколько придя в себя. - Ты один из них?
   - Нет, - осторожно ответил я. - Не совсем. Но некоторые их идеи я разделяю.
   - Какие?
   - Я уже достаточно тебе сказал, Хашим. Сейчас твоя очередь. Ты сказал, что сделал бы что-нибудь, чтобы помочь Латифу, если бы мог. Ты также признавался мне, что после смерти отца тебя мучает совесть за то, что тебе пришлось делать на службе. Возможно, это тот случай, когда ты можешь искупить свою вину. Ты готов сделать это?
   Он не ответил. Какое-то время он сидел задумавшись. Хашим должен был сам принять решение, как далеко он готов пойти. Если он отступится от своих слов, я попаду в беду, а Латиф умрет.
   Наконец он встал.
   - Что ты хочешь, чтобы я сделал?
   Не скрывая своего облегчения, я подошел к нему, и мы обнялись. В его объятиях была некоторая скованность.
   - Спасибо, Хашим. Я никогда этого не забуду.
   Через час мы уже ехали на север от Багдада по направлению к Эрбилю. Поскольку Латифа перевозили в Самар вместе с шестью курдами, мы решили попросить помощи у курдских революционеров. Я предложил направиться в тот район, где некогда меня держали похитители, и прочесать всю местность, пока не найдем их. Хашим отверг мою идею.
   - Мы поедем в Эрбиль. Если ты будешь договариваться с курдами, то вынужден будешь принимать только их условия. Как зовут их лидера, с которым вы с Тариком Азизом встречались лет десять назад?
   - Ты знаешь об этом? - удивленно воскликнул я. - Ведь тебе тогда было лет пятнадцать?
   - Это я прочел в твоем деле, Микаелеф. Как его звали?
   - Мохамед Махмуд.
   - Отлично, мы направимся прямо в штаб Патриотического союза Курдистана в Эрбиле и найдем там этого Мохамеда Махмуда.
   В это время попасть в Эрбиль прямым путем было невозможно, потому что он находился в центре свободной зоны. Хашим связался с одним человеком в Багдаде, который был контрабандистом и проводником между центром Ирака и северными территориями. Служба госбезопасности всегда пользовалась его услугами, когда кого-нибудь надо было переправить через границу между зонами. После того как Хашим заплатил ему, он дал нам план безопасного маршрута в Эрбиль. Патриотический союз Курдистана был легальной организацией, но было бы наивно полагать, что она не имеет контактов с курдскими революционерами.
   - Мы доберемся туда уже поздно ночью, Хашим.
   Он криво усмехнулся.
   - Они тоже повстанцы, Микаелеф. Ночь их лучший друг. Если мы хорошенько постучим, нам обязательно откроют.
   Пока мы ехали, я подробно рассказал Хашиму о своих отношениях с Латифом и как, после убийства жены и детей, понемногу стал помогать ему. Хашим задавал мне много вопросов, и я постарался честно ответить на них. Мне необходимо было безусловное содействие Хашима, и если он вел какую-то игру, я уже подписал себе смертный приговор.
   Через четыре часа мы пересекли границу зоны и вскоре были уже в Эрбиле. Хашим тут же направился к штабу ПСК.
   - Ты знаешь, где он находится? - удивился я.
   - Не будь наивным, Микаелеф. Ведь я обязан это знать по долгу службы.
   Когда мы подъехали к низкому бетонному зданию, я удивился, увидев открытые двери. Мы смело туда вошли, и нас встретил какой-то служащий. Когда я снял свою фальшивую бороду, он безмерно удивился и чуть не поперхнулся, "узнав" мое лицо. Это уже было мне знакомо.
   - Пожалуйста, успокойтесь, - сказал я. - Я не Саддам Хусейн.
   Но человек, обернувшись, закричал кому-то:
   - Ахмад, Ахмад! Иди поскорее сюда.
   Появился ещё один служащий, помоложе. Он тоже был потрясен, увидев меня.
   - Пожалуйста, прошу вас! - взывал я к ним. - Выслушайте меня внимательно. Я не Саддам Хусейн.
   Но они оба застыли на месте с перепуганным видом и вытаращив глаза.
   - Ни я, ни этот господин не вооружены, - торопливо объяснял я им. Мы приехали к вам как друзья. У меня важная информация для Мохамеда Махмуда. Попросите его как можно скорее выйти к нам.
   - Что за игру вы затеяли? - наконец спросил тот, что помоложе, придя в себя. Голос его был груб и резок. - Кто вы, если не Саддам?
   - Я объясню это Мохамеду. Прошу вас, передайте, чтобы он вышел к нам.
   Никто из сотрудников не сдвинулся с места. Я снова попробовал убедить их.
   - Посадите нас в хорошо запирающееся помещение. Заприте надежно! Поставьте охрану у двери, если это нужно. Делайте, что хотите, но позовите сюда Мохамеда.
   Наконец, молодой человек начал действовать.
   - Прошу, пройдите вот сюда, - сказал он, и мы последовали за ним по короткому коридору в небольшую комнату без мебели. Не говоря ни слова он закрыл дверь и повернул ключ в замке. Мы с Хашимом сели на пол и стали ждать.
   Прошло два часа, прежде чем наконец явился Мохамед. Я мысленно уже придумал небольшую речь, чтобы напомнить нашу первую встречу. Я мог бы и не стараться. Стоило ему войти и увидеть меня, он сразу меня узнал.
   - А, человек, который заменит Саддама! Я думал, что именно ты им станешь. - Он обнял и расцеловал меня. Я совсем не был готов к такому приему.
   - Значит, вы знали, что я не Саддам? - спросил я немного растерянно.
   - Это было впечатляющее представление! Когда мы встретились впервые, я ничего не подозревал. А потом, помню, кое-что смутило меня. Вот почему я попросил тебя выпить со мной. А когда ты ушел, я уже все понял. У тебя взгляд не тот, что у Саддама, ты был слишком говорлив, даже трезвый. Саддам всегда раздражающе молчалив на таких встречах. Да он и не согласился бы на встречу со мной один на один. Тебе ещё повезло, что ты так долго играешь эту роль. Да и уши у тебя другой формы.
   - Уши?
   - Да. Они не слишком отличаются, но мочки поменьше, чем у Саддама, и сильнее торчат. - Он добродушно рассмеялся, видя, что я смущен. - Я очень наблюдательный.
   Помню, что когда-то мои уши тоже обсуждались, но их строение поменять не так просто, да и разница была едва уловимой. Но мы ошиблись.
   - Как мне тебя называть? - спросил Мохамед.
   - Микаелеф.
   - Ты христианин?
   - Нет. - Этот вопрос мне часто задавали. - Моя мать была христианкой, а это имя её отца.
   - Ты знаешь, что отца Тарика Азиза тоже звали Микаелеф? - спросил Мохамед.
   - Да, мне однажды об этом сказали.
   - А это кто с тобой? - Мохамед кивком указал на Хашима.
   - Хашим Мушур. Он мой друг.
   - Саддам, конечно, понятия не имеет где вы находитесь?
   - Конечно, нет, - ответил я, считая вопрос неуместным.
   Мохамед с приветливой улыбкой повернулся к Хашиму.
   - Интригующая история. Человек, столько лет успешно изображающий из себя Саддама Хусейна, вдруг приезжает ко мне с важной информацией. И то, что он приезжает в компании офицера госбезопасности, интригует ещё больше. Давайте найдем более приятное место и вы расскажете, что вас привело ко мне.
   Как он догадался, что Хашим служит в госбезопасности, осталось тайной, которой он не пожелал с нами поделиться.
   Мы прошли за ним в небольшой кабинет. Он сел за свой письменный стол, заваленный бумагами, а мы устроились на расшатанных стульях. Я рассказал Мохамеду всю свою историю, начиная с 1979 года. Я говорил не останавливаясь по меньшей мере час. Мохамед ни разу не прервал меня, порой только что-то уточняя. Закончил я рассказом о перевозке арестованных, которая произойдет на следующий день. После этого я попросил Мохамеда спасти Латифа.
   - Среди пересыльных есть курды? - спросил он.
   - Да, должно быть шесть человек.
   - Тогда мы поможем, - сказал он. - Враг моего врага - мой друг.
   - Вы доверяете нам? - удивленно спросил Хашим.
   - Мы наведем справки. Есть доля вероятности, что вы готовите нам ловушку, но мы согласны рискнуть. На всякий случай примем кое-какие меры предосторожности, в этом вы можете не сомневаться.