Страница:
– Неужели ты не можешь что-нибудь сделать? – прошипел, не разжимая губ, Дейв.
– Я?
– Ты же общепризнанный стратег! С секьюрити сколько каши съел, всё же только и говорят, какой ты отважный боец…
– Да был бы у меня хоть несчастный пистолет для игры в пейнтбол! Так ведь даже такого нет!
– Возьми мою зажигалку! Они решат…
– Не думаю, что её огонек смутит этих мальчуганов! Нам бы сейчас хороший пулемет!
Но даже когда я произносил эти слова, перед моими глазами маячил никак не пулемет, а мой меч! Вот он бы мне пригодился! Ведь однажды я им уже пользовался. Но где? Когда? Где я вообще подобрал эту штуковину? Где, как, когда? Где-то в районе старых доков? Лет восемь назад…
В доках!
Летом во время шторма я увидел, как взмывает над береговой стенкой в порту высоченная волна. Казалось, она состоит сплошь из брызг, но волна с грохотом обрушилась на набережную, где было множество лавок, магазинчиков, припаркованных машин, и когда водяное полотнище потянулось назад, там, откуда оно отступило, остались сумбур и хаос. Так и в моей голове смерчем пронеслись воспоминания, путаные и неясные воспоминания о морских боях и чувстве нестерпимого ужаса, о звездах, несущихся облаках и парусах, об океане и пожаре, о звоне клинков, о неведомой, светящейся изнутри женщине с волосами, клубящимися словно дым. О том, как однажды на темнеющем поле в мою ладонь по-собачьи ткнулась рукоятка меча. Всё это когда-то было. Невероятно, непостижимо, но было! Уверенность, что я это пережил, проникла в меня с твердостью и яркостью алмаза. А из этой уверенности, точно запоздавший росток, засветилась догадка, что делать сейчас…
С леденящим кровь воплем вожак стаи подпрыгнул, взмахнув ножом, нацеленным мне в горло. Чтобы испугаться, требуется время – у меня его не было. Я инстинктивно вскинул руку в тщетной попытке защититься, но испытывал при этом только гнев, яростный гнев, потому что мне, как назло, помешали в то самое мгновение, когда я вдруг понял, что надо делать. Вспыхнуло темное пламя. Быть убитым, уничтоженным именно сейчас – этого допустить нельзя! И словно водоворот, меня подхватило всепоглощающее стремление отразить атаку.
От нехватки кислорода в голове зашумело, глаза застлал красный мрак, а потом все почернело. Крохотная светлая точка вспыхнула в этой черноте где-то далеко-далеко, блеснула на фоне крутящегося тумана и стала медленно поворачиваться, словно тяжелое колесо. Вспышки света на спицах этого колеса больно били по глазам под закрытыми веками, свет становился все ближе, все ярче, все резче… Вдруг мои веки распахнулись. Время будто остановилось. Бандит все ещё, ощерившись, нависал надо мной. Нож уже опускался, но тут в мою раскрытую ладонь что-то с силой впечаталось.
От удара мои пальцы сжали упавший в руку предмет и крепко в него вцепились. Нож бандита, звякнув, ударился о мощный клинок, который я прижимал к груди. Лезвие скользнуло по стали и уперлось в рукоятку. Я с такой яростной силой повернул свой клинок, что выбил нож из руки нападавшего, а сам он, не удержавшись на ногах, рухнул лицом в грязь. Нож отлетел в сторону. Я взревел, ринулся на упавшего, наступил ему на спину и едва успел вонзить в неё клинок, как надо мной нависла сплюснутая рожа следующего бандита. Он тоже упал в грязь, подняв фонтан брызг. Я выдернул клинок и прыгнул вперед, расчищая себе дорогу круговыми взмахами меча. Бандиты отступали и пятились до тех пор, пока не уперлись в дальний конец тупика. Тогда я с воинственным воплем наскочил на них и одним бешеным взмахом меча разметал в разные стороны.
– Дейв!
– Да!
– Беги и не оглядывайся!
Он так и поступил, правда бросив взгляд назад, чтобы убедиться, что я рядом.
Но я довольно скоро отстал от него. Дейв был моложе и легче; если бы не животный страх, я бы и сразу не смог за ним угнаться. Впрочем, и ему страх придал прыти. И конечно, от страха мы и думать забыли, куда бежим. Нас устроил бы любой закоулок, только бы в нем не было тумана и притаившихся бандитов. И не меньший страх внушал мне меч, неведомо откуда появившийся у меня, и кровожадные, не менее убийственные, чем меч, мысли, бурлящие в моей голове. Мысли, которые я в последние годы довольно ловко научился прогонять прочь, но всё же не смог, а может, и побоялся совсем позабыть. Когда я в последний раз был в «Иллирийской таверне»? Три года назад? Или четыре?
Чихая и задыхаясь в едкой духоте, я завернул ещё за один угол и чуть не налетел на Дейва, который вдруг остановился как громом пораженный. Перед нами была мрачная дыра – здесь сходились две боковые улочки, и шаткие строения склонялись над пенившейся ямой с нечистотами, края черепичных крыш почти соприкасались, будто старясь спрятать от неба свой позор. Под образованной ими аркой в тропических знойных сумерках клубились тени, они были чернее наступающей ночи. Среди этих теней над нашими головами что-то шевельнулось.
Это была маска, одна из тех, которые используют по всему Востоку во время праздничных шествий, – жуткая звериная морда, треугольная, длиннозубая, прототипом ей, вероятно, послужил ночной охотник – пучеглазый тигр. Окраска маски была более естественной, чем принято в восточном искусстве: вместо кричащих красных и желтых полос – сочные полутона от ржаво-осенних до зеленых оттенков листвы; блестели клыки из слоновой кости, а между ними свисал малиновый язык. Вокруг раззявленной пасти сверкали позолоченные узоры, а гладкая грива отливала серебром. Зрелище было удивительное, и я не мог понять, как такое редкостное произведение искусства могло оказаться в этом забытом богом квартале.
Вдруг вытаращенные глаза сузились, изо рта закапала слюна, и малиновый язык подобрал её с желтоватых львиных клыков. Голова чудовища угрожающе качнулась, позолота зашуршала и зазвякала. Раздалось тихое рычание, как будто совершенно не связанное с телесной оболочкой и от этого ещё более устрашающее. Для нас с Дейвом, только что избежавших объятий тумана и спасшихся от головорезов, это было уже чересчур. Мы оба завопили благим матом и пустились со всех ног. Меня занесло в маленькую улочку слева, под ногами чавкали помои и кое-что похуже, потом я свернул за угол и наткнулся на ящики с пустыми бутылками и какие-то безобразные картонные коробки. Передо мной возвышалась старая бетонная стена, глухая и гладкая. В ней была только одна дверь, обитая оцинкованной, изъеденной дождями жестью, покрытая царапинами и вмятинами, но ещё очень, очень прочная.
Я нажал на дверную ручку, она легко повернулась, но дверь не открылась. Я забарабанил по ней кулаками, жесть загудела, но ничего не последовало.
– Бесполезно, Дейв… – задыхаясь, произнес я, но ещё когда говорил это, даже не оглянувшись, догадался, что Дейва рядом нет. Улица за мной была пуста; пуста и тиха, слышалось только мое натужное дыхание. Но пока я вслушивался, я различил сзади чьи-то мягкие, легкие шаги, осторожно крадущиеся по застывшей грязи. Я уже хотел подать голос, когда что-то в звуке этих шагов меня остановило. Я стиснул зубы, пот струйкой пробежал по спине. Кто бы там ни крался, он крался на четырех ногах. Я снова отчаянно заколотил в дверь, начал пинать её ногами, да так, что на обивке оставались следы, а рукояткой меча лупил по бетонной стене. Хорошо, хоть меч был при мне. Дейв, видно, бросился в другую сторону, и он вне опасности. Понадеявшись, что эта нечисть последовала за мной, я медленно повернулся навстречу опасности и прижался спиной к негостеприимной двери.
Внезапно дверь, открывавшаяся наружу, распахнулась, да так, что я едва устоял на ногах. Кто-то схватил мою взметнувшуюся руку и потащил к себе. Беспомощный, я ввалился внутрь, в темноту, и дверь за мной с грохотом захлопнулась.
Я оперся о неё спиной, тяжело дыша в потемках. Послышался звук поворачиваемого ключа, громко щелкнули засовы – верхний и нижний, потом наступила тишина. Я прислушивался и ждал, что в оцинкованную дверь последует толчок или загадочное царапанье. Но все было тихо. Вдруг длинные ногти проехались по моей руке, я вздрогнул, но пальцы были явно женскими, и они потянули меня прочь от двери. Я очутился в непроглядно темном коридоре, теплый воздух в нем хранил тяжелый сладковатый аромат духов, а под ногами угадывались мягкие соломенные циновки. Впереди узкие светлые щели обрисовывали приоткрытую дверь, и рука, сжимавшая мою, влекла меня туда. Блеснуло тонкое запястье, дверь отошла в сторону. На фоне слабого розового света возник стройный силуэт, и меня молча втащили в комнату.
Дверь тихо закрылась, и над ней, прошелестев, спустился занавес из бусин. А комната…
Я вгляделся. Комната была с низким потолком, бедная, чересчур пестро украшенная, как дешевый китайский ресторан, с пластмассовой покрытой лаком «лепниной» и отстающими от стен бамбуковыми обоями. Правда, такую «лепнину», равно как и картины, что тут висели, ни в один приличный китайский ресторан не допустили бы – это было очевидно. Тяжелые благовония заглушали слабый зверушечий запах, смешанный с мускусным запахом гниения.
– Здесь ты в безопасности, – проговорил тихий голос. – Можешь не бояться никаких преследователей. Не хочешь ли присесть и отдохнуть?
Всё это было произнесено на превосходном английском, с чуть заметным оттенком восточного стаккато. Я повернулся, но то, что я хотел сказать в ответ, замерло у меня на губах. Она оказалась поразительно хороша собой, но этого было мало. Вероятно, она прочла по губам имя, которое я чуть было не выговорил, – сделав странно витиеватый, вежливый жест рукой, она поклонилась мне в пояс. От этого я и вовсе лишился дара речи. На секунду мне показалось, что я вызвал к жизни часть прошлого, словно нежный призрак моих студенческих дней явился выручить меня из беды.
Нежное восточное лицо. Нежное, но властное, правда, цвет кожи был светло-медовый, как у загорелых европейцев, а грива волос, обрамляющих это лицо, – светло-пепельная и ровная от корней до кончиков, того удивительного оттенка, который ясно говорил, что краска тут ни при чем. Даже сильные гибкие плечи и мягкие округлости под накидкой из батика свидетельствовали о странном смешении восточных и западных черт – они были необычны, прекрасны и влекущи. Словно передо мной снова стояла девушка, которую я когда-то знал, почти сумел полюбить и давно бросил по причинам, признать которые не желал даже сейчас. Девушка, чье имя (а может, это была лишь однофамилица) сразу бросилось мне в глаза в списках участников «проекта, связанного с островом Бали». Оно-то ведь и втянуло меня в это безумное предприятие.
Но хотя у меня в голове не укладывалось, что кто-то может до такой степени походить на нее, – всё же это была не Джеки. Но девушка, похожая на неё до того, что совершенно потрясла меня, отбросила назад, в прошлое – на сколько? – лет на пятнадцать, шестнадцать, растревожила во мне кровь, затруднила дыхание, сковала горло. Будоражащая, влекущая – и всё-таки не Джеки. У этой лицо было чуть смуглее, черты мельче, четче, китайского в них было меньше, европейского почти ничего. Но и к тайской народности отнести её было трудно. В её ласковых глазах светился острый ум, однако когда она поклонилась, под одеянием, которое её покрывало или, скорее, открывало, я увидел, что на ней черное бикини, бывшее униформой для всех девушек, обслуживающих бары Бангкока. Она повторила свое приглашение, и я наконец обрел голос:
– Очень вам благодарен. Очень любезно с вашей стороны. – Мой ответ казался напыщенным и нелепым. – Ведь вы меня спасли. За нами гнались какие-то… головорезы с ножами, а потом…
Что было потом, я не мог ей объяснить, так как и сам не понимал, что это было.
Она ласковым жестом остановила меня.
– Я рада. На этих улицах, случается, находят убитых. Я рада, что сумела тебе помочь. Может быть, всё-таки присядешь? Что будешь пить? Виски?
Только тут я заметил, как дрожат у меня ноги. Я прислонил меч к стене, она на него даже не взглянула.
– Виски? Спасибо! Выпью с удовольствием.
Она улыбнулась и, держа меня за руку, подвела к старенькой тростниковой кушетке, над которой висела картина в якобы золоченой раме. Светящимися красками на черном бархате была изображена альковная сцена. Картина являла собой типичную имитацию классического китайского искусства – эротическая иллюстрация в духе династии Мин, но обнаженным фигурам были приданы сугубо современные, даже западные, черты, и выписаны они были очень тщательно. Мужчина и три женщины застыли в таком немыслимом переплетении рук, ног, голов и бедер, что оно казалось вряд ли осуществимым, не говоря уже о том, что едва ли могло быть приятным.
Подавая мне двойную порцию желтоватой жидкости, девушка поймала мой взгляд и сдержанно улыбнулась. Я отпил из стакана и удивился – это был настоящий солодовый напиток, а совсем не «Chivas», принятый в подобных местах.
– Чудесно! – благодарно выдохнул я.
Девушка снова улыбнулась и села рядом со мной, вытянув ноги, отчего полы халата упали с них. Она посмотрела на меня выжидательно.
– Э-э… между прочим, меня зовут Стив. Стив Фишер.
– А меня Рангда. – Когда она произносила последний слог, её белоснежные зубы очаровательно блеснули, а губы снова изогнулись в улыбке.
Я внимательно посмотрел на нее.
– Красивое имя и идет тебе. Но оно ведь не тайское, верно?
– Нет. – Она опустила глаза.
Настала моя очередь ждать объяснений, но их не последовало. Я уже собрался спросить, откуда у неё такое имя, но она неожиданно рассмеялась, схватила мой стакан и отпила из него. Я понял намек – не лезть с расспросами.
– Можно? – спросила она.
Пока она не начала гладить мои волосы, я не был уверен, на что она просила разрешения. В этих краях голова считается священной, касаться её без спроса нельзя, только с чего бы обыкновенной проститутке быть такой внимательной, да ещё к иностранцу? Нет, она была не так проста. Определить её возраст казалось трудно, и всё же видно было, что она постарше обычных хихикающих девушек-подростков, обслуживающих бары Трех Улиц, хотя в городе – а как правило, это были крестьянки – они взрослели быстро.
Я посмотрел кругом, неловко поерзал на грязновато-коричневых вышитых подушках. Они казались слегка засаленными, и мне тут же захотелось сжечь свой костюм, но дело было не в этом: неловкость я испытывал от бушевавших ко мне противоречивых чувств. Я остро ощущал близость девушки, теплоту её кожи, исходящий от неё аромат – томный, как запах орхидей в джунглях, он был гораздо свежее и устойчивей, чем унылый запах, витающий вокруг. Все, что нас окружало, говорило о сексе, но это была вульгарная сексуальность, присущая барам. Девушка же вызывала… несколько иные чувства. Да, от неё веяло сексуальностью, даже доступностью, но это была сексуальность другого рода, и определить её было трудно. Я не знал, что о ней и думать, единственно, как я мог объяснить себе ситуацию, – это что я сижу в комнате обычного борделя и встретил здесь девушку, о которой можно только мечтать. Казалось, она никак не вписывается в эту обстановку.
– Ты, значит… работаешь здесь?
Она саркастически приподняла бровь.
– Когда захочу. – Она снова потянулась, и полы халата разошлись ещё шире. – Я ничем не обязана, хочу – прихожу сюда, хочу – не прихожу: как мне нравится. – Изогнувшись, она поднесла стакан с виски к моим губам. – И выбираю, кого хочу. Не обязательно в интересах дела. – Она произнесла эту сложную фразу с милым кокетством, и мы засмеялись.
Девушка прислонилась лбом к моей голове, и белокурые волосы скользнули по моему плечу, её губы коснулись моего уха.
– А вообще-то, я здесь дома. И ты можешь оставаться здесь сколько захочешь. Нам никто не помешает.
Она поднесла мою руку к поясу халата, секунду её теплый живот трепетал под моими пальцами, потом узел пояса распался, и халат распахнулся. Почти бессознательно я обнял её за талию и притянул к себе. Почти бессознательно, поскольку хотя мое сердце бешено билось, так же бешено работал мой мозг. «Колесики, часовой механизм и криогенные чипы» – как сказал про меня Дейв. Другие говорили ещё хуже, особенно женщины, и, возможно, они были недалеки от истины. Но случалось, этот самый часовой механизм выручал меня, заставлял взглянуть на вещи циничным взором, с настороженностью и недоверием к иллюзиям, которые по большей части были моими собственными. С женщинами у меня обычно не было сложностей, но я прекрасно знал, что неотразимым меня назвать нельзя.
А эта девушка, казалось, хотела убедить меня в обратном. Если ей это было нужно не из-за денег, то из-за чего-то ещё, чего-то она явно от меня хотела, но после пережитых страхов я не был уверен, что смогу соответствовать. Я не терплю, когда кто-нибудь играет на моих чувствах; неважно, секс ли это, деньги, проявление власти или ещё что-нибудь, я не выношу, когда меня хотят прибрать к рукам. А Рангда каким-то образом, несомненно, к этому стремилась.
Вдобавок меня беспокоил Дейв; куда он-то подавался? Может, ему кто-нибудь тоже помог?
– Нет, – прошептал я, так как дышать мне было трудновато, и осторожно отсадил девушку обратно на подушки. – Не сейчас… Мне нельзя задерживаться.
– О, пожалуйста! – выдохнула она, тогда как, будь она обыкновенной девушкой из бара, она начала бы хныкать и называть меня «душкой». – Пожалуйста, останься. Ты мне нужен, я тебя хочу…
Я попробовал осторожно высвободиться.
– Там остался мой друг, ему грозит опасность.
Она кокетливо надулась, изображая нетерпение, и, откинувшись назад, совсем распахнула халат, раздвинула ноги и, стараясь удержать меня, закинула свою ногу на мою. Схватив мою руку, она заскользила ею по гладкому бикини, пока рука не оказалась у неё между ног. Сквозь тонкую ткань я чувствовал все – возбуждающее, ликующее тепло, намек на влагу. Она прижала мою руку к себе и изогнулась. Другой рукой она…
Я проглотил застрявший в горле комок – это был обычный прием проститутки, но в нем ощущалась властность, настоятельный призыв к неведомым глубинным чувствам, более мощным, чем любые запреты. Часовой механизм, колесики, чипы… а за ухом у меня, словно издеваясь над ними, отчаянно бился пульс. Я притянул её к себе, сжал в объятиях, сгорая от желания и гнева, гнева на то, что мою волю испытывают…
– Нет! – снова прохрипел я и тут же пожалел об этом. – Я тоже хочу тебя! Ты даже не представляешь, как хочу! – «Не представляешь, потому что не знаешь, до чего ты похожа на Джеки», – пронеслось у меня в голове. – Только не сейчас… Понимаешь… я бы… Ты такая красивая, но я не могу. Не должен.
Неожиданно она отпрянула от меня, вскочила так быстро, что я вздрогнул, испугавшись, что она сейчас закатит истерику или вызовет парней из бара. Но она только медленно, без выражения оглядела меня с ног до головы и завернулась в халат.
– Если ты говоришь правду, – выговорила она, – то вернешься сюда.
– Вернусь! – воскликнул я, испытывая огромное облегчение, и заправил рубашку в брюки.
– Ты у меня в долгу. Верно?
– Разумеется, конечно!
Но когда я полез за кошельком, она остановила меня.
– Для меня это не работа. Я открыла тебе дверь, впустила тебя, ты стал моим, теперь ты дашь мне обещание, и оно снова приведет тебя ко мне. Обещай, что вернешься. Скоро. – Она улыбнулась и поправила мне галстук. – Видишь, я не назначаю тебе ни дня, ни часа. Это ни к чему. Я чувствую, что нужна тебе. Ты ещё много чего найдешь во мне, а я в тебе. Ты мне откроешься. Обещай!
Я смотрел на неё в смятении. Много ли она разглядела во мне и каким образом? Но она была права. Какая-то часть меня уже принадлежала ей. Она её присвоила. Этого она достигла.
– Я должен тебе не только обещание. Я должен больше, – сказал я. – Договорились. Я вернусь. Скоро. Обещаю. Больше ты от меня ничего не хочешь?
Она улыбнулась и сдержанно кивнула.
– Пока хватит. Я выпущу тебя через другую дверь. На шумную улицу.
Она взяла меня за руку, и мы уже готовы были выйти из комнаты, но я вспомнил про меч.
– Да, я должен взять это, – испытывая неловкость, сказал я и удивился – таким нетерпеливым, чуть ли не злобным взглядом наградила она меня. – Объяснять долго, но я не могу выйти на людную улицу с такой штукой. Нет ли у тебя чего-нибудь, во что его можно завернуть?
Она огляделась, потом схватила со спинки стула тонкий шарф или шаль и накинула на меч.
– Спасибо. Я верну.
Она кивнула, словно не сомневалась, что так и будет. И, наверное, была права.
Она снова вывела меня в темный коридор, мы поднялись по лестнице, потом спустились, перешли по скрипучему мостику через дурно пахнущий маленький двор, где в загородке рылась черная свинья, вошли в узкую дверь и снова пустились в путь по коридорам, слабо освещенным только окошками, затянутыми промасленной бумагой. Под одним таким окном храпел темнокожий мужчина. Девушка недовольно поморщилась и, к моему удивлению, сильно его пнула. Из дверей, мимо которых мы проходили, доносился шум, но, кроме спавшего в коридоре, мы не встретили никого, пока не вышли в большой грязный холл, содрогавшийся от пульсирующей музыки диско. В конце холла была дверь, а с другой стороны, за аркой, завешенной пластиковыми ленточками, виднелось просторное, слабо освещенное помещение, заставленное столами и разделенное на кабинки; в глубине на крошечной сцене извивались и корчились смуглые фигуры. Оттуда несло потом, пивом и дешевыми сигаретами, да ещё дезинфекцией.
– Бар, – кивнула Рангда, её пластиковые босоножки постукивали по растрескавшемуся виниловому полу. – Дорогие напитки, дешевые девочки. Переберешь одного – поневоле отдашь деньги за другое. Так или иначе, всё равно окосеешь. Когда вернешься, спроси меня, выпьем вместе.
Я ещё раз пристально всмотрелся в нее.
– А когда ты здесь бываешь?
Она усмехнулась.
– Придешь, спросишь, и меня найдут. А теперь ступай! Иди!
Сильным, снова удивившим меня рывком она распахнула дверь и вытолкнула меня на улицу. Моргая и задыхаясь оттого, что снова оказался на жаре и на свету, я вылетел и наткнулся на группу смеющихся туристов, едва не сбив с ног толстого европейца в розовых шортах, снимавшего что-то на видеокамеру.
– Sauvertrunkener! [5]— прорычал он, брызгая слюной и распространяя запах пота. Я оглянулся посмотреть, что он снимает. Обрамляя двери, из которых я выскочил, вдоль всего фасада, оформленного под пагоду, красовались большие розовые плакаты с примитивными изображениями девиц, раскинувших ноги. Тот же мотив воспроизводился во вспыхивающей розовыми огнями рекламе на краю крыши и в выставленных рядом порнографических фотографиях. На вид девушкам было не больше четырнадцати.
«Бар – кабаре – эротическое шоу – Киски Джима».
Почти все городские бары и бордели с юными проститутками сосредоточивались в районе Трех Улиц, и всеми ими заправлял магнат, известный под кличкой Патпонг, а этот бар почему-то находился на отшибе. Улица была, даже по меркам Бангкока, узкая и пустая, если не считать этих дурацких туристов. Бар выглядел не таким уж убогим, но здание было старое, даже древнее, края крыши по традиции загибались вверх, всё свидетельствовало о том, что здесь испокон веку был бордель. Может быть, потому-то его и терпели в неположенном месте, к тому же недалеко отсюда были верфи.
Не в силах напустить на себя уверенный вид, я проковылял мимо туристов, всё ещё ощущая, какими липкими стали пальцы от прикосновения к подушкам на кушетке, и мысленно посылая к чёртовой матери этот проклятый город.
И конечно, все опять воззрились на меня, когда, расталкивая зевак, ко мне с воплями бросился Дейв:
– Стив! Стив! Где ты был, черт тебя побери? – Он схватил меня за плечи. – Ах ты, стервец! Цел и невредим! Но что случилось? Я хочу сказать, только мы с тобой… как вдруг… Ух! Ну ты и мерзавец – снова благополучно приземлился, как ни в чем не бывало!
Он потеребил болтающийся конец шарфа, который дала мне Рангда, и присвистнул при виде украшавшего его узора. А я на этот узор и не обратил внимания. На шарфе был рисунок, заимствованный с фризов какого-то храма, возможно храма в Ангкоре, или из каких-то подобных мест. Фигуры весело изгибались в эротически-атлетических бесконечно разнообразных сочетаниях. Дейв поднес шарф к своим широким ноздрям и с нарочитым шумом благоговейно втянул в себя воздух.
– О, какой аромат! Поистине дышит восточными обещаниями – лошадь с ног собьет! Так! Откуда он у тебя? Подумать только, я мечусь по этим проклятым улицам, места себе не нахожу от беспокойства, а ты в это время развлекаешься на всю катушку! Ну давай рассказывай, какая она?
Я выхватил шарф из рук Дейва и обвязал им меч. Мне было не до шуток.
– Ты прекрасно знал бы, где я, если бы не сбежал и не бросил меня! – прорычал я.
– Ну знаешь! – возмутился Дейв. – Последнее, что я видел, – тебя рядом с собой. Это когда мы оба улепётывали, помнишь? – Он содрогнулся и поднес руку к виску, будто желая прогнать неприятное, но уже смутное воспоминание. Теперь в его речи явно слышался акцент. – А что мы могли ещё сделать? Только бежать – единственное разумное решение. Кто же знал, что у них тут по улицам рыщут львы? Наверное, надо заявить куда-то.
Голос его звучал нерешительно.
– Так считаешь, мы видели льва? – спросил я.
– Ну а кого же ещё? Конечно льва. Правда, на нём было что-то вроде сбруи, будто он из цирка, но… – Дейв старался подобрать объяснение. – Господи! Ну я и перетрусил! В глазах помутилось. Но знаешь, что я тебе скажу? Это было здорово! – Он внезапно расплылся в улыбке. – А ты как? Только не говори, что не испугался!
– Я?
– Ты же общепризнанный стратег! С секьюрити сколько каши съел, всё же только и говорят, какой ты отважный боец…
– Да был бы у меня хоть несчастный пистолет для игры в пейнтбол! Так ведь даже такого нет!
– Возьми мою зажигалку! Они решат…
– Не думаю, что её огонек смутит этих мальчуганов! Нам бы сейчас хороший пулемет!
Но даже когда я произносил эти слова, перед моими глазами маячил никак не пулемет, а мой меч! Вот он бы мне пригодился! Ведь однажды я им уже пользовался. Но где? Когда? Где я вообще подобрал эту штуковину? Где, как, когда? Где-то в районе старых доков? Лет восемь назад…
В доках!
Летом во время шторма я увидел, как взмывает над береговой стенкой в порту высоченная волна. Казалось, она состоит сплошь из брызг, но волна с грохотом обрушилась на набережную, где было множество лавок, магазинчиков, припаркованных машин, и когда водяное полотнище потянулось назад, там, откуда оно отступило, остались сумбур и хаос. Так и в моей голове смерчем пронеслись воспоминания, путаные и неясные воспоминания о морских боях и чувстве нестерпимого ужаса, о звездах, несущихся облаках и парусах, об океане и пожаре, о звоне клинков, о неведомой, светящейся изнутри женщине с волосами, клубящимися словно дым. О том, как однажды на темнеющем поле в мою ладонь по-собачьи ткнулась рукоятка меча. Всё это когда-то было. Невероятно, непостижимо, но было! Уверенность, что я это пережил, проникла в меня с твердостью и яркостью алмаза. А из этой уверенности, точно запоздавший росток, засветилась догадка, что делать сейчас…
С леденящим кровь воплем вожак стаи подпрыгнул, взмахнув ножом, нацеленным мне в горло. Чтобы испугаться, требуется время – у меня его не было. Я инстинктивно вскинул руку в тщетной попытке защититься, но испытывал при этом только гнев, яростный гнев, потому что мне, как назло, помешали в то самое мгновение, когда я вдруг понял, что надо делать. Вспыхнуло темное пламя. Быть убитым, уничтоженным именно сейчас – этого допустить нельзя! И словно водоворот, меня подхватило всепоглощающее стремление отразить атаку.
От нехватки кислорода в голове зашумело, глаза застлал красный мрак, а потом все почернело. Крохотная светлая точка вспыхнула в этой черноте где-то далеко-далеко, блеснула на фоне крутящегося тумана и стала медленно поворачиваться, словно тяжелое колесо. Вспышки света на спицах этого колеса больно били по глазам под закрытыми веками, свет становился все ближе, все ярче, все резче… Вдруг мои веки распахнулись. Время будто остановилось. Бандит все ещё, ощерившись, нависал надо мной. Нож уже опускался, но тут в мою раскрытую ладонь что-то с силой впечаталось.
От удара мои пальцы сжали упавший в руку предмет и крепко в него вцепились. Нож бандита, звякнув, ударился о мощный клинок, который я прижимал к груди. Лезвие скользнуло по стали и уперлось в рукоятку. Я с такой яростной силой повернул свой клинок, что выбил нож из руки нападавшего, а сам он, не удержавшись на ногах, рухнул лицом в грязь. Нож отлетел в сторону. Я взревел, ринулся на упавшего, наступил ему на спину и едва успел вонзить в неё клинок, как надо мной нависла сплюснутая рожа следующего бандита. Он тоже упал в грязь, подняв фонтан брызг. Я выдернул клинок и прыгнул вперед, расчищая себе дорогу круговыми взмахами меча. Бандиты отступали и пятились до тех пор, пока не уперлись в дальний конец тупика. Тогда я с воинственным воплем наскочил на них и одним бешеным взмахом меча разметал в разные стороны.
– Дейв!
– Да!
– Беги и не оглядывайся!
Он так и поступил, правда бросив взгляд назад, чтобы убедиться, что я рядом.
Но я довольно скоро отстал от него. Дейв был моложе и легче; если бы не животный страх, я бы и сразу не смог за ним угнаться. Впрочем, и ему страх придал прыти. И конечно, от страха мы и думать забыли, куда бежим. Нас устроил бы любой закоулок, только бы в нем не было тумана и притаившихся бандитов. И не меньший страх внушал мне меч, неведомо откуда появившийся у меня, и кровожадные, не менее убийственные, чем меч, мысли, бурлящие в моей голове. Мысли, которые я в последние годы довольно ловко научился прогонять прочь, но всё же не смог, а может, и побоялся совсем позабыть. Когда я в последний раз был в «Иллирийской таверне»? Три года назад? Или четыре?
Чихая и задыхаясь в едкой духоте, я завернул ещё за один угол и чуть не налетел на Дейва, который вдруг остановился как громом пораженный. Перед нами была мрачная дыра – здесь сходились две боковые улочки, и шаткие строения склонялись над пенившейся ямой с нечистотами, края черепичных крыш почти соприкасались, будто старясь спрятать от неба свой позор. Под образованной ими аркой в тропических знойных сумерках клубились тени, они были чернее наступающей ночи. Среди этих теней над нашими головами что-то шевельнулось.
Это была маска, одна из тех, которые используют по всему Востоку во время праздничных шествий, – жуткая звериная морда, треугольная, длиннозубая, прототипом ей, вероятно, послужил ночной охотник – пучеглазый тигр. Окраска маски была более естественной, чем принято в восточном искусстве: вместо кричащих красных и желтых полос – сочные полутона от ржаво-осенних до зеленых оттенков листвы; блестели клыки из слоновой кости, а между ними свисал малиновый язык. Вокруг раззявленной пасти сверкали позолоченные узоры, а гладкая грива отливала серебром. Зрелище было удивительное, и я не мог понять, как такое редкостное произведение искусства могло оказаться в этом забытом богом квартале.
Вдруг вытаращенные глаза сузились, изо рта закапала слюна, и малиновый язык подобрал её с желтоватых львиных клыков. Голова чудовища угрожающе качнулась, позолота зашуршала и зазвякала. Раздалось тихое рычание, как будто совершенно не связанное с телесной оболочкой и от этого ещё более устрашающее. Для нас с Дейвом, только что избежавших объятий тумана и спасшихся от головорезов, это было уже чересчур. Мы оба завопили благим матом и пустились со всех ног. Меня занесло в маленькую улочку слева, под ногами чавкали помои и кое-что похуже, потом я свернул за угол и наткнулся на ящики с пустыми бутылками и какие-то безобразные картонные коробки. Передо мной возвышалась старая бетонная стена, глухая и гладкая. В ней была только одна дверь, обитая оцинкованной, изъеденной дождями жестью, покрытая царапинами и вмятинами, но ещё очень, очень прочная.
Я нажал на дверную ручку, она легко повернулась, но дверь не открылась. Я забарабанил по ней кулаками, жесть загудела, но ничего не последовало.
– Бесполезно, Дейв… – задыхаясь, произнес я, но ещё когда говорил это, даже не оглянувшись, догадался, что Дейва рядом нет. Улица за мной была пуста; пуста и тиха, слышалось только мое натужное дыхание. Но пока я вслушивался, я различил сзади чьи-то мягкие, легкие шаги, осторожно крадущиеся по застывшей грязи. Я уже хотел подать голос, когда что-то в звуке этих шагов меня остановило. Я стиснул зубы, пот струйкой пробежал по спине. Кто бы там ни крался, он крался на четырех ногах. Я снова отчаянно заколотил в дверь, начал пинать её ногами, да так, что на обивке оставались следы, а рукояткой меча лупил по бетонной стене. Хорошо, хоть меч был при мне. Дейв, видно, бросился в другую сторону, и он вне опасности. Понадеявшись, что эта нечисть последовала за мной, я медленно повернулся навстречу опасности и прижался спиной к негостеприимной двери.
Внезапно дверь, открывавшаяся наружу, распахнулась, да так, что я едва устоял на ногах. Кто-то схватил мою взметнувшуюся руку и потащил к себе. Беспомощный, я ввалился внутрь, в темноту, и дверь за мной с грохотом захлопнулась.
Я оперся о неё спиной, тяжело дыша в потемках. Послышался звук поворачиваемого ключа, громко щелкнули засовы – верхний и нижний, потом наступила тишина. Я прислушивался и ждал, что в оцинкованную дверь последует толчок или загадочное царапанье. Но все было тихо. Вдруг длинные ногти проехались по моей руке, я вздрогнул, но пальцы были явно женскими, и они потянули меня прочь от двери. Я очутился в непроглядно темном коридоре, теплый воздух в нем хранил тяжелый сладковатый аромат духов, а под ногами угадывались мягкие соломенные циновки. Впереди узкие светлые щели обрисовывали приоткрытую дверь, и рука, сжимавшая мою, влекла меня туда. Блеснуло тонкое запястье, дверь отошла в сторону. На фоне слабого розового света возник стройный силуэт, и меня молча втащили в комнату.
Дверь тихо закрылась, и над ней, прошелестев, спустился занавес из бусин. А комната…
Я вгляделся. Комната была с низким потолком, бедная, чересчур пестро украшенная, как дешевый китайский ресторан, с пластмассовой покрытой лаком «лепниной» и отстающими от стен бамбуковыми обоями. Правда, такую «лепнину», равно как и картины, что тут висели, ни в один приличный китайский ресторан не допустили бы – это было очевидно. Тяжелые благовония заглушали слабый зверушечий запах, смешанный с мускусным запахом гниения.
– Здесь ты в безопасности, – проговорил тихий голос. – Можешь не бояться никаких преследователей. Не хочешь ли присесть и отдохнуть?
Всё это было произнесено на превосходном английском, с чуть заметным оттенком восточного стаккато. Я повернулся, но то, что я хотел сказать в ответ, замерло у меня на губах. Она оказалась поразительно хороша собой, но этого было мало. Вероятно, она прочла по губам имя, которое я чуть было не выговорил, – сделав странно витиеватый, вежливый жест рукой, она поклонилась мне в пояс. От этого я и вовсе лишился дара речи. На секунду мне показалось, что я вызвал к жизни часть прошлого, словно нежный призрак моих студенческих дней явился выручить меня из беды.
Нежное восточное лицо. Нежное, но властное, правда, цвет кожи был светло-медовый, как у загорелых европейцев, а грива волос, обрамляющих это лицо, – светло-пепельная и ровная от корней до кончиков, того удивительного оттенка, который ясно говорил, что краска тут ни при чем. Даже сильные гибкие плечи и мягкие округлости под накидкой из батика свидетельствовали о странном смешении восточных и западных черт – они были необычны, прекрасны и влекущи. Словно передо мной снова стояла девушка, которую я когда-то знал, почти сумел полюбить и давно бросил по причинам, признать которые не желал даже сейчас. Девушка, чье имя (а может, это была лишь однофамилица) сразу бросилось мне в глаза в списках участников «проекта, связанного с островом Бали». Оно-то ведь и втянуло меня в это безумное предприятие.
Но хотя у меня в голове не укладывалось, что кто-то может до такой степени походить на нее, – всё же это была не Джеки. Но девушка, похожая на неё до того, что совершенно потрясла меня, отбросила назад, в прошлое – на сколько? – лет на пятнадцать, шестнадцать, растревожила во мне кровь, затруднила дыхание, сковала горло. Будоражащая, влекущая – и всё-таки не Джеки. У этой лицо было чуть смуглее, черты мельче, четче, китайского в них было меньше, европейского почти ничего. Но и к тайской народности отнести её было трудно. В её ласковых глазах светился острый ум, однако когда она поклонилась, под одеянием, которое её покрывало или, скорее, открывало, я увидел, что на ней черное бикини, бывшее униформой для всех девушек, обслуживающих бары Бангкока. Она повторила свое приглашение, и я наконец обрел голос:
– Очень вам благодарен. Очень любезно с вашей стороны. – Мой ответ казался напыщенным и нелепым. – Ведь вы меня спасли. За нами гнались какие-то… головорезы с ножами, а потом…
Что было потом, я не мог ей объяснить, так как и сам не понимал, что это было.
Она ласковым жестом остановила меня.
– Я рада. На этих улицах, случается, находят убитых. Я рада, что сумела тебе помочь. Может быть, всё-таки присядешь? Что будешь пить? Виски?
Только тут я заметил, как дрожат у меня ноги. Я прислонил меч к стене, она на него даже не взглянула.
– Виски? Спасибо! Выпью с удовольствием.
Она улыбнулась и, держа меня за руку, подвела к старенькой тростниковой кушетке, над которой висела картина в якобы золоченой раме. Светящимися красками на черном бархате была изображена альковная сцена. Картина являла собой типичную имитацию классического китайского искусства – эротическая иллюстрация в духе династии Мин, но обнаженным фигурам были приданы сугубо современные, даже западные, черты, и выписаны они были очень тщательно. Мужчина и три женщины застыли в таком немыслимом переплетении рук, ног, голов и бедер, что оно казалось вряд ли осуществимым, не говоря уже о том, что едва ли могло быть приятным.
Подавая мне двойную порцию желтоватой жидкости, девушка поймала мой взгляд и сдержанно улыбнулась. Я отпил из стакана и удивился – это был настоящий солодовый напиток, а совсем не «Chivas», принятый в подобных местах.
– Чудесно! – благодарно выдохнул я.
Девушка снова улыбнулась и села рядом со мной, вытянув ноги, отчего полы халата упали с них. Она посмотрела на меня выжидательно.
– Э-э… между прочим, меня зовут Стив. Стив Фишер.
– А меня Рангда. – Когда она произносила последний слог, её белоснежные зубы очаровательно блеснули, а губы снова изогнулись в улыбке.
Я внимательно посмотрел на нее.
– Красивое имя и идет тебе. Но оно ведь не тайское, верно?
– Нет. – Она опустила глаза.
Настала моя очередь ждать объяснений, но их не последовало. Я уже собрался спросить, откуда у неё такое имя, но она неожиданно рассмеялась, схватила мой стакан и отпила из него. Я понял намек – не лезть с расспросами.
– Можно? – спросила она.
Пока она не начала гладить мои волосы, я не был уверен, на что она просила разрешения. В этих краях голова считается священной, касаться её без спроса нельзя, только с чего бы обыкновенной проститутке быть такой внимательной, да ещё к иностранцу? Нет, она была не так проста. Определить её возраст казалось трудно, и всё же видно было, что она постарше обычных хихикающих девушек-подростков, обслуживающих бары Трех Улиц, хотя в городе – а как правило, это были крестьянки – они взрослели быстро.
Я посмотрел кругом, неловко поерзал на грязновато-коричневых вышитых подушках. Они казались слегка засаленными, и мне тут же захотелось сжечь свой костюм, но дело было не в этом: неловкость я испытывал от бушевавших ко мне противоречивых чувств. Я остро ощущал близость девушки, теплоту её кожи, исходящий от неё аромат – томный, как запах орхидей в джунглях, он был гораздо свежее и устойчивей, чем унылый запах, витающий вокруг. Все, что нас окружало, говорило о сексе, но это была вульгарная сексуальность, присущая барам. Девушка же вызывала… несколько иные чувства. Да, от неё веяло сексуальностью, даже доступностью, но это была сексуальность другого рода, и определить её было трудно. Я не знал, что о ней и думать, единственно, как я мог объяснить себе ситуацию, – это что я сижу в комнате обычного борделя и встретил здесь девушку, о которой можно только мечтать. Казалось, она никак не вписывается в эту обстановку.
– Ты, значит… работаешь здесь?
Она саркастически приподняла бровь.
– Когда захочу. – Она снова потянулась, и полы халата разошлись ещё шире. – Я ничем не обязана, хочу – прихожу сюда, хочу – не прихожу: как мне нравится. – Изогнувшись, она поднесла стакан с виски к моим губам. – И выбираю, кого хочу. Не обязательно в интересах дела. – Она произнесла эту сложную фразу с милым кокетством, и мы засмеялись.
Девушка прислонилась лбом к моей голове, и белокурые волосы скользнули по моему плечу, её губы коснулись моего уха.
– А вообще-то, я здесь дома. И ты можешь оставаться здесь сколько захочешь. Нам никто не помешает.
Она поднесла мою руку к поясу халата, секунду её теплый живот трепетал под моими пальцами, потом узел пояса распался, и халат распахнулся. Почти бессознательно я обнял её за талию и притянул к себе. Почти бессознательно, поскольку хотя мое сердце бешено билось, так же бешено работал мой мозг. «Колесики, часовой механизм и криогенные чипы» – как сказал про меня Дейв. Другие говорили ещё хуже, особенно женщины, и, возможно, они были недалеки от истины. Но случалось, этот самый часовой механизм выручал меня, заставлял взглянуть на вещи циничным взором, с настороженностью и недоверием к иллюзиям, которые по большей части были моими собственными. С женщинами у меня обычно не было сложностей, но я прекрасно знал, что неотразимым меня назвать нельзя.
А эта девушка, казалось, хотела убедить меня в обратном. Если ей это было нужно не из-за денег, то из-за чего-то ещё, чего-то она явно от меня хотела, но после пережитых страхов я не был уверен, что смогу соответствовать. Я не терплю, когда кто-нибудь играет на моих чувствах; неважно, секс ли это, деньги, проявление власти или ещё что-нибудь, я не выношу, когда меня хотят прибрать к рукам. А Рангда каким-то образом, несомненно, к этому стремилась.
Вдобавок меня беспокоил Дейв; куда он-то подавался? Может, ему кто-нибудь тоже помог?
– Нет, – прошептал я, так как дышать мне было трудновато, и осторожно отсадил девушку обратно на подушки. – Не сейчас… Мне нельзя задерживаться.
– О, пожалуйста! – выдохнула она, тогда как, будь она обыкновенной девушкой из бара, она начала бы хныкать и называть меня «душкой». – Пожалуйста, останься. Ты мне нужен, я тебя хочу…
Я попробовал осторожно высвободиться.
– Там остался мой друг, ему грозит опасность.
Она кокетливо надулась, изображая нетерпение, и, откинувшись назад, совсем распахнула халат, раздвинула ноги и, стараясь удержать меня, закинула свою ногу на мою. Схватив мою руку, она заскользила ею по гладкому бикини, пока рука не оказалась у неё между ног. Сквозь тонкую ткань я чувствовал все – возбуждающее, ликующее тепло, намек на влагу. Она прижала мою руку к себе и изогнулась. Другой рукой она…
Я проглотил застрявший в горле комок – это был обычный прием проститутки, но в нем ощущалась властность, настоятельный призыв к неведомым глубинным чувствам, более мощным, чем любые запреты. Часовой механизм, колесики, чипы… а за ухом у меня, словно издеваясь над ними, отчаянно бился пульс. Я притянул её к себе, сжал в объятиях, сгорая от желания и гнева, гнева на то, что мою волю испытывают…
– Нет! – снова прохрипел я и тут же пожалел об этом. – Я тоже хочу тебя! Ты даже не представляешь, как хочу! – «Не представляешь, потому что не знаешь, до чего ты похожа на Джеки», – пронеслось у меня в голове. – Только не сейчас… Понимаешь… я бы… Ты такая красивая, но я не могу. Не должен.
Неожиданно она отпрянула от меня, вскочила так быстро, что я вздрогнул, испугавшись, что она сейчас закатит истерику или вызовет парней из бара. Но она только медленно, без выражения оглядела меня с ног до головы и завернулась в халат.
– Если ты говоришь правду, – выговорила она, – то вернешься сюда.
– Вернусь! – воскликнул я, испытывая огромное облегчение, и заправил рубашку в брюки.
– Ты у меня в долгу. Верно?
– Разумеется, конечно!
Но когда я полез за кошельком, она остановила меня.
– Для меня это не работа. Я открыла тебе дверь, впустила тебя, ты стал моим, теперь ты дашь мне обещание, и оно снова приведет тебя ко мне. Обещай, что вернешься. Скоро. – Она улыбнулась и поправила мне галстук. – Видишь, я не назначаю тебе ни дня, ни часа. Это ни к чему. Я чувствую, что нужна тебе. Ты ещё много чего найдешь во мне, а я в тебе. Ты мне откроешься. Обещай!
Я смотрел на неё в смятении. Много ли она разглядела во мне и каким образом? Но она была права. Какая-то часть меня уже принадлежала ей. Она её присвоила. Этого она достигла.
– Я должен тебе не только обещание. Я должен больше, – сказал я. – Договорились. Я вернусь. Скоро. Обещаю. Больше ты от меня ничего не хочешь?
Она улыбнулась и сдержанно кивнула.
– Пока хватит. Я выпущу тебя через другую дверь. На шумную улицу.
Она взяла меня за руку, и мы уже готовы были выйти из комнаты, но я вспомнил про меч.
– Да, я должен взять это, – испытывая неловкость, сказал я и удивился – таким нетерпеливым, чуть ли не злобным взглядом наградила она меня. – Объяснять долго, но я не могу выйти на людную улицу с такой штукой. Нет ли у тебя чего-нибудь, во что его можно завернуть?
Она огляделась, потом схватила со спинки стула тонкий шарф или шаль и накинула на меч.
– Спасибо. Я верну.
Она кивнула, словно не сомневалась, что так и будет. И, наверное, была права.
Она снова вывела меня в темный коридор, мы поднялись по лестнице, потом спустились, перешли по скрипучему мостику через дурно пахнущий маленький двор, где в загородке рылась черная свинья, вошли в узкую дверь и снова пустились в путь по коридорам, слабо освещенным только окошками, затянутыми промасленной бумагой. Под одним таким окном храпел темнокожий мужчина. Девушка недовольно поморщилась и, к моему удивлению, сильно его пнула. Из дверей, мимо которых мы проходили, доносился шум, но, кроме спавшего в коридоре, мы не встретили никого, пока не вышли в большой грязный холл, содрогавшийся от пульсирующей музыки диско. В конце холла была дверь, а с другой стороны, за аркой, завешенной пластиковыми ленточками, виднелось просторное, слабо освещенное помещение, заставленное столами и разделенное на кабинки; в глубине на крошечной сцене извивались и корчились смуглые фигуры. Оттуда несло потом, пивом и дешевыми сигаретами, да ещё дезинфекцией.
– Бар, – кивнула Рангда, её пластиковые босоножки постукивали по растрескавшемуся виниловому полу. – Дорогие напитки, дешевые девочки. Переберешь одного – поневоле отдашь деньги за другое. Так или иначе, всё равно окосеешь. Когда вернешься, спроси меня, выпьем вместе.
Я ещё раз пристально всмотрелся в нее.
– А когда ты здесь бываешь?
Она усмехнулась.
– Придешь, спросишь, и меня найдут. А теперь ступай! Иди!
Сильным, снова удивившим меня рывком она распахнула дверь и вытолкнула меня на улицу. Моргая и задыхаясь оттого, что снова оказался на жаре и на свету, я вылетел и наткнулся на группу смеющихся туристов, едва не сбив с ног толстого европейца в розовых шортах, снимавшего что-то на видеокамеру.
– Sauvertrunkener! [5]— прорычал он, брызгая слюной и распространяя запах пота. Я оглянулся посмотреть, что он снимает. Обрамляя двери, из которых я выскочил, вдоль всего фасада, оформленного под пагоду, красовались большие розовые плакаты с примитивными изображениями девиц, раскинувших ноги. Тот же мотив воспроизводился во вспыхивающей розовыми огнями рекламе на краю крыши и в выставленных рядом порнографических фотографиях. На вид девушкам было не больше четырнадцати.
«Бар – кабаре – эротическое шоу – Киски Джима».
Почти все городские бары и бордели с юными проститутками сосредоточивались в районе Трех Улиц, и всеми ими заправлял магнат, известный под кличкой Патпонг, а этот бар почему-то находился на отшибе. Улица была, даже по меркам Бангкока, узкая и пустая, если не считать этих дурацких туристов. Бар выглядел не таким уж убогим, но здание было старое, даже древнее, края крыши по традиции загибались вверх, всё свидетельствовало о том, что здесь испокон веку был бордель. Может быть, потому-то его и терпели в неположенном месте, к тому же недалеко отсюда были верфи.
Не в силах напустить на себя уверенный вид, я проковылял мимо туристов, всё ещё ощущая, какими липкими стали пальцы от прикосновения к подушкам на кушетке, и мысленно посылая к чёртовой матери этот проклятый город.
И конечно, все опять воззрились на меня, когда, расталкивая зевак, ко мне с воплями бросился Дейв:
– Стив! Стив! Где ты был, черт тебя побери? – Он схватил меня за плечи. – Ах ты, стервец! Цел и невредим! Но что случилось? Я хочу сказать, только мы с тобой… как вдруг… Ух! Ну ты и мерзавец – снова благополучно приземлился, как ни в чем не бывало!
Он потеребил болтающийся конец шарфа, который дала мне Рангда, и присвистнул при виде украшавшего его узора. А я на этот узор и не обратил внимания. На шарфе был рисунок, заимствованный с фризов какого-то храма, возможно храма в Ангкоре, или из каких-то подобных мест. Фигуры весело изгибались в эротически-атлетических бесконечно разнообразных сочетаниях. Дейв поднес шарф к своим широким ноздрям и с нарочитым шумом благоговейно втянул в себя воздух.
– О, какой аромат! Поистине дышит восточными обещаниями – лошадь с ног собьет! Так! Откуда он у тебя? Подумать только, я мечусь по этим проклятым улицам, места себе не нахожу от беспокойства, а ты в это время развлекаешься на всю катушку! Ну давай рассказывай, какая она?
Я выхватил шарф из рук Дейва и обвязал им меч. Мне было не до шуток.
– Ты прекрасно знал бы, где я, если бы не сбежал и не бросил меня! – прорычал я.
– Ну знаешь! – возмутился Дейв. – Последнее, что я видел, – тебя рядом с собой. Это когда мы оба улепётывали, помнишь? – Он содрогнулся и поднес руку к виску, будто желая прогнать неприятное, но уже смутное воспоминание. Теперь в его речи явно слышался акцент. – А что мы могли ещё сделать? Только бежать – единственное разумное решение. Кто же знал, что у них тут по улицам рыщут львы? Наверное, надо заявить куда-то.
Голос его звучал нерешительно.
– Так считаешь, мы видели льва? – спросил я.
– Ну а кого же ещё? Конечно льва. Правда, на нём было что-то вроде сбруи, будто он из цирка, но… – Дейв старался подобрать объяснение. – Господи! Ну я и перетрусил! В глазах помутилось. Но знаешь, что я тебе скажу? Это было здорово! – Он внезапно расплылся в улыбке. – А ты как? Только не говори, что не испугался!