Страница:
— Пять, — ответил Жискар. — Все поместимся.
Стоят ратники и рубят ладьи. И даже не обращают внимания на князя. Княжеской власти здесь больше нет. Двести человек полегло, как не было их. Все, кто оставался мне верен. И славяне, и варанги. В плен здесь не брали. Пятно крови. А вон еще. И еще. А вон шлем валяется, не успели подобрать.
Ратник продолжал смотреть на Ярослава, помахивая топором.
— Не уезжай, князь. Чего тебе там делать, в чужих краях.
— Думаю, это мое дело, уезжать мне или нет, — строго сказал Ярослав.
— Теперь уже не твое. Не велено тебя отпускать. На всех дорогах стоит стража. Приказ был тебя возвращать, куда бы ты не подался. Так и сказано было, никаких, мол, путешествий. Кроме Новгорода. В Новгород можешь ехать, препятствовать тебе не будут.
Это новгородское «на дорогах» почему-то показалось князю особенно неприятным.
— Ты, молодец, язык не распускай, — зло бросил ему Жискар. — Чинить препятствия князю есть преступление, а всякое преступление наказывается.
Начальник ратников хохотнул, пожал плечами, и пошел обратно — дорубать ладьи.
— Что же теперь? — спросила Ингегерд, подходя.
Ярослав некоторое время раздумывал.
— Что ж, — выговорил он наконец тихо, — здесь нам делать нечего. Нужно ехать в Новгород. Жалко, что приедем только к вечеру. Переночуем… эх, ни одного верного человека нет! Можно было бы к Викуле податься, но не хочется рисковать зря. Викула живет в стороне, это не новгородское направление. Ну… допустим… О! Заночуем у Явана. Жискар, ты знаешь, где он живет?
— Да.
— Хорошо. Едем к нему. А завтра, ближе к полудню, ты останешься с ратниками и Ингегерд, а я пойду на вече.
— Зачем?
— Речь произносить.
— Время речей не прошло ли?
— Время речей никогда не проходит, Жискар. В начале было слово.
— Что же ты им скажешь? Новгородцам?
— Еще не знаю. Одно дело — произносить речи, сидя в седле, в княжеском корзно. Слушают тебя, что бы ты не нес, любые глупости. Другое дело — быть никем, а чтобы слушали. Нужно говорить, чтобы было занятно. Попробую, вдруг получится.
— Большой риск.
— Да. Но выхода нет, Жискар. Сколько у Житника людей? Набрал он себе разных, из окрестных земель. Ну, четыре тысячи. Ну семь! Допустим. А новгородцев — шестьдесят тысяч. И если новгородцы возмутятся, то мало ли что может произойти. Скажу им, что Житник привел в город Свистуна.
— А это он его привел?
— Не знаю. Скорее всего да. Там видно будет. Впереди вечер и ночь, придумаю что-нибудь. Пойдем к повозкам. Обычным шагом. Вперед.
Им никто не препятствовал. Погрузились. Пять повозок проследовали в новгородском направлении. Рубка ладей закончилась, ратники смотрели князю вслед.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ. В ДОМЕ ЯВАНА
Стоят ратники и рубят ладьи. И даже не обращают внимания на князя. Княжеской власти здесь больше нет. Двести человек полегло, как не было их. Все, кто оставался мне верен. И славяне, и варанги. В плен здесь не брали. Пятно крови. А вон еще. И еще. А вон шлем валяется, не успели подобрать.
Ратник продолжал смотреть на Ярослава, помахивая топором.
— Не уезжай, князь. Чего тебе там делать, в чужих краях.
— Думаю, это мое дело, уезжать мне или нет, — строго сказал Ярослав.
— Теперь уже не твое. Не велено тебя отпускать. На всех дорогах стоит стража. Приказ был тебя возвращать, куда бы ты не подался. Так и сказано было, никаких, мол, путешествий. Кроме Новгорода. В Новгород можешь ехать, препятствовать тебе не будут.
Это новгородское «на дорогах» почему-то показалось князю особенно неприятным.
— Ты, молодец, язык не распускай, — зло бросил ему Жискар. — Чинить препятствия князю есть преступление, а всякое преступление наказывается.
Начальник ратников хохотнул, пожал плечами, и пошел обратно — дорубать ладьи.
— Что же теперь? — спросила Ингегерд, подходя.
Ярослав некоторое время раздумывал.
— Что ж, — выговорил он наконец тихо, — здесь нам делать нечего. Нужно ехать в Новгород. Жалко, что приедем только к вечеру. Переночуем… эх, ни одного верного человека нет! Можно было бы к Викуле податься, но не хочется рисковать зря. Викула живет в стороне, это не новгородское направление. Ну… допустим… О! Заночуем у Явана. Жискар, ты знаешь, где он живет?
— Да.
— Хорошо. Едем к нему. А завтра, ближе к полудню, ты останешься с ратниками и Ингегерд, а я пойду на вече.
— Зачем?
— Речь произносить.
— Время речей не прошло ли?
— Время речей никогда не проходит, Жискар. В начале было слово.
— Что же ты им скажешь? Новгородцам?
— Еще не знаю. Одно дело — произносить речи, сидя в седле, в княжеском корзно. Слушают тебя, что бы ты не нес, любые глупости. Другое дело — быть никем, а чтобы слушали. Нужно говорить, чтобы было занятно. Попробую, вдруг получится.
— Большой риск.
— Да. Но выхода нет, Жискар. Сколько у Житника людей? Набрал он себе разных, из окрестных земель. Ну, четыре тысячи. Ну семь! Допустим. А новгородцев — шестьдесят тысяч. И если новгородцы возмутятся, то мало ли что может произойти. Скажу им, что Житник привел в город Свистуна.
— А это он его привел?
— Не знаю. Скорее всего да. Там видно будет. Впереди вечер и ночь, придумаю что-нибудь. Пойдем к повозкам. Обычным шагом. Вперед.
Им никто не препятствовал. Погрузились. Пять повозок проследовали в новгородском направлении. Рубка ладей закончилась, ратники смотрели князю вслед.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ. В ДОМЕ ЯВАНА
— Как? Опять ты? — удивился повар Явана, открывая дверь и видя перед собою Эржбету.
— Ты недоволен?
На всякий случай, памятуя о пощечине, повар отстранился.
— Да уж заходи, заходи. На стол накрывать?
— Накрой, если тебя не затруднит.
Яван вышел в занималовку из спальни, потягиваясь, в портах и рубахе, босой.
— Не сговорилась с кем, опять ко мне? — спросил он.
Эржбета повернулась к нему и не вставая водрузила одну ногу на ховлебенк, а другую оставила на полу.
— Что-то происходит в городе, — сказала она.
— Происходит… Да, наверное.
— Не видел ли ты Хелье?
— Хелье? — удивился Яван. — Нет. А что?
— Он куда-то пропал.
— А тебе об этом не сообщил. Невежа. А у тебя наверное есть к нему предложение.
— Есть.
— Ты весь Новгород предложениями засыпала. Нельзя ли пореже. Есть другие города — Псков, Константинополь. И в Иберии еще есть такой… как бишь его… стены там еще такие толстенные…
— Ты не знаешь, где Хелье?
— Нет.
— Ладно. Поверю. Ты спешишь куда-то?
— Мне нужно одеться.
— Одевайся.
— И сходить… проводить одну особу к месту проживания.
— Особу. Какую особу.
— Она сейчас в спальне.
Эржбете стало почему-то неприятно.
— Проводи. Место проживания…
— Хорлов терем, — просто сказал Яван.
Эржбета улыбнулась язвительно. Из-под стола вдруг выскочил прятавшийся там Калигула и грозно тявкнул на Эржбету. Эржбета лишь повернула голову, и Калигула метнулся в сторону, угрожающе и испуганно залаяв.
— Заткнись, пошел вон, — раздраженно бросил ему Яван.
Калигула стрелой вылетел из занималовки в направлении столовой. Яван прикрыл дверь.
— До чего же ты опустился, — сказала Эржбета певуче-насмешливо. — До чего же ты дошел в Новгороде на службе у князя. Ладно. Слушай, я притомилась путем.
— Бедная.
— Пока ты расхаживаешь по городу под руку… кстати, почему она не может дойти туда одна?
— На улицах опасно сейчас.
— Галантный ты какой. Ну так вот, пока ты с хорлами под руку по городу пешешествуешь, нельзя ли мне у тебя отдохнуть? В смысле — подремать? Часа два всего.
— Можно. Дай только мне одеться.
Яван ушел в спальню. Через некоторое время он снова появился в сопровождении девицы, отдаленно напоминающей Эржбету — высокой, худощавой, рыжеватой. Эржбета сделала усилие, чтобы не улыбнуться. Девица презрительно оглядела Эржбету.
— Спальня твоя, — сказал Яван. — Не очень там буйствуй.
— Ставни повыбиваю, ложе и скаммель покрошу и съем, — пообещала Эржбета.
— И повара моего пощади. Он хороший повар, не вредный.
— Он теперь в кухне, так ты скажи ему, чтобы меня не беспокоил. Тогда может и пощажу. Ты долго отсутствовать собираешься?
— Часа два или три.
— Достаточно. Разбуди меня.
— Поцелуем?
Она презрительно хмыкнула. Подождав, пока Яван с хорлой уйдут, Эржбета прошла в спальню, чувствуя себя усталой, разбитой, и не очень счастливой. Стянула сапоги, сняла через голову свиту, и повалилась на ложе. Ложе пахло Яваном — было грустно — а также, крепче, явановой хорлой — противно. Эржбета поворочалась, укрылась легким покрывалом, повозилась, порассматривала изящное свое запястье критически, выпростала из-под покрывала ногу и повертела ею, рассматривая, представила себе Хелье, и неожиданно крепко уснула.
Проснулась она, когда за ставнями было уже темно, а из занималовки доносились голоса. Много голосов.
— Мы — не беглые какие-нибудь, — отвечал Ярослав. — Княжеский обоз издалека видно. Догнать нас ничего не стоит, и если нас догонят и воротят — позору не оберешься. Нет, лучше подождем до утра, а там я речь скажу.
— Речь, речь, — заворчал Жискар. — Ты так носишься с этой речью, будто до тебя в Новгороде никто речей не говорил. Привыкли здесь к речам, не в новинку оне. — Он откусил большой кусок от огурца и захрустел им. — Вот Яван вернется, спросим его, что он думает по поводу этой твоей речи. Яван сметлив, пусть выскажет тебе.
— Надо рискнуть, — сказала вдруг Ингегерд. — Ярослав, надо попробовать сбежать.
Ярослав вздохнул.
Раздались шаги, дверь распахнулась, и в занималовку вошел, сопровождаемый двумя ратниками, прервавшими трапезу, высокий средних лет мужчина с насмешливыми глазами.
— Приветствую тебя, князь! — сказал он и поклонился.
— Александр!
Ярослав поднялся навстречу другу своего отца. Ратники, удостоверившись, что гость не имеет враждебных намерений, удалились опять в столовую.
— Рад тебя видеть, — искренне молвил Ярослав, обнимая Александра. — Садись, скоро будем обедать. Познакомься — вот это жена моя, Ингегерд.
— В крещении Ирина, — заметил Александр, кланяясь княгине, держащейся за выпуклый живот. — Виделись мы с тобою, княгиня. Но давно это было. Ты была еще совсем маленькая.
— А это Жискар, — представил Ярослав фаворита. — Дурак, пьяница, и бабник, но ужасно приятный собеседник и верный друг. Прибыл к нам из Франции дикой, и уезжать обратно не желает.
Жискар соскочил со стола и раскланялся с Александром, глядя на него иронически.
— Верный человек? — спросил Александр, глядя на Жискара.
— Да как сказать, — Ярослав насмешливо посмотрел на фаворита. — По-разному. Но жизнью своей рисковал ради меня не один раз.
— А, даже так, — одобрительно сказал Александр. — Это хорошо, значит, при нем можно говорить. В спальне нет ли кого?
— Нет. Хозяин ушел куда-то, повар говорит, что скоро вернется.
— Я рад, что ты воспользовался советом и взял его себе на службу. Хозяина, не повара. Ну что, казна не полна еще?
— Не полна.
— Это дело времени.
Ярослав грустно улыбнулся.
— Ты к Явану шел?
— Нет, я шел к тебе.
— Откуда тебе было известно, что я здесь?
— Это несущественно. Что ты намерен делать, князь?
— Завтра я произнесу перед новгородцами речь на вече…
Жискар пожал плечами и запихал в рот остаток огурца. Ингегерд покачала головой. Александр понаблюдал, как она качает головой, держась за пузо.
— Это если тебе позволят, — сказал он.
— Позволят. Кто посмеет…
— Посмеют, уверяю тебя. Обо всех речах нынче сперва докладывают посаднику, и речи произносятся только с его одобрения. Поскольку нечего у биричей хлеб отнимать, задарма речи произносить, — объяснил Александр. — Позволь, князь, присяду я. Есть у меня новости для тебя, а посему… — он присел на скаммель, положил шапку рядом с собою, и некоторое время молчал. А Ярослав ждал. — Знаешь, князь, был у твоего отца такой странный отряд с мрачной репутацией?
— Косая Сотня.
— Именно. Когда в Киеве произошла перемена власти, Косая Сотня временно отдалилась от дел. Тут же сказалась, конечно, склонность населения к мстительности. Некоторых бывших кососотенцев похватали, судили, казнили. Но многим удалось убежать. Когда такие люди убегают, ищи их прежде всего среди разбойников. А разбойники с такими навыками, как у Косой Сотни, на многое способны. Святополку было не до них, а ты ушел обратно в Новгород так поспешно, что чуть ли не половину своих ратников забыл.
— Ну, это… — сказал Ярослав, сверкнув глазами.
— Подожди. Не серчай, князь, прежде времени. У тебя выхода не было, то, что ты сделал, как раз и было единственно правильным решением. Но многие сразу подумали о Косой Сотне. Не в Киеве — в Киеве их ловили и мстили им за прошлые обиды. Подумали другие. Особенно неприятно было бы, если бы остатки Косой Сотни пошли бы на службу к Неустрашимым. Это еще опаснее, чем если бы они стали просто разбойниками. И этого нельзя было допустить. И я постарался, ради памяти о твоем отце, этого не допустить. Что сделано, то сделано. Я нашел… не всех, кто уцелел. Но многих. Я дал им средства, чтобы они не занимались разбоем и не нанимались ни к кому на службу до поры до времени. А чтобы за ними было проще уследить, я их свел всех в одну местность. А недавно они перебрались в Новгородский Славланд, на что им тоже выделены были средства. И обосновались кто где, но, в основном, конечно же, у Черешенного Бугра, поскольку у Черешенного Бугра мало кто спрашивает соседа, откуда он там взялся, что ему нужно, и чем он промышляет.
Жискара эта история весьма заинтересовала. Он пододвинул ховлебенк, на котором сидел, поближе к Александру. Александр поглядел на него, и в ответ Жискар улыбнулся галльской обворожительной улыбкой.
— И ты предоставляешь их в наше распоряжение? — спросила сообразительная Ингегерд.
— Да, — ответил Александр. — Хотя распоряжаться ими трудновато, честно говоря. Лихой народ, ушлый. Но дело свое знают. Так что если ты сейчас захочешь переместиться временно в любом направлении — хоть к своему союзнику Хайнриху, хоть в Сигтуну — не думаю, что у тебя возникнут трудности. Об оплате не беспокойся — им уже заплачено, и будет заплачено еще. Нужно всего лишь, чтобы один из твоих ратников, которые теперь пьянствуют в столовой, сходил к Черешенному Бугру. На самых подступах, справа по ходу, если идти отсюда, есть домик с соломенной крышей, самый маленький. В нем живет некто Гурин, очень неприятный тип. Нужно передать Гурину вот этот свиток, — Александр достал из походной сумы свиток, — и точно указать место сбора. Через час вся лихая ватага будет здесь, под дверью вот этого самого дома. У них у всех есть лошади…
— У всех? — переспросил Ярослав.
— Конечно. Нельзя на такие дела жалеть средства. Их восемьдесят человек. Это не очень много, но достаточно, чтобы обеспечить тебе и твоим друзьям безопасный проход.
— Что же, мне обязательно нужно бежать? — спросил Ярослав, хмурясь. — Странно. Будто всем очень хочется, чтобы я уехал из Новгорода.
— Это тебе виднее, князь, — ответил Александр. — Я тебе в этом не советчик. Мое дело — передать этих людей в твое полное распоряжение. А что они будут делать дальше — на твое усмотрение. Я бы, конечно, на твоем месте переехал бы в Швецию на некоторое время. Война с Киевом все равно будет, большая ли, малая, но будет. Марьюшка так всех науськала друг на друга, что драка обеспечена.
— Да, — хмуро сказал Ярослав.
— Поэтому, если уж драки не избежать — пусть Житник сломает себе на этом шею, а не ты. Война, Ярослав — явно не твое призвание. Ты силен совсем другим. Воевать все умеют, кто-то лучше, кто-то хуже. Здесь, — он вытащил из мешка увесистый кошель и бросил его на стол, — две тысячи гривен. Для Новгорода это прямо какая-то роковая цифра. Две тысячи золотом, для более удобных перемещений — не таскать же тебе деньги в мешках, целую повозку занимать. Вот, в общем, и все. А я пойду, пожалуй. Не люблю я север — это не лето, а насмешка над летом. По ночам то прохладно, то холодно. А лес уже паутиной обрастать начал, скоро август. Желаю тебе, князь, всего наилучшего.
— Погоди. Надо бы нам с тобой поговорить по душам, — сказал Ярослав. — Ты недоговариваешь, Александр.
— Нет времени. В другой раз, князь. Не серчай. Жискар, очень приятно было познакомится.
— Весьма, — заметил Жискар галантно.
— Княгиня, ты прекрасна наружностью и отчетлива умом. Надеюсь, наследник эти качества от тебя переймет.
— Погоди же! — сказал Ярослав.
— Некогда, князь. Дела срочные. До свидания.
Александр быстро вышел. Ударила входная дверь.
Некоторое время они молчали.
— Что будем делать? — спросил Жискар. — Интересный тип какой, славянин с греками смешанный.
Дверь приоткрылась слегка, и в занималовку ворвался огромный черный Калигула. Заметавшись среди людей (Ингегерд вскрикнула) Калигула, которого до этого пугнули ратники в столовой, не знал что и думать об этом нашествии, и куда спрятаться от всех этих незваных гостей. Поскулив, он сделал несколько обманных движений, чтобы отвлечь внимание врагов, и стрелой полетел к боковой двери, ведущей в сад. В саду он грозно залаял, давая понять, что территория принадлежит ему, и чтобы они все убирались, иначе он их разорвет в клочья.
— Дурная порода, — заметил Жискар, дожевывая огурец. — Столько места занимают, а толку никакого. Старые девы таких любят очень.
Анатолий, ворча, потянул засовы, два из которых открываться отказывались, пока он не пнул хорошенько косяк, и отворил дверь. Он ожидал увидеть Хелье, пришедшего наконец, чтобы забрать неудобных гостей. Женщины еще ничего — молчали, но мужчина, отвратительный тип, несколько раз делал вылазки в дом, чего-то ища, и приходилось его водворять обратно в подсобное помещение почти насильно, поминутно оглядываясь, боясь, что жена заметит. Ну наконец-то.
Но, к расстройству Анатолия, за дверью стоял вовсе не Хелье. Какие-то ратники, а может и не ратники, с совершенно разбойничьими лицами, с предводителем, маленьким, юрким, с колючими глазами.
— А не заходил ли кто к тебе давеча, святой отец? — спросил предводитель поганым голосом.
— Ты только смотреть! — возмутился Анатолий. — Смотреть нет! Четвертый раз ломиться в церковный дом! Дьякон перед вечерний служба спать должен, набирать сила и мысль! Вы, новгородцы, невежий народ есть! Подлый и мешающий!
— А? — переспросил предводитель.
— Спать я хотеть! Понимать? Все время в дверь — бум, бум! Да что это похоже на кого?! Вот видеть, я пожаловаться главный, а он посадник! Бум, бум без отдых никакой. «Не заходил ли кто», «не заходил ли кто»! Язычник, рожа!
— Да ты не серчай так…
— У меня ответственен перед Создатель! — крикнул скандально и визгливо Анатолий. — Ты в церковь ходить? Ходить, спрашиваю? А? Деньги давать на церковь? А? Отвечай!
— Какие деньги…
— Жадничать? Души спасения не блюдить! Ну погодите, будет возмездывание, всем вам язычникам, и от Создатель, и от посадник! Идти вон!
Он яростно захлопнул дверь. И очень тихо припал к ней ухом.
— Нет, их здесь не было. Упустили! Ну, я головы всем поотрываю! — сказал за дверью предводитель. — Уж не сомневайтесь! Негодяи. Я вам такое, хорла, возмездывание устрою!
Судя по звуку, гости удалялись. Анатолий подождал еще немного и рукавом вытер обильно проступивший на лбу пот. На улице начинало темнеть.
Что же не идет тощий варанг, думал Анатолий, отчаиваясь. Что же он не идет. Я так с ума сойду. Ни о чем думать не могу. Сел было разбирать вяткин перевод, строчки в разные стороны расползаются. Жену в комнате запер, чтобы на улицу не ходила, в подсобное помещение не совалась, не болтала попусту. Орет жена, будто ее розгой охаживают за блуд. Сколько это будет продолжаться? Скоро главный нагрянет, служба вечерняя, вчерашнюю пропустил. Не убили ли варанга? Бедный он, бедный. Спасает женщин. И типа этого. Но, в конце концов, раз он спасает — то и есть это его дело, а не мое. Впутал он меня. Зачем? Несправедливо это. Совсем несправедливо. Так не поступают. Лучше бы денег дал на церковь. Впрочем, он и дал — но не от себя, от князя. А от себя пожалел дать. Хоть и помолился, вроде бы, у алтаря — но не так, как молиться положено, а молчал все время, только губы двигались. Неужто его убили? Куда он пропал? Жалко. Хороший он. Только вот морока от него несусветная.
Через час в дверь снова постучали. Либо опять лихие гости, либо главный, подумал Анатолий, холодея. Темно уж на улице. Он протопал к двери и на этот раз спросил:
— Кто там?
— Это я, — тихо сказал Хелье.
— Ну наконец-то!
Анатолий отпер засовы. Хелье стоял на крыльце, мокрый с головы до ног.
— Как? Почему? — спросил Анатолий, глянув на небо. На небе горели первые звезды, дождя вроде не было.
— Все в порядке? — осведомился мокрый Хелье.
— Нет, очень донимать.
— Женщины?
— Там, но очень хлопотно.
— Ладно. Пойдем. Кормил ты их?
— Кормил, нельзя не кормил. Живые твари.
Зажгли свечу и прошли в подсобное помещение.
— Здравствовать всем, — объявил Хелье.
— Ох, наконец-то, — раздались женские голоса.
— Давно пора, — донесся из угла голос Годрика.
— Уходим, — сообщил Хелье.
— Ты мокрый весь, — Любава первая подошла к нему.
— Это я принял омовение, — объяснил Хелье. — Освежает. Нам пора. Помнишь Явана, Любава? Вот к нему и пойдем. Вдвоем. А эти двое выйдут через церковь.
— Чего, какую церковь? — удивился Годрик.
— Там сейчас служба как раз заканчивается. Народу не то, чтобы много — самые верные только. В городе что-то происходит, посему. По выходе сейчас же повернете направо и еще раз направо. Там дверь, она же боковая дверь молельни. Выйдете в нее, дождетесь конца службы.
— Это не опасно? — спросила Белянка, не зная, как еще выразить свои опасения.
— Головушка моя пропащая, — сказала ничего не понявшая служанка.
— Не перебивайте вы обе, — строго прикрикнул на них Хелье. — Годрик, ты слушаешь?
— Я всегда всех слушаю, — сообщил Годрик, — только ничего толкового давно не слышал. Года три уж как. Но все надеюсь.
— Дир ждет у южной оконечности стены детинца, с лодкой. Погрузитесь и поедете в дом Викулы, к Белянке. Там нас уже искали, поэтому там теперь безопаснее всего. Впрочем, если заметите опасность, езжайте оттуда в Верхние Сосны, к князю. Не обидит, я думаю.
— А что там на улице? — спросил Годрик.
— Народ шныряет туда-сюда. Думаю, проскочите, но старайся все же не привлекать внимания. Иди не очень медленно, но и не беги, и смотри, чтобы девушки не отставали, но и не очень их понукай.
— Это я и так знаю, — сказал Годрик. — А не лучше ли здесь отсидеться, пока они там шнырять перестанут?
— Не лучше. Не может же Анатолий неделю жену свою взаперти держать.
— Я бы помог.
— Годрик, не спорь. Идите. Любава, ко мне.
Годрик, сопровождаемый Белянкой и служанкой, прошествовал мимо, в узкий проход. Белянка, проходя мимо Любавы, отчаянно на нее посмотрела. Любава обняла ее и поцеловала в щеку. Это явно не обнадежило Белянку. Но выхода, очевидно, не было.
Подождав, пока дверь в молельню закроется, Хелье сказал Любаве так:
— Быстрым шагом, не бегом, кратчайшим путем. По дороге придется несколько раз перелезть через изгородь. При этом рот нужно держать закрытым, даже если порвалась понева или ободралось бедро или колено. Совсем закрытым. Как будто нету рта. Дышать только носом.
Любава хихикнула нервно. К образу мыслей Хелье она успела привыкнуть. Но страшно.
— Добро пожаловать, — сказал Яван. — Думаю, что сами вы не сберетесь скоро пообедать, ратники все съедят. Был я давеча на торге, если б знал, прикупил бы еще чего-нибудь. Там теперь толпа, на вече три бирича непрерывно говорят речи.
— Опередили тебя, mon roi, — заметил Жискар.
— Какие речи? — спросила Ингегерд.
— Темно, — сказал Ярослав. — Народ на торге в такую темень? Можешь сесть, Яван.
— Толпы. Горят факелы везде, — рапортовал Яван. — Говорят всякие глупости. Я уж собирался ехать к тебе, князь, а ты, оказывается, тут. Что-то срочное, да? Предупреждаю, денег по-прежнему нет.
— Что именно говорят биричи?
— Разное.
— Точнее.
— Стыдно сказать.
— Ничего, потерпишь, и мы потерпим. Говори, Яван.
— Не хочу.
— Ты не ломайся! — вдруг яростно сказал Ярослав. — Не времени на твои торгашеские ужимки! Деньги обещанные ты мне не представил, в казне нехватка! Так что уж говори, раз на большее не способен!
В свете свечей было видно как Яван стремительно бледнеет.
— Говорят, что князь предатель, — сухо сообщил он. — Что Детин купил себе помилование у князя за половину своего состояния. Говорят, что князь всю Землю Новгородскую собирается передавать во владение Сигтуны, и Сигтуна уже подписала договор, согласно которому дань увеличивается вдвое. Говорят, что князь собрался за море, чтобы привести в Новгород пятьдесят тысяч варангов. Говорят, что посадницей он сделает сестру свою Марию, у которой есть грамота, а в грамоте значится семьсот имен. По утверждении Марии в детинце эти семьсот будут схвачены и казнены. Говорят, что в эти семьсот входят лучшие мужи города. Что такое лучшие мужи — не уточняется. Говорят, что у князя есть договор со Свистуном, который обещал князю устранить посадника Константина. В данный момент у князя нет денег заплатить Свистуну, и князь велел ему, вместо оплаты, пройти по городу со своими людьми и взять все, что им понравится и что они смогут унести и увезти. Вроде все. А, нет. По поручению князя убит был брат его Глеб на пути своем в Новгород с целью рассказать новгородцам правду о Ярославе.
— Не то я перестал понимать шведский, — заметил Жискар, — не то ты сейчас говорил по-славянски, не то я просто тупой. Но скажи — какую правду мог рассказать Глеб? Просто интересно.
— Жискар, уймись, — попросил Ярослав.
— Нет, мне интересно.
— Уймись, листья шуршащие!
— Что за правда?
— Какая разница! — раздраженно сказал князь. — Народу только скажи — правда, а уж как она, правда эта, выглядит, они сами придумают. Стало быть, Глеба убил я? — спросил он, поворачиваясь к Явану.
— Так говорят.
— И народ согласен?
— В общем, да.
— Про жену мою тоже говорят?
— Да. Рассказать?
— Нет, не надо.
— Я хочу слышать, — сказала Ингегерд.
— Праздное любопытство, — отрезал князь. — Сидите все здесь. Я сейчас.
— Князь… — начал было Жискар.
— Все здесь! — рявкнул на него Ярослав. И вышел.
— Ну ты, Яван, полегче бы. Ну, вспылил князь, ну… — посетовал Жискар.
— А помолчи-ка, — ответил Яван холодно, глядя на дверь спальни.
— Все-таки расскажи, что про меня говорят, — допытывалась Ингегерд.
— Говорят, что ты курица сопливая, — ответил Яван. Перекинув ногу через ховлебенк, он замер, глядя в одну точку.
Вскоре вернулся Ярослав. Прикрыв дверь, он сообщил:
— Послал ратника… Локку… за остатками Косой Сотни.
— Значит, мы скоро убежим? — спросила наивно Ингегерд.
— Когда я предлагал тебе уехать, ты не хотела, — заметил Ярослав. — С тех пор взгляды твои, как видно, поменялись. Яван, сядь к княгине, расскажи ей что-нибудь про Киев или Грецию. Мне нужно посоветоваться с Жискаром.
— Ты недоволен?
На всякий случай, памятуя о пощечине, повар отстранился.
— Да уж заходи, заходи. На стол накрывать?
— Накрой, если тебя не затруднит.
Яван вышел в занималовку из спальни, потягиваясь, в портах и рубахе, босой.
— Не сговорилась с кем, опять ко мне? — спросил он.
Эржбета повернулась к нему и не вставая водрузила одну ногу на ховлебенк, а другую оставила на полу.
— Что-то происходит в городе, — сказала она.
— Происходит… Да, наверное.
— Не видел ли ты Хелье?
— Хелье? — удивился Яван. — Нет. А что?
— Он куда-то пропал.
— А тебе об этом не сообщил. Невежа. А у тебя наверное есть к нему предложение.
— Есть.
— Ты весь Новгород предложениями засыпала. Нельзя ли пореже. Есть другие города — Псков, Константинополь. И в Иберии еще есть такой… как бишь его… стены там еще такие толстенные…
— Ты не знаешь, где Хелье?
— Нет.
— Ладно. Поверю. Ты спешишь куда-то?
— Мне нужно одеться.
— Одевайся.
— И сходить… проводить одну особу к месту проживания.
— Особу. Какую особу.
— Она сейчас в спальне.
Эржбете стало почему-то неприятно.
— Проводи. Место проживания…
— Хорлов терем, — просто сказал Яван.
Эржбета улыбнулась язвительно. Из-под стола вдруг выскочил прятавшийся там Калигула и грозно тявкнул на Эржбету. Эржбета лишь повернула голову, и Калигула метнулся в сторону, угрожающе и испуганно залаяв.
— Заткнись, пошел вон, — раздраженно бросил ему Яван.
Калигула стрелой вылетел из занималовки в направлении столовой. Яван прикрыл дверь.
— До чего же ты опустился, — сказала Эржбета певуче-насмешливо. — До чего же ты дошел в Новгороде на службе у князя. Ладно. Слушай, я притомилась путем.
— Бедная.
— Пока ты расхаживаешь по городу под руку… кстати, почему она не может дойти туда одна?
— На улицах опасно сейчас.
— Галантный ты какой. Ну так вот, пока ты с хорлами под руку по городу пешешествуешь, нельзя ли мне у тебя отдохнуть? В смысле — подремать? Часа два всего.
— Можно. Дай только мне одеться.
Яван ушел в спальню. Через некоторое время он снова появился в сопровождении девицы, отдаленно напоминающей Эржбету — высокой, худощавой, рыжеватой. Эржбета сделала усилие, чтобы не улыбнуться. Девица презрительно оглядела Эржбету.
— Спальня твоя, — сказал Яван. — Не очень там буйствуй.
— Ставни повыбиваю, ложе и скаммель покрошу и съем, — пообещала Эржбета.
— И повара моего пощади. Он хороший повар, не вредный.
— Он теперь в кухне, так ты скажи ему, чтобы меня не беспокоил. Тогда может и пощажу. Ты долго отсутствовать собираешься?
— Часа два или три.
— Достаточно. Разбуди меня.
— Поцелуем?
Она презрительно хмыкнула. Подождав, пока Яван с хорлой уйдут, Эржбета прошла в спальню, чувствуя себя усталой, разбитой, и не очень счастливой. Стянула сапоги, сняла через голову свиту, и повалилась на ложе. Ложе пахло Яваном — было грустно — а также, крепче, явановой хорлой — противно. Эржбета поворочалась, укрылась легким покрывалом, повозилась, порассматривала изящное свое запястье критически, выпростала из-под покрывала ногу и повертела ею, рассматривая, представила себе Хелье, и неожиданно крепко уснула.
Проснулась она, когда за ставнями было уже темно, а из занималовки доносились голоса. Много голосов.
* * *
— А по-моему, самое время, — говорил Жискар, жуя огурец, который он прихватил в кухне. Повар готовил обед, ратники расположились в столовой и уже приступили к распитию всех подряд бодрящих напитков из явановых запасов. — Сейчас на хувудвагах наверняка одни только разбойники, от разбойников мы отобьемся. Это несерьезно — не может же он действительно везде наставить своих людей, людей не хватит.— Мы — не беглые какие-нибудь, — отвечал Ярослав. — Княжеский обоз издалека видно. Догнать нас ничего не стоит, и если нас догонят и воротят — позору не оберешься. Нет, лучше подождем до утра, а там я речь скажу.
— Речь, речь, — заворчал Жискар. — Ты так носишься с этой речью, будто до тебя в Новгороде никто речей не говорил. Привыкли здесь к речам, не в новинку оне. — Он откусил большой кусок от огурца и захрустел им. — Вот Яван вернется, спросим его, что он думает по поводу этой твоей речи. Яван сметлив, пусть выскажет тебе.
— Надо рискнуть, — сказала вдруг Ингегерд. — Ярослав, надо попробовать сбежать.
Ярослав вздохнул.
Раздались шаги, дверь распахнулась, и в занималовку вошел, сопровождаемый двумя ратниками, прервавшими трапезу, высокий средних лет мужчина с насмешливыми глазами.
— Приветствую тебя, князь! — сказал он и поклонился.
— Александр!
Ярослав поднялся навстречу другу своего отца. Ратники, удостоверившись, что гость не имеет враждебных намерений, удалились опять в столовую.
— Рад тебя видеть, — искренне молвил Ярослав, обнимая Александра. — Садись, скоро будем обедать. Познакомься — вот это жена моя, Ингегерд.
— В крещении Ирина, — заметил Александр, кланяясь княгине, держащейся за выпуклый живот. — Виделись мы с тобою, княгиня. Но давно это было. Ты была еще совсем маленькая.
— А это Жискар, — представил Ярослав фаворита. — Дурак, пьяница, и бабник, но ужасно приятный собеседник и верный друг. Прибыл к нам из Франции дикой, и уезжать обратно не желает.
Жискар соскочил со стола и раскланялся с Александром, глядя на него иронически.
— Верный человек? — спросил Александр, глядя на Жискара.
— Да как сказать, — Ярослав насмешливо посмотрел на фаворита. — По-разному. Но жизнью своей рисковал ради меня не один раз.
— А, даже так, — одобрительно сказал Александр. — Это хорошо, значит, при нем можно говорить. В спальне нет ли кого?
— Нет. Хозяин ушел куда-то, повар говорит, что скоро вернется.
— Я рад, что ты воспользовался советом и взял его себе на службу. Хозяина, не повара. Ну что, казна не полна еще?
— Не полна.
— Это дело времени.
Ярослав грустно улыбнулся.
— Ты к Явану шел?
— Нет, я шел к тебе.
— Откуда тебе было известно, что я здесь?
— Это несущественно. Что ты намерен делать, князь?
— Завтра я произнесу перед новгородцами речь на вече…
Жискар пожал плечами и запихал в рот остаток огурца. Ингегерд покачала головой. Александр понаблюдал, как она качает головой, держась за пузо.
— Это если тебе позволят, — сказал он.
— Позволят. Кто посмеет…
— Посмеют, уверяю тебя. Обо всех речах нынче сперва докладывают посаднику, и речи произносятся только с его одобрения. Поскольку нечего у биричей хлеб отнимать, задарма речи произносить, — объяснил Александр. — Позволь, князь, присяду я. Есть у меня новости для тебя, а посему… — он присел на скаммель, положил шапку рядом с собою, и некоторое время молчал. А Ярослав ждал. — Знаешь, князь, был у твоего отца такой странный отряд с мрачной репутацией?
— Косая Сотня.
— Именно. Когда в Киеве произошла перемена власти, Косая Сотня временно отдалилась от дел. Тут же сказалась, конечно, склонность населения к мстительности. Некоторых бывших кососотенцев похватали, судили, казнили. Но многим удалось убежать. Когда такие люди убегают, ищи их прежде всего среди разбойников. А разбойники с такими навыками, как у Косой Сотни, на многое способны. Святополку было не до них, а ты ушел обратно в Новгород так поспешно, что чуть ли не половину своих ратников забыл.
— Ну, это… — сказал Ярослав, сверкнув глазами.
— Подожди. Не серчай, князь, прежде времени. У тебя выхода не было, то, что ты сделал, как раз и было единственно правильным решением. Но многие сразу подумали о Косой Сотне. Не в Киеве — в Киеве их ловили и мстили им за прошлые обиды. Подумали другие. Особенно неприятно было бы, если бы остатки Косой Сотни пошли бы на службу к Неустрашимым. Это еще опаснее, чем если бы они стали просто разбойниками. И этого нельзя было допустить. И я постарался, ради памяти о твоем отце, этого не допустить. Что сделано, то сделано. Я нашел… не всех, кто уцелел. Но многих. Я дал им средства, чтобы они не занимались разбоем и не нанимались ни к кому на службу до поры до времени. А чтобы за ними было проще уследить, я их свел всех в одну местность. А недавно они перебрались в Новгородский Славланд, на что им тоже выделены были средства. И обосновались кто где, но, в основном, конечно же, у Черешенного Бугра, поскольку у Черешенного Бугра мало кто спрашивает соседа, откуда он там взялся, что ему нужно, и чем он промышляет.
Жискара эта история весьма заинтересовала. Он пододвинул ховлебенк, на котором сидел, поближе к Александру. Александр поглядел на него, и в ответ Жискар улыбнулся галльской обворожительной улыбкой.
— И ты предоставляешь их в наше распоряжение? — спросила сообразительная Ингегерд.
— Да, — ответил Александр. — Хотя распоряжаться ими трудновато, честно говоря. Лихой народ, ушлый. Но дело свое знают. Так что если ты сейчас захочешь переместиться временно в любом направлении — хоть к своему союзнику Хайнриху, хоть в Сигтуну — не думаю, что у тебя возникнут трудности. Об оплате не беспокойся — им уже заплачено, и будет заплачено еще. Нужно всего лишь, чтобы один из твоих ратников, которые теперь пьянствуют в столовой, сходил к Черешенному Бугру. На самых подступах, справа по ходу, если идти отсюда, есть домик с соломенной крышей, самый маленький. В нем живет некто Гурин, очень неприятный тип. Нужно передать Гурину вот этот свиток, — Александр достал из походной сумы свиток, — и точно указать место сбора. Через час вся лихая ватага будет здесь, под дверью вот этого самого дома. У них у всех есть лошади…
— У всех? — переспросил Ярослав.
— Конечно. Нельзя на такие дела жалеть средства. Их восемьдесят человек. Это не очень много, но достаточно, чтобы обеспечить тебе и твоим друзьям безопасный проход.
— Что же, мне обязательно нужно бежать? — спросил Ярослав, хмурясь. — Странно. Будто всем очень хочется, чтобы я уехал из Новгорода.
— Это тебе виднее, князь, — ответил Александр. — Я тебе в этом не советчик. Мое дело — передать этих людей в твое полное распоряжение. А что они будут делать дальше — на твое усмотрение. Я бы, конечно, на твоем месте переехал бы в Швецию на некоторое время. Война с Киевом все равно будет, большая ли, малая, но будет. Марьюшка так всех науськала друг на друга, что драка обеспечена.
— Да, — хмуро сказал Ярослав.
— Поэтому, если уж драки не избежать — пусть Житник сломает себе на этом шею, а не ты. Война, Ярослав — явно не твое призвание. Ты силен совсем другим. Воевать все умеют, кто-то лучше, кто-то хуже. Здесь, — он вытащил из мешка увесистый кошель и бросил его на стол, — две тысячи гривен. Для Новгорода это прямо какая-то роковая цифра. Две тысячи золотом, для более удобных перемещений — не таскать же тебе деньги в мешках, целую повозку занимать. Вот, в общем, и все. А я пойду, пожалуй. Не люблю я север — это не лето, а насмешка над летом. По ночам то прохладно, то холодно. А лес уже паутиной обрастать начал, скоро август. Желаю тебе, князь, всего наилучшего.
— Погоди. Надо бы нам с тобой поговорить по душам, — сказал Ярослав. — Ты недоговариваешь, Александр.
— Нет времени. В другой раз, князь. Не серчай. Жискар, очень приятно было познакомится.
— Весьма, — заметил Жискар галантно.
— Княгиня, ты прекрасна наружностью и отчетлива умом. Надеюсь, наследник эти качества от тебя переймет.
— Погоди же! — сказал Ярослав.
— Некогда, князь. Дела срочные. До свидания.
Александр быстро вышел. Ударила входная дверь.
Некоторое время они молчали.
— Что будем делать? — спросил Жискар. — Интересный тип какой, славянин с греками смешанный.
Дверь приоткрылась слегка, и в занималовку ворвался огромный черный Калигула. Заметавшись среди людей (Ингегерд вскрикнула) Калигула, которого до этого пугнули ратники в столовой, не знал что и думать об этом нашествии, и куда спрятаться от всех этих незваных гостей. Поскулив, он сделал несколько обманных движений, чтобы отвлечь внимание врагов, и стрелой полетел к боковой двери, ведущей в сад. В саду он грозно залаял, давая понять, что территория принадлежит ему, и чтобы они все убирались, иначе он их разорвет в клочья.
— Дурная порода, — заметил Жискар, дожевывая огурец. — Столько места занимают, а толку никакого. Старые девы таких любят очень.
* * *
Загромыхали кулаком в дверь. Сердитый дьякон Анатолий, собиравшийся поспать перед вечерней службой, пошел открывать. Нужно было завести служанку, но отдельных средств на это главный не давал, а свои Анатолий, будучи скупердяем, берег. Прибирала в доме жена, готовила тоже жена, и пока она не жаловалась на жизнь, со служанкой можно было повременить.Анатолий, ворча, потянул засовы, два из которых открываться отказывались, пока он не пнул хорошенько косяк, и отворил дверь. Он ожидал увидеть Хелье, пришедшего наконец, чтобы забрать неудобных гостей. Женщины еще ничего — молчали, но мужчина, отвратительный тип, несколько раз делал вылазки в дом, чего-то ища, и приходилось его водворять обратно в подсобное помещение почти насильно, поминутно оглядываясь, боясь, что жена заметит. Ну наконец-то.
Но, к расстройству Анатолия, за дверью стоял вовсе не Хелье. Какие-то ратники, а может и не ратники, с совершенно разбойничьими лицами, с предводителем, маленьким, юрким, с колючими глазами.
— А не заходил ли кто к тебе давеча, святой отец? — спросил предводитель поганым голосом.
— Ты только смотреть! — возмутился Анатолий. — Смотреть нет! Четвертый раз ломиться в церковный дом! Дьякон перед вечерний служба спать должен, набирать сила и мысль! Вы, новгородцы, невежий народ есть! Подлый и мешающий!
— А? — переспросил предводитель.
— Спать я хотеть! Понимать? Все время в дверь — бум, бум! Да что это похоже на кого?! Вот видеть, я пожаловаться главный, а он посадник! Бум, бум без отдых никакой. «Не заходил ли кто», «не заходил ли кто»! Язычник, рожа!
— Да ты не серчай так…
— У меня ответственен перед Создатель! — крикнул скандально и визгливо Анатолий. — Ты в церковь ходить? Ходить, спрашиваю? А? Деньги давать на церковь? А? Отвечай!
— Какие деньги…
— Жадничать? Души спасения не блюдить! Ну погодите, будет возмездывание, всем вам язычникам, и от Создатель, и от посадник! Идти вон!
Он яростно захлопнул дверь. И очень тихо припал к ней ухом.
— Нет, их здесь не было. Упустили! Ну, я головы всем поотрываю! — сказал за дверью предводитель. — Уж не сомневайтесь! Негодяи. Я вам такое, хорла, возмездывание устрою!
Судя по звуку, гости удалялись. Анатолий подождал еще немного и рукавом вытер обильно проступивший на лбу пот. На улице начинало темнеть.
Что же не идет тощий варанг, думал Анатолий, отчаиваясь. Что же он не идет. Я так с ума сойду. Ни о чем думать не могу. Сел было разбирать вяткин перевод, строчки в разные стороны расползаются. Жену в комнате запер, чтобы на улицу не ходила, в подсобное помещение не совалась, не болтала попусту. Орет жена, будто ее розгой охаживают за блуд. Сколько это будет продолжаться? Скоро главный нагрянет, служба вечерняя, вчерашнюю пропустил. Не убили ли варанга? Бедный он, бедный. Спасает женщин. И типа этого. Но, в конце концов, раз он спасает — то и есть это его дело, а не мое. Впутал он меня. Зачем? Несправедливо это. Совсем несправедливо. Так не поступают. Лучше бы денег дал на церковь. Впрочем, он и дал — но не от себя, от князя. А от себя пожалел дать. Хоть и помолился, вроде бы, у алтаря — но не так, как молиться положено, а молчал все время, только губы двигались. Неужто его убили? Куда он пропал? Жалко. Хороший он. Только вот морока от него несусветная.
Через час в дверь снова постучали. Либо опять лихие гости, либо главный, подумал Анатолий, холодея. Темно уж на улице. Он протопал к двери и на этот раз спросил:
— Кто там?
— Это я, — тихо сказал Хелье.
— Ну наконец-то!
Анатолий отпер засовы. Хелье стоял на крыльце, мокрый с головы до ног.
— Как? Почему? — спросил Анатолий, глянув на небо. На небе горели первые звезды, дождя вроде не было.
— Все в порядке? — осведомился мокрый Хелье.
— Нет, очень донимать.
— Женщины?
— Там, но очень хлопотно.
— Ладно. Пойдем. Кормил ты их?
— Кормил, нельзя не кормил. Живые твари.
Зажгли свечу и прошли в подсобное помещение.
— Здравствовать всем, — объявил Хелье.
— Ох, наконец-то, — раздались женские голоса.
— Давно пора, — донесся из угла голос Годрика.
— Уходим, — сообщил Хелье.
— Ты мокрый весь, — Любава первая подошла к нему.
— Это я принял омовение, — объяснил Хелье. — Освежает. Нам пора. Помнишь Явана, Любава? Вот к нему и пойдем. Вдвоем. А эти двое выйдут через церковь.
— Чего, какую церковь? — удивился Годрик.
— Там сейчас служба как раз заканчивается. Народу не то, чтобы много — самые верные только. В городе что-то происходит, посему. По выходе сейчас же повернете направо и еще раз направо. Там дверь, она же боковая дверь молельни. Выйдете в нее, дождетесь конца службы.
— Это не опасно? — спросила Белянка, не зная, как еще выразить свои опасения.
— Головушка моя пропащая, — сказала ничего не понявшая служанка.
— Не перебивайте вы обе, — строго прикрикнул на них Хелье. — Годрик, ты слушаешь?
— Я всегда всех слушаю, — сообщил Годрик, — только ничего толкового давно не слышал. Года три уж как. Но все надеюсь.
— Дир ждет у южной оконечности стены детинца, с лодкой. Погрузитесь и поедете в дом Викулы, к Белянке. Там нас уже искали, поэтому там теперь безопаснее всего. Впрочем, если заметите опасность, езжайте оттуда в Верхние Сосны, к князю. Не обидит, я думаю.
— А что там на улице? — спросил Годрик.
— Народ шныряет туда-сюда. Думаю, проскочите, но старайся все же не привлекать внимания. Иди не очень медленно, но и не беги, и смотри, чтобы девушки не отставали, но и не очень их понукай.
— Это я и так знаю, — сказал Годрик. — А не лучше ли здесь отсидеться, пока они там шнырять перестанут?
— Не лучше. Не может же Анатолий неделю жену свою взаперти держать.
— Я бы помог.
— Годрик, не спорь. Идите. Любава, ко мне.
Годрик, сопровождаемый Белянкой и служанкой, прошествовал мимо, в узкий проход. Белянка, проходя мимо Любавы, отчаянно на нее посмотрела. Любава обняла ее и поцеловала в щеку. Это явно не обнадежило Белянку. Но выхода, очевидно, не было.
Подождав, пока дверь в молельню закроется, Хелье сказал Любаве так:
— Быстрым шагом, не бегом, кратчайшим путем. По дороге придется несколько раз перелезть через изгородь. При этом рот нужно держать закрытым, даже если порвалась понева или ободралось бедро или колено. Совсем закрытым. Как будто нету рта. Дышать только носом.
Любава хихикнула нервно. К образу мыслей Хелье она успела привыкнуть. Но страшно.
* * *
Стук во входную дверь заставил мужчин содрогнуться. Жискар положил руку на рукоять. Дверь отворилась, и трое вздохнули с облегчением. В занималовку вошел хозяин дома.— Добро пожаловать, — сказал Яван. — Думаю, что сами вы не сберетесь скоро пообедать, ратники все съедят. Был я давеча на торге, если б знал, прикупил бы еще чего-нибудь. Там теперь толпа, на вече три бирича непрерывно говорят речи.
— Опередили тебя, mon roi, — заметил Жискар.
— Какие речи? — спросила Ингегерд.
— Темно, — сказал Ярослав. — Народ на торге в такую темень? Можешь сесть, Яван.
— Толпы. Горят факелы везде, — рапортовал Яван. — Говорят всякие глупости. Я уж собирался ехать к тебе, князь, а ты, оказывается, тут. Что-то срочное, да? Предупреждаю, денег по-прежнему нет.
— Что именно говорят биричи?
— Разное.
— Точнее.
— Стыдно сказать.
— Ничего, потерпишь, и мы потерпим. Говори, Яван.
— Не хочу.
— Ты не ломайся! — вдруг яростно сказал Ярослав. — Не времени на твои торгашеские ужимки! Деньги обещанные ты мне не представил, в казне нехватка! Так что уж говори, раз на большее не способен!
В свете свечей было видно как Яван стремительно бледнеет.
— Говорят, что князь предатель, — сухо сообщил он. — Что Детин купил себе помилование у князя за половину своего состояния. Говорят, что князь всю Землю Новгородскую собирается передавать во владение Сигтуны, и Сигтуна уже подписала договор, согласно которому дань увеличивается вдвое. Говорят, что князь собрался за море, чтобы привести в Новгород пятьдесят тысяч варангов. Говорят, что посадницей он сделает сестру свою Марию, у которой есть грамота, а в грамоте значится семьсот имен. По утверждении Марии в детинце эти семьсот будут схвачены и казнены. Говорят, что в эти семьсот входят лучшие мужи города. Что такое лучшие мужи — не уточняется. Говорят, что у князя есть договор со Свистуном, который обещал князю устранить посадника Константина. В данный момент у князя нет денег заплатить Свистуну, и князь велел ему, вместо оплаты, пройти по городу со своими людьми и взять все, что им понравится и что они смогут унести и увезти. Вроде все. А, нет. По поручению князя убит был брат его Глеб на пути своем в Новгород с целью рассказать новгородцам правду о Ярославе.
— Не то я перестал понимать шведский, — заметил Жискар, — не то ты сейчас говорил по-славянски, не то я просто тупой. Но скажи — какую правду мог рассказать Глеб? Просто интересно.
— Жискар, уймись, — попросил Ярослав.
— Нет, мне интересно.
— Уймись, листья шуршащие!
— Что за правда?
— Какая разница! — раздраженно сказал князь. — Народу только скажи — правда, а уж как она, правда эта, выглядит, они сами придумают. Стало быть, Глеба убил я? — спросил он, поворачиваясь к Явану.
— Так говорят.
— И народ согласен?
— В общем, да.
— Про жену мою тоже говорят?
— Да. Рассказать?
— Нет, не надо.
— Я хочу слышать, — сказала Ингегерд.
— Праздное любопытство, — отрезал князь. — Сидите все здесь. Я сейчас.
— Князь… — начал было Жискар.
— Все здесь! — рявкнул на него Ярослав. И вышел.
— Ну ты, Яван, полегче бы. Ну, вспылил князь, ну… — посетовал Жискар.
— А помолчи-ка, — ответил Яван холодно, глядя на дверь спальни.
— Все-таки расскажи, что про меня говорят, — допытывалась Ингегерд.
— Говорят, что ты курица сопливая, — ответил Яван. Перекинув ногу через ховлебенк, он замер, глядя в одну точку.
Вскоре вернулся Ярослав. Прикрыв дверь, он сообщил:
— Послал ратника… Локку… за остатками Косой Сотни.
— Значит, мы скоро убежим? — спросила наивно Ингегерд.
— Когда я предлагал тебе уехать, ты не хотела, — заметил Ярослав. — С тех пор взгляды твои, как видно, поменялись. Яван, сядь к княгине, расскажи ей что-нибудь про Киев или Грецию. Мне нужно посоветоваться с Жискаром.