Романов Николай. Байкеры

   Сегодня он сменил сапоги на туфли, а косуху – на аккуратно выглаженную рубашку. Ее выгладила Кока-Лола, узнав, что он собрался навестить родителей. Визит самый обычный, никакого праздника, но возражать девушке Кей не решился. Отказавшись от еды (мама ждет к завтраку), Кей удовлетворился кружкой кофе, окончательно проснулся и ушел, взяв с Урала обязательство вести себя прилично. Пес обещал слушаться Кока-Лолу.
   Собака следовала примеру хозяина.
   Родительский дом, где замерло время и потускнели краски. Здесь знакомый воздух, который можно потрогать. Миллионы слов на страницах множества книг. Потемневшие картины. Тихая музыка. Звучат обожаемые отцом скрипки. На столе – тарелки, которые достают из буфета, по привычке запираемого на ключ, предназначенные для дорогих гостей. На тарелках столько хорошей еды, что хватило бы на десяток таких здоровых лбов, как Кей.
   Кей приходит к родителям с тяжелым чувством человека, который заранее знает, что будет тоскливо, но не может отказаться. Отец переживает, что Кей не пошел по его стопам, не достиг «положения» и что «растратил самый драгоценный дар – жизнь». Но когда мама выходит из комнаты, он вполголоса жалеет о времени, выброшенном им на бессмысленные совещания и добывание повышений. Кей подозревает, что в глубине души отец завидует ему.
   Сын жует горячий пирожок с капустой, а отец широко разворачивает свежую газету и строго спрашивает, глядя поверх очков для чтения:
   – Сын, что ты думаешь об итогах выборов президента страны?
   – То же, отец, что и об итогах Второй Пунической войны. Мне все равно.
   Старик снимает с полки толстые книги «по истории». Он горячится, он доказывает:
   – Ты должен читать наших историков. Неужели тебя не интересует славный путь, проделанный страной за тысячелетия?
   – Путь куда?
   – Ты должен гордиться подвигами предков!
   – А можно «я не хочу»?
   – Оставь дурацкие шуточки!
   Кей не собирается обижать отца, но надо оставить тему для бесед с мамой еще на полмесяца. Поэтому упрямо гнет свое:
   – Горько читать историю народа, которому страшно хочется быть Великим, а он – не лучше других. Изучение подвигов предков годится лишь молодняку Для сдачи экзаменов.
   «Поразительно, – думает Кей, – всякий раз, оказываясь в компании «начитанных», приходится слушать восторги по поводу славного прошлого, великой истории и отважных предков. В процессе беседы все напиваются. А заканчивается тем, что хочется пить до утра, а денег нет. Исторические книжки – страшная отрава. Они внушают человеку, что он, во-первых, «наследник», а во-вторых, постоянно что-то кому-то должен».
   – Против чего, сын, ты протестуешь?
   – А что у вас есть?
   – Не понимаю…
   – Извини. Я не протестую. Я катаюсь. Просто катаюсь.
   – Вы разрушаете мир.
   – А чего его сохранять? Все вранье, кроме Стаи. Я старее вас, родители. Я прожил миллион лет. Я видел все. Я думаю, жить ли еще один миллион годов? Всегда одно и то же.
   – Неужели ты не замечаешь в людях доброты?
   – Добра нет. Зла тоже нет. Вообще ничего нет. Где-то есть истина, но человек никогда ее не узнает. Вместо истины человек изобрел крест, воткнул в землю и бродит вокруг.
   – Ты не веришь в правду, сын? Не для того я тебя воспитывал…
   – Нет правды нет лжи. Где-то, в моем разуме, пробираясь сквозь замусоренные воспитанием и обучением коридоры, бродит истина. Лишь бы она никогда не выползла на свет. Вселенское разочарование хуже атомной войны. Должное – это инстинкт выживания. Выживать лучше в небольшой компании себе подобных.
   – Вот ты и прибился к Стае…
   – Потому что большая компания выживалыциков называется «армия», и командуют ею толстые придурки в загнутых к небу огромных фуражках. Армия не хочет выживать. Армия хочет убить дураков-командиров, выпить и – к теплым бабам.
   Мама собирает посуду и выходит, чтобы вернуться с обязательным чаем, лимоном и рафинадом в вечной хрустальной сахарнице с металлическим ободком.
   Она отворачивается, чтобы Кей не видел материнских слез.
   – Ты редко нас навещаешь, – отец протирает очки маленькой замшевой тряпочкой с аккуратно подбитыми краями. Его руки дрожат. – Она ждет тебя каждый праздник. Готовит, суетится… Потом плачет, когда понимает, что ты снова забыл нас. Закрывается в комнате и звонит подругам. Тем, кто еще жив… Я делаю вид, что не прислушиваюсь. Она рассказывает, что приходил сын и мы всей семьей весело отмечали праздник. Еду относит соседям, у них большая родня: дети, внуки… Кстати, все они живут вместе, дружно.
   Потом отец напомнил Кею вехи его, Кея, биографии: школа, институт, армия, контракты, курсы и тренировки, войны в близких к экватору странах… Он зачитывает отрывки из писем, а Кей вспоминает, что творилось вокруг него на самом деле, когда он сочинял бодрые, полные боевого настроя послания. Отец припомнил журналистские попытки Кея и то, как скоропостижно тот бросил этим заниматься.
   Отец листал семейный альбом, и перед глазами Кея возникал Покер, храпящий на диване. Кей искоса посматривал на фото и видел себя, наголо бритого, с тощей шеей, торчащей из воротника жесткой армейской куртки.
   Родители не понимают Кея. «Неудивительно, я сам себя с трудом понимаю. Кажется, если я умру, то это умру не я. А я просто постою в стороне и понаблюдаю за процессом».
   – Было время, я лично выступал за строительство в окрестностях Города большой трассы для водителей двухколесных средств транспорта, – отец принялся за старое. – Чтобы вы катались, никому не мешая.
   Кей взрывается:
   – Вам байкеры что, белка в колесе? Ты знаешь наш лозунг: «Землю – крестьянам! Воду – матросам! Водку – народу! Небо – наркоманам! Дороги – байкерам!»
   – А чем плоха езда по кругу? – недоумевает отец. – Это – как жизнь.
   Кей на секунду немеет. Он понимает, что отца не изменить. Отец горячится и настаивает:
   – Твоя банда…
   – Стая.
   – Не важно. Вы существуете неофициально. Вас никто не разрешал…
   Кей дождался знакомой фразы и развеселился:
   – Что такое «официально»? То, что приятно большинству? Тогда самая большая банда – государство. Оно никому не нравится.
   – Что-то говорит мне, что ты не всегда действуешь по закону, – понизив голос, сообщает отец, оглянувшись на кухню. – Я не знаю, чем ты занимаешься, но…
   У Кея готов ответ:
   – Ты не говорил так, когда сына отправили убивать незнакомых ему людей в тридесятые царства. Я разрезал пленным языки вдоль, если они сообщали неверные сведения. Мне казалось, что это – справедливое наказание за ложь. Теперь, когда все изменилось в очередной раз, я вспоминаю и думаю: как им живется с раздвоенным языком? Они меня вспоминают каждый раз, пытаясь заговорить. От их ненависти мне иногда нехорошо.
   Отец ссылается на сложность исторического момента и неизбежность военных конфликтов. Он в который раз раскрывает газету, шуршание которой раздражает Кея. Отец ссылается на мнение «государственной элиты».
   – Отец, только бедный умом человек рад, что его причисляют к «элите». Он что, лошадь?
   – При чем здесь лошади? – Отец взволнованно вскакивает.
   Он ходит по комнате, и Кей отмечает с горечью, как сильно он сдал, пригнулся к земле.
   – Да, отец, мне нравятся те, кто разводит лошадей, доит коров и стреляет с крыльца в темноту на подозрительный шум, даже не спрашивая, кто идет. Хорошие люди. Они выживут и продолжат род на своей земле.
   Отец снимает с полки толстый справочник и находит нужную статью:
   – Ты носишь на рукаве флаг американских конфедератов. А знаешь, что их конституция навеки узаконила рабство? Ты хочешь, чтобы все люди стали рабами?
   – Не все.
   Отец теряет дар речи и называет Кея страшными словами, среди которых «нацист» – самое мягкое.
   – Не знаю я никакой нации. Есть Стая. Есть вожак. Он говорит, и он же отвечает. Если что не так – мы его съедим. Гармония духа и тела!
   Вернулась мама с чаем и приняла участие в споре поколений. Ее, как медика-профессионала, врача «скорой» на покое, интересует: отчего становятся байкером? Что так тянет тысячи молодых и не очень молодых людей срочно свернуть себе шею? Нет ли здесь следов вирусной инфекции? Или это – наследственное? Тогда допустимо существование байкерского гена.
   Мама произнесла имя своего отца, и Кей моментально вспомнил лихого деда – первого мотоциклиста в маленьком черноморском городке. Дед был докой по моторам, и его частенько вытаскивали по ночам из постели. Машина «органов» мчала его на озеро Рица готовить катера к приезду Самого. Во время Самой Большой Войны дед не покидал заставу на турецкой границе. Имея за душой четыре класса, он свободно трепался на восьми языках, выучив их все в порту на слух. При таинственных обстоятельствах дед разжился английским байком «Нортон» и гонял на нем по серпантину, счастливо избегая аварий, пугая птицу удод и местных долгоногих поросят. Удалой бабник, веселый барабанщик на танцах и неутомимый центровой футбольной команды порта. Он успел сыграть десяток ролей в местном театре, а в бане мылся жесткой рыбачьей сетью. Почуяв зуд в плечах, терся о дверной косяк, словно медведь о сосну. Отчаянного гуляку дружки приносили домой на плечах, на манер раненного в бою командира римского легиона.
   Кей переживал, что в детстве редко общался с дедом-байкером по причине малопонятных внутрисемейных дрязг.
   Наливая сыну чай, мама привела медицинский факт: наследственность маньяков проявляется через поколение. И если вирус еще можно вычислить, локализовать и уничтожить, то с наследственностью ничего не поделаешь.
   Убедившись, что сын попробовал смородиновое варенье и печенье с корицей, мама-доктор со вздохом предположила:
   – Мотоцикл – это диагноз. Мотоцикл – часть тела и души. Или это и есть твои тело и душа? Забери варенье и отдай своей женщине. Я специально для нее приготовила. Ты хорошо выглядишь.
   Кей неторопливо поднимался по лестнице (лифт не работал с утра), с грустью вспоминая разговор с родителями. В груди поселилась ноющая боль. Он не знал, как и чем ее лечить. Вероятно, бывшая жена права: Кей умеет только разрушать и причинять боль. Никак у него не получается созидать и лечить. Вся жизнь наоборот. И нечего пытаться восстановить то, что изначально родилось неправильно. Все равно, что склеивать разбитое кривое зеркало. Разумеется, можно склеить разбитое кривое зеркало. Но зачем? Чтобы оно продолжало показывать криво?
   От мыслей его отвлек истошный лай Урала. Пес заливался, нет, он просто заходился в лае. За время совместного проживания Кей успел выучить все оттенки гав-ков, лаев и воя пса, ставшего ему родным. Но то, что он слышал сейчас, не относилось ни к одному из известных ему типов и тембров. Пес чего-то отчаянно боялся и одновременно ненавидел. Словно пришли живодеры снять с Урала его роскошную шкуру, или же ему приснился сон о братьях и сестрах, в шутку замученных насмерть маленькими дворовыми детьми.
   Кей ускорил шаг и буквально взлетел на площадку перед дверям квартиры. Здесь его поджидал зловещий сюрпризец…
   С придверного коврика на него оскалилась огромная свиная голова! Вся в потеках черной засохшей крови, с торчащими здоровенными ушами, длинным рылом и неподвижными, страшными глазами. Из-за толстых свиных щек вывернулся толстый красно-белый воротник – жирное сало с широкими мясными прожилками, по месту, где голову снесли со свиных плеч.
   Во всем этом было бы мало удивительного. Подумаешь, свиная голова на коврике перед дверью! Чего только не найдешь на городских придверных ковриках! Такое иногда найдешь, уходя утром ца работу, что и говорить противно…
   Но кое-что заставило Кея примерзнуть подошвами к мозаичным плиткам пола. Более того, Кею показалось, что он позабыл, как надо дышать.
   Из оскаленной свиной пасти торчала серебряная боцманская дудка с цепочкой. Кею показалось, что он даже знает, что за надпись выгравирована на боку дудки, некогда являвшейся предметом особой гордости покойного Шторма и всех Свистунов.
   Почуявший хозяина и на время замолкший, Урал забеспокоился и взвыл так, что Кей моментально пришел в себя. Пожав плечами, наклонился, с кряхтением подхватил тяжеленную голову и открыл дверь. Из кухни донесся звонкий голосок Кока-Лолы:
   – Что готовить на обед?
   Ответ напрашивался сам собой. Кей буркнул на ходу:
   – Макароны по-флотски.
   Кей обнаружил Кока-Лолу по горло в домашних делах. Она сновала по комнатам, пытаясь привести квартиру в порядок. Девушка занималась этим раз в неделю, но запала хватало примерно на час. Кей не мешал. За час она успевала сделать то, с чем он возился месяцами.
   Неопрятное жилище Кея начинало напоминать место, где живут люди, и это ему почему-то не нравилось. Вид аккуратно сложенных полотенец в ванной привел его в ярость. Он гневно расчесал пятерней бороду и, с головой свиньи в руках, направился на кухню, откуда доносился голос девушки.
   В одних трусиках и фартучке с кармашками, купленном тайком от Кея (байкер никогда не позволил бы пронести в свой дом такую бабью тряпку), Кока-Лола стояла на коленях перед Уралом, пальчиком осторожно подталкивая к собачьей морде миску с изрядной порцией овсянки пополам с жареной ветчиной и кукурузными хлопьями.
   – Кушай, собаченька, кушай! – вкрадчиво предлагала Кока-Лола и почесывала Урала за огромными ушами. – Сегодня хорошо получилось. Я сама ела.
   Ласковым обхождением Урала не провести. Пес с недоверием косился на миску и отворачивался.
   – Жри, собачье отродье! – не выдержав, заорала девица и попыталась ткнуть пса мордой в миску. – Весь в хозяина, чтоб тебя!
   Пес отчаянно сопротивлялся насилию, упираясь всеми четырьмя лапами, скрипя когтями по паркету и тихо подвывая.
   Кей прекратил издевательство над другом, обра-тясь к голой девичьей спине:
   – Не мучай животное. У него от такой еды по морде чирьи идут и на улице собаки смеются.
   С ужасным воплем Кока-Лола вскочила на ноги и метнулась в ванную, где надолго застряла у зеркала. Через десять минут Кей, разрубая голову на части и запихивая в холодильник, крикнул:
   – Хватит заниматься ерундой. Собирайся.
   Кока-Лола влетела в комнату.
   – Едем кататься?!
   Она не скрывала радости.
   – Да. А вечером – к Злому. Он приглашал подышать свежим воздухом. По дороге заберем Вторника.
   Злой – владелец деревянного дома в глухом местечке на север от Города. Места сырые, добираться туда непросто, и потому в соседях у него лишь несколько семейств кабанов, лосей и тучи наглых белок. Злой сам собирает орехи для белок и кормит прожорливых пушистиков на убой. Белки до того обленились, что заполонили весь дом и скачут под ногами, научившись не бояться байков и Бешеных, которые любят ездить к Злому.
   У Злого в жизни есть только дом и лес. Он живет один, не считая бродящего вокруг зверья, озер с рыбой и утками, а также подвала с таким количеством оружия, что его хватит замутить переворот в небольшой южной стране.
   Кей передал Кока-Лоле мамино смородиновое варенье. Подарок женщине, которая «присматривает» за сыном. Девушка прижала баночку к груди, словно боялась, что отнимут. Она подняла взгляд на Кея, и он увидел слезы. Чистые и прозрачные. И очень соленые. Кей убедился, слизывая их со щеки. Кока-Лола убежала прятать варенье, и он ждал ее, удивляясь собственным терпению и глупости.
   …Когда позвонили в дверь, Кей мысленно порадовался, что пришел раньше и успел убрать с коврика свиное рыло – непременный атрибут немецкого гастрономического развлечения «швайнфест». Уже открывая дверь, он с некоторым опозданием подумал, что прийти мог и тот, кто эту голову принес.
   Пришел сын.
   Визит сына не очень обрадовал Кея. Он не мог забыть гонки по пандусам подземного гаража, когда сынуля так и не появился в окрестностях «Байк-Конга».
   И еще. Ему очень не хотелось, чтобы он видел Кока-Лолу. Но… Поздно.
   Сын не захотел идти дальше коридора. Повод для визита к папе оказался пустяковым: «Дай денег, а то мама где-то гуляет, а у сестры уже начался медовый месяц, не дождалась свадьбы…» Передавая небольшую сумму, Кей не удержался:
   – Не передумал покупать байк?
   Сын наморщил лоб, словно удивился глупости вопроса. Затем улыбнулся, вспомнив что-то.
   – Нет. Мне это без надобности. Сам катайся. А насчет купить… Кто-то позвонил матери, предложил тебя разыграть. Она меня уговорила, вот я тебя и попросил. Шутка это была. Шутка такая…
   Что-то говорило Кею, что сына не пришлось долго «уговаривать» подшутить над родителем.
   – Тебе не показалось странным, что…
   – Нет. Мне все равно. А ты сам себе не кажешься странным?
   Кей понял, что детей у него больше нет.
   Из кухни вышла Кока-Лола, увидела юного незнакомца и с жалобным писком спряталась, потому что «лицо еще не готово».
   Сын посмотрел на папу. Кей обозлился, заметив в его глазах усмешку:
   – Новая знакомая?
   Кей кивнул. Зачем отрицать очевидное?
   – Маленькая…
   Пришлось кивнуть еще раз. А что оставалось делать? Он был противен самому себе. Хорошо, что никто из Бешеных сейчас не видит, какая глупая у него рожа!
   Сын немедленно взял верх:
   – Она мне даст алгебру списать?
   Кей нахмурился, но проглотил молча. Точка зрения сына поражала своим трезвым подходом к проблеме: если девчонка дает отцу, то почему она не может что-то дать и сыну? Хотя бы малость? Хотя бы в шутку…
   …Они катались, иногда останавливаясь для сигареты и чашки кофе. Сладкоежка Кока-Лола поглощала пирожные в опасном для здоровья количестве и мучила Кея вопросами, на которые он отвечал с разной степенью охоты.
   – Странно. Так много слов, обозначающих одну вещь: байк, аппарат, мотик, агрегат…
   – У арабов тысяча слов для обозначения верблюда.
   – А почему вы Бешеные?
   – Не мы себя так назвали. Народ.
   – Тогда почему не «звериное» название?
   – Тоже мне, жертва Голливуда! Запомните, девушка: даже в Америке, прародине всех-всех байкеров, полно Стай с названиями, в которых звери и не ночевали. А уважают их поболе звериных. Рок-Машина, Грешники Сатаны, Язычники, Бандидос… Ангелы Ада, в конце концов!
   – И то верно… Да и зверей всех уже, наверное, разобрали…
   – Точно. Куда там «Кровавые гризли» и «Безумные тигры»! В Штатах есть Стая, называемая просто «Хэмстерз», что может означать в переводе только одно: «Хомяки»! Без всяких вторых значений и исторических толкований.
   – Байки разные, как и люди. Правда, дураков среди байков нет…
   – Спасибо. Сам знаю. Мне кажется, компании «Харлей-Дэвидсон» надо зарегистрировать не только стук двигателя, но и все остальное: поскрипывание седла, загадочно-тревожный блеск хрома, сексуальный изгиб рамы, крылья, томно обтекающие колеса, немую музыку мелькающих спиц…
   – Ты говоришь как-то странно.
   – И ты туда же!
   – Извини, не подумала.
   – Учись.
   – С чего начнем?
   – Я покажу тебе людей. Не удивляйся. Они разные, но в основном – смирные.
   – Так чего мы ждем?
   – У тебя осталось еще одно пирожное. Начни с него.
   Среди железобетонных сот стандартных гаражей они нашли один, где работал сумасшедший изобретатель. Смыслом его жизни стала разработка байков «под настроение»: отчаяния, злобы, любви и равнодушия. По мысли занятного деда, каждый человек должен иметь в гараже набор байков и пользоваться ими в зависимости от состояния души.
   Поражало наличие на каждом байке выхлопников с такими гигантскими раструбами, что внутрь можно засунуть детскую коляску. Грохот при езде накрывал площадь в несколько квадратных километров и будил жителей целыми районами. По мнению изобретателя, человек не должен замыкаться в отчаянии, любви и пр. Он должен немедленно оповестить о себе окружающих и пригласить к общению. О последствиях такого общения изобретатель умалчивал, стараясь не поворачиваться к Кею той стороной лица, где переливался всеми цветами радуги замечательный образец подглазного синяка.
   – Тебе просто нравится кататься, Кей?
   – Сложно сказать. С одной стороны – катание в кайф, но возня с байком – труд еще тот! Отсюда – истоки тяжелого характера байкера. То мчишься и радуешься, то приходится вставать на прикол и чиниться.
   – А еще – паршивый климат.
   – В самую точку, девушка! У нас вредный для байкера климат. Шесть месяцев кататься – шесть месяцев сосать лапу, развивая паранойю и психозы. Летом несусветно радуешься, зимой грустью маешься, а весна и осень такие, что хоть в петлю лезь от тоски. Поневоле запьешь. Потому байкеры такие мрачные. Резкие климатические перепады портят человека. Тем более – байкера. Есть такие, кто находит особое удовольствие в возне с грязным железом. Как тот ненормальный, с иерихонскими трубами на выхлопе.
   – У них цель есть. Они хотят всем показать результат. И вредное же это занятие!
   – Согласен. Байкер не только покрывается грязью. Он еще наносит себе раны инструментом и острыми краями железа. Он вдыхает ядовитые испарения химических реактивов. Он портит зрение всеми видами сварки. Он губит слух, прислонив ухо к цилиндру двигателя, желая удостовериться в чистоте звука. Он раздражает нюх, занимаясь художественной покраской крыльев и бака.
   Кока-Лола с деланным ужасом замахала руками, но Кей неумолим:
   – Он зарабатывает болезни сердца, печени и члена, злоупотребляя пивом, водкой и нечистыми цыпочками. Он задыхается от лишнего веса и приобретает кучу душевных расстройств. Процент скрытых психов среди байкеров точно неизвестен, так как попытки такого изучения обычно заканчиваются трагически для исследователей.
   – И вы терпите?
   – Для некоторых из нас процесс переноса сажи с байка на себя сродни принятию целебных грязевых ванн.
   Ярко раскрашенный байк, обгонявший ХаДэ, нес на себе двоих: Он и Она, слившиеся в единое целое, неслись, уворачиваясь от автомобилей, радостно вопя что-то невнятное. Не сбрасывая скорости, оба синхронно повернулись к Кею с Кока-Лолой и весело помахали. Молодые и отчаянные, они мчались, до капли выжимая из байка и самих себя все, что способна дать им жизнь в этот миг: скорость, любовь, радость от ветра в лицо, немного страха, потому что без него нельзя, и надежду, что дорога никогда не закончится и на трассе всегда найдется свободное место для них двоих.
   Кей неодобрительно покачал головой. Он считал, что у водителя на дороге имеется более важное занятие, чем разгонять руками выхлопные газы и веселиться на осевой линии. На приветствие он никак не отреагировал. За него это сделала Кока-Лола, ради этого расцепившая руки и так неистово замахавшая в ответ, что Кей всерьез забеспокоился о равновесии и недовольно оглянулся. Увидев девчонку, восторженно разинувшую рот, он промолчал и вернулся к обязанностям водителя двухколесного транспортного средства.
   Байк с приглашавшей поделиться своим счастьем парочкой исчез далеко впереди, а Кей притормозил, ожидая появления красного света. Кока-Лола возилась за спиной. Кей понимал: она недовольна тем, что он не нажал на газ и не помчался вслед за разноцветным экипажем. Было бы, конечно, здорово нарезать по Городу на двух байках рядом, сближаясь и расходясь, перебрасываясь ничего не значащими словами и демонстрировать презрение к остальным «участникам движения».
   Такое Кей уже прошел. Он знал, что страх и секс вместе производят потрясающее впечатление, которого, раз изведав, будешь искать вновь, и его всегда мало. Скорость – позарез необходимое дополнение к любви, которая от него становится резче. Байк – это рок-н-ролл на двух колесах. Или на одном. Как когда.
   Но Кей помнил слова одного дядьки-байкера: «Почему я езжу медленно? Мне много лет, я видел первых космонавтов и разрушение казавшихся вечными стен. Мне нравится это дело – жить долго и видеть много».
   Кей еще не стар, но и он предпочитает рассекать ради собственного удовольствия, не рискуя пропустить самое интересное.
   Кажется, очередное «интересное» поджидает за во-о-н тем скопищем отчаянно гудящих машин, окруживших столб дыма. ХаДэ тоже заинтересовался и сбавил скорость, медленно вмыливаясь между плотно сбившимися коробками.
   Странный запах у сгоревшего байка. Совершенно особый, как запах тела сгоревшего человека. Автомобили так не пахнут, они воняют горелым металлом. Сгоревший байк похож на труп. Он скорчен, перекручен, будто в последнем бесполезном рывке пытался сбить огонь, разинув пасть и глотая пламя в истошном крике, катаясь по асфальту, пытаясь прижать красно-желтые языки к земле и размазать их по дороге, но размазывал самого себя, разметывая обгорелые потроха. Будто человеку отворили живот, а затем подожгли еще живого. Страшное существо мечется по площадке, пытаясь удержать вываливающиеся наружу раскаленные внутренности, но они размотались, медленно догорая и превращаясь в хрупкие черные веревочки.
   Рядом лежали двое, мальчик и девочка. Они тоже умерли.