А Раймунд узнал о Страннике и того меньше. Хотел или нет, он ни о чем не спрашивал. Откровенно говоря, Странник его очень интересовал, больше, чем короля, который довольствовался тем, что слышал от Вельфа, и был слишком занят предстоящим наступлением, чтобы выяснять подробности. Достаточно занят был и Раймунд. И он сразу понял, что Странник сам о себе не расскажет. Отчасти поэтому он его и интересовал.

Прошла неделя. Странник не мог запросто явиться к королю, как, бывало, к Вельфу, и спросить: «Какого черта мы тут сидим?» Он и не собирался этого делать, хотя образ Вельфа, в одиночку сдерживающего напор ордена, последние дни преследовал его. А, дьявол! Пусть государственные дела решаются без меня… Нет, я так просто не отстану.

А они все прибывали. В аббатстве давно уже не было места, и за стенами его белели палатки, а по ночам рядами загорались костры. Все это напоминало осажденную крепость, и вновь заставляло Странника мысленно возвращаться к началу его пути, – с неудовольствием и надолго. Он отметил необычайное количество пехоты, до сих пор не виденное им в походах. Неужели и городское ополчение подтянулось? Ну, посмотрим, на что они способны в открытом поле, вдали от своих домишек… У Вельфа-то все конница. Он вспомнил последний разговор с ним и посмеялся скачку мысли – он пеших не любит, вот что.

Однажды поздним вечером, точнее, ночью за ним прислал король, и Странник тут же последовал за гонцом. Он знал, что только что кончился очередной совет, и рассчитывал узнать последние новости.

В том же малом зале за столом сидел король, Лонгин и Раймунд. В камин только что подбросили дров, они громко трещали, по потолку ходили тени, и воздух колебался. Странник поклонился и замер у входа. Король посмотрел на него искоса.

– Ты по-прежнему готов исполнить любое мое повеление?

– Как всегда. Куда я должен идти, государь?

– Никуда. Тебе понадобится лишь отвечать на вопросы. Ты сказал Раймунду, что хорошо знаешь горы?

– Я говорил также, что твое величество без труда найдет людей, знающих их лучше.

– Опять боишься занять чужое место? Но вот представь себя на чужом месте… на моем. Какой дорогой бы ты повел войска?

– С конницей Святого перевала никак не миновать, – без запинки ответил Странник.

– Я говорил! – Лонгин стукнул кулаком по столу.

– И ты берешься?

– Почему бы нет?

– Биться лбами – это мы умеем. Только и умеем, что это.

– Арнсбат!

Странник насторожился. Это имя было для него единственным понятным словом в предыдущем обмене репликами, но как раз этого имени он слышать спокойно не мог.

– Что Арнсбат? – недовольно сказал король. – Еще неизвестно, как обернется.

– А… – начал Странник и осекся. Три головы одновременно обернулись к нему.

– Ну, продолжай, что же ты?

– Вы хотите идти отсюда по главной дороге? Я правильно понял? Потому что к Святому перевалу есть еще одна, не прямо ведет, а, как бы это сказать… сбоку. Плохая дорога, – быстро добавил он, – купцы ее избегают… Обвалы… Не знаю, известна ли она Лотару.

– Где? – король приподнялся. Углы его рта растянулись.

– Далеко отсюда. К северу от Эйлерта. Собственно, это даже не дорога…

– Дальше! Почему опять замолчал?

Странник оглядывался по сторонам.

– Ищу, на чем начертить.

– Черти на чем хочешь.

Странник подумал еще мгновение, потом вытащил кинжал, который уже не прятал, из ножен и решительно подошел к камину.

– Вот Лесная лощина. Вот Эйлерт. Вот Большие болота. А отсюда начинается ущелье Бек, – он царапал острием по беленой поверхности. – Раньше там была река, теперь она ушла под камни. А по дну ущелья – вот так, как я показываю…

– …к Святому перевалу! – воскликнул Лонгин.

– Верно.

– Откуда ты узнал про эту дорогу? – впервые подал голос Раймунд.

– От одного охотника, в прошлом году, весной. А если ты спросишь, где сейчас этот охотник, – отвечу тебе просто: не знаю.

С пронзительной ясностью он ощутил сейчас свою отчужденность от всех этих людей. Он не верил ни старому шутнику в короне, ни его слугам, какими бы титулами они ни назывались, – никому. Он был так душевно далек от них, что не смог бы ни оскорбиться, ни испугаться, и потому голос его убеждал, и речь казалась неопровержимой.

– Значит, ты сам проходил этим путем, или нет?

– Если бы я там не был, то не стал бы и говорить.

– На коне или пешим?

– Пешим, конечно. Тебя, вероятно, интересует, сможет ли там пройти конница. Да, сможет, но придется – если вы решитесь – быть крайне осторожными. Я снова повторю – дорога очень плохая. У нее только одно достоинство.

– Какое же?

– Она безлюдна. Я не встретил никого до самого перевала.

– Чем ты можешь подтвердить свои слова?

– Ничем. Разве что со мной пошлют отряд всадников, которые осмотрят ущелье, чтоб, вернувшись, удостоверить мой рассказ.

– А ты по пути удерешь, – сказал король.

– Ну, пусть едут без меня, а меня посадят под замок. – Странник понимал, что король говорит не серьезно, а так, развлекается.

– А они без тебя завязнут в болотах… Ты сказал все, что знаешь?

– Могу повторить подробнее. Только это займет много времени.

– Надеюсь, не до октябрьских холодов? Хорошо, места вокруг Эйлерта я и сам знаю… Что скажешь ты, граф?

– Не знаю. То, что он предлагает, – выгодно. Но чтобы рыцари ползали по горным щелям… Я предпочитаю победу, принесенную честным сражением, а не разными там хитростями и уловками.

– А ты, Раймунд?

– Прямая атака опасна. Но и неизвестность тоже опасна. А победа есть победа…

– Настоящий ответ законника. У тебя есть что возразить, Странник?

– Против предателей и орденцев любая хитрость честна.

– Смотри-ка, нашелся! Чем же тебе орденцы так не угодили?

Об этом он многое мог рассказать, но ограничился одним замечанием:

– Лезут на чужое место, государь.

Тот осклабился.

– Ты очень верно определил их политику, хотя и кратко… Чем вознаградить твою находчивость?

– Не было ли каких известий от Вельфа?

– Нет. И какие могут быть известия – ведь Странник у него только один. Теперь ступай. – И, как в прошлый раз, добавил: – Пока ты свободен.

Странник шел по коридору, прищелкивая пальцами. Пусть решают, что хотят и как хотят. Главное, хоть что-то сдвинется. Ему ничего не сообщат. И не надо. Он и так знает – скоро.

Ночь перед выступлением он не спал, да и трудно было спать из-за шума, доносившегося снаружи. По двору с руганью моталась обслуга. Мелькали проносимые факелы, на мгновение выхватывая из тьмы чье-то искаженное лицо с вытаращенными глазами и вновь погружая его во тьму. Скрипели тяжело груженные телеги – их перевозили за ворота, чтобы не мешать построению войска. Перегоняли лошадей. Монахи, подстрекаемые греховным любопытством, повылезли из своих нор, и конюхи пихали их с проклятьями, на что святые отцы, много навидавшиеся и наслушавшиеся за минувший месяц, отвечали не менее забористо. Посреди этого хаоса Странник чувствовал себя превосходно, подобно умелому пловцу, которого волны несут сами собой.

Внезапно его окликнули. Он обернулся. Перед ним был Себастьян, один из королевских приближенных.

– Вот ты где! Король так и предполагал, что ты будешь здесь!

– Мне идти к нему?

– Не надо. Он лег спать. А тебя велел разыскать. Пошли.

Странник направился вслед за Себастьяном.

– Пресвятая Мария! И Раймунд здесь! Тебе-то что не спится?

Тот только махнул рукой. «Видно, надзирает за чем-нибудь».

– А ты, выходит, отправляешься с нами? – спросил Себастьян.

– Такова королевская воля.

– Верно. А так как его величество желает, чтоб его свита выглядела достойно… Ага! Вот он, ведут. Эй, ребята, огня сюда!

Слуги подбежали с факелами, и конюх подвел Страннику невысокого коня, рыжего от гривы до хвоста, уже оседланного и взнузданного.

– Он принадлежит тебе. Кличка его – Кречет, потому что он легок как птица. И еще он рыжий, как его хозяин.

– Хорошо, что не седой, – пробормотал Странник. Впрочем, хотя королевский подарок не полагалось оценивать, он, бросив взгляд на ноги, голову и грудь коня, остался удовлетворен. Ему хотелось также посмотреть на зубы и копыта, но сейчас это было невозможно, и он низко поклонился, приложив руку к сердцу.

– Кроме коня, король жалует тебе вот это, – Себастьян принял что-то из рук пажа и протянул Страннику. Это оказался длинный тяжелый плащ из темно-синей ткани. На левом плече серебром был вышит крест. Странник прикоснулся к нему губами.

– Я счастлив, что удостоился милости его величества.

– Он не посылает тебе меча, так как ты не имеешь права его носить, но добавил, что уверен – ты заслужишь это право. Прощай, Странник, увидимся завтра, а может быть, уже и сегодня.

Странник, набросив плащ, принял повод у конюха, заглянул в темные глаза коня, погладил по шее. «Жаль, покормить нечем».

– Ну что, Кречет? Тот, кто стреляет наугад, часто попадает в цель, а? – сказал он и внезапно почувствовал, что рядом кто-то есть. Продолжая оглаживать коня, он несколько передвинулся.

Раймунд не ушел с остальными. Он стоял на прежнем месте и внимательно смотрел на Странника. Потом повернулся и зашагал в темноту.


Они выступили в сырое, пронизывающее, подлинно осеннее утро. Все колокола аббатства звонили. Таков был обычай, но невольно казалось, что бенедиктинцы дружно радуются их уходу. Не скоро предстояло оправиться аббатству от великого разорения.

Армия растянулась по равнине. После неразберихи, неизменно сопровождающей всякое начало, установился какой-то порядок. Лонгин со своими людьми двигался в авангарде. За ним везли королевское знамя. Дальше двумя колоннами шла рыцарская конница – сеньоры из Лауды, Эйлерта, Тремиссы, Черного леса со своими вассалами, латники, оруженосцы, пажи. Здесь же был и пастырь воинства, Гельфрид Эйлертский, в шлеме, с золотым крестом на груди и усаженной медными шипами булавой у седла, на белоснежном коне – истое воплощение воинствующей церкви, в отличие от лжепастырей, с которыми ему предстояло сразиться. Пехота, не державшая никакого строя, частью окружала рыцарей, частью шла вместе с обозом, на телегах которого уже успели примоститься женщины, которых в аббатстве никто не видел.

Поля были уже убраны, луга скошены, ничто не препятствовало движению и позволяло не искать дороги. В первый же день миновали Абернак и двинулись дальше, в сторону Эйлерта. Во время ночевки король допускал к себе только высланных вперед разведчиков. С рассветом снова двинулись. Покуда никто не роптал. Понимали, что горы нужно перейти до дождей. Король еще в аббатстве приказал свезти в распоряжение армии реквизированные запасы продовольствия из захваченных замков разгромленных мятежных баронов, так что тратить время на поиски еды пока тоже не приходилось. По ночам жгли костры, дули пиво. Находились охотнички в обход охраны сбегать в соседнюю деревню. Правда, когда к концу недели они продолжали идти все в том же направлении, не сворачивая ни в горы, ни к Эйлерту, начались разговоры, которые приходилось прекращать зуботычинами и плетьми. Перестраивались, так как здесь Черный лес подступал почти вплотную к горам. Правда, сейчас он выглядел не черным, а рыжим. Странник, проезжая мимо, часто поворачивал голову в ту сторону, так что шея заболела. Он не мог сейчас скрыться, хотя это было нетрудно, – слишком явное бегство, и потом он дал себе зарок не покидать армию до сражения, но его, как волка, тянуло в лес. Если бы он был так уж уверен в победе, то сбежал бы непременно. Но он не был в ней уверен. Сомнения не оставляли его, когда он смотрел на этих сытых, хорошо вооруженных, упоенных недавними удачами людей. Однако свои соображения он держал при себе. Кто сказал, что побеждают лишь отчаявшиеся? И, как бы то ни было, если уж он здесь, он должен видеть все до конца. Странник вернется к Вельфу, а там – будь что будет.

Странник ехал в королевском окружении. Никто не знал, что он тут делает, но так как к нему привыкли еще в аббатстве, удивления его присутствие не вызывало. На марше он скакал в стороне от остальных или вырывался вперед. На нем не было брони, все вооружение его составляли кинжал, лук и стрелы, и он легко обгонял рыцарей. Свою печать он больше не скрывал: примотал на ремешке к запястью, стоило ему на скаку поднять руку – и все расступались, пропуская его. Но то, что он видел, было однообразно: тяжелые фигуры всадников, копья пехотинцев, зубчатая полоса леса за ними, и он возвращался назад. Плащ сносило ветром. Раздобыл он и шляпу и стал теперь совсем непохож на себя, как рыжий Кречет не похож на старую клячу, на которой Странник тащился по лесу той далекой зимой… Будь у него на душе полегче, он посмеялся бы над этим превращением. Короля он видел ежедневно, а тот и не вспоминал о нем, словно бы вовсе забыл о его существовании. Однако это было бы слишком большой удачей, и Странник в это не верил. Придет время – вспомнит.

Во время привалов разрешалось поохотиться – на сухарях много ли навоюешь? Тут бы и исчезнуть – легче легкого! Но он упорно возвращался к кострам, жевал солонину и слушал солдатское вранье. И что его тут держало? Не слежка же. И что сказать Вельфу при встрече? И он снова забывал о своей душе и обращал взгляд на то, что творилось вокруг.

Такое состояние не могло продолжаться долго. Пока они на своей земле, и скоро все забудут о порядке, начнется разброд, и армия станет просто скопищем вооруженных людей. А если держать их все время в напряжении, то они, не встречая противника, начнут бросаться друг на друга. Интересно, как король выпутается из этого положения? Что старик как-то выпутается, он был уверен. Скрытный старый негодяй!

Однажды на марше Странник ехал, как обычно, в стороне, высчитывая в уме расстояние до ущелья, и увидел вдалеке всадника, быстро приближавшегося со стороны гор. Независимо от того, кто это был, гонец или воин, разведывающий дорогу, следовало все разузнать. Странник дал шпоры коню и рванулся вперед. Другие тоже заметили всадника, спешившего к королевскому знамени, и повернули туда. Когда Странник, спешившись, пробрался между лошадьми, прибывший уже стоял перед королем и что-то говорил.

– …в двух часах езды отсюда, – докончил он фразу. Обильный пот стекал по его лицу.

Король оглянулся.

– Эй, Себастьян! Возьмешь два десятка воинов и поскачешь с этим человеком. Пусть ему дадут свежего коня и, – усмехнулся, – чего-нибудь выпить. И всем стать лагерем! Всех военачальников – ко мне! Найти моего сына и Раймунда.

Себастьян и другие помчались выполнять приказания. Странник тем временем решил расседлать и поводить Кречета. Что их ждет? Уж верно не сражение. Король явно сказал: «Стать лагерем», а не «Занять оборону». И эта предгорная равнина для сражения не лучшее место. Ничего, на два-три часа он найдет себе занятие, а там все станет известно. Все прочие не хотели ждать так долго, и только боязнь наказания заставляла людей заниматься делом – ставить палатки, стреноживать коней, водружать потемневшие котлы над кострами, приниматься за стряпню. Странник не был голоден, но Кречета накормил – в обозе у него были приятели, там к нему относились хорошо – вроде из королевской свиты малый, а все делает сам. На вопросы о том, что же все-таки случилось, он пожимал плечами, а если спрашивали, что будет, отвечал: «Я не гадалка».

Действительно, ничего не происходило, замешательство улеглось само собой, пообедали спокойно, и уже вечерело, когда заорали и забили по щитам часовые. Через мгновение все уже были на ногах и, хотя такого приказа никто не слыхал, похватались за оружие. Из-за леса черным комом выкатились всадники и рассыпались по полю. Приближались они не слишком быстро, и немного погодя стало видно, почему. Перед конями, спотыкаясь, бежали какие-то люди – было еще трудно сосчитать, сколько их, но уже понятно, что они связаны, и всадники со свистом и гиканьем подгоняли их, подкалывая копьями в спину. Те, кто не мог дотянуться до пленников, махали шапками и орали: «Слава!»

Странник не стал тянуться за чужими спинами, пытаясь разглядеть приближающихся, а направился прямо к королевскому шатру. Он знал – тут все и произойдет.

Ждал он недолго. Из шатра, сопровождаемый принцем и Раймундом, появился король Генрих, в накинутом на плечи том же меховом плаще, защищавшем от вечернего холода, с прицепленным к поясу длинным мечом в украшенных рубинами ножнах, со знакомым Страннику золотым обручем на непокрытой голове. Раймунд отступил в сторону, и его место по левую руку от короля занял епископ. За его плечом воздвиглась торчащая борода Лонгина. Несколько минут спустя все, кого носили ноги, стеклись сюда, однако перед королем и придворными оставалось свободное пространство.

В глубине толпы перекликались:

– Уже! Тащат!

– Где?

– Да вот же – ослеп?

– Дай взглянуть!

Народ, давя друг друга, раздвинулся, и по образовавшемуся проходу рослые молодцы проволокли связанных пленников. Первого из них бросили ничком к ногам короля, остальных поставили на колени и выстроились вокруг, широко расставив ноги и держась за рукояти мечей. За ними, в лиловом плаще поверх панциря и со шлемом на согнутой руке, проследовал не кто иной, как Даниель Арнсбат. Темные волосы его были взъерошены, глаза прищурены. Немного дальше, безразлично улыбаясь, шел Себастьян.

– Приветствую моего короля, – сказал Даниель, подойдя на положенное расстояние и опустившись на одно колено.

– Встань, мой храбрый Арнсбат. Ты превосходно исполнил то, что я тебе велел.

– Честь и хвала мудрости нашего повелителя! – Даниель вскочил на ноги. Человек, копошившийся на земле, успел за это время приподняться и стоял на коленях. Ему было немного за тридцать, длинные волосы и борода слиплись от грязи и пота, от переносицы к подбородку тянулась припухшая красная полоса, на одежде, когда-то богатой, а теперь висевшей клочьями, запеклась кровь.

– О король, – хрипло сказал он. – Вина моя ужасна. Но я благороден по рождению и не заслужил, чтобы со мной обращались, как с рабом.

– Тебе не разрешали говорить! – Даниель схватился за меч, король движением остановил его.

– Верный раб лучше рыцаря-изменника… Рассказывай, храбрый Арнсбат, о своей удаче.

– Все было так, как ты предусмотрел, государь. С малым количеством воинов я прибыл в замок. Этот, – он кивнул на пленника, – не сразу поверил, что я послан к нему орденом, ибо видел меня при твоем дворе. Но я показал ему договор, подписанный его рукой и скрепленный его печатью, тот, что ты, государь, дал мне, и он согласился отправиться со мной на встречу с комтуром Визе. Ночью мои воины, стоявшие в засаде в лесу, напали на его людей, большей частью перебили, иных же взяли в плен. И, не задерживаясь, направились по указанному мне твоим гонцом пути.

– Истинно доблестным назову того, кто побеждает врага с малыми потерями.

– Слава! Слава! – закричали воины, бросая вверх шапки. Даниель, беззвучно смеясь, оглядывался по сторонам.

– Ты получишь достойную награду, Арнсбат. Не будут забыты и твои отважные спутники. А пока нынешним вечером они будут пить и есть вволю. – Он помолчал немного, сжав тонкие губы, глядя на небо, на садящееся солнце, краями задевавшее зубцы гор, и неожиданно добавил: – Но помни о том, кто доставил нам письмо, сослужившее тебе столь полезную службу.

Мало кто расслышал эти слова, потому что произнес он их негромко, а вокруг галдели, предвкушая ночное пиршество, однако тот, к кому они были обращены, расслышал. Даниель рассеянно обвел взглядом окружение короля и впервые заметил среди придворных узкую фигуру и жестко усмехающееся лицо Странника. Румянец довольства на щеках победителя мгновенно сменился бледностью, и, отступив назад, он пошатнулся.

– Что с тобой, герой, уж не ранен ли ты? Эй, проводите его! Отдых – лучшее лекарство.

И, потеряв интерес к Даниелю, король обратился к пленному, который слушал предыдущий разговор, прикусив губу так, что на ней выступила кровь.

– Чем тебя прельстил орден, Лотар? Землями? Богатством? Властью? Ты мог бы заполучить все это честным путем, но предпочел предательство, забыв об участи Иуды…

– Это было дьявольское наваждение… Я не помнил себя…

– Они приказали тебе напасть на нас на перевале?

– Да. Прости меня, государь, прости! – Повалившись, он стал целовать землю у ног короля. И другие пленники, до сих пор молчавшие, застонали, заголосили:

– Милосердия! Сжалься, король! – поползли ближе.

– И это – рыцарь? – сказал Лонгин. – Умей хоть умереть достойно… мразь, глаза б не глядели!

Грязное лицо Лотара оторвалось от земли.

– Они били меня плетьми… – тихо проговорил он, – и плевали мне в лицо… меня, связанного… это мужичье… Кто бы из вас вынес такое?

– Наш Спаситель это снес! – раздельно произнес епископ.

Из груди Лотара вырвалось что-то похожее на громкий всхлип. Небольшое морщинистое лицо короля казалось сейчас тяжелым и надменным.

«Сейчас прикажет посадить его на кол, – подумал Странник, – или что-нибудь еще в этом роде. Везде одно и то же. Конечно, барон Лотар – не конокрад, а король Генрих – не Генрих Визе. Все равно. Одно и то же».

– У тебя еще будет попытка оправдаться. На суде. Потому что сейчас мы будем тебя судить. Отвести его в мой шатер! Ты, сын мой, его преосвященство, сеньор Тремисский и барон Рамбаут будут судьями. Приставить стражу к прочим пленным! После того как решится судьба Лотара, узнают свою и они.

Кровавый диск провалился под землю. Толпа медленно расходилась. Остались только сбившиеся в кучу пленники, окруженные стражей. Странник тоже не ушел, присоединившись к той части королевской охраны, которая расположилась рядом у костра.

Суд продолжался недолго. Как и предполагал Странник, судьи единодушно высказались за смертную казнь, которая была назначена на утро. Встреча с комтуром Визе… что ж, такого рода шутки тоже существуют, хотя Странник никогда не был их любителем. Отпрыска высокого рода, разумеется, не могли посадить на кол, его приговорили к четвертованию. Всех остальных, общим числом двадцать семь человек, король помиловал, приказав, однако, распределить по разным сотням, дабы они не встречались и не творили заговоров. После этого разошлись для сна.

Странник не спал, он обдумывал увиденное. Даниель-то, а? Герой! Легко быть героем, когда за тебя думают другие. И с пятьюстами головорезами под рукой. Нет, Даниелю он не завидовал, любая слава его отталкивала. И Лотара не было жалко, он – предатель. Но на душе что-то было нехорошо. И на язык лезли ругательства. Неужели близость смерти делает человека омерзительным, всякого человека, даже стоящего рядом со смертью другого? Но Николас Арнсбат умер хоть и жалкой смертью, но достойно, и Хайнц, и многие другие… А, чушь все это. Просто Даниель вернулся, и снова надо думать, как от него избавиться, и вспомнился Книз… Не было никакого Книза! Странник не имеет родины.

Согласно установленному от века обычаю, казни совершались на рассвете. Так должно было поступить и сегодня. Странник видел, как вывели осужденного. Он молчал, голова его свесилась на грудь. Епископ сам отказался напутствовать Лотара, но, обрекая на смерть его тело, вовсе не желал губить душу и прислал одного босоногого монаха из своей свиты. Издалека Страннику не было слышно, о чем они говорят, а в темноте трудно разобрать выражение лиц. Все же ему показалось, что Лотар сложил ладони и молится. Может быть, благодарит Бога за то, что сейчас осень и поздно светает?

Осень осенью, а день пришел не позже положенного. Солнце еще не встало, но край неба был освещен, и над лесом плыло розовое облачко. Народ начал собираться в стороне от лагеря, там, где трое подручных палача вбивали в землю, покрытую жухлой редкой травой, короткие деревянные колышки, четыре: два и два. Один остался доделывать, а двое отправились за Лотаром. Он еще стоял на коленях, и они поволокли его, подхватив под мышки. Монах поспешил за ними.

Король и судьи заняли свои места. Глашатай хрипло проорал в пространство:

– За злокозненные замыслы против короля, своего законного господина, и ради блага государства и всех добрых христиан изменник Эгон Дит, барон Лотар приговаривается к позорной смерти!

Лотара снова поставили на колени, и монах приложил крест к его губам. Потом его начали раздевать. Однако Лотар, до этого мгновения безмолвно подчинявшийся, вдруг начал вырываться с такой силой, что подручным пришлось навалиться на него. Как ни сопротивлялся он, с него сорвали все, что на нем было – кафтан, рубаху, штаны, сапоги… и стал он наг, как в день своего появления на свет. В рот ему забили кляп и, продолжавшего биться, бросили навзничь и растянули на земле, прикрутив руки и ноги сыромятными ремнями к деревянным кольям. Тело его было напряжено, как струна, единственно свободной оставалась голова, мотавшаяся не то от ярости, не то от ужаса. Подручные закончили свою работу, и появился мастер – высокий мужчина в куртке из буйволовой кожи с тяжелым двуручным мечом.

Меч был остер, руки привычны, и все кончилось быстро.

– Половина дела сделана, – сказал король, – только половина. Мы отправимся дальше, но с пути отклоняться не будем. Сын мой, – он коснулся рукой плеча Филиппа, – тебе пора показать себя. С тысячью воинов ты захватишь замок Лотара, благо, по словам Арнсбата, гарнизона там почти не осталось, и посадишь там надежных людей. Да, пора отправляться. Подать носилки. Я не поеду сегодня верхом. Что-то сильно знобит…