Страница:
В Талом Кроге народу было как обычно — не много и не мало. Пили тягучий новгородский свир, ели, отламывая жирные куски, стегуны под рустом, утирались рукавом. Несколько непотребных девок разных возрастов и телосложений сидели в центре, возле печи, переругиваясь и ожидая, пока кто-нибудь из татей или разбойников не закончит дела да и не наймет какую-то из них, и поведет она его в пристройку. Переговоры о найме велись через сводника, присутствовавшего тут же, за отдельным столиком — большой, мясистый, лысый, сидел он, полузакрыв тяжелыми веками злобные красноватые глаза. На зодчего посмотрели, но особого внимания не обратили. Купив кружку свира, зодчий остался у центральной печи, у всех на виду, и стал пить медленными глотками, думая о своем.
Распахнулась дверь, и говор над столами быстро слетел на нет. В крог вошел монах, а за ним, пригнув головы, чтобы не задеть притолоку, вдвинулись в помещение двое — одетые богато, со свердами. За громилами вперся развязной походкой нагловатого вида малый с перевязанной тряпкой рукой. Хозяйка крога, с опухшим лицом, обнажая в улыбке остатки зубов, сразу почувствовала, что если этим гостям не услужить да не оградить их от насмешек постоянных посетителей, плохо будет — мебель повредится, стражники потом с тиуном нагрянут.
Монах выбрал столик в самом темном углу. Громилы сели справа и слева от него. Нагловатый тип встал рядом и, потуже затянув повязку на руке зубами, изобразил комическую почтительность.
— Принеси нам свир и чего-нибудь поесть, — сказал монах хозяйке, кладя на стол золотую монету.
Хозяйка взяла деньги, поклонилась, и быстро ушла к печи, давая на ходу указания присоединившемуся к ней половому. Некоторое время в темном углу молчали.
— Вы бы еще в детинец сходили навести обо мне справки, — сказал монах.
— А что? — спросил более молодой громила.
— Да так. Я что, в монаха переоделся, чтоб людей озадачивать? Иду мимо оружейной лавки, слышу, кто-то мое имя выкрикивает. Где он да где он.
— Я не выкрикивал, — сказал Дир.
Гостемил с трудом удержался от смеха.
— Ты что же, друг Хелье, не рад нам? — спросил Дир, расстраиваясь.
— Ну вот, опять! — возмутился Хелье. — Вот встань теперь и объяви всем — вот он, Хелье, за которым полгорода гоняется, награда обещана. Подите доложите — хоть Житнику, хоть Эймунду.
— Натворил, небось, чего? — спросил Дир, понизив голос и не осуждая.
Хелье не ответил, вздохнул, и искоса посмотрел на Гостемила. Тот отвел глаза, покачал головой, и сказал:
— Зря ты так. Не знаю, кто и чего тебе сообщил, но зря.
Хелье стал смотреть на Гостемила неотрывно.
— Жила-была одна особа, — сказал Гостемил. — И жил-был я. Два раза навестила меня особа в доме моем. Но вовсе не для того, что все подумали.
— Нет? — спросил Хелье.
— Друг мой, я ведь человек капризный и обремененный многочисленными предрассудками, — объяснил Гостемил. — Дело не в низкой талии и не в тяжелых бедрах, кои, конечно же, не красят женщину, но суть явление обычное, и роли большой не играет…
— Это как сказать, — заметил Дир. — Ежели к примеру не очень томная женщина, и хорошо поела, то…
— Дир, помолчи, я еще не закончил речь свою, — строго сказал Гостемил. — Что у тебя за манера перебивать старших. Так вот. Дело не в этом, а в том, что рода моего представителю позволено все, кроме того, что ему не к лицу. Дочь смерда? Пожалуйста. Сестра императора? Сколько угодно. Но не к лицу мне дело иметь с отпрысками рода олегова, ибо вражда у нас с ними лет двести уже. Уж говорил я, казалось бы, тебе об этом. А ты вон чего себе надумал. За кого другого не поручусь. Но я тебе не соперник.
Некоторое время Хелье сидел неподвижно, а затем привстал и порывисто обнял Гостемила.
— Ну вот и славно, — сказал Дир, радуясь. — Вот и хорошо. Вот и прелестно, заметь, совсем. А то чего бы мы сидели и друг на дружку дулись бы.
Хелье, освободив Гостемила, обнял Дира и поцеловал его.
— Ну вот еще, — сказал Дир, обнимая Хелье. — Нежности.
— Легче! — сказал Хелье, смеясь.
— Прости, — попросил Дир, разжимая объятия. — Хорошо-то как. Не знаю, как Гостемил, а я все это время по тебе, заметь, скучал.
— Хозяйка! — крикнул Хелье.
— Не шуми так, — сказал Гостемил. — Это неприлично.
Хозяйка уже спешила к ним с кувшином свира, а за ней семенил половой с подносом, на котором стояли дымящиеся миски.
— Выпьем, друзья, — предложил Хелье, разливая жаркую влагу по кружкам. — Выпьем. Пусть ей, гадине, будет хорошо. Пусть будет ей счастья немеренно.
— Это кому же? — спросил Дир, вздымая брови, но все же берясь за кружку.
— Есть одна такая, — сказал Хелье. — Ведьма киевская.
Гостемил засмеялся.
— Но хороша, — добавил Хелье. — Как хороша, поселяне! Идет как плывет. Подбородок кверху. За нее! За нее!
Три кубка вскинулись и грохнули друг о друга. Хелье выпил свой залпом. Посмотрев на него внимательно, Гостемил схватил кувшин и налил ему еще. Хелье выпил и эту кружку.
— Теперь остановись, — сказал Гостемил. — Съешь чего-нибудь. А то станешь неестественно развязен, а это очень утомительно для окружающих. Не хватай руками, вот тебе нож. Эка дрянь, новгородская стряпня. Брызгается. Годрик!
Годрик, изучивший привычки болярина за то время, что Дир одалживал его Гостемилу, подошел и тщательно вытер забрызганную рубаху белоснежным куском материи — будто специально носил этот кусок с собой.
— Все равно пятно осталось, — сказал Гостемил с неудовольствием. — Теперь хоть и драться можно — рубаха загублена. Последняя из Корсуни. Помнишь Корсунь, Хелье?
— Помню.
— Не говори с набитым ртом.
— Я тоже помню, — сказал Дир. — Дрянной город.
— У тебя, Дир, кроме Ростова, все города дрянные.
— Так и есть.
— Но жить ты тем не менее предпочитаешь не в Ростове.
— Служба.
— Маммону.
— А?
— Нет, — сказал Гостемил, — это я так, не обращай внимания. Ну, стало быть, отношения выяснены, обиды забыты, так, может, друг наш Хелье расскажет, почему ему нужно скрываться и притворяться монахом. Если хочет.
— Эймунд меня невзлюбил.
— Не спрашиваю почему, — сказал Гостемил. — Это все?
— Житник решил, что ему будет неловко, если я продолжу ходить по земле.
— А тут спрошу. Почему?
— Он хотел, чтобы я ему доносил на Ярослава.
— Это уже серьезнее. Наверное.
— Да, — подтвердил Дир. — Житнику ты зря отказал.
Гостемил и Хелье посмотрели на него странно.
— А что? — спросил он.
— Стыдись, — сказал Гостемил.
— Чего мне стыдиться?
— Вы, стало быть, не по одному делу сюда явились, а по двум разным? — спросил Хелье.
Дир и Гостемил обменялись недружелюбными взглядами.
— Не мне судить, — добавил Хелье. — И не хмурьтесь вы так оба. Такая свинья этот Житник. Есть, конечно, на земле подлецы и похуже. Но найти их трудно. И ведь ханжество сплошное. Нет бы сказать — ты будешь мой спьен или тебя сейчас убьют. А он вопрос задает, да еще и умильным тоном — мол, не желаю ли я к нему в спьены пойти.
— А как ты оказался у Житника? — спросил Гостемил невинно.
Хелье строго на него посмотрел.
— Через окно, — ответил он.
— Зачем?
Хелье усмехнулся. Дир ничего не понял и залпом выпил кружку.
В этот момент к столику подошел странно одетый молодой человек, в котором Дир и Гостемил признали недавнего попутчика.
— День добрый, — сказал зодчий. — Простите меня, что без спросу подхожу и обращаюсь. Я еду в Верхние Сосны, и если вы направляетесь туда же, то хотел бы присоединиться.
— А откуда, милый человек, известно тебе, что именно туда мы едем? — спросил Гостемил.
— А я слышал, как ты с лодочником договаривался.
— Я не еду в Верхние Сосны, — сказал Дир. — Дел у меня там нет никаких, а место наверняка отвратительное. Я в том рыбацком домике обоснуюсь, помнишь, Хелье?
Хелье помнил.
— Здравствуйте, люди добрые, — сказал нетерпеливо Ярослав. — Ротко, рад тебя видеть, рад твоему возвращению.
— Я, князь, — ответил зодчий, кланяясь, — многим премудростям научился…
— Да, я уверен, что это именно так. А…
— Позволь тебе представить, князь, — сказал Хелье. — Друг мой Гостемил. Знатного роду.
Гостемил оценивающе посмотрел на Ярослава, но князю было не до дерзостных взглядов.
— Очень хорошо, — сказал он. — Гостемил?
Гостемил поклонился с достоинством.
— Ротко, — сказал Ярослав. — Пойди к Жискару, он во дворе дремлет, скажи ему, что пора есть и пить, и что я хочу, чтобы ты рассказал ему все о Риме, поскольку он давно интересуется. Он тебя накормит и заставит дремать рядом с собой на скаммеле. Я с тобою, друг мой, после поговорю, обстоятельно. Все расскажешь, что видел, обо всем поведаешь. Не обижайся. Дело очень важное.
Ротко поклонился и вышел. Жискара во дворе не оказалось — вообще двор был пуст. Ротко сел на скаммель, щурясь на солнце, и вскоре задремал.
— Так что же, Гостемил, дело у тебя какое ко мне есть? — спросил Ярослав, кусая губы и бледнея.
— Не сердись и не спеши, князь, — попросил Хелье. — Гостемил нам понадобится.
— Э… Ты скажи, — да или нет? Нашел?
Хелье кивнул.
— Все, что нужно?
Хелье еще раз кивнул.
— И все хорошо?
Хелье кивнул и улыбнулся.
Ярослав глубоко вздохнул и не сел, но почти упал на скаммель.
— Уф! Ты, Хелье… скажу я тебе… что же? Кто же?
— Не спеши, князь. Все расскажу я тебе, все по порядку. И Гостемил послушает.
— Нет, — сказал Ярослав.
— Послушает, князь. Больше тебе положиться не на кого. За Гостемила я ручаюсь.
— А в чем дело? — осведомился Гостемил. — Если что утомительное, то это как сказать, может лучше и не рассказывать при мне. Не надо утомительного. Кроме того, у меня есть к князю поручение.
— От кого это? — спросил подозрительно Ярослав.
— От сестренки твоей.
Князь и Хелье уставились на него одновременно. Но Хелье был Гостемилу милее, поэтому он к нему и обратился первому, да еще и с возмущением:
— Если я согласился выполнить ее поручение, это означает лишь, что я согласился его выполнить! — Он закатил глаза. — До чего все-таки люди тупые бывают, как много сил на них нужно тратить, которые можно было бы потратить на что-нибудь гораздо более… на хвоеволия какие-нибудь… А не сказал я тебе об этом раньше потому, что не знал, в каких ты отношениях с князем. Сейчас знаю.
— В каких же? — насмешливо спросил Хелье.
— В доверительных.
— Ты уверен?
— Так видно же.
— А может, это просто дипломатия?
Гостемил еще раз оценивающе посмотрел на князя.
— Нет, — сказал он.
— Друзья мои, — твердо сказал Ярослав. — Прекратите перебранку.
— А чего он на меня накинулся! — возразил Хелье. — Тайны выдает!
— Какие тайны! — возмутился Гостемил. — Где тайны? Ты что это, обвинять меня собрался?
— Прекратите! — прогремел Ярослав.
Хелье и Гостемил умолкли и нехотя посмотрели на князя.
— Я вот… — начал Хелье.
— Да ты не… — начал Гостемил.
— Прекратить! Сейчас же!
Они снова замолчали.
— Что за поручение, говори быстро, — велел князь Гостемилу.
— Поручение? Ах, да… Собственно, больше знак внимания, я думаю, — Гостемил покопался в походном мешке. — Эка я его упрятал. Подожди, князь.
Он присел на корточки и вынул из мешка туго скрученное нечто. — Это не тебе, — объяснил он. — Это мои запасные рубахи. Так. Это что? Это галльский бальзам. В Новгороде не сыщешь. Хорошо я его замотал — красота! Вот, — он поднял закрытую пробкой и обмотанную плотной материей банку. — Полюбуйтесь, а? Смотри, столько дней пути, столько раз открывал — а ни капли не пролилось. Кстати, — он строго посмотрел на князя, а затем на Хелье. — Не поделюсь. Самому мало. Что другое — пожалуйста, деньги, золото, когда есть. Но это — не дам. Так. Дальше. Это Теренций. Ничего особенного, кстати говоря. Зря его так расхваливают. Ага, вот он, ларец. На, князь. Хелье, дай ларец князю, а я пока все это обратно уложу, а то как-то неприлично.
В ларце оказался медальон — сверд и полумесяц. Ярослав захлопнул ларец и некоторое время молчал.
— Вот оно что, — сказал он наконец. — Ну, хорошо. Как бы ей это обратно передать. Ты, Гостемил, когда ее еще увидишь?
— Не знаю, — Гостемил покачал головой.
— Ладно. — Князь отложил ларец в сторону. — Хелье.
— Да, князь?
— Что нужно делать?
Хелье подозрительно наблюдавший сцену, сказал, помолчав:
— Нужно действовать. Сегодня же ночью, ближе к утру. Свистун будет в отлучке. Если тебе все еще интересно.
— Какой Свистун? Киевский? — игнорируя недовольный тон Хелье спросил Ярослав.
— Да.
— Так это он?…
— Да. Не спеши с выводами, князь. Мы… я и вот этот вот… Атлас… все сделаем.
— Что это мы сделаем? — спросил Атлас надменно.
— Что вы сделаете? — поддержал его Ярослав.
Через некоторое время, устав от споров, но придя к некоторой степени согласия, Ярослав, Хелье и Гостемил замолчали.
— Я поеду с вами, — сказал наконец Ярослав.
— Это еще зачем? — удивился Хелье.
— Вдвоем вы не сможете. Двоих мало.
— Вполне достаточно.
— Мало.
— Хелье, — сказал вдруг Гостемил. — Князь поедет с нами.
— Зачем?
— Как бы тебе объяснить… — Гостемил задумался. — Ну хотя бы потому, что на его месте ты бы тоже поехал. Более того. По веревке в окно он полезет первым. Не так ли, князь?
— Совершенно точно.
— Не понимаю, — заметил Хелье.
— И не надо, — сказал Гостемил. — Расскажи лучше, что у тебя за план.
Немного подумав, Хелье привстал со скаммеля, раскатал берестовый свиток на столе, и начертил на нем несколько линий.
— Вот это — Безымянный Ручей. Он идет так… и так… и сюда. Здесь башня. Вход вот тут. Здесь пролесь, там тоже деревья какие-то растут.
— Ты там был? — спросил Ярослав.
— Сегодня утром.
— Тебя не заметили?
— Нет, конечно. Если бы заметили, я бы сейчас тут с тобой… и с Тесеем… не разговаривал бы.
— Ну хорошо. Дальше.
— Дальше нам понадобится твой ровдир. Французский презент.
— Ровдир? Из зверинца? Зачем?
— Сейчас объясню.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. РЮРИКОВ ЗАСЛОН
Распахнулась дверь, и говор над столами быстро слетел на нет. В крог вошел монах, а за ним, пригнув головы, чтобы не задеть притолоку, вдвинулись в помещение двое — одетые богато, со свердами. За громилами вперся развязной походкой нагловатого вида малый с перевязанной тряпкой рукой. Хозяйка крога, с опухшим лицом, обнажая в улыбке остатки зубов, сразу почувствовала, что если этим гостям не услужить да не оградить их от насмешек постоянных посетителей, плохо будет — мебель повредится, стражники потом с тиуном нагрянут.
Монах выбрал столик в самом темном углу. Громилы сели справа и слева от него. Нагловатый тип встал рядом и, потуже затянув повязку на руке зубами, изобразил комическую почтительность.
— Принеси нам свир и чего-нибудь поесть, — сказал монах хозяйке, кладя на стол золотую монету.
Хозяйка взяла деньги, поклонилась, и быстро ушла к печи, давая на ходу указания присоединившемуся к ней половому. Некоторое время в темном углу молчали.
— Вы бы еще в детинец сходили навести обо мне справки, — сказал монах.
— А что? — спросил более молодой громила.
— Да так. Я что, в монаха переоделся, чтоб людей озадачивать? Иду мимо оружейной лавки, слышу, кто-то мое имя выкрикивает. Где он да где он.
— Я не выкрикивал, — сказал Дир.
Гостемил с трудом удержался от смеха.
— Ты что же, друг Хелье, не рад нам? — спросил Дир, расстраиваясь.
— Ну вот, опять! — возмутился Хелье. — Вот встань теперь и объяви всем — вот он, Хелье, за которым полгорода гоняется, награда обещана. Подите доложите — хоть Житнику, хоть Эймунду.
— Натворил, небось, чего? — спросил Дир, понизив голос и не осуждая.
Хелье не ответил, вздохнул, и искоса посмотрел на Гостемила. Тот отвел глаза, покачал головой, и сказал:
— Зря ты так. Не знаю, кто и чего тебе сообщил, но зря.
Хелье стал смотреть на Гостемила неотрывно.
— Жила-была одна особа, — сказал Гостемил. — И жил-был я. Два раза навестила меня особа в доме моем. Но вовсе не для того, что все подумали.
— Нет? — спросил Хелье.
— Друг мой, я ведь человек капризный и обремененный многочисленными предрассудками, — объяснил Гостемил. — Дело не в низкой талии и не в тяжелых бедрах, кои, конечно же, не красят женщину, но суть явление обычное, и роли большой не играет…
— Это как сказать, — заметил Дир. — Ежели к примеру не очень томная женщина, и хорошо поела, то…
— Дир, помолчи, я еще не закончил речь свою, — строго сказал Гостемил. — Что у тебя за манера перебивать старших. Так вот. Дело не в этом, а в том, что рода моего представителю позволено все, кроме того, что ему не к лицу. Дочь смерда? Пожалуйста. Сестра императора? Сколько угодно. Но не к лицу мне дело иметь с отпрысками рода олегова, ибо вражда у нас с ними лет двести уже. Уж говорил я, казалось бы, тебе об этом. А ты вон чего себе надумал. За кого другого не поручусь. Но я тебе не соперник.
Некоторое время Хелье сидел неподвижно, а затем привстал и порывисто обнял Гостемила.
— Ну вот и славно, — сказал Дир, радуясь. — Вот и хорошо. Вот и прелестно, заметь, совсем. А то чего бы мы сидели и друг на дружку дулись бы.
Хелье, освободив Гостемила, обнял Дира и поцеловал его.
— Ну вот еще, — сказал Дир, обнимая Хелье. — Нежности.
— Легче! — сказал Хелье, смеясь.
— Прости, — попросил Дир, разжимая объятия. — Хорошо-то как. Не знаю, как Гостемил, а я все это время по тебе, заметь, скучал.
— Хозяйка! — крикнул Хелье.
— Не шуми так, — сказал Гостемил. — Это неприлично.
Хозяйка уже спешила к ним с кувшином свира, а за ней семенил половой с подносом, на котором стояли дымящиеся миски.
— Выпьем, друзья, — предложил Хелье, разливая жаркую влагу по кружкам. — Выпьем. Пусть ей, гадине, будет хорошо. Пусть будет ей счастья немеренно.
— Это кому же? — спросил Дир, вздымая брови, но все же берясь за кружку.
— Есть одна такая, — сказал Хелье. — Ведьма киевская.
Гостемил засмеялся.
— Но хороша, — добавил Хелье. — Как хороша, поселяне! Идет как плывет. Подбородок кверху. За нее! За нее!
Три кубка вскинулись и грохнули друг о друга. Хелье выпил свой залпом. Посмотрев на него внимательно, Гостемил схватил кувшин и налил ему еще. Хелье выпил и эту кружку.
— Теперь остановись, — сказал Гостемил. — Съешь чего-нибудь. А то станешь неестественно развязен, а это очень утомительно для окружающих. Не хватай руками, вот тебе нож. Эка дрянь, новгородская стряпня. Брызгается. Годрик!
Годрик, изучивший привычки болярина за то время, что Дир одалживал его Гостемилу, подошел и тщательно вытер забрызганную рубаху белоснежным куском материи — будто специально носил этот кусок с собой.
— Все равно пятно осталось, — сказал Гостемил с неудовольствием. — Теперь хоть и драться можно — рубаха загублена. Последняя из Корсуни. Помнишь Корсунь, Хелье?
— Помню.
— Не говори с набитым ртом.
— Я тоже помню, — сказал Дир. — Дрянной город.
— У тебя, Дир, кроме Ростова, все города дрянные.
— Так и есть.
— Но жить ты тем не менее предпочитаешь не в Ростове.
— Служба.
— Маммону.
— А?
— Нет, — сказал Гостемил, — это я так, не обращай внимания. Ну, стало быть, отношения выяснены, обиды забыты, так, может, друг наш Хелье расскажет, почему ему нужно скрываться и притворяться монахом. Если хочет.
— Эймунд меня невзлюбил.
— Не спрашиваю почему, — сказал Гостемил. — Это все?
— Житник решил, что ему будет неловко, если я продолжу ходить по земле.
— А тут спрошу. Почему?
— Он хотел, чтобы я ему доносил на Ярослава.
— Это уже серьезнее. Наверное.
— Да, — подтвердил Дир. — Житнику ты зря отказал.
Гостемил и Хелье посмотрели на него странно.
— А что? — спросил он.
— Стыдись, — сказал Гостемил.
— Чего мне стыдиться?
— Вы, стало быть, не по одному делу сюда явились, а по двум разным? — спросил Хелье.
Дир и Гостемил обменялись недружелюбными взглядами.
— Не мне судить, — добавил Хелье. — И не хмурьтесь вы так оба. Такая свинья этот Житник. Есть, конечно, на земле подлецы и похуже. Но найти их трудно. И ведь ханжество сплошное. Нет бы сказать — ты будешь мой спьен или тебя сейчас убьют. А он вопрос задает, да еще и умильным тоном — мол, не желаю ли я к нему в спьены пойти.
— А как ты оказался у Житника? — спросил Гостемил невинно.
Хелье строго на него посмотрел.
— Через окно, — ответил он.
— Зачем?
Хелье усмехнулся. Дир ничего не понял и залпом выпил кружку.
В этот момент к столику подошел странно одетый молодой человек, в котором Дир и Гостемил признали недавнего попутчика.
— День добрый, — сказал зодчий. — Простите меня, что без спросу подхожу и обращаюсь. Я еду в Верхние Сосны, и если вы направляетесь туда же, то хотел бы присоединиться.
— А откуда, милый человек, известно тебе, что именно туда мы едем? — спросил Гостемил.
— А я слышал, как ты с лодочником договаривался.
— Я не еду в Верхние Сосны, — сказал Дир. — Дел у меня там нет никаких, а место наверняка отвратительное. Я в том рыбацком домике обоснуюсь, помнишь, Хелье?
Хелье помнил.
* * *
Ярослав сам распахнул дверь в гридницу, сверкнул глазами, и хотел было впустить только Хелье, но тот отрицательно покачал головой. Вошли все трое.— Здравствуйте, люди добрые, — сказал нетерпеливо Ярослав. — Ротко, рад тебя видеть, рад твоему возвращению.
— Я, князь, — ответил зодчий, кланяясь, — многим премудростям научился…
— Да, я уверен, что это именно так. А…
— Позволь тебе представить, князь, — сказал Хелье. — Друг мой Гостемил. Знатного роду.
Гостемил оценивающе посмотрел на Ярослава, но князю было не до дерзостных взглядов.
— Очень хорошо, — сказал он. — Гостемил?
Гостемил поклонился с достоинством.
— Ротко, — сказал Ярослав. — Пойди к Жискару, он во дворе дремлет, скажи ему, что пора есть и пить, и что я хочу, чтобы ты рассказал ему все о Риме, поскольку он давно интересуется. Он тебя накормит и заставит дремать рядом с собой на скаммеле. Я с тобою, друг мой, после поговорю, обстоятельно. Все расскажешь, что видел, обо всем поведаешь. Не обижайся. Дело очень важное.
Ротко поклонился и вышел. Жискара во дворе не оказалось — вообще двор был пуст. Ротко сел на скаммель, щурясь на солнце, и вскоре задремал.
— Так что же, Гостемил, дело у тебя какое ко мне есть? — спросил Ярослав, кусая губы и бледнея.
— Не сердись и не спеши, князь, — попросил Хелье. — Гостемил нам понадобится.
— Э… Ты скажи, — да или нет? Нашел?
Хелье кивнул.
— Все, что нужно?
Хелье еще раз кивнул.
— И все хорошо?
Хелье кивнул и улыбнулся.
Ярослав глубоко вздохнул и не сел, но почти упал на скаммель.
— Уф! Ты, Хелье… скажу я тебе… что же? Кто же?
— Не спеши, князь. Все расскажу я тебе, все по порядку. И Гостемил послушает.
— Нет, — сказал Ярослав.
— Послушает, князь. Больше тебе положиться не на кого. За Гостемила я ручаюсь.
— А в чем дело? — осведомился Гостемил. — Если что утомительное, то это как сказать, может лучше и не рассказывать при мне. Не надо утомительного. Кроме того, у меня есть к князю поручение.
— От кого это? — спросил подозрительно Ярослав.
— От сестренки твоей.
Князь и Хелье уставились на него одновременно. Но Хелье был Гостемилу милее, поэтому он к нему и обратился первому, да еще и с возмущением:
— Если я согласился выполнить ее поручение, это означает лишь, что я согласился его выполнить! — Он закатил глаза. — До чего все-таки люди тупые бывают, как много сил на них нужно тратить, которые можно было бы потратить на что-нибудь гораздо более… на хвоеволия какие-нибудь… А не сказал я тебе об этом раньше потому, что не знал, в каких ты отношениях с князем. Сейчас знаю.
— В каких же? — насмешливо спросил Хелье.
— В доверительных.
— Ты уверен?
— Так видно же.
— А может, это просто дипломатия?
Гостемил еще раз оценивающе посмотрел на князя.
— Нет, — сказал он.
— Друзья мои, — твердо сказал Ярослав. — Прекратите перебранку.
— А чего он на меня накинулся! — возразил Хелье. — Тайны выдает!
— Какие тайны! — возмутился Гостемил. — Где тайны? Ты что это, обвинять меня собрался?
— Прекратите! — прогремел Ярослав.
Хелье и Гостемил умолкли и нехотя посмотрели на князя.
— Я вот… — начал Хелье.
— Да ты не… — начал Гостемил.
— Прекратить! Сейчас же!
Они снова замолчали.
— Что за поручение, говори быстро, — велел князь Гостемилу.
— Поручение? Ах, да… Собственно, больше знак внимания, я думаю, — Гостемил покопался в походном мешке. — Эка я его упрятал. Подожди, князь.
Он присел на корточки и вынул из мешка туго скрученное нечто. — Это не тебе, — объяснил он. — Это мои запасные рубахи. Так. Это что? Это галльский бальзам. В Новгороде не сыщешь. Хорошо я его замотал — красота! Вот, — он поднял закрытую пробкой и обмотанную плотной материей банку. — Полюбуйтесь, а? Смотри, столько дней пути, столько раз открывал — а ни капли не пролилось. Кстати, — он строго посмотрел на князя, а затем на Хелье. — Не поделюсь. Самому мало. Что другое — пожалуйста, деньги, золото, когда есть. Но это — не дам. Так. Дальше. Это Теренций. Ничего особенного, кстати говоря. Зря его так расхваливают. Ага, вот он, ларец. На, князь. Хелье, дай ларец князю, а я пока все это обратно уложу, а то как-то неприлично.
В ларце оказался медальон — сверд и полумесяц. Ярослав захлопнул ларец и некоторое время молчал.
— Вот оно что, — сказал он наконец. — Ну, хорошо. Как бы ей это обратно передать. Ты, Гостемил, когда ее еще увидишь?
— Не знаю, — Гостемил покачал головой.
— Ладно. — Князь отложил ларец в сторону. — Хелье.
— Да, князь?
— Что нужно делать?
Хелье подозрительно наблюдавший сцену, сказал, помолчав:
— Нужно действовать. Сегодня же ночью, ближе к утру. Свистун будет в отлучке. Если тебе все еще интересно.
— Какой Свистун? Киевский? — игнорируя недовольный тон Хелье спросил Ярослав.
— Да.
— Так это он?…
— Да. Не спеши с выводами, князь. Мы… я и вот этот вот… Атлас… все сделаем.
— Что это мы сделаем? — спросил Атлас надменно.
— Что вы сделаете? — поддержал его Ярослав.
Через некоторое время, устав от споров, но придя к некоторой степени согласия, Ярослав, Хелье и Гостемил замолчали.
— Я поеду с вами, — сказал наконец Ярослав.
— Это еще зачем? — удивился Хелье.
— Вдвоем вы не сможете. Двоих мало.
— Вполне достаточно.
— Мало.
— Хелье, — сказал вдруг Гостемил. — Князь поедет с нами.
— Зачем?
— Как бы тебе объяснить… — Гостемил задумался. — Ну хотя бы потому, что на его месте ты бы тоже поехал. Более того. По веревке в окно он полезет первым. Не так ли, князь?
— Совершенно точно.
— Не понимаю, — заметил Хелье.
— И не надо, — сказал Гостемил. — Расскажи лучше, что у тебя за план.
Немного подумав, Хелье привстал со скаммеля, раскатал берестовый свиток на столе, и начертил на нем несколько линий.
— Вот это — Безымянный Ручей. Он идет так… и так… и сюда. Здесь башня. Вход вот тут. Здесь пролесь, там тоже деревья какие-то растут.
— Ты там был? — спросил Ярослав.
— Сегодня утром.
— Тебя не заметили?
— Нет, конечно. Если бы заметили, я бы сейчас тут с тобой… и с Тесеем… не разговаривал бы.
— Ну хорошо. Дальше.
— Дальше нам понадобится твой ровдир. Французский презент.
— Ровдир? Из зверинца? Зачем?
— Сейчас объясню.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. РЮРИКОВ ЗАСЛОН
Согласно преданиям, Рюриков Заслон строился самим Рюриком, желавшим оградить свои владения от посягательств с северо-запада. Возможно, его отвлекли другие, не менее важные дела. Предполагаемая стена, на манер римско-имперской стены в Англии, так и не была построена. От замысла осталась только башенная часть укреплений — массивный нижний этаж, да прямоугольное возвышение над ним с зазорами для беглой оценки положения на местности.
Безымянный Ручей когда-то был самой настоящей рекой, но с тех пор обмелел и поскучнел. Пространство вокруг Рюрикова Заслона обросло сгустками деревьев. По причине плохой репутации места смерды не устраивали здесь ни пастбищ, ни посевов. В близлежащем лесу свободно расхаживали медведи с лоснящимися боками, выходя после заката на открытое пространство, забираясь в остатки крепости, ловя рыбу в Безымянном, пугая одиноких путников.
За час до рассвета двое всадников приблизились к Рюрикову Заслону, спешились, и привязали коней к деревьям в зарослях. Оба одеты были в серые рубахи, серые сапоги, и серые сленгкаппы, на перевязях висели средних размеров сверды. Еще некоторое время спустя прошла против течения по Безымянному одинокая лодка без паруса, на одних веслах. Прошла так резво, что трудно было поверить — но, да, приглядевшись, убедился бы наблюдающий за нею — в лодке всего один человек.
Да. В лодке был один человек. Но он не был единственным в ней живым существом. Завернутый в прочную утяжеленную сеть в ногах у человека лежал, тихо порыкивая, ровдир — его тошнило. Ровдиры плохо переносят качку, а Волхов, которым шла давеча лодка, этой ночью разошелся не на шутку.
— Ты не ворчи, — сказал гребец ровдиру. — От ворчания только хуже. Ты думай о чем-нибудь приятном, ровдир. Ровдир… Дурацкое слово какое. Вот по-польски, к примеру, тебя звать — драпежник. Это гораздо лучше, чем ровдир. Приятнее. Менее свирепо звучит.
Гребец подогнал ладью к берегу в том месте, откуда за деревьями можно было разглядеть черный силуэт Рюрикова Заслона. Затащив судно на берег, гребец наклонился и совершил то, что не под силу двум обычным людям — поднял связанного ровдира-драпежника на воздух на уровень глаз. Разобравшись, где у пытающегося грозно рычать животного пузо, а где спина, он завалил его себе на плечо таким образом, чтобы ни когти, ни зубы зверя не могли его достать, и зашагал по направлению к Заслону. У самой границы пролесья к нему присоединились два прибывших ранее всадника.
День намеревался быть пасмурным. Облачное небо едва заметно посветлело, сделались славянские предрассветные сумерки с сыростью и ветром в морду. Особенно ветер в морду не понравился драпежнику, родившемуся в краях с гораздо более дружелюбным климатом.
Оставив Ярослава, Гостемила и драпежника позади, Хелье метнулся вперед, к стене. Оглушить лязгающего зубами от сырости бдящего не составило труда — рухнул лицом вперед, ничего не успев сообщить.
Неподалеку от бокового входа в Заслон (главный вход отсутствовал) пять лошадей, привязанных к каменному столбу, обеспокоились присутствием драпежника и стали стучать копытами и ржать.
— Поторопись, — сказал Ярослав, отходя от Гостемила и присоединяясь к Хелье.
Гостемил опустил драпежника на траву перед входом.
Дурацкая затея, подумал он. Эка наш юный варанг чего придумал. Но, надо отдать ему должное — остроумно. Только вот боюсь выйти из этого может не совсем то, что задумывали.
Вскочив на крыльцо, он пнул дверь ногой, и она слетела с петель и грохнула об пол. Из-под железных засовов полетели искры. В смежном помещении послышался шум. Гостемил вернулся к драпежнику, вытащил нож и разрезал веревку, сдерживающую сеть на заду зверя. Драпежник рванулся, и Гостемилу пришлось схватить его за хвост, чтобы он не уполз, работая одними задними лапами. Взяв его за густую, едко пахнущую гриву, Гостемил пригляделся и одним взмахом ножа освободил передние лапы. Зверь меланхолично поднялся на ноги и не очень уверенно зарычал. Гостемил снова встал на крыльцо. Драпежник несколько раз махнул тыльной стороной передней лапы себе по морде, освобождаясь от зацепившейся о гриву сети, и уставился на Гостемила.
— Начнем, — сказал Гостемил и ушел в дом.
В этот момент из смежного помещения вышли осторожной походкой несколько человек. Как и предсказывал Хелье, многие были пьяны, а остальные сонные и усталые.
— Человекозверь за мною гонится, люди добрые! — закричал истерически Гостемил. — Спасите!
Кто-то высунулся наружу и вскрикнул. Человек пять отделились от общей группы, чтобы первыми посмотреть на человекозверя, но, взглянув, не ринулись в испуге назад. Что-то не так, подумал Гостемил. Что-то здесь совершенно точно не так. Поколебавшись, он пошел снова к выходу, делая страшные, испуганные глаза. Увидев, что безмозглый драпежник, вместо того, чтобы пугать лихих людей в помещении, терзает одну из лошадей, Гостемил сперва растерялся, но тут же осознал, что сути дела это не мешает. Стоящие у входа с ужасом смотрели на зверя. Гостемил подождал, пока двое из них с криками ринутся обратно в помещение и пошел за ними.
В главном помещении горело несколько свечей, в качающихся тенях Гостемил разглядел проем, за которым угадывалась лестница.
А тем временем Хелье, раскрутив веревку с крюком, метнул крюк по направлению окна и промахнулся. Звякнув о стену, крюк упал на землю.
— Ты же можешь ее убить так! — сказал Ярослав ошарашено, хватая Хелье за плечо.
— Ничего, — сказал Хелье. — Дура крепкая. Не то, что крюком, топором не убьешь. Поберегись, князь.
Свистнув басовой нотой, крюк еще раз взлетел вверх и на этот раз зацепился за окно. Держа веревку в руке, Хелье сделал знак князю. Вдвоем они подошли вплотную к стене. Хелье собрался было передать веревку Ярославу, как вдруг там, наверху, кто-то снял крюк с подоконника и бросил его вниз. Падая, крюк едва не задел Хелье. Князь и Хелье одновременно отступили от стены и одновременно посмотрели вверх. Чувствуя, что критический момент не только наступил, но, возможно, уже прошел и терять больше нечего, Хелье крикнул по-шведски:
— Дура, не кидайся крюком, у нас нет времени, ети тебя за ногу!
Ярослав, помнивший, что Хелье — друг детства его беременной жены, нервно хмыкнул.
— Сейчас нас убьют наверное, — сказал он. — А ну-ка, подсади меня. Я залезу, посмотрю, что там, а ты…
Хелье не ответил. Тогда князь, прикинув, где уступы удобнее, подбежал к стене и полез вверх сам, без помощи. Хелье еще раз раскрутил веревку, и на этот раз крюк влетел в оконный проем по диагональной прямой, упал, и зацепился за что-то в помещении. Хелье стал быстро карабкаться по стене и скоро догнал Ярослава.
— Перебирайся сюда, князь, — сказал он. — Вот тебе веревка, держи. Не очень там застревайте. Бери дуру за шкирку и передавай ее мне.
В этот момент среднего роста и крепкого телосложения человек выпал из окна, к которому подбирались Хелье и Ярослав, и Хелье едва успел оттолкнуться ногами и метнуться в сторону, чтобы не быть задетым.
— Да что же это такое! — возмутился он. — Гостемил, мы же тут лезем, прекрати немедленно!
Переместясь обратно, Хелье протянул руку к Ярославу. Используя руку сигтунца для баланса, Ярослав добрался до веревки, ухватил ее выше руки Хелье и полез вверх. Вскоре он достиг окна и скрылся внутри. Вроде бы ему помогли — друзья ли, враги — Хелье не знал.
Будто по команде округа огласилась криками — очевидно, ровдир гонялся за лихими людьми, не то играя, не то действительно охотясь и маневрируя тактически. Некоторое время Хелье ждал в нерешительности, а затем полез выше. Из окна показалась голова Ярослава.
— Эй!
— Как там? — спросил Хелье.
— Я тебе ее сейчас передам.
— Оторви кусок материи, скрути, и дай ей в руки. Она знает для чего.
То есть, я предполагаю, что она знает, подумал Хелье, а может и не знает, надо будет объяснять дуре. В Старой Роще она всего шесть месяцев провела.
Ингегерд забралась на подоконник.
— Приветствую, — сказала она, глядя на Хелье большими глазами.
— Поворачивайся арселем к белому свету, — сказал Хелье. — И становись мне на плечи.
Ингегерд помнила, оказывается, уроки Старой Рощи. Держась за веревку, она осторожно ступила сначала одной ногой, потом другой, на плечи Хелье, а затем съехала вниз и оказалась сидящей у него на плечах и шее. Обернув скрученный лоскут вокруг веревки, она взялась за оба конца — получилось что-то вроде Скользилки Свена. Живот ее, выпуклый, надавил Хелье на затылок.
— Гадина, — сказал Хелье. — Пузо тут твое еще… мерзавка…
Перебирая руками, он начал спускаться и вскоре достиг земли. Присев, он позволил Ингегерд слезть с его шеи. Увидев их обоих на земле, Ярослав, лихо перепрыгнув подоконник, быстро съехал по веревке вниз.
И только после этого Гостемил, все это время державший перерезанную свердом веревку в кулаке, выпустил ее и огляделся.
Двое татей лежали на полу оглушенные, в некрасивых позах. Отходный бочонок в углу упал и расплескался. За окном занимался противный, хмурый рассвет.
Хочу цветов, хорошего вина, и взморье, подумал Гостемил. Скаммель поудобнее, или лежанку. Фолиант какой-нибудь. Сколько мерзости кругом, а? Сленгкаппу мне князь порвал… оторвал кусок…
Он скинул сленгкаппу и выглянул в окно. Три фигуры быстро двигались вдоль Безымянного Ручья к оставленной им, Гостемилом, лодке.
Ну вот, подумал Гостемил. Оставили меня одного, мол, выбирайся, как хочешь. Что ж. Попробуем выбраться. Только бы драпежник не повстречался по пути. Лучше умереть от сверда, стрелы, или вселенской тоски по прекрасному, чем от драпежниковых когтей. Как-то унизительно. А, кстати, Хелье говорил ли что-нибудь о том, что делать с драпежником по окончании дела? Вроде нет. Так ведь и будет животина безмозглая шастать по всей локале, пугать народ и фауну, пока не околеет к лешему от первых же морозов. Медведи и те, даром что шкура толстая, тяжелая, зимой в хибернацию уходят, запасясь силами да жиром, а драпежник что — грива да кисточка на хвосте, больше для представительности, чем от холода.
Он спустился вниз. Человек шесть заняты были баррикадированием прохода, рассчитывая, очевидно, отсидеться в крепости, пока человекозверь, он же драпежник, не покинет местность.
— Зря стараетесь, — сказал Гостемил.
Все обернулись к нему.
— Зверь заколдованный сквозь стены проходит, — объяснил он. — Ну да ладно. Жалко мне вас. Принесу я себя в жертву ему, тогда он вас помилует, по вашему ничтожеству.
Перед ним расступились. Быстро разметав баррикаду, Гостемил вышел в смежное помещение, а оттуда на воздух.
Растерзанная лошадь лежала на земле, на остальных трех успели уехать самые сметливые, а драпежника нигде не было видно. Небо стремительно светлело. Остальные отчаянные люди куда-то попрятались. Гостемил пожал плечами и пошел через открытое пространство по диагонали — не к лодке, которой наверняка уже не было, но к тому месту, где князь и Хелье привязали давеча коней. Зайдя в лесок, он услышал ржание. Ориентируясь по звуку, он вскоре нашел одинокого коня. Второй, наверное, убежал.
Безымянный Ручей когда-то был самой настоящей рекой, но с тех пор обмелел и поскучнел. Пространство вокруг Рюрикова Заслона обросло сгустками деревьев. По причине плохой репутации места смерды не устраивали здесь ни пастбищ, ни посевов. В близлежащем лесу свободно расхаживали медведи с лоснящимися боками, выходя после заката на открытое пространство, забираясь в остатки крепости, ловя рыбу в Безымянном, пугая одиноких путников.
За час до рассвета двое всадников приблизились к Рюрикову Заслону, спешились, и привязали коней к деревьям в зарослях. Оба одеты были в серые рубахи, серые сапоги, и серые сленгкаппы, на перевязях висели средних размеров сверды. Еще некоторое время спустя прошла против течения по Безымянному одинокая лодка без паруса, на одних веслах. Прошла так резво, что трудно было поверить — но, да, приглядевшись, убедился бы наблюдающий за нею — в лодке всего один человек.
Да. В лодке был один человек. Но он не был единственным в ней живым существом. Завернутый в прочную утяжеленную сеть в ногах у человека лежал, тихо порыкивая, ровдир — его тошнило. Ровдиры плохо переносят качку, а Волхов, которым шла давеча лодка, этой ночью разошелся не на шутку.
— Ты не ворчи, — сказал гребец ровдиру. — От ворчания только хуже. Ты думай о чем-нибудь приятном, ровдир. Ровдир… Дурацкое слово какое. Вот по-польски, к примеру, тебя звать — драпежник. Это гораздо лучше, чем ровдир. Приятнее. Менее свирепо звучит.
Гребец подогнал ладью к берегу в том месте, откуда за деревьями можно было разглядеть черный силуэт Рюрикова Заслона. Затащив судно на берег, гребец наклонился и совершил то, что не под силу двум обычным людям — поднял связанного ровдира-драпежника на воздух на уровень глаз. Разобравшись, где у пытающегося грозно рычать животного пузо, а где спина, он завалил его себе на плечо таким образом, чтобы ни когти, ни зубы зверя не могли его достать, и зашагал по направлению к Заслону. У самой границы пролесья к нему присоединились два прибывших ранее всадника.
День намеревался быть пасмурным. Облачное небо едва заметно посветлело, сделались славянские предрассветные сумерки с сыростью и ветром в морду. Особенно ветер в морду не понравился драпежнику, родившемуся в краях с гораздо более дружелюбным климатом.
Оставив Ярослава, Гостемила и драпежника позади, Хелье метнулся вперед, к стене. Оглушить лязгающего зубами от сырости бдящего не составило труда — рухнул лицом вперед, ничего не успев сообщить.
Неподалеку от бокового входа в Заслон (главный вход отсутствовал) пять лошадей, привязанных к каменному столбу, обеспокоились присутствием драпежника и стали стучать копытами и ржать.
— Поторопись, — сказал Ярослав, отходя от Гостемила и присоединяясь к Хелье.
Гостемил опустил драпежника на траву перед входом.
Дурацкая затея, подумал он. Эка наш юный варанг чего придумал. Но, надо отдать ему должное — остроумно. Только вот боюсь выйти из этого может не совсем то, что задумывали.
Вскочив на крыльцо, он пнул дверь ногой, и она слетела с петель и грохнула об пол. Из-под железных засовов полетели искры. В смежном помещении послышался шум. Гостемил вернулся к драпежнику, вытащил нож и разрезал веревку, сдерживающую сеть на заду зверя. Драпежник рванулся, и Гостемилу пришлось схватить его за хвост, чтобы он не уполз, работая одними задними лапами. Взяв его за густую, едко пахнущую гриву, Гостемил пригляделся и одним взмахом ножа освободил передние лапы. Зверь меланхолично поднялся на ноги и не очень уверенно зарычал. Гостемил снова встал на крыльцо. Драпежник несколько раз махнул тыльной стороной передней лапы себе по морде, освобождаясь от зацепившейся о гриву сети, и уставился на Гостемила.
— Начнем, — сказал Гостемил и ушел в дом.
В этот момент из смежного помещения вышли осторожной походкой несколько человек. Как и предсказывал Хелье, многие были пьяны, а остальные сонные и усталые.
— Человекозверь за мною гонится, люди добрые! — закричал истерически Гостемил. — Спасите!
Кто-то высунулся наружу и вскрикнул. Человек пять отделились от общей группы, чтобы первыми посмотреть на человекозверя, но, взглянув, не ринулись в испуге назад. Что-то не так, подумал Гостемил. Что-то здесь совершенно точно не так. Поколебавшись, он пошел снова к выходу, делая страшные, испуганные глаза. Увидев, что безмозглый драпежник, вместо того, чтобы пугать лихих людей в помещении, терзает одну из лошадей, Гостемил сперва растерялся, но тут же осознал, что сути дела это не мешает. Стоящие у входа с ужасом смотрели на зверя. Гостемил подождал, пока двое из них с криками ринутся обратно в помещение и пошел за ними.
В главном помещении горело несколько свечей, в качающихся тенях Гостемил разглядел проем, за которым угадывалась лестница.
А тем временем Хелье, раскрутив веревку с крюком, метнул крюк по направлению окна и промахнулся. Звякнув о стену, крюк упал на землю.
— Ты же можешь ее убить так! — сказал Ярослав ошарашено, хватая Хелье за плечо.
— Ничего, — сказал Хелье. — Дура крепкая. Не то, что крюком, топором не убьешь. Поберегись, князь.
Свистнув басовой нотой, крюк еще раз взлетел вверх и на этот раз зацепился за окно. Держа веревку в руке, Хелье сделал знак князю. Вдвоем они подошли вплотную к стене. Хелье собрался было передать веревку Ярославу, как вдруг там, наверху, кто-то снял крюк с подоконника и бросил его вниз. Падая, крюк едва не задел Хелье. Князь и Хелье одновременно отступили от стены и одновременно посмотрели вверх. Чувствуя, что критический момент не только наступил, но, возможно, уже прошел и терять больше нечего, Хелье крикнул по-шведски:
— Дура, не кидайся крюком, у нас нет времени, ети тебя за ногу!
Ярослав, помнивший, что Хелье — друг детства его беременной жены, нервно хмыкнул.
— Сейчас нас убьют наверное, — сказал он. — А ну-ка, подсади меня. Я залезу, посмотрю, что там, а ты…
Хелье не ответил. Тогда князь, прикинув, где уступы удобнее, подбежал к стене и полез вверх сам, без помощи. Хелье еще раз раскрутил веревку, и на этот раз крюк влетел в оконный проем по диагональной прямой, упал, и зацепился за что-то в помещении. Хелье стал быстро карабкаться по стене и скоро догнал Ярослава.
— Перебирайся сюда, князь, — сказал он. — Вот тебе веревка, держи. Не очень там застревайте. Бери дуру за шкирку и передавай ее мне.
В этот момент среднего роста и крепкого телосложения человек выпал из окна, к которому подбирались Хелье и Ярослав, и Хелье едва успел оттолкнуться ногами и метнуться в сторону, чтобы не быть задетым.
— Да что же это такое! — возмутился он. — Гостемил, мы же тут лезем, прекрати немедленно!
Переместясь обратно, Хелье протянул руку к Ярославу. Используя руку сигтунца для баланса, Ярослав добрался до веревки, ухватил ее выше руки Хелье и полез вверх. Вскоре он достиг окна и скрылся внутри. Вроде бы ему помогли — друзья ли, враги — Хелье не знал.
Будто по команде округа огласилась криками — очевидно, ровдир гонялся за лихими людьми, не то играя, не то действительно охотясь и маневрируя тактически. Некоторое время Хелье ждал в нерешительности, а затем полез выше. Из окна показалась голова Ярослава.
— Эй!
— Как там? — спросил Хелье.
— Я тебе ее сейчас передам.
— Оторви кусок материи, скрути, и дай ей в руки. Она знает для чего.
То есть, я предполагаю, что она знает, подумал Хелье, а может и не знает, надо будет объяснять дуре. В Старой Роще она всего шесть месяцев провела.
Ингегерд забралась на подоконник.
— Приветствую, — сказала она, глядя на Хелье большими глазами.
— Поворачивайся арселем к белому свету, — сказал Хелье. — И становись мне на плечи.
Ингегерд помнила, оказывается, уроки Старой Рощи. Держась за веревку, она осторожно ступила сначала одной ногой, потом другой, на плечи Хелье, а затем съехала вниз и оказалась сидящей у него на плечах и шее. Обернув скрученный лоскут вокруг веревки, она взялась за оба конца — получилось что-то вроде Скользилки Свена. Живот ее, выпуклый, надавил Хелье на затылок.
— Гадина, — сказал Хелье. — Пузо тут твое еще… мерзавка…
Перебирая руками, он начал спускаться и вскоре достиг земли. Присев, он позволил Ингегерд слезть с его шеи. Увидев их обоих на земле, Ярослав, лихо перепрыгнув подоконник, быстро съехал по веревке вниз.
И только после этого Гостемил, все это время державший перерезанную свердом веревку в кулаке, выпустил ее и огляделся.
Двое татей лежали на полу оглушенные, в некрасивых позах. Отходный бочонок в углу упал и расплескался. За окном занимался противный, хмурый рассвет.
Хочу цветов, хорошего вина, и взморье, подумал Гостемил. Скаммель поудобнее, или лежанку. Фолиант какой-нибудь. Сколько мерзости кругом, а? Сленгкаппу мне князь порвал… оторвал кусок…
Он скинул сленгкаппу и выглянул в окно. Три фигуры быстро двигались вдоль Безымянного Ручья к оставленной им, Гостемилом, лодке.
Ну вот, подумал Гостемил. Оставили меня одного, мол, выбирайся, как хочешь. Что ж. Попробуем выбраться. Только бы драпежник не повстречался по пути. Лучше умереть от сверда, стрелы, или вселенской тоски по прекрасному, чем от драпежниковых когтей. Как-то унизительно. А, кстати, Хелье говорил ли что-нибудь о том, что делать с драпежником по окончании дела? Вроде нет. Так ведь и будет животина безмозглая шастать по всей локале, пугать народ и фауну, пока не околеет к лешему от первых же морозов. Медведи и те, даром что шкура толстая, тяжелая, зимой в хибернацию уходят, запасясь силами да жиром, а драпежник что — грива да кисточка на хвосте, больше для представительности, чем от холода.
Он спустился вниз. Человек шесть заняты были баррикадированием прохода, рассчитывая, очевидно, отсидеться в крепости, пока человекозверь, он же драпежник, не покинет местность.
— Зря стараетесь, — сказал Гостемил.
Все обернулись к нему.
— Зверь заколдованный сквозь стены проходит, — объяснил он. — Ну да ладно. Жалко мне вас. Принесу я себя в жертву ему, тогда он вас помилует, по вашему ничтожеству.
Перед ним расступились. Быстро разметав баррикаду, Гостемил вышел в смежное помещение, а оттуда на воздух.
Растерзанная лошадь лежала на земле, на остальных трех успели уехать самые сметливые, а драпежника нигде не было видно. Небо стремительно светлело. Остальные отчаянные люди куда-то попрятались. Гостемил пожал плечами и пошел через открытое пространство по диагонали — не к лодке, которой наверняка уже не было, но к тому месту, где князь и Хелье привязали давеча коней. Зайдя в лесок, он услышал ржание. Ориентируясь по звуку, он вскоре нашел одинокого коня. Второй, наверное, убежал.