Страница:
– С чего вдруг? – спросила Джеки, все ещё прижимая к себе лук.
– Тогда бы я чмокнул себя в задницу на прощанье! Всё! Больше в башке никаких мыслей.
– У меня тоже никаких, – угрюмо сказал я.
Батанг Сен пробормотал себе под нос, как мне показалось, очередную непристойность.
– Вы что же? Решили сдаваться? – вскричала Джеки. – Должен же быть какой-то выход, надо что-то попробовать придумать!
За нашими спинами раздались громкие рулады сладкого храпа. Мы разом обернулись. У перил всё так же в позе лотоса, мирно, как дитя, почивал Шимп, его усы подрагивали от храпа. Джеки с воплем кинулась к нему и начала трясти за плечи, мы с Те Киоре аккуратно, по-военному подхватили соню под мышки и поставили на ноги. Но храп не прекратился. Ни пушечная пальба, ни битва на палубе не пробудили Шимпа. С неожиданной силой Батанг Сен поднял бочонок, стоявший у штурвала, и плеснул водой в широкую физиономию Шимпа. Глаза у того сразу распахнулись, и он воззрился на нас со зверским видом, словно индийская маска: зрачки скошены, зубы оскалены, выражение лица свирепое. Он напряг руки, и мы с Те Киоре полетели на палубу.
– Dood ok ondergang! — прорычал он. – Да как вы смеете, вшивые вонючки!
– Молчи! – крикнула Джеки. – Посмотри кругом! Оглянись!
Светлые глаза Шимпа округлились, он разом оценил и приближающиеся паруса, и разбитые борта корабля, и залитую кровью палубу.
– Так! – пробормотал он. – Ну и что вы от меня хотите?
– Не можешь ли ты заговорить попутный для них ветер? Или что-нибудь в этом роде? – спросил я.
Он сердито зыркнул на меня.
– И как ты предлагаешь мне это сделать?
– Не знаю! Ле Стриж такое устраивал. Но он, видно, настоящий волшебник!
– Он настоящий… не скажу кто! – сплюнул Шимп. – Раз он тебе так нравится, иди зови его! У меня свои способы! – И, круто повернувшись, он спокойно спустился в салон, а мы так и остались с разинутыми ртами.
Снизу сразу послышался грохот опрокидываемых стульев и хриплая ругань, перешедшая в конце концов в удовлетворенное рычание. Я с беспокойством подошёл к люку и заглянул вниз. И тут же застучали ступени, раздался быстрый топот, и, словно взбесившийся бегемот, из люка вынырнул Шимп, он отбросил меня в сторону, и я снова упал. А Шимп бегом ринулся на корму, возбужденно крича и размахивая чем-то над головой. Казалось, он решил самолично разгромить наших преследователей, вооруженный только… чем? Я едва успел разглядеть у него в руке что-то неопределенное – коричневое и сморщенное, а он размахнулся и бросил эту штуку за борт. Я испугался, что он и сам прыгнет за нею следом, но он только уцепился за гакаборт [95] и нагнулся далеко вперед с видом крайнего нетерпения. Мы, естественно, поспешили присоединиться к нему, но дружно присели, так как мушкетные пули свистели вокруг, впиваясь в деревянную обшивку. А пираты орали дурными голосами и вызывающе мяукали. Только Шимп стоял неподвижно, и ветер играл его лохмами; вдруг он протянул вперед длинную руку и лениво показал нам на что-то.
В зеленой крутящейся воде у нас в кильватере что-то плавало под самыми увенчанными пеной гребнями волн. Что-то длинное, чрезвычайно длинное, покрытое бороздами и зубцами, блеснувшими, когда существо на секунду показалось на поверхности. Существо передвигалось ленивыми гребками, и ясно было, что оно обладает огромной силой. Вероятно, с первой преследующей нас шхуны его было ещё лучше видно, чем с нашей. Издевательские крики переросли в крики ужаса, и высокие мачты накренились, когда рулевой сделал отчаянную попытку отвернуть в сторону. Правильное решение, но выполнить его пиратам не удалось.
Мы ясно видели, как нос шхуны прошелся по плавающему в воде чудовищу, как согнулись мачты, как дрожь пробежала по парусам, слышно было, как затрещала обшивка судна. Впереди образовался какой-то водоворот из воды высунулся громадный чешуйчатый хвост и уже отнюдь не лениво хлестнул по незащищенному борту шхуны. Послышался такой оглушительный треск, что сомневаться в результатах не приходилось. Вода неудержимо хлынула в трюмы шхуны. Prahu несколько минут покачивалась на волнах, теперь уже действительно терпя бедствие, но с поднятыми парусами она не могла долго оставаться в наклонном положении. Тяжелая оснастка уходила в воду и тянула за собой весь корабль. Команда с криками и воплями барахталась в бурлящем море, почти у самой пасти опрокинувшего их корабль чудища. А оно ныряло среди своих жертв, челюсти раскрывались и закрывались, обнажая острые, как копья, зубы. Казалось, оно кувыркается среди гибнущих пиратов, взбивая над водой розовую пену. И только тут мы ясно увидели, что это такое.
– Bttjang Senang! — воскликнул Батанг Сен. – Bujang Senang Raja![96]
Его морщинистое лицо позеленело, он упал на колени и стал бить лбом о палубу.
На второй пиратской шхуне, отставшей от первой, лишь несколько секунд не могли видеть, что произошло. Быть может, они решили, что мы подбили шхуну, так как резко повернули руль, сумели обойти гибнущее судно, надеясь, видимо, пустить в ход свои пушки. Но тут, рассмотрев, что творится в волнах, и явно придя в ужас, повернули судно по ветру – самое простое, что можно предпринять на паруснике, желая прибавить скорость. Однако они неслись так быстро, что не сумели сманеврировать и по инерции вылетели на самое страшное место, где столкнулись с гибнущей шхуной. Шум, должно быть, насторожил чудовище, уже переваривающее добычу, оно с жуткой быстротой метнулось вперед, и челюсти раскрылись, как капкан. Столкновение погубило вторую prahu – фок-мачта треснула, будто её снесло выстрелом, и упала поперек палубы, смахнув кричащих пиратов в залитое кровью море. Где-то на корме трещали мушкеты, но напрасно несчастные старались – свинцовые пули для этой мощной, как броня, чешуи были всё равно что комариные укусы. Гигантские челюсти разевались и захлопывались, слышался отвратительный хруст, чудовище чуть повело головой и откусило громадный кусок борта. Я видел, как хлынула в пробоину вода. Вторая шхуна стала тонуть.
– Глазам своим не верю! – были единственные разумные слова, которые я смог произнести. С каким-нибудь морским змеем и то легче было бы смириться, чем с этим чудищем, щелкающим челюстями.
– А ты поверь глазам-то! – подрагивающим голосом посоветовал Те Киоре. – В этих водах встречаются такие соленыши, я сам их пару раз видел. Но такого гиганта… никогда!
– Crocodylus porosus, – хрипло проговорила Джеки. – Крокодил, обитающий в соленых водах. Они водятся в океане повсюду – от Северной Австралии до Саравака. В прошлом году один такой откусил часть рыбачьей лодки у побережья Квинсленда, в нём было восемнадцать футов, я читала об этом случае. Самый крупный такой крокодил достигал сорока футов. Наверное, они ещё увеличились в размерах, ведь им приходится сталкиваться с людьми и пушками.
– Понятно, – сказал я. – Понятно.
Наш корабль уже поспешно уходил, когда на театре военных действий осторожно показалась третья prahu, a за ней следовала четвертая. Трудно было понять, огорчены ли находящиеся на них пираты трагедией, происшедшей с их товарищами, или радуются предлогу не связываться с добычей, которая может навлечь на них такие ужасные последствия.
– Но как вам удалось так быстро вызвать это чудовище? – пристала к Шимпу Джеки. – А! Я догадалась! Вы всё это время притворялись спящим, а на самом деле творили заклинания.
Шимп загадочно улыбнулся.
– Zoals je segt, mevrouw. [97] Ваша правда.
Вторая шхуна погружалась всё глубже и глубже, хотя кто-то догадался обрубить паруса, тянувшие её ко дну. Со шхуны пытались спустить спасательную шлюпку, но так же, как и на шхуне-приманке, на этой было слишком много народу, и все они дрались за право спастись; в ход пошли ножи, кулаки и даже зубы, но в результате, когда шлюпка двинулась, она оказалась настолько переполненной, что её опрокинула первая же волна. Я с содроганием смотрел, как пираты один за другим с воплями исчезали в запятнанной воде – пятен на ней становилось все больше; да и жадных челюстей прибавилось или должно будет прибавиться. Нас, как всякий большой корабль, сопровождала стая акул, и в компанию к ним спешили со всех сторон новые острые, как кинжалы, плавники. Я был очень рад, что мы уходим отсюда на всех парусах.
Вдруг донесся глухой удар, затем второй, поднялись столбики воды, мы инстинктивно присели. Но ядро упало далеко от нас – это оставшаяся в стороне prahu пыталась расстрелять из пушки гигантского крокодила.
– Они его прикончат, – печально сказала Джеки.
– Думаете? – с сомнением покачал головой Те Киоре. – А я ставлю на соленыша! Этого чертяку убить трудно. Десять против одного, что он ещё долго будет плавать, прежде чем из него сумочки понаделают.
– Пари не принимаю, – отозвался я. – Все зависит от того, как скоро вода доберется до опилок.
– Что? – ахнула Джеки.
– До опилок! – повторил я. – Думаю, что у него внутри именно опилки. Может, конечно, солома, или здесь, на юге, канок. [98] Но чаще используют опилки.
– О чем ты говоришь? – затрясла головой Джеки. – Где используют? В чем?
– При набивке чучел, разумеется. Я имею в виду чучело крокодила, висевшее в салоне. Ведь Шимп именно его бросил в море, только до меня не сразу это дошло. Потому-то я и сказал раньше, что не верю своим глазам.
– Господи! – тихо простонала Джеки. – Но тот был маленький, не больше двух футов. Крокодилёнок! Не хочешь же ты сказать, что он…
– Может, всё же он вызвал сюда гиганта соленыша, как мисс сказала, – предположил Те Киоре.
– А маленького крокодила использовал как приманку? Вряд ли!
Те Киоре поглядел на все ещё бьющего поклоны Батанг Сена.
– Видно, он догадался, как Шимп это проделал. Уж не помолиться ли и мне с ним на пару?
Я взглянул на Шимпа – он все ещё стоял у поручней и напевал себе под нос какую-то унылую песенку.
– Здорово у тебя получилось, Шимп! Спасибо большое! Но как ты это сделал?
Шимп фыркнул. Морщины у него на лице углубились, он казался расстроенным, и голос его звучал сердито.
– Спроси Ле Стрижа, когда его встретишь, – тихо посоветовал он мне. – Но будь я на твоём месте, что, к счастью, невозможно, jongetje, я бы отложил встречу с ним на возможно более долгое время. Ну что? Теперь все в порядке?
И, не дожидаясь ответа, он ссутулившись пошёл, шаркая ногами, к трапу, ведущему в салон. Никто за ним не последовал. Но позже вечером, когда мы закончили помогать команде отмывать, скрести и латать корабль и спустились в салон, мы обнаружили, что посредине стола, опять же в позе лотоса, скрестив ноги в башмаках и вывернув розовые ладони, мирно спит Шимп.
ГЛАВА 7
– Тогда бы я чмокнул себя в задницу на прощанье! Всё! Больше в башке никаких мыслей.
– У меня тоже никаких, – угрюмо сказал я.
Батанг Сен пробормотал себе под нос, как мне показалось, очередную непристойность.
– Вы что же? Решили сдаваться? – вскричала Джеки. – Должен же быть какой-то выход, надо что-то попробовать придумать!
За нашими спинами раздались громкие рулады сладкого храпа. Мы разом обернулись. У перил всё так же в позе лотоса, мирно, как дитя, почивал Шимп, его усы подрагивали от храпа. Джеки с воплем кинулась к нему и начала трясти за плечи, мы с Те Киоре аккуратно, по-военному подхватили соню под мышки и поставили на ноги. Но храп не прекратился. Ни пушечная пальба, ни битва на палубе не пробудили Шимпа. С неожиданной силой Батанг Сен поднял бочонок, стоявший у штурвала, и плеснул водой в широкую физиономию Шимпа. Глаза у того сразу распахнулись, и он воззрился на нас со зверским видом, словно индийская маска: зрачки скошены, зубы оскалены, выражение лица свирепое. Он напряг руки, и мы с Те Киоре полетели на палубу.
– Dood ok ondergang! — прорычал он. – Да как вы смеете, вшивые вонючки!
– Молчи! – крикнула Джеки. – Посмотри кругом! Оглянись!
Светлые глаза Шимпа округлились, он разом оценил и приближающиеся паруса, и разбитые борта корабля, и залитую кровью палубу.
– Так! – пробормотал он. – Ну и что вы от меня хотите?
– Не можешь ли ты заговорить попутный для них ветер? Или что-нибудь в этом роде? – спросил я.
Он сердито зыркнул на меня.
– И как ты предлагаешь мне это сделать?
– Не знаю! Ле Стриж такое устраивал. Но он, видно, настоящий волшебник!
– Он настоящий… не скажу кто! – сплюнул Шимп. – Раз он тебе так нравится, иди зови его! У меня свои способы! – И, круто повернувшись, он спокойно спустился в салон, а мы так и остались с разинутыми ртами.
Снизу сразу послышался грохот опрокидываемых стульев и хриплая ругань, перешедшая в конце концов в удовлетворенное рычание. Я с беспокойством подошёл к люку и заглянул вниз. И тут же застучали ступени, раздался быстрый топот, и, словно взбесившийся бегемот, из люка вынырнул Шимп, он отбросил меня в сторону, и я снова упал. А Шимп бегом ринулся на корму, возбужденно крича и размахивая чем-то над головой. Казалось, он решил самолично разгромить наших преследователей, вооруженный только… чем? Я едва успел разглядеть у него в руке что-то неопределенное – коричневое и сморщенное, а он размахнулся и бросил эту штуку за борт. Я испугался, что он и сам прыгнет за нею следом, но он только уцепился за гакаборт [95] и нагнулся далеко вперед с видом крайнего нетерпения. Мы, естественно, поспешили присоединиться к нему, но дружно присели, так как мушкетные пули свистели вокруг, впиваясь в деревянную обшивку. А пираты орали дурными голосами и вызывающе мяукали. Только Шимп стоял неподвижно, и ветер играл его лохмами; вдруг он протянул вперед длинную руку и лениво показал нам на что-то.
В зеленой крутящейся воде у нас в кильватере что-то плавало под самыми увенчанными пеной гребнями волн. Что-то длинное, чрезвычайно длинное, покрытое бороздами и зубцами, блеснувшими, когда существо на секунду показалось на поверхности. Существо передвигалось ленивыми гребками, и ясно было, что оно обладает огромной силой. Вероятно, с первой преследующей нас шхуны его было ещё лучше видно, чем с нашей. Издевательские крики переросли в крики ужаса, и высокие мачты накренились, когда рулевой сделал отчаянную попытку отвернуть в сторону. Правильное решение, но выполнить его пиратам не удалось.
Мы ясно видели, как нос шхуны прошелся по плавающему в воде чудовищу, как согнулись мачты, как дрожь пробежала по парусам, слышно было, как затрещала обшивка судна. Впереди образовался какой-то водоворот из воды высунулся громадный чешуйчатый хвост и уже отнюдь не лениво хлестнул по незащищенному борту шхуны. Послышался такой оглушительный треск, что сомневаться в результатах не приходилось. Вода неудержимо хлынула в трюмы шхуны. Prahu несколько минут покачивалась на волнах, теперь уже действительно терпя бедствие, но с поднятыми парусами она не могла долго оставаться в наклонном положении. Тяжелая оснастка уходила в воду и тянула за собой весь корабль. Команда с криками и воплями барахталась в бурлящем море, почти у самой пасти опрокинувшего их корабль чудища. А оно ныряло среди своих жертв, челюсти раскрывались и закрывались, обнажая острые, как копья, зубы. Казалось, оно кувыркается среди гибнущих пиратов, взбивая над водой розовую пену. И только тут мы ясно увидели, что это такое.
– Bttjang Senang! — воскликнул Батанг Сен. – Bujang Senang Raja![96]
Его морщинистое лицо позеленело, он упал на колени и стал бить лбом о палубу.
На второй пиратской шхуне, отставшей от первой, лишь несколько секунд не могли видеть, что произошло. Быть может, они решили, что мы подбили шхуну, так как резко повернули руль, сумели обойти гибнущее судно, надеясь, видимо, пустить в ход свои пушки. Но тут, рассмотрев, что творится в волнах, и явно придя в ужас, повернули судно по ветру – самое простое, что можно предпринять на паруснике, желая прибавить скорость. Однако они неслись так быстро, что не сумели сманеврировать и по инерции вылетели на самое страшное место, где столкнулись с гибнущей шхуной. Шум, должно быть, насторожил чудовище, уже переваривающее добычу, оно с жуткой быстротой метнулось вперед, и челюсти раскрылись, как капкан. Столкновение погубило вторую prahu – фок-мачта треснула, будто её снесло выстрелом, и упала поперек палубы, смахнув кричащих пиратов в залитое кровью море. Где-то на корме трещали мушкеты, но напрасно несчастные старались – свинцовые пули для этой мощной, как броня, чешуи были всё равно что комариные укусы. Гигантские челюсти разевались и захлопывались, слышался отвратительный хруст, чудовище чуть повело головой и откусило громадный кусок борта. Я видел, как хлынула в пробоину вода. Вторая шхуна стала тонуть.
– Глазам своим не верю! – были единственные разумные слова, которые я смог произнести. С каким-нибудь морским змеем и то легче было бы смириться, чем с этим чудищем, щелкающим челюстями.
– А ты поверь глазам-то! – подрагивающим голосом посоветовал Те Киоре. – В этих водах встречаются такие соленыши, я сам их пару раз видел. Но такого гиганта… никогда!
– Crocodylus porosus, – хрипло проговорила Джеки. – Крокодил, обитающий в соленых водах. Они водятся в океане повсюду – от Северной Австралии до Саравака. В прошлом году один такой откусил часть рыбачьей лодки у побережья Квинсленда, в нём было восемнадцать футов, я читала об этом случае. Самый крупный такой крокодил достигал сорока футов. Наверное, они ещё увеличились в размерах, ведь им приходится сталкиваться с людьми и пушками.
– Понятно, – сказал я. – Понятно.
Наш корабль уже поспешно уходил, когда на театре военных действий осторожно показалась третья prahu, a за ней следовала четвертая. Трудно было понять, огорчены ли находящиеся на них пираты трагедией, происшедшей с их товарищами, или радуются предлогу не связываться с добычей, которая может навлечь на них такие ужасные последствия.
– Но как вам удалось так быстро вызвать это чудовище? – пристала к Шимпу Джеки. – А! Я догадалась! Вы всё это время притворялись спящим, а на самом деле творили заклинания.
Шимп загадочно улыбнулся.
– Zoals je segt, mevrouw. [97] Ваша правда.
Вторая шхуна погружалась всё глубже и глубже, хотя кто-то догадался обрубить паруса, тянувшие её ко дну. Со шхуны пытались спустить спасательную шлюпку, но так же, как и на шхуне-приманке, на этой было слишком много народу, и все они дрались за право спастись; в ход пошли ножи, кулаки и даже зубы, но в результате, когда шлюпка двинулась, она оказалась настолько переполненной, что её опрокинула первая же волна. Я с содроганием смотрел, как пираты один за другим с воплями исчезали в запятнанной воде – пятен на ней становилось все больше; да и жадных челюстей прибавилось или должно будет прибавиться. Нас, как всякий большой корабль, сопровождала стая акул, и в компанию к ним спешили со всех сторон новые острые, как кинжалы, плавники. Я был очень рад, что мы уходим отсюда на всех парусах.
Вдруг донесся глухой удар, затем второй, поднялись столбики воды, мы инстинктивно присели. Но ядро упало далеко от нас – это оставшаяся в стороне prahu пыталась расстрелять из пушки гигантского крокодила.
– Они его прикончат, – печально сказала Джеки.
– Думаете? – с сомнением покачал головой Те Киоре. – А я ставлю на соленыша! Этого чертяку убить трудно. Десять против одного, что он ещё долго будет плавать, прежде чем из него сумочки понаделают.
– Пари не принимаю, – отозвался я. – Все зависит от того, как скоро вода доберется до опилок.
– Что? – ахнула Джеки.
– До опилок! – повторил я. – Думаю, что у него внутри именно опилки. Может, конечно, солома, или здесь, на юге, канок. [98] Но чаще используют опилки.
– О чем ты говоришь? – затрясла головой Джеки. – Где используют? В чем?
– При набивке чучел, разумеется. Я имею в виду чучело крокодила, висевшее в салоне. Ведь Шимп именно его бросил в море, только до меня не сразу это дошло. Потому-то я и сказал раньше, что не верю своим глазам.
– Господи! – тихо простонала Джеки. – Но тот был маленький, не больше двух футов. Крокодилёнок! Не хочешь же ты сказать, что он…
– Может, всё же он вызвал сюда гиганта соленыша, как мисс сказала, – предположил Те Киоре.
– А маленького крокодила использовал как приманку? Вряд ли!
Те Киоре поглядел на все ещё бьющего поклоны Батанг Сена.
– Видно, он догадался, как Шимп это проделал. Уж не помолиться ли и мне с ним на пару?
Я взглянул на Шимпа – он все ещё стоял у поручней и напевал себе под нос какую-то унылую песенку.
– Здорово у тебя получилось, Шимп! Спасибо большое! Но как ты это сделал?
Шимп фыркнул. Морщины у него на лице углубились, он казался расстроенным, и голос его звучал сердито.
– Спроси Ле Стрижа, когда его встретишь, – тихо посоветовал он мне. – Но будь я на твоём месте, что, к счастью, невозможно, jongetje, я бы отложил встречу с ним на возможно более долгое время. Ну что? Теперь все в порядке?
И, не дожидаясь ответа, он ссутулившись пошёл, шаркая ногами, к трапу, ведущему в салон. Никто за ним не последовал. Но позже вечером, когда мы закончили помогать команде отмывать, скрести и латать корабль и спустились в салон, мы обнаружили, что посредине стола, опять же в позе лотоса, скрестив ноги в башмаках и вывернув розовые ладони, мирно спит Шимп.
ГЛАВА 7
В этом пропитанном влагой тумане все происходило неожиданно. Казалось, нас всюду подстерегают опасности: покосившееся дерево угрожающе клонилось над нашими головами, свисавшие с веток плети и извивавшиеся, словно змеи, корни преграждали путь.
Так всё и было. Мы спотыкались о молодую поросль, она то и дело норовила поставить подножку. А теперь, когда мы ползли, ей явно хотелось опутать нас с головы до ног. Пользоваться парангами [99] приходилось с большой осторожностью: все ползли на четвереньках, плечом к плечу, полускрытые влажной зеленью, и, взмахнув тяжелым ножом можно было разрубить не только преграждавшую путь лиану. Так что продвигаться вперед было дьявольски трудно, мы быстро покрылись потом, а мелкая морось проникала сквозь всё, что было на нас надето, и, испаряясь, уносила с собой тепло. Удивительно, но замерзнуть можно даже в подобном горячему пару тумане. Снадобье, которое нам дал знахарь, чтобы мы намазались, таяло и растекалось по телу, тонкие липкие струйки попадали во все трещинки и царапины на коже, ощущение было отвратительное. После свежего морского воздуха дышать в этом тяжёлом, вязком тумане было почти невозможно. Но ничего не поделаешь. Мы приближались к цели, так, во всяком случае, утверждал Те Киоре, и следовало соблюдать осторожность.
– Во всем надо искать хорошую сторону, – прошептал маори, быстро подползая к Джеки, чтобы помочь ей миновать колючий корень.
Убедившись, что мы с ней заняли разные каюты, он стал оказывать ей неуклюжие знаки внимания. Я старался сдерживаться, – в конце концов, чего мне раздражаться? Он обнял её огромной рукой, якобы стараясь освободить от вцепившейся в неё ветки.
– Хорошо, что хоть холодно, москиты не вылетают.
– Да, – сердито буркнула Джеки, не менее сердито сбрасывая с себя его руку. – У них, по крайней мере, есть мозги. А как насчет пиявок?
Но на Те Киоре её раздражение, по-видимому, ничуть не подействовало.
– Да нет, в этих краях они ютятся футов на тысячу выше и вас не тронут. Но будьте уверены, мазь, которую нам дали, и с ними справится. И со всей прочей мелкой гадостью, которая гнездится в земле и впивается в кожу.
– И кровососущие личинки? – переспросила Джеки, коснувшись меня плечом, и я почувствовал, что оно у неё мелко дрожит. – На них она тоже действует? Из чего же это зелье состоит?
– И не спрашивайте. Успокойтесь пока хоть насчет пиявок… Хей!
Пиявки и личинки сразу были забыты. Испуганные его тихим возгласом, мы вскочили на ноги, всматриваясь в то, что было впереди. Какое-то время, пока глаза не привыкли к мутной белизне, нам казалось, что Те Киоре просто что-то померещилось. Потом постепенно мы разглядели в глубине этой белизны какие-то серые пятна. Но то, что открылось нашим глазам, было чересчур большим. Мы ожидали увидеть здание, пусть даже очень внушительное, ведь, в конце концов, мы с Джеки взбирались на самый его верх. Но когда ожидаешь увидеть дом, а видишь высокий холм, невольно начинаешь рассматривать все вокруг него и над ним. Сквозь медленно плывущий туман перед нами на мгновение мелькнула башня – коническая, украшенная резьбой, потом угол каменных блоков, разрушающаяся ступа, оплетенная лианами, остатки фриза, статуя без рук. Казалось, всё это постепенно выдвигается из облаков тумана: сначала возникало одно, потом другое на расстоянии нескольких сот ярдов от первого, словно какой-то озорной призрак, желая нас запутать, подсовывает нам случайно выхваченные детали. Но стоило понять, что всё это – части одного ансамбля, и можно было оценить и симметричность его контуров, и его размеры. Это действительно был тот самый холм.
Так из тумана на нас неожиданно надвинулся Борободур. Его нижняя терраса была скрыта от нас, она парила в тумане, словно какой-то фантастический остров, – огромная масса потемневших от времени камней. Башня и шпиль вырастали из нее, как деревья, – симметрично расположенный каменный лес уводил взгляд ввысь, к тонкой, словно игла, верхушке центрального шпиля, теряющегося в облаках. Массивность здания угнетала, мы это почувствовали сразу. Казалось, в любую минуту его внушающая страх тень может соскользнуть, обрушиться на нас всей своей тяжестью и в мгновение ока стереть с лица земли. И всё же эта каменная громада не таила в себе угрозы. Храм был построен не для того, чтобы внушать ужас. Он не дразнил вызывающим блеском Всемирного торгового центра, не подавлял угрюмостью глухих стен Кремля. Его отличала лишь обособленность, погруженность в себя, величественная неподвижность и божественный покой, свойственный каменным Буддам, взирающим сверху вниз на волнующуюся белизну тумана. Я почувствовал, что именно мы с нашими страхами, заботами и ничтожными проблемами можем, как торопливая волна, нарушить этот величавый покой и одной только своей энергией поколебать равнодушие Нирваны. Борободур был задуман, чтобы внушать благоговение, скорее благоговейный страх. Даже если бы нам не грозила здесь опасность, мы всё равно приглушили бы голоса и стали настороженно ко всему приглядываться. От храма веяло могущественной силой.
Я взглянул на Джеки и шепнул ей на ухо:
– Это то место, правда? Сюда они нас заволокли?
– Да, да! Я и тогда чувствовала, что это должен быть Борободур… а теперь ясно вижу. Тут такое ощущение…
– Всё так, – словно лягушка проквакал Те Киоре. – Посмотрите, что вам здесь знакомо? Узнаёте какое-нибудь место, чтобы мы поняли, где именно вы были?
Я посмотрел вперед, назад, желая заметить хоть какие-то признаки движения. Но если сейчас здесь и было нечто живое, то оно очень умело затаилось.
– Может, и есть следы, но при таком дожде трудно сказать с уверенностью. Мы ведь могли подойти и с другой стороны, правда?
– Нет. Вы же сказали, что видели перед собой сплошные джунгли. А с другой стороны – холмы. Так ведь? Значит, это где-то здесь.
– Верно. Мы бегом спускались по какой-то узкой лестнице, убегали от слона… Потом шла широкая терраса, шире, чем верхняя, потом мы бежали по большой лестнице, действительно широкой.
– Угу. А над ней арка с какой-то рожей наверху?
– Я не заметил. Но в таком тумане…
– Ну да, похоже, здесь должны быть главные ворота. Лучше нам не бродить вслепую, раз вы говорите, что они такие сильные.
– Но тогда был полдень, – неуверенно проговорила Джеки. – И было сухо.
– Сейчас тоже скоро полдень, – сказал Те Киоре. – И пока мы шли сюда, дождь вроде стал поменьше. Минут через пятнадцать, наверное, совсем прекратится. Затаимся тут ненадолго и понаблюдаем.
Прижавшись друг к другу, мы разглядывали величественное сооружение, стараясь представить себе, в какой его части мы тогда оказались. Но каждый всплеск тумана открывал нам в лабиринте ещё одну террасу, ещё один пролет лестницы, всё это было симметрично, все похоже одно на другое, только кое-где пятно зелени говорило о зарослях, покрывших разрушенную террасу, а сквозь растрескавшуюся резьбу иногда выглядывал куст или высовывалась ветка плюща. Все стены были покрыты серыми пятнами лишайника, слабо светившимися в моросящем дожде. Однако то тут, то там среди резных украшений я замечал более яркие пятна – желтые, малиновые или сильно выцветшие фиолетовые. Значит, когда-то стены были покрашены. Эта мысль заставила меня вспомнить о красках на контейнере. Хорошо ли они держатся? Не потеряли ли силу магические знаки, которые оставил на контейнере Шимп?
– Интересно… – смущенно проговорила Джеки. – Я даже не могу соотнести всё это с какой-нибудь книгой или картиной. Борободур восстановили много лет назад. А это?
– А это – его дух, помнишь? Это не знающая времени сущность, его тень. Ну, как Сурабая [100], мы ещё в неё заглянули. Она ведь не принадлежит современности…
Деревянные пристани, пыльные немощеные улицы, глухие стены из высохших глиняных кирпичей и ни одного белого лица, кроме наших, только высокомерные голландцы, как тот, с важным видом восседавший с женой в европейском экипаже, взмахами рук они прокладывали себе путь сквозь шумную толпу на рынке и воротили носы от оживленных женщин в ярких саронгах, с ничем не прикрытой грудью. В зданиях – от каменных башен до деревянных хижин – не было ничего европейского. А при этом у нанятой нами большой повозки, запряженной быками, оказались стальные оси, грубо выточенные, но вполне пригодные подшипники, а упряжь, хоть и украшенная плетением, напоминавшим куклы Вайанга [101], явно было заимствована у европейцев. Здесь смешались прежняя и более поздняя Ява, и если бы я знал, за какой угол завернуть, я, наверное, увидел бы очертания Явы будущей.
– Да, странно, – кивнула Джеки. – Я думала… Борободур мог бы быть ещё живым, посещаемым. Но, выходит, от него отказались, как только закончилось строительство. Значит, то, что он так зарос, это и есть его истинная суть. Даже не то что заросло, а ещё хуже… Похоже… – Она не договорила.
– Да?
Джеки взглянула на меня своими спокойными глазами.
– Только не смейся. Похоже, в нём обитают духи.
– Я и не думаю смеяться, поверь мне. А кстати, когда Борободур был построен? И кем?
– Когда? О, в девятом веке. Его построили принцы Салиендра [102], буддисты, принесшие сюда новую религию, когда здесь уже царил индуизм, смешавшийся с местными верованиями. Примерно в это время земляки моего отца как раз плыли из Швеции, чтобы разграбить британский берег и похитить женщин. – Она вдруг усмехнулась. – Может, и твоих предков в Линдисфарне тоже поприжали…
– Разве что предков матери. А предки отца, должно быть, жили тогда вдоль цивилизованного берега Рейна. Возможно, они продавали негодные сапоги и доспехи шарлеманской армии. Они пришли из Германии с Георгом Первым, а может быть, и раньше.
– Вот как! А я и не знала. Но в шарлеманские времена они не строили ничего подобного этому, правда? Большие соборы появились позже. Но и они не были такими огромными.
Я улыбнулся про себя. Нет, Джеки совсем не изменилась, она не упускала возможности восславить Восток, словно хотела оправдать текущую в её жилах восточную кровь.
– Да, наши соборы не такие громадные. Но и без призраков зато! И потом, они служат нам до сих пор, разве не так? А почему эти принцы, построившие Борободур, оставили всё это гнить? Ведь возвести этот храм, наверное, стоило им целого состояния?
– Никто не знает. Просто они воздвигли его, и всё.
На нас опустилась завеса молчания. Было слышно только, как шумит дождь и стучат капли. Горгульи, ещё более безобразные, чем их западные собратья, по капле источали воду, она падала на камни, и без того уже растрескавшиеся и разрушающиеся, ведь горгульи трудились уже много-много лет.
Туман, словно прозрачными усиками, коснулся моей щеки. Значило ли это, что ветер переменился? Дождь, во всяком случае, стал утихать. Вдруг подлесок зашумел и закачался. Размахивая тощими руками, из него появился Батанг Сен, своей энергией и длинными худыми ногами он напоминал быстрого паука. По дороге сюда я беспокоился, как этот старый, слабый человек выдержит такой тяжелый переход. А сейчас усы у Батанга Сена молодцевато топорщились, маленькие черные глаза весело блестели, и выглядел он в десять раз бодрее, чем я.
– Ветер меняется! – прошипел он. – Шимп говорит, приближается что-то странное! Так что будь осторожен, старина!
Я согласно кивнул.
На случай каких-нибудь неприятных неожиданностей Шимп замыкал нашу процессию. У нас у всех было оружие, а он захватил с собой только свой необыкновенный посох. Насчёт ветра он оказался прав. Сейчас туман, напоминая соблазнительницу-танцовщицу, покачивался, кружился, обнажая верхнюю часть башни, круглые террасы, находившиеся в середине Борободура, и высокую ступу, являющую собой его сердце. Внезапно стала видна похожая на иглу верхушка шпиля, находящаяся метрах в сорока от земли, а за ней всего на мгновение показался клочок сияющего неба. Однако тут же более тяжелый туман внизу лениво заклубился и закрыл собой все, но при этом он на секунду обнажил нижние террасы. И тут я увидел то самое место, по которому мы с Джеки бежали, прыгая через лужи, по скользким каменным плитам, потом по ступенькам под покосившейся аркой, так что казалось, будто звериная морда с раскрытой пастью наверху просто висит в воздухе, подобно улыбке Чеширского Кота. [103]
– Это же Кала [104] – пожирающий время! – вскрикнула Джеки. – Ворота – это его пасть. Если ты в них войдешь, значит, он тебя проглотил! Чтобы ты мог духовно возродиться…
– Вот как? А мы выбежали как раз этим путем, когда Шимп взорвал арку. Так что контейнер должен быть где-то здесь! Смотри!
Клубы тумана раздвинулись, и мы увидели на расстоянии чуть больше длины футбольного поля одиноко стоящий и совершенно неуместный здесь старый, потрепанный грузовик с прицепом. А на нём уже несколько полинявший и облезлый, но всё равно яркий, покрытый каплями росы контейнер.
Было решено, что лучше всего совершить стремительный налет – ворваться на террасу, захватить грузовик и на буксире оттащить его на какую-нибудь лесную дорогу подальше от храма. Какие бы силы ни таились в храме, за его пределами они будут слабее – это показало наше бегство, так что в лесу нам будет легче защитить контейнер; если нам не удастся завести мотор, мы впряжем в грузовик быков. Но из-за ауры, окружавшей храм, из-за его гигантских размеров никто не спешил сделать первый шаг. Батанг Сен присел, нахмурился и яростно жевал собственный ус; Те Киоре, строя гримасы, переводил взгляд с него на меня, с меня – на Джеки. Я собирался с силами, чтобы отдать приказ, когда все внезапно обернулись, услышав, как сзади затрещали деревья. Руки рванулись к оружию, но тут мы увидели Шимпа. Оправдывая свое прозвище, он где бежал, где перемахивал через густые кусты, огромные руки раздвигали, заросли, словно паутину.
– Ну?! – чуть ли не кричал он. – Чего ждете? Что орехи с неба посыплются? Vorwaerts! [105]
Он пронёсся между нами подобно комете, одной рукой схватил за шиворот меня, другой – Те Киоре и швырнул нас вперед. Мы летели, размахивая руками; окажись у нас на пути какой-нибудь валун, остановиться мы не смогли бы. А если бы попытались, то, наверное, свалились бы и напоролись на собственные мечи; поэтому мы мчались со всех ног, чтобы не потерять равновесия. А за нами, подстёгнутые энергией Шимпа, повскакав с мест, с гиканьем и визгом бросились головорезы из нашей команды. Среди них, подпрыгивая и хохоча, бежал и Батанг Сен.
Так всё и было. Мы спотыкались о молодую поросль, она то и дело норовила поставить подножку. А теперь, когда мы ползли, ей явно хотелось опутать нас с головы до ног. Пользоваться парангами [99] приходилось с большой осторожностью: все ползли на четвереньках, плечом к плечу, полускрытые влажной зеленью, и, взмахнув тяжелым ножом можно было разрубить не только преграждавшую путь лиану. Так что продвигаться вперед было дьявольски трудно, мы быстро покрылись потом, а мелкая морось проникала сквозь всё, что было на нас надето, и, испаряясь, уносила с собой тепло. Удивительно, но замерзнуть можно даже в подобном горячему пару тумане. Снадобье, которое нам дал знахарь, чтобы мы намазались, таяло и растекалось по телу, тонкие липкие струйки попадали во все трещинки и царапины на коже, ощущение было отвратительное. После свежего морского воздуха дышать в этом тяжёлом, вязком тумане было почти невозможно. Но ничего не поделаешь. Мы приближались к цели, так, во всяком случае, утверждал Те Киоре, и следовало соблюдать осторожность.
– Во всем надо искать хорошую сторону, – прошептал маори, быстро подползая к Джеки, чтобы помочь ей миновать колючий корень.
Убедившись, что мы с ней заняли разные каюты, он стал оказывать ей неуклюжие знаки внимания. Я старался сдерживаться, – в конце концов, чего мне раздражаться? Он обнял её огромной рукой, якобы стараясь освободить от вцепившейся в неё ветки.
– Хорошо, что хоть холодно, москиты не вылетают.
– Да, – сердито буркнула Джеки, не менее сердито сбрасывая с себя его руку. – У них, по крайней мере, есть мозги. А как насчет пиявок?
Но на Те Киоре её раздражение, по-видимому, ничуть не подействовало.
– Да нет, в этих краях они ютятся футов на тысячу выше и вас не тронут. Но будьте уверены, мазь, которую нам дали, и с ними справится. И со всей прочей мелкой гадостью, которая гнездится в земле и впивается в кожу.
– И кровососущие личинки? – переспросила Джеки, коснувшись меня плечом, и я почувствовал, что оно у неё мелко дрожит. – На них она тоже действует? Из чего же это зелье состоит?
– И не спрашивайте. Успокойтесь пока хоть насчет пиявок… Хей!
Пиявки и личинки сразу были забыты. Испуганные его тихим возгласом, мы вскочили на ноги, всматриваясь в то, что было впереди. Какое-то время, пока глаза не привыкли к мутной белизне, нам казалось, что Те Киоре просто что-то померещилось. Потом постепенно мы разглядели в глубине этой белизны какие-то серые пятна. Но то, что открылось нашим глазам, было чересчур большим. Мы ожидали увидеть здание, пусть даже очень внушительное, ведь, в конце концов, мы с Джеки взбирались на самый его верх. Но когда ожидаешь увидеть дом, а видишь высокий холм, невольно начинаешь рассматривать все вокруг него и над ним. Сквозь медленно плывущий туман перед нами на мгновение мелькнула башня – коническая, украшенная резьбой, потом угол каменных блоков, разрушающаяся ступа, оплетенная лианами, остатки фриза, статуя без рук. Казалось, всё это постепенно выдвигается из облаков тумана: сначала возникало одно, потом другое на расстоянии нескольких сот ярдов от первого, словно какой-то озорной призрак, желая нас запутать, подсовывает нам случайно выхваченные детали. Но стоило понять, что всё это – части одного ансамбля, и можно было оценить и симметричность его контуров, и его размеры. Это действительно был тот самый холм.
Так из тумана на нас неожиданно надвинулся Борободур. Его нижняя терраса была скрыта от нас, она парила в тумане, словно какой-то фантастический остров, – огромная масса потемневших от времени камней. Башня и шпиль вырастали из нее, как деревья, – симметрично расположенный каменный лес уводил взгляд ввысь, к тонкой, словно игла, верхушке центрального шпиля, теряющегося в облаках. Массивность здания угнетала, мы это почувствовали сразу. Казалось, в любую минуту его внушающая страх тень может соскользнуть, обрушиться на нас всей своей тяжестью и в мгновение ока стереть с лица земли. И всё же эта каменная громада не таила в себе угрозы. Храм был построен не для того, чтобы внушать ужас. Он не дразнил вызывающим блеском Всемирного торгового центра, не подавлял угрюмостью глухих стен Кремля. Его отличала лишь обособленность, погруженность в себя, величественная неподвижность и божественный покой, свойственный каменным Буддам, взирающим сверху вниз на волнующуюся белизну тумана. Я почувствовал, что именно мы с нашими страхами, заботами и ничтожными проблемами можем, как торопливая волна, нарушить этот величавый покой и одной только своей энергией поколебать равнодушие Нирваны. Борободур был задуман, чтобы внушать благоговение, скорее благоговейный страх. Даже если бы нам не грозила здесь опасность, мы всё равно приглушили бы голоса и стали настороженно ко всему приглядываться. От храма веяло могущественной силой.
Я взглянул на Джеки и шепнул ей на ухо:
– Это то место, правда? Сюда они нас заволокли?
– Да, да! Я и тогда чувствовала, что это должен быть Борободур… а теперь ясно вижу. Тут такое ощущение…
– Всё так, – словно лягушка проквакал Те Киоре. – Посмотрите, что вам здесь знакомо? Узнаёте какое-нибудь место, чтобы мы поняли, где именно вы были?
Я посмотрел вперед, назад, желая заметить хоть какие-то признаки движения. Но если сейчас здесь и было нечто живое, то оно очень умело затаилось.
– Может, и есть следы, но при таком дожде трудно сказать с уверенностью. Мы ведь могли подойти и с другой стороны, правда?
– Нет. Вы же сказали, что видели перед собой сплошные джунгли. А с другой стороны – холмы. Так ведь? Значит, это где-то здесь.
– Верно. Мы бегом спускались по какой-то узкой лестнице, убегали от слона… Потом шла широкая терраса, шире, чем верхняя, потом мы бежали по большой лестнице, действительно широкой.
– Угу. А над ней арка с какой-то рожей наверху?
– Я не заметил. Но в таком тумане…
– Ну да, похоже, здесь должны быть главные ворота. Лучше нам не бродить вслепую, раз вы говорите, что они такие сильные.
– Но тогда был полдень, – неуверенно проговорила Джеки. – И было сухо.
– Сейчас тоже скоро полдень, – сказал Те Киоре. – И пока мы шли сюда, дождь вроде стал поменьше. Минут через пятнадцать, наверное, совсем прекратится. Затаимся тут ненадолго и понаблюдаем.
Прижавшись друг к другу, мы разглядывали величественное сооружение, стараясь представить себе, в какой его части мы тогда оказались. Но каждый всплеск тумана открывал нам в лабиринте ещё одну террасу, ещё один пролет лестницы, всё это было симметрично, все похоже одно на другое, только кое-где пятно зелени говорило о зарослях, покрывших разрушенную террасу, а сквозь растрескавшуюся резьбу иногда выглядывал куст или высовывалась ветка плюща. Все стены были покрыты серыми пятнами лишайника, слабо светившимися в моросящем дожде. Однако то тут, то там среди резных украшений я замечал более яркие пятна – желтые, малиновые или сильно выцветшие фиолетовые. Значит, когда-то стены были покрашены. Эта мысль заставила меня вспомнить о красках на контейнере. Хорошо ли они держатся? Не потеряли ли силу магические знаки, которые оставил на контейнере Шимп?
– Интересно… – смущенно проговорила Джеки. – Я даже не могу соотнести всё это с какой-нибудь книгой или картиной. Борободур восстановили много лет назад. А это?
– А это – его дух, помнишь? Это не знающая времени сущность, его тень. Ну, как Сурабая [100], мы ещё в неё заглянули. Она ведь не принадлежит современности…
Деревянные пристани, пыльные немощеные улицы, глухие стены из высохших глиняных кирпичей и ни одного белого лица, кроме наших, только высокомерные голландцы, как тот, с важным видом восседавший с женой в европейском экипаже, взмахами рук они прокладывали себе путь сквозь шумную толпу на рынке и воротили носы от оживленных женщин в ярких саронгах, с ничем не прикрытой грудью. В зданиях – от каменных башен до деревянных хижин – не было ничего европейского. А при этом у нанятой нами большой повозки, запряженной быками, оказались стальные оси, грубо выточенные, но вполне пригодные подшипники, а упряжь, хоть и украшенная плетением, напоминавшим куклы Вайанга [101], явно было заимствована у европейцев. Здесь смешались прежняя и более поздняя Ява, и если бы я знал, за какой угол завернуть, я, наверное, увидел бы очертания Явы будущей.
– Да, странно, – кивнула Джеки. – Я думала… Борободур мог бы быть ещё живым, посещаемым. Но, выходит, от него отказались, как только закончилось строительство. Значит, то, что он так зарос, это и есть его истинная суть. Даже не то что заросло, а ещё хуже… Похоже… – Она не договорила.
– Да?
Джеки взглянула на меня своими спокойными глазами.
– Только не смейся. Похоже, в нём обитают духи.
– Я и не думаю смеяться, поверь мне. А кстати, когда Борободур был построен? И кем?
– Когда? О, в девятом веке. Его построили принцы Салиендра [102], буддисты, принесшие сюда новую религию, когда здесь уже царил индуизм, смешавшийся с местными верованиями. Примерно в это время земляки моего отца как раз плыли из Швеции, чтобы разграбить британский берег и похитить женщин. – Она вдруг усмехнулась. – Может, и твоих предков в Линдисфарне тоже поприжали…
– Разве что предков матери. А предки отца, должно быть, жили тогда вдоль цивилизованного берега Рейна. Возможно, они продавали негодные сапоги и доспехи шарлеманской армии. Они пришли из Германии с Георгом Первым, а может быть, и раньше.
– Вот как! А я и не знала. Но в шарлеманские времена они не строили ничего подобного этому, правда? Большие соборы появились позже. Но и они не были такими огромными.
Я улыбнулся про себя. Нет, Джеки совсем не изменилась, она не упускала возможности восславить Восток, словно хотела оправдать текущую в её жилах восточную кровь.
– Да, наши соборы не такие громадные. Но и без призраков зато! И потом, они служат нам до сих пор, разве не так? А почему эти принцы, построившие Борободур, оставили всё это гнить? Ведь возвести этот храм, наверное, стоило им целого состояния?
– Никто не знает. Просто они воздвигли его, и всё.
На нас опустилась завеса молчания. Было слышно только, как шумит дождь и стучат капли. Горгульи, ещё более безобразные, чем их западные собратья, по капле источали воду, она падала на камни, и без того уже растрескавшиеся и разрушающиеся, ведь горгульи трудились уже много-много лет.
Туман, словно прозрачными усиками, коснулся моей щеки. Значило ли это, что ветер переменился? Дождь, во всяком случае, стал утихать. Вдруг подлесок зашумел и закачался. Размахивая тощими руками, из него появился Батанг Сен, своей энергией и длинными худыми ногами он напоминал быстрого паука. По дороге сюда я беспокоился, как этот старый, слабый человек выдержит такой тяжелый переход. А сейчас усы у Батанга Сена молодцевато топорщились, маленькие черные глаза весело блестели, и выглядел он в десять раз бодрее, чем я.
– Ветер меняется! – прошипел он. – Шимп говорит, приближается что-то странное! Так что будь осторожен, старина!
Я согласно кивнул.
На случай каких-нибудь неприятных неожиданностей Шимп замыкал нашу процессию. У нас у всех было оружие, а он захватил с собой только свой необыкновенный посох. Насчёт ветра он оказался прав. Сейчас туман, напоминая соблазнительницу-танцовщицу, покачивался, кружился, обнажая верхнюю часть башни, круглые террасы, находившиеся в середине Борободура, и высокую ступу, являющую собой его сердце. Внезапно стала видна похожая на иглу верхушка шпиля, находящаяся метрах в сорока от земли, а за ней всего на мгновение показался клочок сияющего неба. Однако тут же более тяжелый туман внизу лениво заклубился и закрыл собой все, но при этом он на секунду обнажил нижние террасы. И тут я увидел то самое место, по которому мы с Джеки бежали, прыгая через лужи, по скользким каменным плитам, потом по ступенькам под покосившейся аркой, так что казалось, будто звериная морда с раскрытой пастью наверху просто висит в воздухе, подобно улыбке Чеширского Кота. [103]
– Это же Кала [104] – пожирающий время! – вскрикнула Джеки. – Ворота – это его пасть. Если ты в них войдешь, значит, он тебя проглотил! Чтобы ты мог духовно возродиться…
– Вот как? А мы выбежали как раз этим путем, когда Шимп взорвал арку. Так что контейнер должен быть где-то здесь! Смотри!
Клубы тумана раздвинулись, и мы увидели на расстоянии чуть больше длины футбольного поля одиноко стоящий и совершенно неуместный здесь старый, потрепанный грузовик с прицепом. А на нём уже несколько полинявший и облезлый, но всё равно яркий, покрытый каплями росы контейнер.
Было решено, что лучше всего совершить стремительный налет – ворваться на террасу, захватить грузовик и на буксире оттащить его на какую-нибудь лесную дорогу подальше от храма. Какие бы силы ни таились в храме, за его пределами они будут слабее – это показало наше бегство, так что в лесу нам будет легче защитить контейнер; если нам не удастся завести мотор, мы впряжем в грузовик быков. Но из-за ауры, окружавшей храм, из-за его гигантских размеров никто не спешил сделать первый шаг. Батанг Сен присел, нахмурился и яростно жевал собственный ус; Те Киоре, строя гримасы, переводил взгляд с него на меня, с меня – на Джеки. Я собирался с силами, чтобы отдать приказ, когда все внезапно обернулись, услышав, как сзади затрещали деревья. Руки рванулись к оружию, но тут мы увидели Шимпа. Оправдывая свое прозвище, он где бежал, где перемахивал через густые кусты, огромные руки раздвигали, заросли, словно паутину.
– Ну?! – чуть ли не кричал он. – Чего ждете? Что орехи с неба посыплются? Vorwaerts! [105]
Он пронёсся между нами подобно комете, одной рукой схватил за шиворот меня, другой – Те Киоре и швырнул нас вперед. Мы летели, размахивая руками; окажись у нас на пути какой-нибудь валун, остановиться мы не смогли бы. А если бы попытались, то, наверное, свалились бы и напоролись на собственные мечи; поэтому мы мчались со всех ног, чтобы не потерять равновесия. А за нами, подстёгнутые энергией Шимпа, повскакав с мест, с гиканьем и визгом бросились головорезы из нашей команды. Среди них, подпрыгивая и хохоча, бежал и Батанг Сен.