Страница:
Уэнди, на удивление, никогда не испытывала проблем с Лабиринтом, даже без освещения. Возможно, погребение заживо во Фредериксберге воздалось некоторой компенсацией; она вышла оттуда с фундаментальным
отсутствиемклаустрофобии. Во многом то же самое можно было сказать про Шари, которая несколько недель
бодрствовала.Если бы у нее имелась склонность к клаустрофобии, она бы отключила себя, как запертая вместе с ней пожарная.
Но это не означало, что было легко. Трудность представлял способ передвижения. Но проблем у Уэнди не возникло, и она не забыла предупреждение не входить в гладкий туннель. Через несколько футов от входа пластиковый туннель был смазан солидолом, и выйти обратно никто уже не мог. И скатывался прямо к ногам экзаменатора.
Уэнди же выбралась из гофрированного туннеля и на ноги встала вполне освеженной. Она знала, что наверстала время в Лабиринте, и следующий тест, вскрытие двери, был еще одним «благоприятным» для нее.
Она поспешила по лестнице на крышу и взяла инструменты, необходимые для теста по вскрытию двери: ранец с жидким азотом и пробойник на сжатом углекислом газе. Тестовая конструкция стояла в центре крыши: стоящая, на первый взгляд, без опоры дверная рама с закрытой дверью из пластика «с памятью».
Конструкция двери обуславливала применение неординарного снаряжения. По соображениям безопасности двери из обладающего «памятью» пластика изготавливались так, что их «базовой» конфигурацией было «закрыто». Это значило, что к ним требовалось приложить точно рассчитанное усилие, чтобы перевести в положение «открыто», или сложить в трубу вдоль рамы.
В разложенном состоянии двери были очень прочными, можно было целый день лупить их кувалдой и не сломать. И в целях обеспечения защиты усилие требовалось прилагать вдоль открытой кромки. При первом столкновении с подобным дизайном спасатели встали в тупик. Однако одна пожарная, из бывших морских пехотинцев, указала, что разбить пластик довольно просто, если сначала его охладить. Так родился новый метод проникновения внутрь.
Экзаменатор кивнула, когда Уэнди надела снаряжение, подняла секундомер и с криком «Пошла!» нажала кнопку старта.
Дверь выламывалась в несколько этапов, и каждый нужно было выполнить очень точно. Уэнди подбежала к двери, встала с левой стороны, сняла перчатки из «номекса» и принялась водить рукой по двери и дверной коробке. Она начала сверху и быстро провела рукой наискосок вниз. Достигнув нижнего левого угла, она внезапно отметила нарастающее тепло. Сволочи.
Она отступила назад и прокричала.
— Дверь горячая!
Экзаменатор щелкнула секундомером и сделала пометку на клипборде, а Уэнди воспользовалась моментом снова надеть перчатки.
— Предполагается, что дверь раскалена, но сломать ее можно, — произнесла экзаменатор. Она не сочла нужным заметить, что если бы Уэнди не обнаружила тепло, ее бы дисквалифицировали, это подразумевалось само собой.
— Продолжай, — добавила экзаменатор и снова нажала кнопку секундомера.
Уэнди сделала шаг назад и посмотрела на манометр баллона с жидким азотом. От баллона отходил шланг с соплом, внешне похожим на наконечник огнемета. Давление на выходе, которое регулировалось на сопле, определяло длину азотной струи. Существовала максимальная эффективная дистанция, но на деле она роли не играла. Гораздо важнее было максимально сократить летящие обратно брызги.
Азот вырвался из сопла белой пенящейся струей, бешено испаряясь в атмосфере комнатной температуры. Тест проводился на крыше по двум причинам, это позволяло и сдувать газ, и предотвращало переохлаждение помещения в случае замкнутого пространства.
Зона обратного разбрызгивания была ограниченной, не далее фута от двери, небольшое количество жидкости быстро испарилось. Однако прежде чем она полностью выкипела, Уэнди шагнула вперед, избегая капель, и уперла пробойник в левый край двери.
При нормальных обстоятельствах она бы поместила его слева внизу, но при наличии там точечного источника высокой температуры она почувствовала потребность внести поправку. Каким бы холодным азот ни был, пластик «с памятью» дверей обладал довольно высокими тепловыми характеристиками и мог охладиться недостаточно.
Установив пробойник так, чтобы он ударил прямо и при этом не отлетел в нее, если дверь не поддастся, она нажала на спуск.
В пробойнике, отчасти напоминавшем электродрель на аккумуляторах, находился стальной двадцатисантиметровый заостренный костыль. В действие его приводил патрон с углекислым газом в рукоятке. При нажатии на спуск костыль вылетал со скоростью триста метров в секунду, пробивал дверь и, в случае достаточного ее охлаждения, разбивал пластик вдребезги.
Охлаждение в данном случае было достаточным, и дверь разлетелась сверху донизу, разбившись на куски различного размера, от пылинки до нескольких сантиметров в поперечнике. За единственным исключением почти безупречного круга в левом нижнем углу. Похоже, ее решение не пробивать дверь в этом месте оказалось правильным.
Она посмотрела на человека в серебряном комбинезоне по другую сторону дверного проема. В одной руке пожарная держала пропановую горелку и сквозь слои плексигласа Уэнди слабо различила широкую ухмылку.
— Зараза, — прошептала она сквозь зубы, улыбаясь в ответ.
Человек всегдараскалывает дверь в левой нижней части, во всяком случае, если он правша. Это самая безопасная сторона, и обыкновенно низ двери оставался прохладным, кроме как при очень интенсивном пожаре.
Пожарная сразу указала на начало этапа канатов.
Господи, денек сегодня будет долгим.
Ей удалось пережить перетаскивание снаряжения и этап канатов. Оба они были, в сущности, проверкой выдержки: в одном случае на силу, в другом — на боязнь высоты. Она не была самой сильной на курсах и ненавидела высоту, но выдержки у нее хватит на весь день.
После этапа канатов единственным осталась переноска пострадавшего. Она было потрусила к посту, но осознала, что способна только идти шагом. Она все ждала, когда же откроется пресловутое второе дыхание, но пока открылась лишь крайняя усталость. Таскание пострадавшего доставит просто массу удовольствия.
Тест заключался в поднятии стодесятикилограммового манекена и его перетаскивании. Манекен лежал на полу на спине, облаченный в пожарную куртку и штаны. От кандидата требовалось приподнять манекен, обхватить его сзади под мышками, сцепить руки на груди и протащить тридцать метров, не уронив.
— Не урони манекен, — прошептала она, ухватилась за плечи куртки и подтянула его в сидячее положение. Голова валилась набок, руки болтались, все причиндалы норовили помешать, как она ни старалась. Наконец ей удалось переместиться ему за спину, ее руки под руками манекена, правая рука уцепилась за перед куртки, левая рука вцепилась в запястье правой.
Ухнув, она выпрямила ноги и приподняла манекен, после чего замерла, стараясь не пошатнуться. Манекен был выше и гораздо тяжелее ее, даже просто держаться на ногах представляло собой трудную задачу. Наконец она осторожно наклонилась назад и начала тащить.
Каждый шаг давался с большим трудом и был наполнен мукой. Набрать инерцию не представлялось возможным, злобная враждебная гравитация не позволяла ничего такого. Ей просто приходилось волочить его шаг за шагом. Она преодолела две трети пути, когда ее левая рука соскользнула с запястья, но судорожно успела ухватиться за ткань куртки, и манекен все-таки не упал. Теперь у нее осталась только его куртка, а ее перчатки из «номекса» стали скользкими от пота, так что поддерживать хватку стало проблематично. Но она все еще может справиться. Она почти добралась.
И тут произошла катастрофа. Ей осталось меньше трех метров до черты, почти самый конец, когда она почувствовала, как расстегнулась первая застежка.
Манекен, к несчастью, перенес тысячи перетаскиваний. Его поднимали, волочили и таскали туда-сюда в одной и той же пожарной куртке. Которая именно в этот момент решила начать распахиваться.
Уэнди ощутила, как расстегиваются застежки, и лихорадочно принялась скрести перед куртки, пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь. Манекен некоторое время балансировал на ее колене, но затем зажатая в горсть ткань выскользнула из руки, и он рухнул на пол.
Она так и осталась стоять, уставившись на него. Манекен лежал на полу. Она уронила манекен. После всего, что…
Ей хотелось завизжать. Ей хотелось попросить еще одну попытку. И она знала, что если сделает либо первое, либо второе, ее больше никогда не допустят до еще одного экзамена. Поэтому она просто стояла со слезами на лице, неспособная двинуться с места, когда подошла одна из экзаменаторов, застегнула куртку и приподняла манекен за плечи, чтобы перетащить в начальное положение.
Наконец к ней подошла шеф Коннолли и взяла за руку. Она подвела ее к скамейке и сняла с нее каску.
— Будут еще и другие попытки, — сказала Коннолли. — Все, что от тебя требуется, это пройти так же хорошо и не уронить манекен.
— Откуда вы знали? — прошептала Уэнди.
— Я не знала, — ответила Коннолли, поворачиваясь к другому кандидату. — Я тебе накаркала. Я знала, что ты собрала всю свою храбрость для веревок, поэтому решила выбить тебя из колеи на манекене. Хотя с застежками я не мухлевала. Тут простое невезение.
— Невезение, — прошептала Уэнди. — В этом вся моя жизнь.
— И это еще одна причина, почему я тебе накаркала, — невозмутимо произнесла Коннолли. — На самом деле ты все еще ничего для себя не решила. Это все еще игра для тебя, пусть и тяжелая. Мне не нужен никто, кто идет со мной в огонь ради «развлечения». Или ради формы. Или ради чего там еще, кроме горячего желания потушить огонь и спасти жизни.
Коннолли снова повернулась взглянуть на нее и покачала головой.
— Ты все еще играешь в пожарную, Уэнди. Вот что говорит твой психологический профиль; вот почему ты также не в Службе Безопасности. Ты не уверена, что можешь это сделать, не уверена, что можешь справиться, и тебе хочется в это поиграть немного и посмотреть, понравится ли оно тебе. Мне не нужно в департаменте никого, кто лишь играет. Мне не нужно никого, кто не уверен в себе целиком и полностью. На нас лежит слишком большая ответственность для всяких «может быть».
Уэнди подняла глаза и мгновение смотрела на нее, затем кивнула.
— Да пошли вы на хрен.
Она наставила на шефа пожарных палец, только та попыталась открыть рот.
— Если вы скажете еще хоть одно гребаное слово, я врежу вам пинка по заднице, — прошептала она, поднялась на ноги, а затем залезла на скамейку, чтобы иметь возможность посмотреть высокой пожарной прямо в глаза.
— Позвольте-ка мне рассказать вам про невезение, Шеф-Я-Сам-Господь-Бог-Коннолли, — снова прошептала она, аккуратно снимая тяжелое облачение. — Невезение — это когда знаешь — не беспокоишься или мучаешься вопросом, а знаешь, —что послины собираются тебя убить, а затем почти наверняка съесть. Невезение — это когда все до единого члены твоей семьи, все, с кем ты ходил в школу, все, кого ты когда-то знал, погибли в один день. Невезение — это когда видишь, как твоя жизнь рухнула в одно мгновение.
— Вы приехали сюда из Балтимора еще до того, как на него напали, — тихо продолжала Уэнди. — Вы никогда не видели послина, кроме как по телевизору. Вы никогда не видели их волны, стекающей с холмов и затопляющей каждый уголок вашего города. Вы никогда не слышали треск рэйлганов над головой, и в ушах у вас не звенело от ударов ракет по окружающим домам.
Вы правы, я не хочу быть хреновым пожарником. Я не хочу день-деньской тягать рукава и бегать вверх-вниз по лестницам. Я хочу убивать поганых послинов. Я их ненавижу. Я ненавижу их всем сердцем. Вы считаете, что ненавидите огонь, но в то же время вы его любите; так с большинством пожарных. Ну а я ни капли не люблю послинов. И беру свои слова обратно, я даже не ненавижу послинов. Я их презираю. У меня нет к ним почтения, я не восторгаюсь ими, я просто хочу, чтобы они перестали существовать.
К этому времени она уже сняла огнеупорный верх и стояла в комбинезоне, прямая и с каменным лицом.
— Вы правы, я играю в пожарника. Потому что в сравнении с уничтожением послинов тушение пожаров — дерьмо. Так что идите на хрен. На хрен ваши тесты. И на хрен ваш Департамент. С меня хватит.
— Ты права, — сказала Коннолли. — С тебя хватит. Я оставлю тебя в списках резерва, но не трудись появляться на занятиях. Пока не возьмешь себя в руки.
— О, я вполне держу себя в руках, — сказала Уэнди. — Лучше не бывает.
— Каммингс! — позвала ее шеф.
— Чего? — спросила Уэнди, не потрудившись повернуться.
— Не выкинь какую-нибудь глупость. Мне бы не хотелось соскребать тебя откуда-нибудь.
— О, менявам соскребать не придется, — сказала Уэнди, направляясь прочь. — Но если кто-нибудь попытается компостировать мне мозги, вы можете прихватить бирки на ноги.
15
Подгород Франклин, Северная Каролина, Соединенные Штаты, Сол III
24 сентября 2009 г., четверг, 10:48 восточного поясного времени
— Слушай, подруга, у тебя что, проблемы с понятием «письменный приказ»? — спросил Мосович.
Охранница позади бронированного стекла опять посмотрела на листок бумаги, затем жестом попросила их подождать.
— Позвольте мне позвать кого-нибудь. Мне первый раз приходится сталкиваться с таким.
— Терпеть не могу эти гребаные дыры, — раздраженно проворчал Мюллер. И Мосович не мог не согласиться. Мансфилд будет ему должен. По-крупному.
Впрочем, «просьба» поехать посмотреть, что там такое с этой ненормальной сучкой, оказалась кстати. После провала последней разведывательной операции командир корпуса приказал отложить отправку дальних патрулей до лучших времен. Пробел заполнили беспилотные летательные аппараты и разведывательные краулеры. Первые были маленькими самолетами, в большинстве своем не крупнее краснохвостого ястреба, которые парили над деревьями, изучая порядки послинов. Проблема с ними состояла в том, что автоматические системы послинов обнаруживали и уничтожали их с поразительной легкостью. Так что им удавалось бросить лишь беглый взгляд на деятельность послинов. У краулеров — похожих на механических муравьев тридцати сантиметров длиной — получалось несколько лучше. Но и им не удавалось проникнуть слишком глубоко; кто бы ни командовал послинами, он стерег главный лагерь пуще зеницы ока.
До Мосовича дошел слух, что Бернард просил разрешения на атомную бомбардировку лагеря зарядами антиматерии «ШеДо». Просьбу, само собой, отклонили — президент и слышать не хотела про ядерное оружие, — но сам факт, что подобный запрос мог быть направлен, действовал благотворно. Он означал, что хоть кто-то относится к этому приземлению всерьез.
Тем не менее, пока не придумали способ прозондировать послинов, Мосович, Мюллер и Сестра Мэри оставались без работы. Поскольку рано или поздно кто-нибудь непременно обратит на них внимание и выдумает какую-нибудь глупость, чтобы их занять, Мосович был только рад, что эта «просьба» прошла через командование корпуса. Это гарантировало официальное предписание из штаба, без которого проникнуть внутрь было практически невозможно. И она отправила их подальше от командования корпуса и множества идиотских прожектов, с которыми носился штаб.
Обратной стороной монеты была необходимость спуститься в подгород. Ему довелось побывать в паре из них за прошедшие пять лет, и они нагоняли жуткое уныние. Зрелище всех этих людей, загнанных в подземелье, казалось почему-то непристойным. Особенно из-за того, что десять лет назад девяносто процентов из них жили в комфортабельных жилых районах. Из памяти еще не стерлись воспоминания о временах, когда ты мог почти представить, что да, шла действительно большая война. Но Соединенные Штаты еще стояли крепко, еще функционировали. И как только вернутся отправленные за пределы планеты силы, все вновь более или менее нормализуется.
Затем ты переезжал в подгород и понимал, что обманывал сам себя.
Подгород Франклин пользовался особенно дурной репутацией, и Мосович не слишком удивлялся тому, что видел. Половина эскалаторов входа для личного состава, которым они воспользовались, не работала, а зал ожидания был обшарпанным и грязным, с кучами мусора и отбросов по углам. Пост охраны, куб с передней стенкой из пуленепробиваемого стекла, отчасти напоминавший будку для продажи театральных билетов, выглядел даже хуже. На каждой полке в будке громоздились пустые контейнеры для еды, половину из которых наполняли окурки.
Впрочем, если смотреть на вещи трезво, то такое состояние не слишком удивляло. Он не только был одним из самых старых, а следовательно, населенным беженцами из первых волн, когда послины по-настоящему взялись за гражданское население, но близость к тыловым службам корпуса лишь усилила деградацию его состояния. По дороге от своих казарм в Ущелье до Франклина стало очевидно, что хотя линейные части Ущелья и не представляли собой ничего выдающегося, группы поддержки были еще хуже. Неудивительно, что свободный доступ в подгород перекрыли, он сам держал бы этих «солдат» подальше, а он былсолдатом. Как доводилось ему слышать, первые месяцы, когда солдат недержали подальше, закончились грабежами и погромами.
Неудивительно, что Служба Безопасности задергалась насчет пропуска их внутрь. Особенно при оружии.
Мосович поправил винтовку, когда охранница вернулась с мужчиной постарше. Вновь прибывший имел излишний вес, но рыхлым на смотрелся; совершенно ясно, что значительную часть его тела занимали мускулы. Он носил знаки различия майора охраны, а значит, был, вероятно, старшим дежурным офицером. Неудивительно, что она ходила так долго.
— Сержант-майор… — произнес офицер, просмотрев распечатку поступившего по электронной почте приказа, — Мосович?
— Так точно, а это старший из моих сержантов, мастер-сержант Мюллер.
— Могу я посмотреть ваши документы? — спросил офицер.
— О’кей, — сказал Джейк, вынимая карточку удостоверения личности и разрешение на оружие.
— Все это далеко выходит за рамки, — продолжал офицер охраны. — У нас есть персонал с многоразовыми пропусками — те, кто постоянно входит и выходит. Но по многим практическим причинам другой военный персонал, кроме них, внутрь не пропускается.
— Если только у них нет приказа, — сказал Мосович. Он полагал, что мог бы и прогнуться, и пошаркать ножкой, и это могло бы помочь. Но черта с два он станет прогибаться перед этим Кистоунским Копом [37].
Офицер тщательно изучил оба удостоверения и вздохнул.
— О’кей, похоже, придется вас пропустить…
— Тогда не откроете ли дверь? — проворчал Мюллер.
Офицер упер руки в бока.
— Сначала пару слов…
— Послушайте, майор… — Мосович подался вперед и вгляделся в нагрудную табличку, — …Пинат? Мы не тыловые гомики. Мы не из тех варваров, что приходили к вам до того. Я, может, и выгляжу не старше двадцати двух, но мне пятьдесят семь; я служил в Армии, еще когда вы только значились в планах вашего отца. Мы здесь на задании, а не чтобы потрахаться. И нас только двое; если ваше ведомство не сможет справиться с двумя солдатами, тогда вам следует выбросить его на помойку и раздобыть настоящую охрану. И, как вы заметили, у нас надлежащие удостоверения. Так что открывайте дверь.
— Что ж, эту часть мы охватили, — сухо произнес майор. — Вот остальное. У людей внизу нет оружия. Они не любят оружия; они его боятся. За исключением тех, кто хочет его и с удовольствием им завладеет, если вы дадите им хоть полшанса. Носите его на плече, но не на изготовку. И не забывайте постоянно следить за ним. Если потеряете хоть одно, я гарантирую, что командир корпуса превратит вашу жизнь в кромешный ад.
— Ему придется нелегко, — ответил Джейк. — Мы из Флота. Но вашу мысль я понял.
— О’кей, — вздохнул майор и щелкнул кнопкой открывания замка. — Добро пожаловать в подгород Франклин.
— Странные взгляды.
«Эльф» повернул из общественного места налево и на другой эскалатор.
— Да-а, — отозвался Мосович. — Овечьи.
Мюллер понимал, что тот имеет в виду. Люди подгорода глядели на них так, как овцы смотрят на пастушьих собак. Они знали, что собаки их не укусят. Наверное. В этот раз. Но им определенно не нравилось видеть форму или оружие. Для овец все овчарки — волки.
— Вероятно, тревожатся насчет нападения, — добавил Мосович.
— Я бы тревожился, — согласился Мюллер. Езды от подгорода до линии фронта было совсем ничего; того идиота, что расположил его так близко, следовало расстрелять.
— Нет выхода, — сказал Мосович. — Глупо.
— Их много, — возразил Мюллер. — Все обозначены. И арсенал на входе.
Мосович лишь хмыкнул. Если послины когда-либо пройдут по Ущелью, люди в подгороде окажутся скотом, запертым в стойлах. И при арсенале в верхней части, если их не предупредят оченьзаблаговременно, то послины сразу отрежут их от оружия.
Принятое решение сделать подгорода зонами без оружия, на взгляд и Мосовича, и множества других людей, было просто неверным. Если бы каждый житель подгорода имел оружие, это, наверное,повлекло бы увеличение числа убийств. Но несколько убийств не шли ни в какое сравнение со стопроцентными потерями в случае нападения, даже при случайной высадке. К тому же в случае поголовного вооружения грамотная оборона могла бы воспрепятствоватьпослинам войти.
Тем не менее сочетание податливости политиков с неуступчивостью галактидов оставило подгорода безоружными.
— Глупо, — потряс головой Мюллер.
Мосович кивнул и свернул в ярко освещенный коридор. Стены украшали фрески, что было необычно, на каждой двери висели таблички с именем разных докторов. «Эльф» остановился перед дверью с надписью «Д-р Кристина Ричардс, психиатр».
Мосович коснулся входной панели, за дверью прозвенел звонок.
— Да? — послышался голос из панели.
— Доктор Ричардс? Это сержант-майор Мосович. Я прибыл поговорить с вами насчет капитана Элгарс.
Предполагалось, что почтенный доктор получил электронное послание, но кто его знает, как все на самом деле.
— Это не может подождать? — спросил ящичек. — Я как раз сейчас готовлю доклад, но он не окончен.
— Ну, вы можете писать все, что посчитаете нужным, док, — ответил Мосович динамику. Разговоры с запертыми дверями начинали его уже немного заводить. — Но я подозреваю, что Армия отнесется более внимательно ко мне, чем к вам. И прямо от вас я собираюсь пойти повстречаться с Элгарс. Так что у вас только один шанс убедить меня, что Элгарс сумасшедшая.
Дверь открылась, и доктор Ричардс вздохнула.
— Она не сумасшедшая. Она одержимая.
— Я хочу, чтобы вы взглянули на это, — сказала она, кладя длинную полосу бумаги с нарисованными ломаными линиями.
— О’кей, я знаю, какая реплика положена мне тут по роли, — сказал Мосович. — Мне полагается сказать: «Это что, карта мозгов, доктор?». Но парней из Сил Специального Назначения постоянно подвергают психическим обследованиям, и я уже видел ЭЭГ [38]раньше.
— Прекрасно, — сказала Ричарде и достала справочник. — Вы правы, это ЭЭГ, и ЭЭГ Элгарс, если быть точным.
Она открыла книгу по закладке и указала на линии на бумаге.
— Вот нормальная ЭЭГ бодрствующего человека, или не в состоянии альфа-ритма. Посмотрите на нее.
Мосович посмотрел, затем посмотрел на ЭЭГ Элгарс.
— Что такое все эти лишние зубцы? — спросил он, указывая на линии Элгарс.
— Вот вы мне и расскажите, — буркнула Ричарде. — И еще, посмотрите сюда.
Она пошуршала бумагами, пока не нашла помеченную.
— Когда вы проделываете что-то тысячи раз, то о вас начинают говорить «Он может проделать это даже во сне». На самом деле ваш мозг переключается в состояние альфа-ритма, который действительно напоминаетсостояние сна. Это одна из основ «дзена», то самое «состояние пустоты». Послушайте, когда вы стреляете, разве вы фактически думаетео том, что делаете?
— Я знаю, о чем вы говорите, — вставил Мюллер. — Вы говорите о том, когда ты словно находишься в тире. Да, тебе нужно отключить мозг и действовать на автопилоте, дать твоей подготовке думать вместо тебя. Когда ты действительно в это въехал, мы называем это «быть в Зоне».
— Именно, — сказала Ричарде и указала на другой ряд зубцов. — Вот альфа-ритм. В случае с Элгарс, у нее осталось мало специфических воспоминаний, но руками она может выполнить замечательную серию реальных действий. Когда человек травмирован настолько тяжело, вы ожидаете, что он заново начинает учиться и ходить, и есть, и пользоваться туалетом. Когда Элгарс впервые привезли на коляске в палату для выздоравливающих, сознание ее было ясным, и она могла выполнять почти все повседневные функции. Более того, с тех пор мы выяснили, что она обладает широким набором базовых навыков, включая вождение машины и владение различными видами ручного оружия, от ножей до очень больших винтовок.
Но это не означало, что было легко. Трудность представлял способ передвижения. Но проблем у Уэнди не возникло, и она не забыла предупреждение не входить в гладкий туннель. Через несколько футов от входа пластиковый туннель был смазан солидолом, и выйти обратно никто уже не мог. И скатывался прямо к ногам экзаменатора.
Уэнди же выбралась из гофрированного туннеля и на ноги встала вполне освеженной. Она знала, что наверстала время в Лабиринте, и следующий тест, вскрытие двери, был еще одним «благоприятным» для нее.
Она поспешила по лестнице на крышу и взяла инструменты, необходимые для теста по вскрытию двери: ранец с жидким азотом и пробойник на сжатом углекислом газе. Тестовая конструкция стояла в центре крыши: стоящая, на первый взгляд, без опоры дверная рама с закрытой дверью из пластика «с памятью».
Конструкция двери обуславливала применение неординарного снаряжения. По соображениям безопасности двери из обладающего «памятью» пластика изготавливались так, что их «базовой» конфигурацией было «закрыто». Это значило, что к ним требовалось приложить точно рассчитанное усилие, чтобы перевести в положение «открыто», или сложить в трубу вдоль рамы.
В разложенном состоянии двери были очень прочными, можно было целый день лупить их кувалдой и не сломать. И в целях обеспечения защиты усилие требовалось прилагать вдоль открытой кромки. При первом столкновении с подобным дизайном спасатели встали в тупик. Однако одна пожарная, из бывших морских пехотинцев, указала, что разбить пластик довольно просто, если сначала его охладить. Так родился новый метод проникновения внутрь.
Экзаменатор кивнула, когда Уэнди надела снаряжение, подняла секундомер и с криком «Пошла!» нажала кнопку старта.
Дверь выламывалась в несколько этапов, и каждый нужно было выполнить очень точно. Уэнди подбежала к двери, встала с левой стороны, сняла перчатки из «номекса» и принялась водить рукой по двери и дверной коробке. Она начала сверху и быстро провела рукой наискосок вниз. Достигнув нижнего левого угла, она внезапно отметила нарастающее тепло. Сволочи.
Она отступила назад и прокричала.
— Дверь горячая!
Экзаменатор щелкнула секундомером и сделала пометку на клипборде, а Уэнди воспользовалась моментом снова надеть перчатки.
— Предполагается, что дверь раскалена, но сломать ее можно, — произнесла экзаменатор. Она не сочла нужным заметить, что если бы Уэнди не обнаружила тепло, ее бы дисквалифицировали, это подразумевалось само собой.
— Продолжай, — добавила экзаменатор и снова нажала кнопку секундомера.
Уэнди сделала шаг назад и посмотрела на манометр баллона с жидким азотом. От баллона отходил шланг с соплом, внешне похожим на наконечник огнемета. Давление на выходе, которое регулировалось на сопле, определяло длину азотной струи. Существовала максимальная эффективная дистанция, но на деле она роли не играла. Гораздо важнее было максимально сократить летящие обратно брызги.
Азот вырвался из сопла белой пенящейся струей, бешено испаряясь в атмосфере комнатной температуры. Тест проводился на крыше по двум причинам, это позволяло и сдувать газ, и предотвращало переохлаждение помещения в случае замкнутого пространства.
Зона обратного разбрызгивания была ограниченной, не далее фута от двери, небольшое количество жидкости быстро испарилось. Однако прежде чем она полностью выкипела, Уэнди шагнула вперед, избегая капель, и уперла пробойник в левый край двери.
При нормальных обстоятельствах она бы поместила его слева внизу, но при наличии там точечного источника высокой температуры она почувствовала потребность внести поправку. Каким бы холодным азот ни был, пластик «с памятью» дверей обладал довольно высокими тепловыми характеристиками и мог охладиться недостаточно.
Установив пробойник так, чтобы он ударил прямо и при этом не отлетел в нее, если дверь не поддастся, она нажала на спуск.
В пробойнике, отчасти напоминавшем электродрель на аккумуляторах, находился стальной двадцатисантиметровый заостренный костыль. В действие его приводил патрон с углекислым газом в рукоятке. При нажатии на спуск костыль вылетал со скоростью триста метров в секунду, пробивал дверь и, в случае достаточного ее охлаждения, разбивал пластик вдребезги.
Охлаждение в данном случае было достаточным, и дверь разлетелась сверху донизу, разбившись на куски различного размера, от пылинки до нескольких сантиметров в поперечнике. За единственным исключением почти безупречного круга в левом нижнем углу. Похоже, ее решение не пробивать дверь в этом месте оказалось правильным.
Она посмотрела на человека в серебряном комбинезоне по другую сторону дверного проема. В одной руке пожарная держала пропановую горелку и сквозь слои плексигласа Уэнди слабо различила широкую ухмылку.
— Зараза, — прошептала она сквозь зубы, улыбаясь в ответ.
Человек всегдараскалывает дверь в левой нижней части, во всяком случае, если он правша. Это самая безопасная сторона, и обыкновенно низ двери оставался прохладным, кроме как при очень интенсивном пожаре.
Пожарная сразу указала на начало этапа канатов.
Господи, денек сегодня будет долгим.
Ей удалось пережить перетаскивание снаряжения и этап канатов. Оба они были, в сущности, проверкой выдержки: в одном случае на силу, в другом — на боязнь высоты. Она не была самой сильной на курсах и ненавидела высоту, но выдержки у нее хватит на весь день.
После этапа канатов единственным осталась переноска пострадавшего. Она было потрусила к посту, но осознала, что способна только идти шагом. Она все ждала, когда же откроется пресловутое второе дыхание, но пока открылась лишь крайняя усталость. Таскание пострадавшего доставит просто массу удовольствия.
Тест заключался в поднятии стодесятикилограммового манекена и его перетаскивании. Манекен лежал на полу на спине, облаченный в пожарную куртку и штаны. От кандидата требовалось приподнять манекен, обхватить его сзади под мышками, сцепить руки на груди и протащить тридцать метров, не уронив.
— Не урони манекен, — прошептала она, ухватилась за плечи куртки и подтянула его в сидячее положение. Голова валилась набок, руки болтались, все причиндалы норовили помешать, как она ни старалась. Наконец ей удалось переместиться ему за спину, ее руки под руками манекена, правая рука уцепилась за перед куртки, левая рука вцепилась в запястье правой.
Ухнув, она выпрямила ноги и приподняла манекен, после чего замерла, стараясь не пошатнуться. Манекен был выше и гораздо тяжелее ее, даже просто держаться на ногах представляло собой трудную задачу. Наконец она осторожно наклонилась назад и начала тащить.
Каждый шаг давался с большим трудом и был наполнен мукой. Набрать инерцию не представлялось возможным, злобная враждебная гравитация не позволяла ничего такого. Ей просто приходилось волочить его шаг за шагом. Она преодолела две трети пути, когда ее левая рука соскользнула с запястья, но судорожно успела ухватиться за ткань куртки, и манекен все-таки не упал. Теперь у нее осталась только его куртка, а ее перчатки из «номекса» стали скользкими от пота, так что поддерживать хватку стало проблематично. Но она все еще может справиться. Она почти добралась.
И тут произошла катастрофа. Ей осталось меньше трех метров до черты, почти самый конец, когда она почувствовала, как расстегнулась первая застежка.
Манекен, к несчастью, перенес тысячи перетаскиваний. Его поднимали, волочили и таскали туда-сюда в одной и той же пожарной куртке. Которая именно в этот момент решила начать распахиваться.
Уэнди ощутила, как расстегиваются застежки, и лихорадочно принялась скрести перед куртки, пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь. Манекен некоторое время балансировал на ее колене, но затем зажатая в горсть ткань выскользнула из руки, и он рухнул на пол.
Она так и осталась стоять, уставившись на него. Манекен лежал на полу. Она уронила манекен. После всего, что…
Ей хотелось завизжать. Ей хотелось попросить еще одну попытку. И она знала, что если сделает либо первое, либо второе, ее больше никогда не допустят до еще одного экзамена. Поэтому она просто стояла со слезами на лице, неспособная двинуться с места, когда подошла одна из экзаменаторов, застегнула куртку и приподняла манекен за плечи, чтобы перетащить в начальное положение.
Наконец к ней подошла шеф Коннолли и взяла за руку. Она подвела ее к скамейке и сняла с нее каску.
— Будут еще и другие попытки, — сказала Коннолли. — Все, что от тебя требуется, это пройти так же хорошо и не уронить манекен.
— Откуда вы знали? — прошептала Уэнди.
— Я не знала, — ответила Коннолли, поворачиваясь к другому кандидату. — Я тебе накаркала. Я знала, что ты собрала всю свою храбрость для веревок, поэтому решила выбить тебя из колеи на манекене. Хотя с застежками я не мухлевала. Тут простое невезение.
— Невезение, — прошептала Уэнди. — В этом вся моя жизнь.
— И это еще одна причина, почему я тебе накаркала, — невозмутимо произнесла Коннолли. — На самом деле ты все еще ничего для себя не решила. Это все еще игра для тебя, пусть и тяжелая. Мне не нужен никто, кто идет со мной в огонь ради «развлечения». Или ради формы. Или ради чего там еще, кроме горячего желания потушить огонь и спасти жизни.
Коннолли снова повернулась взглянуть на нее и покачала головой.
— Ты все еще играешь в пожарную, Уэнди. Вот что говорит твой психологический профиль; вот почему ты также не в Службе Безопасности. Ты не уверена, что можешь это сделать, не уверена, что можешь справиться, и тебе хочется в это поиграть немного и посмотреть, понравится ли оно тебе. Мне не нужно в департаменте никого, кто лишь играет. Мне не нужно никого, кто не уверен в себе целиком и полностью. На нас лежит слишком большая ответственность для всяких «может быть».
Уэнди подняла глаза и мгновение смотрела на нее, затем кивнула.
— Да пошли вы на хрен.
Она наставила на шефа пожарных палец, только та попыталась открыть рот.
— Если вы скажете еще хоть одно гребаное слово, я врежу вам пинка по заднице, — прошептала она, поднялась на ноги, а затем залезла на скамейку, чтобы иметь возможность посмотреть высокой пожарной прямо в глаза.
— Позвольте-ка мне рассказать вам про невезение, Шеф-Я-Сам-Господь-Бог-Коннолли, — снова прошептала она, аккуратно снимая тяжелое облачение. — Невезение — это когда знаешь — не беспокоишься или мучаешься вопросом, а знаешь, —что послины собираются тебя убить, а затем почти наверняка съесть. Невезение — это когда все до единого члены твоей семьи, все, с кем ты ходил в школу, все, кого ты когда-то знал, погибли в один день. Невезение — это когда видишь, как твоя жизнь рухнула в одно мгновение.
— Вы приехали сюда из Балтимора еще до того, как на него напали, — тихо продолжала Уэнди. — Вы никогда не видели послина, кроме как по телевизору. Вы никогда не видели их волны, стекающей с холмов и затопляющей каждый уголок вашего города. Вы никогда не слышали треск рэйлганов над головой, и в ушах у вас не звенело от ударов ракет по окружающим домам.
Вы правы, я не хочу быть хреновым пожарником. Я не хочу день-деньской тягать рукава и бегать вверх-вниз по лестницам. Я хочу убивать поганых послинов. Я их ненавижу. Я ненавижу их всем сердцем. Вы считаете, что ненавидите огонь, но в то же время вы его любите; так с большинством пожарных. Ну а я ни капли не люблю послинов. И беру свои слова обратно, я даже не ненавижу послинов. Я их презираю. У меня нет к ним почтения, я не восторгаюсь ими, я просто хочу, чтобы они перестали существовать.
К этому времени она уже сняла огнеупорный верх и стояла в комбинезоне, прямая и с каменным лицом.
— Вы правы, я играю в пожарника. Потому что в сравнении с уничтожением послинов тушение пожаров — дерьмо. Так что идите на хрен. На хрен ваши тесты. И на хрен ваш Департамент. С меня хватит.
— Ты права, — сказала Коннолли. — С тебя хватит. Я оставлю тебя в списках резерва, но не трудись появляться на занятиях. Пока не возьмешь себя в руки.
— О, я вполне держу себя в руках, — сказала Уэнди. — Лучше не бывает.
— Каммингс! — позвала ее шеф.
— Чего? — спросила Уэнди, не потрудившись повернуться.
— Не выкинь какую-нибудь глупость. Мне бы не хотелось соскребать тебя откуда-нибудь.
— О, менявам соскребать не придется, — сказала Уэнди, направляясь прочь. — Но если кто-нибудь попытается компостировать мне мозги, вы можете прихватить бирки на ноги.
15
Они не твердят, что Господь сулит
разбудить их пред тем, как гайки слетят,
Они не бубнят, что Господь простит,
брось они службу, когда хотят
И на давно обжитых путях и там,
где еще не ступал человек,
В труде и бденье — и только так
Дети Марфы проводят век. [36]
«Дети Марфы» Редьярд Киплинг (1907)
Подгород Франклин, Северная Каролина, Соединенные Штаты, Сол III
24 сентября 2009 г., четверг, 10:48 восточного поясного времени
— Слушай, подруга, у тебя что, проблемы с понятием «письменный приказ»? — спросил Мосович.
Охранница позади бронированного стекла опять посмотрела на листок бумаги, затем жестом попросила их подождать.
— Позвольте мне позвать кого-нибудь. Мне первый раз приходится сталкиваться с таким.
— Терпеть не могу эти гребаные дыры, — раздраженно проворчал Мюллер. И Мосович не мог не согласиться. Мансфилд будет ему должен. По-крупному.
Впрочем, «просьба» поехать посмотреть, что там такое с этой ненормальной сучкой, оказалась кстати. После провала последней разведывательной операции командир корпуса приказал отложить отправку дальних патрулей до лучших времен. Пробел заполнили беспилотные летательные аппараты и разведывательные краулеры. Первые были маленькими самолетами, в большинстве своем не крупнее краснохвостого ястреба, которые парили над деревьями, изучая порядки послинов. Проблема с ними состояла в том, что автоматические системы послинов обнаруживали и уничтожали их с поразительной легкостью. Так что им удавалось бросить лишь беглый взгляд на деятельность послинов. У краулеров — похожих на механических муравьев тридцати сантиметров длиной — получалось несколько лучше. Но и им не удавалось проникнуть слишком глубоко; кто бы ни командовал послинами, он стерег главный лагерь пуще зеницы ока.
До Мосовича дошел слух, что Бернард просил разрешения на атомную бомбардировку лагеря зарядами антиматерии «ШеДо». Просьбу, само собой, отклонили — президент и слышать не хотела про ядерное оружие, — но сам факт, что подобный запрос мог быть направлен, действовал благотворно. Он означал, что хоть кто-то относится к этому приземлению всерьез.
Тем не менее, пока не придумали способ прозондировать послинов, Мосович, Мюллер и Сестра Мэри оставались без работы. Поскольку рано или поздно кто-нибудь непременно обратит на них внимание и выдумает какую-нибудь глупость, чтобы их занять, Мосович был только рад, что эта «просьба» прошла через командование корпуса. Это гарантировало официальное предписание из штаба, без которого проникнуть внутрь было практически невозможно. И она отправила их подальше от командования корпуса и множества идиотских прожектов, с которыми носился штаб.
Обратной стороной монеты была необходимость спуститься в подгород. Ему довелось побывать в паре из них за прошедшие пять лет, и они нагоняли жуткое уныние. Зрелище всех этих людей, загнанных в подземелье, казалось почему-то непристойным. Особенно из-за того, что десять лет назад девяносто процентов из них жили в комфортабельных жилых районах. Из памяти еще не стерлись воспоминания о временах, когда ты мог почти представить, что да, шла действительно большая война. Но Соединенные Штаты еще стояли крепко, еще функционировали. И как только вернутся отправленные за пределы планеты силы, все вновь более или менее нормализуется.
Затем ты переезжал в подгород и понимал, что обманывал сам себя.
Подгород Франклин пользовался особенно дурной репутацией, и Мосович не слишком удивлялся тому, что видел. Половина эскалаторов входа для личного состава, которым они воспользовались, не работала, а зал ожидания был обшарпанным и грязным, с кучами мусора и отбросов по углам. Пост охраны, куб с передней стенкой из пуленепробиваемого стекла, отчасти напоминавший будку для продажи театральных билетов, выглядел даже хуже. На каждой полке в будке громоздились пустые контейнеры для еды, половину из которых наполняли окурки.
Впрочем, если смотреть на вещи трезво, то такое состояние не слишком удивляло. Он не только был одним из самых старых, а следовательно, населенным беженцами из первых волн, когда послины по-настоящему взялись за гражданское население, но близость к тыловым службам корпуса лишь усилила деградацию его состояния. По дороге от своих казарм в Ущелье до Франклина стало очевидно, что хотя линейные части Ущелья и не представляли собой ничего выдающегося, группы поддержки были еще хуже. Неудивительно, что свободный доступ в подгород перекрыли, он сам держал бы этих «солдат» подальше, а он былсолдатом. Как доводилось ему слышать, первые месяцы, когда солдат недержали подальше, закончились грабежами и погромами.
Неудивительно, что Служба Безопасности задергалась насчет пропуска их внутрь. Особенно при оружии.
Мосович поправил винтовку, когда охранница вернулась с мужчиной постарше. Вновь прибывший имел излишний вес, но рыхлым на смотрелся; совершенно ясно, что значительную часть его тела занимали мускулы. Он носил знаки различия майора охраны, а значит, был, вероятно, старшим дежурным офицером. Неудивительно, что она ходила так долго.
— Сержант-майор… — произнес офицер, просмотрев распечатку поступившего по электронной почте приказа, — Мосович?
— Так точно, а это старший из моих сержантов, мастер-сержант Мюллер.
— Могу я посмотреть ваши документы? — спросил офицер.
— О’кей, — сказал Джейк, вынимая карточку удостоверения личности и разрешение на оружие.
— Все это далеко выходит за рамки, — продолжал офицер охраны. — У нас есть персонал с многоразовыми пропусками — те, кто постоянно входит и выходит. Но по многим практическим причинам другой военный персонал, кроме них, внутрь не пропускается.
— Если только у них нет приказа, — сказал Мосович. Он полагал, что мог бы и прогнуться, и пошаркать ножкой, и это могло бы помочь. Но черта с два он станет прогибаться перед этим Кистоунским Копом [37].
Офицер тщательно изучил оба удостоверения и вздохнул.
— О’кей, похоже, придется вас пропустить…
— Тогда не откроете ли дверь? — проворчал Мюллер.
Офицер упер руки в бока.
— Сначала пару слов…
— Послушайте, майор… — Мосович подался вперед и вгляделся в нагрудную табличку, — …Пинат? Мы не тыловые гомики. Мы не из тех варваров, что приходили к вам до того. Я, может, и выгляжу не старше двадцати двух, но мне пятьдесят семь; я служил в Армии, еще когда вы только значились в планах вашего отца. Мы здесь на задании, а не чтобы потрахаться. И нас только двое; если ваше ведомство не сможет справиться с двумя солдатами, тогда вам следует выбросить его на помойку и раздобыть настоящую охрану. И, как вы заметили, у нас надлежащие удостоверения. Так что открывайте дверь.
— Что ж, эту часть мы охватили, — сухо произнес майор. — Вот остальное. У людей внизу нет оружия. Они не любят оружия; они его боятся. За исключением тех, кто хочет его и с удовольствием им завладеет, если вы дадите им хоть полшанса. Носите его на плече, но не на изготовку. И не забывайте постоянно следить за ним. Если потеряете хоть одно, я гарантирую, что командир корпуса превратит вашу жизнь в кромешный ад.
— Ему придется нелегко, — ответил Джейк. — Мы из Флота. Но вашу мысль я понял.
— О’кей, — вздохнул майор и щелкнул кнопкой открывания замка. — Добро пожаловать в подгород Франклин.
* * *
Когда они миновали очередную открытую площадь общего пользования, Мюллер покачал головой:— Странные взгляды.
«Эльф» повернул из общественного места налево и на другой эскалатор.
— Да-а, — отозвался Мосович. — Овечьи.
Мюллер понимал, что тот имеет в виду. Люди подгорода глядели на них так, как овцы смотрят на пастушьих собак. Они знали, что собаки их не укусят. Наверное. В этот раз. Но им определенно не нравилось видеть форму или оружие. Для овец все овчарки — волки.
— Вероятно, тревожатся насчет нападения, — добавил Мосович.
— Я бы тревожился, — согласился Мюллер. Езды от подгорода до линии фронта было совсем ничего; того идиота, что расположил его так близко, следовало расстрелять.
— Нет выхода, — сказал Мосович. — Глупо.
— Их много, — возразил Мюллер. — Все обозначены. И арсенал на входе.
Мосович лишь хмыкнул. Если послины когда-либо пройдут по Ущелью, люди в подгороде окажутся скотом, запертым в стойлах. И при арсенале в верхней части, если их не предупредят оченьзаблаговременно, то послины сразу отрежут их от оружия.
Принятое решение сделать подгорода зонами без оружия, на взгляд и Мосовича, и множества других людей, было просто неверным. Если бы каждый житель подгорода имел оружие, это, наверное,повлекло бы увеличение числа убийств. Но несколько убийств не шли ни в какое сравнение со стопроцентными потерями в случае нападения, даже при случайной высадке. К тому же в случае поголовного вооружения грамотная оборона могла бы воспрепятствоватьпослинам войти.
Тем не менее сочетание податливости политиков с неуступчивостью галактидов оставило подгорода безоружными.
— Глупо, — потряс головой Мюллер.
Мосович кивнул и свернул в ярко освещенный коридор. Стены украшали фрески, что было необычно, на каждой двери висели таблички с именем разных докторов. «Эльф» остановился перед дверью с надписью «Д-р Кристина Ричардс, психиатр».
Мосович коснулся входной панели, за дверью прозвенел звонок.
— Да? — послышался голос из панели.
— Доктор Ричардс? Это сержант-майор Мосович. Я прибыл поговорить с вами насчет капитана Элгарс.
Предполагалось, что почтенный доктор получил электронное послание, но кто его знает, как все на самом деле.
— Это не может подождать? — спросил ящичек. — Я как раз сейчас готовлю доклад, но он не окончен.
— Ну, вы можете писать все, что посчитаете нужным, док, — ответил Мосович динамику. Разговоры с запертыми дверями начинали его уже немного заводить. — Но я подозреваю, что Армия отнесется более внимательно ко мне, чем к вам. И прямо от вас я собираюсь пойти повстречаться с Элгарс. Так что у вас только один шанс убедить меня, что Элгарс сумасшедшая.
Дверь открылась, и доктор Ричардс вздохнула.
— Она не сумасшедшая. Она одержимая.
* * *
Доктор Ричарде разложила на своем столе все медицинские карты Энни Элгарс, пытаясь разъяснить, почему онане сумасшедшая.— Я хочу, чтобы вы взглянули на это, — сказала она, кладя длинную полосу бумаги с нарисованными ломаными линиями.
— О’кей, я знаю, какая реплика положена мне тут по роли, — сказал Мосович. — Мне полагается сказать: «Это что, карта мозгов, доктор?». Но парней из Сил Специального Назначения постоянно подвергают психическим обследованиям, и я уже видел ЭЭГ [38]раньше.
— Прекрасно, — сказала Ричарде и достала справочник. — Вы правы, это ЭЭГ, и ЭЭГ Элгарс, если быть точным.
Она открыла книгу по закладке и указала на линии на бумаге.
— Вот нормальная ЭЭГ бодрствующего человека, или не в состоянии альфа-ритма. Посмотрите на нее.
Мосович посмотрел, затем посмотрел на ЭЭГ Элгарс.
— Что такое все эти лишние зубцы? — спросил он, указывая на линии Элгарс.
— Вот вы мне и расскажите, — буркнула Ричарде. — И еще, посмотрите сюда.
Она пошуршала бумагами, пока не нашла помеченную.
— Когда вы проделываете что-то тысячи раз, то о вас начинают говорить «Он может проделать это даже во сне». На самом деле ваш мозг переключается в состояние альфа-ритма, который действительно напоминаетсостояние сна. Это одна из основ «дзена», то самое «состояние пустоты». Послушайте, когда вы стреляете, разве вы фактически думаетео том, что делаете?
— Я знаю, о чем вы говорите, — вставил Мюллер. — Вы говорите о том, когда ты словно находишься в тире. Да, тебе нужно отключить мозг и действовать на автопилоте, дать твоей подготовке думать вместо тебя. Когда ты действительно в это въехал, мы называем это «быть в Зоне».
— Именно, — сказала Ричарде и указала на другой ряд зубцов. — Вот альфа-ритм. В случае с Элгарс, у нее осталось мало специфических воспоминаний, но руками она может выполнить замечательную серию реальных действий. Когда человек травмирован настолько тяжело, вы ожидаете, что он заново начинает учиться и ходить, и есть, и пользоваться туалетом. Когда Элгарс впервые привезли на коляске в палату для выздоравливающих, сознание ее было ясным, и она могла выполнять почти все повседневные функции. Более того, с тех пор мы выяснили, что она обладает широким набором базовых навыков, включая вождение машины и владение различными видами ручного оружия, от ножей до очень больших винтовок.