Рассадин Станислав. В стране литературных героев

   Гена: Так кто же из троих, по-вашему, настоящий?
   Холмс А, и вы говорите о троих? Так я и думал... Молодой человек, должен вас огорчить. Вы идете по ложному следу.
   Гена: (он довольно беззастенчиво сваливает все на профессора - так не хочется ему осрамиться перед Шерлоком Холмсом). Это не я иду. Это вот он, Архип Архипыч!
   А.А.: Но почему же по ложному, мистер Холмс?
   Холмс Потому, что ключ от вашей тайны уже давно в моих руках. (Берет в руки перо, пишет.) Уотсон, будьте добры, наймите кеб, поезжайте вот по этому адресу и быстро возвращайтесь вместе с человеком, имя которого я вам здесь записал... Я ведь знаю вашу дырявую память.
   Уотсон Можете на меня положиться, Холмс. (Уходит.)
   Холмс Ну, господа, я думаю, Уотсон не заставит нас долго ждать. Не пройдет и нескольких минут, как перед вами предстанет подлинный прообраз господина Чацкого.
   А.А.: Позвольте усомниться в этом, мистер Холмс. Ваши заслуги известны, но нельзя же быть таким самонадеянным. Неужели вы в пять минут решите проблему, над которой наука бьется вот уже более столетия?
   Холмс (саркастически). Наука? Простите, я хотел бы знать, что вы называете наукой?
   И снова он не может выразить обуревающих его чувств (на этот раз сарказма и презрения к литературной науке) иначе чем в куплетах.
   Оставьте ваш самообман И не играйте в прятки. Наука ваша, как туман, В ней лишь одни догадки. Нет, нужно знать, как дважды два, Все стороны предмета. Нужна в науке голова Плюс дедуктивный метод.
   Гена: Вот это верно! Архип Архипыч, а я что говорил? Наука - вещь точная!
   А.А.: Ваш метод превосходен, мистер Холмс. Но в той науке, которой я посвятил свою жизнь, надо доверять не только логике, но и сердцу.
   Холмс (непреклонно). Если вы хотите заниматься наукой, ваше сердце должно быть в подчинении у головы... Впрочем, сейчас вы убедитесь в моей правоте. Я слышу, к дому подъехал кеб. Это Уотсон, который выполнил мое поручение, так как в кебе он не один.
   Гена: (выглядывая в окно). Да, с ним еще кто-то. Только как вы это угадали? Ведь вы даже не подходили к окну!
   Холмс Это азбука моей профессии. По стуку колес я понял, что в кебе-двое. Только и всего.
   Уотсон (входя). Я выполнил ваше поручение, Холмс. Хотя, признаюсь, это было нелегко: мой спутник всю дорогу говорил только стихами! И вообще вел себя крайне странно. Да, Уотсон выполнил поручение. С ним - какой-то молодой человек, в самом деле несколько странный. Говорит он возмущенно и напористо, но при этом соблюдает приподнятый, несколько даже высокопарный тон.
   Молодой человек Мы качества мои оставим, ради бога! Зачем я здесь, у этого порога? Зачем вы привезли меня сюда? Что нужно вам? Поверьте, господа. Ваш образ жизни мало мне пригоден, И от оков я должен быть свободен!
   Холмс (он скандализован). Каких оков? Уотсон, неужели вам пришлось воспользоваться наручниками?
   Уотсон Бог с вами, Холмс! Ничего подобного! Я же говорю, что этот молодой человек несколько странен.
   А.А.: Простите, что я вмешиваюсь, но, по-моему, он имеет в виду совсем другие оковы.
   Молодой человек (запальчиво). О да! Не создан я для жизни при дворе, К дипломатической не склонен я игре, Я родился с душой мятежной, непокорной, И мне не преуспеть средь челяди придворной!
   Холмс Успокойтесь, никто из нас и не собирается предлагать вам службу при дворе. Вас пригласили сюда для несколько иной цели. Садитесь, пожалуйста... Ну, господин профессор! Не напоминает ли этот господин вашего Чацкого?
   А.А.: Да, Альцест весьма близок Чацкому по своему характеру...
   Холмс (удивленно и несколько разочарованно). Альцест? Так вы с ним знакомы?
   А.А.: Конечно, знаком. Ведь это герой комедии Мольера "Мизантроп".
   Холмс Вы правы... (Торжественно.) Так вот, я утверждаю, что не кто иной, как Альцест, был прообразом вашего соотечественника Чацкого. И на этот раз вам придется иметь дело не с туманными догадками, не с сентиментальными предчувствиями, а с непреложными фактами. Факт первый. Этот молодой человек громогласно заявил о своем отвращении к придворной челяди, о нежелании льстить, прислуживаться. Не напоминает ли это похвальное высказывание слова Чацкого: "Служить бы рад, прислуживаться тошно"?
   Гена: (симпатии которого целиком на стороне Шерлока Холмса, восхищенно). Точно!
   Холмс Факт второй. Так же как вашего Чацкого, господина Альцеста окружающие называют за его прямоту в суждениях безумцем и даже глупцом...
   Альцест Тем лучше, черт возьми, мне этого и надо: Отличный это знак, мне лучшая награда! Все люди так гнусны, так жалки мне они! Быть умным в их глазах-да боже сохрани!
   Холмс Вот именно! Ну, господин профессор? Помните ли вы утверждение Чацкого, что в окружающем его обществе не странен только тот, кто на всех глупцов похож? Не близко ли оно словам Альцеста?
   Гена: Точно!
   Холмс И притом прошу заметить, что совпадения эти отнюдь не частного характера. Они определяют самую суть личности Чацкого и Альцеста. Впрочем, пойдем дальше. Факт третий. Памятны ли вам последние строки финального монолога Чацкого?
   А.А.: Еще бы! "Вы правы: из огня тот выйдет невредим, Кто с вами день пробыть успеет, Подышит воздухом одним, И в нем рассудок уцелеет..."
   Гена: (ему ужасно хочется понравиться Шерлоку Холмсу). Ой! Дайте дальше я! Я это учил!
   Холмс Прошу вас, молодой человек.
   Гена: (старательно декламирует). "Вон из Москвы! сюда я больше не ездок. Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету, Где оскорбленному есть чувству уголок!.."
   Холмс Достаточно, благодарю вас. А что вы скажете на этот счет, господин Альцест?
   Альцест (с жаром). А я, быв жертвою коварства и измены, Оставлю навсегда те пагубные стены, Ту бездну адскую, где царствует разврат, Где ближний ближнему-враг лютый, а не брат! Пойду искать угла в краю, отсель далеком, Где можно как-нибудь быть честным человеком!
   Уходит, независимо хлопнув дверью.
   Холмс Ну как? Похожи, не правда ли?
   Гена: Точно! Как это вы сумели?
   Холмс Я не был бы Шерлоком Холмсом, если бы не справился с этой пустяковой задачей.
   Уотсон Превосходно, Холмс! Но скажите, быть может, мы имеем дело с обратным влиянием? Возможно, русский переводчик комедии Мольера подчинился воздействию поэта Грибоедова?
   Холмс Я ждал этого вопроса, Уотсон. Нет! Текст монолога, который вы только что слышали, был переведен на русский язык поэтом Федором Кокошкиным в тысяча восемьсот шестнадцатом году. То есть за семь лет до того, как Грибоедов завершил работу над "Горем от ума"... Я мог бы, господа, представить вам еще восемьдесят четыре доказательства своей правоты, но они могут быть оценены по достоинству только экспертами-криминалистами. Уотсон, где ваш цилиндр? В Ковент-Гардене сегодня дают "Миннезингеров". Мы еще успеем ко второму действию.
   А.А.: Одну минуту, мистер Холмс.
   Холмс Как? Я вас не убедил? Вы не верите фактам?
   А.А.: Напротив. Вы проявили редкую осведомленность, и ваши аргументы безупречны. Но все-таки вы ошиблись.
   Уотсон Холмс?! Ошибся?!
   Гена: (ему стыдно за профессора). Ну-ну, Архип Архипыч, это уж вы чересчур... Шерлок Холмс не может ошибиться!
   А.А.: Да, там, где царствует одна логика, Шерлок Холмс не знает себе равных. Но тут ее недостаточно. Слов нет, Альцест в известной мере был предшественником Чацкого...
   Гена: Вот видите!
   А.А.: Да, таким же предшественником, как Чаадаев, Кюхельбекер, лорд Байрон. Каждый из них сыграл тут свою роль. Но главным прообразом Чацкого был совсем другой человек.
   Холмс (до этой поры он хранил оскорбленное молчание, но профессиональное любопытство взяло верх). Кто он? Назовите его.
   А.А.: Звали этого человека Александр Сергеевич Грибоедов.
   Холмс Как? Вы утверждаете, что Грибоедов изобразил в Чацком самого себя? (Иронически.) Да это сенсация!
   А.А.: Это не только не сенсация - это даже не новость для тех, кто понимает природу художественного творчества.
   Холмс Как вам кажется, ваш великий поэт Пушкин достаточно понимал эту природу?
   А.А.: Еще бы!
   Холмс Так вот! Пушкин утверждал, что между Грибоедовым и Чацким нет решительно ничего общего. Он уверял, что Чацкий гораздо глупее Грибоедова.
   А.А.: (с уважением). О, вы и это знаете... Ваша осведомленность удивительна для неспециалиста. Но тогда вам должно быть известно и другое. Ведь именно Пушкин говорил, что Чацкий кажется умным, потому что весь напитан мыслями Грибоедова, его остротами, сатирическими замечаниями. К этому надо добавить, что Грибоедов подарил Чацкому не только свой мощный ум, но и свое горячее сердце, всю боль своей души...
   Холмс (к нему вернулся его сарказм). Ах, сердце! Душа!.. Я уже говорил, что это не моя стихия. И все-таки я осмелюсь с вами поспорить. Не станете же вы утверждать, что Грибоедов мог сказать: "Чацкий-это я"?
   А.А.: Вам это кажется нелепостью? А между тем именно сейчас вы гораздо ближе к истине, чем когда бы то ни было. Знаком ли вам роман Гюстава Флобера "Мадам Бовари"?
   Холмс (сухо). Представьте, знаком.
   А.А.: А известно ли вам, кто был прототипом главной героини этого романа Эммы Бовари?
   Холмс Хотя я, как вы изволили выразиться, и неспециалист, но могу ответить вам совершенно точно. У меня хранится ее досье. Уотсон, передайте мне папку с литерой "Б"... Благодарю вас... Итак, прототипом Эммы была Адельфина Кутюрье. Это с непреложностью установлено трудами Госсэ, Дюбоска, Дюкена, Дюмениля, Роше и других. Некая Жоржетт Леблан предприняла специальное путешествие в город, где жила Адельфина Кутюрье, встретилась с ее служанкой, восьмидесятитрехлетней Августиной Менаж, и выяснила множество подробностей о жизни ее хозяйки...
   А.А.: Браво, мистер Холмс! Ваша эрудиция снова потрясла меня. Но известно ли вам, что была высказана и другая версия?
   Холмс Что вы имеете в виду?
   А.А.: То, что один мужчина - и притом довольно пожилой - во всеуслышание заявил: "Эмма-это я!"
   Холмс (расхохотавшись). Я не занимаюсь психическими расстройствами. Вот тут я действительно неспециалист.
   А.А.: Но человек, о котором я говорю, был совершенно нормален.
   Холмс Как же звали этого чудака?
   А.А.: Гюстав Флобер.
   Холмс Как? Сам автор романа "Мадам Бовари"?
   А.А.: Да, он! Как вы сами понимаете, мнение такого свидетеля мы не можем оставить без внимания... Поверьте, Флобер не для красного словца сказал: "Эмма - это я". Он действительно вложил в облик своей героини немалую часть собственной души, наделил Эмму своими сокровенными чертами, свойствами, особенностями. А уж Грибоедов еще с большим основанием мог сказать: "Чацкий-это я". Ведь Чацкий-то гораздо больше похож на своего автора, чем мещаночка Эмма на великого Флобера...
   Уотсон Не огорчайтесь, Холмс. Ваш промах даже нельзя назвать ошибкой. Часть истины вы приняли за всю истину. Только и всего!
   Холмс Вы правы, Уотсон. Репутации любого другого сыщика это маленькое недоразумение не повредило бы ничуть. Но для Шерлока Холмса оно непростительно! Впрочем, что ж! Этот случай будет мне уроком. Благодарю вас за него, господин профессор, и знайте, что мы с Уотсоном всегда к вашим услугам!
   Гена: Значит, вы не обиделись на Архипа Архипыча?
   Холмс Я? О, ничуть! (Пожимая профессору руку, торжественно.) Я умею ценить достойного соперника!
   Путешествие пятое
   Вторая ошибка Шерлока Холмса
   Комната профессора. Архип Архипович и Гена обсуждают маршрут своего очередного путешествия.
   Гена: (самым невинным тоном) Архип Архипыч, а по-моему, Шерлок Холмс все-таки на нас обиделся.
   А.А.: Ну что ты, он ведь умный человек!
   Гена: Да, а вы не обиделись бы на его месте? Он ведь до этого ни разу в жизни не ошибался! (Постепенно обнаруживает свой дальний прицел.) Как хотите, а я считаю, что мы с вами должны что-то сделать.
   А.А.: Что именно? Извиниться перед ним, что ли?
   Гена: Ну, не обязательно извиняться, а как-нибудь загладить...
   А.А.: (прекрасно понимая невысказанное желание Гены). Пожалуй, ты прав. Надо предоставить ему возможность взять реванш... Что ж, я не против. Тем более что это отчасти совпадает с моими планами...
   И вот наши герои снова на Бейкер-стрит. Холмс, вопреки предположениям Гены, ничуть не обижен Он - сама любезность. А может быть, он просто умеет скрывать свои чувства. Ну, а что касается доктора Уотсона, то он своих чувств скрывать не собирается и при каждом удобном и неудобном случае кидается в бой чтобы защитить безупречную репутацию своего великого друга.
   А.А.: Мы и на этот раз к вам по делу, мистер Холмс.
   Холмс Я вас слушаю.
   А.А.: У одного нашего знакомого унесли стул...
   Уотсон (с холодной яростью). По-моему, вам следовало бы знать, что мистер Холмс не занимается мелкими кражами!
   Холмс Полноте, Уотсон! Господин профессор не такой человек, чтобы беспокоить меня по пустякам. Если уж он решил обратиться ко мне из-за какого-то стула, значит, дело того стоит! (Профессору.) Прежде всего я хотел бы сам допросить пострадавшего.
   А.А.: Именно это я и собирался вам предложить.
   Квартира Авессалома Изнуренкова, персонажа романа Ильфа и Петрова "Двенадцать стульев" Звонок. Изнуренков открывает дверь. На пороге-Холмс, Уотсон, Архип Архипович и Гена.
   Изнуренков Ах, ах, высокий класс! Рад! Очень рад! Входите, прошу покорнейше садиться (Он делает рукой широкий приглашающий жест и сразу вспоминает, что сесть в его апартаментах гостям решительно не на что.) Ах, пардон! У меня тут было одно досадное происшествие. Забрали мебель, точнее, стул. Прекрасный стул старинной работы...
   Холмс (деловито). Это произошло в вашем присутствии?
   Изнуренков Я ему говорил, что он не имеет права! Но он не послушался... Да, я сознаюсь, я не платил за прокатное пианино восемь месяцев. Но ведь я его не продал, хотя сделать это имел полную возможность. Я поступил как честный человек, а они - как жулики. Забрали инструмент да еще подали в суд и описали мебель. А мою мебель нельзя описывать! Эта мебель - орудие производства! И стул-тоже орудие производства!
   Уотсон Вы видите, Холмс, это даже не кража! Явился налоговый инспектор и за неуплату забрал мебель. Дело более чем заурядное.
   Холмс Ах, Уотсон, неужели такое долгое знакомство со мной вас ничему не научило! Как же вы не поняли, что это был вовсе не налоговый инспектор, а ловкий аферист, прикинувшийся налоговым инспектором. Настоящий налоговый инспектор начал бы не со стула, а по крайней мере со шкафа...
   Уотсон Вы правы, как всегда. Но в таком случае я вас совсем не понимаю. С каких пор вы стали интересоваться вульгарными аферами?
   Холмс Терпение, Уотсон! Я чувствую, что одним стулом дело не ограничится.
   А.А.: Вы угадали, мистер Холмс. Точно такой же стул был изъят недавно у инженера Щукина. И еще один такой же стул пропал у его жены Эллочки, проживающей по другому адресу.
   Холмс Все понятно. Стулья будут исчезать до тех пор, пока в общей сложности их не окажется двенадцать.
   Гена: (потрясение). Как вы догадались?
   Холмс Ну, это ясно. Насколько я понимаю, все стулья из одного гарнитура. Следовательно, их должно быть двенадцать.
   А.А.: Ваша проницательность просто поразительна! Это действительно так: все пропавшие стулья из одного гостиного гарнитура. Это русский ампир. Начало прошлого века. Мастер Гамбс.
   Уотсон Ну вот, все выяснилось! Без сомнения, за всеми этими пропажами стоит какой-нибудь коллекционер старинной мебели. Это сейчас модно. Он хочет собрать по частям весь гарнитур.
   Холмс Я бы хотел взглянуть хоть на один из этих стульев.
   А.А.: Это легко можно устроить.
   Комната Никифора Ляписа. Холмс ведет допрос пострадавшего. Гена, профессор и Уотсон стараются не вмешиваться. Особенно больших усилий это стоит Уотсону.
   Холмс Итак, ваш стул остался при вас. Вор почему-то решил не уносить его с собою.
   Ляпис Да я ж вам говорю, что это был не вор, а злостный хулиган! Просто безобразие! Куда смотрит милиция? Этот негодяй залез ночью ко мне в комнату и распорол всю обшивку стула. Может, займете пятерку на ремонт?
   Холмс Я охотно ссужу вас этой суммой, если вы ответите на мои вопросы.
   Ляпис Да ради бога! Хоть на сто!
   Холмс О нет, всего на два. Когда вы уходили, ваш стул стоял вот здесь, в углу?
   Ляпис Да!.. А откуда вы знаете?
   Холмс Вопросы задаю я... А когда вы вернулись, он был уже вон там, посреди комнаты, не так ли?
   Ляпис Точно!
   Холмс Благодарю вас. Вот деньги, которые я вам обещал... Ну как, Уотсон, вы и сейчас продолжаете считать, что мы имеем дело с коллекционером старинной мебели?
   Уотсон Разумеется, нет! Коллекционеры не сдирают со стульев обивку. Скорее уж, это какой-то маньяк.
   Холмс Просто поразительно, Уотсон, до чего вы порой недогадливы. Неужели вам не ясно, почему ваш маньяк, прежде чем содрать со стула обивку, вытащил его на середину комнаты?
   Уотсон Признаться, Холмс, мне это действительно не ясно. А почему?
   Холмс Да потому, что он искал в нем что-то. И, судя по всему, нечто ценное. Затем он и придвинул стул ближе к лампе.
   Гена: Конечно, ценное! Он же искал там бриллианты!
   Холмс Он? Кто он?
   Гена: Воробьянинов, Ипполит Матвеевич. Это такой потешный старикан! До революции он был предводителем дворянства в Старгороде. А потом стал регистратором загса. А его теща, мадам Петухова, зашила все свои бриллианты в стул. И перед смертью сказала ему про это... Да неужели вы не читали "Двенадцать стульев" Ильфа и Петрова?
   Холмс Не читал.
   Гена: И все равно сразу догадались? Блеск! Вот это работа!
   Холмс Догадаться было не так уж трудно, тем более что в моей практике был точь-в-точь такой же случай. Уотсон, как же вы могли забыть про шесть Наполеонов?
   Уотсон О боже! Что происходит с моей памятью? Ну конечно! Черная жемчужина Борджиев, самая знаменитая жемчужина мира, в гипсовом бюсте императора Наполеона. В одном из шести гипсовых слепков! И точно так же мы находили один разбитый бюст... второй... третий... четвертый... Все газеты писали о маньяке, о безумце, одержимом патологической ненавистью к Наполеону и потому уничтожающем его изображения. И только вы сразу поняли, в чем дело!..
   Холмс Да, совпадение поразительное. Шесть Наполеонов. Двенадцать стульев... Там жемчужина. Здесь - бриллианты.
   Уотсон Нет, Холмс, не уверяйте меня, что это всего лишь совпадение. Я уверен, что авторы этой книги... Простите, как вы их назвали?
   Гена: Ильф и Петров.
   Уотсон Благодарю вас... Так вот, мистеры Ильф и Петров просто-напросто заимствовали сюжет у мистера Конан-Дойла.
   Гена: (горячо). Ну что вы! Вы просто не читали "Двенадцать стульев"! А то бы вы так ни за что не сказали. Я очень хорошо помню рассказ "Шесть Наполеонов". Ну просто ничего похожего!
   А.А.: Гена прав. Это действительно очень разные произведения. Настолько разные, что сходство не так-то просто разглядеть. Однако я должен признать, что подозрения мистера Уотсона небезосновательны.
   Гена: Как это?
   А.А.: А вот так... Недавно один человек, работавший некогда вместе с Ильфом и Петровым в газете "Гудок", рассказал, что однажды кто-то из сотрудников этой газеты решил подшутить над авторами "Двенадцати стульев". Разумеется, дружески подшутить. И подарил им коробку с шестью "наполеонами".
   Гена: Как-с Наполеонами? С гипсовыми бюстами, что ли?
   А.А.: Да нет, с пирожными "наполеон". И к коробке с этими пирожными была приложена записка: "С почтением-Конан-Дойл". Все посмеялись, а больше всех - сами Ильф и Петров.
   Гена: Неужели не обиделись?
   А.А.: А чего же им было обижаться, если они и сами рассказали друзьям, что использовали в работе над своим романом сюжетную схему рассказа Конан-Дойла "Шесть Наполеонов"
   Уотсон Какой цинизм!
   А.А.: А вот тут вы ошибаетесь, мистер Уотсон! Почему же это цинизм? Такое заимствование в литературе - вещь вполне обычная. Ильф и Петров написали совершенно самобытное, оригинальное произведение. Не случайно ведь никто из читателей их романа о рассказе Конан-Дойла даже и не вспомнил!
   Гена: И я даже не вспомнил. Это потому, что рассказ "Шесть Наполеонов" совсем не смешной. Он даже страшный. А роман "Двенадцать стульев" такой, что прямо обхохочешься! И люди там совсем другие, да и вообще вся жизнь.
   Холмс (снисходительно). Сразу видно, что вы совсем не владеете дедуктивным методом, господа! Надо идти от частного к общему, а не наоборот. И тогда вся эта история предстанет перед вами совсем в ином свете. Ничего похожего, говорите вы. И люди другие и вообще вся жизнь. Казалось бы, вы правы. Там-злодей итальянец, тут - комический старик, бывший предводитель дворянства, ныне регистратор загса. Там - гипсовые бюсты Наполеона, тут - стулья. Там-жемчужина Борджиев, здесь - бриллианты мадам Петуховой. Там - Англия, здесь - Россия. Там - одна эпоха, здесь - совсем другая... Но стоит вам взглянуть на все это сквозь призму моего дедуктивного метода как вы сразу увидите, что все это - несущественные частности. А суть и здесь и там-одна!
   А.А.: В чем же, по-вашему, состоит эта самая суть?
   Холмс Охотно вам объясню. В основе этих двух на первый взгляд таких разных произведений лежит одна и та же схема. Ее можно сравнить с алгебраическим уравнением. Надеюсь, ты знаешь алгебру, малыш?
   Гена: (гордо). По .алгебре у меня меньше пятерки никогда не бывало!
   Холмс Значит, ты должен знать, что вместо алгебраических знаков цифры могут быть подставлены любые. Назови мне какое-нибудь алгебраическое уравнение. Ну, хоть самое простое!
   Гена: (а+Ь)^2 = а^2 + 2аЬ + Ь^2.
   Холмс Великолепно! Под буквенным обозначением "а" может подразумеваться все что угодно! Скажем, двенадцать пачек сигарет. Или сто восемьдесят четыре автомобиля. Или триста сорок восемь пароходов. Суть алгебраической формулы от этого не изменится. Решаться она и в первом, и во втором, и в третьем случае будет совершенно одинаково.
   А.А.: Да, в алгебре дело обстоит именно таким образом.
   Холмс Вы хотите сказать, что в литературе это иначе?
   А.А.: Совершенно иначе. Алгебраическая формула, которую вы считаете сутью, в литературе не играет существенной роли. Тут все дело как раз в частностях.
   Холмс (уверенно). Так не может быть! Общее всегда важнее частного.
   А.А.: Вы правы. Но в литературе это общее проявляется совсем в другом. Ваша ошибка...
   Уотсон (при слове "ошибка" он взрывается). Опять ошибка! Мне надоело выслушивать эти постоянные оскорбления! Я знаю Холмса уже почти двадцать лет, и за все это время я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь произнес по отношению к нему слово "ошибка"!
   А.А.: (миролюбиво). Хорошо, оставим это. Тем более что я как раз собирался снова прибегнуть к профессиональной помощи мистера Холмса... Мистер Холмс, не могли бы вы помочь мне распутать еще одно весьма загадочное дело?
   Холмс Охотно! Вы же знаете, что для меня нет ничего более увлекательного. Чем загадочнее, тем лучше! Я и Уотсон к вашим услугам.
   Уотсон (запальчиво). Боюсь, что на этот раз вам придется обойтись без меня! Мне больно видеть, как величайший детектив всех времен и народов унижает свое достоинство, размениваясь на пустяки! Честь имею кланяться! (Отвесив церемонный поклон, уходит.)
   А.А.: Мистер Уотсон, подождите! Куда же вы?
   Холмс Не обращайте внимания, он покипятится немного и остынет. Добряк Уотсон слишком самолюбив, но сердце у него золотое... Итак, я слушаю. Введите меня в суть вашего загадочного дела.
   А.А.: Речь идет об истории создания одной пьесы. Сюжет ее вкратце таков. Дело происходит в России, в двадцатых годах прошлого века, в маленьком уездном городе. Пьеса начинается с того, что городничий получает письмо. Его предупреждают, что в подведомственный ему уезд вскоре должен прибыть ревизор, инкогнито, с секретным предписанием. Городничий сообщает об этом своим чиновникам. Все в ужасе. Тем временем в этот уездный город приезжает молодой человек из столицы. Пустейший, надо сказать, человечишка! Разумеется, чиновники, до смерти напуганные письмом, принимают его за ревизора. Он охотно играет навязанную ему роль. С важным видом опрашивает чиновников, берет у городничего деньги будто бы взаймы...
   Холмс Позвольте, я не понимаю, к чему вы мне все это рассказываете? Неужто вы полагаете, что я не читал "Ревизора", комедию вашего великого писателя Гоголя?
   А.А.: Вы ошибаетесь. Я рассказываю вам сейчас содержание отнюдь не гоголевского "Ревизора". Речь идет о полузабытой пьесе одного современника Гоголя, некоего Квитки-Основьяненко. Пьеса эта называлась "Приезжий из столицы, или Суматоха в уездном городе".
   Холмс (у него пробуждается чисто профессиональный интерес). Вот как? А в каком году этот самый Квитка написал свою пьесу?
   А.А.: В тысяча восемьсот двадцать седьмом.
   Холмс Так-так! А "Ревизор" был написан...
   А.А.: (понимает, куда клонит Холмс). Да, в тысяча восемьсот тридцать пятом. Но впервые напечатана комедия Квитки была только в тысяча восемьсот сороковом году, то есть через четыре года после первой постановки гоголевского "Ревизора". И сам Гоголь уверял, что комедию Квитки он не читал...
   Гена: Если говорил, что не читал,-значит, не читал! Не станет Гоголь обманывать! Очень ему нужно было чужой сюжет брать! Что он, сам не мог придумать, что ли?
   А.А.: Разумеется, мог. Однако Квитка не сомневался, что Гоголю его комедия была знакома. Он смертельно обиделся на Гоголя. Один их современник об этом рассказывал так... Минуточку, я тут специально выписал... (Читает.) "Квитка-Основьяненко, узнав по слухам? содержании "Ревизора", пришел в негодование и с нетерпением стал ожидать его появления в печати, а когда первый экземпляр комедии Гоголя был получен в Харькове, он созвал приятелей в свой дом, прочел сперва свою комедию, а потом и "Ревизора". Гости ахнули и сказали в один голос, что комедия Гоголя целиком взята из его сюжета - и по плану, и по характерам, и по частной обстановке".