Страница:
– Если ваша семья начнет розыски моего кузена, тогда вы уже здорово помогли мне. Ложитесь спать, может, вы нарисуете еще что-нибудь интересное и важное.
Она просветлела.
– Верно! Интересно, смогу ли я себе внушить, чтобы во сне я нарисовала то, что вам нужно узнать?
– Последний раз вы изобразили на лбу у Лоренса не то шрам, не то след от удара. Подумайте об этом перед сном, и посмотрим, что у вас получится. Но лучше, чтобы вы подождали меня, прежде чем экспериментировать, это может причинить вам боль.
– Да, боль, – задумчиво повторила Синда, садясь на кровать. – А вы знаете, обычно после того, как во сне я рисую виконта, я просыпаюсь с головной болью. Но сегодня утром она болела у меня не так сильно. Не может ли это быть каким-то образом связано с его шрамом?
Трев сосредоточенно нахмурился:
– Вот что, дорогая моя леди! Если эти сны навевают на вас головную боль, я запрещаю вам спать. Не желаете ли выйти наверх и подышать свежим воздухом?
Синда улыбнулась:
– Но мне же необходимо отдыхать! Хотя сейчас еще рано, так что вам нечего опасаться. Идите и не волнуйтесь, рее будет хорошо. – Когда же Трев, кивнув, собирался уйти, она поспешила заметить: – У вас в бороде застряла рисинка. Вы намерены и впредь не бриться? Ведь теперь вам незачем маскироваться.
Трев схватил салфетку и пошел прочь, что-то бормоча себе под нос и на ходу вытирая свои роскошные усы. Синде очень хотелось написать портрет Тревельяна с бородой, пока он ее не сбрил, но она отлично усвоила преподанный ей жизнью жестокий урок и никогда больше не будет писать портреты, тем более с него! Однако ее рисование во сне пока что приносило только пользу. Если она поможет ему найти виконта, все устроится, и он перестанет бояться ее семьи.
Синда с надеждой думала, что только эти опасения мешают ему перейти в отношениях с ней определенную границу. Ей не хотелось умереть старой девой, так и не познавшей радости любви.
Перелистывая свой маленький альбом, чтобы вспомнить все, что она нарисовала до сих пор, Синда внимательно рассматривала на каждом листе лоб виконта. На первом рисунке она ничего не заметила, значит, тогда он еще не был ранен. На втором его голова была повязана платком, как у моряка, но выглядывавшая из-под него повязка могла быть признаком ранения. Изображение его руки ничего в этом отношении не давало. На рисунке, где он смотрел вдаль, виден был шрам, но, кажется, без повязки. Означало ли это, что рана зажила, или просто повязка была меньше, чем прежняя?
Синда быстро набросала по памяти свой последний рисунок. На нем были те же самые астры и коттедж, как и на предыдущем. На Лоренсе были куртка и теплый свитер, казалось, штаны больше обтрепались по краям. Он держал на ладони кошелек, как будто пересчитывал деньги. Голова его была наклонена, поэтому нельзя было увидеть повязку или шрам, но определенно что-то было под этой вязаной шапкой, которой на нем не было на первом рисунке.
Размышляя об этих деталях, Синда забралась на кровать Тревельяна и высоко взбила подушки. Это была постель мужчины, и сознание этого внушило ей довольно унылые размышления.
Обычно месячные у нее были непродолжительными, и если она правильно поняла записи в дневниках своих сестер, вероятность забеременеть сразу после месячных была очень невелика. Так что через одну-две ночи она сможет познать наслаждение, которое уже познали ее старшие сестры и кузины. Синда строго себя одернула, напомнив, что должна думать о виконте, а не о Тревельяне.
Она послушно сосредоточилась, представляя себе множество рисунков, запоминая различные выражения лица виконта, вглядываясь в коттеджи. До сих пор Синда никогда не прилагала к воображению усилий мозга. Кто знает, что из этого выйдет, но она готова сделать все, что в ее силах, чтобы избавить Тревельяна от несправедливого обвинения, которое его так угнетает.
– Никто из местных не узнал ни это место, ни человека, – сказал возвратившийся с берега Калеб и вернул рисунок Треву. – Наверное, стоит немного здесь задержаться, чтобы как следует разузнать о контрабандистах.
Трев сунул рисунок в карман и уставился на небольшую деревушку, прилепившуюся в расщелине между скал.
– Мы можем навлечь на себя подозрения, если станем слишком дотошно о них расспрашивать. Я предоставлю это Джорджу и тем нашим ребятам, что живут на берегу. Если он что-то узнает, даст нам знать.
– Но мы можем уйти довольно далеко отсюда, – с сомнением проговорил Калеб.
– Все равно пока граф не отдаст концы, мне больше нечем заняться. Ставьте паруса. Мы пойдем на запад, попробуем найти дальше по берегу эти каменные коттеджи.
– Есть, кэп! – Калеб вразвалку отправился на палубу, чтобы отдать матросам приказания и встать у штурвала.
При свете восходящей луны Трев через подзорную трубу рассматривал деревушку, пока она не исчезла из виду, надеясь увидеть маленький каменный коттедж с горшком цветущих астр у крыльца, но нет, пока ему не везло.
Он должен написать письма Мелинде и своим поверенным, предложив им в его отсутствие какой-то способ ведения хозяйства в поместье. Влиятельная и могущественная семья Синды могла бы в этом помочь, но он не был уверен, что она захочет оказать ему содействие. Ничего, он и сам со всем справится.
Пройдя по другой стороне палубы, Трев спустился по трапу и вошел в свою каюту, стараясь внушить себе, что его интересуют только перо и бумага, а не то, что делает его спутница.
Синда спала на его кровати.
Раздираемый желанием лечь с ней рядом, хотя это и означало бы всю ночь провести в мучениях, Трев круто повернулся и пошел искать гамак, чтобы повесить его в каюте. Он не мог оставить Синду одну, опасаясь, что во сне она может выйти на палубу. Сколько еще времени он посмеет ее удерживать, прежде чем сдастся и вернет семье?
Глава 24
Глава 25
Она просветлела.
– Верно! Интересно, смогу ли я себе внушить, чтобы во сне я нарисовала то, что вам нужно узнать?
– Последний раз вы изобразили на лбу у Лоренса не то шрам, не то след от удара. Подумайте об этом перед сном, и посмотрим, что у вас получится. Но лучше, чтобы вы подождали меня, прежде чем экспериментировать, это может причинить вам боль.
– Да, боль, – задумчиво повторила Синда, садясь на кровать. – А вы знаете, обычно после того, как во сне я рисую виконта, я просыпаюсь с головной болью. Но сегодня утром она болела у меня не так сильно. Не может ли это быть каким-то образом связано с его шрамом?
Трев сосредоточенно нахмурился:
– Вот что, дорогая моя леди! Если эти сны навевают на вас головную боль, я запрещаю вам спать. Не желаете ли выйти наверх и подышать свежим воздухом?
Синда улыбнулась:
– Но мне же необходимо отдыхать! Хотя сейчас еще рано, так что вам нечего опасаться. Идите и не волнуйтесь, рее будет хорошо. – Когда же Трев, кивнув, собирался уйти, она поспешила заметить: – У вас в бороде застряла рисинка. Вы намерены и впредь не бриться? Ведь теперь вам незачем маскироваться.
Трев схватил салфетку и пошел прочь, что-то бормоча себе под нос и на ходу вытирая свои роскошные усы. Синде очень хотелось написать портрет Тревельяна с бородой, пока он ее не сбрил, но она отлично усвоила преподанный ей жизнью жестокий урок и никогда больше не будет писать портреты, тем более с него! Однако ее рисование во сне пока что приносило только пользу. Если она поможет ему найти виконта, все устроится, и он перестанет бояться ее семьи.
Синда с надеждой думала, что только эти опасения мешают ему перейти в отношениях с ней определенную границу. Ей не хотелось умереть старой девой, так и не познавшей радости любви.
Перелистывая свой маленький альбом, чтобы вспомнить все, что она нарисовала до сих пор, Синда внимательно рассматривала на каждом листе лоб виконта. На первом рисунке она ничего не заметила, значит, тогда он еще не был ранен. На втором его голова была повязана платком, как у моряка, но выглядывавшая из-под него повязка могла быть признаком ранения. Изображение его руки ничего в этом отношении не давало. На рисунке, где он смотрел вдаль, виден был шрам, но, кажется, без повязки. Означало ли это, что рана зажила, или просто повязка была меньше, чем прежняя?
Синда быстро набросала по памяти свой последний рисунок. На нем были те же самые астры и коттедж, как и на предыдущем. На Лоренсе были куртка и теплый свитер, казалось, штаны больше обтрепались по краям. Он держал на ладони кошелек, как будто пересчитывал деньги. Голова его была наклонена, поэтому нельзя было увидеть повязку или шрам, но определенно что-то было под этой вязаной шапкой, которой на нем не было на первом рисунке.
Размышляя об этих деталях, Синда забралась на кровать Тревельяна и высоко взбила подушки. Это была постель мужчины, и сознание этого внушило ей довольно унылые размышления.
Обычно месячные у нее были непродолжительными, и если она правильно поняла записи в дневниках своих сестер, вероятность забеременеть сразу после месячных была очень невелика. Так что через одну-две ночи она сможет познать наслаждение, которое уже познали ее старшие сестры и кузины. Синда строго себя одернула, напомнив, что должна думать о виконте, а не о Тревельяне.
Она послушно сосредоточилась, представляя себе множество рисунков, запоминая различные выражения лица виконта, вглядываясь в коттеджи. До сих пор Синда никогда не прилагала к воображению усилий мозга. Кто знает, что из этого выйдет, но она готова сделать все, что в ее силах, чтобы избавить Тревельяна от несправедливого обвинения, которое его так угнетает.
– Никто из местных не узнал ни это место, ни человека, – сказал возвратившийся с берега Калеб и вернул рисунок Треву. – Наверное, стоит немного здесь задержаться, чтобы как следует разузнать о контрабандистах.
Трев сунул рисунок в карман и уставился на небольшую деревушку, прилепившуюся в расщелине между скал.
– Мы можем навлечь на себя подозрения, если станем слишком дотошно о них расспрашивать. Я предоставлю это Джорджу и тем нашим ребятам, что живут на берегу. Если он что-то узнает, даст нам знать.
– Но мы можем уйти довольно далеко отсюда, – с сомнением проговорил Калеб.
– Все равно пока граф не отдаст концы, мне больше нечем заняться. Ставьте паруса. Мы пойдем на запад, попробуем найти дальше по берегу эти каменные коттеджи.
– Есть, кэп! – Калеб вразвалку отправился на палубу, чтобы отдать матросам приказания и встать у штурвала.
При свете восходящей луны Трев через подзорную трубу рассматривал деревушку, пока она не исчезла из виду, надеясь увидеть маленький каменный коттедж с горшком цветущих астр у крыльца, но нет, пока ему не везло.
Он должен написать письма Мелинде и своим поверенным, предложив им в его отсутствие какой-то способ ведения хозяйства в поместье. Влиятельная и могущественная семья Синды могла бы в этом помочь, но он не был уверен, что она захочет оказать ему содействие. Ничего, он и сам со всем справится.
Пройдя по другой стороне палубы, Трев спустился по трапу и вошел в свою каюту, стараясь внушить себе, что его интересуют только перо и бумага, а не то, что делает его спутница.
Синда спала на его кровати.
Раздираемый желанием лечь с ней рядом, хотя это и означало бы всю ночь провести в мучениях, Трев круто повернулся и пошел искать гамак, чтобы повесить его в каюте. Он не мог оставить Синду одну, опасаясь, что во сне она может выйти на палубу. Сколько еще времени он посмеет ее удерживать, прежде чем сдастся и вернет семье?
Глава 24
Трев устроился на ночь в натянутом поперек каюты гамаке и проснулся в ту же минуту, как только босые ноги Синды коснулись пола. В темноте каюты белела лишь ее ночная рубашка, которую он купил в Гастингсе.
Поглядывая за Синдой, которая искала мелки и бумагу, он осторожно выбрался из гамака и раздул угли в жаровне. Когда девушка устроилась на кровати с альбомом, он тихонько накинул ей на плечи одеяло – казалось, она этого и не заметила.
Синда хмурилась, но не дрожала. Трев никак не мог решить, связана ли каким-то образом ее головная боль с самочувствием Лоренса. Но ему очень не хотелось, чтобы Синда страдала по какой бы то ни было причине.
Она склонила голову набок, как будто ожидала какого-то знака. Интересно, она сознает, что он тоже находится в каюте?
Трев колебался. Следует ли ему вмешаться? Может, будет лучше, если он уложит ее, чтобы она заснула? Или получится то же самое, как в те ночи, когда он ее связывал и она металась в постели и плакала?
Он не вынесет, если она опять станет плакать. Медленно, чтобы не напугать Синду, он присел на кровать и привлек ее к себе спиной, так что ее длинные волнистые волосы касались его груди. Она расслабилась, как будто эта поза была совершенно естественной, и он с трудом подавил легкомысленную усмешку. Какого бы мнения дочь герцога ни была о нем наяву, во сне она испытывала к нему доверие.
– Вы можете нарисовать город, где живет Лоренс? – прошептал он на ухо девушке. – Может, вывеску какой-нибудь таверны? Он ведь ходит в таверну?
Она снова склонила голову, всматриваясь в лист альбома, затем начала рисовать. Трев обхватил ее за талию, чтобы она как следует оперлась на него, и старался не дышать, глядя, как на листе появляется изображение.
Рука ее уверенно тянулась к коробке с мелками, выбирая нужный цвет. Может, ею движет какой-то дух?
Если бы он собственными глазами не видел ее рисующей во сне, он назвал бы сумасшедшим того, кто рассказал бы ему об этом. Но Трев знал, что эта женщина так же здорова психически, как и большинство людей, очень умна и совершенно не склонна к истерическим припадкам. Просто она обладала магическим даром.
Он слышал о знахарстве, которым занимались невольники в Вест-Индии, видел вещи, в которые трудно было поверить. Казалось бы, он должен был бояться этой женщины и ее таинственного дара, но в сердце у него было только восхищение перед ней.
Рисунок был почти закончен, когда у нее вдруг вырвалось непристойное ругательство и она отшвырнула бумагу на одеяло.
Затем она стала ударять мелком по бумаге, сердито чертя темные линии. Пальцы ее дрожали от напряжения, так сильно нажимая на мелок, что он сломался. Это ее не остановило, она выпрямилась, опустила ноги на пол и, удерживая альбом на коленях, продолжала покрывать бумагу резкими неистовыми штрихами.
Закончив, Синда бросила на пол альбом и мелки и повернулась, чтобы снова забраться на кровать. Во всяком случае, так показалось Треву, который оказался у нее на пути.
Он лег на спину и позволил ей перелезть через него. Она едва не лишила его мужественности, надавив кое-куда коленом. Застонав, Трев отодвинулся, и ее колени соскользнули на матрас, оказавшись между его ногами. Его охватил теплый, нежный аромат женщины, и его тело немедленно на него среагировало. Она медлила, и он затаил дыхание.
Наконец Синда легла на бок, и Трев облегченно вздохнул. Хотя ему страстно хотелось заняться с ней любовью, он предпочел бы, чтобы она делала это осознанно, а не во сне. Свернувшись рядом в клубок, Синда погрузилась в сон. Она не дрожала, но Трев все равно обнял ее, не желая оставлять одну. А рисунки никуда не денутся.
Да ему и самому не хотелось оставаться в одиночестве. С ним происходило что-то непонятное, открывшее давно запертые двери его сердца, и спящая в его объятиях девушка имела к этому серьезное отношение.
Когда утром Трев проснулся, Синда стояла посередине каюты с листом бумаги в руках, а вокруг на полулежали еще несколько рисунков. Поверх рубашки она накинула одеяло, но ноги ее были босыми. На щеке отпечатались складки от подушки, волосы свободно ниспадали на плечи и на спину. Казалось, она не сознавала этого беспорядка. Синда выглядела такой очаровательной, что ему хотелось просто смотреть и любоваться ею.
Он подумал, что она не заметила его пробуждения, но она нашла место, куда положить рисунок, и сообщила:
– Теперь рисунки в порядке.
Как это понимать? Опершись на локоть, Трев нагнул голову и посмотрел на разложенные на полу рисунки. Здесь были рисунки Лоренса со снастями, с канатом, с кольцом, с кошельком и один новый – Лоренс поднимал парус на маленькой рыбацкой шлюпке, сильный ветер трепал ему волосы.
Трев сел и поднял последний рисунок. На лице Лоренса сразу под линией волос можно было отчетливо разобрать почти зарубцевавшийся шрам. За его спиной виднелась изогнутая линия берега, аккуратно разделенная стеной, за которой выступал ряд небольших каменных коттеджей.
Трев снова изучил разложенные в определенном порядке рисунки, и сердце у него радостно забилось.
– На первом рисунке у него нет шрама.
– А на следующем – повязка на лбу, – согласилась Синда. – Я попыталась сосредоточиться на лбу виконта перед тем, как заснуть. И когда я проснулась, голова у меня не болела!
Трев резко поднял на нее взгляд.
– Значит, вы считаете, что существует какая-то связь между вашим состоянием и самочувствием Лоренса? – спросил он, когда она подтвердила его вчерашние опасения.
– Когда я нарисовала тот, первый рисунок, я проснулась с дикой головной болью, но на нем у Лоренса еще нет раны. – Она задумалась над копией рисунка. – А после двух последних боль стала меньше, видимо, как меньше стала болеть и его рана.
– Я бы не слишком однозначно понимал это, – сказал он осторожно. – Может, вы просто привыкли рисовать по ночам.
– Возможно, но я отразила верно последовательность событий. Видите, на первом рисунке яхта целая, значит, это было еще летом.
Трев поднял следующий рисунок, где Лоренс был изображен сидящим на неизвестной пристани и занятым сплетением из веревок каната.
– На этом явно осень. Здесь изображены астры, которые, как вы сказали, расцветают именно осенью.
– Но горшок с астрами очень маленький, в нем только один кустик и много бутонов. Это может быть начало сентября, приблизительно то время, когда вы вернулись в Лондон. Похоже, будто он выздоравливает после ранения. Если он получил эту рану в июле, когда затонула его яхта, должно быть, она была очень серьезной, потому что для ее заживления потребовалось много времени.
– Чепуха! – возразил Трев, отчаянно надеясь, что его кузен выжил после крушения яхты, но не смея поверить этой сказке.
– Смотрите, затем он ловит рыбу, чтобы заработать себе на жизнь, – продолжала Синда, как будто ее не прерывали. – Он копит деньги. На рисунке, где он сидит с кошельком, астры уже отцветают, значит, это конец сентября, Но я не понимаю, почему он там остается. Ведь ему достаточно известить деда, и его сразу заберут.
– А если он подозревает, что это дед подстроил его гибель? – предположил Трев.
Синда нетерпеливо взглянула на него.
– Лэнсдаун хочет избавиться от вас, но не от своего наследника. Боюсь, этот удар по голове мог повредить его мозг. Моей кузине Ниниан приходилось лечить пациентов, которые так полностью и не оправились после серьезного повреждения черепа.
Они уставились на большой шрам на лбу Лоренса. Трев схватил лист и подошел к иллюминатору. Когда он подробно рассмотрел рисунок, его охватили гордость и волнение.
– Здесь есть вывеска таверны с изображением черного единорога! Буквы различить трудно, но я готов поклясться, что она так и называется – «Черный единорог»! Если мы станем его показывать людям, кто-нибудь обязательно узнает это место на берегу. Едем искать его!
Он стремительно обернулся к Синде и с ликующим смехом подхватил ее.
– Ночью, когда вы спали, я попросил вас нарисовать деревню и таверну, и вы так и сделали! – вскричал он радостно. – Понимаете, вы услышали мою просьбу, хотя и спали!
Она обняла его за шею и порывисто поцеловала.
– Значит, это все вы! Это благодаря вам я рисую во сне. Вы ужасный человек, сэр! Мы с вами оба можем наводить ужас на людей.
Она подняла на него сияющие глаза, и он поцеловал ее в губы, не обращая внимания на стук в дверь.
Вдруг она погладила его по подбородку и слегка оттолкнула назад его голову.
– Ого, вы побрились! И стали другим человеком!
Трев не успел снова обнять ее, как она вырвалась у него из рук, обернула плечи упавшим одеялом и нервно оглянулась на дверь. Проклиная помеху, Трев несколько раз прошелся по каюте, чтобы унять возбуждение, затем открыл дверь. Там стоял Уилл с подносом, заставленным тарелками с горячим завтраком.
Недовольно ворча, Трев впустил его, чтобы он накрыл стол.
– Калеб говорит, что впереди еще одна гавань, так что вскоре мы остановимся, – сообщил юнга, бросив на них любопытный взгляд.
– Скажи Калебу, что у нас есть новый рисунок, который он должен показать местным жителям. Думаю, мы приближаемся к цели. – Трев передал мальчику драгоценный лист, затем вспомнил, что Синда сделала еще два рисунка, но ему не показала. Дождавшись ухода Уилла, он внимательно посмотрел на свою очаровательную спутницу.
Она сидела за столом, по-прежнему в одной ночной рубашке, и разливала кофе, как будто находилась в гостиной своего дома. Его прелестную художницу ничего не сдерживало. Его, фыркнул он. Как он может сделать ее своей, когда их постоянно прерывают!
Хотя, наверное, ему следовало радоваться, что юнга спас его от опрометчивого шага!
– Ночью вы сделали еще два рисунка. Где же они? – Трев уже стал доверять Синде, но ее дар по-прежнему вызывал у него настороженность. Она была в бешенстве, когда рисовала последний рисунок. Может, она намеренно его скрыла?
Она размешивала в чашке сахар, низко наклонив голову. Треву не терпелось подтолкнуть ее, но он заставил себя сдержаться. Она тоже должна доверять ему, а он, кажется, давал ей мало поводов для этого. Он уселся и принял от нее чашку с кофе, положив туда ложку сахара, но без сливок.
– Вероятно, то, что я сконцентрировалась на изображении лица вашего кузена и на вашей просьбе нарисовать вывеску таверны, и вызвало последствия, – признала она. – Мой дар не очень поддается логике.
Трев терпеливо ждал продолжения. Профессия приучила его к терпению. Не так-то просто захватить пиратский корабль, его нужно выследить, подготовить засаду и напасть на него внезапно, чтобы без толку не рисковать своими матросами. Но Трев и не думал устраивать ловушку Синде. Он только хотел получше узнать ее, даже если на это понадобится вся его жизнь.
Она тяжело вздохнула, затем отложила ложку, встала и нашла на полу скомканный лист бумаги. Трев взял его и осторожно расправил на столе.
На рисунке был изображен его корабль около деревушки, напоминающей Брайтон. Это мог бы быть вчерашний день, если бы не затянутое тучами небо, а группа людей на утесе были не солдаты, а богато одетые дамы и джентльмены в напудренных париках и в шитых золотом камзолах.
Чувствуя комок в горле, Трев подошел с рисунком к иллюминатору. Несмотря на мрачные очерки туч и наполненные ветром паруса, он легко узнал себя в человеке, напряженно застывшем на палубе «Подружки пирата». Он перевел взгляд на группу людей на утесе и сразу нашел Синду с глазами, полными слез.
– Вы нарисовали нас, – с благоговейным ужасом прошептал он. Ему не нужно было придумывать историю о том, что предшествовало этой сцене. В одном из мужчин он узнал ее отца, а в другом Эйдена. Герцогиню, ее мать, можно было узнать по прямой и властной фигуре. Вокруг Синды была изображена ее семья.
– Я уже давно перестала рисовать себя, – несчастным голосом пробормотала она. – Потому что на рисунках всегда на небе появлялись темные тучи.
– Да, и здесь тоже. – Вернувшись за стол, Трев притворился спокойным, но даже он понимал, что рисунок предвещал их близкое и окончательное расставание. – Означает ли это, что, если я уеду, туча исчезнет?
– Вместе с вами? Какая прелесть! – Синда потыкала вилкой в яичницу. – Уберите рисунок, все это вздор.
– А на мой взгляд, он наводит на размышления, – с напускным спокойствием сказал Трев. – Если считать, что ваши рисунки во сне отражают прошлое, а наяву вы рисуете то, что произойдет в будущем, тогда как понимать этот рисунок? – Он сложил его и спрятал в карман. Это может оказаться его единственной драгоценностью, связанной с Синдой.
Она ненадолго задумалась.
– Наверное, мы ошибались, считая, что мои ночные рисунки изображают будущее, но яхта погибла, а я нарисовала ее целой и невредимой, так что, видимо, это было в прошлом. Видно, мой дар совершенно бесполезен.
– Напротив! – возразил Трев. – Я не верю, что вы изобразили бы Лоренса, если б он погиб. Вы подали мне надежду, когда у меня ее уже не осталось. Ваши рисунки заставляют меня продолжать его поиски. И если он действительно живет в той деревне, мы его найдем. Вы представляете, какое счастье вы подарите Мелинде и Черити, когда мы привезем его домой!
Она промолчала, угнетенно размышляя о своем последнем рисунке, предвещавшем печаль. Трев не признался ей, что понимает предсказание – он уходит на своем корабле в море, навеки покидая ее.
Трев с болью смотрел на ее поникшую голову, осыпая себя упреками. Вот что он наделал, эгоистично настаивая, чтобы она помогла определить ему, где находится его кузен!
– Не помню, я рассказывал вам о Ямайке? – спросил он, желая рассеять мрачную атмосферу. – Там живут мои родственники по матери. Это необыкновенный, сказочно прекрасный остров, поверьте мне на слово. А какие там цветы, какие экзотические птицы! В Англии вы такого никогда не увидите. Вам ведь нравится рисовать природу, правда? Уверен, он приведет вас в восторг!..
Синда потихоньку вытерла слезы и обернулась к нему. Трев никогда не видел более прекрасных глаз, чем глаза Синды, синих, как море в ясный солнечный день, и постарался навсегда запечатлеть их в памяти на всякий случай. Она смотрела на него так, как будто ожидала услышать от него что-то невероятно для себя важное. Когда она была рядом, казалось, старая рана в его душе затягивалась. Он хотел быть таким, каким она его видела.
– Расскажите мне о своей семье, – попросила Синда.
И Трев стал рассказывать, с изумлением осознавая, что очень стосковался по своей родне, которую не видел с тех пор, как обзавелся собственным кораблем.
– Мою матушку звали Алегра де ла Фуэнте. Родители ее отца были испанцами и владели сахарной плантацией, пока остров не захватили англичане. Бабушка по матери была дочерью англичанина и служанки из таверны, которая была островитянкой смешанной крови. Вот бабушка и унаследовала одну из английских плантаций и вышла замуж за французского моряка. – Трев помолчал, ожидая, что Синда презрительно фыркнет, но она жадно вслушивалась в его слова, словно он разворачивал перед ней захватывающую картину. Облегченно вздохнув, Трев продолжил рассказ: – Мой отец находился в научной экспедиции, когда встретился с матушкой. Множество растений, которые сейчас растут здесь в оранжерее, появились в результате его исследований. Сам остров и его общество невероятно пестрые и очень интересные. Дома там просторные и открытые, совершенно не похожие на здешние. И меня встречают без малейшего предубеждения в отношении происхождения моего отца.
– Должно быть, ваша матушка была необыкновенной женщиной. Жаль, что ее уже нет в живых, я бы с удовольствием с ней познакомилась, – сказала Синда. – Она гордилась бы вами, как и все ваши родственники. Когда я писала ваш портрет, я видела, что ваша наследственность дала вам силу, которой я не замечала в других мужчинах. Мне кажется, что тогда я почти влюбилась в вас.
Потрясенный ее признанием, Трев произнес первое, что пришло ему в голову:
– Вы полюбили меня потому, что я не англичанин?
Она озорно усмехнулась, что ему так в ней нравилось, и в глазах ее снова зажглись живые искорки.
– Или потому, что вы были изображением на холсте и не могли разбить мне сердце.
Трев со смехом отодвинул стул и обнял ее. Против такого искушения ни один мужчина не смог бы устоять.
Поглядывая за Синдой, которая искала мелки и бумагу, он осторожно выбрался из гамака и раздул угли в жаровне. Когда девушка устроилась на кровати с альбомом, он тихонько накинул ей на плечи одеяло – казалось, она этого и не заметила.
Синда хмурилась, но не дрожала. Трев никак не мог решить, связана ли каким-то образом ее головная боль с самочувствием Лоренса. Но ему очень не хотелось, чтобы Синда страдала по какой бы то ни было причине.
Она склонила голову набок, как будто ожидала какого-то знака. Интересно, она сознает, что он тоже находится в каюте?
Трев колебался. Следует ли ему вмешаться? Может, будет лучше, если он уложит ее, чтобы она заснула? Или получится то же самое, как в те ночи, когда он ее связывал и она металась в постели и плакала?
Он не вынесет, если она опять станет плакать. Медленно, чтобы не напугать Синду, он присел на кровать и привлек ее к себе спиной, так что ее длинные волнистые волосы касались его груди. Она расслабилась, как будто эта поза была совершенно естественной, и он с трудом подавил легкомысленную усмешку. Какого бы мнения дочь герцога ни была о нем наяву, во сне она испытывала к нему доверие.
– Вы можете нарисовать город, где живет Лоренс? – прошептал он на ухо девушке. – Может, вывеску какой-нибудь таверны? Он ведь ходит в таверну?
Она снова склонила голову, всматриваясь в лист альбома, затем начала рисовать. Трев обхватил ее за талию, чтобы она как следует оперлась на него, и старался не дышать, глядя, как на листе появляется изображение.
Рука ее уверенно тянулась к коробке с мелками, выбирая нужный цвет. Может, ею движет какой-то дух?
Если бы он собственными глазами не видел ее рисующей во сне, он назвал бы сумасшедшим того, кто рассказал бы ему об этом. Но Трев знал, что эта женщина так же здорова психически, как и большинство людей, очень умна и совершенно не склонна к истерическим припадкам. Просто она обладала магическим даром.
Он слышал о знахарстве, которым занимались невольники в Вест-Индии, видел вещи, в которые трудно было поверить. Казалось бы, он должен был бояться этой женщины и ее таинственного дара, но в сердце у него было только восхищение перед ней.
Рисунок был почти закончен, когда у нее вдруг вырвалось непристойное ругательство и она отшвырнула бумагу на одеяло.
Затем она стала ударять мелком по бумаге, сердито чертя темные линии. Пальцы ее дрожали от напряжения, так сильно нажимая на мелок, что он сломался. Это ее не остановило, она выпрямилась, опустила ноги на пол и, удерживая альбом на коленях, продолжала покрывать бумагу резкими неистовыми штрихами.
Закончив, Синда бросила на пол альбом и мелки и повернулась, чтобы снова забраться на кровать. Во всяком случае, так показалось Треву, который оказался у нее на пути.
Он лег на спину и позволил ей перелезть через него. Она едва не лишила его мужественности, надавив кое-куда коленом. Застонав, Трев отодвинулся, и ее колени соскользнули на матрас, оказавшись между его ногами. Его охватил теплый, нежный аромат женщины, и его тело немедленно на него среагировало. Она медлила, и он затаил дыхание.
Наконец Синда легла на бок, и Трев облегченно вздохнул. Хотя ему страстно хотелось заняться с ней любовью, он предпочел бы, чтобы она делала это осознанно, а не во сне. Свернувшись рядом в клубок, Синда погрузилась в сон. Она не дрожала, но Трев все равно обнял ее, не желая оставлять одну. А рисунки никуда не денутся.
Да ему и самому не хотелось оставаться в одиночестве. С ним происходило что-то непонятное, открывшее давно запертые двери его сердца, и спящая в его объятиях девушка имела к этому серьезное отношение.
Когда утром Трев проснулся, Синда стояла посередине каюты с листом бумаги в руках, а вокруг на полулежали еще несколько рисунков. Поверх рубашки она накинула одеяло, но ноги ее были босыми. На щеке отпечатались складки от подушки, волосы свободно ниспадали на плечи и на спину. Казалось, она не сознавала этого беспорядка. Синда выглядела такой очаровательной, что ему хотелось просто смотреть и любоваться ею.
Он подумал, что она не заметила его пробуждения, но она нашла место, куда положить рисунок, и сообщила:
– Теперь рисунки в порядке.
Как это понимать? Опершись на локоть, Трев нагнул голову и посмотрел на разложенные на полу рисунки. Здесь были рисунки Лоренса со снастями, с канатом, с кольцом, с кошельком и один новый – Лоренс поднимал парус на маленькой рыбацкой шлюпке, сильный ветер трепал ему волосы.
Трев сел и поднял последний рисунок. На лице Лоренса сразу под линией волос можно было отчетливо разобрать почти зарубцевавшийся шрам. За его спиной виднелась изогнутая линия берега, аккуратно разделенная стеной, за которой выступал ряд небольших каменных коттеджей.
Трев снова изучил разложенные в определенном порядке рисунки, и сердце у него радостно забилось.
– На первом рисунке у него нет шрама.
– А на следующем – повязка на лбу, – согласилась Синда. – Я попыталась сосредоточиться на лбу виконта перед тем, как заснуть. И когда я проснулась, голова у меня не болела!
Трев резко поднял на нее взгляд.
– Значит, вы считаете, что существует какая-то связь между вашим состоянием и самочувствием Лоренса? – спросил он, когда она подтвердила его вчерашние опасения.
– Когда я нарисовала тот, первый рисунок, я проснулась с дикой головной болью, но на нем у Лоренса еще нет раны. – Она задумалась над копией рисунка. – А после двух последних боль стала меньше, видимо, как меньше стала болеть и его рана.
– Я бы не слишком однозначно понимал это, – сказал он осторожно. – Может, вы просто привыкли рисовать по ночам.
– Возможно, но я отразила верно последовательность событий. Видите, на первом рисунке яхта целая, значит, это было еще летом.
Трев поднял следующий рисунок, где Лоренс был изображен сидящим на неизвестной пристани и занятым сплетением из веревок каната.
– На этом явно осень. Здесь изображены астры, которые, как вы сказали, расцветают именно осенью.
– Но горшок с астрами очень маленький, в нем только один кустик и много бутонов. Это может быть начало сентября, приблизительно то время, когда вы вернулись в Лондон. Похоже, будто он выздоравливает после ранения. Если он получил эту рану в июле, когда затонула его яхта, должно быть, она была очень серьезной, потому что для ее заживления потребовалось много времени.
– Чепуха! – возразил Трев, отчаянно надеясь, что его кузен выжил после крушения яхты, но не смея поверить этой сказке.
– Смотрите, затем он ловит рыбу, чтобы заработать себе на жизнь, – продолжала Синда, как будто ее не прерывали. – Он копит деньги. На рисунке, где он сидит с кошельком, астры уже отцветают, значит, это конец сентября, Но я не понимаю, почему он там остается. Ведь ему достаточно известить деда, и его сразу заберут.
– А если он подозревает, что это дед подстроил его гибель? – предположил Трев.
Синда нетерпеливо взглянула на него.
– Лэнсдаун хочет избавиться от вас, но не от своего наследника. Боюсь, этот удар по голове мог повредить его мозг. Моей кузине Ниниан приходилось лечить пациентов, которые так полностью и не оправились после серьезного повреждения черепа.
Они уставились на большой шрам на лбу Лоренса. Трев схватил лист и подошел к иллюминатору. Когда он подробно рассмотрел рисунок, его охватили гордость и волнение.
– Здесь есть вывеска таверны с изображением черного единорога! Буквы различить трудно, но я готов поклясться, что она так и называется – «Черный единорог»! Если мы станем его показывать людям, кто-нибудь обязательно узнает это место на берегу. Едем искать его!
Он стремительно обернулся к Синде и с ликующим смехом подхватил ее.
– Ночью, когда вы спали, я попросил вас нарисовать деревню и таверну, и вы так и сделали! – вскричал он радостно. – Понимаете, вы услышали мою просьбу, хотя и спали!
Она обняла его за шею и порывисто поцеловала.
– Значит, это все вы! Это благодаря вам я рисую во сне. Вы ужасный человек, сэр! Мы с вами оба можем наводить ужас на людей.
Она подняла на него сияющие глаза, и он поцеловал ее в губы, не обращая внимания на стук в дверь.
Вдруг она погладила его по подбородку и слегка оттолкнула назад его голову.
– Ого, вы побрились! И стали другим человеком!
Трев не успел снова обнять ее, как она вырвалась у него из рук, обернула плечи упавшим одеялом и нервно оглянулась на дверь. Проклиная помеху, Трев несколько раз прошелся по каюте, чтобы унять возбуждение, затем открыл дверь. Там стоял Уилл с подносом, заставленным тарелками с горячим завтраком.
Недовольно ворча, Трев впустил его, чтобы он накрыл стол.
– Калеб говорит, что впереди еще одна гавань, так что вскоре мы остановимся, – сообщил юнга, бросив на них любопытный взгляд.
– Скажи Калебу, что у нас есть новый рисунок, который он должен показать местным жителям. Думаю, мы приближаемся к цели. – Трев передал мальчику драгоценный лист, затем вспомнил, что Синда сделала еще два рисунка, но ему не показала. Дождавшись ухода Уилла, он внимательно посмотрел на свою очаровательную спутницу.
Она сидела за столом, по-прежнему в одной ночной рубашке, и разливала кофе, как будто находилась в гостиной своего дома. Его прелестную художницу ничего не сдерживало. Его, фыркнул он. Как он может сделать ее своей, когда их постоянно прерывают!
Хотя, наверное, ему следовало радоваться, что юнга спас его от опрометчивого шага!
– Ночью вы сделали еще два рисунка. Где же они? – Трев уже стал доверять Синде, но ее дар по-прежнему вызывал у него настороженность. Она была в бешенстве, когда рисовала последний рисунок. Может, она намеренно его скрыла?
Она размешивала в чашке сахар, низко наклонив голову. Треву не терпелось подтолкнуть ее, но он заставил себя сдержаться. Она тоже должна доверять ему, а он, кажется, давал ей мало поводов для этого. Он уселся и принял от нее чашку с кофе, положив туда ложку сахара, но без сливок.
– Вероятно, то, что я сконцентрировалась на изображении лица вашего кузена и на вашей просьбе нарисовать вывеску таверны, и вызвало последствия, – признала она. – Мой дар не очень поддается логике.
Трев терпеливо ждал продолжения. Профессия приучила его к терпению. Не так-то просто захватить пиратский корабль, его нужно выследить, подготовить засаду и напасть на него внезапно, чтобы без толку не рисковать своими матросами. Но Трев и не думал устраивать ловушку Синде. Он только хотел получше узнать ее, даже если на это понадобится вся его жизнь.
Она тяжело вздохнула, затем отложила ложку, встала и нашла на полу скомканный лист бумаги. Трев взял его и осторожно расправил на столе.
На рисунке был изображен его корабль около деревушки, напоминающей Брайтон. Это мог бы быть вчерашний день, если бы не затянутое тучами небо, а группа людей на утесе были не солдаты, а богато одетые дамы и джентльмены в напудренных париках и в шитых золотом камзолах.
Чувствуя комок в горле, Трев подошел с рисунком к иллюминатору. Несмотря на мрачные очерки туч и наполненные ветром паруса, он легко узнал себя в человеке, напряженно застывшем на палубе «Подружки пирата». Он перевел взгляд на группу людей на утесе и сразу нашел Синду с глазами, полными слез.
– Вы нарисовали нас, – с благоговейным ужасом прошептал он. Ему не нужно было придумывать историю о том, что предшествовало этой сцене. В одном из мужчин он узнал ее отца, а в другом Эйдена. Герцогиню, ее мать, можно было узнать по прямой и властной фигуре. Вокруг Синды была изображена ее семья.
– Я уже давно перестала рисовать себя, – несчастным голосом пробормотала она. – Потому что на рисунках всегда на небе появлялись темные тучи.
– Да, и здесь тоже. – Вернувшись за стол, Трев притворился спокойным, но даже он понимал, что рисунок предвещал их близкое и окончательное расставание. – Означает ли это, что, если я уеду, туча исчезнет?
– Вместе с вами? Какая прелесть! – Синда потыкала вилкой в яичницу. – Уберите рисунок, все это вздор.
– А на мой взгляд, он наводит на размышления, – с напускным спокойствием сказал Трев. – Если считать, что ваши рисунки во сне отражают прошлое, а наяву вы рисуете то, что произойдет в будущем, тогда как понимать этот рисунок? – Он сложил его и спрятал в карман. Это может оказаться его единственной драгоценностью, связанной с Синдой.
Она ненадолго задумалась.
– Наверное, мы ошибались, считая, что мои ночные рисунки изображают будущее, но яхта погибла, а я нарисовала ее целой и невредимой, так что, видимо, это было в прошлом. Видно, мой дар совершенно бесполезен.
– Напротив! – возразил Трев. – Я не верю, что вы изобразили бы Лоренса, если б он погиб. Вы подали мне надежду, когда у меня ее уже не осталось. Ваши рисунки заставляют меня продолжать его поиски. И если он действительно живет в той деревне, мы его найдем. Вы представляете, какое счастье вы подарите Мелинде и Черити, когда мы привезем его домой!
Она промолчала, угнетенно размышляя о своем последнем рисунке, предвещавшем печаль. Трев не признался ей, что понимает предсказание – он уходит на своем корабле в море, навеки покидая ее.
Трев с болью смотрел на ее поникшую голову, осыпая себя упреками. Вот что он наделал, эгоистично настаивая, чтобы она помогла определить ему, где находится его кузен!
– Не помню, я рассказывал вам о Ямайке? – спросил он, желая рассеять мрачную атмосферу. – Там живут мои родственники по матери. Это необыкновенный, сказочно прекрасный остров, поверьте мне на слово. А какие там цветы, какие экзотические птицы! В Англии вы такого никогда не увидите. Вам ведь нравится рисовать природу, правда? Уверен, он приведет вас в восторг!..
Синда потихоньку вытерла слезы и обернулась к нему. Трев никогда не видел более прекрасных глаз, чем глаза Синды, синих, как море в ясный солнечный день, и постарался навсегда запечатлеть их в памяти на всякий случай. Она смотрела на него так, как будто ожидала услышать от него что-то невероятно для себя важное. Когда она была рядом, казалось, старая рана в его душе затягивалась. Он хотел быть таким, каким она его видела.
– Расскажите мне о своей семье, – попросила Синда.
И Трев стал рассказывать, с изумлением осознавая, что очень стосковался по своей родне, которую не видел с тех пор, как обзавелся собственным кораблем.
– Мою матушку звали Алегра де ла Фуэнте. Родители ее отца были испанцами и владели сахарной плантацией, пока остров не захватили англичане. Бабушка по матери была дочерью англичанина и служанки из таверны, которая была островитянкой смешанной крови. Вот бабушка и унаследовала одну из английских плантаций и вышла замуж за французского моряка. – Трев помолчал, ожидая, что Синда презрительно фыркнет, но она жадно вслушивалась в его слова, словно он разворачивал перед ней захватывающую картину. Облегченно вздохнув, Трев продолжил рассказ: – Мой отец находился в научной экспедиции, когда встретился с матушкой. Множество растений, которые сейчас растут здесь в оранжерее, появились в результате его исследований. Сам остров и его общество невероятно пестрые и очень интересные. Дома там просторные и открытые, совершенно не похожие на здешние. И меня встречают без малейшего предубеждения в отношении происхождения моего отца.
– Должно быть, ваша матушка была необыкновенной женщиной. Жаль, что ее уже нет в живых, я бы с удовольствием с ней познакомилась, – сказала Синда. – Она гордилась бы вами, как и все ваши родственники. Когда я писала ваш портрет, я видела, что ваша наследственность дала вам силу, которой я не замечала в других мужчинах. Мне кажется, что тогда я почти влюбилась в вас.
Потрясенный ее признанием, Трев произнес первое, что пришло ему в голову:
– Вы полюбили меня потому, что я не англичанин?
Она озорно усмехнулась, что ему так в ней нравилось, и в глазах ее снова зажглись живые искорки.
– Или потому, что вы были изображением на холсте и не могли разбить мне сердце.
Трев со смехом отодвинул стул и обнял ее. Против такого искушения ни один мужчина не смог бы устоять.
Глава 25
На страстные поцелуи Тревельяна Синда отвечала ему со всей силой охватившего ее желания и любви. Любви! Наконец она познала это загадочное чувство. Она встретила своего единственного на земле мужчину!
Синда любила этого человека со всеми его недостатками, он сводил ее с ума. Да, с ним она могла провести всю свою жизнь, ловя каждое его слово, неотступно следуя за ним, воспринимая жизнь с его точки зрения, – только бы он оставил ее рядом с собой.
Но Синда знала, что он этого не сделает, не может сделать. В конце концов, разве она сама не изобразила свое будущее? Она увидела на рисунке свое будущее, предсказывающее ей жестокую разлуку и разбитое сердце. Она сама должна его отпустить, чтобы он нашел то, что искал, – спокойную семейную жизнь, чего она не может ему предложить со своей предрасположенностью становиться причиной скандалов. Трев мог обрести спокойствие в Вест-Индии, где его не сможет настигнуть дед. Когда он рассказывал о доме, в котором вырос, она слышала в его голосе глубокую привязанность к нему. Да, там он может стать счастливым.
Пока они с Тревом завтракали, корабль встал на якорь. Теперь с палубы раздавались громкие голоса вернувшихся с берега матросов, и в любую минуту кто-нибудь из них мог войти в каюту. Но эти опасения не могли помешать Синде воспользоваться моментом и получить то наслаждение, которое он мог ей предложить. Она ценила любое мгновение, проведенное с Тревом, а будущее… Черте ним, с этим будущим!
Они так и не оделись. Трев был в панталонах и рубашке, чтобы не смущать ее, но на Синде была только ночная рубашка, и она ощущала, как его тело становилось все более напряженным и возбужденным по мере того, как длились их жаркие объятия. Обняв его за сильные плечи, она приподнялась на цыпочки и прильнула к нему всем телом, за что была вознаграждена его сладострастным стоном.
Трев целовал ее за ушком, вниз по нежному горлу, накрыв ладонью высокую девичью грудь. Он обращался с ней бережно и нежно, как будто она была драгоценной фарфоровой вазой, которую он боялся разбить… – опасался, что она испуганно отпрянет от него, обнаружив явные доказательства его желания. Но Синда так же страстно ласкала его, прижимая к себе и жадно отвечая на его поцелуи.
В дверь постучали, но на этот раз она еще сильнее, еще отчаяннее прижалась к Треву. Каждый приход постороннего мог означать, что она видит его в последний раз.
– Кэп! – взволнованно крикнул Калеб. – Кэп, кажется, мы его нашли! Мы знаем, куда ехать!
Трев задрожал и теснее привлек Синду к себе. Она зарылась лицом в его плечо, удерживая слезы. Он так хотел найти своего кузена! Она не хотела, не могла его удерживать, но как же трудно ей было отпустить его!
– Идите. Узнайте, что он обнаружил, – прошептала она, схватив одеяло и обернув его вокруг талии.
Темные глаза Трева были полны одновременно и радости, и печали, когда он взглянул на нее, перед тем как уйти. Синда не стала плакать. Еще неизвестно, что выяснили его люди и придется ли им сразу расстаться.
Может, у них еще будет возможность побыть наедине хоть немножко, и она не хотела выказать ему слабость, которую он презирал. Нет, она будет такой же сильной, как и он!
Накануне Синда распаковала свой багаж и повесила купленное ей Тревом платье на плечики, чтобы оно немного разгладилось. Нижней юбки у нее по-прежнему не было, но она не могла появиться на берегу в цыганском наряде. Платье из тафты, в котором она помогла Треву сбежать из тюрьмы, было слишком коротким, поэтому Синда предпочла ему новое платье. И хотя она не очень ловко владела иголкой, она нашла у Трева шкатулку с принадлежностями для шитья и стала торопливо подшивать длинный подол, чтобы не путаться в нем, затем немного распустила нитки на боковом шве и пришила к нему отпоротый от тафтяного платья карман. Теперь у нее есть куда прятать свой маленький альбом и карандаш.
Синда любила этого человека со всеми его недостатками, он сводил ее с ума. Да, с ним она могла провести всю свою жизнь, ловя каждое его слово, неотступно следуя за ним, воспринимая жизнь с его точки зрения, – только бы он оставил ее рядом с собой.
Но Синда знала, что он этого не сделает, не может сделать. В конце концов, разве она сама не изобразила свое будущее? Она увидела на рисунке свое будущее, предсказывающее ей жестокую разлуку и разбитое сердце. Она сама должна его отпустить, чтобы он нашел то, что искал, – спокойную семейную жизнь, чего она не может ему предложить со своей предрасположенностью становиться причиной скандалов. Трев мог обрести спокойствие в Вест-Индии, где его не сможет настигнуть дед. Когда он рассказывал о доме, в котором вырос, она слышала в его голосе глубокую привязанность к нему. Да, там он может стать счастливым.
Пока они с Тревом завтракали, корабль встал на якорь. Теперь с палубы раздавались громкие голоса вернувшихся с берега матросов, и в любую минуту кто-нибудь из них мог войти в каюту. Но эти опасения не могли помешать Синде воспользоваться моментом и получить то наслаждение, которое он мог ей предложить. Она ценила любое мгновение, проведенное с Тревом, а будущее… Черте ним, с этим будущим!
Они так и не оделись. Трев был в панталонах и рубашке, чтобы не смущать ее, но на Синде была только ночная рубашка, и она ощущала, как его тело становилось все более напряженным и возбужденным по мере того, как длились их жаркие объятия. Обняв его за сильные плечи, она приподнялась на цыпочки и прильнула к нему всем телом, за что была вознаграждена его сладострастным стоном.
Трев целовал ее за ушком, вниз по нежному горлу, накрыв ладонью высокую девичью грудь. Он обращался с ней бережно и нежно, как будто она была драгоценной фарфоровой вазой, которую он боялся разбить… – опасался, что она испуганно отпрянет от него, обнаружив явные доказательства его желания. Но Синда так же страстно ласкала его, прижимая к себе и жадно отвечая на его поцелуи.
В дверь постучали, но на этот раз она еще сильнее, еще отчаяннее прижалась к Треву. Каждый приход постороннего мог означать, что она видит его в последний раз.
– Кэп! – взволнованно крикнул Калеб. – Кэп, кажется, мы его нашли! Мы знаем, куда ехать!
Трев задрожал и теснее привлек Синду к себе. Она зарылась лицом в его плечо, удерживая слезы. Он так хотел найти своего кузена! Она не хотела, не могла его удерживать, но как же трудно ей было отпустить его!
– Идите. Узнайте, что он обнаружил, – прошептала она, схватив одеяло и обернув его вокруг талии.
Темные глаза Трева были полны одновременно и радости, и печали, когда он взглянул на нее, перед тем как уйти. Синда не стала плакать. Еще неизвестно, что выяснили его люди и придется ли им сразу расстаться.
Может, у них еще будет возможность побыть наедине хоть немножко, и она не хотела выказать ему слабость, которую он презирал. Нет, она будет такой же сильной, как и он!
Накануне Синда распаковала свой багаж и повесила купленное ей Тревом платье на плечики, чтобы оно немного разгладилось. Нижней юбки у нее по-прежнему не было, но она не могла появиться на берегу в цыганском наряде. Платье из тафты, в котором она помогла Треву сбежать из тюрьмы, было слишком коротким, поэтому Синда предпочла ему новое платье. И хотя она не очень ловко владела иголкой, она нашла у Трева шкатулку с принадлежностями для шитья и стала торопливо подшивать длинный подол, чтобы не путаться в нем, затем немного распустила нитки на боковом шве и пришила к нему отпоротый от тафтяного платья карман. Теперь у нее есть куда прятать свой маленький альбом и карандаш.