Роэн Майкл Скотт. Полуденные врата

   Он горел на верхушке старой смоковницы, и по её виду нельзя было предположить, что ещё недавно она вся пылала. И на стенах стоявших вокруг маленьких храмов не было никаких следов недавних боев: их покрывали лишь мхи да пятна – свидетельства вековых жертвоприношений.
   – А, вот и вы! – воскликнул Пасарибу. В мягком свете фонаря даже он казался приветливым. – Недурной ливень, правда? В это время года такое редко случается, но мы дождям всегда рады, верно? И он никого не отпугнул. Мы потому и приехали сюда, потому что хотел вас познакомить со всем этим!
   Он глядел, и, как мне показалось с удовольствием, на танец, исполняемый двумя танцорами в масках под аккомпанемент гамелана. Танцующая женщина изображала ведьму, она была в белом покрывале с черными и красными полосами, почти невидимыми из-под распущенных светлых волос. Она злобно таращила глаза, изо рта у неё торчали клыки и чуть ли не до пояса свешивался красный язык. С угрожающим видом она играла длинными пальцами с белыми ногтями. Ведьма наводила страх. Её партнером был исполняемый двумя танцорами четвероногий зверь в панцире из золотых пластин, из-под которых торчали рыжие волосы, зверь гибко выступал с достоинством тигра. На голове у него красовалась остроконечная корона, украшенная золотыми цветами. За большими кошачьими ушами вздымался высокий золотистый воротник, изображающий гриву. В оскаленной пасти тоже торчали клыки – их было меньше, чем у Рангды, но сами они были длиннее. Тигр махал золотистым хвостом. Пасарибу начал нудно объяснять, что это – ритуальные фигуры, непременные участники фестивальных танцев, они изображают соперничающие силы, которые покровительствуют деревне. Баронг, как явствовало из объяснений чиновника, более доброжелательная фигура, но и Рангда нужна местному населению.
   – Ну что-то вроде Инь и Ян… ^[180]
   Пасарибу умолк. Хоть он и пытался сделать вид, будто хочет познакомить с танцем нас, на деле же он сам не мог от него оторваться, ведь танец воплощал в себе остатки многовековой культуры, которую старались уничтожить чужеземцы и миссионеры, но всё равно она жила и в крови самого Пасарибу, и в крови его предков. Я обнял Джеки, хотя по местным меркам это считалось неприличным, но я был слишком счастлив, чтобы о чем-то беспокоиться.
   – Слушай, – шепнул я ей на ухо, – мы с тобой только что видели сердце и разум острова, но ведь этого для организма мало. Вот Рангда, и Баронг, и все другие, мелкие духи, они ссорятся, мирятся, поддерживают на острове гармонию, но они – его душа.
   – Даже жалко, что мы не можем задержаться, – мечтательно проговорил Пасарибу, отрываясь от зрелища. – Иногда в такой танец, словно загипнотизированные, включаются и жители деревни. Им чудится, что в них вселились духи или что-то в этом роде.
   – Да! – несколько угрюмо отозвался я. – Рангда, кажется, на такие дела мастерица.
   – О! – удивился чиновник. – Значит, вы интересуетесь нашим фольклором? – Его голос звучал чуть ли не смущенно, совсем не похоже на его обычную разухабистую речь. – Видите, они делают вид, что нападают на Рангду, гонят её прочь. А она заставляет их обратить их же оружие против самих себя, но это все ритуал. Островитяне никогда не враждуют с Рангдой, а она не враждует с ними. Все они потом благополучно успокаиваются, вот такая извечная борьба. Никто не выигрывает, но никто и не проигрывает. Конечно, это все суеверие, но должен признать: когда видишь вот такое зрелище, воплощающее древние представления, это захватывает, правда? Просто захватывает! – немного смущенно повторил он. Вздохнув, Пасарибу посмотрел на часы. – Нам пора, пожалуй. А куда делся ваш… э… приятель?
   – Действительно, где Шимп?
   – Не стоит о нем беспокоиться, – сказал я. – Он говорил… э… что он где-то здесь, в этих местах… его ждут. Он не пропадет, ведь он на Бали и на всех этих островах как дома.
   – Да? – усмехнулся Пасарибу. – Решил присмотреться к туземцам?
   – Ну, кое в чем он им сто очков вперед может дать! – сухо отозвалась Джеки. – Но он – верный друг.
   Позади, на дороге, нас ждал конвой. Настороженные, но спокойные солдаты сидели, положив автоматы на колени. Когда Пасарибу закудахтал над дырами, которыми пули украсили его машину, охрана заулыбалась.
   – Знаете, сколько времени уйдет на то, чтобы заделать эти дырки! – жалобно сказал Пасарибу.
   Видно, Шимп не все повреждения ликвидировал, и его забывчивость наверняка была злонамеренной, подумал я.
   – Больше никаких неприятностей? – спросил я капрала, сидевшего рядом с контейнером.
   Капрал рассмеялся.
   – Тоже мне террористы! Дождя испугались!
   Из-под деревьев вдруг раздался всплеск голосов, вроде бы смешливых, а потом зазвучал сложный хор – солист выводил высокие рыдающие ноты, напоминая рассказчика в театре теней, а остальные вторили ему, но уже комично передразнивая.
   – Слышите! – умиленно воскликнул Пасарибу. – Это kecak — огненный танец обезьян. А хор имитирует гамелан. И все пляшут.
   – Это из «Рамаяны», правильно я поняла? – тихо спросила Джеки.
   – Правильно! – ответил довольный Пасарибу. – Но настоящий главный герой в «Рамаяне» – Хануман, если вам знакомо это имя…
   – Знакомо! – ответил я. – Уж его-то мы знаем!
   Пасарибу с улыбкой оглянулся.
   – Это целое представление! Хорошо бы посмотреть… но надо двигаться. Будем считать это прощальным напутствием.
   Я не возражал. Шофер Пасарибу, с перевязанной рукой, но веселый, вывел машину на дорогу, и мы поехали. Опустив окно, мы прислушивались к замирающему напеву. Там остался Шимп, но мы оба знали, что он не только там, он повсюду. В сердцах, душах и умах его потомков. Дух предков, дух, который, спеша к потомкам на помощь, облетел полмира и вернулся к ним охранять и защищать остров.
   Пасарибу перестал старательно играть роль светского космополита и охотно рассказал мне о «Возвращении Предков».
   – Люди верят, что наши предки возвращаются в праздник Галунган сюда, на Бали, и остаются здесь до самого Кунингана. Это заключительный фестиваль, когда предкам приносят особенно почетные жертвы из желтого риса. А между этими фестивалями все надевают самую нарядную одежду, украшают деревню шестами, как будто это рождественские елки, да и вся атмосфера такая же, как на Рождество. Только здешние жители устраивают всё это для предков, да ещё с каким размахом!
   – Я рада за Шимпа, – прошептала Джеки, прижимаясь ко мне. – Он это заслужил.
   – Да, – улыбнулся я ей.
   Пасарибу снова болтал, не закрывая рта, но сейчас это было даже приятно.
   – А как насчет нас? Мы тоже что-то заслужили? – спросил я.
   – Ну, не знаю, – вздохнула Джеки. – Благодаря тебе я собираюсь на некоторое время прервать свою работу. Тебе пришла в голову блестящая идея! Ты представляешь, скольким людям я должна её внушить – и представителям проекта, и колледжу, и правительству, и священникам subak, боже мой! Да ещё проследить, чтобы всё это воплощалось в жизнь. Это будет пиаровская акция, какой мир не видел! А потом придется сразу составлять схему, представляешь, сколько это займет времени! – Джеки погладила меня по груди. – А ты ещё сокрушаешься, что у тебя в офисе накопилось много работы!
   Я прижал к себе её руку.
   – Дейву придется попыхтеть.
   Даже для меня это прозвучало невесело. Я не особенно хотел, чтобы Дейв занимался моей работой. Он может слишком хорошо с ней справиться, отчего у меня возникнет ощущение, что я не нужен.
   – Так что ты не бросишь свою работу и не останешься со мной.
   Я хотел было возразить, но она улыбнулась.
   – Да не беспокойся ты, я и не прошу тебя оставаться. Может, ты и остался бы, но это было бы слишком жестоко. Но и я тоже люблю свою работу. Я не уеду. А ты не останешься.
   Мне словно мешок на голову натянули – так испортилось вдруг настроение. Радость вмиг исчезла, на душе стало тяжело.
   – Я полагал… я надеялся, что…
   – Что мы начнем все сначала, забудем прошлое? Но оно не забудет нас, Стив. Теперь мы живем в разных мирах. – Она состроила гримасу. – И я не думаю, что смогу жить в твоем.
   – Ты ведь жила на Западе. И довольно долго. И внешность у тебя европейская, черт побери!
   – Я этого не чувствую. Почти. Но я говорю не о Европе. О твоем мире или, скорее, о твоих мирах. Помнишь, что сказал Джип? Что-то насчет людей, которые мельком увидят какой-то проблеск и сразу отступают назад, в свой мир. Спираль, – (я почувствовал, как Джеки вздрогнула), – Спираль – это что-то великолепное, но и ужасное, в неё невозможно поверить. Конечно, там много такого, что мне хотелось бы увидеть, но ведь там есть и другое. У каждой крайности должна быть своя противоположность. Предельная красота и предельный ужас, бесконечное добро и бесконечное зло. Я не смогу это воспринять, постичь такие крайности. А ты невероятно храбр, раз можешь спокойно принимать всё это.
   Я обиженно скривил губы.
   – Скорее, отличаюсь невероятным отсутствием воображения. Об этом мне уже говорили. Или у меня невероятно толстая кожа.
   – Нет! Воображение у тебя как раз есть, и больше, чем у других. Только надо дать ему волю. Я всегда это про тебя знала. Это у меня его не хватает. Я знаю, где мне лучше быть.
   – Меня предупреждали, чтобы я держался подальше от Спирали, – хмуро сказал я. – Чтобы я забыл о ней ради собственной безопасности. И мне это почти удалось. Может быть, и надо было забыть.
   – Молл сказала, что теперь ты способен сам позаботиться о себе. Теперь, мол, меньше риска, что ты можешь пострадать.
   – По-моему, она не совсем это имела в виду. Я знаю, Джеки, сколько страданий я причинил тебе. Но, господи, по-моему, всё это позади. Может, мне и всё это следует забыть?
   – Надеюсь, что не забудешь. – Она погладила меня по щеке. – Можешь, конечно, по-прежнему винить себя. Но помни одно – что бы ты ни сделал, ты искупил это с лихвой. Так что мы можем жить, сбросив с себя ярмо прошлого, так, как мы жили бы, если бы остались вместе. Разве не так?
   Я пожал плечами. Я чувствовал тупую боль, но причин жаловаться у меня действительно не было. Я ввязался во всё это, погнавшись за именем, которое могло принадлежать Джеки, и отчасти за легкой возможностью облагодетельствовать человечество. Легкой! Я ожидал… а чего, собственно, я ожидал? Этого я и сам не знал. Но, конечно, не награды. Беда в том, что мне казалось, будто я её уже получил.
   – Ты уже кое-что получил, – мягко настаивала Джеки, – хотя бы возможность достойно попрощаться. Неужели не понимаешь? Ты больше не раб прошлого, не раб наших отношений и нашего разрыва. Стив, я ведь тоже в нем виновата, я допустила сотни глупых ошибок. Я могла лучше вести себя по отношению к тебе, могла бы держаться за тебя, если бы не моя дурацкая гордость. Ты снова открыл для нас ворота, и это хорошо. Но хорошо и то, что они снова закроются. Значит, мы выздоровели!
   И произошло чудо, как будто магическая сила Спирали по-прежнему окружала нас в эту волшебную летнюю ночь. Тяжесть вдруг свалилась с моих плеч, словно я все время, все эти годы носил на себе второй контейнер. Я наклонился и поцеловал Джеки, поцелуй был долгий и крепкий. И это тоже было счастье, удивительное счастье, без горечи, без сознания вины, оно длилось долго-долго.
   – Ну и ну! – засмеялась Джеки, когда мы наконец вынырнули на поверхность, чтобы перевести дыхание, и она сразу стала той девочкой, какой была много лет назад. – Стив…
   – Да?
   – Эти Ворота… ведь им пока не обязательно закрываться, правда? Ведь тебе же нужно устроить себе отпуск. Где-нибудь в красивом тихом месте.
   – В каком-нибудь раю на тропическом острове? Например, на Бали?
   – Чудесная идея. Я бы присоединилась. Не знаешь ли, где бы мы могли раздобыть желтый рис?
   Я показал большим пальцем на Пасарибу, но Джеки схватила мою руку, зажала её коленями и не отпускала.
   – Он знает, по-моему, даже слишком много. Но как будто позаимствовал это у кого-то другого.
   – Мм-м, Стив… Итак, вернемся к тому, что я сказала. Я верю в тебя.
   – Мм-м?
   – Я и верила, всегда верила, несмотря ни на что. А когда ты почему-то казался пустым, так может, это просто потому, что ты готов был вместить в себя так много? Может, для того, чтобы обрести эти знания, тебе приходилось углубляться дальше, чем другим.
   – Что ты хочешь сказать? – Но я был слишком счастлив, чтобы допытываться. И всё-таки в её словах была такая спокойная сила, которой суждено было остаться со мной, даже когда Бали превратится всего лишь в ещё одно воспоминание, пусть даже очень яркое, уходящее вдаль под крыльями самолета.
   – Я хочу сказать… Может быть, тебе и не стоит держаться подальше от твоего непонятного мира, независимо от того, опасен он или нет. Может быть, ты как раз и предназначен для него, как Джип и Молл; может быть, ты действительно выполняешь какую-то миссию, на которую намекал Шимп. Стив, дорогой, неужели ты думаешь, что тебе удастся усидеть спокойно на месте?