– Я распоряжусь, – сказал Раймунд. Он лучше многих понимал чувства Генриха, когда-то верившего Лотару настолько, насколько старик был в состоянии верить кому-либо. Действия короля он одобрял. Красавец, силач и весельчак может так же легко стать предателем, как тонкогубый хитрец или трясущийся скряга.
Возвращаясь к шатру, король увидел сидящую на земле фигуру с запрокинутой к небу головой.
– Странник, эй! Что ты там высматриваешь?
– Солнце, государь. Похоже, сегодня будет ясный день.
– Да? Что-то незаметно, мне, по крайней мере… А ты не боишься ослепнуть, глядя на солнце?
– Придворные же глядят на тебя и не слепнут.
– Значит, ты всегда где-то скрываешься из боязни слепоты?
– В лучах сияния твое величество не видит, что я всегда нахожусь поблизости от его особы.
– Я предпочел бы, чтобы ты при этом и сам оставался в поле зрения.
– Желания короля – больше приказа.
– Ты умелый льстец, юноша. Но я прощаю тебя, потому что ты предпочитаешь восход солнца зрелищу казни. – Любивший, чтобы последнее слово в разговоре оставалось за ним, Генрих направился дальше.
«Если бы ты знал причины этого, добрый мой король», – подумал Странник, подымаясь на ноги. И еще: «Пожалуй, если сегодня ничего не случится, к вечеру войдем в ущелье».
Следовало бы окликнуть короля и сообщить об этом. Только так не годится. Вот все снимутся с места, тогда Странник попросит разрешения через кого-нибудь, скажем, Раймунда, и доложит, как полагается.
Новая забота отодвинула казнь в сторону. Забыли о ней, торопясь в путь, и другие. Лотара не хоронили. Разрубленные останки его были брошены, на радость воронью, на разрытой, истоптанной, загаженной, опаленной, изуродованной земле, когда армия растянулась по предгорью. А мысль уже летела, обгоняя всех, туда, где черной тенью среди скал начинается ущелье Бек.
Странника послали с передовым отрядом Лонгина. На разведку пожелал отправиться сам граф. Они миновали лес, за огненной кромкой которого лежали Большие болота – ненавистное место, ему Странник был обязан своей лихорадкой. Свернули ближе к горам – без дороги, между возникающими там и тут зарослями колючего кустарника к сплошной гранитной стене. Лонгин скучал. Хорошую схватку он предпочел бы сейчас этим крысиным бегам, как он называл нынешнее предприятие. Странник ехал рядом, настороженный и деловитый. Остановиться передохнуть Лонгин не разрешал, хотя ему самому все порядком надоело.
– Долго еще, а?
– Недолго. Уже видно.
– Где? Ничего не вижу.
– Вон за той скалой.
Лонгин осмотрелся. Впереди было много скал, коричневых, серых, голых и – никакого прохода. Лицо Странника сделалось тоскливым.
– Поехали за мной, – сказал он.
Проход был, но узкий, проехать по нему могли трое-пятеро всадников, соприкасаясь боками.
– Вот так щель! Мы тут застрянем.
– Дальше будет посвободнее.
Странник спешился и повел коня в поводу. Ему казалось, что края скал в вышине соприкасаются – на дне ущелья всегда лежала тень. Они продвигались дальше.
– Много камней. Лошади могут побить ноги.
– Здесь была река, я говорил…
Лонгин продолжал вглядываться.
– Отличное место для засады. Лучше не придумаешь.
– Истинная правда. Слушай, благородный господин мой, на случай, если бы здесь в самом деле ждала засада, что тебе король приказал сделать со мной?
– Что, что ты мелешь?
– Ну, я ведь вправду мог бы заманить вас…
– Чушь! Я тебя столько лет знаю, с какой стати ты стал бы обманывать?
– Король Лотару тоже верил.
– А, ты из-за этого… Оставь. Это не по-нашему – если бы… Возвращаться пора. Эй, Гимар, выводи своих! Остальные пусть ищут место для лагеря! Тайк, тебе говорю, башка деревянная!
Его гулкий голос гремел по ущелью, как обвал, ослушаться его было невозможно.
Странник снова поднялся в седло. «Кругом все огорожено. Теперь не удерешь. Сам себя сюда притащил. Теперь не удерешь, не удерешь, не удерешь».
– А все-таки прямая дорога была вернее, что бы ты ни доказывал! – крикнул Лонгин.
Странник ничего не ответил.
К ночи армия вползла в ущелье. Посланные Лонгина за это время продвинулись дальше, туда, где проход несколько расширялся, и запалили с десяток костров из сухой травы. На этот раз Странник въехал сюда одним из последних, вместе с обозом. Нужно было дать отдых Кречету, и вообще он не спешил. Поэтому, когда он прибыл, большая часть людей уже расположилась, как могла. Привязывая Кречета к телеге, Странник услыхал, как переговариваются два пехотинца:
– Эй, Клаус, а куда бабы подевались?
– Какие еще тебе бабы здесь понадобились?
– Да которые возле Абернака к нам пристроились. Известно какие. Дня два ни одной не вижу. Неужели все к господам перебрались?
– Эх ты… Да будь она самая распоследняя, разве она в здравом уме в горы сунется? Погоди, перейдем, будут тебе и бабы, и прочее… если, конечно, жив останешься…
Странник отстегнул флягу, сделал глоток. Пожалуй, теперь не лишнее было бы пойти к королю. Присмотреться к обстоятельствам. Так и сделаем.
Перешагивая через распластанные на земле усталые тела, он направился туда, где белел королевский шатер. В нескольких шагах от него трещал огромный костер, вокруг плотным кольцом стояли люди.
Часовые с безразличными лицами возвышались у входа.
– Что это там? – спросил Странник.
– Слушают какого-то, – сказал один.
– Песни поет, – добавил другой.
– Ага. И хорошо поет?
Полог над входом быстро откинулся, вышел принц Филипп. Странник низко поклонился, но тот прошел, даже не повернув головы в его сторону. Откуда-то из темноты вывернулся коренастый человек в коротком плаще с капюшоном и зашагал вслед за принцем. Странник прислушался. Изнутри можно было разобрать несколько голосов. Он поднял руку, показав печать на запястье, и, не встречая сопротивления, прошел внутрь. Где те времена, когда стража копьем гнала его от входа? Теперь Странника свободно пропустят и к королю!
В первое мгновение он различил только королевское лицо над пламенем светильника. Голос Себастьяна сказал: «А вот и Странник пришел».
Странник приложил руку к груди.
– Я пришел узнать, не будет ли в новых обстоятельствах новых распоряжений.
– Не будет, Странник. Я рад, что ты пришел сам и не пришлось тебя звать. Садись.
В первый раз он предложил Страннику сесть в его присутствии. А ведь не сделал этого, когда тот падал от усталости. Или он намекает на утро, когда застал Странника сидящим на земле? Нет, пожалуй, сказано без всякой задней мысли.
Сам король сидел в кресле, за столом с остатками ужина. За его спиной свисала тяжелая красная занавесь, делящая шатер пополам. Напротив поместился Раймунд, а сзади, у самого входа, – Себастьян на расстеленной медвежьей шкуре. Странник уселся рядом с ним, а Себастьян, продолжая разговор, спросил:
– И все-таки, что будет с баронетом? К чему-то надо прийти?
– У него, кажется, осталась семья, – заметил Раймунд.
– Семья изменника, – сказал король, – уйдет в изгнание.
– Значит, Арнсбат? Недурной кусок для выскочки из купцов.
– А кем были наши предки при Кнере Старом?
– Как можно сравнивать? Пусть благодарит судьбу, что родился в нашем королевстве. Во Франции, к примеру, черта с два увидел бы он рыцарское звание!
– А Странник что скажет? – вмешался король. Он не любил, когда обсуждали новую знать.
– Лен Сегиртов, кажется, граничит с землями Лотара?
– Так.
– Как я слышал, род Сегиртов после разгрома мятежа лишен прав?
– Да, они перебежали к ордену.
– При объединении то был бы действительно недурной кусок… Но для этого нужно фигура покрупнее Даниеля Арнсбата.
– Кого ты имеешь в виду?
– Хотя бы графа Лонгина.
– Не о Лонгине ты думаешь, Странник… Кстати, почему Страннику до сих пор не налили вина?
Румяный оруженосец, появившись из дальней половины, наклонил чеканный кувшин над серебряным кубком. Сквозь багровую струю был виден язычок пламени. Подал кубок Страннику и тихо отступил.
– Слава королю! – он выпил стоя.
– И Странник против Арнсбата. Только ты, Раймунд, продолжаешь его защищать.
– Нужно быть справедливым, Себастьян. Он сделал то, что сделал. И не хвастается. Что-то его не видно.
– Да я его видел совсем недавно! Наш герой бродил по лагерю и был похож на опоенную лошадь.
– Почему?
– Откуда мне знать? И, по совести, его потери гораздо больше, чем он говорит. Я подсчитал. А ведь они напали внезапно и на сонных.
– Так ты, Раймунд, стоишь за передачу владений Лотара Арнсбату?
– Я этого не говорил, государь.
– Не понимаю. Себастьян против Арнсбата из-за того, что он незнатного происхождения, Странник – потому что он недостаточно заметная фигура, а ты-то почему?
– Дело не в Арнсбате. Si beneficeris scito cui fueris,[1] – полуобернувшись, он поймал быстрый насмешливый взгляд Странника, ясно говоривший, что он не нуждается в переводе.
– Слова beneficere и бенефиций весьма сходны, не так ли? – спросил он.
– Следовательно, фразу можно перевести: «Соображай, кому раздаешь бенефиции». Благодарю, мой легист, за дельное применение текста Писания!
Себастьян сдавленно рассмеялся. Что до Странника, он был вдвойне доволен – тем, что, как сумел, скрыл свою неприязнь к Даниелю, и тем, что понял – Даниеля в королевском окружении не любят, даже защищающий его Раймунд. Намеренно навлекать на него беду он не хотел, он хотел, чтобы никто никаким образом не мог связать имена Странника и Даниеля ни при каких обстоятельствах.
– Но самым простым решением было бы вернуть земли короне.
– Слишком простым, Странник. Король живет не для себя.
«Что мне за польза в столь удаленных от столицы владениях? Вот если бы посадить там преданного человека…» – перевел про себя разведчик королевские слова. Почему бы не оставить там принца? – решил было он спросить, однако передумал. Милость милостью, а Странник задавать такие вопросы королю не может.
– Себастьян, ты не забыл передать мое распоряжение насчет охраны?
– Как можно, государь!
– Никак, а все-таки пойди проверь.
Что-то было в его тоне, заставившее подняться с места не только Себастьяна, но Раймунда и Странника.
– Легист! Если отец Август еще не спит, пришли его ко мне. Пусть захватит свою хронику, я хочу послушать. Доброй ночи, Странник, – добрых снов не желаю, ибо не уверен, что ты спишь когда-нибудь… До завтра, верные мои.
Все трое склонились до земли и вышли. Серебряный кубок остался стоять на шкуре.
– Что там с охраной? – поинтересовался Странник.
– Почти что удвоили. Места незнакомые, старик боится нападения. Как ты полагаешь, сколько дней будем добираться до перевала?
– Не меньше десяти. Народу много. Ущелья узкие.
– Эх, святая Богородица! Да после еще чуть не месяц, да по лесам… хоть бы к зиме в столицу попасть! – с этим пожеланием он свернул в сторону.
– А певца-то уже нет, – сказал Странник.
– Какого певца?
– Тут у костра сидел. И все уже разбрелись или спят. Так и не довелось послушать.
– У другого костра сидит.
– Вряд ли. Целую ночь глотку драть несподручно. И бог с ним, с певцом.
– Ты вовремя появился сегодня. Король смягчился, беседуя с тобой.
– Его величество не ладит со своим сыном?
– Хорошо, что ты говоришь это мне!
– Другому не сказал бы.
– Если уж на то пошло, король находит слишком сильным влияние церковной партии.
– А тот?
– Принц, в свою очередь, считает, что надо заранее заручиться поддержкой матери-церкви, коли война, которую мы ведем, отчасти направлена против ее служителей.
– Мать – это, в данном случае, епископ Эйлертский?
– А теперь мне жалко, что король тебя не слышит. Он бы оценил.
– Да, он ведь тебе что-то велел, а я стою и задерживаю тебя. Прощай.
– Доброй ночи.
Как ни желали Страннику в этот вечер доброй ночи, пожеланиям не суждено было сбыться. Не успел он сделать нескольких шагов, как услышал похрустывание камней под ногами. Обернувшись, он оказался лицом к лицу с Даниелем.
– Адри…
– Сказано тебе – Странник я!
– Зачем ты здесь?
– Это ты меня уже спрашивал.
– А правда, что письмо Лотара тобой доставлено?
– Правда. Так что мог и поблагодарить, как король советовал. А теперь говори, что тебе надо, и проваливай.
– Куда ты идешь?
– Не твое дело.
– Не надо было тебе быть здесь. Не надо.
– Смотри-ка, он опять знает лучше меня, что мне надо делать, а что нет! – сказала она с тем большей злобой, что была согласна с его последними словами.
– Ведь я же о тебе думаю, Адри, о твоей безопасности… я же тебя люблю и только поэтому…
– Тише! Если услышит кто? Ты смерти моей хочешь?
– Нет. Этого я не хочу. Но это противно всему. Одумайся. Ты ведь не такая… Вспомни моего отца…
– Святой Христофор! Верно сказано – лучше драться с семью разбойниками, чем разговаривать с одним дураком! Хватит жевать жвачку. Твой отец был замечательный человек, но если тебе когда-нибудь надоест жить, ты сделай только одно – попробуй рассказать, что ты обо мне знаешь.
– Опять ты не так поняла! Я вовсе не хочу тебя выдавать.
– Однако к этому все и идет.
– Разве постоянная ложь не опротивела тебе? От этого устает каждый… а со мной ты сможешь говорить правду, ничего не боясь…
– Я и так ничего не боюсь! – она усилием воли подавляла готовую вырваться ярость. – Понял, что от меня угрозами ничего не добьешься, решил уговорить? Купец… – с удовлетворением отметила, что оскорбление достигло цели. – Моя ложь лучше твоей правды. И полезнее.
– Кому?
– Во всяком случае, мне.
– Адри, Адриана, одумайся, пока не поздно. Не губи себя и меня…
Он больше ничего не успел сказать. Разрывающий уши скрип прервал его. Уже после наступления темноты прибыл двигавшийся в арьергарде отряд маркграфа Унрика, и все никак не мог разместиться. По камням, подталкиваемая обслугой, катилась тяжелая баллиста, неизвестно кому понадобившаяся в горах. Пехотинцы, мокрые от пота и полуживые от усталости, орали: «Посторонись!» Даниель, загораживаясь рукой от слепящего света факелов, отступил с дороги, а когда грузная махина проскрипела дальше, ни рядом, ни в стороне Адрианы не было – Странник хорошо видел в темноте.
Укладываясь спать под телегой, к которой был привязан Кречет, она все еще не могла умерить раздражение, вызванное этой встречей. Неужели, думала она, заворачиваясь в плащ, и двух месяцев нельзя прожить на свете, не имея врага? Не врагов – враги у всех общие, а одного, личного врага? Ах, Визе, Визе… С ним-то все было ясно. Его она ненавидела и хотела убить за то, что он был негодяй и причинил несчастья многим людям. А то, что она чувствует к Даниелю, даже ненавистью назвать нельзя. Не тянет. Злоба? Пожалуй, так. И ведь он ничего дурного ей не сделал. Неужели за то, что он лишь имеет такую возможность? К чести ее надо сказать, что о любви Даниеля к ней, Адриане, она не думала. Для нее само явление этого человека было уже достаточным.
И все-таки – почему он ей так противен? Если бы ее смутные чувства, прерывающиеся к тому же бранью, можно было выразить в словах, это выглядело бы так: вся ее жизнь строилась на следующем – где нужен Странник, нет места Адриане. И наоборот. И всегда знала, когда кем быть. Так и теперь. Здесь, в лагере, мог находиться только Странник, а Даниель заставлял ее быть Адрианой – Адрианой на месте Странника, где ей нечего было делать, и где она ничего сделать не могла.
Но и это еще не все. Став Адрианой, она вновь с пронзительной тоской ощутила жажду свободы, которая в Страннике была не очень сильна, но Адриану изводила, как болезнь. И повторяя «свобода, свобода», опять забыв о Даниеле, она уснула, чтобы проснуться Странником и продолжать свой путь, который должен был – обязан! – привести к свободе и Адриану, и Странника.
Покинув обоз, Странник не присоединился к Лонгину, а продолжал оставаться в королевском окружении. Это казалось ему наиболее разумным. Спокойно следил он, как уходит принц со своей свитой. Перед этим он наблюдал прощание отца с сыном. Оно показалось ему холодным, хотя все приличествующие случаю слова были произнесены. Но разногласия отца с сыном и столкновения придворной и церковной партий его не касались. Слава богу, у Вельфа ничего такого не заведено. Вот преимущество меньшего перед большим. А уж преимущества совсем малого…
Посланные с вечера разведчики вернулись с благоприятными известиями, и армия быстро продвигалась вперед. Странник знал, что первые дни будут самыми трудными, и оставалось надеяться на благополучное преодоление. Разговоров было мало. Темные, нависающие края скал нагоняли тоску. Простые воины могли хотя бы разогнать ее песней, а здесь это было непристойно. Затем Странник увидел Раймунда, махавшего ему рукой. Для юриста он неплохо сидит в седле. Да, ведь он же много путешествовал. Вот и тема для беседы. А если бы он вовсе не отозвался на приветствие, это выглядело бы подозрительно. Он подъехал к Раймунду.
– День добрый, милостивый господин. Читал вчера монах королю свою хронику?
– Да, я был при этом.
– Интересно, будет ли в ней описан и этот поход?
– Непременно. Желаешь знать, попадет ли туда и твое имя?
– Боже сохрани! Ни имени, ни прозвища, ни слов его… в отличие от тебя, верного советника короля, в совершенстве изучившего риторику и leges, объездившего столько стран.
– А ты, бедный Странник, где изучил риторику и leges?
– У каждого встречного брал понемногу. Что же касается законов, то мне известны только неписаные… велика пропасть, разделяющая нас.
– Между Странником и законником, хочешь ты сказать? Но война нас сравняла.
– Война не навек. А там, даст Бог, вновь направятся мирные посольства в далекие столицы.
– Вот ты о чем! Да, я видел больше тебя. Но я ведь старше тебя.
«Иной человек и в старости младенец», – подумал Странник, а вслух сказал:
– Ты ведь был даже в Риме, лицезрел святого отца…
– Не такое уж это радостное зрелище – я говорю о Риме, а не о папе. В Вечном городе царит мерзость запустения, и лишь гордое имя столицы Августа и святого Петра по-прежнему притягательно для всех народов. Но путешествия учат многому и умудряют душу… не говоря уж о том, как много пользы приносят связи между государствами, образованные благодаря им. Однако не так уж много я и видел. Я не был в Испании, в Британии и странах, что омываются Северным морем… Но Испанию я бы хотел посетить. И если когда-нибудь королевская служба позволит мне, я поеду в Кордову.
– Там же мавры, – хмыкнул Странник.
– Это меня не пугает.
Странник молчал. Этого он от Раймунда не ожидал. Тот рассмеялся.
– Но кому я расхваливаю странствия? Страннику! Признайся, ты завел весь этот разговор, чтобы в глубине души посмеяться надо мной?
– Здесь почему-то считают меня веселее, чем я есть – и ты, и король, и другие. Наверное, потому, что сами веселого нрава. Эй, погляди-ка! Мы отстали. А дальше дорога пойдет круче, так что надо торопиться и не застрять среди пехоты.
Так они и ехали бок о бок, беседуя о разных вещах, и Странник чувствовал, что от этого человека не надо скрывать своих знаний, как делал все прошедшие годы, хотя бы потому, что более знающего они не могут оскорбить, как иного невежду.
На следующий день королю пришлось посылать воинов расчищать дорогу от нагромождения камней, а еще через два дня запасы воды подошли к концу и начался было ропот, но Странник внес успокоение, сказав, что знает место, где река, ушедшая под землю, выбивается из-под скалы и вновь уходит вглубь. И действительно, он указал это место и удостоился милостивых слов от короля. Случилось это, когда Странник ехал рядом с Себастьяном, а тот рассказывал ему о взятии Эйлерта, где отличился аббат Гельфрид, нынешний епископ. Себастьян епископа недолюбливал, но в доблести отказать ему не мог, хоть и считал ее для священника неуместной. «Всяк знай свое место», – говорил он, а Странник согласно кивал головой – ведь он доказывал королю то же самое. И не успел он подумать о короле, как тот окликнул Себастьяна, и придворный мигом оказался подле него. Он понял, что речь идет о Лонгине. Потом Себастьян, забыв о Страннике, подозвал своих оруженосцев и поскакал вперед. А король продолжал смотреть на Странника. Угадав его желание, лазутчик подъехал к нему, однако шагом.
– Мой славный Странник! Ты можешь гордиться – ведь ты, как новый Моисей, добыл нам воду из скалы.
– Я только указал на нее. Но после таких слов, столь возносящих мои слабые заслуги, мне и впрямь ничего не оставалось бы, как в действительности ее иссечь. – У него не было никакой охоты рассыпаться в словесных тонкостях, и говорил он, лишь поддерживаемый привычкой. Но привычка была такой давней, что оставалась незаметной.
– В Арвене ты будешь вправе рассчитывать на мою благодарность, красноречивый Странник.
– Король всегда вправе рассчитывать на преданность своего слуги.
– Своего – да. Но ты – не мой слуга. Ты – вассал моего вассала, а Раймунд объяснит тебе, что из этого вытекает.
– Как я уже однажды говорил твоему величеству, я не имею имени. Не имея имени, я не имею ни земли, ни дома, а следовательно, как бы и не существую. А разве может нечто несуществующее служить королю?
– Это легко исправить. Предположим, я дам тебе клочок земли, на котором ты построишь дом, и от того же клочка возьмешь себе имя, и будешь существовать уже в качестве носителя этого имени.
– Но при этом я перестану быть Странником, а следовательно, опять как бы перестану существовать.
– Существовать не существуя… Ты запутал меня, казуист! Может быть, ты не седой юноша, а старик с молодым лицом?
– Не знаю. Знаю только, что Странник может получить только один клочок земли – тот, в который его зароют.
– Зачем же так мрачно? А вдвоем с Раймундом вы могли бы принести великую пользу. Ты что-то сказал?
– Завал…
– Что?
– Если бы не тот завал, мы бы еще сегодня увидели перевал. А так…
Дорога становилась все уже, все круче, все неудобнее. Подъем по склону занял почти весь следующий день. Многим пришлось спешиваться и скользить по осыпавшимся камням. Легко преодолевший подъем Странник оказался наверху и наблюдал оттуда, как ползут остальные. Король с утра чувствовал себя хуже, но отверг предложенные носилки и шел пешком, а когда позволила дорога, снова сел в седло. Странник подождал, когда свита продвинется по горбу горы, чтобы не вырываться излишне вперед. Подле него снова оказался Раймунд. Они поздоровались и продолжали путь вместе.
– Почему ты отказался перейти к нам?
– Тебе король сказал?
– Да. Ты уклоняешься от ответа.
– Я люблю свободу, – впервые за долгое время его губы произнесли настоящую, важную правду. Мелкие правды не в счет.
– Свою службу Вельфу ты именуешь свободой?
– Привычное не тяготит… И самый свободный из нас не раб ли божий? – добавил он, осклабляясь. Как бы ни подружился с Раймундом Странник, он не собирался разъяснять тому свои отношения с Вельфом.
Раймунд собирался что-то возразить, но его перебил крик:
– Долина! В долине – люди!
Неожиданно, точно во сне, под ногами открывалось пространство долины, жухло-коричневое, как грязная овечья шерсть. И тусклая река… и военный лагерь на берегу.
Передовой отряд уже строился в боевом порядке, безо всякой команды.
– Дурачье! – орал Лонгин. – Это же Вельф! Вон его знамя!
– А если это ловушка? – сказал король. – Орден способен на все.
– Это не ловушка, – сказали рядом. Говорил Странник, но король вначале не узнал его голос – так необычно он звучал. – Видите – всадники у знамени? В красном плаще – Вельф. – Странник приподнялся в седле, глаза его расширились, он смеялся. – А рядом, на сером коне – Вальтер из Монтенара. А рукой машет Джомо Медведь – эту рожу узнаю на любом расстоянии.
– Вот как, – король Генрих провел рукой по лбу, на котором внезапно выступил пот. – Лонгин, бери людей и поезжай навстречу. Раймунд и Себастьян будут тебя сопровождать… Ну и ты, Странник, конечно… И развернуть знамя!
Они помчались вниз, малая свита – за ними. Достигнув половины пути, сдержали коней, как положено, чтобы показать мирные намерения. Всадники, на которых указывал Странник, скакали к ним. Раймунд случайно взглянул в сторону и удивился – лицо Странника, вначале освещенное радостной улыбкой, по мере их приближения становилось все мрачнее.
Не в силах больше хранить положенное молчание, Лонгин закричал:
– Эй! Вельф! Удача, а! Мы-то ожидали увидеть здесь Герната, а не тебя!
– Здравствуй, брат Лонгин, – спокойно сказал Вельф, подъезжая. Они с Лонгином протянули друг другу руки. – Привет вам всем, благородные всадники. Герната бы вы и увидели… но он отступил в соседнюю долину, к старым укреплениям. Я тоже не ждал вас так скоро, однако предполагал разное.
– Ах, черт, как я рад, что вижу тебя! И рад, что мы наконец выползли на свободу из темной щели, которой пробирались по милости его величества! Значит, Гернат близко? Славно, а то от самого Абернака мне ни разу не представилось случая вытащить меч из ножен.
– Зато мне почти не случалось убирать его.
Сопровождавшие Вельфа Вальтер и Джомо ухмылялись. С ними был еще один рыцарь, незнакомый – темнолицый, со сломанным носом.
– Прости, благородный Аскел, – вступил Себастьян, – но лучше бы тебе поехать навстречу королю. – Он указал туда, где развевалось голубое королевское знамя с арвенским орлом. – Он наверняка жаждет услышать о последних событиях из твоих уст.