Страница:
— Мсье, это…
— Сэр, это важно. Мы для этого приехали из Штатов. Вы согласились нам помочь. Пожалуйста, позвольте мне поступать так, как я считаю нужным. Пожалуйста.
— Ладно, — сказал Равальяк. — Поступайте.
— Скажите ему, — сказал Лерой, — что мы не против, чтобы он нас обмахал, если думает, что при нас микрофоны.
— Обмахал?
— Обыскал, охлопывая, — объяснил Лерой, хлопая себя по груди, бокам, и карманам, чтобы продемонстрировать.
— Даже не думайте, — сказал Равальяк.
— А я вам верю, — внезапно сказал Жан-Пьер по-английски, с акцентом. — Нет при вас микрофонов. Я сомневался по поводу бабы, но теперь вижу, что все нормально. Задавайте вопросы. Задавайте, задавайте. Посмотрим, что за вопросы.
Улыбка не сходила с его лица. Равальяк хотел что-то сказать, но его перебил Лерой.
— А ты не слишком задавайся, парень, будь скромнее, — сказал он Жан-Пьеру на очень чистом, очень отчетливом, очень резком французском. — Рассказать тебе, что я однажды сделал с подозреваемым? А? Это нужно было видеть. Убери с лица глупую ухмылку, если не хочешь попробовать на себе. Гвен, закройте рот. Капитан, вы тоже.
У Гвен упала челюсть. Равальяк не знал, что и думать.
— Что это еще за глупости? — презрительно и вроде бы с опаской спросил Жан-Пьер.
— Я вытащу у тебя зубы, каждый по отдельности, ржавыми пассатижами, — продолжал Лерой по-французски. — Отрежу тебе уши твои оттопыренные тупым кухонным ножом. Завтра я уеду, и у тебя не будет времени написать жалобу. Понял? На каждый вопрос ты мне дашь правдивый и точный ответ. Если хоть один раз помедлишь, я дам тебе в морду. Если помедлишь еще раз, я пропущу тебя через вон ту дверь, забыв ее предварительно открыть.
— Послушайте, хмм, Детектив, — сказал Жан-Пьер. — Вы и ваши коллеги совсем мозгами поехали. Почему вы не можете оставить меня в покое, хотелось бы мне знать. Я во всем признался, и я сижу пожизненно. Оставьте меня в покое! Что это еще за цирк, зачем вы притворялись американцем? Что за игры, а? Я все сказал, что знал. Что же вам еще от меня нужно!
— Мсье, — не очень уверенно сказал Равальяк Лерою. — Прошу вас… — Он знал, что нужно было вмешаться раньше.
— Мсье, — откликнулся Лерой, не сводя глаз с Жан-Пьера. — Оставьте меня с ним один на один на десять минут. Даю вам слово, что он останется цел и невредим.
— Не имею права, — сказал Равальяк. — Вам это известно.
— Но ведь можете.
— Нет.
Лерой протянул внезапно руку и вытащил из кобуры капитана пистолет. Капитан попытался схватить Лероя за руку и почему-то не сумел.
— Выйдите, — сказал Лерой. — Если желаете, я мог бы составить рапорт для вашего начальства. Хотите? Напишу им, что сумасшедший из Штатов обезоружил вас в камере заключенного и велел вам выйти на десять минут. Как вам? Ведь напишу же. Выйдите же наконец!
— Я вас арестую, мсье, — сказал капитан.
— Тогда вам самому придется рассказать, что здесь произошло. Не думаю, что вы это сделаете, капитан. Если не выйдете через пять секунд, я выстрелю вам в ногу. Вы меня раздражаете.
Капитан стукнул в дверь. Лицо его полиловело. Лерой спрятал пистолет под куртку. Охранник отпер замки.
— Морис, — сказал Равальяк. — Ты постоишь с нами в коридоре, вот тут, рядом.
— Гвен, — сказал по-английски Лерой. — Идите за капитаном.
— Еще чего. Нет, сперва объясните мне кое-что, — потребовала она. — Каким образом…
— Шшш. Гвен. Пожалуйста. Это очень важно, и касается вас лично. Я нисколько не шучу. Это — касается вас. Не вашей сестры, не Винса, но вас. Честно. Пожалуйста, делайте, как я говорю.
— Не знаю, что думать…
— Положитесь на меня.
— Почему я должна на…
— Потому что мне так нравится, — сказал Лерой, опять раздражаясь. — Потому что некоторые люди знают некоторые адреса. Потому что когда одна попытка провалилась, за ней последуют вторая и третья. Снайперов можно менять бесконечно, пока они не достигнут цели, и их будут менять и посылать снова и снова, если мы не доберемся до источника, и единственный путь к источнику — это мой десятиминутный разговор тет-а-тет вот с этим чучелом. Неужели это так сложно понять! Вас же и спасаю. Выйдите!
— Что все это значит?…
— Потом расскажу. Выйдите. И ничего не бойтесь. — Что-то в выражении лица Равальяка его позабавило. Он снова перевел взгляд на Гвен. — Здесь абсолютно безопасно. Только вот капитан очень сердитый. Можете пока что сделать ему минет, чтобы он расслабился.
Жан-Пьер засмеялся. Гвен покраснела и вышла за капитаном. Закрылась дверь.
— Так, — сказал Лерой. — Начинай рассказывать, дружок.
— Ну ты и нахал, Лерой, — заметил Жан-Пьер по-английски. Акцент его куда-то пропал. — Тебе положено быть мертвым в данный момент. Или по крайней мере сидеть очень тихо, затаясь.
— Тебе тоже следует быть мертвым. Столько людей уложил, включая женщин, которых ты сперва насиловал. Никто не знал, кто этот неуловимый маньяк. И вдруг ты явился к властям сам, и все рассказал. Честно, как один мертвец другому — зачем?
Жан-Пьер поерзал на скамье. Некоторое время он молчал. Потом поднял голову. — Ну и дела, Лерой.
— Говори, дружок.
— Ты все еще работаешь на?…
— Нет конечно. Не меняй тему. В чем дело?
— Я не…
— В чем дело, мужик? Что за цепочка убийств? Ну, убийства я, по крайней мере, понимаю — тебя разозлили. Охотно вхожу в положение, я сам такой же. Но ты просто пришел и сдался. Что стряслось, солдатик?
— Тебе следовало меня убить, тогда, в подвале, Лерой. Не нужно было меня там оставлять связанного и беспомощного.
— А, так значит, это я виноват во всем?
— В какой-то мере виноват именно ты. Я сидел один в подвале. Ты взял девку с собой и укатил. Подонки пришли и меня обнаружили. Подняли, отряхнули, потащили в тайный дом. Что будет дальше я знал, естественно. Ты тоже это знал. Официально я был уже мертвый.
— И что же произошло? — спросил Лерой.
— Мне повезло. Дураки поленились. Тело нужно вынести и спрятать. Парни позволили телу нести себя. Своим ходом. Им было лень. Довели меня до машины и велели садиться. Даже наручники не надели. Вот я и решил поменяться с ними ролями, и спрятал их тела.
— Я так и предполагал, — сказал Лерой. — А вот что дальше?
— Года два я развлекался. Меня перестали искать через три месяца. У меня было все — свобода, независимость, право на убийство, право на что угодно. Представляешь? Можешь ты почувствовать вкус такой свободы и отказаться от нее? А, приятель? Можешь?
— Это ты развлекался с женой магната? — спросил Лерой.
— А, они об этом наконец-то узнали?
— Нет. Это я узнал. По собственному почину. Понял, что это ты. Ну и дела, дружок — ты знаешь, что этот несчастный кретин сделал, чтобы все скрыть? Он чуть не признался, что сам ее убил. Адвокат отговорил.
— Так ему и надо. Не следовало так нос задирать.
— Ну, ладно. Что было потом?
— Я потерял над собой контроль. Никогда не считал себя эмоциональным человеком, но, знаешь, я же правил миром, оттягивался так, что — не передать. Это вскружило мне голову. И, значит, иду однажды по арабскому району, поздно ночью, и вдруг вижу — девушка, местная, и ее собираются насиловать, тоже местные. Ну и, стало быть, я внес свой вклад в восстановление справедливости в районе. И взял девушку себе. Ездил с ней в Ниццу, а потом в Бразилию.
— Арабская девушка?
— Да. В общем, я влюбился. Это как несчастный случай. Понимаешь? Поскольку наука доказала, что любви нет. Мы вернулись в Париж, и я решил снять квартиру в любимом районе Золя.
— Сен Жермен.
— Да, представь себе. Некоторое время мы были счастливы. Но однажды ночью она поехала навестить подругу в своем старом районе. Было за полночь, она не возвращалась, я сидел как на иголках. Часа полтора я поагонизировал, а потом поехал туда. Видишь ли, Лерой, нас учат психологической непробиваемости, у нас иммунитет, и так далее, но…
— Да? Ну?
— Когда человеку стреляют из обреза в лицо, почти в упор… От головы ничего не остается. Голова сбивается полностью, Лерой. Лежит безголовое тело. Копы там были кругом… Я пошел домой. Пару дней я был как из дерева, а потом начались кошмары. Все время. День, ночь, все время. Ты веришь в Бога, Лерой?
— Да, — сказал Лерой.
— Я тоже. Теперь верю. Это Его месть.
— Нет.
— Что — нет?
— Он не занимается такими глупостями. Месть, надо же.
— Все мстят. Исключений не бывает.
— Забудь, дружок. Просто случилась авария, вот и все. Но ты вдруг задумался. Ну так что же — кошмары? Ты из-за кошмаров сдался?
— Это не была просто авария, Лерой. Это не несчастный случай, вовсе нет.
Лерой ухмыльнулся.
— Нет, — сказал он якобы серьезным тоном. — Это была расплата. Те, которые пытались ее тогда изнасиловать, когда ты ее спасал, храбрый рыцарь — ты ведь их всех тогда убил, не так ли?
Жан-Пьер пожал плечами и закатил глаза, будто хотел сказать — «Ну а то».
— И девушка тоже мертва, — продолжал Лерой. — И все — для чего? Чтобы доказать… Что? Кому? Тебе? Или может ты считаешь, что это тебя таким образом Создатель учил, чтобы в следующий раз трупов было поменьше? Не думаю. Повторяю, местью Он не занимается. Ты здоров?
— Я…
— Ты когда-нибудь серьезно болел?
— Нет.
— А в детстве?
— Э… Да. Пару раз.
— Ясно, — сказал Лерой, прикидывая. — Ну, хорошо. Хочешь я тебя отсюда выведу?
— Э… Зачем?
— Да или нет?
— Нет.
— Ты знаешь, я могу.
— Возможно. Ты хорошо импровизируешь. Я видел. Но мой ответ — нет.
— Ладно. Спасибо, что не выдал меня.
— Не стоит благодарности, — сказал Жан-Пьер. — А, да, и вот что, Лерой — поздравляю… Тот номер, который ты исполнил тогда… с девушкой…
— С какой девушкой?
— Которая жива благодаря твоим доблестным усилиям в подвале и еще кое-где. Которую ты вернул любящему отцу. Не один я рыцарь, стало быть. Я, когда узнал, обалдел. Я тебя очень уважаю, Лерой, хоть ты и сволочь. Поэтому и не скажу им, кто ты на самом деле.
— Нет, — сказал Лерой. — Ты, Жан-Пьер, не скажешь им, кто я, поскольку я могу обидеться и сказать им, кто ты. Кстати — почему именно Жан-Пьер? Как это Джордж стал Жаном-Пером?
— Это первое имя, которое пришло мне тогда в голову. Что на самом деле удивительно — так это твоя бесконечная наглость. Живешь под собственным именем и все тебе до лампочки. Нахал ты тот еще, Лерой.
За дверью, Гвен смотрела, как лицо Равальяка лиловеет все гуще. Он отводил глаза. Охранник выглядел равнодушным. Это была не его проблема.
— Не волнуйтесь, — сказала Гвен капитану, не очень уверенно. — Он всегда такой. Он ничего особенного не имеет в виду.
Капитан сделал вид, что игнорирует ее.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. РЮ ЛУИ БЛАНК
— Сэр, это важно. Мы для этого приехали из Штатов. Вы согласились нам помочь. Пожалуйста, позвольте мне поступать так, как я считаю нужным. Пожалуйста.
— Ладно, — сказал Равальяк. — Поступайте.
— Скажите ему, — сказал Лерой, — что мы не против, чтобы он нас обмахал, если думает, что при нас микрофоны.
— Обмахал?
— Обыскал, охлопывая, — объяснил Лерой, хлопая себя по груди, бокам, и карманам, чтобы продемонстрировать.
— Даже не думайте, — сказал Равальяк.
— А я вам верю, — внезапно сказал Жан-Пьер по-английски, с акцентом. — Нет при вас микрофонов. Я сомневался по поводу бабы, но теперь вижу, что все нормально. Задавайте вопросы. Задавайте, задавайте. Посмотрим, что за вопросы.
Улыбка не сходила с его лица. Равальяк хотел что-то сказать, но его перебил Лерой.
— А ты не слишком задавайся, парень, будь скромнее, — сказал он Жан-Пьеру на очень чистом, очень отчетливом, очень резком французском. — Рассказать тебе, что я однажды сделал с подозреваемым? А? Это нужно было видеть. Убери с лица глупую ухмылку, если не хочешь попробовать на себе. Гвен, закройте рот. Капитан, вы тоже.
У Гвен упала челюсть. Равальяк не знал, что и думать.
— Что это еще за глупости? — презрительно и вроде бы с опаской спросил Жан-Пьер.
— Я вытащу у тебя зубы, каждый по отдельности, ржавыми пассатижами, — продолжал Лерой по-французски. — Отрежу тебе уши твои оттопыренные тупым кухонным ножом. Завтра я уеду, и у тебя не будет времени написать жалобу. Понял? На каждый вопрос ты мне дашь правдивый и точный ответ. Если хоть один раз помедлишь, я дам тебе в морду. Если помедлишь еще раз, я пропущу тебя через вон ту дверь, забыв ее предварительно открыть.
— Послушайте, хмм, Детектив, — сказал Жан-Пьер. — Вы и ваши коллеги совсем мозгами поехали. Почему вы не можете оставить меня в покое, хотелось бы мне знать. Я во всем признался, и я сижу пожизненно. Оставьте меня в покое! Что это еще за цирк, зачем вы притворялись американцем? Что за игры, а? Я все сказал, что знал. Что же вам еще от меня нужно!
— Мсье, — не очень уверенно сказал Равальяк Лерою. — Прошу вас… — Он знал, что нужно было вмешаться раньше.
— Мсье, — откликнулся Лерой, не сводя глаз с Жан-Пьера. — Оставьте меня с ним один на один на десять минут. Даю вам слово, что он останется цел и невредим.
— Не имею права, — сказал Равальяк. — Вам это известно.
— Но ведь можете.
— Нет.
Лерой протянул внезапно руку и вытащил из кобуры капитана пистолет. Капитан попытался схватить Лероя за руку и почему-то не сумел.
— Выйдите, — сказал Лерой. — Если желаете, я мог бы составить рапорт для вашего начальства. Хотите? Напишу им, что сумасшедший из Штатов обезоружил вас в камере заключенного и велел вам выйти на десять минут. Как вам? Ведь напишу же. Выйдите же наконец!
— Я вас арестую, мсье, — сказал капитан.
— Тогда вам самому придется рассказать, что здесь произошло. Не думаю, что вы это сделаете, капитан. Если не выйдете через пять секунд, я выстрелю вам в ногу. Вы меня раздражаете.
Капитан стукнул в дверь. Лицо его полиловело. Лерой спрятал пистолет под куртку. Охранник отпер замки.
— Морис, — сказал Равальяк. — Ты постоишь с нами в коридоре, вот тут, рядом.
— Гвен, — сказал по-английски Лерой. — Идите за капитаном.
— Еще чего. Нет, сперва объясните мне кое-что, — потребовала она. — Каким образом…
— Шшш. Гвен. Пожалуйста. Это очень важно, и касается вас лично. Я нисколько не шучу. Это — касается вас. Не вашей сестры, не Винса, но вас. Честно. Пожалуйста, делайте, как я говорю.
— Не знаю, что думать…
— Положитесь на меня.
— Почему я должна на…
— Потому что мне так нравится, — сказал Лерой, опять раздражаясь. — Потому что некоторые люди знают некоторые адреса. Потому что когда одна попытка провалилась, за ней последуют вторая и третья. Снайперов можно менять бесконечно, пока они не достигнут цели, и их будут менять и посылать снова и снова, если мы не доберемся до источника, и единственный путь к источнику — это мой десятиминутный разговор тет-а-тет вот с этим чучелом. Неужели это так сложно понять! Вас же и спасаю. Выйдите!
— Что все это значит?…
— Потом расскажу. Выйдите. И ничего не бойтесь. — Что-то в выражении лица Равальяка его позабавило. Он снова перевел взгляд на Гвен. — Здесь абсолютно безопасно. Только вот капитан очень сердитый. Можете пока что сделать ему минет, чтобы он расслабился.
Жан-Пьер засмеялся. Гвен покраснела и вышла за капитаном. Закрылась дверь.
— Так, — сказал Лерой. — Начинай рассказывать, дружок.
— Ну ты и нахал, Лерой, — заметил Жан-Пьер по-английски. Акцент его куда-то пропал. — Тебе положено быть мертвым в данный момент. Или по крайней мере сидеть очень тихо, затаясь.
— Тебе тоже следует быть мертвым. Столько людей уложил, включая женщин, которых ты сперва насиловал. Никто не знал, кто этот неуловимый маньяк. И вдруг ты явился к властям сам, и все рассказал. Честно, как один мертвец другому — зачем?
Жан-Пьер поерзал на скамье. Некоторое время он молчал. Потом поднял голову. — Ну и дела, Лерой.
— Говори, дружок.
— Ты все еще работаешь на?…
— Нет конечно. Не меняй тему. В чем дело?
— Я не…
— В чем дело, мужик? Что за цепочка убийств? Ну, убийства я, по крайней мере, понимаю — тебя разозлили. Охотно вхожу в положение, я сам такой же. Но ты просто пришел и сдался. Что стряслось, солдатик?
— Тебе следовало меня убить, тогда, в подвале, Лерой. Не нужно было меня там оставлять связанного и беспомощного.
— А, так значит, это я виноват во всем?
— В какой-то мере виноват именно ты. Я сидел один в подвале. Ты взял девку с собой и укатил. Подонки пришли и меня обнаружили. Подняли, отряхнули, потащили в тайный дом. Что будет дальше я знал, естественно. Ты тоже это знал. Официально я был уже мертвый.
— И что же произошло? — спросил Лерой.
— Мне повезло. Дураки поленились. Тело нужно вынести и спрятать. Парни позволили телу нести себя. Своим ходом. Им было лень. Довели меня до машины и велели садиться. Даже наручники не надели. Вот я и решил поменяться с ними ролями, и спрятал их тела.
— Я так и предполагал, — сказал Лерой. — А вот что дальше?
— Года два я развлекался. Меня перестали искать через три месяца. У меня было все — свобода, независимость, право на убийство, право на что угодно. Представляешь? Можешь ты почувствовать вкус такой свободы и отказаться от нее? А, приятель? Можешь?
— Это ты развлекался с женой магната? — спросил Лерой.
— А, они об этом наконец-то узнали?
— Нет. Это я узнал. По собственному почину. Понял, что это ты. Ну и дела, дружок — ты знаешь, что этот несчастный кретин сделал, чтобы все скрыть? Он чуть не признался, что сам ее убил. Адвокат отговорил.
— Так ему и надо. Не следовало так нос задирать.
— Ну, ладно. Что было потом?
— Я потерял над собой контроль. Никогда не считал себя эмоциональным человеком, но, знаешь, я же правил миром, оттягивался так, что — не передать. Это вскружило мне голову. И, значит, иду однажды по арабскому району, поздно ночью, и вдруг вижу — девушка, местная, и ее собираются насиловать, тоже местные. Ну и, стало быть, я внес свой вклад в восстановление справедливости в районе. И взял девушку себе. Ездил с ней в Ниццу, а потом в Бразилию.
— Арабская девушка?
— Да. В общем, я влюбился. Это как несчастный случай. Понимаешь? Поскольку наука доказала, что любви нет. Мы вернулись в Париж, и я решил снять квартиру в любимом районе Золя.
— Сен Жермен.
— Да, представь себе. Некоторое время мы были счастливы. Но однажды ночью она поехала навестить подругу в своем старом районе. Было за полночь, она не возвращалась, я сидел как на иголках. Часа полтора я поагонизировал, а потом поехал туда. Видишь ли, Лерой, нас учат психологической непробиваемости, у нас иммунитет, и так далее, но…
— Да? Ну?
— Когда человеку стреляют из обреза в лицо, почти в упор… От головы ничего не остается. Голова сбивается полностью, Лерой. Лежит безголовое тело. Копы там были кругом… Я пошел домой. Пару дней я был как из дерева, а потом начались кошмары. Все время. День, ночь, все время. Ты веришь в Бога, Лерой?
— Да, — сказал Лерой.
— Я тоже. Теперь верю. Это Его месть.
— Нет.
— Что — нет?
— Он не занимается такими глупостями. Месть, надо же.
— Все мстят. Исключений не бывает.
— Забудь, дружок. Просто случилась авария, вот и все. Но ты вдруг задумался. Ну так что же — кошмары? Ты из-за кошмаров сдался?
— Это не была просто авария, Лерой. Это не несчастный случай, вовсе нет.
Лерой ухмыльнулся.
— Нет, — сказал он якобы серьезным тоном. — Это была расплата. Те, которые пытались ее тогда изнасиловать, когда ты ее спасал, храбрый рыцарь — ты ведь их всех тогда убил, не так ли?
Жан-Пьер пожал плечами и закатил глаза, будто хотел сказать — «Ну а то».
— И девушка тоже мертва, — продолжал Лерой. — И все — для чего? Чтобы доказать… Что? Кому? Тебе? Или может ты считаешь, что это тебя таким образом Создатель учил, чтобы в следующий раз трупов было поменьше? Не думаю. Повторяю, местью Он не занимается. Ты здоров?
— Я…
— Ты когда-нибудь серьезно болел?
— Нет.
— А в детстве?
— Э… Да. Пару раз.
— Ясно, — сказал Лерой, прикидывая. — Ну, хорошо. Хочешь я тебя отсюда выведу?
— Э… Зачем?
— Да или нет?
— Нет.
— Ты знаешь, я могу.
— Возможно. Ты хорошо импровизируешь. Я видел. Но мой ответ — нет.
— Ладно. Спасибо, что не выдал меня.
— Не стоит благодарности, — сказал Жан-Пьер. — А, да, и вот что, Лерой — поздравляю… Тот номер, который ты исполнил тогда… с девушкой…
— С какой девушкой?
— Которая жива благодаря твоим доблестным усилиям в подвале и еще кое-где. Которую ты вернул любящему отцу. Не один я рыцарь, стало быть. Я, когда узнал, обалдел. Я тебя очень уважаю, Лерой, хоть ты и сволочь. Поэтому и не скажу им, кто ты на самом деле.
— Нет, — сказал Лерой. — Ты, Жан-Пьер, не скажешь им, кто я, поскольку я могу обидеться и сказать им, кто ты. Кстати — почему именно Жан-Пьер? Как это Джордж стал Жаном-Пером?
— Это первое имя, которое пришло мне тогда в голову. Что на самом деле удивительно — так это твоя бесконечная наглость. Живешь под собственным именем и все тебе до лампочки. Нахал ты тот еще, Лерой.
За дверью, Гвен смотрела, как лицо Равальяка лиловеет все гуще. Он отводил глаза. Охранник выглядел равнодушным. Это была не его проблема.
— Не волнуйтесь, — сказала Гвен капитану, не очень уверенно. — Он всегда такой. Он ничего особенного не имеет в виду.
Капитан сделал вид, что игнорирует ее.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. РЮ ЛУИ БЛАНК
Тем временем начался и закончился дождь, увлажнив и слегка улучшив внешний вид данного пригорода. Равальяк отвез Лероя и Гвен к станции метро.
— Вы на самом деле вовсе не из нью-йоркской полиции, а, мсье? — спросил он со смесью угрюмого уважения и враждебности.
— Бляху вы видели, — небрежно ответил Лерой.
— Да перестаньте вы. Вы больше француз чем я, если, конечно, бретонцев, ваших соотечественников, можно назвать французами. Не говорите, я сам догадаюсь. Щедрые Сведения, конечно же. И это у вас называется конспирация? Притворяться американцем? Черт знает что.
— Я действительно когда-то работал на Щедрые Сведения, — небрежно ответил Лерой. — А сейчас я работаю в нью-йоркском полицейском департаменте. Зарплата примерно та же. А вот с медицинской страховкой и выходными могло быть и лучше, конечно.
— Ой, правда? — насмешливо спросил Равальяк. — А почему вы ушли из Сведений?
— Переспал с любовницей президента. Меня понизили в должности, — сказал Лерой, выходя из машины и галантно придерживая дверь и подавая руку Гвен.
— До свидания, мадмуазель, — ядовито произнес Равальяк.
— Ага, да, — откликнулась она.
В метро Гвен спросила,
— Объяснения будут?
— Нет.
— Нет?
Они сидели друг напротив друга, близко. Отведя глаза на какой-то момент, Лерой сунул руку в карман. Письмо? Фотография? Сертификат? Нет, сувенирный брелок с Эйфелевой Башней.
— На сегодня с меня хватит объяснений, — сказал он. — Мне нужно держать себя в руках. Мы на враждебной территории.
— Что это такое — Щедрые Сведения?
— Французский эквивалент ФБР, более или менее.
— Вы на них работали?
— Если работал, как вы думаете, отвечу я или нет?
Теперь была ее очередь отводить взгляд. Она помолчала.
— Вы когда-нибудь улыбаетесь? — спросила она.
— Бывает, — ответил он. — В основном в темноте.
— В темноте?
— Не люблю улыбаться на публике.
— И по-французски говорите, как француз.
— Столько курсов кругом, — сообщил он ей заговорщическим тоном. — Если действительно нужно, то любой язык можно выучить, и не по верхам. Есть диски, есть справочники. Легко.
— Зачем вы взяли меня с собой?
— Не люблю путешествовать один.
— Я серьезно.
— Вы ведь оплатили поездку, помните?
— А.
— Именно. Ну и помимо этого, мне нравится быть с вами.
— Бокалом вина угостите?
— Нет.
— Почему?
— В этой стране я больше не пью. Я, когда выпью, теряю контроль. — Он помолчал. — Вообще-то, я еще подумаю. Может и выпьем. — Внезапно он вперился в нее глазами и сказал очень отчетливо, — Если меня здесь арестуют, из тюрьмы я уже не выйду. Никогда. Помните об этом, когда захотите кого-нибудь здесь оскорбить. На мою защиту вы можете рассчитывать всегда, но из тюрьмы я вас защитить не смогу.
— Послушайте, — сказала она.
— Помолчите. Мне нужно очень хорошо подумать. Поговорим в отеле.
Некоторое время она на него дулась обиженно, уже поняв, впрочем, что если и есть в мире человек, чьим приказам она охотно могла бы подчиняться, это, наверное, Лерой… Наверное… Почему? Она подозревала, что знает, почему. Были причины. Не очень для нее лестные.
В вестибюле отеля Лерой направился к туалетам. Клерк пристал к Гвен, говоря, что имела место проблема с компьютером и прося виновато, чтобы она снова дала ему кредитку — нужно подтвердить транзакцию. Она открыла сумочку не думая. Вынула бумажник. Затем вспомнила что-то.
— Какую карточку я вам раньше давала?
— Мастер Кард, мадам.
— О. Кажется, я ее куда-то далеко засунула… Виза сойдет?
— Никаких проблем.
Она дала ему кредитку. Она пользовалась кредитками двадцать лет подряд. Никогда раньше не было никаких проблем. Автоматический разговор, автоматический жест.
Лерой вышел из туалета раздраженный. И сразу оценил ситуацию.
— Забудьте, — сказал он ей по-английски. — Соберемся и уйдем. С этими идиотами бесполезно спорить. Я достаточно насмотрелся на здешних блюстителей порядка.
На улице светило солнце.
— У меня есть семьдесят долларов, — сообщил Лерой. — У вас… нет ничего. Что ж. Время пришло.
— Какое время?
— Время подумать, что можно продать из ваших драгоценностей.
— У меня нет драгоценностей.
— Серьги.
— Нет.
— Как хотите.
— Вы не поняли. Я не могу эти серьги заложить.
— Семейное?
— Это серьги моей сестры.
— Батюшки. Настаивать не буду. Есть студенческая меблирашка недалеко отсюда. Хотите попробуем?
Меблирашка забита была до отказа. И две других меблирашки, о которых знал Лерой — тоже.
— У вас совсем нет друзей в этом городе?
— Есть, — сказала Гвен. — Но почему-то я не хочу… хмм…
— …их стеснять, или показывать им меня, или еще что-то.
— Нет, вы не поняли…
— Если подумать, у меня тоже есть здесь друзья, и я тоже не хочу иметь с ними дело, по более или менее тем же причинам.
— Вы не хотите показывать им меня.
— Нет. Себя. Хамоватый народ. Что ж, поскольку на улице относительно тепло, почему бы нам не сделать то, что юноши и девушки без сантима в кармане делают в этом городе уже десять столетий.
— Что же они делают?
— Самолет у нас в пятницу. Нужно выжить три дня и три ночи. Посмотрите вон туда. Что вы видите?
— Где?
— Через реку.
— Лувр.
— Правильно. Теперь смотрите вон на тот купол. На этой стороне реки.
— Капелла Мазарини.
— Точно. Видите мост, который их соединяет?
— Мост Искусств.
— Совершенно верно. На Правом Берегу, под мостом, есть приподнятый закуток, на уровне глаз, если идти вдоль воды. Обычно там занято, но я уверен, что ради нас они потеснятся, если мы вежливо попросим. Вот только не знаю, что делать с вашим чемоданом.
— Что вы имеете в виду?
— Лишняя обуза.
— Ах, правда? А ваш чемодан что же?
Он поставил свой чемодан на землю и открыл его. Перебрал все вещи, одну за другой.
— Спальный мешок, достаточно вместительный для двоих. Запасная одежда — джинсы, трусы, носки, рубашки. Записная книжка. Три шариковые ручки. Запасные шнурки для ботинок и для удушения людей, ведущих себя нерационально. Бритвенный набор. Зубная щетка. Сигареты. Каждая вещь, как видите, имеет непосредственную практическую ценность.
Гвен поставила свой чемодан на землю и положила поверх него платенный мешок.
— Я дала вашему коллеге список, помните? — сказала она.
— Помню.
— Ну и вот, — сказала она. — Так, значит… Запасная одежда…
— Это вечернее платье, — заметил Лерой. — Оперный сезон кончился. Вы собирались посетить здесь какой-то бал?
— Заткнись. Еще комплект запасной одежды. И еще. И еще. Ничего лишнего.
Она закрыла молнию на платенном мешке и открыла чемодан.
— Четыре книги для чтения вечером в постели, — сказала она. — Записная книжка. Диктофон. Тампаксы. Они для менструации.
— Думаешь, в Париже их больше не продают?
— Заткнись. Цифровой фотоаппарат. Еще диктофон. Провода. Я не предполагала, что твой коллега все это найдет, но он нашел. Я велела ему искать зеленый пакет в ванной. А был пакет вовсе не в ванной. Так, дальше. Косметичка. Мыло. Шампунь. Туфли. Еще туфли. Помада. Еще помада. Акварельный альбом.
— Ты рисуешь?
— Раньше рисовала больше. Бинокль.
— Зачем?
— Чтобы бить тебя по башке, когда ты действуешь мне на нервы. Чулки. Трусики. Лифчики. Зубная щетка. Паста.
— Хорошо, забудем.
— Портативный утюг.
— Забудем, я сказал.
— Еще провода для…
— Я все понял. Пожалуйста. Слушай, давай выпьем где-нибудь чаю и устроимся ночевать, а?
Можно было, наверное, позвонить кому-нибудь из друзей и попросить прислать денег, а может и нет, но так или иначе, Гвен явно вошла во вкус. Приключения так приключения. Хотя, конечно, будь с ней не Лерой, а какой-нибудь более уравновешенный, разумный человек, цивилизованный выход из положения был бы наверняка быстро найден.
Лерою стало ее жалко.
— Знаешь что? Я передумал. К черту. Не будем мы сегодня ночевать на улице. Это мы всегда успеем. Пошли.
— Куда?
— Сюрпризы любишь?
— Смотря какие.
— Приятные?
— Присяжные еще не решили, что в твоем понимании является приятным сюрпризом.
— Тебе понравится. Обещаю.
Они вернулись на Сите и спустились в метро, откуда поезд, следующий в направлении Глиньянкура, довез их до Рю Луи Бланк. Перед тем, как войти в метро, Лерой купил в киоске копию газеты «Ле Фигаро» и большую часть пути был поглощен новостями, хмыкая саркастически и отказываясь объяснять, что его так забавляет в газете.
Неужели это любовь, думала она. Неужели любовь так выглядит, и такими ощущениями сопровождается? Странно как. А может я просто увлечена. Она попыталась представить себе Винса. В чисто физическом смысле их нельзя было даже сравнить. Тело у Винса было — не греческий бог, но лучше. Две часто конфликтующие расы смешались в Винсе идеально, отбросив все возможные несуразности и оставив только самые лучшие качества. Лерой же выглядел кряжистым и негибким. И лицо его — бесстрастное, грубоватое, с неровными чертами… и даже жестокое иногда… нос сломан и грубо, без изящества, починен, возможно не один раз… глаза не улыбаются… походка вперевалочку, как у матроса… А что с другими… хмм… свойствами? Винс — приветливый… страстный… застенчивый… добрый мишка… которого приятно обнимать… и любить… Лерой — капризный, ненадежный, ветреный, упрямый, и совершенно недвусмысленно злонамеренный. Не собственно олицетворение зла, но… хотя, наверное, и олицетворение зла тоже — безжалостен. Теперешнее его проявление расположения — скорее всего просто каприз. В любую минуту все может измениться. Связь? Какая между ней и Лероем может быть связь? Оставьте, пожалуйста! Лерой — эгоистичное животное, думающее только о себе. К тому же, очевидно, пьяница. Сам говорил. Взрывной характер. То, что он взял ее с собой в Париж, не имеет отношения к ее безопасности… Или имеет? Ведь стреляли же в нее! Странный человек. И страшный. Наверное я все-таки влюблена, решила она, иначе я бы была перепугана до смерти, зная, что моя… жизнь… зависит теперь полностью от этого дикого агрессивного чудовища, чье место — в доисторической пещере, где он мог бы рычать в свое удовольствие на своих восьмерых дрожащих от ужаса наложниц и выходить только чтобы отобрать у охотников убитого ночью мамонта, избив соплеменников по одиночке или всех сразу. Гвен, дорогая моя, сказала она себе, ты нынче в такой опасности, что следовало бы, вообще-то, залезть в какую-нибудь дыру потемнее и выждать длительное время, чтобы всё успокоилось. А только нет в цивилизованном мире тайных дыр, в которые можно было бы залезть без функционирующей кредитки.
Улица Луи Бланк находилась в одном квартале от Канала Сен Мартен. На углу помещался отель-развалюха, а на самой улице — прачечная, кафе, забитое до отказа пролетарского типа местными завсегдатаями, и шеренга больших зданий второй половины девятнадцатого столетия. Не будь здесь крутого подъема, улицу эту было бы не отличить от улиц в районе Мэдисон Сквера. Ну разве что двери отличались — из полированного дерева, с бронзовыми кольцами вместо ручек и электронными панелями на дверных рамах. Лерой остановился возле одной такой двери и набрал на панели код. К удивлению Гвен, щелкнул замок, и дверь отворилась. Лерой левой бровью указал Гвен, что ей следует заходить внутрь, и только потом делиться с ним мыслями и сомнениями по этому поводу.
Спиральная лестница с асимметричными площадками привела их на третий этаж, с четырьмя дверями квартир. Лерой что-то вставил в замок одной из дверей.
— Не хочу вмешиваться, но — что мы здесь делаем? — спросила она шепотом, с опаской.
Раздраженный его рык дал ей понять, что она должна оставить его в покое хоть на минуту. Вскоре замок поддался лероеву ковырянию и дверь отворилась.
Он зажег свет. Помещение — типа нью-йоркской студии, плюс обязательные французские окна от пола до потолка. У окон на полу матрас. Несколько деревянных и алюминиевых мольбертов тут и там, а также много холстов на подрамниках, некоторые свежезагрунтованные, иные — с изображениями, относительно реалистическими, маслом. Четыре холста изображали одного и того же молодого, приятной наружности блондина с весьма неглупыми глазами. Лерой тронул один из них пальцем. Мокрая краска. Он вытер палец о штанину.
— Тупая стерва, — пробормотал он.
— Что? Кто?
— Не ты.
Он прошел прямо в кухню и распахнул там холодильник.
— Ага! — сказал он. — Жратва!
— Чья это квартира? — спросила Гвен.
Он проигнорировал вопрос.
— Эй! — сказала Гвен.
— Не так громко, пожалуйста. Если хочешь знать, квартира принадлежит женщине, с которой я когда-то был знаком. Она теперь торчит на ферме в Бретани, владение ее родителей. Надеюсь, проторчит там достаточно долго, чтобы мы с тобой не искали себе в Париже другого жилья в данный приезд.
— А как это… с этической точки зрения?
— Что ты имеешь в виду?
— Или же… Может, это не очень легально?
— Мы уж совершили с тобой в этом городе достаточно нелегального, чтобы нас можно было запереть лет на десять без права выхода на поруки. Просто доверься мне, хорошо? Пожалуйста.
Он перенес содержимое холодильника на шаткий кухонный столик. Складные стулья сделаны были из полированного некрашеного светлого дерева — недавно мода на такую мебель вернулась во все столицы мира.
— Колбаса неплохая, — заметил Лерой. — Помидоры так себе. Сельдерей… — он понюхал сельдерей, — вроде ничего. Придется сегодня обойтись без хлеба. Посмотрим… О!
Открыв наугад один их кухонных шкафов, он обнаружил строй бутылок.
— Это добро у нее никогда не переводится. Дура никаких денег не жалеет. Лучшее вино в стране. Прекрасная выдержка. — Он знал, где находятся рюмки. — Но самое главное! — Он открыл ящик. Вилки, ножи, кулинарные пособия, пистолет. — Прекрасно, — заметил Лерой. — Очень она любит порядок, надо отдать ей должное. Здравствуй, старый друг.
Он вынул и осмотрел обойму, и снова засунул ее в пистолет, хмыкнув одобрительно, когда обойма щелкнула.
— Наконец-то, — сказал он. — Больше не чувствую себя голым.
— Кто позировал для портретов? — спросила Гвен, чтобы что-то спросить. Ей было очень неудобно.
— А я откуда знаю. Какой-то сопляк из провинции. Бухгалтер или адвокат или еще кто-то. Какая разница.
Ну уж точно не бухгалтер, подумала Гвен. Тип не тот. Ни одна профессия не гарантирует абсолютной защиты от несчастий, но есть на свете люди, которые не рассматривают бухгалтерство как возможное занятие в то время как есть спрос на мусорщиков, а вооруженному грабителю есть кого грабить.
— Вы на самом деле вовсе не из нью-йоркской полиции, а, мсье? — спросил он со смесью угрюмого уважения и враждебности.
— Бляху вы видели, — небрежно ответил Лерой.
— Да перестаньте вы. Вы больше француз чем я, если, конечно, бретонцев, ваших соотечественников, можно назвать французами. Не говорите, я сам догадаюсь. Щедрые Сведения, конечно же. И это у вас называется конспирация? Притворяться американцем? Черт знает что.
— Я действительно когда-то работал на Щедрые Сведения, — небрежно ответил Лерой. — А сейчас я работаю в нью-йоркском полицейском департаменте. Зарплата примерно та же. А вот с медицинской страховкой и выходными могло быть и лучше, конечно.
— Ой, правда? — насмешливо спросил Равальяк. — А почему вы ушли из Сведений?
— Переспал с любовницей президента. Меня понизили в должности, — сказал Лерой, выходя из машины и галантно придерживая дверь и подавая руку Гвен.
— До свидания, мадмуазель, — ядовито произнес Равальяк.
— Ага, да, — откликнулась она.
В метро Гвен спросила,
— Объяснения будут?
— Нет.
— Нет?
Они сидели друг напротив друга, близко. Отведя глаза на какой-то момент, Лерой сунул руку в карман. Письмо? Фотография? Сертификат? Нет, сувенирный брелок с Эйфелевой Башней.
— На сегодня с меня хватит объяснений, — сказал он. — Мне нужно держать себя в руках. Мы на враждебной территории.
— Что это такое — Щедрые Сведения?
— Французский эквивалент ФБР, более или менее.
— Вы на них работали?
— Если работал, как вы думаете, отвечу я или нет?
Теперь была ее очередь отводить взгляд. Она помолчала.
— Вы когда-нибудь улыбаетесь? — спросила она.
— Бывает, — ответил он. — В основном в темноте.
— В темноте?
— Не люблю улыбаться на публике.
— И по-французски говорите, как француз.
— Столько курсов кругом, — сообщил он ей заговорщическим тоном. — Если действительно нужно, то любой язык можно выучить, и не по верхам. Есть диски, есть справочники. Легко.
— Зачем вы взяли меня с собой?
— Не люблю путешествовать один.
— Я серьезно.
— Вы ведь оплатили поездку, помните?
— А.
— Именно. Ну и помимо этого, мне нравится быть с вами.
— Бокалом вина угостите?
— Нет.
— Почему?
— В этой стране я больше не пью. Я, когда выпью, теряю контроль. — Он помолчал. — Вообще-то, я еще подумаю. Может и выпьем. — Внезапно он вперился в нее глазами и сказал очень отчетливо, — Если меня здесь арестуют, из тюрьмы я уже не выйду. Никогда. Помните об этом, когда захотите кого-нибудь здесь оскорбить. На мою защиту вы можете рассчитывать всегда, но из тюрьмы я вас защитить не смогу.
— Послушайте, — сказала она.
— Помолчите. Мне нужно очень хорошо подумать. Поговорим в отеле.
Некоторое время она на него дулась обиженно, уже поняв, впрочем, что если и есть в мире человек, чьим приказам она охотно могла бы подчиняться, это, наверное, Лерой… Наверное… Почему? Она подозревала, что знает, почему. Были причины. Не очень для нее лестные.
В вестибюле отеля Лерой направился к туалетам. Клерк пристал к Гвен, говоря, что имела место проблема с компьютером и прося виновато, чтобы она снова дала ему кредитку — нужно подтвердить транзакцию. Она открыла сумочку не думая. Вынула бумажник. Затем вспомнила что-то.
— Какую карточку я вам раньше давала?
— Мастер Кард, мадам.
— О. Кажется, я ее куда-то далеко засунула… Виза сойдет?
— Никаких проблем.
Она дала ему кредитку. Она пользовалась кредитками двадцать лет подряд. Никогда раньше не было никаких проблем. Автоматический разговор, автоматический жест.
Лерой вышел из туалета раздраженный. И сразу оценил ситуацию.
— Забудьте, — сказал он ей по-английски. — Соберемся и уйдем. С этими идиотами бесполезно спорить. Я достаточно насмотрелся на здешних блюстителей порядка.
На улице светило солнце.
— У меня есть семьдесят долларов, — сообщил Лерой. — У вас… нет ничего. Что ж. Время пришло.
— Какое время?
— Время подумать, что можно продать из ваших драгоценностей.
— У меня нет драгоценностей.
— Серьги.
— Нет.
— Как хотите.
— Вы не поняли. Я не могу эти серьги заложить.
— Семейное?
— Это серьги моей сестры.
— Батюшки. Настаивать не буду. Есть студенческая меблирашка недалеко отсюда. Хотите попробуем?
Меблирашка забита была до отказа. И две других меблирашки, о которых знал Лерой — тоже.
— У вас совсем нет друзей в этом городе?
— Есть, — сказала Гвен. — Но почему-то я не хочу… хмм…
— …их стеснять, или показывать им меня, или еще что-то.
— Нет, вы не поняли…
— Если подумать, у меня тоже есть здесь друзья, и я тоже не хочу иметь с ними дело, по более или менее тем же причинам.
— Вы не хотите показывать им меня.
— Нет. Себя. Хамоватый народ. Что ж, поскольку на улице относительно тепло, почему бы нам не сделать то, что юноши и девушки без сантима в кармане делают в этом городе уже десять столетий.
— Что же они делают?
— Самолет у нас в пятницу. Нужно выжить три дня и три ночи. Посмотрите вон туда. Что вы видите?
— Где?
— Через реку.
— Лувр.
— Правильно. Теперь смотрите вон на тот купол. На этой стороне реки.
— Капелла Мазарини.
— Точно. Видите мост, который их соединяет?
— Мост Искусств.
— Совершенно верно. На Правом Берегу, под мостом, есть приподнятый закуток, на уровне глаз, если идти вдоль воды. Обычно там занято, но я уверен, что ради нас они потеснятся, если мы вежливо попросим. Вот только не знаю, что делать с вашим чемоданом.
— Что вы имеете в виду?
— Лишняя обуза.
— Ах, правда? А ваш чемодан что же?
Он поставил свой чемодан на землю и открыл его. Перебрал все вещи, одну за другой.
— Спальный мешок, достаточно вместительный для двоих. Запасная одежда — джинсы, трусы, носки, рубашки. Записная книжка. Три шариковые ручки. Запасные шнурки для ботинок и для удушения людей, ведущих себя нерационально. Бритвенный набор. Зубная щетка. Сигареты. Каждая вещь, как видите, имеет непосредственную практическую ценность.
Гвен поставила свой чемодан на землю и положила поверх него платенный мешок.
— Я дала вашему коллеге список, помните? — сказала она.
— Помню.
— Ну и вот, — сказала она. — Так, значит… Запасная одежда…
— Это вечернее платье, — заметил Лерой. — Оперный сезон кончился. Вы собирались посетить здесь какой-то бал?
— Заткнись. Еще комплект запасной одежды. И еще. И еще. Ничего лишнего.
Она закрыла молнию на платенном мешке и открыла чемодан.
— Четыре книги для чтения вечером в постели, — сказала она. — Записная книжка. Диктофон. Тампаксы. Они для менструации.
— Думаешь, в Париже их больше не продают?
— Заткнись. Цифровой фотоаппарат. Еще диктофон. Провода. Я не предполагала, что твой коллега все это найдет, но он нашел. Я велела ему искать зеленый пакет в ванной. А был пакет вовсе не в ванной. Так, дальше. Косметичка. Мыло. Шампунь. Туфли. Еще туфли. Помада. Еще помада. Акварельный альбом.
— Ты рисуешь?
— Раньше рисовала больше. Бинокль.
— Зачем?
— Чтобы бить тебя по башке, когда ты действуешь мне на нервы. Чулки. Трусики. Лифчики. Зубная щетка. Паста.
— Хорошо, забудем.
— Портативный утюг.
— Забудем, я сказал.
— Еще провода для…
— Я все понял. Пожалуйста. Слушай, давай выпьем где-нибудь чаю и устроимся ночевать, а?
Можно было, наверное, позвонить кому-нибудь из друзей и попросить прислать денег, а может и нет, но так или иначе, Гвен явно вошла во вкус. Приключения так приключения. Хотя, конечно, будь с ней не Лерой, а какой-нибудь более уравновешенный, разумный человек, цивилизованный выход из положения был бы наверняка быстро найден.
Лерою стало ее жалко.
— Знаешь что? Я передумал. К черту. Не будем мы сегодня ночевать на улице. Это мы всегда успеем. Пошли.
— Куда?
— Сюрпризы любишь?
— Смотря какие.
— Приятные?
— Присяжные еще не решили, что в твоем понимании является приятным сюрпризом.
— Тебе понравится. Обещаю.
Они вернулись на Сите и спустились в метро, откуда поезд, следующий в направлении Глиньянкура, довез их до Рю Луи Бланк. Перед тем, как войти в метро, Лерой купил в киоске копию газеты «Ле Фигаро» и большую часть пути был поглощен новостями, хмыкая саркастически и отказываясь объяснять, что его так забавляет в газете.
Неужели это любовь, думала она. Неужели любовь так выглядит, и такими ощущениями сопровождается? Странно как. А может я просто увлечена. Она попыталась представить себе Винса. В чисто физическом смысле их нельзя было даже сравнить. Тело у Винса было — не греческий бог, но лучше. Две часто конфликтующие расы смешались в Винсе идеально, отбросив все возможные несуразности и оставив только самые лучшие качества. Лерой же выглядел кряжистым и негибким. И лицо его — бесстрастное, грубоватое, с неровными чертами… и даже жестокое иногда… нос сломан и грубо, без изящества, починен, возможно не один раз… глаза не улыбаются… походка вперевалочку, как у матроса… А что с другими… хмм… свойствами? Винс — приветливый… страстный… застенчивый… добрый мишка… которого приятно обнимать… и любить… Лерой — капризный, ненадежный, ветреный, упрямый, и совершенно недвусмысленно злонамеренный. Не собственно олицетворение зла, но… хотя, наверное, и олицетворение зла тоже — безжалостен. Теперешнее его проявление расположения — скорее всего просто каприз. В любую минуту все может измениться. Связь? Какая между ней и Лероем может быть связь? Оставьте, пожалуйста! Лерой — эгоистичное животное, думающее только о себе. К тому же, очевидно, пьяница. Сам говорил. Взрывной характер. То, что он взял ее с собой в Париж, не имеет отношения к ее безопасности… Или имеет? Ведь стреляли же в нее! Странный человек. И страшный. Наверное я все-таки влюблена, решила она, иначе я бы была перепугана до смерти, зная, что моя… жизнь… зависит теперь полностью от этого дикого агрессивного чудовища, чье место — в доисторической пещере, где он мог бы рычать в свое удовольствие на своих восьмерых дрожащих от ужаса наложниц и выходить только чтобы отобрать у охотников убитого ночью мамонта, избив соплеменников по одиночке или всех сразу. Гвен, дорогая моя, сказала она себе, ты нынче в такой опасности, что следовало бы, вообще-то, залезть в какую-нибудь дыру потемнее и выждать длительное время, чтобы всё успокоилось. А только нет в цивилизованном мире тайных дыр, в которые можно было бы залезть без функционирующей кредитки.
Улица Луи Бланк находилась в одном квартале от Канала Сен Мартен. На углу помещался отель-развалюха, а на самой улице — прачечная, кафе, забитое до отказа пролетарского типа местными завсегдатаями, и шеренга больших зданий второй половины девятнадцатого столетия. Не будь здесь крутого подъема, улицу эту было бы не отличить от улиц в районе Мэдисон Сквера. Ну разве что двери отличались — из полированного дерева, с бронзовыми кольцами вместо ручек и электронными панелями на дверных рамах. Лерой остановился возле одной такой двери и набрал на панели код. К удивлению Гвен, щелкнул замок, и дверь отворилась. Лерой левой бровью указал Гвен, что ей следует заходить внутрь, и только потом делиться с ним мыслями и сомнениями по этому поводу.
Спиральная лестница с асимметричными площадками привела их на третий этаж, с четырьмя дверями квартир. Лерой что-то вставил в замок одной из дверей.
— Не хочу вмешиваться, но — что мы здесь делаем? — спросила она шепотом, с опаской.
Раздраженный его рык дал ей понять, что она должна оставить его в покое хоть на минуту. Вскоре замок поддался лероеву ковырянию и дверь отворилась.
Он зажег свет. Помещение — типа нью-йоркской студии, плюс обязательные французские окна от пола до потолка. У окон на полу матрас. Несколько деревянных и алюминиевых мольбертов тут и там, а также много холстов на подрамниках, некоторые свежезагрунтованные, иные — с изображениями, относительно реалистическими, маслом. Четыре холста изображали одного и того же молодого, приятной наружности блондина с весьма неглупыми глазами. Лерой тронул один из них пальцем. Мокрая краска. Он вытер палец о штанину.
— Тупая стерва, — пробормотал он.
— Что? Кто?
— Не ты.
Он прошел прямо в кухню и распахнул там холодильник.
— Ага! — сказал он. — Жратва!
— Чья это квартира? — спросила Гвен.
Он проигнорировал вопрос.
— Эй! — сказала Гвен.
— Не так громко, пожалуйста. Если хочешь знать, квартира принадлежит женщине, с которой я когда-то был знаком. Она теперь торчит на ферме в Бретани, владение ее родителей. Надеюсь, проторчит там достаточно долго, чтобы мы с тобой не искали себе в Париже другого жилья в данный приезд.
— А как это… с этической точки зрения?
— Что ты имеешь в виду?
— Или же… Может, это не очень легально?
— Мы уж совершили с тобой в этом городе достаточно нелегального, чтобы нас можно было запереть лет на десять без права выхода на поруки. Просто доверься мне, хорошо? Пожалуйста.
Он перенес содержимое холодильника на шаткий кухонный столик. Складные стулья сделаны были из полированного некрашеного светлого дерева — недавно мода на такую мебель вернулась во все столицы мира.
— Колбаса неплохая, — заметил Лерой. — Помидоры так себе. Сельдерей… — он понюхал сельдерей, — вроде ничего. Придется сегодня обойтись без хлеба. Посмотрим… О!
Открыв наугад один их кухонных шкафов, он обнаружил строй бутылок.
— Это добро у нее никогда не переводится. Дура никаких денег не жалеет. Лучшее вино в стране. Прекрасная выдержка. — Он знал, где находятся рюмки. — Но самое главное! — Он открыл ящик. Вилки, ножи, кулинарные пособия, пистолет. — Прекрасно, — заметил Лерой. — Очень она любит порядок, надо отдать ей должное. Здравствуй, старый друг.
Он вынул и осмотрел обойму, и снова засунул ее в пистолет, хмыкнув одобрительно, когда обойма щелкнула.
— Наконец-то, — сказал он. — Больше не чувствую себя голым.
— Кто позировал для портретов? — спросила Гвен, чтобы что-то спросить. Ей было очень неудобно.
— А я откуда знаю. Какой-то сопляк из провинции. Бухгалтер или адвокат или еще кто-то. Какая разница.
Ну уж точно не бухгалтер, подумала Гвен. Тип не тот. Ни одна профессия не гарантирует абсолютной защиты от несчастий, но есть на свете люди, которые не рассматривают бухгалтерство как возможное занятие в то время как есть спрос на мусорщиков, а вооруженному грабителю есть кого грабить.