Пола Рид
Страстная и непокорная

Пролог

   1662 год
   В нагревшейся за день комнате тонко звенели комары. Удушливый аромат, исходивший от курильницы с ладаном, которую Мату всегда разжигала по ночам, на них не действовал. Грейс говорила своей безмолвной чернокожей служанке, что это бесполезно, но та лишь качала тяжелой головой и продолжала жечь ладан. Выразительной пантомимой и сложными жестами она объясняла, что комары не могут жить в столь благоуханном воздухе.
   К несчастью, не могла и Грейс.
   Будь воздух в комнате абсолютно свеж и не содержи он ничего, кроме легкого дыхания ямайского ветерка и нежного аромата садовых цветов под окном, она все равно не решилась бы свободно дышать. Вздох полной грудью может заглушить осторожные звуки крадущихся шагов дяди Жака за дверями спальни. Тогда он неожиданно возникнет в комнате и напугает ее, как в первый раз, пять дней тому назад. А потому Грейс затаила дыхание, стремясь, чтобы ее маленькие легкие работали почти бесшумно. Руками и ногами она не шевелила совсем, чтобы не шуршали простыни. Пусть он решит, что она уже спит, и уйдет!
   Когда Грейс была совсем маленькой, она боялась темноты. Мату спала возле ее кровати на тюфяке, но ей все равно было страшно.
   — Что, если чудовище у меня под кроватью проглотит Мату, ведь она ближе всех? — спрашивала девочка отца.
   — Тогда, малышка, это будет не первая жертва, которую принесла наша Мату во имя твоей безопасности и благополучия, — отвечал Эдмунд Уэлборн.
   В возрасте восьми лет Грейс объявила, что больше не нуждается в защите Мату, она уже большая и ни в каких чудовищ не верит. Мату переселилась в маленький чуланчик рядом с холлом — ей единственной из слуг разрешалось ночевать в доме. С тех пор пролетело два года, и Грейс поняла, что ошибалась. Сейчас более, чем когда-либо прежде, она стала верить в чудовищ. Но теперь уже не позовешь Мату: первое, чего потребовал монстр, — это не рассказывать о его визитах, иначе он убьет ее любимую няню, и во всем будет виновата она, Грейс!
   Грейс заметила, что с каждым днем он действует все успешнее: запоминает, какие половицы скрипят, и старается на них не наступать. Однако у него только одна свеча, и всего он увидеть не может. Сегодня мучитель придавил своим весом лишь одну скрипучую половицу, и затаившая дыхание Грейс смогла уловить ее тихий стон. Дверь негромко щелкнула, и человек проскользнул в комнату. От пламени свечи по стенам заметались призрачные тени. Сжатыми кулачками Грейс крепко держалась за простыню. Монстр прикрыл дверь так же неслышно, как и открыл. Грейс старательно отводила глаза. Мужчина поставил подсвечник на маленький столик возле ее кровати.
   — Ты ждала меня, Грейс? — спросил он. Французский акцент придавал его словам маслянистую текучесть, они словно стекали с его губ жирными каплями.
   Она наконец осмелилась поднять на него глаза, но так и не сумела ответить. На нем была полотняная ночная рубашка. Блестящие темные волосы падали ему на плечи. Глаза прятались в тени и казались пустыми бессмысленными провалами. Грейс хотелось кричать, но с ее губ сорвался только едва слышный стон.
   — Я должен съесть твой язык, ma petite, как ты у своей няни. Он говорил так каждый раз, когда приходил к ней. Эти слова приводили Грейс в ужас. У Мату действительно отсутствовала половина языка. А почему, Грейс не знала, никто никогда ей не объяснял.
   Дядя приехал к ним в гости всего неделю назад. На третью ночь он проскользнул в комнату Грейс и заявил, что Мату знает о ней что-то грязное и постыдное, настолько отвратительное и ужасное, что отец приказал вырезать Мату язык, чтобы она никому не могла рассказать об этом.
   — Она рассталась со своим языком из-за тебя, ma petite, — нашептывал он. — И ты должна понести наказание. Днем можешь пользоваться своим языком сама, а ночью он принадлежит мне.
   Дядя наваливался ртом на ее губы, почти душил своим языком, как будто вбирал в себя слабые крики Грейс. Он крепко прижимал ее руки к телу, выжимая дух из тела десятилетней девочки. Когда она уже не могла дышать и думала, что сейчас потеряет сознание, он отстранялся.
   — Если ты кому-нибудь скажешь, что я приходил к тебе, Мату умрет.
   Дядя Жак был белым, а Мату — чернокожей, так что, если он захочет ее смерти, она умрет. Дочка ямайского плантатора и внучка работорговца в свои годы уже познакомилась с горькой реальностью. Жак сел на кровать и с сожалением вздохнул, его колени стиснули ноги Грейс.
   — Жаль, что порвать тебя можно лишь раз, — самым обыденным тоном заявил он. — Я откладывал, сколько мог, наслаждался предвкушением. Но что делать, мне всегда не хватало терпения!
   Он провел пальцами по тугим золотистым локонам на ее голове, потянул, чтобы стало больно.
   — Никогда мне еще не доставалась такая белокурая красавица. Вечно приходится довольствоваться детьми рабов. Ноты, ma petite, ты ведь почти такая, как мы!
   И своим густым, словно бы шелковым басом он стал рассказывать ей о тех местах, где женщины отдаются множеству мужчин каждую ночь за деньги.
   — Вот куда тебя надо отправить, ma chere. Самое подходящее местечко для такой сладенькой девочки, как ты. — Жак провел пальцем по золотистой руке Грейс. От ужаса у нее по коже побежали мурашки. — За тебя бы давали самую высокую цену. — Он взял ее руку и сунул себе под ночную рубашку. Грейс пыталась вырваться, но он не позволил, крепко обхватив ее кисть.
   Грейс случалось видеть обнаженных мальчиков-рабов. Ее отец говорил, что они слишком малы, а потому не могут заработать себе на одежду. Она видела их маленькие черные мужские принадлежности. То, что было под рубашкой у ее дяди, было совсем иным — чудовищно распухшим и громадным.
   Жак просунул свободную руку под простыню и насильно вставил ей между ног палец.
   — То, что ты держишь в руке, малышка Грейс, должно проникнуть туда, — наклонившись, зашептал он ей в ухо. — Да-да, будет больно. Ужасно больно! Но ты должна проявить мужество, терпеть и молчать, ma chere. Ради своей Мату.
   Но Грейс подумала, что мужества ей не хватит, и тихонько всхлипнула. Бедная Мату!
   Внезапно дверь распахнулась, петли жалобно взвизгнули. В проеме стоял отец со свечой в руках. Комнату залил желтоватый свет. От страха и стыда Грейс сжалась в комок. Жак выпустил ее пальцы, и она отдернула руку, как будто обжегшись.
   — Черт тебя подери, Жак Рено! Убери свои грязные лапы от моей дочери, грязный подонок! — закричал Эдмунд Уэлборн. Он был полностью одет, даже его светлые волосы сзади заплетены в косичку. Отец как будто знал, что должно произойти, и, как сама Грейс, ждал появления Жака. — Встань! Встань и хотя бы притворись, что ты мужчина, когда будешь встречать смерть!
   Тут из-за двери ему наперерез метнулась Иоланта. Она, как тигрица, бросилась к мужу и крепко схватила его за рубашку. В обрамлении длинных темных волос ее лицо казалось мертвенно-бледным. Пышная ночная рубашка скрывала хрупкую фигуру женщины.
   — Не смей и волоса тронуть на голове моего брата! — гневно воскликнула она.
   — Ты разве не видишь? — в удивлении отстранился Эдмунд. — Не видишь, что он делает?
   Иоланта окинула презрительным взглядом сжавшуюся фигурку девочки.
   — Ну и для чего ж ты ее бережешь, Эдмунд? Для свадьбы? — Она грубо рассмеялась.
   Эдмунд обернулся к жене, в скудном свете свечи его лицо казалось застывшей маской ужаса и отчаяния.
   — Грейс еще дитя, Иоланта. Мое дитя.
   Жак встал, двигаясь расслабленно и неспешно. Очевидно, он знал, что Иоланта не позволит мужу причинить ему вред.
   — Брось, Эдмунд, что ты в самом деле поднимаешь шум из-за пустяков? Моя сестра слишком долго мирилась с твоей глупой прихотью. Ты, как собака на сене, сидишь на золотой жиле. Я могу обучить девчонку, а потом увезу ее в Европу или даже в Азию. За нее дадут целое состояние.
   Эдмунд, как слепой, сунул подсвечник в руки жене и буквально пролетел расстояние, отделявшее его от Рено. Удар кулака пришелся прямо в красиво изогнутые губы Жака.
   — Грязная свинья! Убирайся из моего дома! Прижав ладони ко рту, Жак повалился на спину.
   — Прекрати! Прекрати сейчас же! — кричала Иоланта.
   В дверях появилась Мату, рубаха измята, глаза дико сверкают. Обогнув взрослых, она опустилась на кровать Грейс, обняла ее и молча стала укачивать. Грейс повернула голову, чтобы видеть происходящее.
   — Иоланта, — говорил Эдмунд, — пусть он убирается из моего дома!
   — Это не твой дом! — прошипела она в ответ с таким же, как у брата, акцентом. — Не будь у тебя моего приданого и рабов моего отца, ты давно потерял бы и этот дом, и плантацию.
   — По закону он мой!
   — А мой отец — законный владелец почти всех твоих рабов! Что ты станешь делать без них, Эдмунд? Снова окажешься там же, где был! Без гроша в кармане. И я уйду от тебя. Моn реrе может даже купить эту чудесную плантацию, чтобы мне было где коротать старость.
   — Ты моя жена и должна мне подчиняться!
   — Ха! В конце концов ты, Эдмунд, сделаешь так, как тебе прикажет мой отец. Как продал мать этой несчастной дурочки!
   Последние слова Иоланта выкрикнула в лицо Эдмунду, резким взмахом показывая на Грейс. Из горла Мату вырвался глухой, задавленный звук. Няня отчаянно затрясла головой. Жак, все еще вытиравший с лица кровь, злобно улыбнулся разбитыми губами.
   — Замолчи, Иоланта! — простонал Эдмунд. Грейс отбросила обнимавшие ее руки Мату.
   — Что ты говоришь?! Ты моя мать!
   — Не говори глупостей! — оборвала ее Иоланта. — Меня окружают мужчины, питающие слабость к чернокожим шлюхам. Сначала отец прижил грязную полукровку с какой-то рабыней. Потом он отправил эту мерзавку сюда вместе с девяносто девятью другими рабами и деньгами из моего приданого. — Она презрительно фыркнула в сторону мужа. — Сотня рабов! Целая сотня! И ты выбрал именно ее, чтобы прижить эту девчонку. — Иоланта снова указала на Грейс.
   — Если бы ты сама не была бесплодной, фригидной сукой, — с горечью отозвался Эдмунд, — у нас был бы собственный ребенок, наша общая плоть и кровь.
   Мату пыталась закрыть ладонями уши Грейс, но та оттолкнула ее руки.
   — Моя мать была рабыней? — прошептала она, и у Мату снова вырвался придушенный, исполненный боли стон. — И ты знала. — Глядя на свою обожаемую няню, Грейс понимающе кивнула, нежно погладила лицо женщины. Глаза рабыни налились слезами. — Ты знала, и потому они отрезали тебе язык.
   — Твой отец, — вмешалась Иоланта, — приказал вырезать ей язык. Вот как он стыдился твоей подпорченной крови!
   Лицо Эдмунда стало смертельно бледным.
   — Нет, Грейс, нет! Дело не в том, что стыдился. Просто я не мог допустить, чтобы кто-нибудь об этом узнал. Это разрушило бы твою жизнь.
   Разрушило бы ее жизнь? Значит, она черная. Негритянка, как Мату. Ей следует быть рабыней? Если бы так случилось, никто не остановил бы Жака. Ей вспомнились слова дяди, и она наконец поняла их смысл.
   Мир стремительно рушился вокруг Грейс.
   — Не-е-ет! — тоненько простонала она.
   — Черт подери! — воскликнул Эдмунд. — Сегодня мы говорим об этом в последний раз! — Грейс вздрогнула. Отец бил рабов, когда сердился на них, хлестал бичом. Он вырезал язык у Мату. — Это моя плантация, и она перейдет к моим наследникам. Грейс выйдет замуж за белого, и ее дети — тоже. Со временем забудется грязное пятно в семейной истории.
   «Грязное пятно, — думала Грейс. — Грязное пятно — это я. Черное пятно».
   — Жак, — продолжал Эдмунд жестким тоном, — завтра ты уедешь, или — прости меня, Господи, — я тебя убью.
   Жак бросил быстрый взгляд на сестру. Та закатила глаза, пожала плечами и сделала жест в сторону двери.
   — Иди пока, — сказала она. — Мы поговорим позже, когда мой муж придет в себя.
   Дядя Грейс бросил на Эдмунда убийственный взгляд, но подчинился.
   Да нет же, подумала Грейс. В конце концов оказалось, что Жак ей вовсе не дядя. Почему-то эта мысль принесла ей облегчение. Он ей не родственник. Или все-таки родственник? Если у Иоланты и настоящей матери Грейс один и тот же отец, значит, они сестры? Разве могут белая и черная женщины быть сестрами? Все так запуталось…
   Эдмунд обернулся к жене и забрал у нее подсвечник, который отдал ей раньше.
   — Твой брат уедет в Санто-Доминго, и все пойдет по-прежнему. Для всего остального мира Грейс — наш общий ребенок. Я никогда не просил тебя любить ее или заботиться о ней, Иоланта. Никогда не ставил ее интересы выше твоих. Однако, если ты не желаешь выносить мое присутствие в своей постели, тебе все равно придется смириться до тех пор, пока у нас не появится другой наследник.
   Иоланта бросила на мужа свирепый взгляд.
   — Я завтра же напишу отцу, — заявила она.
   — Пиши, — пожал плечами Эдмунд. — Он, возможно, будет настаивать, чтобы я продал Грейс, но так же несомненно он будет настаивать, чтобы ты вернулась к своим супружеским обязанностям. Твой отец не хуже меня понимает, что нам нужен наследник.
   Иоланта взмахнула рукой и что есть силы ударила Эдмунда по лицу. Он даже не шелохнулся.
   — Это, моя дорогая, — с иронией проговорил он, — единственная цель, которую тебе сегодня удалось поразить.
   Женщина в бешенстве выбежала из комнаты, а Эдмунд обернулся к дочери. Мату непрерывно гладила ее по головке, словно пыталась выпрямить тугие кольца ее локонов — единственный намек на происхождение девочки.
   — Она такая светленькая, правда, Мату? — Он наклонился, чтобы самому провести по густым золотисто-каштановым кудрям. — Моя маленькая золотая девочка!
   «Такая сладкая девочка, как ты. За тебя дадут самую высокую цену».
   — Если… если Иоланта родит другого ребенка, ты меня продашь, папа? — спросила Грейс слабым, чуть слышным голосом.
   Эдмунд улыбнулся:
   — На это почти нет надежды, куколка. Никто не собирается тебя продавать.
   «Куколка». У Грейс тоже была кукла. Мягкая тряпичная кукла, которую сделала для нее Мату, когда Грейс была совсем маленькой. Игрушка.
   Лицо отца помрачнело.
   — Что… что он тебе сделал? Ты должна мне все рассказать. Грейс спрятала лицо на плоской груди Мату.
   — Я не могу. Эдмунд вздохнул:
   — Он что-нибудь просовывал тебе между ног?
   Грейс ответила, уткнувшись в плечо няни. Отец не расслышал.
   — Что? — настаивал он. Мату помахала пальцами. — Свои пальцы? — Грейс кивнула. — Осмотри ее, — приказал няне Эдмунд. — Господи, прости меня! Если он ее изнасиловал, он — покойник.
   Когда Эдмунд вышел, Мату погладила девочку, без слов успокоила ее, потом выполнила приказ Эдмунда — осмотрела Грейс и ободряюще ей улыбнулась.
   — Все в порядке? — спросила Грейс, не совсем понимая, о чем говорит. Она не знала, что ищет Мату. Может быть, хочет убедиться, что Жак ее не порвал каким-нибудь образом. Ведь он же говорил, что порвет.
   Мату кивнула, притянула Грейс к себе на колени и укачивала до тех пор, пока девочка наконец не заснула. И вот снова Мату охраняет ее от чудовищ, готовая пожертвовать всем, если потребуется защитить малышку.

Глава 1

   1674 год
   — Ну вот, Джайлз, он в абсолютном порядке, и он — твой! — воскликнул Джеффри Хэмптон, хлопнув по плечу своего лучшего друга.
   Джайлз Кортни широко улыбнулся в ответ:
   — Да, Джефф, он — настоящий красавец. Отличное пополнение. Как думаешь, у нас теперь флот?
   Джефф рассмеялся и обернулся к жене, которая с сыном на руках стояла у поручней нового корабля. Судно было только что приобретено корабельной компанией Кортни и Хэмптона.
   — Фейт, а ты как считаешь? Два корабля — это флот?
   — Во всяком случае, у вас теперь два корабля, — отвечала женщина. — И это самое главное.
   Кудрявый малыш заерзал у нее на руках, требуя, чтобы его отпустили. Внешне он был очень похож на мать — те же мягкие светлые волосы, однако с возрастом они вполне могли потемнеть и стать такими, как у отца: каштановыми с золотистыми прядями.
   Серые глаза Джайлза окинули палубу первого корабля, которым он теперь будет командовать самостоятельно. Джайлз почти десять лет прослужил первым помощником у Джеффа и сейчас должен был бы ощущать большую гордость и более полное удовлетворение. Однако ему уже почти тридцать. Конечно, замечательно быть капитаном такого прекрасного корабля, как «Надежда», но в жизни есть и многое другое. Да, тридцать лет, а ему еще только предстоит совершить что-то, способное оставить след в памяти людей.
   Фейт подошла к Джайлзу и передала маленького Джонатана с рук на руки его крестному.
   — Правда, дядя Джайлз чудесно выглядит? — спросила она у ребенка. — Настоящий командир.
   Вместо ответа малыш обнял крестного за шею, протянул ручку дальше и ухватился за аккуратную темно-каштановую косичку, спускавшуюся на спину Джайлза.
   Джайлз рассмеялся:
   — Не думаю, что он находит меня достаточно импозантным. Фейт провела рукой по сукну темно-синего кителя с золотым позументом.
   — Думаю, команда ни за что не посмеет вызвать твое неудовольствие.
   Не посмеет. Джайлз не чувствовал подобной уверенности. Обычно люди трепетали перед Джеффом, именно он вызывал страх. Сам Джайлз воплощал собой надежность. И так было всегда. У него до сих пор звучал в ушах голос Джеффа, когда тот ворвался в офис и воскликнул:
   — Я нашел корабль, просто созданный для тебя, Джайлз! «Надежда»! Представляешь? Разве можно найти более подходящее название?
   Разумеется, он больше не занимается каперством. Уже два года, как они с Джеффом расстались с той жизнью. Теперь он — капитан торгового флота, а для такой профессии надежность — далеко не последнее свойство характера. Кроме того, Джайлз и сейчас способен постоять за себя в любой схватке. Сколько раз ему приходилось прикрывать Джеффа, когда в сражении тот совершал слишком рискованные маневры! И они, слава Богу, оба еще в состоянии об этом поведать.
   Сын Джеффа улыбнулся прямо в лицо Джайлзу. От малыша пахло свежим морским ветром, чуть-чуть ромашкой и сахаром. Как же так получилось, что жизнь Джеффа прекрасно устроилась, а его собственная несется по волнам судьбы, как будто за штурвалом никого нет? Кто знает, может, корабль окажется началом нового этапа?
   — Итак, — проговорил наконец Джайлз, отогнав от себя сумрачные мысли, — завтра я отправляюсь на плантацию Уэлборна.
   — Да-да, — отозвался Джефф, который в отличие от Джайлза пребывал в отличном расположении духа.
   Подошла Фейт и забрала маленького Джонатана.
   — Мы уезжаем, надо сделать кое-какие покупки, — сообщила она. — Мы уже несколько недель не были на пристани Порт-Рояля.
   Джефф и Фейт жили теперь за городом, и Джайлз куда чаще навещал их, чем они посещали его квартиру в «самом распущенном городе» на Карибском побережье. Джайлзу вспомнилось, как Фейт впервые прошлась по этим улицам в одиночку. Фейт была ему ближе родной сестры, и он необычайно ею гордился. Вот и теперь она шла сквозь толпу воров и проституток с благосклонным достоинством королевы. Тем не менее Джефф жестом приказал одному из матросов следовать за ней, и тот немедленно повиновался, хотя и был из команды Джайлза. Тот нахмурился, но не сказал ни слова. Разумеется, Джефф не собирался узурпировать власть Джайлза, просто он был командиром по складу характера. К тому же Джайлз был только рад, что его матрос обеспечит безопасность Фейт и Джонатана.
   — Сегодня утром я получил известие от Уэлборна, — сообщил Джайлз.
   Джефф оглянулся на друга и сказал:
   — Он надеется, что ты, когда отправишься в Виргинию, прихватишь с собой при следующем рейсе дюжины две рабов.
   Джайлз недовольно хмыкнул.
   — Мы же сообщали ему, какова наша политика в этом вопросе, — отозвался он.
   — Точно, но он думал, что из-за такой небольшой партии мы все же забудем о принципах.
   Джайлз недоверчиво посмотрел на Джеффа:
   — Так ты просишь, чтобы я это сделал?
   — Да нет, это ведь твой корабль, Джайлз. Тебе и решать. Просто я подумал, что несправедливо лишать тебя этой возможности. В наше время все труднее и труднее придерживаться избранного курса. Из-за этого мы уже потеряли немало клиентов.
   — Джефф, мы выработали эту политику вместе, и мои чувства с тех пор не изменились. Я не буду перевозить рабов. Пока мы занимались каперством, то достаточно нагрешили, я не хочу увеличивать этот список.
   Джефф закатил глаза. Два года брака с пуританкой ничуть не смягчили его циничных взглядов на идею вечного искупления.
   — Что ж, — сказал он, — не буду скрывать, мне и самому это дело не нравится. Тогда так! Ты попадешь туда раньше, чем мы успеем отправить письмо. Сам с ним и объяснишься на месте.
   Джайлз кивнул:
   — Мы не станем зарабатывать на торговле людьми. Мне плевать на цвет кожи!
   Джайлзу легко далось это решение. Значительно больше беспокойства доставляло ему постоянное сознание того, что простого отказа перевозить рабов недостаточно для его душевного спокойствия. Разумеется, их компания с удовольствием бралась за транспортировку сахара, рома, табака и других продуктов рабского труда, поддерживая таким образом эту позорную практику. Однако невозможно жить на Карибах и оставаться в стороне от этого.
   Он провел ночь на корабле, осматриваясь в капитанской каюте. Большой квадратный иллюминатор пропускал достаточно света, но разглядеть что-либо сквозь толстое стекло было нелегко. На корабельной койке, застланной красновато-коричневым одеялом, поместилась бы и жена — конечно, если бы Джайлз когда-нибудь ее нашел. Вся мебель — письменный стол, несколько дубовых бюро — была в очень хорошем состоянии. В полумраке мягко светилась ее богатая золотая отделка.
   Утром он встал до рассвета и привел в порядок свое хозяйство. Все карты аккуратно сложены, кровать безупречно застелена. Джефф часто поддразнивал Джайлза, говоря, что тот как будто родился моряком. Джайлз усмехнулся при этой мысли. Он всегда легко подчинялся Джеффу, ведь они были друзьями, их связывало взаимное уважение. Но Господи, как его раздражали приказы других капитанов, под чьим командованием он служил! Джайлз обвел взглядом свое опрятное жилище, и оно вдруг показалось ему пустым. Интерьер никак не отражал личность человека, который тут жил.
   Джайлз решил вернуться к этому вопросу позже. Всему свое время. Ему предстояла нелегкая задача, он не мог, как Джефф, завоевать уважение, вызывая страх, поэтому ему приходилось полагаться на работоспособность и компетентность. Джайлз аккуратно расчесал волосы, убрал в панталоны широковатую рубашку, прошелся щеткой по обуви. С палубы уже долетали звуки шагов. День начался — некогда прохлаждаться.
   До плантации Уэлборна недалеко, на корабле — всего несколько часов. Настоящее плавание начнется, когда они загрузят сахар, мелассу, ром, миндальный орех, другие товары Уэлборна в трюмы «Надежды» и отправятся сначала в Виргинию, а потом дальше — в Бостон. Там Джайлз опустошит трюмы, загрузит их древесиной, товарами из Новой Англии, которые, вернувшись, продаст дома. Все плавание должно занять пару месяцев или немного больше.
   День был ясным, дул теплый бриз, а синева моря поражала воображение. Джайлз сам набирал команду и пока был ею доволен. На палубе царила спокойная, деловая атмосфера. Над головой у него надувался широкий полотняный навес.
   Собственный корабль. Джайлз пытался найти в своей душе ощущение завершенности, удовлетворение достигнутым.
   Люди вокруг него работали размеренно и спокойно. Джайлз нанял нового матроса, и моряк из прежнего экипажа сидел рядом с новичком у бухты каната и учил его вязать морские узлы.
   И у рулевого сегодня работа несложная: следуй вдоль берега с пышной растительностью, и все. На верхушке мачты впередсмотрящий выискивал опасности и препятствия, но этот маршрут был хорошо изучен, так что едва ли он заметит что-то серьезное.
   Плантация Уэлборна имела собственную крошечную бухту — прекрасное место, где можно бросить якорь и подойти к берегу на веслах. На краю спокойной голубой воды их ждала деревянная пристань. За ней тянулся зеленый газон, а дальше стоял двухэтажный дом в тюдоровском стиле. Все располагалось на холме, так что Джайлз даже с корабля мог разглядеть цепочку хозяйственных построек позади дома: кухню, хижину кухарки, каретный сарай и, конечно, сахароварню и склад. В бинокль Джайлз увидел, что рабы суетятся возле сахарного пресса и кипятят огромные чаны с мелкоизрубленным тростником. За домом простирались густые посадки: бананы и миндальные деревья для белых, поля маниоки и кукурузы для негров, множество других местных кустарников и деревьев. Поместье террасами тянулось вверх по склону холма к тростниковым полям, где виднелась широкая полоса выжженной стерни и двигались туда-сюда рабы, срубая и собирая тростник.
   С пристани махал рукой Эдмунд Уэлборн. На взгляд Джайлза, он совсем не изменился: невысокий мужчина с брюшком и светлыми, желтоватого оттенка волосами, блестевшими на солнце. Вокруг него на траве сидели рабы, которые при появлении корабля поднялись, приготовившись грузить огромное количество корзин, сложенных неподалеку. Шлюпки с «Надежды» и еще две лодки Уэлборна с трудом одолеют эту работу за оставшееся до вечера время, тем не менее все должно пройти благополучно. Джайлз и его первый помощник выбрались из лодки и направились к плантатору и его людям.
   — Капитан Кортни! — воскликнул Эдмунд. — Рад снова вас видеть.
   Капитан! Надо привыкать. Джайлз пожал протянутую руку.
   — И я рад. У вас тут столько людей. Мы мигом управимся, — говорил Джайлз, а сам думал, как объяснить Уэлборну, что он никуда этих людей не повезет.