Рамадан Микаел. Тень Саддама Хусейна

   Во время выступления по телевидению Саддам жестко предупредил Израиль о том, чего следует ожидать, если они будут продолжать действия против Ирака. Он заявил, что Израиль хочет развязать ядерную войну.
   - Израиль угрожает нам ядерным оружием! - гремел он. - Клянусь Аллахом, если это произойдет, - мы отомстим. У нас достаточно оружия для того, чтобы начать войну, от которой половина Израиля исчезнет в ядовитом облаке! - Саддам имел в виду новое бинарное оружие - нервно-паралитический газ.
   На Западе в основном показывали ту часть его выступления, где Саддам говорил о химическом оружии, "в ядовитом облаке которого исчезнет половина Израиля". То, в каком контексте было это сказано, игнорировалось.
   Через несколько месяцев внимание в регионе переключилось с проблем Ирака и Израиля на ухудшение отношений с Кувейтом. Эта проблема уходит своими корнями в прошлый век, когда Британия впервые попыталась отделить Кувейт от Оттоманской империи. Когда империя распалась в 1918 году, Ирак стал новым образованием, под управлением Британии, которая сразу объявила Кувейт отдельным субъектом. Однако границы его никогда не признавались ни одним правительством Ирака. Сам Ирак был поделен на три административных региона: аль-Мавсил, Багдад и аль-Басру, и далее разбит на восемнадцать провинций. Кувейт был провинцией в регионе аль-Басра, задолго до появления самого Ирака как государства, и поэтому Саддам называл Кувейт "девятнадцатой провинцией".
   Однако сейчас на ирако-кувейтские отношения в основном влияли экономические вопросы, а не территориальные и переговоры между двумя странами крутились вокруг четырех основных позиций.
   С момента окончания войны против Ирана Саддам отчаянно поднимал разрушенную экономику. Это происходило преимущественно из-за искусственно сниженной цены на нефть, - единственно важной статьи экспорта и источника дохода Ирака. Кувейт, имевший существенные квоты на повышение производства нефти в результате соглашений ОПЕК, имел большие инвестиции в связи с нефтеперерабатывающими производствами в других странах и таким образом мог компенсировать недостаток статей экспорта коммерческой выгодой: цена на нефть могла быть ниже. Однако, снижая цены на нефть, Кувейт подрывал программу по восстановлению экономики Ирака, и Саддам настаивал, чтобы цена на нефть не понижалась, при необходимости удерживаясь насильно.
   Во-вторых, во время войны Кувейт выделил Ираку помощь в размере четырнадцати миллиардов долларов. Это была огромная сумма, но в свете уязвимости страны для иранского вторжения, это были вполне реальные деньги. Разумеется, некоторые иронично называли это "защитными деньгами". В январе Саддам потребовал ещё десять миллиардов и был взбешен, когда Кувейт ответил повышением военных займов. Саддам заявил, что если Иран не будет побежден, такая страна, как Кувейт, прекратит свое существование. Он требовал списать долги.
   В-третьих, Саддам обвинил Кувейт в похищении нефти более чем на два миллиарда долларов во время войны с Румалийского нефтяного поля, часть которого, как всем было ясно, находилась на иракской стороне границы. Кувейт сделал это, просверлив угловые скважины со своей территории. Это особенно уязвляло Саддама - оказывается, Кувейт использовал иракскую нефть для подрыва иракской же экономики.
   Наконец, Саддам давно требовал разрешения построить на островах, принадлежащих Кувейту, военные базы. Кувейт решительно отказывался от этого даже в разгар войны с Ираном, не сомневаясь, что Ирак, построив эти базы, так и останется на этих островах. Также Саддам планировал соорудить порт, прорыв каналы вокруг островов. Глубоководный порт в Заливе дал бы Саддаму прямой и удобный доступ в открытое море для его нефтяных танкеров и позволил бы ему перевести флот, стоявший на якоре у берегов Иордании, в родные воды.
   Несмотря на такие категоричные заявления, ответ руководителей Кувейта на запросы Саддама был достаточно мягким. Они были готовы отсрочить платеж или действительно списать его при условии, что Ирак определит границы между двумя странами. Они предложили ещё один заем, в пятьсот миллионов долларов, и были готовы согласовывать с ОПЕК квоты на нефть так долго, как это понадобится. Также у них не было возражений против небольшого повышения цен на нефть. Большинству арабов казалось, что соглашение не за горами. Увы, в последующие месяцы ситуация ухудшилась.
   Похоже, кувейтцы не собирались идти в своих действиях дальше разговоров, и к концу июля терпение Саддама кончилось. На встрече в Рийяде он, через своего вице-президента Иззата Ибрагима, объявил, что время для слов кончилось, и приказал, чтобы Кувейт немедленно удовлетворил его претензии. Кувейт вновь никак не отреагировал, и Саддам подумал, что его дурачат и оскорбляют. Потеря лица для араба, какое бы положение он ни занимал, неприемлема. Саддам этого простить не мог.
   Заявив, что Кувейт идет на поводу у Соединенных Штатов, Саддам обвинил эмира Кувейта в беззастенчивом использовании экономической слабости Ирака. Кувейтский посол в Ираке пытался использовать все дипломатические ухищрения и извинения, но Саддам был неумолим. Он не имел не малейшего желания сотрудничать или искать компромисс.
   Когда Иззат Ибрагим вернулся в Багдад с пустыми руками, Саддам начал готовиться к вторжению. Изначально он хотел захватить только кувейтскую часть Румалийского нефтяного поля и острова аль-Варба и аль-Бубиян. Однако он был в ярости из-за неуступчивости эмира Кувейта. В гневе он решил захватить весь Кувейт. Он полагал, что, сделав это, он одним махом решит все экономические проблемы Ирака. За неделю Саддам подвел восемь дивизий, состоявших примерно из ста тысяч человек, к кувейтской границе. Мир полагал, что Саддам блефует. Всем предстояло убедиться, что это не так.
   В два часа утра второго августа Саддам приказал своим войскам, которые находились около аль-Басры, войти в Кувейт. Не было даже никаких намеков на сопротивление, и через три часа столица была взята. Население Ирака ликовало. Позже, в этот же самый день, мы с Хашимом и кузеном Саддама Али-Хасаном аль-Мажидом, который был теперь новым правителем "девятнадцатой провинции" Ирака, ехали по дороге в Кувейт. На мне уже были мои темные очки и одна из пышных фальшивых бород, используемых для подобных случаев.
   Во время нашего путешествия Али заинтриговал меня, сказав, что наша "победа" будет отмечаться не только в Багдаде, но и в Тегеране. Заметив, что я в недоумении, Хашим объяснил:
   - Али имеет в виду решение Саддама репатриировать иранских военнопленных.
   - Война закончилась два года назад, - сказал я, не понимая, что имеется в виду. - Их, наверное, совсем немного.
   Али улыбнулся:
   - Ну да, немного, не больше семидесяти тысяч.
   Я чуть не упал, но Хашим взглядом предостерег меня от развития этой темы. Меня пугало присутствие Али. Я не сомневался, что Саддам приказал ему оказывать кувейтцам то же "уважение", какое он демонстрировал курдам.
   Мое прибытие не афишировалось. Саддаму нужно было, чтобы я подменил его, но поскольку лидеры большинства арабских государств беседовали с ним часами по телефону, то его настоящее местоположение было хорошо известно, и мне было приказано просто наблюдать за обстановкой.
   Кувейтский эмир проводил уик-энд вместе с семьей на прибрежном курорте возле аль-Ахмади, когда иракские танки въехали в страну. Как только он получил известие о вторжении, он устремился в Рас аль-Хафи, что в тридцати километрах от границы с Саудовской Аравией, перед тем, как отправиться в аль-Таиф около Джидды, на побережье Красного моря.
   Множество кувейтцев воспользовалось транспортом королевской семьи. Ходили слухи об огромных суммах, в панике переведенных в европейские банки. Саддам получил разведданные, что почти десять миллиардов долларов было переведено из района Залива в первую неделю вторжения. По-видимому, Европа была настолько перегружена кувейтскими динарами, что банки отказывались принимать их, и многие состоятельные арабы временно оказались почти бедняками, поскольку их кредитные карты стали неплатежеспособны. Даже в Египте динар скакнул вниз чуть ли не в двадцать пять раз по сравнению с довоенным уровнем.
   Прибыв в Кувейт-Сити, блистая своей бородой и темными очками, я наблюдал через затемненные стекла ликующие войска и подавленных кувейтских граждан. Мы направлялись во дворец Сеифа, где эмир планировал повести свой рабочий день. На некоторое время пришлось остановиться, поскольку дорогу пересекали артиллерийские войска. Внезапно разверзся ад. Сзади нас взорвался грузовик, и сила взрыва подняла нашу машину в воздух. Когда мы приземлились, мои ноги пробили ветровое стекло, и я очень сильно порезался. Выяснилось, что бомбу подложили участники Кувейтского Сопротивления, очень неорганизованное объединение, которое не волновало то, что за каждого погибшего иракского солдата будет казнено пять кувейтцев. Эта бомба разрушила несколько магазинов и ранила нескольких солдат, двое из которых погибли. Это обрекло на смерть по крайней мере десятерых ни в чем не повинных кувейтцев.
   Помимо нескольких глубоких порезов на ногах я ещё был серьезно помят, но ранен не был, однако мои темные очки и борода пропали. Хашим, который совершенно не пострадал, замаскировал меня своим пиджаком так, чтобы во время последовавшей неразберихи узнать меня было невозможно, и через несколько минут меня уже подвозили к госпиталю аль-Адид на юге города. Там меня положили на носилки и предоставили местному доктору Арефу Хасану.
   Хашим сказал Арефу, что я близкий родственник Саддама и со мной следует обращаться как с самим президентом. Ареф, пожав плечами, согласился.
   - Не волнуйтесь, - сказал он спокойно. - Я отношусь ко всем своим пациентам, как если бы они были особами королевской крови.
   В его тоне промелькнуло некоторое легкомыслие, но его улыбка обезоруживала, и я жестом руки остановил Хашима, который хотел вмешаться.
   - Пускай доктор делает свою работу, - сказал я.
   Когда он закончил, сестра убрала все окровавленные тампоны, и Ареф повернулся к Хашиму:
   - Скажите президенту, что его кузен в порядке, но сильно помят. Он нуждается в отдыхе.
   - Насколько долгом? - спросил Хашим.
   - Я не могу точно сказать. Возможно, на несколько дней.
   Хашим подошел ко мне и сказал вполголоса:
   - Здесь ты в безопасности. Это не самый загруженный госпиталь в Кувейте. Около твоей двери будет поставлена охрана, и я буду навещать тебя каждые несколько часов.
   Затем он повернулся к Арефу:
   - Надеюсь, доктор, мне нет нужды объяснять, что кроме вас и сестры никому не разрешается входить в эту комнату. Это означает, что вам придется совершать обходы, жертвуя сном, но альтернативы нет.
   - Я понимаю, - ответил Ареф. - Это не проблема. Я здесь все время.
   На следующий день, осматривая мои порезы, Ареф начал беседу.
   - Как давно ты представляешь Саддама?
   - О чем ты? - спросил я в ответ, потрясенный прямотой вопроса.
   Он пожал плечами:
   - Если ты желаешь продолжать притворяться - дело твое. Я никому не скажу. Я просто подумал, что в такое трудное время тебе хочется поговорить об этом.
   Он так доброжелательно это предложил, что я не видел особого смысла лгать ему.
   - Как ты узнал? - спросил я.
   - А почему же ещё ты здесь? Ты - кузен Саддама и очень похож на него. И я никогда не слышал о твоем существовании. А также твой нос подвергся пластической операции. Не требуется какой-то особой смекалки, чтобы догадаться, что Саддам использует тебя для замещения.
   Его логика была настолько безупречной, что мне не пришлось переубеждать его.
   - Ты действительно его родственник? - спросил он.
   - Нет, - ответил я. - Я был учителем в Кербеле. Саддам услышал обо мне от моего зятя, который служил в мэрии Багдада.
   - Счастливый для тебя день, правда?
   - Некоторые так думают.
   Ареф взглянул на меня:
   - А ты - нет?
   - Доктор, я образованный человек, но мне нужно немного. Работа на Саддама разрушила мою жизнь, но я не могу вам об этом рассказать. В любом случае, нам не стоит это обсуждать. Это небезопасно для нас обоих.
   Наш разговор прервался на время, пока Ареф накладывал свежую повязку на мою ногу, но когда он завершил свою работу, я снова почувствовал желание освободиться от груза своих воспоминаний. В конце концов я рассказал Арефу все о моей ситуации и о природе моей теперешней деятельности. Он был хорошим слушателем, но не мог дать никакого совета.
   Во время пребывания в госпитале я познакомился с медсестрой, с каждым днем мы сближались с ней все больше и больше, и я почувствовал, что она стала мне близким другом.
   Медсестра, Софи Хамед, была американкой из Красного Полумесяца, мусульманского подразделения Международного Красного Креста, и находилась здесь гораздо дольше многих своих соотечественников. Настоящее её имя было Сафа аль-Хамед, и хотя она родилась в Багдаде, выросла в Нью-Йорке, после того, как её семья бежала из Ирака в феврале 1963 года, в начале Баасской революции. В первый день после переворота более 2000 граждан Багдада было убито в уличных боях между баасистами и коммунистами. Отец Софии был коммунистом и, опасаясь за свою семью, той же ночью покинул Ирак. Я не мог не заметить параллелей между Амной и Софи. Я был уверен, что Софи, хотя она и американка, можно доверить мой секрет, и мы провели много часов, обсуждая вместе с ней различные варианты действий. Она доказывала, что надо быть сумасшедшим, чтобы возвратиться в Багдад, и вместо этого я должен использовать создавшуюся возможность, чтобы ускользнуть из цепкой хватки Саддама и его семьи.
   - Ты убежден, что Удай хочет убить тебя, - настаивала она, - и при этом надеешься, что удача никогда не отвернется от тебя.
   - Но у меня есть дела в Багдаде, - возражал я. - Я могу понадобиться моему шурину в любое время. Он должен знать, где меня искать.
   - Думаю, с ним можно связаться. Раз ты хочешь действовать против Саддама, то за пределами Ирака ты сможешь сделать гораздо больше.
   Чтобы избежать частых визитов Хашима, Ареф сказал ему, что я оказался в более тяжелом физическом состоянии, чем казалось сначала, и что мне нужно больше отдыхать. Софи продолжала убеждать меня не возвращаться в Ирак и как-нибудь отвлечься от моих горестей, но я достаточно скептически относился к её предложениям. Что удивительно, мой интерес к ней возрастал.
   Когда мое пребывание в госпитале затянулось, Хашим начал злиться. На десятый день он, наконец, стал настаивать, что мне необходимо ехать обратно в Багдад. Если мне предстояло сделать шаг в обратном направлении, то это нужно было делать как можно скорее. Когда Ареф пришел проведать меня, он сказал, что если я готов, то он может вывезти меня из госпиталя этой ночью и переправить в дом одного врача и его хорошего приятеля, чья семья уехала, когда в страну вошли иракцы. А потом можно уже было принимать меры для того, чтобы вывезти меня за границу.
   В сентябре Саддам объявил, что будет бомбить Израиль, если Соединенные Штаты войдут в Кувейт. Это означало больше, чем просто выпад в сторону Вашингтона, который, как полагало большинство арабов, заодно с Тель-Авивом. Саддам считал, что Израиль не сможет оказать сопротивление его силам, и надеялся таким образом изменить весь ход вторжения. Если бы начался арабо-израильский конфликт, ни одно арабское государство не могло бы остаться в стороне и не содействовать Саддаму.
   Между главами государств региона велись ожесточенные споры в поисках разрешения кризиса, но ничего придумать не удавалось. После того как армии Ирака не удалось захватить кувейтского эмира, Саддам заявил, что он готов приказать своим войскам выйти из страны. Похоже это было легче сказать, чем сделать, поскольку лидеры государств Ближнего Востока не очень хорошо поняли смысл этого заявления. Шли дни, недели, Саддам ожесточился.
   Было четыре часа утра, когда Ареф разбудил меня, сказав, что пора. Охрану моей комнаты отвлекли. Это сделала одна привлекательная молодая медсестра, которая попросила помочь ей поднять пациента, у которого начались "проблемы" по дороге в туалет. Через минуту я находился у заднего выхода из госпиталя. Софи уже ждала меня там.
   Через пятнадцать минут нас высадили около особняка в пригороде столицы. Нам было сказано не высовываться наружу не при каких обстоятельствах. Пищу нам должны были доставлять каждый день. Нас также обещали предупредить, когда подготовка нашего побега будет завершена.
   Последовавшие за этим четыре недели были самыми счастливыми в моей жизни. Сначала меня немного стесняло присутствие Софи. Но вскоре её американские манеры развеяли все мои комплексы. И как ни странно, мною понемногу начинала овладевать страсть. С того времени как Амна погибла, я в основном избегал женского общества. Но Софи была очень привлекательной женщиной, а я - нормальным мужчиной. На третий день нашего уединения неизбежное произошло.
   Я лежал на кровати, а она обрабатывала мои порезы на ноге, которые до сих пор немного кровоточили. Она нежно прикоснулась ко мне, снимая повязку, а затем наложила новую. Я не могу подробно рассказывать, что произошло потом, скажу только, что мы стали любовниками. Это было как прорыв огромной плотины. В последующие дни мы только и делали, что занимались любовью. В промежутках мы делились историями наших жизней. Я смеялся, как ребенок, и радовался исполнению всех моих сокровенных желаний, о которых раньше и не подозревал, даже с Амной.
   Софи, которой было слегка за тридцать, быстро рассеяла все мои опасения насчет разницы в нашем возрасте.
   - Ты не выглядишь на сорок восемь, - прощебетала она, а когда я глупо продолжал оплакивать это неудобство, она заставила меня замолкнуть способом обычным для женщин, который мне немного неловко описывать, поскольку я достаточно старомодный араб. Хотя это был, конечно, наиболее эффективный способ, после которого различие возрастов уже не играло роли.
   Ареф периодически посылал сообщения в наш дом. Из них следовало, что нам нужно ещё потерпеть. Требовалось время, чтобы организовать наш побег, поскольку иракские патрули сновали по всем дорогам. С Софи я был бы счастлив ждать вечно.
   Мы говорили о разных вещах - о хороших и не очень, и именно от Софи я узнал, что Саддам использовал тела убитых кувейтцев для того, чтобы решать проблему нехватки донорских органов в Ираке.
   - Не может быть! - с трудом выдохнул я. - Ты, наверное, ошибаешься.
   - Нет, - твердо ответила она. - Тела доставляли в больницу, и они выглядели так, что было ясно: их мучили перед смертью. Если поблизости не было квалифицированного иракского врача, то извлекать нужные органы приходилось местному хирургу. В начале войны многие сопротивлялись. Их расстреливали и вырезали их собственные органы, пока тела были ещё теплыми.
   Даже после стольких лет постоянного соприкосновения со зверствами режима Саддама, я не был готов к подобным "откровениям".
   Мы спали после обеда, когда внезапно меня разбудил громкий стук в дверь. Я отодвинул засов, дверь спальни сразу распахнулась, и в комнату ворвалось полдюжины солдат. Не знаю, предали нас или мы были неосторожны. Солдаты прекрасно знали, за кем пришли; мое сходство с Саддамом не удивило их.
   Через несколько минут мы были одеты, нас вывели из дома и посадили в машину. Когда нас вывезли из города, я спросил офицера, который сидел между Софи и мной, куда нас везут.
   - В Багдад, - ответил он, не глядя на меня. - Пожалуйста, не разговаривайте больше.
   Через пять часов мы оказались в тюрьме. Нас с Софи разделили. Нам не позволили попрощаться. Когда её уводили, наши глаза встретились. Ее глаза гордо сверкали, и в то же время в них светилась её невысказанная любовь ко мне.
   Я думал, что больше никогда её не увижу.
   После трех с лишним недель одиночного заключения на полуголодном пайке однажды утром меня потащили на допрос во дворец к самому Саддаму. Я был уверен, что единственной причиной этого было намерение президента расправиться со мной лично. Когда меня привели к нему, я порадовался, что среди присутствующих не было Удая. Если мне предстояло умереть, я предпочел бы, чтобы это произошло не на глазах этого самоуверенного наглеца.
   Кроме Саддама, в комнате находилось ещё трое мужчин: Тарик Азиз, Иззат Ибрагим и Таха Ясим.
   У Тарика и Иззата был такой вид, словно им хотелось оказаться в это время где угодно, но только не здесь, но Таха, найдя себе местечко у окна, устроился поудобнее, будто приготовился получить удовольствие от предстоящего зрелища.
   Я стоял посреди комнаты, немытый, изголодавшийся и безумно усталый. Саддам сделал несколько шагов ко мне навстречу.
   - Ты просто непредсказуем! - заорал он, брызгая слюной мне в лицо, срывая на мне всю свою злобу и ярость. - Я не в состоянии понять того, что ты сделал! Это выше моего понимания!
   Он повернулся и зашагал по комнате, а затем опять подошел ко мне.
   - Ты был ничем, когда я нашел тебя! Ноль, пустое место. Я вытащил тебя из бедности, я дал тебе все: деньги, прекрасный дом, все, что ты хотел. Я считал тебя своим братом. Я отстаивал и защищал тебя, когда вся моя семья требовала, чтобы я избавился от тебя. "Он плохой человек, Саддам, - говорили они мне, - ему нельзя доверять". Но я отвечал: "Нет, вы просто не знаете его так, как знаю его я. Он хороший человек. Он верен мне". Теперь же, когда весь мир ополчился против меня, ты меня бросаешь!
   Хотя я уже смирился со своей судьбой, мне все равно стало страшно при виде его в таком гневе, я не мог ничего возразить ему и сказать хотя бы слово в свою защиту. Я приготовился безропотно сносить любую его брань.
   Он снова забегал по комнате и на этот раз, подойдя, придвинулся ко мне так близко, что даже коснулся меня своим носом.
   - Десять лет я был тебе другом, всегда в любых обстоятельствах помогал тебе. Если у тебя возникала какая-либо проблема, тебе стоило только сказать мне об этом, как проблема тут же исчезала. Скажи, разве это не так, разве это не правда?!
   Я молчал, не осмеливаясь поднять голову и посмотреть ему в лицо.
   - Скажи! - орал он на меня.
   - Это... правда, - наконец промолвил я, глядя в пол.
   - Конечно, правда! А ты? Единственный человек, кому я верил, единственный, кто был всегда рядом в нужную минуту, кто никогда мне не перечил и делал все, что я просил! И вот именно ты поступил со мной так! В тот момент, когда я окружен врагами, когда арабы, которых я считал своими друзьями, собираются вонзить мне нож в спину! Ты был единственным человеком в Ираке, на которого я мог положиться, в котором я был уверен, и вдруг ты решаешь взять месячный отпуск, чтобы переспать с какой-то шлюхой медсестрой!
   Сначала мне показалось, что я ослышался. Неужели это говорит Саддам? Я был слишком изможден, слишком слаб и плохо соображал.
   А затем Саддам вдруг начал тихо смеяться. Все, кто был в комнате с сомнением переглянулись, словно тоже не поверили своим ушам. Смех становился все громче, к нему уже присоединился Таха. Через минуту истерически хохотали уже все, кто находился в комнате, кроме меня. Я был все ещё слишком напуган, чтобы отважиться на что-либо большее, чем слабая улыбка.
   - Во имя Аллаха, - промолвил наконец Саддам. От смеха у него слезились глаза. - Мы настолько с тобой похожи, что это даже пугает меня. Кого еще, кроме нас с тобой, Микаелеф, потянет на эдакое, когда сам Сатана окружил нас тысячью соблазнов и в этом доме и везде. - Он посмотрел на Тарика. - Что мне делать с ним, Тарик? Скажи!
   - Я не уверен, что знаю, - тактично ушел от ответа Тарик, сам ещё не решив: защищать ему меня или обвинять.
   Саддам обнял меня.
   - Мне не доставило ни малейшей радости посадить тебя под замок, Микаелеф, - сказал он - но сейчас у нас трудные времена. И я должен был проучить тебя. Мне, как никогда, нужна сейчас твоя помощь, ты должен избегать соблазнов и думать только о той великой цели, которую нам поставил Аллах. Прошу тебя, обещай мне, что на это время ты упрячешь своего "шалуна" подальше в брюки.
   - Прости Саддам, - пообещал я с облегчением. - Этого никогда больше не повторится.
   - Ладно, ладно. Держись всегда поблизости. Мне нужны сейчас друзья.
   Мне показалось невероятным, что Саддам так просто поверил, что моя вина - всего лишь в самовольной отлучке по личным делам. Возможно, тут дело обстоит совсем иначе и он как бы дает мне пока право на презумпцию невиновности. Теперь, когда он в хорошем расположении духа, он даже захочет поделиться со мной, что он думает о моем поступке. Или я и вправду ему очень нравлюсь.
   - Ты сам знаешь, как я нашел тебя? - внезапно сказал Саддам.
   - До сих пор ломаю голову над этим вот уже три недели, - подхватил разговор я, чувствуя, как ко мне возвращается уверенность. - Но так до сих пор не додумался.
   - Я просто велел своим агентам заходить в каждый дом в городе, в поисках кого-нибудь из семьи аль-Сабах, если они ещё остались здесь. Шансов было мало, но все же они осматривали дом за домом. До твоего любовного гнездышка они дошли бы через неделю или около этого, если бы один палестинец, живший по соседству, не заметил, как собака возилась с тряпьем, которое ты выбросил на улицу. Он увидел окровавленные бинты и повязки и сказал об этом местному начальству. За домом несколько дней следили. А об остальном тебе самому нетрудно догадаться.
   Хотя мне стало известно об этом позже, причиной хорошего расположения духа Саддама в день моего допроса была очередная женитьба Саддама - его третьей женой стала Недхал Мохаммед аль-Хамдани. Она была управляющей департаментом солнечной энергии при министерстве индустриализации. Это был ещё один удар по принципам правящей партии.