Страница:
Тут уж я отбросил все церемонии. Я рубил, сек и молотил мечом, боясь только, что ненароком отрублю что-нибудь у самого себя. Но мне удалось отбиться, не пострадав, я обернулся, ища глазами Шимпа. Тому приходилось плохо, маленькие гады кишели на нем, словно муравьи, колотя его своими каменными топориками и цепями; не успевал он отодрать от себя одну дрянь, как тут же на её место влезала другая. Я подскочил к этому муравейнику, размахивая мечом, так что Шимп получил секунду передышки и выкарабкался из-под врагов. А они тем временем набросились на меня. Шимп отскочил назад, подбросил свою дубинку, а когда поймал её, в руках у него оказался уже знакомый мне тяжелый посох. Шимп повернулся и прикоснулся тупым позолоченным концом к масляному пятну на пластиковом покрытии. Раздался глухой взрыв, шипение, и когда Шимп поднял посох, на его конце пылал огненный шар. Шимп стал размахивать посохом из стороны в сторону, и воющий вокруг нас ветер подхватывал и разносил пламя. Оно обрушивалось на гадов, и они с визгом и воем бросились врассыпную, так что я был освобожден.
– Я буду их держать на дистанции! – прокричал Шимп. – А ты рази тех, кто пробьется!
Советовать легче, чем делать. Несколько мерзких тварей уже прорвались. Один из уродцев сделал выпад цепью в мою сторону, я сшиб его вниз и увидел, что второй вложил свое тонкое копье в какую-то выдолбленную палку, забросил палку на плечо, потом резко опустил.
Раздался щелчок, свист, и что-то впилось мне в бок. Если бы я не видел когда-то в кино, как метают копья, я бы не успел вовремя отклониться и удар пришелся бы прямо в сердце. Мой удар мечом даже не задел мерзавца, он снова прицелился в меня, но огонь слизнул его с крыши контейнера, и он метеором полетел вниз. Меня же ударило по виску каменным топориком, пущенным откуда-то снизу; другим таким же топориком в меня запустили с другой стороны, его рукоятка больно ударила по голени. Я махал мечом налево и направо, рубил, не думая о фехтовальных правилах, молотил по этой кишащей нечисти, словно старался прогнать дурной сон, и всё боялся поскользнуться, потому что тогда в меня впились бы сотни этих маленьких копий и топориков, что означало бы конец. Моя кровь смешалась бы с их кровью, и они растоптали бы мои останки. А что с Шимпом?
Я бросил взгляд в его сторону, и это оказалось роковой ошибкой. Твердая голова с размаху ударила меня в пах, и я чуть не свалился вниз – непременно свалился бы, если бы он точнее прицелился. Я молча согнулся и схватил дрянное создание за горло; негодяй попытался впиться зубами мне в бедро, но я отодрал его и прикрылся этим корчащимся и дрыгающим ногами ублюдком, как щитом, от его приятелей, а сам оперся на меч, чтобы передохнуть. Однако не тут-то было – копья, пролетая мимо моей руки, впивались уродцу в бока, топорики стучали по его телу рядом с моими пальцами – его кровожадные родичи надеялись достать меня, а он визжал и корчился, пока я, словно дубинкой, колошматил им его собратьев, а затем швырнул мерзавца в них. Он упал между вагонами, и тело его, гулко звякая, запрыгало на железном буфере. Это как будто послужило сигналом к отступлению для остальных злобных тварей: оглядываясь через плечо, они кинулись прочь.
Пламя преследовало их, будто паутина, оно подползало тонкими нитями к тем, кто упал. Толкая и пиная друг друга, маленькие уродцы спешно отступали, а я упал на колени, стараясь отдышаться.
На мое плечо опустилась тяжелая рука; тонкий язычок пламени плясал на конце посоха, который стал гораздо короче…
– Убрались, думаю, что не надолго. Тебе не очень досталось? Nee?
Я готов был огрызнуться, но только покачал головой и, прежде чем ответить, перевел дыхание.
– Попали бы на два дюйма левее, и не играть мне больше на виолончели. А так все в порядке.
– Ты разве играешь на виолончели?
– Да нет, я просто так образно выразился. В основном отделался порезами и синяками.
Что-то мешало мне слева между ребрами, я засунул руку в изуродованный комбинезон и извлек копье; комбинезон помешал ему войти в тело.
Шимп повертел копье в руке и выбросил вон.
– Не отравленное! Обычно они смазывают копья ядом, но яд могло и дождем смыть. Это, во всяком случае, безвредное. А вот укусы этих тварей – хуже змеиных!
– Приятно слышать! Я весь искусан. Ты же говорил, они вроде как человекоподобные.
– Не придирайся! Ты из рода Homo sapiens, а они – другой сорт. Ты что, думал, что человекоподобные все вроде нас?
– Да нет, я знаю. Волки, например, мутанты…
– И таких тьма тьмущая! А у этих далекие предки были кровожадными дикарями, охотниками за головами, поэтому многострадальные соседние племена объединились и загнали их подальше – в самую гущу джунглей. Там выжить трудно, ну и, наверное, от долгих лишений они делались все меньше. Но, видимо, и там все обстояло не так-то просто, и они почему-то попали с Сердцевины на Спираль. А оттуда вернулись… – он быстро нарисовал в воздухе пальцами фигурку, – уже совсем другими.
– Господи! Значит, вроде волков!
– Не такие продажные, зато дико злобные, их в узде не удержать. Если рядом с ними живут люди, эти уроды их всяко преследуют, мучить людей для них – одно удовольствие. А тем, кому они подчинены, ничего не стоит натравить kuro-i на своих врагов. – Шимп говорил без прежней уверенности, голос его звучал глухо и мрачно. Я напряг мышцы, потому что наша платформа качнулась на повороте, и тут увидел, как луна осветила соседний вагон.
– Опять ползут! – безнадежно и устало выдохнул я.
Шимп рыкнул и стал оглядывать заляпанный кровавыми следами пластик, покрывающий контейнер.
– Не видишь больше пятен бензина? Nee? Verdom! [29]
– Ну вот есть такое пятно… От него небось не загорится?
– Мы же в Сердцевине! Чтобы у меня что-то получилось, мне надо отталкиваться от подобного! Чтобы получить пламя, нужно что-то воспламеняющееся. Того, что здесь, мало, надо больше. Я думал использовать краску в баллонах, она хорошо горит, но баллоны-то посваливались все.
Я окинул взглядом наш контейнер.
Да, спас нас, конечно, огонь. Но должно же найтись что-то горючее!
– Вместо горючего только мокрое дерьмо, – отрезал Шимп, оглядываясь. – Готовься, jongen. Сделаем, что сможем!
И тут как из ведра полил дождь. За поворотом путей повис черно-серый занавес. Дождь, будто стальной цепью, молотил по поезду, громко шуршал на платформах с углем, барабаня по подножкам. Наши спины словно кнутом хлестало, под напором струй мы не в силах были даже распрямиться. И сквозь этот водяной заслон на нас, визжа, как бешеные, снова ринулись kuro-i!
Шимп размахивал своим посохом с такой ловкостью, что ему позавидовали бы тамбур-мажоретки. Он сшибал это гоблинское отродье на лету, швырял их на рельсы, а я старался поразить мечом всех, кто успевал-таки пронырнуть под его посох. Поднимавшиеся к нам твари отступали под тяжестью валившихся на них тел их собратьев, это давало нам выигрыш во времени. Дождь дочиста вымыл пластик, что тоже было нам на руку. Темная кровь струилась теперь по Шимповой живописи на боках контейнера.
– Водоустойчивая краска! – похвалил он. – Ах вот ты как? На тебе! На тебе! Лови гада!
Гад корчился и верещал на кончике моего меча. Я высоко поднял меч, чтобы швырнуть врага вниз, и вовремя стремительно пригнулся – сверху, едва поезд повернул, на нас ринулась громадная тень. Гигантское крыло заслонило струи дождя и чуть не сшибло меня с контейнера. Это была одна из замеченных мною ещё раньше птиц, я с трудом верил своим глазам: черные перья при вспышках молний переливались всеми цветами радуги, над свирепо изогнутым клювом сверкали, словно драгоценные камни, хищные глаза. Шимп поднял пылающий посох, и чудище с хриплым карканьем, похожим на скрип мела на классной доске, только десятикратно усиленный, взмыло в небо.
– Так-то! – прорычал Шимп.
Но другие стервятники ждали своего часа: свободно и небрежно взмахивая крыльями, они неслись, не отставая от поезда.
– Ничего себе! – проорал я. – Эти пташки не меньше истребителя!
– Это гаруды! [30] – хрипло засмеялся Шимп. – На Спирали ещё не то увидишь!
– Уже видел! Там я ничему не удивлюсь, но здесь… откуда они здесь-то взялись? Здесь же Сердцевина!
Шимп молча воззрился на меня. Воспользовавшись этим, маленькие уродцы вновь рванулись на нас, но он быстро отразил атаку. С их стороны это был только маневр, чтобы не давать нам передышки. Главные их силы держались на позициях, удобных для метания копий. Дрожа и сверкая глазищами, они висели на стенах вагона, а к ним присоединялись все новые и новые уродцы. Первая атака была слишком скоропалительной, а эти покуда медлили и готовились обрушиться на нас, словно прибой. И они сметут нас вниз в два счета, если Шимп не добудет огня. Он же присел на корточки, глядя на птиц.
– Черт побери! Ты прав. Судя по гарудам, мы уже где-то между Сердцевиной и Спиралью! Запустить их сюда было, наверное, трудновато, но этим дьяволам в радость бить своими проклятыми крыльями!
– Так что же, нам с ними не справиться?
– Не забывай, jongen: чем ближе к нам они, тем ближе к ним я! – рассмеялся Шимп. – Я-то ведь тоже на Спирали дома, мне она тоже придает силы! – Тут улыбка его потухла, и он, стуча по блестящей рукоятке посоха, отчеканил: – Но всё равно мне нужна энергия!
– Да тут энергии кругом сколько хочешь, – сказал я, – если только ты сумеешь совладать с ней.
Я показал рукой наверх. Его лицо выразило крайнее удивление, и он задумался.
Но как следует подумать ему не удалось. Kuro-i, все ещё толпившиеся на линии, с которой метали свои копья, вдруг разом выставили изогнутые луки, натянули тетиву, и в нас полетели бамбуковые стрелы. Шимп взревел, вскочил и, как только лавина уродцев обрушилась на нас, высоко воздел посох. В последний момент я сообразил, что он задумал, и закричал:
– Только не на землю! Иначе обоих нас зажаришь!
Но мои слова потонули в оглушительном треске и шипении. Огромная искра спрыгнула с проводов на золотой набалдашник посоха. А сам посох перевернулся в толстых пальцах Шимпа, так что другой его конец, описав полукруг, оказался как раз в гуще атакующих уродцев. Молния от этого разряда, потрясшего поезд, была шириной с небольшую реку. Она разлетелась на миллионы тончайших волокон-канальцев, по которым бежал ток, и эти канальцы уходили как раз к самому скопищу kuro-i. Ток заструился через их тела – страшная неудержимая паутина иссиня-белого огня. Через задний пантограф [31] ток уходил в землю. Каким чудом не взорвались все самоотключающиеся аварийные системы поезда, я не знаю. Я видел, как замигали огни в вагонах, а из пантографа вырываются струи дыма. Для нашей оголтелой мелюзги мощный удар тока стал роковым – бедняги дергались, корчились, визжали и верещали в этом адском огне, плясали, как марионетки, управляемые не нитками, а пронзающими их искрами. Стало ещё страшнее, когда вслед за этим мы на мгновение почти ослепли, причём ноздри ел едкий дым и запах жареного, и нельзя было понять, что ещё обрушится на нас, когда мы прозреем.
Однако ничего больше не произошло. Этот единственный громовой разряд положил конец атаке наших врагов. Когда глаза перестали слезиться и беспрерывно моргать от боли, я увидел, что крыша следующего за нами вагона опалена и дымится, но ползучей нечисти на ней нет. Несколько уродцев в бессильной ярости таращилось на нас из дальнего конца поезда. В огне и под нашими ударами они потеряли половину своего состава, остальные в страхе отступили к последним вагонам.
Однако…
Шимп ничуть не пострадал. Даже не обжегся. Он стоял, широко расставив ноги, отдувался как паровоз и прицеливался посохом, чтобы снова, если понадобится, грохнуть по проводам. Я почтительно посмотрел на него.
– Собрались ещё подзарядиться? – задыхаясь, выговорил я. – Здорово тряханули! Ничего не скажешь!
Но Шимп был мрачен.
– Не ожидал такой подлости и коварства, редко такое видел, клянусь тебе! На Спирали-то я бы и своими силами с ними управился, а вот эти искристые чудеса, которыми вы ваши машины заводите, мне не нравятся. Больше их не трону, слишком опасно! Мне ещё повезло – вот и все! Да и тебе тоже. Но радоваться рано. Ручаюсь, они ещё что-нибудь придумают. – Он посмотрел вверх, на птиц. Одну он бы, наверное, без труда одолел. Но их было по меньшей мере четыре…
Но тут я заволновался по другому поводу. Почему машинисты не остановили поезд? Они, правда, далеко впереди и могли не слышать, какой тут был бедлам. Но должны же они были заметить, что с последними вагонами что-то творится, а увидев, как взметнулись стрелки на приборах во время этого жуткого разряда, должны были заподозрить неладное с электрооборудованием. А что бы началось, если бы они остановили поезд? Но тут я сообразил, почему они этого не сделали, и, взглянув на часы, окончательно успокоился.
– Слушай, Шимп, у этой дряни времени уже не осталось! До аэропорта считанные минуты езды!
Но не успел я договорить, как раздался треск, и я поехал куда-то вниз. Пластиковое покрытие уходило из-под ног и обвисало на контейнере.
– Они режут веревки! – заорал я.
На лице Шимпа был такой же ужас, как, вероятно, на моём, мы оба представили себе, как нас накрывает внезапно отвязанное тяжёлое покрытие и, крутя, волочит за собой… к гибели.
– Слушай! – прорычал Шимп. – Слезай и руби их в крошки, иначе мы пропали!
В нём самом не осталось почти ничего человеческого, когда он замер, скорчившись над своим посохом. Он злобно искал глазами kuro-i. Как только я спустил ноги, птицы тут же взметнулись и приготовились ринуться вниз. Мы с Шимпом окаменели. Здесь, на верхушке контейнера, от птиц он, может быть, и сумел бы отбиться, но кто прикроет его со спины от kuro-i? Да и мне придётся сражаться с этой нечистью в одиночку, на узком краешке платформы.
Мы оказались в западне, нас явно перехитрили. Но размышлять было некогда. С пронзительными криками на нас обрушились птицы. Шимп попытался опять дотянуться посохом до проводов, но когтистая лапа опрокинула его на крышку контейнера. Я вскочил и, спотыкаясь, так как поезд начал тормозить, ухитрился ударить мечом в занесенную над поверженным Шимпом голову птицы, туда, где начинался смертоносный клюв. Кровь фонтаном брызнула на перья, и хищница с пронзительными криками улетела. Я облегченно вздохнул. Ещё бы минута…
Однако в пылу сражения с птицей я забыл о её товарках. Глаза Шимпа округлились, он отчаянно замахал рукой, пытаясь что-то крикнуть. И я, как ни устал, сумел вовремя повернуться и заметить, что небо закрыто другим черным крылом. Меня словно дверью в лоб хлопнуло, когда оно хлестнуло по мне. Оглушенный, я слетел с контейнера и кубарем покатился вниз, в пустоту.
Перед глазами все мелькало и крутилось…
Я с грохотом куда-то приземлился и лежал распростершись, отчаянно пытаясь вздохнуть, а спину жгла дикая боль. Наконец способность дышать вернулась, и я, стараясь не завопить от боли, перевернулся на живот. Когда я занимался альпинизмом, меня учили падать, и тут это умение пригодилось – я падал сгруппировавшись и расслабившись, защищая живот и голову. Заросли, в которые я угодил, тоже сыграли свою роль, – бывало, они спасали жизнь даже летчикам, падавшим с самолета без парашюта.
Но где же поезд? Я боялся, что увижу только его исчезающий вдали хвост, однако он оказался всего в ста ярдах от меня и при этом двигался всё медленней. Ещё и благодаря этому я, падая, не сломал себе шею. Как только я смог двигаться, я принялся искать меч. Лёжа на насыпи, я увидел сквозь заросли сорняка, как драгоценное оружие слабо поблескивает пониже, в гравии. Я повернулся. Мне опять-таки повезло, что я упал на насыпь; свались я туда же, куда попал меч, что бы от меня осталось? Я съехал с насыпи, поднял меч, осмотрел клинок – ни единой царапины!
Темнота всё быстрее сменялась серым сумраком. Над поездом все ещё реяли огромные крылатые тени, но вдруг они взмыли в небо и исчезли. Как там Шимп, подумал я, бьется там небось в одиночку. Нет, я не могу его бросить! И, держась за бок, зажмуриваясь от боли при каждом вздохе, я заковылял за поездом.
Когда перед глазами у меня прояснилось, я увидел за поворотом железнодорожную выемку, а за ней, впереди, показалась целая сеть разветвляющихся путей. Неудивительно, что поезд замедлил ход. Наверное, мы уже у самого аэровокзала – а там свет, там безопасность.
– Joengen!
Я чуть не столкнулся с Шимпом, бегущим по рельсам мне навстречу.
– Ты не расшибся, nee? – схватил он меня за плечи.
– Nee, я хочу сказать, не слишком. А ты-то как?
– Тут задели, там тяпнули, но gezond [32]! Я не видел, как ты упал, слишком был занят, но вдруг они все разом отстали, я оглянулся – тебя нет! Я соскочил и побежал вдоль путей, испугался, что мы тебя обронили.
– Что значит «они отстали»? Ты больше не…
– Если б мог, спалил бы их всех дотла!
– Что это? – Я в ужасе уставился на поезд. С него водопадом сыпались квадратные фигурки и мчались по путям к нам. Шимп столкнул меня в кусты, и я грохнулся не хуже, чем только что с поезда, он сам нырнул за мной, пронзительное карканье прорезало воздух, и длинные желтые когти начали прочесывать заросли.
– А теперь бегом! – рявкнул Шимп и, не дожидаясь, пока я встану, рывком поднял меня на ноги. – И несись что есть мочи, joengen! Теперь они уже охотятся не за твоим ящиком, а за тобой!
Я не стал терять времени на вопросы. Задыхаясь, мы карабкались по крутому косогору, в основном на четвереньках, у Шимпа это здорово получалось. Под ногами хрустели битые бутылки, за одежду цеплялась трава и ветки шиповника.
– Наверх! Наверх! – кричал Шимп. – Мне бы только дотянуться до проводов…
Но заросли вдруг кончились. Мы с минуту поколебались, затем бросились со всех ног через открытый участок. Однако тут нас уже поджидали, выстроившись в шеренгу, маленькие дряни. Они натягивали тетиву луков, вставляли копья в свои копьемёты. Их собратья ползли вдоль путей и копошились в кустах, норовя окружить нас. А в небе на фоне серых туч парили, спускаясь, хищные тени.
Шимп покрутил рукой посох:
– Черт его знает, что было в этих бутылках, через которые мы скакали, может, алкоголь или керосин. Надо было посмотреть…
– Ну чего там! Очень сожалею, что втянул тебя в эту переделку, Шимп!
– Сожалеть надо о тебе. Мне они особо плохого ничего сделать не могут. А вот задачу мою – охранять тебя и твой груз – я, выходит, выполнить не сумел. Если бы нам задержать их ещё на несколько минут…
– И что тогда?
Маленькие негодяи сжимали круг, злобные черные тени реяли на фоне бледного светлеющего неба.
– Рассвет. Но солнце ещё не поднимается.
– Шимп, но ведь мы же в выемке!
С минуту он недоумевал, потом разразился громким смехом и внезапно высоко поднял свой посох, крутя его так, что это напоминало замедленную съемку. И золотые кончики поднятого посоха вспыхнули и заблистали, как зеркала, отражая пылающий край солнца, поднимающегося из-за горизонта. И от этого солнечного пламени посох запылал тоже, a kuro-i завопили и зашатались, словно их ослепили. На них дождем посыпались искры, а каждая капля ещё моросившего дождика вспыхивала всеми цветами радуга.
Над головой проскользнули размахивающие крыльями тени. Я содрогнулся, поднял глаза – и ничего не увидел. Ничего, кроме четырех темных грозовых туч, подсвеченных красным по нижним краям. Свежий ветер гнал их вдоль целого архипелага черных и золотых облаков, пробужденных рассветом. А на путях и на насыпи, на крышах вагонов – ни одного отвратительного гнома, только тот же свежий ветер играет какими-то сухими, лохматыми листьями.
Еле дыша, мы с Шимпом добрались по путям до сомнительного прибежища – пустой сигнальной будки – и смотрели оттуда, как платформа с нашим грузом медленно вползает в грузовой терминал аэропорта. Там её должен был встретить Дейв, ему предстояло наблюдать за разгрузкой и ускорить сопутствующие ей формальности.
– Думаешь, теперь контейнер в безопасности? – спросил я.
Шимп ответил загадочным восточным кивком.
– В большей, чем прежде. Спираль израсходовала свои силы. Думаю, они потратили больше энергии, чем можно, и все попусту. Теперь они надолго замолкнут. И ведь всё это, – он бросил на меня острый взгляд, – и всё это из-за тебя. Ни стрелы, ни копья не были отравлены, нас атаковали, но не пытались убить. Конечно, они похитили бы контейнер, если бы смогли. Но из двух добыч они выбрали тебя. Знаешь, о чём это говорит?
Я до того устал, что не то что думать – говорить был не в состоянии.
– Не имею ни малейшего представления!
– Они полагают, что при твоей помощи так или иначе получат контейнер, а может, получат и ещё что-то. Видно, они знают, как заставить тебя повиноваться им, каким-то чудом они заставят тебя делать то, что им нужно. Им важно заполучить тебя – so? [33]
Он поддел концом посоха крутящийся сухой лист и пригвоздил его к земле. Я взглянул на этот листок – длинный, тонкий, до того увядший, что и узнать его было трудно, – узкий лист гигантского бамбука.
ГЛАВА 4
– Я буду их держать на дистанции! – прокричал Шимп. – А ты рази тех, кто пробьется!
Советовать легче, чем делать. Несколько мерзких тварей уже прорвались. Один из уродцев сделал выпад цепью в мою сторону, я сшиб его вниз и увидел, что второй вложил свое тонкое копье в какую-то выдолбленную палку, забросил палку на плечо, потом резко опустил.
Раздался щелчок, свист, и что-то впилось мне в бок. Если бы я не видел когда-то в кино, как метают копья, я бы не успел вовремя отклониться и удар пришелся бы прямо в сердце. Мой удар мечом даже не задел мерзавца, он снова прицелился в меня, но огонь слизнул его с крыши контейнера, и он метеором полетел вниз. Меня же ударило по виску каменным топориком, пущенным откуда-то снизу; другим таким же топориком в меня запустили с другой стороны, его рукоятка больно ударила по голени. Я махал мечом налево и направо, рубил, не думая о фехтовальных правилах, молотил по этой кишащей нечисти, словно старался прогнать дурной сон, и всё боялся поскользнуться, потому что тогда в меня впились бы сотни этих маленьких копий и топориков, что означало бы конец. Моя кровь смешалась бы с их кровью, и они растоптали бы мои останки. А что с Шимпом?
Я бросил взгляд в его сторону, и это оказалось роковой ошибкой. Твердая голова с размаху ударила меня в пах, и я чуть не свалился вниз – непременно свалился бы, если бы он точнее прицелился. Я молча согнулся и схватил дрянное создание за горло; негодяй попытался впиться зубами мне в бедро, но я отодрал его и прикрылся этим корчащимся и дрыгающим ногами ублюдком, как щитом, от его приятелей, а сам оперся на меч, чтобы передохнуть. Однако не тут-то было – копья, пролетая мимо моей руки, впивались уродцу в бока, топорики стучали по его телу рядом с моими пальцами – его кровожадные родичи надеялись достать меня, а он визжал и корчился, пока я, словно дубинкой, колошматил им его собратьев, а затем швырнул мерзавца в них. Он упал между вагонами, и тело его, гулко звякая, запрыгало на железном буфере. Это как будто послужило сигналом к отступлению для остальных злобных тварей: оглядываясь через плечо, они кинулись прочь.
Пламя преследовало их, будто паутина, оно подползало тонкими нитями к тем, кто упал. Толкая и пиная друг друга, маленькие уродцы спешно отступали, а я упал на колени, стараясь отдышаться.
На мое плечо опустилась тяжелая рука; тонкий язычок пламени плясал на конце посоха, который стал гораздо короче…
– Убрались, думаю, что не надолго. Тебе не очень досталось? Nee?
Я готов был огрызнуться, но только покачал головой и, прежде чем ответить, перевел дыхание.
– Попали бы на два дюйма левее, и не играть мне больше на виолончели. А так все в порядке.
– Ты разве играешь на виолончели?
– Да нет, я просто так образно выразился. В основном отделался порезами и синяками.
Что-то мешало мне слева между ребрами, я засунул руку в изуродованный комбинезон и извлек копье; комбинезон помешал ему войти в тело.
Шимп повертел копье в руке и выбросил вон.
– Не отравленное! Обычно они смазывают копья ядом, но яд могло и дождем смыть. Это, во всяком случае, безвредное. А вот укусы этих тварей – хуже змеиных!
– Приятно слышать! Я весь искусан. Ты же говорил, они вроде как человекоподобные.
– Не придирайся! Ты из рода Homo sapiens, а они – другой сорт. Ты что, думал, что человекоподобные все вроде нас?
– Да нет, я знаю. Волки, например, мутанты…
– И таких тьма тьмущая! А у этих далекие предки были кровожадными дикарями, охотниками за головами, поэтому многострадальные соседние племена объединились и загнали их подальше – в самую гущу джунглей. Там выжить трудно, ну и, наверное, от долгих лишений они делались все меньше. Но, видимо, и там все обстояло не так-то просто, и они почему-то попали с Сердцевины на Спираль. А оттуда вернулись… – он быстро нарисовал в воздухе пальцами фигурку, – уже совсем другими.
– Господи! Значит, вроде волков!
– Не такие продажные, зато дико злобные, их в узде не удержать. Если рядом с ними живут люди, эти уроды их всяко преследуют, мучить людей для них – одно удовольствие. А тем, кому они подчинены, ничего не стоит натравить kuro-i на своих врагов. – Шимп говорил без прежней уверенности, голос его звучал глухо и мрачно. Я напряг мышцы, потому что наша платформа качнулась на повороте, и тут увидел, как луна осветила соседний вагон.
– Опять ползут! – безнадежно и устало выдохнул я.
Шимп рыкнул и стал оглядывать заляпанный кровавыми следами пластик, покрывающий контейнер.
– Не видишь больше пятен бензина? Nee? Verdom! [29]
– Ну вот есть такое пятно… От него небось не загорится?
– Мы же в Сердцевине! Чтобы у меня что-то получилось, мне надо отталкиваться от подобного! Чтобы получить пламя, нужно что-то воспламеняющееся. Того, что здесь, мало, надо больше. Я думал использовать краску в баллонах, она хорошо горит, но баллоны-то посваливались все.
Я окинул взглядом наш контейнер.
Да, спас нас, конечно, огонь. Но должно же найтись что-то горючее!
– Вместо горючего только мокрое дерьмо, – отрезал Шимп, оглядываясь. – Готовься, jongen. Сделаем, что сможем!
И тут как из ведра полил дождь. За поворотом путей повис черно-серый занавес. Дождь, будто стальной цепью, молотил по поезду, громко шуршал на платформах с углем, барабаня по подножкам. Наши спины словно кнутом хлестало, под напором струй мы не в силах были даже распрямиться. И сквозь этот водяной заслон на нас, визжа, как бешеные, снова ринулись kuro-i!
Шимп размахивал своим посохом с такой ловкостью, что ему позавидовали бы тамбур-мажоретки. Он сшибал это гоблинское отродье на лету, швырял их на рельсы, а я старался поразить мечом всех, кто успевал-таки пронырнуть под его посох. Поднимавшиеся к нам твари отступали под тяжестью валившихся на них тел их собратьев, это давало нам выигрыш во времени. Дождь дочиста вымыл пластик, что тоже было нам на руку. Темная кровь струилась теперь по Шимповой живописи на боках контейнера.
– Водоустойчивая краска! – похвалил он. – Ах вот ты как? На тебе! На тебе! Лови гада!
Гад корчился и верещал на кончике моего меча. Я высоко поднял меч, чтобы швырнуть врага вниз, и вовремя стремительно пригнулся – сверху, едва поезд повернул, на нас ринулась громадная тень. Гигантское крыло заслонило струи дождя и чуть не сшибло меня с контейнера. Это была одна из замеченных мною ещё раньше птиц, я с трудом верил своим глазам: черные перья при вспышках молний переливались всеми цветами радуги, над свирепо изогнутым клювом сверкали, словно драгоценные камни, хищные глаза. Шимп поднял пылающий посох, и чудище с хриплым карканьем, похожим на скрип мела на классной доске, только десятикратно усиленный, взмыло в небо.
– Так-то! – прорычал Шимп.
Но другие стервятники ждали своего часа: свободно и небрежно взмахивая крыльями, они неслись, не отставая от поезда.
– Ничего себе! – проорал я. – Эти пташки не меньше истребителя!
– Это гаруды! [30] – хрипло засмеялся Шимп. – На Спирали ещё не то увидишь!
– Уже видел! Там я ничему не удивлюсь, но здесь… откуда они здесь-то взялись? Здесь же Сердцевина!
Шимп молча воззрился на меня. Воспользовавшись этим, маленькие уродцы вновь рванулись на нас, но он быстро отразил атаку. С их стороны это был только маневр, чтобы не давать нам передышки. Главные их силы держались на позициях, удобных для метания копий. Дрожа и сверкая глазищами, они висели на стенах вагона, а к ним присоединялись все новые и новые уродцы. Первая атака была слишком скоропалительной, а эти покуда медлили и готовились обрушиться на нас, словно прибой. И они сметут нас вниз в два счета, если Шимп не добудет огня. Он же присел на корточки, глядя на птиц.
– Черт побери! Ты прав. Судя по гарудам, мы уже где-то между Сердцевиной и Спиралью! Запустить их сюда было, наверное, трудновато, но этим дьяволам в радость бить своими проклятыми крыльями!
– Так что же, нам с ними не справиться?
– Не забывай, jongen: чем ближе к нам они, тем ближе к ним я! – рассмеялся Шимп. – Я-то ведь тоже на Спирали дома, мне она тоже придает силы! – Тут улыбка его потухла, и он, стуча по блестящей рукоятке посоха, отчеканил: – Но всё равно мне нужна энергия!
– Да тут энергии кругом сколько хочешь, – сказал я, – если только ты сумеешь совладать с ней.
Я показал рукой наверх. Его лицо выразило крайнее удивление, и он задумался.
Но как следует подумать ему не удалось. Kuro-i, все ещё толпившиеся на линии, с которой метали свои копья, вдруг разом выставили изогнутые луки, натянули тетиву, и в нас полетели бамбуковые стрелы. Шимп взревел, вскочил и, как только лавина уродцев обрушилась на нас, высоко воздел посох. В последний момент я сообразил, что он задумал, и закричал:
– Только не на землю! Иначе обоих нас зажаришь!
Но мои слова потонули в оглушительном треске и шипении. Огромная искра спрыгнула с проводов на золотой набалдашник посоха. А сам посох перевернулся в толстых пальцах Шимпа, так что другой его конец, описав полукруг, оказался как раз в гуще атакующих уродцев. Молния от этого разряда, потрясшего поезд, была шириной с небольшую реку. Она разлетелась на миллионы тончайших волокон-канальцев, по которым бежал ток, и эти канальцы уходили как раз к самому скопищу kuro-i. Ток заструился через их тела – страшная неудержимая паутина иссиня-белого огня. Через задний пантограф [31] ток уходил в землю. Каким чудом не взорвались все самоотключающиеся аварийные системы поезда, я не знаю. Я видел, как замигали огни в вагонах, а из пантографа вырываются струи дыма. Для нашей оголтелой мелюзги мощный удар тока стал роковым – бедняги дергались, корчились, визжали и верещали в этом адском огне, плясали, как марионетки, управляемые не нитками, а пронзающими их искрами. Стало ещё страшнее, когда вслед за этим мы на мгновение почти ослепли, причём ноздри ел едкий дым и запах жареного, и нельзя было понять, что ещё обрушится на нас, когда мы прозреем.
Однако ничего больше не произошло. Этот единственный громовой разряд положил конец атаке наших врагов. Когда глаза перестали слезиться и беспрерывно моргать от боли, я увидел, что крыша следующего за нами вагона опалена и дымится, но ползучей нечисти на ней нет. Несколько уродцев в бессильной ярости таращилось на нас из дальнего конца поезда. В огне и под нашими ударами они потеряли половину своего состава, остальные в страхе отступили к последним вагонам.
Однако…
Шимп ничуть не пострадал. Даже не обжегся. Он стоял, широко расставив ноги, отдувался как паровоз и прицеливался посохом, чтобы снова, если понадобится, грохнуть по проводам. Я почтительно посмотрел на него.
– Собрались ещё подзарядиться? – задыхаясь, выговорил я. – Здорово тряханули! Ничего не скажешь!
Но Шимп был мрачен.
– Не ожидал такой подлости и коварства, редко такое видел, клянусь тебе! На Спирали-то я бы и своими силами с ними управился, а вот эти искристые чудеса, которыми вы ваши машины заводите, мне не нравятся. Больше их не трону, слишком опасно! Мне ещё повезло – вот и все! Да и тебе тоже. Но радоваться рано. Ручаюсь, они ещё что-нибудь придумают. – Он посмотрел вверх, на птиц. Одну он бы, наверное, без труда одолел. Но их было по меньшей мере четыре…
Но тут я заволновался по другому поводу. Почему машинисты не остановили поезд? Они, правда, далеко впереди и могли не слышать, какой тут был бедлам. Но должны же они были заметить, что с последними вагонами что-то творится, а увидев, как взметнулись стрелки на приборах во время этого жуткого разряда, должны были заподозрить неладное с электрооборудованием. А что бы началось, если бы они остановили поезд? Но тут я сообразил, почему они этого не сделали, и, взглянув на часы, окончательно успокоился.
– Слушай, Шимп, у этой дряни времени уже не осталось! До аэропорта считанные минуты езды!
Но не успел я договорить, как раздался треск, и я поехал куда-то вниз. Пластиковое покрытие уходило из-под ног и обвисало на контейнере.
– Они режут веревки! – заорал я.
На лице Шимпа был такой же ужас, как, вероятно, на моём, мы оба представили себе, как нас накрывает внезапно отвязанное тяжёлое покрытие и, крутя, волочит за собой… к гибели.
– Слушай! – прорычал Шимп. – Слезай и руби их в крошки, иначе мы пропали!
В нём самом не осталось почти ничего человеческого, когда он замер, скорчившись над своим посохом. Он злобно искал глазами kuro-i. Как только я спустил ноги, птицы тут же взметнулись и приготовились ринуться вниз. Мы с Шимпом окаменели. Здесь, на верхушке контейнера, от птиц он, может быть, и сумел бы отбиться, но кто прикроет его со спины от kuro-i? Да и мне придётся сражаться с этой нечистью в одиночку, на узком краешке платформы.
Мы оказались в западне, нас явно перехитрили. Но размышлять было некогда. С пронзительными криками на нас обрушились птицы. Шимп попытался опять дотянуться посохом до проводов, но когтистая лапа опрокинула его на крышку контейнера. Я вскочил и, спотыкаясь, так как поезд начал тормозить, ухитрился ударить мечом в занесенную над поверженным Шимпом голову птицы, туда, где начинался смертоносный клюв. Кровь фонтаном брызнула на перья, и хищница с пронзительными криками улетела. Я облегченно вздохнул. Ещё бы минута…
Однако в пылу сражения с птицей я забыл о её товарках. Глаза Шимпа округлились, он отчаянно замахал рукой, пытаясь что-то крикнуть. И я, как ни устал, сумел вовремя повернуться и заметить, что небо закрыто другим черным крылом. Меня словно дверью в лоб хлопнуло, когда оно хлестнуло по мне. Оглушенный, я слетел с контейнера и кубарем покатился вниз, в пустоту.
Перед глазами все мелькало и крутилось…
Я с грохотом куда-то приземлился и лежал распростершись, отчаянно пытаясь вздохнуть, а спину жгла дикая боль. Наконец способность дышать вернулась, и я, стараясь не завопить от боли, перевернулся на живот. Когда я занимался альпинизмом, меня учили падать, и тут это умение пригодилось – я падал сгруппировавшись и расслабившись, защищая живот и голову. Заросли, в которые я угодил, тоже сыграли свою роль, – бывало, они спасали жизнь даже летчикам, падавшим с самолета без парашюта.
Но где же поезд? Я боялся, что увижу только его исчезающий вдали хвост, однако он оказался всего в ста ярдах от меня и при этом двигался всё медленней. Ещё и благодаря этому я, падая, не сломал себе шею. Как только я смог двигаться, я принялся искать меч. Лёжа на насыпи, я увидел сквозь заросли сорняка, как драгоценное оружие слабо поблескивает пониже, в гравии. Я повернулся. Мне опять-таки повезло, что я упал на насыпь; свались я туда же, куда попал меч, что бы от меня осталось? Я съехал с насыпи, поднял меч, осмотрел клинок – ни единой царапины!
Темнота всё быстрее сменялась серым сумраком. Над поездом все ещё реяли огромные крылатые тени, но вдруг они взмыли в небо и исчезли. Как там Шимп, подумал я, бьется там небось в одиночку. Нет, я не могу его бросить! И, держась за бок, зажмуриваясь от боли при каждом вздохе, я заковылял за поездом.
Когда перед глазами у меня прояснилось, я увидел за поворотом железнодорожную выемку, а за ней, впереди, показалась целая сеть разветвляющихся путей. Неудивительно, что поезд замедлил ход. Наверное, мы уже у самого аэровокзала – а там свет, там безопасность.
– Joengen!
Я чуть не столкнулся с Шимпом, бегущим по рельсам мне навстречу.
– Ты не расшибся, nee? – схватил он меня за плечи.
– Nee, я хочу сказать, не слишком. А ты-то как?
– Тут задели, там тяпнули, но gezond [32]! Я не видел, как ты упал, слишком был занят, но вдруг они все разом отстали, я оглянулся – тебя нет! Я соскочил и побежал вдоль путей, испугался, что мы тебя обронили.
– Что значит «они отстали»? Ты больше не…
– Если б мог, спалил бы их всех дотла!
– Что это? – Я в ужасе уставился на поезд. С него водопадом сыпались квадратные фигурки и мчались по путям к нам. Шимп столкнул меня в кусты, и я грохнулся не хуже, чем только что с поезда, он сам нырнул за мной, пронзительное карканье прорезало воздух, и длинные желтые когти начали прочесывать заросли.
– А теперь бегом! – рявкнул Шимп и, не дожидаясь, пока я встану, рывком поднял меня на ноги. – И несись что есть мочи, joengen! Теперь они уже охотятся не за твоим ящиком, а за тобой!
Я не стал терять времени на вопросы. Задыхаясь, мы карабкались по крутому косогору, в основном на четвереньках, у Шимпа это здорово получалось. Под ногами хрустели битые бутылки, за одежду цеплялась трава и ветки шиповника.
– Наверх! Наверх! – кричал Шимп. – Мне бы только дотянуться до проводов…
Но заросли вдруг кончились. Мы с минуту поколебались, затем бросились со всех ног через открытый участок. Однако тут нас уже поджидали, выстроившись в шеренгу, маленькие дряни. Они натягивали тетиву луков, вставляли копья в свои копьемёты. Их собратья ползли вдоль путей и копошились в кустах, норовя окружить нас. А в небе на фоне серых туч парили, спускаясь, хищные тени.
Шимп покрутил рукой посох:
– Черт его знает, что было в этих бутылках, через которые мы скакали, может, алкоголь или керосин. Надо было посмотреть…
– Ну чего там! Очень сожалею, что втянул тебя в эту переделку, Шимп!
– Сожалеть надо о тебе. Мне они особо плохого ничего сделать не могут. А вот задачу мою – охранять тебя и твой груз – я, выходит, выполнить не сумел. Если бы нам задержать их ещё на несколько минут…
– И что тогда?
Маленькие негодяи сжимали круг, злобные черные тени реяли на фоне бледного светлеющего неба.
– Рассвет. Но солнце ещё не поднимается.
– Шимп, но ведь мы же в выемке!
С минуту он недоумевал, потом разразился громким смехом и внезапно высоко поднял свой посох, крутя его так, что это напоминало замедленную съемку. И золотые кончики поднятого посоха вспыхнули и заблистали, как зеркала, отражая пылающий край солнца, поднимающегося из-за горизонта. И от этого солнечного пламени посох запылал тоже, a kuro-i завопили и зашатались, словно их ослепили. На них дождем посыпались искры, а каждая капля ещё моросившего дождика вспыхивала всеми цветами радуга.
Над головой проскользнули размахивающие крыльями тени. Я содрогнулся, поднял глаза – и ничего не увидел. Ничего, кроме четырех темных грозовых туч, подсвеченных красным по нижним краям. Свежий ветер гнал их вдоль целого архипелага черных и золотых облаков, пробужденных рассветом. А на путях и на насыпи, на крышах вагонов – ни одного отвратительного гнома, только тот же свежий ветер играет какими-то сухими, лохматыми листьями.
Еле дыша, мы с Шимпом добрались по путям до сомнительного прибежища – пустой сигнальной будки – и смотрели оттуда, как платформа с нашим грузом медленно вползает в грузовой терминал аэропорта. Там её должен был встретить Дейв, ему предстояло наблюдать за разгрузкой и ускорить сопутствующие ей формальности.
– Думаешь, теперь контейнер в безопасности? – спросил я.
Шимп ответил загадочным восточным кивком.
– В большей, чем прежде. Спираль израсходовала свои силы. Думаю, они потратили больше энергии, чем можно, и все попусту. Теперь они надолго замолкнут. И ведь всё это, – он бросил на меня острый взгляд, – и всё это из-за тебя. Ни стрелы, ни копья не были отравлены, нас атаковали, но не пытались убить. Конечно, они похитили бы контейнер, если бы смогли. Но из двух добыч они выбрали тебя. Знаешь, о чём это говорит?
Я до того устал, что не то что думать – говорить был не в состоянии.
– Не имею ни малейшего представления!
– Они полагают, что при твоей помощи так или иначе получат контейнер, а может, получат и ещё что-то. Видно, они знают, как заставить тебя повиноваться им, каким-то чудом они заставят тебя делать то, что им нужно. Им важно заполучить тебя – so? [33]
Он поддел концом посоха крутящийся сухой лист и пригвоздил его к земле. Я взглянул на этот листок – длинный, тонкий, до того увядший, что и узнать его было трудно, – узкий лист гигантского бамбука.
ГЛАВА 4
Дежурный клерк в отеле сразу узнал меня. Он ухитрился каким-то образом сделать элегантный приветственный жест в индийском стиле и одновременно выложить на стойку ключи и почту.
Посыльный – тайский паренёк, с виду умирающий от голода, – подскочил с тележкой и стал грузить мои чемоданы, но длинный, изящно упакованный сверток с наклейками «Бьющийся антиквариат» я оставил при себе. Не знаю, как бы я пронёс меч без подобной упаковки через таможенников и охрану аэропорта. Но наклейки сделали своё дело.
Как и большинство тайцев, посыльный только выглядел таким хрупким. Он лихо сгрузил мои чемоданы, словно это были перышки, налил мне прохладительный напиток, сунул в руки приглашение в самое непристойное кабаре и гордо сообщил, что подрабатывает ещё и в Тайском боксерском клубе, но уж не официантом, конечно, так что я могу прийти и сделать на него ставку. Внушительные чаевые избавили меня от него, и, оставшись один, я тотчас принялся за почту. Приветствия от наших бангкокских агентов, факс из моей конторы, сообщавшей, что никаких новостей нет, извещение от Дейва, подтверждающее наш телефонный разговор, – он звонил, когда я ещё был в воздухе: контейнер благополучно прибыл. Больше ничего. Я сел поудобнее, залпом выпил пиво и взял другую бутылку. Все прекрасно, но того извещения, которое я ждал больше всего, не было – ни звука от Шимпа.
Он уверял меня, что в самолете я буду в полнейшей безопасности.
– Они на время потеряли контейнер из виду. А значит, заполучить его они могут, только заполучив тебя, jongetje! Сейчас им нет никакой радости убивать тебя. – Он хихикнул. – Ты будешь не то что в безопасности, а просто весь ватой обложен! Во всяком случае пока не доберёшься до Бангкока.
– Ну и что? – С тех пор, как он спрыгнул с поезда, чтобы найти меня, я проникся к нему большим доверием, но всё равно уж слишком он был загадочен – непонятны причины, ради которых он мне помогал, неясно, насколько сильны его чары, можно ли на них полагаться. – Ну и что? Почему бы тебе тогда не полететь вместе со мной?
Он пожал плечами, постарался изобразить смущение и перешел на голландский:
– Reis niet so graag met de vliegtuig, hoor – het is niks voor mij! [34] Найду корабль, который подбросит меня до Офира. [35]
– До Офира? – удивился я.
– Ну да, через Тартессос [36] и Ашкелон. [37]
– А, понятно, как это я, дурак, сразу не догадался! Надо думать, повезёшь слоновую кость, мартышек и павлинов.
Шимп крякнул и с насмешкой посмотрел на меня.
– Вот именно, только не слоновую, а моржовую, мамонтовую и кость единорога. А павлинов как раз не будет – тебя-то ведь я с собой не беру.
– Touche! [38] – изящно, как на карикатурах Тербера [39], остановил я его. – А тебе не трудно будет вывезти оттуда того, кого ты найдешь?
– Nee, это древний торговый путь на Восток. Если там ничего не удастся, мне никто не мешает махнуть в Багдад. Но я хочу найти корабль до возвращения в Бангкок.
На самом деле, что бы там ни выдумывали целые поколения рассказчиков и режиссеров, Багдад отстоит от моря на сотни миль и никакого порта в нем нет, во всяком случае в нынешнем, известном мне Багдаде. Однако я промолчал. Тот Багдад, о котором говорил Шимп, как раз и породил длинную тень легенд. То ли он был в равной степени обязан традиции и реальности, то ли сам был источником традиции. На Спирали у истины всегда две стороны.
Посыльный – тайский паренёк, с виду умирающий от голода, – подскочил с тележкой и стал грузить мои чемоданы, но длинный, изящно упакованный сверток с наклейками «Бьющийся антиквариат» я оставил при себе. Не знаю, как бы я пронёс меч без подобной упаковки через таможенников и охрану аэропорта. Но наклейки сделали своё дело.
Как и большинство тайцев, посыльный только выглядел таким хрупким. Он лихо сгрузил мои чемоданы, словно это были перышки, налил мне прохладительный напиток, сунул в руки приглашение в самое непристойное кабаре и гордо сообщил, что подрабатывает ещё и в Тайском боксерском клубе, но уж не официантом, конечно, так что я могу прийти и сделать на него ставку. Внушительные чаевые избавили меня от него, и, оставшись один, я тотчас принялся за почту. Приветствия от наших бангкокских агентов, факс из моей конторы, сообщавшей, что никаких новостей нет, извещение от Дейва, подтверждающее наш телефонный разговор, – он звонил, когда я ещё был в воздухе: контейнер благополучно прибыл. Больше ничего. Я сел поудобнее, залпом выпил пиво и взял другую бутылку. Все прекрасно, но того извещения, которое я ждал больше всего, не было – ни звука от Шимпа.
Он уверял меня, что в самолете я буду в полнейшей безопасности.
– Они на время потеряли контейнер из виду. А значит, заполучить его они могут, только заполучив тебя, jongetje! Сейчас им нет никакой радости убивать тебя. – Он хихикнул. – Ты будешь не то что в безопасности, а просто весь ватой обложен! Во всяком случае пока не доберёшься до Бангкока.
– Ну и что? – С тех пор, как он спрыгнул с поезда, чтобы найти меня, я проникся к нему большим доверием, но всё равно уж слишком он был загадочен – непонятны причины, ради которых он мне помогал, неясно, насколько сильны его чары, можно ли на них полагаться. – Ну и что? Почему бы тебе тогда не полететь вместе со мной?
Он пожал плечами, постарался изобразить смущение и перешел на голландский:
– Reis niet so graag met de vliegtuig, hoor – het is niks voor mij! [34] Найду корабль, который подбросит меня до Офира. [35]
– До Офира? – удивился я.
– Ну да, через Тартессос [36] и Ашкелон. [37]
– А, понятно, как это я, дурак, сразу не догадался! Надо думать, повезёшь слоновую кость, мартышек и павлинов.
Шимп крякнул и с насмешкой посмотрел на меня.
– Вот именно, только не слоновую, а моржовую, мамонтовую и кость единорога. А павлинов как раз не будет – тебя-то ведь я с собой не беру.
– Touche! [38] – изящно, как на карикатурах Тербера [39], остановил я его. – А тебе не трудно будет вывезти оттуда того, кого ты найдешь?
– Nee, это древний торговый путь на Восток. Если там ничего не удастся, мне никто не мешает махнуть в Багдад. Но я хочу найти корабль до возвращения в Бангкок.
На самом деле, что бы там ни выдумывали целые поколения рассказчиков и режиссеров, Багдад отстоит от моря на сотни миль и никакого порта в нем нет, во всяком случае в нынешнем, известном мне Багдаде. Однако я промолчал. Тот Багдад, о котором говорил Шимп, как раз и породил длинную тень легенд. То ли он был в равной степени обязан традиции и реальности, то ли сам был источником традиции. На Спирали у истины всегда две стороны.