Страница:
– Убери свою палочку, Лим, – распорядился он. – Вовсе незачем у дракона глазки выковыривать. Не ровен час рассердится. И не беспокойся, мы не утонем. Нас доставят на место в полной сохранности куда быстрее, чем ты мог бы себе представить.
И действительно, никем не управляемый плот рванулся вперед быстро и уверенно. Ни толчка, ни покачиваний на волнах – плот словно на руках несли. В его скольжении не было ничего хаотичного, оно было точным и целенаправленным.
Пока ошеломленные спутники Кенета вглядывались в воду, пытаясь разглядеть в речных волнах незримого для них дракона, Кенет подошел к краю плота и низко поклонился.
– Значит, все-таки поспеем вовремя, – заметил Акейро. Пожалуй, из всех присутствующих, кроме, разумеется, самого Кенета, Акейро был наименее ошарашен: все-таки о подвигах Кенета он был достаточно наслышан от Наоки.
– Куда? – в который уже раз поинтересовался Кенет – и, к своему удивлению, получил некое подобие ответа.
– К тому месту, где нас ждет твоя армия, – объявил Акейро.
– Армия? – не понял Кенет. – Какая? Зачем? Акейро ответил не сразу: он любовался отблесками солнечного света на волнах.
– Пожалуй, я все же отругаю Аканэ, – небрежно бросил он.
– За что? – возмутился Кенет.
– За то, что не научил вас главному, – лениво пояснил Акейро. – Он научил вас драться, как подобает воину, и мужественно встречать опасность, и многим другим полезным вещам… но думать, как следует воину, он вас не научил.
Он снова замолк и, лишь повинуясь молящему взгляду Кенета, продолжил разъяснение.
– Армия нужна, чтобы вы могли добраться до Инсанны живым. Сами подумайте – пока ваши магические способности еще не проявились в полной мере, Инсанна мог на что-то рассчитывать. И то он востребовал – и получил – указ о вашей поимке, а будь у него точные сведения о вас – добился бы и указа о вашей смерти. Ну а теперь, когда вы стали магом, – да неужели он вас подпустит к себе близко? Вы сами говорили, что с помощью магии он вас увидеть не может. Несомненно, он вышлет вам наперехват людей. Стоит вам пересечь горы – и первый же конный разъезд живьем с вас шкуру снимет прежде, чем вы успеете хоть слово сказать, а не то что магию в ход пустить.
– Понял, – кивнул Кенет. – Согласен. Пожалуй, Инсанна уже знает, что я стал магом, даже если меня и не видит. Есть у него на то свои способы. Я другого не пойму – вы-то откуда об этом прознали?
– Один человек сказал, – улыбнулся краешком губ Акейро.
– Тот, что принес вам мой кошелек? – уточнил Кенет.
– Он самый, – кивнул Акейро.
– Вы обещали мне о нем рассказать, – напомнил Кенет.
– Да рассказывать в общем-то почти нечего, – усмехнулся Акейро. – Вас больше этот человек интересует или кошелек?
– Оба! – едва не простонал снедаемый любопытством Кенет. Лим и Кенро откровенно расхохотались.
– Что ж, – призадумался Акейро, – начнем, пожалуй, с кошелька… И, намеренно не обращая внимания на протестующий возглас Кенета, Акейро продолжил.
– Кошелек, – поведал он, пряча улыбку, – был найден во время обыска на постоялом дворе. Конфисковал его массаона Рокай. Потом кошелек как улику забрал у него императорский гонец. Массаона не возражал. Он напоил гонца и предложил ему отправиться в веселый дом. Гонец не отказался. Но по какой-то странной случайности вместо веселого квартала бедняга забрел в квартал свадебных дел мастеров, откуда вернулся почему-то уже без кошелька, о каковом упущении, протрезвев, решил начальству не докладывать.
– Хакка! – воскликнул невольно Кенет.
Акейро кивнул; глаза его смеялись. Он явно наслаждался беседой.
– Украденный в свадебном квартале кошелек – опять же, как вы понимаете, неким таинственным образом – вновь оказался у господина массаоны. Потом один человек забрал у массаоны кошелек и принес его мне.
– Да что за человек-то? – возопил Кенет.
– Тот маг, что посоветовал князю Юкайгину прибегнуть к вашей помощи. – На мгновение лицо Акейро омрачилось, но он тряхнул головой, как бы отгоняя невеселые мысли, и продолжил решительно: – Он и сказал мне, что вы сделались магом и что в самое ближайшее время ваша битва с Инсанной неизбежна.
– А он откуда знает? – обреченно вздохнул Кенет.
– А уж это вы у него спросите, – пожал плечами Акейро. – Я не могу вам его предоставить сию же минуту. Чтобы собрать все войско в одном месте в одно и то же время, без мага не обойтись: кто-то должен доставить им сигнал о выступлении – тайно и почти одновременно. Вот этим он сейчас и занят. Вы с ним непременно встретитесь – вот тогда и спросите.
Он вновь замолчал, поглаживая рассеянно рукоять своего меча. Примолк и Кенет.
– Давайте-ка я все же возьму в руки шест, – сказал Лим. – Не для того, чтобы править, – так, для вида.
Шест в руках Лима оказался отнюдь не лишним. Плот, несущийся по воле волн столь целенаправленно, вызвал бы в умах прибрежных жителей известное недоумение, если не что похуже. А если плот управляем, дивиться нечему – разве что мастерству плотогона. Простой люд с восхищением взирал, как Лим играючи управляется с шестом – и верно ведь, играючи. Акейро с восхищением взирал на окрестности. Кенро наигрывал на тростниковой дудочке умопомрачительные мелодии – по мнению знатоков, на подобные музыкальные изыски способна разве что многоствольная флейта, но Кенро не был знатоком. Кенет наслаждался и музыкой, и передышкой перед боем. Лим, ко всеобщей радости, наслаждался собственным мрачным ворчанием. Когда восторг в глазах Акейро сменялся тихой сосредоточенной печалью, Лим начинал корчить из себя придурка-солдафона до тех пор, пока Акейро не расставался со своей тоской, а Кенет – с тревогой за побратима. Словом, несколько суток путешествия прошли как нельзя более приятно, хотя и продлилось оно дольше, чем Лим поначалу предполагал.
Вторично он расстался с шестом, когда попытался приблизиться к берегу.
– Ты уверен, что твой дракон знает, что делает? – пробурчал он, когда Кенет кое-как успокоил возмущенного воина.
– Вполне, – заверил его Кенет.
– Посмотрим, – нехотя уступил Лим.
Плот свернул в какую-то малозаметную протоку, рассек камыши и долго протискивался вдоль берегов – но так быстро, что даже Лим не сделал попытки спрыгнуть с плота на топкий илистый берег. Проплутав полдня в камышах, плот внезапно вырвался на широкую воду и вновь понесся стрелой.
– Надо же! – ахнул Кенро. – Это мы, получается, обогнем Лихие Горы и прибудем прямо к условному месту по реке.
– А жаль, – вздохнул Кенет. – Хотелось бы мне еще разок в Лихие Горы наведаться.
Кенро посмотрел на него так, словно сомневался, не покинул ли Кенета рассудок. Лим ухмыльнулся широко, но промолчал.
– Зато успеем вовремя, – сухо заметил Ахейро.
День был, как говорили в родной деревне Кенета, на утрате, когда плот вильнул в сторону и замедлил ход. Путешественники неторопливо, со всей учтивостью, благодарно поклонились реке, и их обдало нежной водяной пылью.
– Ну, отсюда и пешком недалеко, – жизнерадостно сообщил Кенро, выпрыгивая на берег. – Еще до вечера доберемся.
Акейро и Кенет были готовы продолжить путь посуху, но Лим точно прирос к берегу. Его невидящий взгляд запутался в степной траве; грудь подымалась медленно и сильно, как если бы Лим все пытался и все не мог надышаться.
– Разве это степь? – произнес он со злой внезапной тоской. – Ладно, пойдем, что ли…
Он извлек из тайника оружие, вручил Кенро его вожделенный меч и зашагал, не глядя по сторонам, широкой стремительной походкой.
Вопреки бодрому предсказанию Кенро, до условного места удалось добраться лишь затемно. Акейро уже начинал слегка задыхаться, но в ответ на предложение остановиться и отдохнуть отпустил такое невельможное выражение, что Кенет покраснел, а Лим засмеялся.
– Так ведь ненадолго, – растерялся Кенро.
– Не стоит, – с трудом переводя дыхание, сказал Акейро. – Мы уже почти пришли.
– Не почти, ваша светлость, а совсем, – поправил его Лим. – Вот и костры – видите?
Костры были сложены мастерски – не просто бездымные, а еще и почти неразличимые даже в вечерних сумерках. Неопытный человек мог бы в десяти шагах не заметить ни одного костра. Даже Кенро не сразу разглядел их – что и говорить о Кенете или Акейро!
Из темноты вынырнул Аканэ и поклонился сначала наместнику, потом бывшему ученику, а уж после – друзьям. Кенет думал, что на свете не может быть большей радости, чем снова повстречать Аканэ. Он даже и не надеялся на встречу. Однако же она состоялась – и принесла куда больше смущения, чем радости. Кенет никак не мог взять в толк, отчего это его учитель и вдобавок великий воин кланяется ему сам, вместо того чтобы принять поклон ученика, как положено по обычаю.
Аканэ, угадав его смущение, усмехнулся и тряхнул его за плечо.
– Принимай свою армию, массаона, – произнес он.
– К-ка-ккакую армию? – оторопел Кенет.
Долго гадать ему не пришлось. Вслед за Аканэ из темноты появился еще один знакомый силуэт.
– Толай! – ахнул Кенет.
– Я же говорил, что мы еще увидимся, сынок, – напомнил кузнец.
– А я-то жалел, что мы миновали Лихогорье! – воскликнул Кенет. – Но ты-то здесь откуда взялся?
Толай посмотрел на него с легкой укоризной: неужели, мол, сын Седого Лиса по хлебу способен задавать такие глупые вопросы?
– Сон тебе был? – риторически предположил Кенет.
– И не мне одному, – кивнул кузнец.
– Идиллия, – ухмыльнулся Аканэ и отправился за хворостом.
Насчет идиллии Аканэ в самую точку попал. Есть в дружбе настоящих воинов что-то потаенно нежное, стыдливо беззащитное – настолько беззащитное, что любого неосторожного слова боится. Что-то, чего нельзя и вовсе высказать словами. Нечто сокровенное, что охотно прикрывается иронией или прячется за напускной суровостью – той, которой истово подражают люди, не изведавшие ни войны, ни дружбы. А потому пытаться хоть приблизительно пересказать беседу двух воинов после разлуки – мучение сплошное. Хуже, чем об истинной любви рассказывать. О ней тоже просто словами не скажешь, но влюбленные хотя бы не колотят друг друга по спине, не приветствуют предмет своих воздыханий радостной площадной бранью, как простые солдаты, и не кланяются с торжественной строгостью наподобие великих воителей. Кенет еще не привык к внешне грубоватой обрядности воинской дружбы, и переживания его были наивно обнаженными, как у всякого новичка, не полностью лишенного ума и сердца. Отправляясь за хворостом, Аканэ довольно улыбался: вот если бы юный ученик вздумал вести себя наподобие самого Аканэ, его бы это здорово встревожило – в те ли руки он передал свое искусство?
– Всем нам сон был, – продолжал тем временем Толай. – Вот в тот самый день, когда ты освободил наши сны. И кто ты такой, и когда мы тебе пригодимся, и куда нам идти надо…
– Хоть бы мне кто словечко сказал! – вспыхнул Кенет.
– И почему говорить тебе ничего до времени нельзя, – невозмутимо закончил Толай.
Темнота была уже не вечерней, а ночной, усыпанной звездами: ночь быстро опускается на степь. И земля в степи остывает быстро. Кенет вертел головой, пытаясь обнаружить, куда запропастился наместник: его свистящее дыхание вызывало у Кенета тревогу. Наверняка ведь сидит прямо на голой земле, радостно вкушая прелести воинской жизни, – а к утру совсем разболеется!
– Эй, массаона! – долетел из темноты голос Аканэ. – Поди-ка сюда!
Кенет, не дослушав Толая, коротко извинился и стремглав помчался на зов. Просто так, чтобы поговорить, Аканэ звать никогда не станет. Значит, что-то произошло.
Наместник обнаружился поблизости от Аканэ. Сидел он возле костра не на сырой земле, а на скатке из теплого плаща – об этом позаботился Юкенна. И опять Кенет не успел даже порадоваться толком: все его внимание без остатка было отдано Аканэ и его очень странному спутнику.
Возраст его невозможно было определить даже приблизительно. Сильнее всего годы сказываются на движениях человека – но такой походки ни у молодых, ни у старых не бывает. Незнакомец ковылял, еле переставляя ноги, – а всем казалось, что он спешит куда-то, почти бежит, и отрешиться от этого ощущения никак не удавалось. Одеваются старики и юноши все-таки по-разному – но лохмотья неизвестного уже не имели ни цвета, ни формы. Любой профессиональный нищий с радостью отдал бы за такое отрепье половину дневной выручки, ибо оно столь явственно свидетельствует о тяжких страданиях, что затраты окупились бы с лихвой самое большее за час. Нет, ни по походке, ни по одежде не понять никак, сколько же лет незнакомцу. Не выдавало истинный возраст и его лицо. Под густой коркой запекшейся крови и склеенной терпким потом дорожной пыли ничего не разберешь. И уж тем более ничего нельзя было прочесть в его взгляде, кроме безумия и безумной боли. Едва ли этот человек был способен причинить кому-либо вред, но рассеянный взгляд Аканэ порхал вокруг него, а руки воина были готовы выхватить меч мгновенно.
– Кто это? – изумился Кенет.
– Понятия не имею, – ответил Аканэ. – Я наткнулся на него, едва отошел от костров. На лазутчика не похож, но… кто его знает! Бормочет что-то непонятное. Я решил, что тебе стоит на него посмотреть.
Незнакомец тем временем уселся прямо на землю, скрестив ноги. Но даже и тогда продолжало казаться, что он идет куда-то.
Кенет по-пастушьи присел на корточки рядом с ним и тихо окликнул, глядя не в глаза безумца, а слегка вбок, чтобы взгляд скользил по его лицу, но не впивался в зрачки.
– Кто ты? – спросил Кенет.
– Я молоток, – ровным голосом ответил неизвестный.
– Вот-вот, – кивнул Аканэ. – Именно это он и твердит.
– Молотки должны лежать дома, – таким же ровным голосом тихо произнес Кенет. – А ты почему не идешь домой?
– Я ищу гвоздь, – ровно и монотонно ответил безумный.
Кенет случайно встретился взглядом с незнакомцем, и ему показалось, что несчастный не просто продолжает идти в поисках неведомого гвоздя, но уже почти ушел.
– Не торопись, – тихо попросил его Кенет. – Я хотел тебя спросить – а зачем тебе гвоздь?
– Заколотить, зачем же еще, – шепотом предположил Юкенна.
– Я должен его предупредить, – все тем же невыразительным бесцветным голосом сообщил неизвестный.
– О чем? – встрял подошедший Кенро.
Безумец испуганно замолк. Кенет свирепо взглянул на молодого воина, потом наклонился поближе к безумному собеседнику и заговорил очень тихо и доверительно:
– Ты не сердись на этого человека, он дело говорит. Гвоздь ведь может и не знать, что ты его ищешь. А может и испугаться тебя. Гвозди боятся молотков. Может, он прячется от тебя, а нам покажется. Тогда мы могли бы предупредить его за тебя. Если ты нам скажешь, что ты хотел бы сказать гвоздю, мы так и сделаем. Все как есть передадим ему дословно, не сомневайся. Что ты должен сказать гвоздю?
– Что его ищет Инсанна, – словно затверженный урок, выговорил безумный бродяга.
При упоминании ненавистного врага Акейро побледнел от ярости, на лбу его выступил пот. Юкенна тихо присвистнул, Аканэ обвел ночное небо хорошо памятным Кенету томным взглядом.
– Посмотри на меня, – очень тихо и очень властно произнес Кенет.
Безумец поднял глаза на Кенета – и уже не смог их отвести. Он смотрел и смотрел – и на его лице медленно возникало то выражение, которое можно заметить только у маленьких детей, уснувших с облегчением после того, как боль отступила и жар спал: все плохое окончилось, и теперь осталось только выздоравливать.
– Ты можешь отдыхать, – очень спокойно сказал Кенет. – Ты нашел гвоздь.
Он прикоснулся пальцами к вискам незнакомца и слегка сжал их. Какое-то время стояла такая тишина, что слышно было, как сгибается под росой трава да поеживаются облака от ночной прохлады. Потом странный искатель гвоздя протяжно вздохнул и закрыл глаза. Боль покинула его лицо. Теперь даже сквозь слой грязи и кровавой коросты видно было, что лицо у незнакомца не безумное, а всего лишь усталое – и очень молодое. Кенет подсунул спящему под плечи свой плащ, уложил несчастного поудобнее и встал.
– Спасибо за предупреждение, – прошептал он, глядя на мирно уснувшего незнакомого юношу.
– Думаешь, это он тебя искал? – поинтересовался Аканэ.
– А тут и думать нечего, – вздохнул Кенет. – Я не слыхал, чтобы Инсанна еще кого-нибудь так неотступно преследовал.
– Жаль, что его никак не расспросишь поподробнее, – посетовал Кенро. – Безумец – он ведь безумец и есть.
– Если я хоть что-то понимаю, – возразил Юкенна, – к утру он проснется вполне в здравом рассудке. Кенет молча кивнул.
– Тогда тебе ничто не помешает удовлетворить свое любопытство, – поддел молодого воина Аканэ.
– Верно, – негромко произнес Акейро, – хотя теперь это уже и ни к чему. Насколько я понял вас, уважаемый побратим, драконий дар хранит вас от наблюдения Инсанны только в тех случаях, когда вы не применяли свою силу.
– Так и есть, – кивнул Кенет. – А только нельзя было его без помощи оставить. Этот бедняга из последних сил искал меня, чтобы предупредить. Рассудка от боли лишился, а что должен найти гвоздь и сказать, что Инсанна его ищет, помнил твердо.
– Почему гвоздь? – недоуменно спросил Кенро.
– Завтра узнаем, – пожал плечами Кенет. – Только все это и в самом деле впустую. Инсанна меня увидел. А заодно и вас всех. Даже будь средство укрыться, он бы меня если и не увидел за работой, так почуял. Слишком мы близко к нему. На таком расстоянии не укроешься. Внезапного удара уже не получится. Битвы нам следует ждать, самое позднее, сразу после рассвета.
– Значит, выступаем немедленно, – заключил Аканэ.
Глава 25
Инсанне, конечно, повезло, что вот уже лет пятьсот он не нуждался в сне. Испытывать подобное – и то разве только злейшему врагу пожелаешь, но уж пробудиться от столь мерзкого ощущения… тут даже и бессмертный испустил бы дух!
Он не сразу даже и понял, что с ним творится. Тело Инсанны скрутило нечто, совершенно ему неподвластное. Понадобилось целых несколько мгновений, чтобы Инсанна вспомнил, как называется то, что его пристигло… да, конечно, – это называется “боль”!
Со времени самого первого соприкосновения с силой у Инсанны никогда и ничего не болело, кроме раны на лбу, да и та причиняла ему страдания не часто. Инсанна давно свыкся с ней и почти перестал ее ощущать. Его тело всегда служило ему исправно. Поэтому Инсанна, впервые за несколько веков испытав боль, подскочил так, что едва не пробил макушкой крышу собственного замка. Совладать с болью Инсанне удалось далеко не сразу: он давно позабыл, как это делается, а напрягать память в подобном состоянии затруднительно. Когда Инсанне удалось одолеть боль, его одежда насквозь промокла от пота.
Какая невыразимая наглость! Как он посмел?! Да, но как он еще и сумел?..
Личность таинственного противника не вызывала у Инсанны ни малейших сомнений. С тех самых пор, как несносный Кенет нашел свое место средоточия и обрел свою магию в полной мере – о, Инсанна хорошо запомнил этот отвратительный день! – с той самой минуты Инсанна принял все мыслимые меры предосторожности. Он охотно уничтожил бы Кенета немедленно, но магическая атака на расстоянии невозможна, если волшебник находится в месте средоточия. А когда мальчишка ушел из места средоточия, выследить его Инсанне никак не удавалось: хотя он и пускал в ход силу, перемещаясь то и дело, но при этом пересекал проточную воду, и проклятый драконий дар надежно хранил наглого молодого волшебника. Люди на службе у Инсанны также потерпели неудачу: если маг перемещается с помощью силы, человеку за ним не угнаться. Попробуй отыщи мальчишку, если он постоянно скачет с места на место. Пришлось Инсанне оставить поиски и начать военные приготовления.
Инсанна не тешил себя надеждой, что Кенет больше не вернется в окрестности Замка Пленного Сокола. Вернется, и никак уж не с миром. Инсанна потребовал у императора целую армию. Император, всегда такой покорный, неожиданно запротестовал: со дня основания династии ни один ее представитель не лишал себя и столицу военной мощи – разве допустимо оставить на произвол судьбы священную особу императора? Жалкий трус! Околдовывать его Инсанне было недосуг: страх императора за свою шкуру был неимоверно огромен, почти равновелик силе Инсанны. А значит, слишком много времени уйдет на то, чтобы с ее помощью заставить императора повиноваться. Еле-еле Инсанна выторговал у венценосного боязливца половину его войск, да еще наобещать ему пришлось в благодарность такого… Инсанна клял в душе могущество императорской пугливости, но виду не подавал: стоит ли унижаться перед тем, чего как бы почти и нет? Судьба императора, посмевшего отказать великому Инсанне, уже решена. Именно ею Инсанна и займется, едва только покончит с Кенетом.
Днем и ночью степь бороздили бесчисленные конные разъезды. Инсанна очень подробно описал воинам столичного гарнизона весь облик Кенета до мельчайших черточек. Мальчишка не сможет миновать патрули незамеченным – не сможет и остаться неузнанным. Стоит ему попытаться изменить внешность с помощью магии, и Инсанна тут же сможет увидеть его.
Со дня на день Инсанна ожидал вестей о появлении Кенета: либо патрули его изловят, либо сам он даст о себе знать, воспользовавшись магией. Вот и воспользовался!
Инсанна торопливо потянулся за шерлом и едва не уронил его: боль была побеждена, но пальцы все еще слегка дрожали. Выругавшись вполголоса впервые за несколько веков, Инсанна стиснул шерл покрепче и вгляделся в представшее его взору зрелище. По мере того как он различал подробности, губы его все шире раздвигала довольная улыбка.
Как же прав он был, дозволив жалкому юнцу Кэссину скрыться! Он действительно нашел Кенета – да не просто нашел, а вынудил работать. Великолепно, просто великолепно! С тех пор как Кенет обрел свою магию, Инсанна совсем забросил наблюдение за Кэссином, считая его отныне бесполезным. ан нет! Помимо собственной воли смертный все же сослужил Инсанне службу. Даже большую, чем мыслилось в свое время Инсанне, – потому что рядом с Кенетом и обезумевшим юнцом великий маг заметил и других людей.
А дело-то и вовсе неожиданно оборачивается! Сообразил-таки ненавистный мальчишка, что его поджидают в степи разъезды и дальше первого патруля ему в одиночку не пройти. Поднавострился лопух деревенский за минувшие два года! Подобная мысль могла прийти в голову только настоящему воину, но никак уж не вчерашнему крестьянину. Да и армию он себе собрал хоть и малочисленную, зато каждый его боец стоит пятерых. Не говоря уж об этих кровожадных бестиях из Лихих Гор! Как только удалось ему уговорить жителей Лихогорья сражаться на своей стороне? Что он сулил им, что обещал, чем грозился? Обитатели равнин давно уже позабыли, что такое клинки из живого металла. Один только Инсанна помнит еще о лихогорской стали. Нужно предупредить своих людей немедля… хотя нет, лучше не надо. Перепугаются ведь. Чего доброго, дрогнут и ударятся в бегство при виде живых клинков. Достаточно сказать им, что горцев следует изничтожить в самую первую очередь, а уж потом браться за остальных. Скверно, что лучников в войске Инсанны почти что и нет: так уж распорядился император, выделяя Инсанне воинов. Право же, великий Инсанна определил его участь с избыточным милосердием! Что поделать, слишком уж Инсанна великодушен и мягкосердечен. Но впредь следует не давать своей снисходительности чересчур много воли.
Инсанна отложил шерл: самое главное он уже увидел. Не пялиться на врагов теперь нужно, а дать сигнал всем патрулям, чтобы немедленно соединились и сомкнутым строем двигались на неприятельское войско.
* * *
Рассвет перед боем, как часто случается в степи, был неимоверно ярким и долгим, словно в детстве, когда краски мироздания поражают своей первозданной свежестью, а день длится без малого вечность. Кенет без малейшего стыда ощущал себя ребенком. Все вокруг виделось ему небывалым – и небывало прекрасным. Есть, конечно, на свете люди, которые даже перед боем думают только о себе и больше ничего не замечают. Кенет во всю свою жизнь не был настолько озабочен собственной персоной, чтобы позабыть со страху, как прекрасен мир. Наоборот, каждая травинка, каждая песчинка, каждый порыв ветра были восхитительны и необыкновенны. Так хотелось впитать в себя каждую мелочь – и огромное оранжево-красное солнце в полнеба, и шелест степной травы под ногами, и пыль на синем хайю идущего рядом Аканэ… впитать, вобрать, запомнить навсегда… если только будет это самое “навсегда” или хотя бы “потом”… Все сливалось и дробилось на радужные вспышки сознания, как луч света в капле воды, дрожало и преломлялось, и каждая пылинка была такой же сияющей и громадной, как восходящее над степью солнце, такой, как она видится ребенку, не приученному еще к мысли, что солнце большое, а песчинки маленькие. Кенету казалось, что он заново на свет родился.
И действительно, никем не управляемый плот рванулся вперед быстро и уверенно. Ни толчка, ни покачиваний на волнах – плот словно на руках несли. В его скольжении не было ничего хаотичного, оно было точным и целенаправленным.
Пока ошеломленные спутники Кенета вглядывались в воду, пытаясь разглядеть в речных волнах незримого для них дракона, Кенет подошел к краю плота и низко поклонился.
– Значит, все-таки поспеем вовремя, – заметил Акейро. Пожалуй, из всех присутствующих, кроме, разумеется, самого Кенета, Акейро был наименее ошарашен: все-таки о подвигах Кенета он был достаточно наслышан от Наоки.
– Куда? – в который уже раз поинтересовался Кенет – и, к своему удивлению, получил некое подобие ответа.
– К тому месту, где нас ждет твоя армия, – объявил Акейро.
– Армия? – не понял Кенет. – Какая? Зачем? Акейро ответил не сразу: он любовался отблесками солнечного света на волнах.
– Пожалуй, я все же отругаю Аканэ, – небрежно бросил он.
– За что? – возмутился Кенет.
– За то, что не научил вас главному, – лениво пояснил Акейро. – Он научил вас драться, как подобает воину, и мужественно встречать опасность, и многим другим полезным вещам… но думать, как следует воину, он вас не научил.
Он снова замолк и, лишь повинуясь молящему взгляду Кенета, продолжил разъяснение.
– Армия нужна, чтобы вы могли добраться до Инсанны живым. Сами подумайте – пока ваши магические способности еще не проявились в полной мере, Инсанна мог на что-то рассчитывать. И то он востребовал – и получил – указ о вашей поимке, а будь у него точные сведения о вас – добился бы и указа о вашей смерти. Ну а теперь, когда вы стали магом, – да неужели он вас подпустит к себе близко? Вы сами говорили, что с помощью магии он вас увидеть не может. Несомненно, он вышлет вам наперехват людей. Стоит вам пересечь горы – и первый же конный разъезд живьем с вас шкуру снимет прежде, чем вы успеете хоть слово сказать, а не то что магию в ход пустить.
– Понял, – кивнул Кенет. – Согласен. Пожалуй, Инсанна уже знает, что я стал магом, даже если меня и не видит. Есть у него на то свои способы. Я другого не пойму – вы-то откуда об этом прознали?
– Один человек сказал, – улыбнулся краешком губ Акейро.
– Тот, что принес вам мой кошелек? – уточнил Кенет.
– Он самый, – кивнул Акейро.
– Вы обещали мне о нем рассказать, – напомнил Кенет.
– Да рассказывать в общем-то почти нечего, – усмехнулся Акейро. – Вас больше этот человек интересует или кошелек?
– Оба! – едва не простонал снедаемый любопытством Кенет. Лим и Кенро откровенно расхохотались.
– Что ж, – призадумался Акейро, – начнем, пожалуй, с кошелька… И, намеренно не обращая внимания на протестующий возглас Кенета, Акейро продолжил.
– Кошелек, – поведал он, пряча улыбку, – был найден во время обыска на постоялом дворе. Конфисковал его массаона Рокай. Потом кошелек как улику забрал у него императорский гонец. Массаона не возражал. Он напоил гонца и предложил ему отправиться в веселый дом. Гонец не отказался. Но по какой-то странной случайности вместо веселого квартала бедняга забрел в квартал свадебных дел мастеров, откуда вернулся почему-то уже без кошелька, о каковом упущении, протрезвев, решил начальству не докладывать.
– Хакка! – воскликнул невольно Кенет.
Акейро кивнул; глаза его смеялись. Он явно наслаждался беседой.
– Украденный в свадебном квартале кошелек – опять же, как вы понимаете, неким таинственным образом – вновь оказался у господина массаоны. Потом один человек забрал у массаоны кошелек и принес его мне.
– Да что за человек-то? – возопил Кенет.
– Тот маг, что посоветовал князю Юкайгину прибегнуть к вашей помощи. – На мгновение лицо Акейро омрачилось, но он тряхнул головой, как бы отгоняя невеселые мысли, и продолжил решительно: – Он и сказал мне, что вы сделались магом и что в самое ближайшее время ваша битва с Инсанной неизбежна.
– А он откуда знает? – обреченно вздохнул Кенет.
– А уж это вы у него спросите, – пожал плечами Акейро. – Я не могу вам его предоставить сию же минуту. Чтобы собрать все войско в одном месте в одно и то же время, без мага не обойтись: кто-то должен доставить им сигнал о выступлении – тайно и почти одновременно. Вот этим он сейчас и занят. Вы с ним непременно встретитесь – вот тогда и спросите.
Он вновь замолчал, поглаживая рассеянно рукоять своего меча. Примолк и Кенет.
– Давайте-ка я все же возьму в руки шест, – сказал Лим. – Не для того, чтобы править, – так, для вида.
Шест в руках Лима оказался отнюдь не лишним. Плот, несущийся по воле волн столь целенаправленно, вызвал бы в умах прибрежных жителей известное недоумение, если не что похуже. А если плот управляем, дивиться нечему – разве что мастерству плотогона. Простой люд с восхищением взирал, как Лим играючи управляется с шестом – и верно ведь, играючи. Акейро с восхищением взирал на окрестности. Кенро наигрывал на тростниковой дудочке умопомрачительные мелодии – по мнению знатоков, на подобные музыкальные изыски способна разве что многоствольная флейта, но Кенро не был знатоком. Кенет наслаждался и музыкой, и передышкой перед боем. Лим, ко всеобщей радости, наслаждался собственным мрачным ворчанием. Когда восторг в глазах Акейро сменялся тихой сосредоточенной печалью, Лим начинал корчить из себя придурка-солдафона до тех пор, пока Акейро не расставался со своей тоской, а Кенет – с тревогой за побратима. Словом, несколько суток путешествия прошли как нельзя более приятно, хотя и продлилось оно дольше, чем Лим поначалу предполагал.
Вторично он расстался с шестом, когда попытался приблизиться к берегу.
– Ты уверен, что твой дракон знает, что делает? – пробурчал он, когда Кенет кое-как успокоил возмущенного воина.
– Вполне, – заверил его Кенет.
– Посмотрим, – нехотя уступил Лим.
Плот свернул в какую-то малозаметную протоку, рассек камыши и долго протискивался вдоль берегов – но так быстро, что даже Лим не сделал попытки спрыгнуть с плота на топкий илистый берег. Проплутав полдня в камышах, плот внезапно вырвался на широкую воду и вновь понесся стрелой.
– Надо же! – ахнул Кенро. – Это мы, получается, обогнем Лихие Горы и прибудем прямо к условному месту по реке.
– А жаль, – вздохнул Кенет. – Хотелось бы мне еще разок в Лихие Горы наведаться.
Кенро посмотрел на него так, словно сомневался, не покинул ли Кенета рассудок. Лим ухмыльнулся широко, но промолчал.
– Зато успеем вовремя, – сухо заметил Ахейро.
День был, как говорили в родной деревне Кенета, на утрате, когда плот вильнул в сторону и замедлил ход. Путешественники неторопливо, со всей учтивостью, благодарно поклонились реке, и их обдало нежной водяной пылью.
– Ну, отсюда и пешком недалеко, – жизнерадостно сообщил Кенро, выпрыгивая на берег. – Еще до вечера доберемся.
Акейро и Кенет были готовы продолжить путь посуху, но Лим точно прирос к берегу. Его невидящий взгляд запутался в степной траве; грудь подымалась медленно и сильно, как если бы Лим все пытался и все не мог надышаться.
– Разве это степь? – произнес он со злой внезапной тоской. – Ладно, пойдем, что ли…
Он извлек из тайника оружие, вручил Кенро его вожделенный меч и зашагал, не глядя по сторонам, широкой стремительной походкой.
Вопреки бодрому предсказанию Кенро, до условного места удалось добраться лишь затемно. Акейро уже начинал слегка задыхаться, но в ответ на предложение остановиться и отдохнуть отпустил такое невельможное выражение, что Кенет покраснел, а Лим засмеялся.
– Так ведь ненадолго, – растерялся Кенро.
– Не стоит, – с трудом переводя дыхание, сказал Акейро. – Мы уже почти пришли.
– Не почти, ваша светлость, а совсем, – поправил его Лим. – Вот и костры – видите?
Костры были сложены мастерски – не просто бездымные, а еще и почти неразличимые даже в вечерних сумерках. Неопытный человек мог бы в десяти шагах не заметить ни одного костра. Даже Кенро не сразу разглядел их – что и говорить о Кенете или Акейро!
Из темноты вынырнул Аканэ и поклонился сначала наместнику, потом бывшему ученику, а уж после – друзьям. Кенет думал, что на свете не может быть большей радости, чем снова повстречать Аканэ. Он даже и не надеялся на встречу. Однако же она состоялась – и принесла куда больше смущения, чем радости. Кенет никак не мог взять в толк, отчего это его учитель и вдобавок великий воин кланяется ему сам, вместо того чтобы принять поклон ученика, как положено по обычаю.
Аканэ, угадав его смущение, усмехнулся и тряхнул его за плечо.
– Принимай свою армию, массаона, – произнес он.
– К-ка-ккакую армию? – оторопел Кенет.
Долго гадать ему не пришлось. Вслед за Аканэ из темноты появился еще один знакомый силуэт.
– Толай! – ахнул Кенет.
– Я же говорил, что мы еще увидимся, сынок, – напомнил кузнец.
– А я-то жалел, что мы миновали Лихогорье! – воскликнул Кенет. – Но ты-то здесь откуда взялся?
Толай посмотрел на него с легкой укоризной: неужели, мол, сын Седого Лиса по хлебу способен задавать такие глупые вопросы?
– Сон тебе был? – риторически предположил Кенет.
– И не мне одному, – кивнул кузнец.
– Идиллия, – ухмыльнулся Аканэ и отправился за хворостом.
Насчет идиллии Аканэ в самую точку попал. Есть в дружбе настоящих воинов что-то потаенно нежное, стыдливо беззащитное – настолько беззащитное, что любого неосторожного слова боится. Что-то, чего нельзя и вовсе высказать словами. Нечто сокровенное, что охотно прикрывается иронией или прячется за напускной суровостью – той, которой истово подражают люди, не изведавшие ни войны, ни дружбы. А потому пытаться хоть приблизительно пересказать беседу двух воинов после разлуки – мучение сплошное. Хуже, чем об истинной любви рассказывать. О ней тоже просто словами не скажешь, но влюбленные хотя бы не колотят друг друга по спине, не приветствуют предмет своих воздыханий радостной площадной бранью, как простые солдаты, и не кланяются с торжественной строгостью наподобие великих воителей. Кенет еще не привык к внешне грубоватой обрядности воинской дружбы, и переживания его были наивно обнаженными, как у всякого новичка, не полностью лишенного ума и сердца. Отправляясь за хворостом, Аканэ довольно улыбался: вот если бы юный ученик вздумал вести себя наподобие самого Аканэ, его бы это здорово встревожило – в те ли руки он передал свое искусство?
– Всем нам сон был, – продолжал тем временем Толай. – Вот в тот самый день, когда ты освободил наши сны. И кто ты такой, и когда мы тебе пригодимся, и куда нам идти надо…
– Хоть бы мне кто словечко сказал! – вспыхнул Кенет.
– И почему говорить тебе ничего до времени нельзя, – невозмутимо закончил Толай.
Темнота была уже не вечерней, а ночной, усыпанной звездами: ночь быстро опускается на степь. И земля в степи остывает быстро. Кенет вертел головой, пытаясь обнаружить, куда запропастился наместник: его свистящее дыхание вызывало у Кенета тревогу. Наверняка ведь сидит прямо на голой земле, радостно вкушая прелести воинской жизни, – а к утру совсем разболеется!
– Эй, массаона! – долетел из темноты голос Аканэ. – Поди-ка сюда!
Кенет, не дослушав Толая, коротко извинился и стремглав помчался на зов. Просто так, чтобы поговорить, Аканэ звать никогда не станет. Значит, что-то произошло.
Наместник обнаружился поблизости от Аканэ. Сидел он возле костра не на сырой земле, а на скатке из теплого плаща – об этом позаботился Юкенна. И опять Кенет не успел даже порадоваться толком: все его внимание без остатка было отдано Аканэ и его очень странному спутнику.
Возраст его невозможно было определить даже приблизительно. Сильнее всего годы сказываются на движениях человека – но такой походки ни у молодых, ни у старых не бывает. Незнакомец ковылял, еле переставляя ноги, – а всем казалось, что он спешит куда-то, почти бежит, и отрешиться от этого ощущения никак не удавалось. Одеваются старики и юноши все-таки по-разному – но лохмотья неизвестного уже не имели ни цвета, ни формы. Любой профессиональный нищий с радостью отдал бы за такое отрепье половину дневной выручки, ибо оно столь явственно свидетельствует о тяжких страданиях, что затраты окупились бы с лихвой самое большее за час. Нет, ни по походке, ни по одежде не понять никак, сколько же лет незнакомцу. Не выдавало истинный возраст и его лицо. Под густой коркой запекшейся крови и склеенной терпким потом дорожной пыли ничего не разберешь. И уж тем более ничего нельзя было прочесть в его взгляде, кроме безумия и безумной боли. Едва ли этот человек был способен причинить кому-либо вред, но рассеянный взгляд Аканэ порхал вокруг него, а руки воина были готовы выхватить меч мгновенно.
– Кто это? – изумился Кенет.
– Понятия не имею, – ответил Аканэ. – Я наткнулся на него, едва отошел от костров. На лазутчика не похож, но… кто его знает! Бормочет что-то непонятное. Я решил, что тебе стоит на него посмотреть.
Незнакомец тем временем уселся прямо на землю, скрестив ноги. Но даже и тогда продолжало казаться, что он идет куда-то.
Кенет по-пастушьи присел на корточки рядом с ним и тихо окликнул, глядя не в глаза безумца, а слегка вбок, чтобы взгляд скользил по его лицу, но не впивался в зрачки.
– Кто ты? – спросил Кенет.
– Я молоток, – ровным голосом ответил неизвестный.
– Вот-вот, – кивнул Аканэ. – Именно это он и твердит.
– Молотки должны лежать дома, – таким же ровным голосом тихо произнес Кенет. – А ты почему не идешь домой?
– Я ищу гвоздь, – ровно и монотонно ответил безумный.
Кенет случайно встретился взглядом с незнакомцем, и ему показалось, что несчастный не просто продолжает идти в поисках неведомого гвоздя, но уже почти ушел.
– Не торопись, – тихо попросил его Кенет. – Я хотел тебя спросить – а зачем тебе гвоздь?
– Заколотить, зачем же еще, – шепотом предположил Юкенна.
– Я должен его предупредить, – все тем же невыразительным бесцветным голосом сообщил неизвестный.
– О чем? – встрял подошедший Кенро.
Безумец испуганно замолк. Кенет свирепо взглянул на молодого воина, потом наклонился поближе к безумному собеседнику и заговорил очень тихо и доверительно:
– Ты не сердись на этого человека, он дело говорит. Гвоздь ведь может и не знать, что ты его ищешь. А может и испугаться тебя. Гвозди боятся молотков. Может, он прячется от тебя, а нам покажется. Тогда мы могли бы предупредить его за тебя. Если ты нам скажешь, что ты хотел бы сказать гвоздю, мы так и сделаем. Все как есть передадим ему дословно, не сомневайся. Что ты должен сказать гвоздю?
– Что его ищет Инсанна, – словно затверженный урок, выговорил безумный бродяга.
При упоминании ненавистного врага Акейро побледнел от ярости, на лбу его выступил пот. Юкенна тихо присвистнул, Аканэ обвел ночное небо хорошо памятным Кенету томным взглядом.
– Посмотри на меня, – очень тихо и очень властно произнес Кенет.
Безумец поднял глаза на Кенета – и уже не смог их отвести. Он смотрел и смотрел – и на его лице медленно возникало то выражение, которое можно заметить только у маленьких детей, уснувших с облегчением после того, как боль отступила и жар спал: все плохое окончилось, и теперь осталось только выздоравливать.
– Ты можешь отдыхать, – очень спокойно сказал Кенет. – Ты нашел гвоздь.
Он прикоснулся пальцами к вискам незнакомца и слегка сжал их. Какое-то время стояла такая тишина, что слышно было, как сгибается под росой трава да поеживаются облака от ночной прохлады. Потом странный искатель гвоздя протяжно вздохнул и закрыл глаза. Боль покинула его лицо. Теперь даже сквозь слой грязи и кровавой коросты видно было, что лицо у незнакомца не безумное, а всего лишь усталое – и очень молодое. Кенет подсунул спящему под плечи свой плащ, уложил несчастного поудобнее и встал.
– Спасибо за предупреждение, – прошептал он, глядя на мирно уснувшего незнакомого юношу.
– Думаешь, это он тебя искал? – поинтересовался Аканэ.
– А тут и думать нечего, – вздохнул Кенет. – Я не слыхал, чтобы Инсанна еще кого-нибудь так неотступно преследовал.
– Жаль, что его никак не расспросишь поподробнее, – посетовал Кенро. – Безумец – он ведь безумец и есть.
– Если я хоть что-то понимаю, – возразил Юкенна, – к утру он проснется вполне в здравом рассудке. Кенет молча кивнул.
– Тогда тебе ничто не помешает удовлетворить свое любопытство, – поддел молодого воина Аканэ.
– Верно, – негромко произнес Акейро, – хотя теперь это уже и ни к чему. Насколько я понял вас, уважаемый побратим, драконий дар хранит вас от наблюдения Инсанны только в тех случаях, когда вы не применяли свою силу.
– Так и есть, – кивнул Кенет. – А только нельзя было его без помощи оставить. Этот бедняга из последних сил искал меня, чтобы предупредить. Рассудка от боли лишился, а что должен найти гвоздь и сказать, что Инсанна его ищет, помнил твердо.
– Почему гвоздь? – недоуменно спросил Кенро.
– Завтра узнаем, – пожал плечами Кенет. – Только все это и в самом деле впустую. Инсанна меня увидел. А заодно и вас всех. Даже будь средство укрыться, он бы меня если и не увидел за работой, так почуял. Слишком мы близко к нему. На таком расстоянии не укроешься. Внезапного удара уже не получится. Битвы нам следует ждать, самое позднее, сразу после рассвета.
– Значит, выступаем немедленно, – заключил Аканэ.
Глава 25
БИТВА
Инсанне, конечно, повезло, что вот уже лет пятьсот он не нуждался в сне. Испытывать подобное – и то разве только злейшему врагу пожелаешь, но уж пробудиться от столь мерзкого ощущения… тут даже и бессмертный испустил бы дух!
Он не сразу даже и понял, что с ним творится. Тело Инсанны скрутило нечто, совершенно ему неподвластное. Понадобилось целых несколько мгновений, чтобы Инсанна вспомнил, как называется то, что его пристигло… да, конечно, – это называется “боль”!
Со времени самого первого соприкосновения с силой у Инсанны никогда и ничего не болело, кроме раны на лбу, да и та причиняла ему страдания не часто. Инсанна давно свыкся с ней и почти перестал ее ощущать. Его тело всегда служило ему исправно. Поэтому Инсанна, впервые за несколько веков испытав боль, подскочил так, что едва не пробил макушкой крышу собственного замка. Совладать с болью Инсанне удалось далеко не сразу: он давно позабыл, как это делается, а напрягать память в подобном состоянии затруднительно. Когда Инсанне удалось одолеть боль, его одежда насквозь промокла от пота.
Какая невыразимая наглость! Как он посмел?! Да, но как он еще и сумел?..
Личность таинственного противника не вызывала у Инсанны ни малейших сомнений. С тех самых пор, как несносный Кенет нашел свое место средоточия и обрел свою магию в полной мере – о, Инсанна хорошо запомнил этот отвратительный день! – с той самой минуты Инсанна принял все мыслимые меры предосторожности. Он охотно уничтожил бы Кенета немедленно, но магическая атака на расстоянии невозможна, если волшебник находится в месте средоточия. А когда мальчишка ушел из места средоточия, выследить его Инсанне никак не удавалось: хотя он и пускал в ход силу, перемещаясь то и дело, но при этом пересекал проточную воду, и проклятый драконий дар надежно хранил наглого молодого волшебника. Люди на службе у Инсанны также потерпели неудачу: если маг перемещается с помощью силы, человеку за ним не угнаться. Попробуй отыщи мальчишку, если он постоянно скачет с места на место. Пришлось Инсанне оставить поиски и начать военные приготовления.
Инсанна не тешил себя надеждой, что Кенет больше не вернется в окрестности Замка Пленного Сокола. Вернется, и никак уж не с миром. Инсанна потребовал у императора целую армию. Император, всегда такой покорный, неожиданно запротестовал: со дня основания династии ни один ее представитель не лишал себя и столицу военной мощи – разве допустимо оставить на произвол судьбы священную особу императора? Жалкий трус! Околдовывать его Инсанне было недосуг: страх императора за свою шкуру был неимоверно огромен, почти равновелик силе Инсанны. А значит, слишком много времени уйдет на то, чтобы с ее помощью заставить императора повиноваться. Еле-еле Инсанна выторговал у венценосного боязливца половину его войск, да еще наобещать ему пришлось в благодарность такого… Инсанна клял в душе могущество императорской пугливости, но виду не подавал: стоит ли унижаться перед тем, чего как бы почти и нет? Судьба императора, посмевшего отказать великому Инсанне, уже решена. Именно ею Инсанна и займется, едва только покончит с Кенетом.
Днем и ночью степь бороздили бесчисленные конные разъезды. Инсанна очень подробно описал воинам столичного гарнизона весь облик Кенета до мельчайших черточек. Мальчишка не сможет миновать патрули незамеченным – не сможет и остаться неузнанным. Стоит ему попытаться изменить внешность с помощью магии, и Инсанна тут же сможет увидеть его.
Со дня на день Инсанна ожидал вестей о появлении Кенета: либо патрули его изловят, либо сам он даст о себе знать, воспользовавшись магией. Вот и воспользовался!
Инсанна торопливо потянулся за шерлом и едва не уронил его: боль была побеждена, но пальцы все еще слегка дрожали. Выругавшись вполголоса впервые за несколько веков, Инсанна стиснул шерл покрепче и вгляделся в представшее его взору зрелище. По мере того как он различал подробности, губы его все шире раздвигала довольная улыбка.
Как же прав он был, дозволив жалкому юнцу Кэссину скрыться! Он действительно нашел Кенета – да не просто нашел, а вынудил работать. Великолепно, просто великолепно! С тех пор как Кенет обрел свою магию, Инсанна совсем забросил наблюдение за Кэссином, считая его отныне бесполезным. ан нет! Помимо собственной воли смертный все же сослужил Инсанне службу. Даже большую, чем мыслилось в свое время Инсанне, – потому что рядом с Кенетом и обезумевшим юнцом великий маг заметил и других людей.
А дело-то и вовсе неожиданно оборачивается! Сообразил-таки ненавистный мальчишка, что его поджидают в степи разъезды и дальше первого патруля ему в одиночку не пройти. Поднавострился лопух деревенский за минувшие два года! Подобная мысль могла прийти в голову только настоящему воину, но никак уж не вчерашнему крестьянину. Да и армию он себе собрал хоть и малочисленную, зато каждый его боец стоит пятерых. Не говоря уж об этих кровожадных бестиях из Лихих Гор! Как только удалось ему уговорить жителей Лихогорья сражаться на своей стороне? Что он сулил им, что обещал, чем грозился? Обитатели равнин давно уже позабыли, что такое клинки из живого металла. Один только Инсанна помнит еще о лихогорской стали. Нужно предупредить своих людей немедля… хотя нет, лучше не надо. Перепугаются ведь. Чего доброго, дрогнут и ударятся в бегство при виде живых клинков. Достаточно сказать им, что горцев следует изничтожить в самую первую очередь, а уж потом браться за остальных. Скверно, что лучников в войске Инсанны почти что и нет: так уж распорядился император, выделяя Инсанне воинов. Право же, великий Инсанна определил его участь с избыточным милосердием! Что поделать, слишком уж Инсанна великодушен и мягкосердечен. Но впредь следует не давать своей снисходительности чересчур много воли.
Инсанна отложил шерл: самое главное он уже увидел. Не пялиться на врагов теперь нужно, а дать сигнал всем патрулям, чтобы немедленно соединились и сомкнутым строем двигались на неприятельское войско.
* * *
Рассвет перед боем, как часто случается в степи, был неимоверно ярким и долгим, словно в детстве, когда краски мироздания поражают своей первозданной свежестью, а день длится без малого вечность. Кенет без малейшего стыда ощущал себя ребенком. Все вокруг виделось ему небывалым – и небывало прекрасным. Есть, конечно, на свете люди, которые даже перед боем думают только о себе и больше ничего не замечают. Кенет во всю свою жизнь не был настолько озабочен собственной персоной, чтобы позабыть со страху, как прекрасен мир. Наоборот, каждая травинка, каждая песчинка, каждый порыв ветра были восхитительны и необыкновенны. Так хотелось впитать в себя каждую мелочь – и огромное оранжево-красное солнце в полнеба, и шелест степной травы под ногами, и пыль на синем хайю идущего рядом Аканэ… впитать, вобрать, запомнить навсегда… если только будет это самое “навсегда” или хотя бы “потом”… Все сливалось и дробилось на радужные вспышки сознания, как луч света в капле воды, дрожало и преломлялось, и каждая пылинка была такой же сияющей и громадной, как восходящее над степью солнце, такой, как она видится ребенку, не приученному еще к мысли, что солнце большое, а песчинки маленькие. Кенету казалось, что он заново на свет родился.