Страница:
Но верилось ему в собственные слова с трудом. Да и какой шестнадцатилетний юноша на его месте поверил бы?
“И с разбойниками мне повезло, – мысленно продолжал Кенет. – Продумал я все неправильно. Тоже мне великий воин – на врага пошел, а сам всего не рассчитал. Да если бы деревенские хоть самую малость с телегами опоздали, разделали бы меня на мясной салат. И с медведем повезло. Сложись все чуточку иначе, и он бы меня заломал. А мог я его и вообще не встретить. И какой я тогда Покоритель Медведей? Нос не задирай, друг Кенет! А с драконом и вовсе повезло неимоверно. Будь он всерьез настроен драться – и памяти бы по мне не осталось”.
Одним словом, если три удачи подряд вскружили тебе голову – поверни ее в другую сторону. Над чем Кенет и трудился что было сил.
Счастье еще, что юный Покоритель Разбойников и Усмиритель Медведей не слышал, какими новыми чертами обрастает легенда, на сей раз о Победителе Дракона. Особенно когда обе легенды соприкоснулись. Трудновато бы ему было сражаться с собственным тщеславием.
Первая легенда хотя бы соответствовала тому, что люди своими глазами видели: молодой маг проткнул дракона мечом и в реке утопил. Другая версия гласила, что он порубил дракона на мелкие кусочки. Согласно третьей, ему на помощь невесть откуда набежало медведей видимо-невидимо, разорвали они дракона в единый миг и съели. А дракона маг потом в реке утопил. Кого он топил, если дракона съели медведи, было непонятно, зато тем более захватывающе. Еще один вариант придавал Кенету такую мощь, какой ни один маг обладать не может. Ну если не самому Кенету, то его желудку. В этом варианте сначала дракон проглотил отважного мага, но тот не растерялся, выбрался наружу и сам, в свою очередь, слопал дракона. Первая часть этой истории хотя бы наружно следовала истине, вторая же ни одному живому существу не под силу. Уже потом, много лет спустя, Кенету довелось услышать все версии легенд о себе, и эту последнюю он особенно невзлюбил, хотя и посмеялся вдоволь – очень уж неаппетитно.
* * *
Вот и искать мальчишку не надо – сам нашелся. Сопляк, неужели он думал, что может скрыть ТАКОЕ?!
Недаром же старый знахарь говорил, посмеиваясь: “Нос на лице не спрячешь”. Одному магу от другого утаиться в полной мере пожалуй что и невозможно. Нет, конечно, если в каком-нибудь захолустье средней руки волшебник нагонит немного облаков, чтоб морковку на огороде полить, это пройдет незамеченным. Все равно как если бы встать от человека на расстоянии крика и попытаться услышать его шепот. По мелочам можно долго колдовать, не опасаясь быть обнаруженным. Но настоящая работа настоящего мастера… большое дело – оно и сил больших требует. Такое невозможно не заметить. Попробуй не заметить стену, внезапно выросшую перед носом!
А ведь сравнение точное. Когда великий маг запускает в ход великие силы, об этом все маги узнают мгновенно. Перед ними словно стена вырастает, и через эту стену приходится проламываться. Или проходить насквозь – смотря по тому, насколько чужеродна для тебя чужая сила и превосходит она твою или уступает. Иную стену великий маг вовсе не замечает: она для него все равно что паутина.
Инсанна привык, что отзвуки чужой силы, магическое эхо, доходят до него лишь дрожью паутинки. Случалось, конечно, что стена перед ним вырастала не паутинная, а из соломинок сложенная, да ведь на нее только дунь, и рассыплется.
А тут Инсанна налетел на такую стену – будто о крепостной вал с разбегу головой грянулся. И словно этого мало, стена не поддавалась. Ни пройти сквозь нее, ни взломать. Стой и жди, покуда неизвестный соперник изволит закончить работу.
Надо отдать Инсанне справедливость: после того, как он налетел на стену головой, он не стал тратить много времени на попытки пробить именно этой головой именно эту стену. Тем более что понял: стена этой силы совершенно ему чужеродна, а значит, и пробовать не стоит – раз не пропустила сразу, значит, не пропустит вообще. Гораздо важнее выяснить, кто же это развлекается.
И выяснить-то проще простого. Однако Инсанна медлил. Медлил, ибо уже догадывался, чья это работа, и не знал, чего боится больше: подтверждения своей догадки или наоборот. В самом деле, что неприятнее: недооценить уже известного тебе противника или столкнуться с вовсе неведомым?
Когда Инсанна сообразил, что причина его промедления – самый обыкновенный страх, он осатанел. Он – боится? Кто – ОН?!! Кто угодно, но не ОН! Великий Инсанна не боится никого и ничего. Некого ему бояться.
Быстро, пока чужая сила не исчезла, Инсанна снял с шеи медальон с крупным шерлом и повел им по стене силы, чтобы шерл познакомился с ней и понял, кого нужно будет найти и показать. Когда, по его расчетам, знакомство состоялось, он приблизил камень к лицу, произнес нужные слова и пристально вгляделся в то, что происходило где-то вдали. Камень показывал все необычно отчетливо, словно Инсанна не в дальние дали смотрел, а попросту в окно выглянул.
Сначала Инсанна явственно увидел оскаленные зубы дракона, его чешуйчатые бока, его когтистые лапы. А потом он увидел того, кто сражался с драконом.
Проклятый мальчишка! Конечно, это он, больше некому. Еще бы! Если он ухитрился уничтожить тень, совершенно неудивительно, что от него исходит такая сила. Ну и болван же этот дракон! Нашел, с кем связываться. Не иначе, жить ему надоело.
Хотя… стой, да что это такое? Ничего не понять. Чего ждет этот убийца теней? Почему он не убивает дракона, почему бегает по лужам, под дождем, по колено в грязи? Ведь убить дракона совсем не сложно. Инсанна не раз убивал их и прекрасно знает, до чего это просто для сильного мага. Так почему мальчишка валандается? Зачем он цацкается с этим драконом, отчего не покончит с ним?
А это уже совсем непонятно: мальчишка и дракон беседуют. О чем может убийца говорить со своей жертвой? Так, теперь мальчишка взваливает дракона себе на плечи – ого, силен! Эдакую тяжесть поднять сумел. Живьем ему, что ли, дракон нужен? Но зачем? Что-то Инсанна не слыхал об эликсирах, для изготовления которых требуется не мертвое тело и даже не жизненная сила, извлеченная из живого человека, а целый дракон живьем. Мощное, должно быть, зелье.
Так, а это зачем?!
Ах вот оно что!
Инсанна едва не взвыл. Мальчишка не только силен, он еще и хитер. Он отпустил дракона подобру-поздорову и плату за жизнь этой мерзкой летучей ящерицы взял немалую. И до сих пор Инсанне было нелегко следить за мальчишкой, а теперь и подавно. Проклятый драконий дар! Да ведь достаточно мальчишке реку ли преодолеть, ручеек ли перепрыгнуть – словом, пересечь любую текучую воду, – и до следующего крупного выброса силы он для Инсанны невидим. Дожидайся теперь, пока сопляку вздумается предпринять хоть что-нибудь, что заставит его поднапрячься!
Каждый видит как умеет. Драконьего дара, в брызгах воды летящего Кенету в лицо, сам Кенет был увидеть не в силах. Каким бы ни был драконий дар, тот, кто его получает, увидеть его не может. Драконий дар ясно разглядел один только Инсанна.
Зато в отличие от Кенета увидеть истинную природу дракона Инсанна был способен не более, чем любой обычный человек. Убить дракона – это да, это он мог. Но увидеть – нет.
Глава 9
“И с разбойниками мне повезло, – мысленно продолжал Кенет. – Продумал я все неправильно. Тоже мне великий воин – на врага пошел, а сам всего не рассчитал. Да если бы деревенские хоть самую малость с телегами опоздали, разделали бы меня на мясной салат. И с медведем повезло. Сложись все чуточку иначе, и он бы меня заломал. А мог я его и вообще не встретить. И какой я тогда Покоритель Медведей? Нос не задирай, друг Кенет! А с драконом и вовсе повезло неимоверно. Будь он всерьез настроен драться – и памяти бы по мне не осталось”.
Одним словом, если три удачи подряд вскружили тебе голову – поверни ее в другую сторону. Над чем Кенет и трудился что было сил.
Счастье еще, что юный Покоритель Разбойников и Усмиритель Медведей не слышал, какими новыми чертами обрастает легенда, на сей раз о Победителе Дракона. Особенно когда обе легенды соприкоснулись. Трудновато бы ему было сражаться с собственным тщеславием.
Первая легенда хотя бы соответствовала тому, что люди своими глазами видели: молодой маг проткнул дракона мечом и в реке утопил. Другая версия гласила, что он порубил дракона на мелкие кусочки. Согласно третьей, ему на помощь невесть откуда набежало медведей видимо-невидимо, разорвали они дракона в единый миг и съели. А дракона маг потом в реке утопил. Кого он топил, если дракона съели медведи, было непонятно, зато тем более захватывающе. Еще один вариант придавал Кенету такую мощь, какой ни один маг обладать не может. Ну если не самому Кенету, то его желудку. В этом варианте сначала дракон проглотил отважного мага, но тот не растерялся, выбрался наружу и сам, в свою очередь, слопал дракона. Первая часть этой истории хотя бы наружно следовала истине, вторая же ни одному живому существу не под силу. Уже потом, много лет спустя, Кенету довелось услышать все версии легенд о себе, и эту последнюю он особенно невзлюбил, хотя и посмеялся вдоволь – очень уж неаппетитно.
* * *
Вот и искать мальчишку не надо – сам нашелся. Сопляк, неужели он думал, что может скрыть ТАКОЕ?!
Недаром же старый знахарь говорил, посмеиваясь: “Нос на лице не спрячешь”. Одному магу от другого утаиться в полной мере пожалуй что и невозможно. Нет, конечно, если в каком-нибудь захолустье средней руки волшебник нагонит немного облаков, чтоб морковку на огороде полить, это пройдет незамеченным. Все равно как если бы встать от человека на расстоянии крика и попытаться услышать его шепот. По мелочам можно долго колдовать, не опасаясь быть обнаруженным. Но настоящая работа настоящего мастера… большое дело – оно и сил больших требует. Такое невозможно не заметить. Попробуй не заметить стену, внезапно выросшую перед носом!
А ведь сравнение точное. Когда великий маг запускает в ход великие силы, об этом все маги узнают мгновенно. Перед ними словно стена вырастает, и через эту стену приходится проламываться. Или проходить насквозь – смотря по тому, насколько чужеродна для тебя чужая сила и превосходит она твою или уступает. Иную стену великий маг вовсе не замечает: она для него все равно что паутина.
Инсанна привык, что отзвуки чужой силы, магическое эхо, доходят до него лишь дрожью паутинки. Случалось, конечно, что стена перед ним вырастала не паутинная, а из соломинок сложенная, да ведь на нее только дунь, и рассыплется.
А тут Инсанна налетел на такую стену – будто о крепостной вал с разбегу головой грянулся. И словно этого мало, стена не поддавалась. Ни пройти сквозь нее, ни взломать. Стой и жди, покуда неизвестный соперник изволит закончить работу.
Надо отдать Инсанне справедливость: после того, как он налетел на стену головой, он не стал тратить много времени на попытки пробить именно этой головой именно эту стену. Тем более что понял: стена этой силы совершенно ему чужеродна, а значит, и пробовать не стоит – раз не пропустила сразу, значит, не пропустит вообще. Гораздо важнее выяснить, кто же это развлекается.
И выяснить-то проще простого. Однако Инсанна медлил. Медлил, ибо уже догадывался, чья это работа, и не знал, чего боится больше: подтверждения своей догадки или наоборот. В самом деле, что неприятнее: недооценить уже известного тебе противника или столкнуться с вовсе неведомым?
Когда Инсанна сообразил, что причина его промедления – самый обыкновенный страх, он осатанел. Он – боится? Кто – ОН?!! Кто угодно, но не ОН! Великий Инсанна не боится никого и ничего. Некого ему бояться.
Быстро, пока чужая сила не исчезла, Инсанна снял с шеи медальон с крупным шерлом и повел им по стене силы, чтобы шерл познакомился с ней и понял, кого нужно будет найти и показать. Когда, по его расчетам, знакомство состоялось, он приблизил камень к лицу, произнес нужные слова и пристально вгляделся в то, что происходило где-то вдали. Камень показывал все необычно отчетливо, словно Инсанна не в дальние дали смотрел, а попросту в окно выглянул.
Сначала Инсанна явственно увидел оскаленные зубы дракона, его чешуйчатые бока, его когтистые лапы. А потом он увидел того, кто сражался с драконом.
Проклятый мальчишка! Конечно, это он, больше некому. Еще бы! Если он ухитрился уничтожить тень, совершенно неудивительно, что от него исходит такая сила. Ну и болван же этот дракон! Нашел, с кем связываться. Не иначе, жить ему надоело.
Хотя… стой, да что это такое? Ничего не понять. Чего ждет этот убийца теней? Почему он не убивает дракона, почему бегает по лужам, под дождем, по колено в грязи? Ведь убить дракона совсем не сложно. Инсанна не раз убивал их и прекрасно знает, до чего это просто для сильного мага. Так почему мальчишка валандается? Зачем он цацкается с этим драконом, отчего не покончит с ним?
А это уже совсем непонятно: мальчишка и дракон беседуют. О чем может убийца говорить со своей жертвой? Так, теперь мальчишка взваливает дракона себе на плечи – ого, силен! Эдакую тяжесть поднять сумел. Живьем ему, что ли, дракон нужен? Но зачем? Что-то Инсанна не слыхал об эликсирах, для изготовления которых требуется не мертвое тело и даже не жизненная сила, извлеченная из живого человека, а целый дракон живьем. Мощное, должно быть, зелье.
Так, а это зачем?!
Ах вот оно что!
Инсанна едва не взвыл. Мальчишка не только силен, он еще и хитер. Он отпустил дракона подобру-поздорову и плату за жизнь этой мерзкой летучей ящерицы взял немалую. И до сих пор Инсанне было нелегко следить за мальчишкой, а теперь и подавно. Проклятый драконий дар! Да ведь достаточно мальчишке реку ли преодолеть, ручеек ли перепрыгнуть – словом, пересечь любую текучую воду, – и до следующего крупного выброса силы он для Инсанны невидим. Дожидайся теперь, пока сопляку вздумается предпринять хоть что-нибудь, что заставит его поднапрячься!
Каждый видит как умеет. Драконьего дара, в брызгах воды летящего Кенету в лицо, сам Кенет был увидеть не в силах. Каким бы ни был драконий дар, тот, кто его получает, увидеть его не может. Драконий дар ясно разглядел один только Инсанна.
Зато в отличие от Кенета увидеть истинную природу дракона Инсанна был способен не более, чем любой обычный человек. Убить дракона – это да, это он мог. Но увидеть – нет.
Глава 9
ДЕРЕВО И СТАЛЬ
– А почему вы не пойдете сами, Повелитель? – Маг изо всех сил старался, чтобы его вопрос не был сочтен за дерзость. – Подобные импровизации получаются у вас лучше, чем у кого бы то ни было.
Что правда, то правда: в умении отвести глаза Инсанне нет равных.
– Я уже думал об этом, – ответил Инсанна. – К сожалению, мы с ним встречались раньше… до того, как определилась его ценность. Он меня видел. И потом, он же маг. Как бы я ни пытался изменить внешность, он меня узнает под любой личиной. Нет, говорить с ним должен совершенно незнакомый ему человек.
– Осмелюсь спросить, Повелитель… неужели этот мальчишка – настолько ценное приобретение?
– Очень ценное, – сухо ответил Инсанна. – Куда более ценное, чем дюжина таких, как ты.
С этими словами он сделал движение рукой – не плавное, округлое, мягко повелевающее: “Удались”, – а резкий отбрасывающий жест, означающий: “Пшел вон!” Система безмолвных приказов у Инсанны была отработана четко. Маг выскочил за дверь, словно ему дали пинка под зад; от испуга даже не попрощался. Животное!
Инсанна устало потер пальцами виски, словно у него разболелась голова. Да оно почти так и было. До чего тупой народ эти маги! Нет, мальчишка, несомненно, будет более ценным приобретением. Оттого-то Инсанна и не стал хватать его сразу. Чем дольше сопляк побегает на воле, тем более ценной вещью он станет потом. Более сильной, более умелой. Приобрести вещь несложно, да вот беда – вещь ничему не научишь. Сколько Инсанна бился над этой задачей – и все впустую. Улучшить приобретенное он уже не мог. Ничего не поделаешь, будущее приобретение должно совершенствоваться само. Тут главное дело – момент правильно выбрать. Заторопишься – и получай очередную дешевку. Промедлишь лишнее – и семь потов с тебя сойдет, пока сумеешь покорить своей воле упрямое создание. Самых непокорных и вообще уничтожать приходится. Обидно, конечно: столько времени ждал, и все впустую. Так что ждать слишком долго тоже не стоит. МОМЕНТ – где, когда наступит этот самый долгожданный момент? Или, может быть, уже пора?
Нет-нет, еще рано. Он же еще почти ничего не умеет. Даже молний сдержать не может: стоит ему рассердиться, и молнии из сопляка так и летят во все стороны. Зато какова самоуверенность! Ведь он так и не пересек текучую воду. Идет себе вдоль реки да посмеивается. А Инсанна весь как на иголках: вот сейчас… сейчас… вот он перешагнет через ручей, вот он переплывет реку и станет невидим. А мальчишка идет да идет вдоль реки. Да он же попросту издевается! Напрасно, милейший. Погубит тебя твое самомнение. Ишь ходит, пыжится: вот он – я, погляди на меня, да хорошенько смотри, как я тебя не боюсь! Вот пока ты таким манером выставляешься, я с тобой разберусь. Жаль, не сам я буду с тобой разговаривать. Ну, да это ничего. Тот, кого я к тебе послал, конечно, мне не ровня, но язык у него подвешен хорошо, и обаяния этому типу не занимать. Вот он с тобой и поговорит, пока ты еще дурак.
Потому что дураком ты мне не нужен, а слишком умным – опасен. Сил в тебе, паршивце, немерено. Да и не в одних твоих силах дело…
Обычно, если маг иссушает реки, сворачивает горы, испепеляет города – словом, совершает что-нибудь крупное, – ему приходится преодолевать сопротивление. Весь этот мир, вся эта пошлая, косная материя сопротивляется магии. Иногда сильнее, иногда слабее, но она оказывает противодействие. И вместе со стеной магической силы всегда докатывается эхо иного рода, отзвук этого бессмысленного противодействия. Иногда оно ощущается как гнев, иногда отзывается страданием, иной раз – яростью, презрением, отвращением; бывает, что и равнодушным от усталости терпением, но и только. Мир не любит магию.
Но на сей раз дела пошли по-иному. Налетев на стену силы, Инсанна внутренне приготовился к удару гнева, бессмысленной ярости: стена была несокрушимой, значит, и удар должен воспоследовать чудовищный. Ан нет! Не было удара! Взамен того, чтобы огреть Инсанну отзвуками боли, мир ответил… восторгом!
Поначалу Инсанна подумал, что это эхо восторга самого мальчишки. Надо же, сопляк настолько рад своей силе, что по всей земле эхо отдается. Но подумал об этом Инсанна неискренне, отлично сознавая, что ему хочется так думать. Мальчишка, как же! Такой радости, такого ликования человеку не снести, будь он хоть трижды магом. Такой восторг его попросту разорвет, разнесет на кусочки. И нет в этом восторге ничего человеческого. Так может радоваться лес, река, скала, но не человек.
Слыхал Инсанна о магах, которым мир не сопротивляется, но верить – не верил. На его памяти ни одного такого не было.
А мальчишка, похоже, еще не разобрался толком, какая страшная, грозная, чудовищная сила находится в его распоряжении! Не его собственная магическая сила – да и кто знает, какова она? Может, и вправду велика, а может – тьфу, и растереть? Кто его знает, по силам ли ему заставить гору обрушить лавину или реку – течь вспять? Но в том-то и дело, что ему, паршивцу, и заставлять не надо. Ему достаточно просто как следует попросить.
Или нет? Может, напридумывал себе все Инсанна, стараясь преувеличить в собственных глазах ценность своего будущего приобретения? Может, померещилось ему могучее грозное ликование? Ударился головой о стену, вот и померещилось.
В любом случае мальчишку брать рано. Не созрел еще. Пусть побегает. Глядишь, чему и научится. Инсанна даже зажмурился от удовольствия, представив себе, на что будет способна его будущая игрушка. Да… конечно, да! Конечно, брать его пока не следует. А вот что нужно сделать – так это подтолкнуть его в нужную сторону, пока совсем от рук не отбился. И сделать это нужно сейчас. На самой развилке дорог, пока они еще рядом, не много надо сил, чтобы с одной дороги перевести на другую, подчас даже и вовсе не заметно. А вот когда разойдутся дороги основательно, сделать это окажется куда как сложнее.
Тем более что и время выбрано удачно. Сопляк по собственной самоуверенности доступен наблюдению. Лучшего времени и не придумать. Пусть он только выберется из этого растреклятого места.
Поречье Инсанна ненавидел до дрожи. За одно уже то, что существует. Оно напоминало ему, что он велик, но не всесилен.
Мощное место Поречье – и всегда было таким. Инсанна давным-давно мечтал его захватить. Мечтал, да не вышло. Он тогда еще сопляком был, вроде того, за которым сейчас охотится. Сколько ему лет тогда было? Пятьдесят? Сто пятьдесят? Не важно. Он еще не был тогда Великим Инсанной. Был он просто магом, каких много. А тот старик был силен. Очень силен. Сильнее, чем Инсанна даже и теперь. Старый маг был родом из Поречья и любил навещать тамошние края. И когда его магический посох сломался, схоронил его старый маг не где-нибудь, а именно в Поречье. С того времени эта земля для Инсанны запретна. И еще очень долго будет запретной. До тех пор, пока его сила не превзойдет силу сломанного посоха. Проклятый волшебник! Не только он сам – даже его посох, даже и мертвый, надежно хранит ненавистное Поречье! Ничего. Инсанна умеет ждать. Он накопит достаточно сил, пока не сможет наконец сломить сопротивление мертвой палки. И вот тогда он возьмет эту землю себе, и посох возьмет, и выпьет их силу, и вот тогда… тогда…
Инсанна тряхнул головой, с трудом отгоняя сладостные видения. Ничего не скажешь, место для первой серьезной пробы сил мальчишка выбрал толково. Инсанне до него не дотянуться – это раз. И вдобавок вся сила здешней земли к его услугам. Ладно же, сопляк. Иди, насвистывай, плюйся молниями, радуйся жизни. Недолго осталось тебе на воле бегать. Воспользуйся ею напоследок.
Интересно, а что он сейчас поделывает?
Инсанна привычным движением извлек шерл, привычно задействовал его, привычно посмотрел – и чуть не застонал от собственного бессилия. Сейчас он потеряет мальчишку. И все из-за нелепого, невозможного, непредвиденного совпадения!
* * *
Для Кенета не было плавного перехода между зимой и летом. Границу между ними прочертил драконий дождь. Из ночных заморозков и слякоти Кенет выломился прямо в летнюю жару, необычно раннюю и сильную. Из-за жары Кенет не сразу свернул на Каэнский тракт, а продолжал идти вдоль реки, откуда хоть немного тянуло прохладой. Притом же ему хотелось побыть одному, даже если одиночество и означало путешествие впроголодь. Тяжелое время для странника – начало лета. Время протальников закончилось, время остальных грибов еще не началось. Ягоды не то что не созрели – только-только завязались. Охоты тоже никакой: даже если и найдется настолько бесстыжий охотник, чтобы зверя или птицу бить в начале лета, смысла в добыче не будет. Не нагулял еще зверь ни жира, ни мяса. Корневища и клубни еще пусты, еще не налились соком. Для неопытного горожанина странствие в начале лета налегке почти наверняка означает голодную смерть. Деревенские, конечно, и в этакую жару ухитрятся добыть себе хоть и скудное, а пропитание.
Кенет исключения не составлял. Шел он налегке, не торопясь, не останавливаясь нигде особо для поисков съедобных трав, а если какая попадалась – выдергивал на ходу. К вечеру у него этих самых съедобных трав неизменно набиралась целая охапка. Он варил себе из них душистую похлебку, выпивал пряное варево до капли и устраивался на ночлег. Не очень сытная еда для шестнадцатилетнего юноши, но Кенету ее хватало. Доводилось ему питаться и похуже. Да и не особенно ему хотелось есть. Он пребывал в каком-то странном отрешенно-восторженном состоянии духа. Возможно, виной тому были перемены, наступившие в его жизни, а возможно, и безумие летних ночей.
Ночи выдались действительно безумные. Луговую траву настолько густо усеяло росой, что казалось, не одно даже, а два или три звездных неба обрушились на землю. Крупные звезды сияли в траве влажно и прохладно. Куда более редкие звезды в небе над головой горели сухо и жарко. Кенету не спалось ночами, взгляд его тонул в сияющей осыпи, глаза не закрывались. Засыпал он с рассветом, когда звезды на траве расплывались в воздухе белесым туманом.
Росистые ночи сулили вслед за собой жаркие дни. Примета не подводила. Уже к полудню было нечем дышать. Небо наливалось густой синевой. Жара стояла попросту оглашенная. Иногда Кенет днем отдыхал, а ночью шел вдоль реки. В черной воде плескалась луна, и Кенету нравилось думать, что это дракон подмигивает ему. Он даже беседовал с рекой – почему-то шепотом. Тихий шелест прибрежных камышей и плеск воды казались ему ответным шепотом, только неразборчивым.
Кенет наслаждался звездным блеском и невнятным дыханием реки довольно долго, и вид Серых Супругов поверг его в легкое уныние. Два невесть откуда взявшихся посреди равнины утеса, один поменьше, другой побольше, прозванных Серыми Супругами, заграждали реке дальнейший путь. Речные волны разбивались об их каменную плоть и резко сворачивали влево, в сторону от Каэнской дороги. Ничего не поделаешь, кончен легкий путь вдоль берега, пора переходить на Каэнскую дорогу.
А вдоль дороги на три дня пути хоть бы какой захудалый лесок – так ведь и того нет. И небо над дорогой уже не синее, а белесое от сухой жары. И распухшее синевато-стальное солнце слепит глаза. И раскаленный воздух течет над дорогой, и в его знойном потоке студенисто дрожат самые разные марева. Такое наяву увидишь, что и во сне не приснится.
Кенет поначалу и решил, что перед ним очередное марево. Его разум отказывался признать зрелище реальным. Воспитание не позволяло. Ему с малолетства внушали, что слабых бить нехорошо. Попробуй только преступить неписаный кодекс чести деревенской драки – да с тобой никто и водиться не захочет! Деревня – не город, там дурного дела не утаишь. Худая слава быстро бежит. Захочешь отлупить слабейшего, а поневоле сдержишься.
Вот и не поверил Кенет своим глазам. Зрелище действительно немыслимое. Хуже давешнего случая с разбойником. Тут уже дело пахло не только мордобоем.
В тени первого за три дня пути раскидистого дерева Кенет заприметил двоих. Один оборонялся, другой нападал. Нападавший был вооружен длинным тяжелым мечом и изрядно теснил своего безоружного противника. Тот уклонялся худо-бедно от ударов меча, но убежать уже и не пробовал: повсюду на его пути возникала свистящая стена стали. К тому же он был старше и, даже сумей он прорваться, далеко бы не ушел.
Деревенское воспитание и воинская выучка сделали свое дело. У Кенета от гнева в голове зазвенело. Он рванулся на выручку, не раздумывая, кто прав, кто виноват. Да и что тут раздумывать? Когда вооруженный нападает на безоружного, виноват всегда вооруженный. Тяжелый меч был уже занесен для последнего, смертельного удара, когда Кенет выхватил из ножен свой деревянный меч и набежал с боевым криком на убийцу. Тот успел обернуться, но и только: меч его уже начал описывать дугу смертельного удара, оказавшегося не смертельным. Предполагаемый убитый резво отскочил в сторону – и откуда только прыть взялась! – а Кенет всей тяжестью обрушил деревянный меч на голову убийцы. Может, и не самый изысканный способ ведения боя – но как еще, скажите на милость, сражаться деревянным мечом против боевого?
Убийца без единого стона рухнул как подкошенный. Кенета слегка замутило. Что ни говори, а это первый человек, сраженный им в поединке. Тогда, с разбойниками, не поединок был, а свалка, и никого он не сразил, а только потрепал немного. Да и переживать было некогда: дал в глаз, получил в ухо, всего и дел. А сейчас Кенет с трудом подавил дурноту. Внезапная жаркая тишина звенела в ушах, как комариная стая. Где-то рядом хрипло и рвано дышал спасенный; прыжок истощил его последние силы. На примятой траве лежал высокий парень в черном кафтане хайю. Кенет впервые видел воина не в предписанных уставом синих одеждах, а в черных, словно парень вырядился для праздника Отпевания Осени. Выражение его лица было странно детским, умиротворенным до нелепости.
– Надо же, как я его, – пробормотал Кенет, наклоняясь к лежащему на траве убийце. Он не мог бы сказать, что он чувствовал в эту минуту: гадливое любопытство, гордость или угрызения совести? Пожалуй, всего понемногу.
И тут убийца пошевелился, застонал, открыл глаза и произнес высоким удивленным голосом вопрос невероятный и совершенно бессмысленный:
– Почему зеленые?
– А почему нет? – опешил Кенет. Он не знал, каких слов можно ожидать в подобном случае, но что не таких – уж это точно.
– Осень же, – вздохнул убийца и сел, морщась от боли и заботливо придерживая голову, словно ей предстояло отвалиться в самое ближайшее время. Кенет растерялся окончательно. Он определенно знал, что на дворе никак уж не осень, но невольно огляделся вокруг, чтобы убедиться, что никакой осени нет и в помине. Убийца тоже огляделся, поворачивая голову руками.
– Нет, – горько сказал он. – Не осень.
– Осень полгода как кончилась, – осторожно заметил Кенет. – А она тебе очень нужна?
– Да нет, – меланхолично заметил убийца. – Вообще-то я осень не люблю. Только я понять хочу – куда же зима делась?
Час от часу не легче.
Почему-то у Кенета не возникало ощущения, что он разговаривает с ненормальным. Конечно, от такого удара по голове можно и рехнуться в одночасье, но Кенету отчего-то так не казалось.
Блуждающий взгляд убийцы в поисках пропавшей зимы безуспешно обшаривал округу. Внезапно изнемогающий убийца наконец-то углядел хоть что-то знакомое. Глаза его разом сделались осмысленными и засияли детской радостью.
– Ты новенький? – повеселев, спросил он, указывая на деревянный меч в руках Кенета. – Учитель Аканэ очень сердится, что я опоздал?
Так вот это кто, понял Кенет. Да, все верно. Был у него ученик… был, и не стало… встретился с Инсанной, и поминай как звали… значит, встретился осенью и не помнит ничегошеньки… по голове получил и прежнее, выходит, вспомнил… нет, но до чего же странное совпадение!
– Я не новенький, – возразил Кенет, – мое обучение закончилось больше полугода назад.
– А почему я тебя не знаю? – запротестовал обеспамятевший ученик воина.
Кенет замялся, подыскивая слова и не находя их. Ну как объяснить этому парню, что с ним стряслось и как давно?
На помощь Кенету неожиданно пришел спасенный. Он уже отдышался, уже оценил обстановку и обнаружил недюжинную способность быстро соображать.
– Ты опоздал сильнее, чем тебе кажется, – заметил он, подойдя к несостоявшемуся убийце. – Ты на руки свои, парень, посмотри.
Убийца удивленно послушался. Он отнял руки от темени, поднес их к лицу – да так и замер, впившись в них взглядом. Какое-то время он сидел молча, потом тихо и неуверенно охнул, потом принялся ощупывать правую руку левой, потом наоборот. Потом вытянул руки перед собой, как слепой, и судорожно всхлипнул.
– Это что же?.. – прошептал он, давясь сухими слезами. – Как?!.
Других слов у него не нашлось, но Кенет его и без слов понял. Парень встретился с Инсанной и забыл себя уже давно. Его руки были тогда руками подростка, теперь же это руки взрослого: крупные, слегка загрубевшие. И главное, сомнений и быть не может. Не по годам детское или рано повзрослевшее лицо может иной раз ввести в заблуждение, но руки всегда выдадут истинный возраст. Теперь понятно, почему он заговорил с Кенетом как с равным: принял его за сверстника. Может, даже за старшего сверстника, погодка.
– Послушай меня. – Кенет слегка встряхнул парня за плечо. Тот безвольно подался вперед и уронил руки. – Да очнись же! – вывалил Кенет. – Ничего особенного не случилось. Тебя просто околдовали, только и всего.
– М-да, действительно ничего особенного. – Спасенный тихо хмыкнул.
– Заколдовали, понимаешь? Ты попался волшебнику, и он тебя заколдовал. И ты все забыл. А сейчас тебя по голове стукнули, и ты вспомнил, кто ты такой.
Кто именно стукнул бывшего ученика Аканэ по голове, Кенет решил не уточнять.
– А что было за эти годы, ты забыл.
– Годы? – одними губами произнес парень.
– Годы, – свирепо отрезал Кенет и замолчал, не зная, что еще сказать. С деревянным мечом наголо он чувствовал себя до крайности неловко, почти неуместно, но вложить меч в ножны он отчего-то не мог, как не мог бы облегчиться посреди деревенской площади: не место и не время. Парень смотрел на хорошо ему знакомый деревянный меч и беззвучно икал. Кенету и побеждать в бою по-настоящему раньше толком не доводилось, а уж нечаянно расколдовывать кого-то – тем более. Он чувствовал себя не растерянным даже, а попросту несчастным. До того несчастным, что вот еще мгновение – и он тоже начнет икать.
Что правда, то правда: в умении отвести глаза Инсанне нет равных.
– Я уже думал об этом, – ответил Инсанна. – К сожалению, мы с ним встречались раньше… до того, как определилась его ценность. Он меня видел. И потом, он же маг. Как бы я ни пытался изменить внешность, он меня узнает под любой личиной. Нет, говорить с ним должен совершенно незнакомый ему человек.
– Осмелюсь спросить, Повелитель… неужели этот мальчишка – настолько ценное приобретение?
– Очень ценное, – сухо ответил Инсанна. – Куда более ценное, чем дюжина таких, как ты.
С этими словами он сделал движение рукой – не плавное, округлое, мягко повелевающее: “Удались”, – а резкий отбрасывающий жест, означающий: “Пшел вон!” Система безмолвных приказов у Инсанны была отработана четко. Маг выскочил за дверь, словно ему дали пинка под зад; от испуга даже не попрощался. Животное!
Инсанна устало потер пальцами виски, словно у него разболелась голова. Да оно почти так и было. До чего тупой народ эти маги! Нет, мальчишка, несомненно, будет более ценным приобретением. Оттого-то Инсанна и не стал хватать его сразу. Чем дольше сопляк побегает на воле, тем более ценной вещью он станет потом. Более сильной, более умелой. Приобрести вещь несложно, да вот беда – вещь ничему не научишь. Сколько Инсанна бился над этой задачей – и все впустую. Улучшить приобретенное он уже не мог. Ничего не поделаешь, будущее приобретение должно совершенствоваться само. Тут главное дело – момент правильно выбрать. Заторопишься – и получай очередную дешевку. Промедлишь лишнее – и семь потов с тебя сойдет, пока сумеешь покорить своей воле упрямое создание. Самых непокорных и вообще уничтожать приходится. Обидно, конечно: столько времени ждал, и все впустую. Так что ждать слишком долго тоже не стоит. МОМЕНТ – где, когда наступит этот самый долгожданный момент? Или, может быть, уже пора?
Нет-нет, еще рано. Он же еще почти ничего не умеет. Даже молний сдержать не может: стоит ему рассердиться, и молнии из сопляка так и летят во все стороны. Зато какова самоуверенность! Ведь он так и не пересек текучую воду. Идет себе вдоль реки да посмеивается. А Инсанна весь как на иголках: вот сейчас… сейчас… вот он перешагнет через ручей, вот он переплывет реку и станет невидим. А мальчишка идет да идет вдоль реки. Да он же попросту издевается! Напрасно, милейший. Погубит тебя твое самомнение. Ишь ходит, пыжится: вот он – я, погляди на меня, да хорошенько смотри, как я тебя не боюсь! Вот пока ты таким манером выставляешься, я с тобой разберусь. Жаль, не сам я буду с тобой разговаривать. Ну, да это ничего. Тот, кого я к тебе послал, конечно, мне не ровня, но язык у него подвешен хорошо, и обаяния этому типу не занимать. Вот он с тобой и поговорит, пока ты еще дурак.
Потому что дураком ты мне не нужен, а слишком умным – опасен. Сил в тебе, паршивце, немерено. Да и не в одних твоих силах дело…
Обычно, если маг иссушает реки, сворачивает горы, испепеляет города – словом, совершает что-нибудь крупное, – ему приходится преодолевать сопротивление. Весь этот мир, вся эта пошлая, косная материя сопротивляется магии. Иногда сильнее, иногда слабее, но она оказывает противодействие. И вместе со стеной магической силы всегда докатывается эхо иного рода, отзвук этого бессмысленного противодействия. Иногда оно ощущается как гнев, иногда отзывается страданием, иной раз – яростью, презрением, отвращением; бывает, что и равнодушным от усталости терпением, но и только. Мир не любит магию.
Но на сей раз дела пошли по-иному. Налетев на стену силы, Инсанна внутренне приготовился к удару гнева, бессмысленной ярости: стена была несокрушимой, значит, и удар должен воспоследовать чудовищный. Ан нет! Не было удара! Взамен того, чтобы огреть Инсанну отзвуками боли, мир ответил… восторгом!
Поначалу Инсанна подумал, что это эхо восторга самого мальчишки. Надо же, сопляк настолько рад своей силе, что по всей земле эхо отдается. Но подумал об этом Инсанна неискренне, отлично сознавая, что ему хочется так думать. Мальчишка, как же! Такой радости, такого ликования человеку не снести, будь он хоть трижды магом. Такой восторг его попросту разорвет, разнесет на кусочки. И нет в этом восторге ничего человеческого. Так может радоваться лес, река, скала, но не человек.
Слыхал Инсанна о магах, которым мир не сопротивляется, но верить – не верил. На его памяти ни одного такого не было.
А мальчишка, похоже, еще не разобрался толком, какая страшная, грозная, чудовищная сила находится в его распоряжении! Не его собственная магическая сила – да и кто знает, какова она? Может, и вправду велика, а может – тьфу, и растереть? Кто его знает, по силам ли ему заставить гору обрушить лавину или реку – течь вспять? Но в том-то и дело, что ему, паршивцу, и заставлять не надо. Ему достаточно просто как следует попросить.
Или нет? Может, напридумывал себе все Инсанна, стараясь преувеличить в собственных глазах ценность своего будущего приобретения? Может, померещилось ему могучее грозное ликование? Ударился головой о стену, вот и померещилось.
В любом случае мальчишку брать рано. Не созрел еще. Пусть побегает. Глядишь, чему и научится. Инсанна даже зажмурился от удовольствия, представив себе, на что будет способна его будущая игрушка. Да… конечно, да! Конечно, брать его пока не следует. А вот что нужно сделать – так это подтолкнуть его в нужную сторону, пока совсем от рук не отбился. И сделать это нужно сейчас. На самой развилке дорог, пока они еще рядом, не много надо сил, чтобы с одной дороги перевести на другую, подчас даже и вовсе не заметно. А вот когда разойдутся дороги основательно, сделать это окажется куда как сложнее.
Тем более что и время выбрано удачно. Сопляк по собственной самоуверенности доступен наблюдению. Лучшего времени и не придумать. Пусть он только выберется из этого растреклятого места.
Поречье Инсанна ненавидел до дрожи. За одно уже то, что существует. Оно напоминало ему, что он велик, но не всесилен.
Мощное место Поречье – и всегда было таким. Инсанна давным-давно мечтал его захватить. Мечтал, да не вышло. Он тогда еще сопляком был, вроде того, за которым сейчас охотится. Сколько ему лет тогда было? Пятьдесят? Сто пятьдесят? Не важно. Он еще не был тогда Великим Инсанной. Был он просто магом, каких много. А тот старик был силен. Очень силен. Сильнее, чем Инсанна даже и теперь. Старый маг был родом из Поречья и любил навещать тамошние края. И когда его магический посох сломался, схоронил его старый маг не где-нибудь, а именно в Поречье. С того времени эта земля для Инсанны запретна. И еще очень долго будет запретной. До тех пор, пока его сила не превзойдет силу сломанного посоха. Проклятый волшебник! Не только он сам – даже его посох, даже и мертвый, надежно хранит ненавистное Поречье! Ничего. Инсанна умеет ждать. Он накопит достаточно сил, пока не сможет наконец сломить сопротивление мертвой палки. И вот тогда он возьмет эту землю себе, и посох возьмет, и выпьет их силу, и вот тогда… тогда…
Инсанна тряхнул головой, с трудом отгоняя сладостные видения. Ничего не скажешь, место для первой серьезной пробы сил мальчишка выбрал толково. Инсанне до него не дотянуться – это раз. И вдобавок вся сила здешней земли к его услугам. Ладно же, сопляк. Иди, насвистывай, плюйся молниями, радуйся жизни. Недолго осталось тебе на воле бегать. Воспользуйся ею напоследок.
Интересно, а что он сейчас поделывает?
Инсанна привычным движением извлек шерл, привычно задействовал его, привычно посмотрел – и чуть не застонал от собственного бессилия. Сейчас он потеряет мальчишку. И все из-за нелепого, невозможного, непредвиденного совпадения!
* * *
Для Кенета не было плавного перехода между зимой и летом. Границу между ними прочертил драконий дождь. Из ночных заморозков и слякоти Кенет выломился прямо в летнюю жару, необычно раннюю и сильную. Из-за жары Кенет не сразу свернул на Каэнский тракт, а продолжал идти вдоль реки, откуда хоть немного тянуло прохладой. Притом же ему хотелось побыть одному, даже если одиночество и означало путешествие впроголодь. Тяжелое время для странника – начало лета. Время протальников закончилось, время остальных грибов еще не началось. Ягоды не то что не созрели – только-только завязались. Охоты тоже никакой: даже если и найдется настолько бесстыжий охотник, чтобы зверя или птицу бить в начале лета, смысла в добыче не будет. Не нагулял еще зверь ни жира, ни мяса. Корневища и клубни еще пусты, еще не налились соком. Для неопытного горожанина странствие в начале лета налегке почти наверняка означает голодную смерть. Деревенские, конечно, и в этакую жару ухитрятся добыть себе хоть и скудное, а пропитание.
Кенет исключения не составлял. Шел он налегке, не торопясь, не останавливаясь нигде особо для поисков съедобных трав, а если какая попадалась – выдергивал на ходу. К вечеру у него этих самых съедобных трав неизменно набиралась целая охапка. Он варил себе из них душистую похлебку, выпивал пряное варево до капли и устраивался на ночлег. Не очень сытная еда для шестнадцатилетнего юноши, но Кенету ее хватало. Доводилось ему питаться и похуже. Да и не особенно ему хотелось есть. Он пребывал в каком-то странном отрешенно-восторженном состоянии духа. Возможно, виной тому были перемены, наступившие в его жизни, а возможно, и безумие летних ночей.
Ночи выдались действительно безумные. Луговую траву настолько густо усеяло росой, что казалось, не одно даже, а два или три звездных неба обрушились на землю. Крупные звезды сияли в траве влажно и прохладно. Куда более редкие звезды в небе над головой горели сухо и жарко. Кенету не спалось ночами, взгляд его тонул в сияющей осыпи, глаза не закрывались. Засыпал он с рассветом, когда звезды на траве расплывались в воздухе белесым туманом.
Росистые ночи сулили вслед за собой жаркие дни. Примета не подводила. Уже к полудню было нечем дышать. Небо наливалось густой синевой. Жара стояла попросту оглашенная. Иногда Кенет днем отдыхал, а ночью шел вдоль реки. В черной воде плескалась луна, и Кенету нравилось думать, что это дракон подмигивает ему. Он даже беседовал с рекой – почему-то шепотом. Тихий шелест прибрежных камышей и плеск воды казались ему ответным шепотом, только неразборчивым.
Кенет наслаждался звездным блеском и невнятным дыханием реки довольно долго, и вид Серых Супругов поверг его в легкое уныние. Два невесть откуда взявшихся посреди равнины утеса, один поменьше, другой побольше, прозванных Серыми Супругами, заграждали реке дальнейший путь. Речные волны разбивались об их каменную плоть и резко сворачивали влево, в сторону от Каэнской дороги. Ничего не поделаешь, кончен легкий путь вдоль берега, пора переходить на Каэнскую дорогу.
А вдоль дороги на три дня пути хоть бы какой захудалый лесок – так ведь и того нет. И небо над дорогой уже не синее, а белесое от сухой жары. И распухшее синевато-стальное солнце слепит глаза. И раскаленный воздух течет над дорогой, и в его знойном потоке студенисто дрожат самые разные марева. Такое наяву увидишь, что и во сне не приснится.
Кенет поначалу и решил, что перед ним очередное марево. Его разум отказывался признать зрелище реальным. Воспитание не позволяло. Ему с малолетства внушали, что слабых бить нехорошо. Попробуй только преступить неписаный кодекс чести деревенской драки – да с тобой никто и водиться не захочет! Деревня – не город, там дурного дела не утаишь. Худая слава быстро бежит. Захочешь отлупить слабейшего, а поневоле сдержишься.
Вот и не поверил Кенет своим глазам. Зрелище действительно немыслимое. Хуже давешнего случая с разбойником. Тут уже дело пахло не только мордобоем.
В тени первого за три дня пути раскидистого дерева Кенет заприметил двоих. Один оборонялся, другой нападал. Нападавший был вооружен длинным тяжелым мечом и изрядно теснил своего безоружного противника. Тот уклонялся худо-бедно от ударов меча, но убежать уже и не пробовал: повсюду на его пути возникала свистящая стена стали. К тому же он был старше и, даже сумей он прорваться, далеко бы не ушел.
Деревенское воспитание и воинская выучка сделали свое дело. У Кенета от гнева в голове зазвенело. Он рванулся на выручку, не раздумывая, кто прав, кто виноват. Да и что тут раздумывать? Когда вооруженный нападает на безоружного, виноват всегда вооруженный. Тяжелый меч был уже занесен для последнего, смертельного удара, когда Кенет выхватил из ножен свой деревянный меч и набежал с боевым криком на убийцу. Тот успел обернуться, но и только: меч его уже начал описывать дугу смертельного удара, оказавшегося не смертельным. Предполагаемый убитый резво отскочил в сторону – и откуда только прыть взялась! – а Кенет всей тяжестью обрушил деревянный меч на голову убийцы. Может, и не самый изысканный способ ведения боя – но как еще, скажите на милость, сражаться деревянным мечом против боевого?
Убийца без единого стона рухнул как подкошенный. Кенета слегка замутило. Что ни говори, а это первый человек, сраженный им в поединке. Тогда, с разбойниками, не поединок был, а свалка, и никого он не сразил, а только потрепал немного. Да и переживать было некогда: дал в глаз, получил в ухо, всего и дел. А сейчас Кенет с трудом подавил дурноту. Внезапная жаркая тишина звенела в ушах, как комариная стая. Где-то рядом хрипло и рвано дышал спасенный; прыжок истощил его последние силы. На примятой траве лежал высокий парень в черном кафтане хайю. Кенет впервые видел воина не в предписанных уставом синих одеждах, а в черных, словно парень вырядился для праздника Отпевания Осени. Выражение его лица было странно детским, умиротворенным до нелепости.
– Надо же, как я его, – пробормотал Кенет, наклоняясь к лежащему на траве убийце. Он не мог бы сказать, что он чувствовал в эту минуту: гадливое любопытство, гордость или угрызения совести? Пожалуй, всего понемногу.
И тут убийца пошевелился, застонал, открыл глаза и произнес высоким удивленным голосом вопрос невероятный и совершенно бессмысленный:
– Почему зеленые?
– А почему нет? – опешил Кенет. Он не знал, каких слов можно ожидать в подобном случае, но что не таких – уж это точно.
– Осень же, – вздохнул убийца и сел, морщась от боли и заботливо придерживая голову, словно ей предстояло отвалиться в самое ближайшее время. Кенет растерялся окончательно. Он определенно знал, что на дворе никак уж не осень, но невольно огляделся вокруг, чтобы убедиться, что никакой осени нет и в помине. Убийца тоже огляделся, поворачивая голову руками.
– Нет, – горько сказал он. – Не осень.
– Осень полгода как кончилась, – осторожно заметил Кенет. – А она тебе очень нужна?
– Да нет, – меланхолично заметил убийца. – Вообще-то я осень не люблю. Только я понять хочу – куда же зима делась?
Час от часу не легче.
Почему-то у Кенета не возникало ощущения, что он разговаривает с ненормальным. Конечно, от такого удара по голове можно и рехнуться в одночасье, но Кенету отчего-то так не казалось.
Блуждающий взгляд убийцы в поисках пропавшей зимы безуспешно обшаривал округу. Внезапно изнемогающий убийца наконец-то углядел хоть что-то знакомое. Глаза его разом сделались осмысленными и засияли детской радостью.
– Ты новенький? – повеселев, спросил он, указывая на деревянный меч в руках Кенета. – Учитель Аканэ очень сердится, что я опоздал?
Так вот это кто, понял Кенет. Да, все верно. Был у него ученик… был, и не стало… встретился с Инсанной, и поминай как звали… значит, встретился осенью и не помнит ничегошеньки… по голове получил и прежнее, выходит, вспомнил… нет, но до чего же странное совпадение!
– Я не новенький, – возразил Кенет, – мое обучение закончилось больше полугода назад.
– А почему я тебя не знаю? – запротестовал обеспамятевший ученик воина.
Кенет замялся, подыскивая слова и не находя их. Ну как объяснить этому парню, что с ним стряслось и как давно?
На помощь Кенету неожиданно пришел спасенный. Он уже отдышался, уже оценил обстановку и обнаружил недюжинную способность быстро соображать.
– Ты опоздал сильнее, чем тебе кажется, – заметил он, подойдя к несостоявшемуся убийце. – Ты на руки свои, парень, посмотри.
Убийца удивленно послушался. Он отнял руки от темени, поднес их к лицу – да так и замер, впившись в них взглядом. Какое-то время он сидел молча, потом тихо и неуверенно охнул, потом принялся ощупывать правую руку левой, потом наоборот. Потом вытянул руки перед собой, как слепой, и судорожно всхлипнул.
– Это что же?.. – прошептал он, давясь сухими слезами. – Как?!.
Других слов у него не нашлось, но Кенет его и без слов понял. Парень встретился с Инсанной и забыл себя уже давно. Его руки были тогда руками подростка, теперь же это руки взрослого: крупные, слегка загрубевшие. И главное, сомнений и быть не может. Не по годам детское или рано повзрослевшее лицо может иной раз ввести в заблуждение, но руки всегда выдадут истинный возраст. Теперь понятно, почему он заговорил с Кенетом как с равным: принял его за сверстника. Может, даже за старшего сверстника, погодка.
– Послушай меня. – Кенет слегка встряхнул парня за плечо. Тот безвольно подался вперед и уронил руки. – Да очнись же! – вывалил Кенет. – Ничего особенного не случилось. Тебя просто околдовали, только и всего.
– М-да, действительно ничего особенного. – Спасенный тихо хмыкнул.
– Заколдовали, понимаешь? Ты попался волшебнику, и он тебя заколдовал. И ты все забыл. А сейчас тебя по голове стукнули, и ты вспомнил, кто ты такой.
Кто именно стукнул бывшего ученика Аканэ по голове, Кенет решил не уточнять.
– А что было за эти годы, ты забыл.
– Годы? – одними губами произнес парень.
– Годы, – свирепо отрезал Кенет и замолчал, не зная, что еще сказать. С деревянным мечом наголо он чувствовал себя до крайности неловко, почти неуместно, но вложить меч в ножны он отчего-то не мог, как не мог бы облегчиться посреди деревенской площади: не место и не время. Парень смотрел на хорошо ему знакомый деревянный меч и беззвучно икал. Кенету и побеждать в бою по-настоящему раньше толком не доводилось, а уж нечаянно расколдовывать кого-то – тем более. Он чувствовал себя не растерянным даже, а попросту несчастным. До того несчастным, что вот еще мгновение – и он тоже начнет икать.