– Ну как? Удача?
– Как видишь, – ответил Вельф.
Спешившись, Вельф с Адрианой, Север, оказавшийся тут же Ив вошли в дом, а за ними и Раймунд. Хозяин с поклоном проводил их в зал, где было жарко натоплено, что особенно чувствовалось после стольких часов на морозе. И сразу же Адриана вскрикнула:
– Ох, ноги мои, ноги! – слезы покатились по ее щекам. Тепло очага причиняло обмороженным ступням невыносимую боль.
Откуда-то появились шерстяные рукавицы и фляга с водкой. Адриану опустили на пол, совершенно закрыв ее от взгляда Раймунда. Хозяйка растирала ей ноги, все остальные окружили Адриану, подавая отрывочные советы и толкаясь.
Вельф, придерживавший Адриану за плечи, не разгибаясь, сказал:
– Север! Проверишь караулы, потом можешь отдыхать. Пусть тебя сменит Саул. Передай Джомо, чтоб сходил на конюшню, взглянул, что с лошадьми. Если услышишь тревогу – подымай всех. Я буду здесь.
Север немедленно вышел. Раймунд решил, что ему тоже не вредно будет осмотреться, последовал за ним. Он остановился на крыльце, опершись на перила. Дома вокруг были приземистые, беспорядочно скученные. Неподалеку заходилась лаем собака, даже собачонка, судя по визгливому тявканью. Кругом виднелось множество следов. Между домами показалась женщина, выплеснула помои на снег и исчезла. Пахло дымом и навозом. Все было так непохоже на Гондрил, что Раймунд вздохнул. Рядом с крыльцом были сложены дрова, но они для кухни, а не для казни. У ворот пристроена башня, квадратная, как колодезный сруб. Там, похоже, и сидят Вельфовы караульщики…
Пока он глядел на башню, кто-то задел его, выходя из двери. Это был Джомо Медведь.
– Ты? Ну… А я-то думал, ты из этих… А ты, оказывается, за нас.
– Я за вас.
– Вот и славно.
– Много вас тут?
– Достаточно, чтоб заварить славную кашу. – Он засмеялся. – Право, будет весело! Из-за другой бабы я бы не стал ввязываться, и Вельфа бы отговаривал, но Странника мы все тут знаем… Ну, я пошел. А ты здесь особо не шатайся, народ у нас сам знаешь какой, пришибут еще в темноте ненароком… – он удалился, тяжело хрустя снегом.
Постояв еще немного, Раймунд вернулся в дом. И там, в тепле и полумраке, впервые ощутил, чего стоило ему напряжение этих суток. Проковылял поближе к огню по пустому, как ему казалось, залу.
– Тише! – сказали быстрым шепотом.
Вельф сидел на полу перед очагом. Рядом, положив голову ему на колени, прикорнула Адриана, закутанная в плащ.
– Тише, – повторил Вельф. – Она спит.
Раймунд, стараясь ступать легче, обошел их с другой стороны. Адриана вздрогнула во сне. Нижняя губа ее была прикушена.
– Перенести бы куда поудобнее, – шепнул Раймунд.
– Не хочется будить. Она устала. – Вельф осторожно коснулся ее волос.
– Ты что же, так и собираешься всю ночь тут сидеть?
– Ничего. Я посижу. – Он снова погладил лежавшую у него на коленях голову.
Раймунд добрел до стола, сел, подперев лоб руками, и тут сон одолел его. Изредка, тревожимый беспокойными видениями, он встряхивался, оторвавшись от стола, видел фигуру Вельфа перед очагом и вновь начинал дремать.
Но, отгоняя тупое забытье, в его сознании зазвучали резкие голоса, и среди них – епископский, требовавший смерти для еретички. «Суд… Казнь! Сегодня… Надо идти в темницу…» Он вскочил, огляделся и вспомнил все. Ни Вельфа, ни Адрианы в комнате не было. Но доносившийся с улицы голос епископа был явью. Значит… если не приснилось… все сначала! И он бросился вперед, как бросаются в воду.
Он не почувствовал привычного ожога мороза. На улице явно потеплело. Этим замечанием про себя он и ограничился, потому что голос епископа вновь ворвался ему в уши:
– Это бунт! Это мятеж против короля и церкви!
– Против короля? Да я воевал за короля, когда ты еще и носа из своей кельи не высовывал!
Вельф загораживал Гельфриду проход к крыльцу, и оба, похоже, готовы были вцепиться друг другу в горло. Раймунд спрыгнул со своей ступеньки и встал между ними.
– Благородные сеньоры! Будет лучше для всех нас, если мы обойдемся без взаимных оскорблений.
Лонгин хлопнул его по плечу:
– Ты здесь! А мы вчера и не разобрали, что с тобой приключилось. То ли ты погнался за ними, то ли тебя взяли в плен.
– Кто еще с вами? – спросил Раймунд.
– Охрана, как положено. Только они все за воротами.
Он был не так зол, как епископ, а, скорее, озабочен.
– А Унрик?
– Остался с принцем.
– А жаль, что и он не приехал! – Вельф ухмыльнулся так, что всем стало не по себе. – Представляешь – все советники принца в моих руках? Ты, Лонгин, сам признался, что вы хотели сделать меня заложником – небось и не догадывался, что попадете в заложники ко мне?
Раймунд прикидывал, что ему сказать? Правильно, что Вельф припугнул их, но он и вправду в случае чего может натворить таких дел…
– Я думаю, что нам удастся прийти к полюбовному соглашению. Только для этого нужно войти в дом и сесть за стол.
– Золотые слова! – воскликнул Лонгин. – А то у меня от крика вся глотка пересохла.
Посторонившись, чтобы пропустить Лонгина и Гельфрида вперед, Раймунд шепотом спросил Вельфа:
– Где она?
– Наверху… у хозяев. – И добавил: – Хорошо, что ты вмешался… для них.
За столом Раймунд приободрился. Сутки строгого поста – плохой помощник красноречию, даже для самого опытного легиста. Теперь, выпив и закусив, он был уверен, что найдет нужные доводы, как только сориентируется. С Лонгином все понятно. Он, как показали события, превыше всего ценит свое собственное благополучие, но ему смерть как не хочется воевать с Аскелом, а судьба Адрианы ему безразлична. А вот епископ…
Все это время епископ и Вельф, сидевшие на противоположных концах стола, продолжали препираться.
– Эта еретичка соблазнила тебя, – говорил епископ, – и, без сомнения, ей не трудно было это сделать… Дьявольское зерно упало на подготовленную почву. Свое безбожие ты доказал. Господь – небесный монарх. Еретик есть мятежник, а мятежник есть еретик. Тот же, кто отвергает Бога, тем самым неизбежно предается дьяволу…
«Болван, – думал Раймунд. – С кем он затеял богословский спор, с кем?»
– Песенка не нова, – отвечал Вельф. – Ты, преподобный, еще осенью пытался уличить меня в безверии. Вера! – Он привстал, и при дневном свете Раймунд разглядел то, чего не заметил вчера, – на шее у него не было его золотой цепи, а с руки исчез перстень, принадлежавший Генриху Визе. Нетрудно было догадаться, куда они подевались. – Что ты знаешь о вере? Да, я человек грешный, и люди мои не святые, да и трудно им быть святыми, они годы на войне, а иные – и всю жизнь. Но, преподобный, они и дня бы не выдержали, если бы не вера. Мы, может, только и живем, что верой. Что делать, если больше нечем? Вера, она не кострами крепка. Это то, что держит человека и не дает ему сдохнуть. Ты, епископ, можешь верить или не верить, это твое дело. Но если я, солдат, не буду верить, что победа будет моя – это будет смерть мне и смерть для тех, кто мне поверил. Я верю! Бог это знает. А поймешь ли ты, мне все равно.
Епископ остался невозмутим с виду, но Раймунд догадывался, что слова Вельфа его смутили, потому как он, уклонившись от спора, прямо поворотил к главной цели.
– Согласен. Но ты сам себе противоречишь. Что общего может быть у верного сына церкви, каким ты являешься, с осужденной еретичкой?
– Она моя невеста, – спокойно заявил Вельф. И, поскольку до слушателей сразу не дошло, добавил: – Я женюсь на ней.
Епископ и Лонгин уставились на Вельфа, потом друг на друга.
«Славно он их поддел, – обрадовался Раймунд. – С госпожой Аскел будут считаться совсем иначе, чем с безвестной горожанкой».
– Ты спятил, – тихо спросил Лонгин, – или издеваешься?
– Нет.
– Ну, я все понимаю – воевали вы вместе, ты многим ей обязан, долг у тебя… Но жениться? Пусть меня повесят, если я…
– Подожди, сын мой, – прервал его епископ. Устало полуприкрыв глаза, он обратился к Вельфу. – Привыкши к отчаянным поступкам, ты не понимаешь, на что решаешься… если это не просто слова, брошенные в запальчивости спора…
– Это не слова.
– …тогда я обязан, как христианский пастырь, предупредить тебя… и воспрепятствовать, насколько хватит моей власти. Я не говорю о неравенстве происхождения. – Епископ не удержался от мелкого оскорбления, намекнув на темное происхождение самого Вельфа, но на это никто не обратил внимания. – Любая женщина – сосуд зла. Однако, пожалуй, и у десятерых вместе не найдется столько грехов, как у этой. Она убийца. Она лгунья. Она горда и тщеславна. Она нераскаянная еретичка. Точно мерзкие язвы, покрывают грехи эту душу.
– Все ее грехи беру на себя! – он сказал это сухо и коротко, а епископ продолжал:
– И все знают, что она осуждена и проклята!
– Тогда я разделю ее проклятие!
«Убил ты меня. Зарезал. Под самый корень подкосил», – думал Раймунд, раскачиваясь на скамье. Слова Вельфа так поразили его, что на несколько секунд он перестал вслушиваться в происходящее. Нет, не ждал он от него этого. Такого не ждал. Первый раз за прошедшие дни… Он очнулся. Противники перешли на крик.
– …и с причтом, и с наместником вашим единого волоса с ее головы не стоите! Ни рыжего, ни седого! Она умнее, лучше, красивее всех в этом проклятом королевстве, и никто не смеет причинить ей вред!
– Берегись! Ты слишком много на себя берешь! То, что костер не был зажжен, ничего не значит! Он может быть зажжен в любую минуту!
Тут Раймунд окончательно успокоился. Он со стуком поставил кружку на стол и вкрадчиво заметил:
– Мне кажется, существует множество причин, чтоб мы не препятствовали этому человеку в его желаниях и даже помогли им осуществиться.
Епископ повел глазами в его сторону.
– Я что-то не очень понял – ты пленник здесь или нет? Уж слишком ретиво кинулся ты его защищать.
Но Раймунда не так-то легко было сбить.
– А какая мне выгода? – смело возразил он. Выгоды, действительно, никакой не было. – И, в конце концов, мы все трое у него в руках. – Против этого опять-таки возразить было нечего. Склонившись к Вельфу, он тихо сказал ему: – Ты неправильно повел разговор. Чем больше ты будешь ее хвалить, тем сильнее распалишь в них злость. – И, уже погромче: – Мне нужно поговорить с ними без свидетелей.
Лонгин, казалось равнодушно слушавший, настороженно напрягся – ждал подвоха.
Вельф встал из-за стола.
– Пусть так. Совещайтесь. У меня и без вас дел полно.
И вышел, хлопнув дверью.
– Так что ж это за важные причины? – спросил епископ.
Раймунд придвинулся к нему.
– Неужели вы не понимаете, что для нас выгодно, чтобы Вельф Аскел женился на Адриане?
Он был уверен, что нашел нужный тон.
– Какие?
– А я-то ожидал, что ты поймешь, с твоей-то проницательностью… Хорошо. Я поясню. Нужно, чтоб ты понял главное: государству, и в особенности церкви, опасна Адриана, именно Адриана, а не госпожа Аскел, – нищая, свободная, везде беспрепятственно проникающая и везде сеющая крамолу. Но когда она выйдет замуж за Вельфа, ей будет уже не до бунта и ереси. Она будет замужняя знатная дама, госпожа Аскел. Разве посмеет она уронить свое новое достоинство? Разве ее муж допустит это? Какой костер избавил бы нас от нее так основательно? И, наконец, таким образом мы лишаем ее ореола мученичества, столь опасного из-за ее известности в определенных кругах…
Епископ взвешивал про себя доводы Раймунда. На лбу его обозначилась морщина. Видя, что он еще не в силах принять решения, Раймунд мысленно перекрестился (простите меня, друзья, но я должен) и вновь заговорил:
– Кроме того, этот неравный брак, если известие о нем дойдет до государя, – а оно дойдет, можешь не сомневаться, – способен ввергнуть Вельфа Аскела в немилость…
Глаза епископа довольно блеснули. Тем временем Раймунд принялся за Лонгина. Для того все эти рассуждения были все равно что темный лес. Он смотрел в окно и скучал. Ну, похитил Вельф девчонку и похитил, и черт с ними!
– Чем озабочен благороднейший граф? Не дурными ли вестями с севера?
– В точку попал, в самую точку! Когда нет вестей, это самые дурные вести.
– Значит, туда придется посылать солдат. А их приходится удерживать здесь. Потому что люди Вельфа готовы драться.
– Драться-то они всегда готовы… Но было бы из-за кого!
– Именно. Адриана не Елена. А теперь представь – мятеж на подступах к главному городу провинции.
– И ведь Нижнюю Лауду он уже захватил!
– Значит, нужно будет, чтобы он ушел отсюда.
– Так он и ушел, как же!
– Вот это и будет первое из наших условий.
– На словах-то оно все гладко выходит, – пробурчал Лонгин, а епископ – он внимательно слушал, не в пример Лонгину, – спросил:
– Значит, ты уверен в необходимости того, чтобы Вельф женился на Адриане?
– Всенепременно.
– Погоди, – вмешался Лонгин, – ты сказал «первое условие». Выходит, будет и второе. Какое?
– Это же ясно. Освободить нас. И без выкупа.
– Всенепременно… – епископ продолжал размышлять. – Ну, если ты берешься убедить в этом наследника…
И Раймунд понял, что победил. На этот раз победил. Правда, подзащитные – или обвиняемые? – ему не мешали.
На пороге появился Ив и, нагло глядя поверх голов сидящих, сказал:
– Мой господин желает знать, до чего вы тут договорились.
– Мы еще не кончили, – надменно ответил епископ.
Раймунд примирительно заметил:
– Я могу передать ему наши требования.
– Да, пожалуй, – задумчиво проговорил епископ. – Похоже, это становится твоим роком. А мы еще посовещаемся.
– И скажи ты ему, – добавил Лонгин, – пусть сегодня же убирается из Нижней Лауды и женится на ком угодно, хоть на сатане, только подальше отсюда!
– Я сам прослежу, чтобы он уехал, когда он отпустит вас.
Вельфа он нашел в пустой кладовке. Тот стоял, прислонившись к стене, но, увидев Раймунда, выпрямился. Раймунд быстро рассказал о состоявшемся разговоре. Вельф согласно кивнул.
– Я и сам думал сегодня уходить отсюда.
– Куда же ты направишься теперь?
– В Сегирт. Там и свадьбу сыграем. Ты тоже приезжай.
– Свадьба… – какая-то смутная тревога коснулась его сердца. – Ты это в последнюю минуту придумал или раньше?
– Я не придумывал. Я решил. Как же иначе? Ночью… ты спал, а мы разговаривали. Она проснулась все-таки… И мы ведь до этого еще слова не сказали между собой…
– Да, было не до слов. И ты сказал ей, что увезешь ее в Сегирт и женишься на ней?
– Сказал… и не должен я никому этого объяснять, но тебе… ты ведь как брат мне теперь, после всего, что было… Я хочу сыграть свадьбу в Сегирте не только для того, чтобы все было честно, а потому, что Сегирт далеко… а ей нужно время, чтобы привыкнуть ко мне.
– Это она сама тебе сказала?
– Нет, конечно. Но я не хочу, чтоб она шла за меня из благодарности. Благодарность… Не нужно мне благодарности. Не желаю знать этого слова.
– Разве ты не спас ее от смерти?
– А разве не я столько раз посылал ее на смерть? Ей не за что меня благодарить, она этого не понимает, но я-то знаю!
Он прошелся по кладовой. «А я считал тебя тупым воякой, – думал Раймунд, глядя ему в спину. – Так мне и надо».
– Я хочу, чтобы она любила меня, а не расплачивалась с долгами… а она как завороженная сейчас…
Раймунд собрался с мыслями, чтобы открыть ему истину и положить конец его сомнениям, но Вельф продолжал:
– Ей нужно опомниться. И забыть. И тогда священник соединит наши руки. А до того между нами ничего не может быть. И в этом, – он резко повернулся к Раймунду, – я дал себе клятву.
«Славно! Похож ты на аскета, а? Сгоришь и свихнешься». Он чувствовал усталость и злость на себя, однако сказать Вельфу то, что он только что хотел, язык не поворачивался. Пусть они сами. Адвокат он. А не духовник. И не лекарь.
– Давай-ка лучше вернемся. Бог знает, что замышляют мои союзнички.
Переговоры завершились следующим решением: Вельф отпускал епископа и Лонгина, а в залог его свободного выхода из Нижней Лауды там пока оставался Раймунд. Но к вечеру и он должен был вернуться в Гондрил, иначе условия теряли силу.
То самое чувство тревоги мучило Раймунда еще больше. Может, это оттого, что он еще не видел Адриану, вершителем судьбы которой он нынче выступил?
– Пока ты будешь их выпроваживать, – шепнул он Вельфу, когда все поднялись, – я хотел бы попрощаться с ней.
– Сразу за лестницей направо будет дверь, – ответил Вельф. – Она там.
Дверь оказалась приоткрыта, и из-за нее тянуло холодом. Он постучал, и дверь сама распахнулась. Войдя, Раймунд поежился – в комнате были открыты окна.
Адриана сидела перед ним в кресле, положив руки на подлокотники. На ней было коричневое платье из крашеного холста, видимо, принадлежавшее хозяйке. На плечах – вчерашний плащ. Ноги, стоявшие на приступке, были обуты в меховые сапоги.
– Salve, domina.
– Здравствуй, – она не поддержала делано-шутливого тона. Было в ней нечто чуждое, незнакомое. Немного приглядевшись, он заметил – волосы ее были не распущены, как он привык видеть, а собраны на затылке в узел. Седина выделялась в них больше обычного.
– Мы разъезжаемся сегодня.
– Я знаю.
«Зачем ей понадобилось выстужать комнату? Впрочем, возможно, в темнице она истосковалась по свежему воздуху».
– Он сказал мне…
– Да. Я уезжаю с ним. Ты не замерз? А то здесь сквозняк.
– Ничего…
Разговора не получалось. Он вглядывался в нее, надеясь найти разумное объяснение своим дурным предчувствиям. Она что-то говорила. Прозвучавшее слово «благодарность» заставило его содрогнуться.
– …я как-то упоминала при тебе, что у меня есть деньги. Когда сойдет снег, мы сможем их достать. Так что он не бесприданницей берет меня…
«И это – та самая женщина, что смеялась на смертном костре?»
– …а что до моего происхождения, то для хорошей жены это неважно, и он так считает…
«Вчера она возвысилась над всеми, и вот вернулась, вернулась…»
– Как твои ноги? – спросил он.
– Побаливают слегка… Говорят, гусиным жиром надо смазывать…
«Неужели я желал ей смерти… ради героического конца? Нет! Нет! Никогда!»
Отгоняя проклятую мысль, он не заметил, что она замолчала, и теперь уже она смотрела на него своими запавшими глазами. И он догадался, что все невысказанное им вслух для нее так же ясно, как для него. Словно отвечая, она сказала:
– Да. Я уеду с ним. Буду ему верной женой. Матерью его детей.
– Ты говоришь так, будто…
– Нет, почему же. Я рада. Но ведь это уже вторая моя смерть. И Странник… и Адриана… – она отвернулась к окну. – Кто я?
Он уже не восхищался ею, как вчера, а жалел. Жалел, потому что понимал. Ибо новая ее душа родилась в муках.
Выйдя, он без сил опустился на ступеньку лестницы. Ничего доброго не ожидал он то этого брака, который сам защищал с такой горячностью. Но почему? Все кончилось хорошо… Однако хороший конец часто бывает началом новой истории, а какой она будет – кто знает… И ведь Адриана так боялась встречи с Вельфом. Нечто непоправимо ужасное… Начало в бесконечной цепи несчастий… История не закончена. Приговор отсрочен, но не отменен. Проклятие не снято.
Он зашел в зал, забрал плащ и шапку и вышел. Снова подивился, как нынешний день не похож на прошедший. Стояло полное безветрие. Снег падал большими хлопьями. Из конюшни выводили и седлали лошадей. Он слышал крики мальчишек, бросавшихся снежками. Мимо крыльца проехал Джомо, кивнувший ему, как доброму знакомому. Оглянувшись, он увидел, что ворота раскрыты и возле них уже собираются аскеловские дружинники. На крыльцо, держась за руки, вышли Вельф и Адриана. Они смотрели друг на друга, и, глядя на их лица, Раймунд почти поверил в нелепость своих предчувствий. Эти двое любят, они счастливы, а он, которому это не дано, измыслил от одиночества какой-то бред. Он снял шапку.
– Мы будем ждать тебя в Сегирте, – сказал Вельф, обращаясь к Раймунду.
Адриана слабо улыбнулась, точно ободряя его. Вельф подсадил ее на коня и сам вскочил в седло. Они поехали рядом. Адриана сидела в седле прямо, очевидно, силы ее уже восстановились.
Вельф натянул поводья.
– Ну, пора.
– С Богом, вперед! – крикнул Джомо, и всадники повалили за Вельфом, разбрасывая выросшие за ночь сугробы. У ворот Вельф еще раз обернулся и взмахнул рукой.
– До встречи!
Лишь на мгновение удалось Раймунду различить в проеме ворот темную фигуру Адрианы, потом ее закрыли другие. И вот, наконец, последний всадник скрылся за воротами. Раймунд не уходил с крыльца. Снегопад усиливался. Насколько хватало зрения, Раймунд следил за всадниками, пересекавшими белую равнину, дальше и дальше от Нижней Лауды, под серым небом, закрытым тяжелыми тучами. Уже давно они исчезли за снежной пеленой, а он все стоял.
Примечания
1
Аще добро творишь, разумей, кому творишь (лат.).
2
Городу и миру (лат.).
3
Мужа не знаю (лат.). От Луки, 1:34.