Страница:
Молчание.
— Светло? Звезды на небе были, когда она уехала?
— Нет, — сказала Кимберли.
Люк подтвердил,
— Нет.
— Светило солнце?
— Нет.
— Не-а.
— Звезд не было, солнца тоже не было…
— Вчера было облачно весь день, — сказал Роджер Вудз.
— Ни [непеч. ] себе! — сказал Винс. — Когда вы пошли спать вчера вечером, ее здесь уже не было?
— Она сказала, что вернется, — протянул Люк и снова заплакал.
— Хорошо, хорошо. И что же случилось потом?
— Ничего.
— Что вы делали сегодня весь день?
— Смотрели телевизор.
— Почему горит дом?
— Люк его поджег, — сказала Кимберли.
— Неправда, — возразил Люк.
— Правда.
— Нет, неправда.
— Правда.
— Я просто играл.
— Да, и поджег дом.
— Я не хотел, — заревел Люк.
— Люк, заткнись, — сказал Винс. — Я говорил тебе, что со спичками играть нельзя.
— Я не играл со спичками.
— Он играл с пистолетом, — справедливо заметила Кимберли. Она очень любила справедливость.
— С каким еще пистолетом?
— В кухне. Ты стреляешь, и загорается огонь.
— Сигаретная зажигалка, — предположил Роджер Вудз.
— Для духовки, — сказал Джон. — Точно.
— Я ему говорила не играть с пистолетом, — объяснила Кимберли.
— Я не играл. Она врет.
— Я не вру, — сказала она. — Я никогда не вру.
— Ты всегда врешь, — сказал Люк. — Пошла [непеч.].
— Эй, — сказал Винс.
— Он играл с пистолетом, — настаивала Кимберли.
— Я не играл. Я только один раз его включил. Я хотел посмотреть, как он работает.
— В кухне? — спросил Винс.
— Что?
— Ты включил зажигалку в кухне?
— Нет.
— Где ты ее включил?
— В комнате, где большой стол.
— Он весь день играл с пистолетом, — сказала Кимберли, богиня справедливости.
— Я не знал, — сказал Люк.
— Книжная полка, — предположил Винс.
Люк не понял.
— Занавеска, — сказал Джон.
— Это я нечаянно, — сказал Люк. — Я не хотел.
— Ну хорошо, — сказал Винс. — Мне все равно, где эта сука. Как здесь ловят такси?
— Я могу вам вызвать такси, — сказал Рики с энтузиазмом. — Хотите?
— Конечно. Спасибо.
Рики вытащил мобильник и набрал номер.
— Ну хорошо, — сказал он, когда Винс, Джон, Роджер и дети залезли в машину. — Счастливого пути. Роджер, спасибо, мужик. Ищи статью в завтрашних газетах.
— Удачи, — скептически сказал Роджер.
Таксист резко взял с места и сделав несколько лихих поворотов, проследовал под стрелку, указывающую на въезд Тёрнпайка. Въезд оказался перекрыт — его чинили. Таксист выругался и дал задний ход.
— Помедленнее, — сказал Винс таксисту. — Я серьезно. У тебя в машине дети. Думай, что делаешь.
— Эй, Винс, — тихо сказал Джон. — Нельзя при детях унижать представителей сектора услуг. Дурной тон.
— Дети спят, — сказал Винс. — И вообще — дурацкая была затея их здесь прятать. Никто за ними не гнался, и за мной тоже.
— Ты уверен?
— Конечно уверен. Я перепугался, что-то вроде паранойи, а Гвен подыграла. Думаю, что ей просто нравятся приключения.
Отец Гвен знал то, чего не знал Винс. Документы были готовы, детей можно было отобрать у Винса в любой момент. В документах Винс классифицировался как человек, не заслуживающий доверия. Время от времени Джон нанимал специалистов, дабы избавиться от микрофонов, которые Гвен непрерывно сеяла по всему особняку. Ничего не помогало. Гвен знала о деле прав на детей и, очевидно, приняла собственные меры, возможно для того, чтобы угодить Винсу, в коего была влюблена. Джон решил не поднимать эту тему, даже ради того, чтобы защитить дочь. Вместо этого он повернулся к Роджеру.
— Как дела? — спросил он.
— Счастлив рапортовать, что все идет отлично, — сказал Роджер. — Всё и все в полном порядке. Прошу меня извинить, ребята, мне нужно некоторое время погрустить молча. Оставьте меня в покое.
И Джон и Винс удивились этой внезапной вспышке — спокойный, мягкий характер Роджера с ней не вязался.
Помолчав, Винс сказал:
— Слушай, Роджер, у меня к тебе есть дело.
— Ага, — сказал Роджер равнодушно.
— Я написал статью…
— О, вы написали статью, сэр? — саркастически переспросил Роджер.
— Проблема только одна…
— О, со статьей проблема, а?
Джон рассмеялся.
— Прекратите вы, оба! — потребовал Винс.
Люк проснулся, сказал «Умри, грязный зеленый инопланетянин», и снова уснул.
— Мне нужно, чтобы кто-нибудь ее проверил, с карандашом, — объяснил Винс. — Хорошо бы, если бы ты. Если не возражаешь. Я заплачу тебе столько, сколько ты сочтешь нужным.
После примерно десяти секунд саркастического молчания, Роджер сказал:
— Согласен. О чем статья?
— Позже обсудим.
«Летняя резиденция» Винса находилась на западном берегу Гудзона, в трех милях от Найака, и представляла собой большой, просторный дом, напоминающий особняки Золотого Берега. Особняк куплен был после того как Винс и Илэйн появились в одном из ресторанов Золотого Берега и нашли, что принимают их слишком холодно.
Дрова весело трещали в камине в главной гостиной. Едва одетая экономка — солидная, рассудительная женщина лет сорока и друг ее, чуть моложе, с козлиной бородкой, прервали прелюдию к соитию и быстро поднялись с ковра, делая виноватые жесты.
— Простите, — сказал Винс. — Я понимаю, что это неожиданно очень. Наверное, нужно было оповестить звонком…
Говоря это, он почувствовал себя глупо. В конце концов это его дом. Следует воспринимать как должное что, в отсутствие хозяина, прислуга будет развлекаться, но с другой стороны риск быть прерванными — естественный, его следует принимать в расчет, когда используешь хозяйский дом в собственных любовных целях.
Винс удалился. Мужчина с козлиной бородкой быстро оделся и через три минуты исчез, не сказав никому ни слова.
Винс и Джон перенесли детей в детскую и уложили в кровати. Джон сказал, что отдохнет, и ушел в гостевую спальню. Экономка вышла к Винсу в кухню. Роджер закрыл холодильник, оперся о раковину, и стал смотреть и слушать.
— Я понимаю, вы меня сейчас уволите, — сказала она.
— Нет. Почему? — удивился Винс.
— После того, что случилось…
— Ничего не случилось, — сказал он. — Кофе хотите?
— Сэр…
— Вот вам кофе. Послушайте, окажите мне услугу. Мне нужно быть в городе завтра, и послезавтра тоже, и, возможно, на третий день тоже. Не присмотрите за детьми? Я вам заплачу. Двести долларов, отдельно, в день. Как вам?
— Я не уверена, что…
— Если не можете, не порекомендовали бы кого-нибудь из ваших знакомых?
— Я могу.
— Очень хорошо. Мы сейчас пойдем в библиотечную комнату, Роджер и я. Мне очень жаль, что так получилось давеча. Если я чем-то могу помочь, скажите. Как насчет отпуска? Поезжайте куда-нибудь. Я заплачу за билеты и отель, и любые расходы. И возьмите своего бойфренда с собой.
— Почему бы вам не купить ей хоккейный клуб? — спросил Роджер, отпивая кофе. — Айлендерз уже два года ищут покупателя. Рынок плохой, можете купить со скидкой. Согласятся на сто миллионов, если поторгуетесь слегка.
— Заткнись, Роджер, — сказал Винс. — Ну так что же? — он снова повернулся к экономке. — Я за все плачу. Трехнедельное путешествие для двоих.
— Э… сэр, это не очень хорошая идея…
— Он художник? Вы хотите сказать, что он горд и наверняка откажется?
— Он один из десяти самых богатых людей в стране, — сообщила она, закатывая глаза. — Скупердяй страшнейший. Большая часть земли в этом регионе принадлежит ему. И он скорее всего согласился бы на ваше предложение, и именно поэтому я отказываюсь. Мне и так перед вами неудобно. За детьми я послежу, не волнуйтесь. Я думала, вы рассердитесь на меня.
Она хотела добавить, что покойная жена Винса чуть не уволила ее как-то раз за похожее нарушение этикета. Но не добавила из чувства такта. Как многие другие граждане Республики, она считала, что Винс нанял кого-то, чтобы убить надменную снобистскую шлюху, и, по ее мнению, шлюха это вполне заслужила. Если бы она, экономка, была бы мужем шлюхи, она тоже наняла кого-нибудь, чтобы шлюху убить.
Роджер пожал плечами. Вот он опять — в нужном месте в нужное время. Опять происходит сенсационное. Опять репортаж писать не о чем.
Винс и Роджер удалились в библиотеку с массивными дубовыми столами и стульями и антикварными книжными полками. Винс открыл спортивную сумку и вытащил черновик. Роджер вытащил портативный компьютер.
— Надеюсь, ты сможешь разобрать мой почерк, — сказал Винс.
— Я любой почерк разбираю, — сообщил Роджер обыденным тоном. — Меня этому учили.
Некоторое время он читал черновик, а Винс ерзал в кресле, нервно поглядывая на чтеца.
— Ладно, — сказал Роджер. — Главная проблема не в грамматике, которая, кстати сказать, лучше, чем я предполагал, и не в структуре, которую можно подправить. Проблема в ключевых словах, или, если желаете, в расхожих словах. Они все стоят не там, где должны стоять, и служат не тому, чему должны служить.
— Объясни.
— На мой взгляд, вам не следует использовать расовый козырь.
— Э… Не знаю. А что, не поможет?
— Нет. Хуже сделает. Детям будет хуже.
— Почему?
Роджер закурил. Винс дал ему пепельницу.
— Представьте себе, — сказал Роджер. — Ваша дочь идет учиться в университет. Там встречает парня, который ей нравится. Парень смотрит на нее и думает — а, это же та самая девушка, чей отец ушел от обвинений в убийстве потому, что он черный и знаменитый. Вам бы не хотелось, чтобы такое произошло?
— Нет, — сказал Винс, чувствуя приступ тошноты.
— Хорошо, — сказал Роджер. — Никаких расовых инсинуаций. Расхожие, или сигнальные, если хотите, слова, такие как — «предубеждение», «нечувствительные», «враждебно настроенные», и так далее — от них нужно избавиться. От всех. В чисто логическом смысле вы используете их правильно, но логика с политикой не связана. Как только люди слышат слово «предубеждение», они тут же думают — «расовое» — не так ли.
Винс подумал.
— Да, — сказал он. — Ты прав.
— Прекрасно, — сказал Роджер. — Теперь, когда мы избавились от этих слов, то что осталось — сплошное нытье. Вам нельзя сейчас ныть, Винс. В конце концов вы же чемпион мира по боксу. Так что вместо «мои бедные ребятишки» следует писать «мои дети», а вместо «журналист никогда не сожалеет о сделанном» — хмм… ага — «будь у этих журналистов хоть немного здравого смысла, они бы осознали, что есть разница между правдой, на которую указывают все свидетельства, и ложью, которую они сами придумали только для того, чтобы позлорадствовать за счет человека, попавшего в беду»
— Не слишком ли напыщенно? — спросил Винс.
— Может быть, но все равно лучше чем «сфабрикованные» и «сраженный горем вдовец», — парировал Роджер.
— Хорошо. Так что нам сейчас делать?
— Вы сидите рядом со мной и смотрите, как я печатаю. А потом разберем вместе каждое предложение. Идет?
— Согласен.
Роджер поднялся на свой этаж. Возясь с ключами, он одним глазом смотрел в газету. Теперь он не уснет. Первая утренняя программа новостей — через час.
Он уронил газету и ключи, нагнулся, чтобы поднять, вынул мобильник и обнаружил, что в нем полно срочных сообщений. Раздосадованный, он вспомнил, что выключил мобильнику звук, когда работал над статьей Винса.
Он вошел и включил свет. Квартира сияла чистотой.
— Так, — сказал Роджер.
— Тебе всю ночь звонят, — сказала Русая Загадка, уперев локоть в письменный стол.
— Ага. Ты как попала в квартиру?
— Ты мне дал ключи. Помнишь?
Он не помнил. Он даже имени ее не знал, и это было неудобно.
— Мой герой, — сказала она, приближаясь и целуя его страстно в губы. — Я тут прибрала немного. Надеюсь, ты не в обиде. Я просто не могла не прибрать. — После этого она сказала ему, что она похожа на Мими из «Официанток» (какая-то телекомедия, и она думает, что похожа на одну из героинь, предположил Роджер). — Ну, как дела? Телевизионщики тебя не интервьюировали еще?
— Слушай, э… — сказал Роджер. — У меня тут на столе лежала куча бумаг.
— Я их все рассортировала. Ничего не выбросила. Некоторые из твоих заметок просто потрясающие. Мне особенно понравилась статья о теории эволюции. Ужасно смешная. И популистский подход — это то, что нужно. Может, тебе следует написать книгу.
— Эволюционной…
Тут он вспомнил, что написал как-то двадцатистраничную рецензию на самую знаменитую книгу Ричарда Докинса «Эгоистичный Ген». Он даже не посылал ее никуда. Ни один редактор не взялся бы такое напечатать. В прессе эволюцию имели право обсуждать только жившие мыслью, что предками их были обезьяны, что, в представлении редакторов и публики, делало их экспертами.
— Да, — сказала она. — Не возражаешь, если я пихну ее в воскресный выпуск?
— Какой воскресный выпуск? — спросил Роджер.
— Тот, который я редактирую, — сказала она недовольно.
— Ты — редактор? — удивился Роджер.
— Очень смешно, — сказала она с еще большим неудовольствием. — Тебе что, слава ударила в голову? Я вдруг — никто для тебя, да? Тебе все равно, чем я занимаюсь?
— Конечно не все равно, — сказал он. — Только дай мне опомниться, пожалуйста.
— Нет, — сказала она, расстегивая ему рубашку. — Не знаю, где ты шлялся всю ночь, и мне плевать. В себя придешь потом. Расслабься и получай удовольствие.
— Комак, — сказал он. — Мне нужно быть в Комаке, в Лонг Айленде.
— Что ты несешь? Комак? — сказала она, расстегивая ему ремень.
— Что-то происходит в Комаке, — объяснил он.
— Сейчас четыре утра, — сказала она.
— Я знаю.
— Что такое может происходить в Комаке, — спросила она, ведя его к постели, — что более важно, чем секс с редактором?
— Не знаю, — объяснил он. — Понятия не имею, что там делается, в Комаке. Просто чувствую.
— Да, — сказала она, укладывая его на спину и снимая с него ботинки, носки и брюки.
— Бывает, на меня находит, — продолжил он объяснение. — Это что-то вроде инстинкта. Я знаю, где мне нужно быть… где происходит что-то сенсационное. Это как антенна такая у меня.
— Очень хорошо, — сказала она, скидывая туфли и становясь на колени возле него. Мысли Роджера плавали в тумане. Он обнаружил, что всерьез возбужден. Может, это любовь. Он подумал между делом — а есть ли закон, согласно которому жених обязан знать имя невесты? Она все еще была полностью одета, минус туфли, а он полностью голый, и это тоже возбуждало. Она быстро скинула жакет, рубашку и юбку, расстегнула лифчик, и несколькими спиралевидными движениями выскользнула из трусиков. Она оседлала его очень нежно, но очень, очень уверенно. В принципе, он был против того, чтобы нейлоновые чулки терлись об его бока, но в случае Русой Загадки все было новым и волнующим. Он вспомнил с удивлением, как думал некогда, что у ее кожи неприятных запах. Наоборот. Притягательный. Из горла у нее вылетела мелодичная высокая нота. Он провел рукой ей по животу и тронул сосок, все еще прикрытый расстегнутым лифчиком. Груди у нее были маленькие, едва заметные. Это не имело значения. Ничего не имело значения. Секс с редактором был в данный момент самым важным делом в мире, не потому, что с этим сопряжены были какие-то непосредственные выгоды для данного журналиста, но, скорее, потому, что был он, секс с редактором, самым…
Самым важным…
Самым важным делом…
Самым важным делом… во всем…неблагодарном… но радостном…огромном… бесконечном… сволочном… стонущем… великолепном… мире!
Возможно.
То, что происходило в Комаке — продолжало происходить. Почему бы не забыть о том, что там, в Комаке, что-то происходит?
Русая Загадка лежала, разнеженная, на нем. Волосы ее щекотали ему щеку. Он отодвинул волосы.
Герой. Он — герой.
Герой уснул.
Он проснулся несколько часов спустя и обнаружил, что Русая Загадка не оделась и не ушла домой. Вместо этого она готовила в кухне завтрак.
Он сонно выполз из постели, прошествовал к письменному столу и упал на стул.
— Доброе утро, — сказала она. — Тебя сегодня непрерывно в новостях показывают. Как ты любишь яйца? Глазунью? Бекон?
Он закрыл глаза. Снова их открыв, он включил компьютер, качнулся, пришел в сознание, и стал просматривать инентые новости. О статье Рики Гулда говорили все.
Он повертел головой, ища сигареты.
— Нельзя курить до завтрака, — сказала ему Русая Загадка, ставя дымящуюся тарелку перед ним. Она ускакала обратно в кухню и вернулась с апельсиновым соком и кофе. Сев напротив него, она принялась отковыривать куски от дыни и шумно и мокро их жевать.
— Я взяла на себя смелость забрать одно из твоих эссе для моего журнала, — сказала она.
— Каких эссе? — спросил он. Соображал он с трудом.
— Про эволюцию. Пойдет в набор, успею к следующему выпуску.
— Успеешь?
— Да. Не бойся, они пришлют тебе чек. Обычно ставка очень хорошая.
— Ладно.
Нужно было о чем-то ее спросить. Было бы неплохо узнать название журнала, в котором она работает, и заодно — как ее зовут. Может, он сумеет заглянуть ей в сумку, пока она моется в душе. Должно же у нее быть удостоверение. А готовить она не умеет совершенно.
Он залпом выпил сок и попробовал кофе. Существует только один способ испортить растворимый кофе, и способу этому нельзя научить — с этим рождаются. Русая Загадка с этим родилась.
— Мне нужно в офис, — сказал он.
— Я так и подумала, — сказала она, рассудительно кивая. — Ты бы мог попросить их о повышении зарплаты.
— Сколько людей должны одобрить эссе, прежде чем его пошлют в набор?
— Я среди них главное лицо.
— Ты главный редактор?
— В моем разделе — да.
— Ну, хорошо, — сказал Роджер. — Денег мне не одолжишь?
— Конечно. Сколько тебе нужно?
— Шучу.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ. ТЕТ-А-ТЕТ
— Светло? Звезды на небе были, когда она уехала?
— Нет, — сказала Кимберли.
Люк подтвердил,
— Нет.
— Светило солнце?
— Нет.
— Не-а.
— Звезд не было, солнца тоже не было…
— Вчера было облачно весь день, — сказал Роджер Вудз.
— Ни [непеч. ] себе! — сказал Винс. — Когда вы пошли спать вчера вечером, ее здесь уже не было?
— Она сказала, что вернется, — протянул Люк и снова заплакал.
— Хорошо, хорошо. И что же случилось потом?
— Ничего.
— Что вы делали сегодня весь день?
— Смотрели телевизор.
— Почему горит дом?
— Люк его поджег, — сказала Кимберли.
— Неправда, — возразил Люк.
— Правда.
— Нет, неправда.
— Правда.
— Я просто играл.
— Да, и поджег дом.
— Я не хотел, — заревел Люк.
— Люк, заткнись, — сказал Винс. — Я говорил тебе, что со спичками играть нельзя.
— Я не играл со спичками.
— Он играл с пистолетом, — справедливо заметила Кимберли. Она очень любила справедливость.
— С каким еще пистолетом?
— В кухне. Ты стреляешь, и загорается огонь.
— Сигаретная зажигалка, — предположил Роджер Вудз.
— Для духовки, — сказал Джон. — Точно.
— Я ему говорила не играть с пистолетом, — объяснила Кимберли.
— Я не играл. Она врет.
— Я не вру, — сказала она. — Я никогда не вру.
— Ты всегда врешь, — сказал Люк. — Пошла [непеч.].
— Эй, — сказал Винс.
— Он играл с пистолетом, — настаивала Кимберли.
— Я не играл. Я только один раз его включил. Я хотел посмотреть, как он работает.
— В кухне? — спросил Винс.
— Что?
— Ты включил зажигалку в кухне?
— Нет.
— Где ты ее включил?
— В комнате, где большой стол.
— Он весь день играл с пистолетом, — сказала Кимберли, богиня справедливости.
— Я не знал, — сказал Люк.
— Книжная полка, — предположил Винс.
Люк не понял.
— Занавеска, — сказал Джон.
— Это я нечаянно, — сказал Люк. — Я не хотел.
— Ну хорошо, — сказал Винс. — Мне все равно, где эта сука. Как здесь ловят такси?
— Я могу вам вызвать такси, — сказал Рики с энтузиазмом. — Хотите?
— Конечно. Спасибо.
Рики вытащил мобильник и набрал номер.
— Ну хорошо, — сказал он, когда Винс, Джон, Роджер и дети залезли в машину. — Счастливого пути. Роджер, спасибо, мужик. Ищи статью в завтрашних газетах.
— Удачи, — скептически сказал Роджер.
Таксист резко взял с места и сделав несколько лихих поворотов, проследовал под стрелку, указывающую на въезд Тёрнпайка. Въезд оказался перекрыт — его чинили. Таксист выругался и дал задний ход.
— Помедленнее, — сказал Винс таксисту. — Я серьезно. У тебя в машине дети. Думай, что делаешь.
— Эй, Винс, — тихо сказал Джон. — Нельзя при детях унижать представителей сектора услуг. Дурной тон.
— Дети спят, — сказал Винс. — И вообще — дурацкая была затея их здесь прятать. Никто за ними не гнался, и за мной тоже.
— Ты уверен?
— Конечно уверен. Я перепугался, что-то вроде паранойи, а Гвен подыграла. Думаю, что ей просто нравятся приключения.
Отец Гвен знал то, чего не знал Винс. Документы были готовы, детей можно было отобрать у Винса в любой момент. В документах Винс классифицировался как человек, не заслуживающий доверия. Время от времени Джон нанимал специалистов, дабы избавиться от микрофонов, которые Гвен непрерывно сеяла по всему особняку. Ничего не помогало. Гвен знала о деле прав на детей и, очевидно, приняла собственные меры, возможно для того, чтобы угодить Винсу, в коего была влюблена. Джон решил не поднимать эту тему, даже ради того, чтобы защитить дочь. Вместо этого он повернулся к Роджеру.
— Как дела? — спросил он.
— Счастлив рапортовать, что все идет отлично, — сказал Роджер. — Всё и все в полном порядке. Прошу меня извинить, ребята, мне нужно некоторое время погрустить молча. Оставьте меня в покое.
И Джон и Винс удивились этой внезапной вспышке — спокойный, мягкий характер Роджера с ней не вязался.
Помолчав, Винс сказал:
— Слушай, Роджер, у меня к тебе есть дело.
— Ага, — сказал Роджер равнодушно.
— Я написал статью…
— О, вы написали статью, сэр? — саркастически переспросил Роджер.
— Проблема только одна…
— О, со статьей проблема, а?
Джон рассмеялся.
— Прекратите вы, оба! — потребовал Винс.
Люк проснулся, сказал «Умри, грязный зеленый инопланетянин», и снова уснул.
— Мне нужно, чтобы кто-нибудь ее проверил, с карандашом, — объяснил Винс. — Хорошо бы, если бы ты. Если не возражаешь. Я заплачу тебе столько, сколько ты сочтешь нужным.
После примерно десяти секунд саркастического молчания, Роджер сказал:
— Согласен. О чем статья?
— Позже обсудим.
«Летняя резиденция» Винса находилась на западном берегу Гудзона, в трех милях от Найака, и представляла собой большой, просторный дом, напоминающий особняки Золотого Берега. Особняк куплен был после того как Винс и Илэйн появились в одном из ресторанов Золотого Берега и нашли, что принимают их слишком холодно.
Дрова весело трещали в камине в главной гостиной. Едва одетая экономка — солидная, рассудительная женщина лет сорока и друг ее, чуть моложе, с козлиной бородкой, прервали прелюдию к соитию и быстро поднялись с ковра, делая виноватые жесты.
— Простите, — сказал Винс. — Я понимаю, что это неожиданно очень. Наверное, нужно было оповестить звонком…
Говоря это, он почувствовал себя глупо. В конце концов это его дом. Следует воспринимать как должное что, в отсутствие хозяина, прислуга будет развлекаться, но с другой стороны риск быть прерванными — естественный, его следует принимать в расчет, когда используешь хозяйский дом в собственных любовных целях.
Винс удалился. Мужчина с козлиной бородкой быстро оделся и через три минуты исчез, не сказав никому ни слова.
Винс и Джон перенесли детей в детскую и уложили в кровати. Джон сказал, что отдохнет, и ушел в гостевую спальню. Экономка вышла к Винсу в кухню. Роджер закрыл холодильник, оперся о раковину, и стал смотреть и слушать.
— Я понимаю, вы меня сейчас уволите, — сказала она.
— Нет. Почему? — удивился Винс.
— После того, что случилось…
— Ничего не случилось, — сказал он. — Кофе хотите?
— Сэр…
— Вот вам кофе. Послушайте, окажите мне услугу. Мне нужно быть в городе завтра, и послезавтра тоже, и, возможно, на третий день тоже. Не присмотрите за детьми? Я вам заплачу. Двести долларов, отдельно, в день. Как вам?
— Я не уверена, что…
— Если не можете, не порекомендовали бы кого-нибудь из ваших знакомых?
— Я могу.
— Очень хорошо. Мы сейчас пойдем в библиотечную комнату, Роджер и я. Мне очень жаль, что так получилось давеча. Если я чем-то могу помочь, скажите. Как насчет отпуска? Поезжайте куда-нибудь. Я заплачу за билеты и отель, и любые расходы. И возьмите своего бойфренда с собой.
— Почему бы вам не купить ей хоккейный клуб? — спросил Роджер, отпивая кофе. — Айлендерз уже два года ищут покупателя. Рынок плохой, можете купить со скидкой. Согласятся на сто миллионов, если поторгуетесь слегка.
— Заткнись, Роджер, — сказал Винс. — Ну так что же? — он снова повернулся к экономке. — Я за все плачу. Трехнедельное путешествие для двоих.
— Э… сэр, это не очень хорошая идея…
— Он художник? Вы хотите сказать, что он горд и наверняка откажется?
— Он один из десяти самых богатых людей в стране, — сообщила она, закатывая глаза. — Скупердяй страшнейший. Большая часть земли в этом регионе принадлежит ему. И он скорее всего согласился бы на ваше предложение, и именно поэтому я отказываюсь. Мне и так перед вами неудобно. За детьми я послежу, не волнуйтесь. Я думала, вы рассердитесь на меня.
Она хотела добавить, что покойная жена Винса чуть не уволила ее как-то раз за похожее нарушение этикета. Но не добавила из чувства такта. Как многие другие граждане Республики, она считала, что Винс нанял кого-то, чтобы убить надменную снобистскую шлюху, и, по ее мнению, шлюха это вполне заслужила. Если бы она, экономка, была бы мужем шлюхи, она тоже наняла кого-нибудь, чтобы шлюху убить.
Роджер пожал плечами. Вот он опять — в нужном месте в нужное время. Опять происходит сенсационное. Опять репортаж писать не о чем.
Винс и Роджер удалились в библиотеку с массивными дубовыми столами и стульями и антикварными книжными полками. Винс открыл спортивную сумку и вытащил черновик. Роджер вытащил портативный компьютер.
— Надеюсь, ты сможешь разобрать мой почерк, — сказал Винс.
— Я любой почерк разбираю, — сообщил Роджер обыденным тоном. — Меня этому учили.
Некоторое время он читал черновик, а Винс ерзал в кресле, нервно поглядывая на чтеца.
— Ладно, — сказал Роджер. — Главная проблема не в грамматике, которая, кстати сказать, лучше, чем я предполагал, и не в структуре, которую можно подправить. Проблема в ключевых словах, или, если желаете, в расхожих словах. Они все стоят не там, где должны стоять, и служат не тому, чему должны служить.
— Объясни.
— На мой взгляд, вам не следует использовать расовый козырь.
— Э… Не знаю. А что, не поможет?
— Нет. Хуже сделает. Детям будет хуже.
— Почему?
Роджер закурил. Винс дал ему пепельницу.
— Представьте себе, — сказал Роджер. — Ваша дочь идет учиться в университет. Там встречает парня, который ей нравится. Парень смотрит на нее и думает — а, это же та самая девушка, чей отец ушел от обвинений в убийстве потому, что он черный и знаменитый. Вам бы не хотелось, чтобы такое произошло?
— Нет, — сказал Винс, чувствуя приступ тошноты.
— Хорошо, — сказал Роджер. — Никаких расовых инсинуаций. Расхожие, или сигнальные, если хотите, слова, такие как — «предубеждение», «нечувствительные», «враждебно настроенные», и так далее — от них нужно избавиться. От всех. В чисто логическом смысле вы используете их правильно, но логика с политикой не связана. Как только люди слышат слово «предубеждение», они тут же думают — «расовое» — не так ли.
Винс подумал.
— Да, — сказал он. — Ты прав.
— Прекрасно, — сказал Роджер. — Теперь, когда мы избавились от этих слов, то что осталось — сплошное нытье. Вам нельзя сейчас ныть, Винс. В конце концов вы же чемпион мира по боксу. Так что вместо «мои бедные ребятишки» следует писать «мои дети», а вместо «журналист никогда не сожалеет о сделанном» — хмм… ага — «будь у этих журналистов хоть немного здравого смысла, они бы осознали, что есть разница между правдой, на которую указывают все свидетельства, и ложью, которую они сами придумали только для того, чтобы позлорадствовать за счет человека, попавшего в беду»
— Не слишком ли напыщенно? — спросил Винс.
— Может быть, но все равно лучше чем «сфабрикованные» и «сраженный горем вдовец», — парировал Роджер.
— Хорошо. Так что нам сейчас делать?
— Вы сидите рядом со мной и смотрите, как я печатаю. А потом разберем вместе каждое предложение. Идет?
— Согласен.
* * *
До Верхнего Вест Сайда Роджер доехал на такси. Время было — далеко за полночь. Выйдя из машины, он остановился около круглосуточно работающего киоска, чтобы посмотреть на предутренние выпуски. Главная страница «Поуста» крикнула ему — «Чемпион Спасает Детей!». Он схватил газету. Он не верил своим глазам. На фотографии были Винс и его дети — и, да, он сам, Роджер, позади них, зернистый, но вполне узнаваемый. Роджер поставил свой репортерский мешок возле ног и перевернул страницу. Любимые слова Рики Гулда были «героический», «бескорыстный», «мужественный» и «чудовищный». Роджера классифицировали как «доброго самаритянина», что, конечно же, было неверно во всех смыслах, но льстило самолюбию. Рики благородно отметил, что Роджер, а не он, Рики, должен был быть автором этого репортажа, но он, Роджер, был занят, помогая спасти детей и морально всех поддерживая.Роджер поднялся на свой этаж. Возясь с ключами, он одним глазом смотрел в газету. Теперь он не уснет. Первая утренняя программа новостей — через час.
Он уронил газету и ключи, нагнулся, чтобы поднять, вынул мобильник и обнаружил, что в нем полно срочных сообщений. Раздосадованный, он вспомнил, что выключил мобильнику звук, когда работал над статьей Винса.
Он вошел и включил свет. Квартира сияла чистотой.
— Так, — сказал Роджер.
— Тебе всю ночь звонят, — сказала Русая Загадка, уперев локоть в письменный стол.
— Ага. Ты как попала в квартиру?
— Ты мне дал ключи. Помнишь?
Он не помнил. Он даже имени ее не знал, и это было неудобно.
— Мой герой, — сказала она, приближаясь и целуя его страстно в губы. — Я тут прибрала немного. Надеюсь, ты не в обиде. Я просто не могла не прибрать. — После этого она сказала ему, что она похожа на Мими из «Официанток» (какая-то телекомедия, и она думает, что похожа на одну из героинь, предположил Роджер). — Ну, как дела? Телевизионщики тебя не интервьюировали еще?
— Слушай, э… — сказал Роджер. — У меня тут на столе лежала куча бумаг.
— Я их все рассортировала. Ничего не выбросила. Некоторые из твоих заметок просто потрясающие. Мне особенно понравилась статья о теории эволюции. Ужасно смешная. И популистский подход — это то, что нужно. Может, тебе следует написать книгу.
— Эволюционной…
Тут он вспомнил, что написал как-то двадцатистраничную рецензию на самую знаменитую книгу Ричарда Докинса «Эгоистичный Ген». Он даже не посылал ее никуда. Ни один редактор не взялся бы такое напечатать. В прессе эволюцию имели право обсуждать только жившие мыслью, что предками их были обезьяны, что, в представлении редакторов и публики, делало их экспертами.
— Да, — сказала она. — Не возражаешь, если я пихну ее в воскресный выпуск?
— Какой воскресный выпуск? — спросил Роджер.
— Тот, который я редактирую, — сказала она недовольно.
— Ты — редактор? — удивился Роджер.
— Очень смешно, — сказала она с еще большим неудовольствием. — Тебе что, слава ударила в голову? Я вдруг — никто для тебя, да? Тебе все равно, чем я занимаюсь?
— Конечно не все равно, — сказал он. — Только дай мне опомниться, пожалуйста.
— Нет, — сказала она, расстегивая ему рубашку. — Не знаю, где ты шлялся всю ночь, и мне плевать. В себя придешь потом. Расслабься и получай удовольствие.
— Комак, — сказал он. — Мне нужно быть в Комаке, в Лонг Айленде.
— Что ты несешь? Комак? — сказала она, расстегивая ему ремень.
— Что-то происходит в Комаке, — объяснил он.
— Сейчас четыре утра, — сказала она.
— Я знаю.
— Что такое может происходить в Комаке, — спросила она, ведя его к постели, — что более важно, чем секс с редактором?
— Не знаю, — объяснил он. — Понятия не имею, что там делается, в Комаке. Просто чувствую.
— Да, — сказала она, укладывая его на спину и снимая с него ботинки, носки и брюки.
— Бывает, на меня находит, — продолжил он объяснение. — Это что-то вроде инстинкта. Я знаю, где мне нужно быть… где происходит что-то сенсационное. Это как антенна такая у меня.
— Очень хорошо, — сказала она, скидывая туфли и становясь на колени возле него. Мысли Роджера плавали в тумане. Он обнаружил, что всерьез возбужден. Может, это любовь. Он подумал между делом — а есть ли закон, согласно которому жених обязан знать имя невесты? Она все еще была полностью одета, минус туфли, а он полностью голый, и это тоже возбуждало. Она быстро скинула жакет, рубашку и юбку, расстегнула лифчик, и несколькими спиралевидными движениями выскользнула из трусиков. Она оседлала его очень нежно, но очень, очень уверенно. В принципе, он был против того, чтобы нейлоновые чулки терлись об его бока, но в случае Русой Загадки все было новым и волнующим. Он вспомнил с удивлением, как думал некогда, что у ее кожи неприятных запах. Наоборот. Притягательный. Из горла у нее вылетела мелодичная высокая нота. Он провел рукой ей по животу и тронул сосок, все еще прикрытый расстегнутым лифчиком. Груди у нее были маленькие, едва заметные. Это не имело значения. Ничего не имело значения. Секс с редактором был в данный момент самым важным делом в мире, не потому, что с этим сопряжены были какие-то непосредственные выгоды для данного журналиста, но, скорее, потому, что был он, секс с редактором, самым…
Самым важным…
Самым важным делом…
Самым важным делом… во всем…неблагодарном… но радостном…огромном… бесконечном… сволочном… стонущем… великолепном… мире!
Возможно.
То, что происходило в Комаке — продолжало происходить. Почему бы не забыть о том, что там, в Комаке, что-то происходит?
Русая Загадка лежала, разнеженная, на нем. Волосы ее щекотали ему щеку. Он отодвинул волосы.
Герой. Он — герой.
Герой уснул.
Он проснулся несколько часов спустя и обнаружил, что Русая Загадка не оделась и не ушла домой. Вместо этого она готовила в кухне завтрак.
Он сонно выполз из постели, прошествовал к письменному столу и упал на стул.
— Доброе утро, — сказала она. — Тебя сегодня непрерывно в новостях показывают. Как ты любишь яйца? Глазунью? Бекон?
Он закрыл глаза. Снова их открыв, он включил компьютер, качнулся, пришел в сознание, и стал просматривать инентые новости. О статье Рики Гулда говорили все.
Он повертел головой, ища сигареты.
— Нельзя курить до завтрака, — сказала ему Русая Загадка, ставя дымящуюся тарелку перед ним. Она ускакала обратно в кухню и вернулась с апельсиновым соком и кофе. Сев напротив него, она принялась отковыривать куски от дыни и шумно и мокро их жевать.
— Я взяла на себя смелость забрать одно из твоих эссе для моего журнала, — сказала она.
— Каких эссе? — спросил он. Соображал он с трудом.
— Про эволюцию. Пойдет в набор, успею к следующему выпуску.
— Успеешь?
— Да. Не бойся, они пришлют тебе чек. Обычно ставка очень хорошая.
— Ладно.
Нужно было о чем-то ее спросить. Было бы неплохо узнать название журнала, в котором она работает, и заодно — как ее зовут. Может, он сумеет заглянуть ей в сумку, пока она моется в душе. Должно же у нее быть удостоверение. А готовить она не умеет совершенно.
Он залпом выпил сок и попробовал кофе. Существует только один способ испортить растворимый кофе, и способу этому нельзя научить — с этим рождаются. Русая Загадка с этим родилась.
— Мне нужно в офис, — сказал он.
— Я так и подумала, — сказала она, рассудительно кивая. — Ты бы мог попросить их о повышении зарплаты.
— Сколько людей должны одобрить эссе, прежде чем его пошлют в набор?
— Я среди них главное лицо.
— Ты главный редактор?
— В моем разделе — да.
— Ну, хорошо, — сказал Роджер. — Денег мне не одолжишь?
— Конечно. Сколько тебе нужно?
— Шучу.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ. ТЕТ-А-ТЕТ
Четыре часа дня, и городок Комак выглядит пустынно, как обычно. Люди не выходят на прогулку в Лонг Айленде, это не принято. Вместо этого они выезжают на машинах. На половине улиц отсутствуют тротуары. Большинство домов — бежевые, зеленые или голубые.
Дом Гейл, цвета слоновой кости, выделялся среди остальных, как последний здоровый зуб во рту наркомана с большим стажем. Спортивного вида машина, набитая до отказа подростками, пронеслась мимо дома. Другая спортивного вида машина — стильный кабриолет, ведомый очень молодой, густо накрашеной женщиной, проследовал в противоположном направлении. Муж и жена, ссорясь, прокатили на небольшой скорости в белом Кадиллаке. Пожилая женщина за рулем Олдзмобила. Другая пожилая женщина в желтом Феррари.
Подъехал Лерой, скрипнув колесами. Накренившись, внедорожник взобрался, качнувшись, на въезд.
— Забыл взять у нее ключи, — сказал он.
Грэйс фыркнула презрительно.
— Что? — спросила Гвен, готовая помочь.
— Забыл попросить у тупой суки ключи от ее сарая.
Замок был смешной. Гибкая препьюбесцентная девочка могла бы легко открыть дверь ударом ноги. Раздражаясь все больше, Лерой провел некоторое время, пытаясь вломиться в дом не попортив замок, в то время как нервничающая Гвен и саркастическая Грэйс следили и задавали дурацкие вопросы.
— У, блеск, — сказала иронически Грэйс, входя.
— Прелесть, да? — поддержала ее Гвен.
— Ага, — сказала Грэйс.
— Не слушай ее, Грэйс, — предупредил Лерой. — Мисс Форрестер издевается.
— Я это понимаю, — парировала умная Грэйс.
Дом как дом. Наверху, тонкая стенка отделяла одну от другой две миниатюрные спальни. Если ее убрать, будет лучше. Подвал с отдельной ванной оказался самым просторным помещением в жилище.
После беглого осмотра дома, Лерой кивнул Гвен. Она принялась за работу, мастерски орудуя плоскогубцами и стейплером, создавая систему слежения, которая вскоре превратила дом в стоглазого Аргуса чей мозг, в виде дисплея и приемника, был инсталлирован и подключен в подвале. Как показ диапозитивов — секция за секцией, жилье Гейл с пошлой «авангардной» мебелью из стекла, пластика, и светлого дерева появлялось на экране. Три записывающих устройства фиксировали все, что попадало на камеры и сбрасывали информацию на три разных диска. Лерой включил свет в гостиной. Когда ей надоело путаться у всех под ногами, Грэйс, наконец-то начав нервничать, оседлала складной стул в подвале с целью выяснить, как долго американский подросток женского пола может провести молча и не двигаясь. Четыре минуты, прикинул Лерой. Грэйс управилась выдержать все шесть, после чего попросилась в туалет. Лерой посмотрел на часы. За окном уже темно. Раскат грома вполне соответствовал его настроению.
— Ладно, иди, — сказал он. — И быстро чтобы, животное.
В подвальной ванной нет воды, сообщила всем Грэйс.
— Хорошо, — сказал Лерой, шумно вздохнув. — Наверх. Быстро. Я пойду с тобой, если не возражаешь.
— Возражаю.
— И что, похоже, что мне до твоих возражений есть дело?
Оставив Гвен в подвале, они бегом поднялись наверх. За окном еще раз грохнуло. Свет в гостиной мигнул дважды. Грэйс зашла в ванную и заперлась там. Лерой снова посмотрел на часы. Время опасно приближалось, по его расчетам, к моменту начала действия. Ему показалось, что он услышал скрип двери черного хода.
Батюшки.
Ей обязательно нужно было захотеть [непеч. ], думал яростно Лерой, непременно, и именно сейчас, да? И ведь — по определению, это должно было случиться именно сейчас. Женский мочевой пузырь в четыре раза меньше мужского, а канал в десять раз короче. И эти существа требуют, чтобы им дали равные права! И мы, с большими мочевыми пузырями и длинными каналами — даем им эти права! О глупость человеческая!
В доме наличествовало постороннее присутствие. Ошибиться было невозможно.
И что же теперь? Он не мог дать знать Грэйс, постучав в дверь ванной и произнеся какие-нибудь ободрительные слова. Гвен была одна в подвале. Две женщины. Нельзя полагаться на женщин. Ему захотелось завыть. Он положил руку на рукоять пистолета. Скрипнула доска пола под чьей-то ногой. Пожалуйста, не сливай воду, Грэйс. Пожалуйста, не возись с кранами. К черту гигиену. Пожалуйста.
Снова раздался гром. Используя момент, Лерой пересек коридор так незаметно, как мог. Изначальный план стал неприменим. Всё было зря — установка электронного наблюдения, ожидание в подвале, ловушка, всё. Теперь можно рассчитывать только на старые, веками проверенные методы — два яростных охотника выслеживают друг друга.
Он пытался не дышать. Следовало дать глазам привыкнуть к сумеркам задней комнаты, но времени не было. Проход к задней комнате дверей не имел.
Боковое зрение в сумерках работает плохо, и обычное зрение тоже. Лерой кинулся вперед, согнулся, присел, упал на колено, перекатился, поводя пистолетом — налево, направо, налево. Никого. Справа никого не было. Тень слева отбрасывалась дубовым комодом, на котором красовались миниатюрные бюсты знаменитостей прошлого, центральной фигурой был Бетховен. Он вгляделся в проход, из которого только что появился сам. Инстинкты подвели. Он почувствовал себя полным дилетантом. Новая тень возникла у него за спиной, и скругленный край стула соединился с верхом головы. Лерой упал лицом вперед, не издав ни звука.
Придя в себя — через пять минут? через час? через день? — он обнаружил, что сидит на стуле в гостиной, а руки его — в наручниках, за спиной. И, о вероломство! позор! труба! Труба за ним, и цепочка, соединяющая кандалы, за трубой. Голова раскалывалась от боли, и когда он попытался поводить глазами, боль поднялась, как уровень игры теннисного чемпиона в Уимблдоне, и он чуть снова не потерял сознание. Неприкрытые коммуникационные трубы в гостиной. Какая прелестная архитектурная придумка.
Гвен была рядом, сидела на стуле, руки стянуты за спиной изоляционной лентой, правая нога прикручена лентой же к ножке антикварного комода, на котором помещался очередной бюст. У Гейл Камински была к бюстам страсть.
Лерой обнаружил, что Ладлоу сидит верхом на стуле перед ними, с пистолетом в руке, со скептической улыбкой на лице. Правильные черты лица.
— Ты что, член садомазохисткого клуба? — спросил Лерой. Язык повиновался плохо.
— Нет, конечно, — сказал Ладлоу дружелюбным тоном. — Не доверяю любителям. А где Гейл?
Лерою было наплевать, где Гейл. Его гораздо больше интересовало местонахождение Грэйс. Он прислушался. Дом молчал.
— Есть легкий путь и есть тяжелый путь, — объяснил Ладлоу. — Хорошая новость — я человек разумный. Не извращенец, и не более садист, чем кто либо. Я понимаю, что полиция обо всем об этом ничего не знает, иначе мисс Форрестер здесь не было бы. То, что имеет место — баталия, устроенная частным образом лично Детективом Лероем, независимое предприятие: хобби такое у храброго детектива. У всех у нас есть хобби. Ладно. Если скажешь мне, где Гейл, пыток не будет. Я просто оставлю вас обоих здесь на пару часов и привезу Гейл. Если же ты откажешься говорить мне, где она, произойти может многое.
Дом Гейл, цвета слоновой кости, выделялся среди остальных, как последний здоровый зуб во рту наркомана с большим стажем. Спортивного вида машина, набитая до отказа подростками, пронеслась мимо дома. Другая спортивного вида машина — стильный кабриолет, ведомый очень молодой, густо накрашеной женщиной, проследовал в противоположном направлении. Муж и жена, ссорясь, прокатили на небольшой скорости в белом Кадиллаке. Пожилая женщина за рулем Олдзмобила. Другая пожилая женщина в желтом Феррари.
Подъехал Лерой, скрипнув колесами. Накренившись, внедорожник взобрался, качнувшись, на въезд.
— Забыл взять у нее ключи, — сказал он.
Грэйс фыркнула презрительно.
— Что? — спросила Гвен, готовая помочь.
— Забыл попросить у тупой суки ключи от ее сарая.
Замок был смешной. Гибкая препьюбесцентная девочка могла бы легко открыть дверь ударом ноги. Раздражаясь все больше, Лерой провел некоторое время, пытаясь вломиться в дом не попортив замок, в то время как нервничающая Гвен и саркастическая Грэйс следили и задавали дурацкие вопросы.
— У, блеск, — сказала иронически Грэйс, входя.
— Прелесть, да? — поддержала ее Гвен.
— Ага, — сказала Грэйс.
— Не слушай ее, Грэйс, — предупредил Лерой. — Мисс Форрестер издевается.
— Я это понимаю, — парировала умная Грэйс.
Дом как дом. Наверху, тонкая стенка отделяла одну от другой две миниатюрные спальни. Если ее убрать, будет лучше. Подвал с отдельной ванной оказался самым просторным помещением в жилище.
После беглого осмотра дома, Лерой кивнул Гвен. Она принялась за работу, мастерски орудуя плоскогубцами и стейплером, создавая систему слежения, которая вскоре превратила дом в стоглазого Аргуса чей мозг, в виде дисплея и приемника, был инсталлирован и подключен в подвале. Как показ диапозитивов — секция за секцией, жилье Гейл с пошлой «авангардной» мебелью из стекла, пластика, и светлого дерева появлялось на экране. Три записывающих устройства фиксировали все, что попадало на камеры и сбрасывали информацию на три разных диска. Лерой включил свет в гостиной. Когда ей надоело путаться у всех под ногами, Грэйс, наконец-то начав нервничать, оседлала складной стул в подвале с целью выяснить, как долго американский подросток женского пола может провести молча и не двигаясь. Четыре минуты, прикинул Лерой. Грэйс управилась выдержать все шесть, после чего попросилась в туалет. Лерой посмотрел на часы. За окном уже темно. Раскат грома вполне соответствовал его настроению.
— Ладно, иди, — сказал он. — И быстро чтобы, животное.
В подвальной ванной нет воды, сообщила всем Грэйс.
— Хорошо, — сказал Лерой, шумно вздохнув. — Наверх. Быстро. Я пойду с тобой, если не возражаешь.
— Возражаю.
— И что, похоже, что мне до твоих возражений есть дело?
Оставив Гвен в подвале, они бегом поднялись наверх. За окном еще раз грохнуло. Свет в гостиной мигнул дважды. Грэйс зашла в ванную и заперлась там. Лерой снова посмотрел на часы. Время опасно приближалось, по его расчетам, к моменту начала действия. Ему показалось, что он услышал скрип двери черного хода.
Батюшки.
Ей обязательно нужно было захотеть [непеч. ], думал яростно Лерой, непременно, и именно сейчас, да? И ведь — по определению, это должно было случиться именно сейчас. Женский мочевой пузырь в четыре раза меньше мужского, а канал в десять раз короче. И эти существа требуют, чтобы им дали равные права! И мы, с большими мочевыми пузырями и длинными каналами — даем им эти права! О глупость человеческая!
В доме наличествовало постороннее присутствие. Ошибиться было невозможно.
И что же теперь? Он не мог дать знать Грэйс, постучав в дверь ванной и произнеся какие-нибудь ободрительные слова. Гвен была одна в подвале. Две женщины. Нельзя полагаться на женщин. Ему захотелось завыть. Он положил руку на рукоять пистолета. Скрипнула доска пола под чьей-то ногой. Пожалуйста, не сливай воду, Грэйс. Пожалуйста, не возись с кранами. К черту гигиену. Пожалуйста.
Снова раздался гром. Используя момент, Лерой пересек коридор так незаметно, как мог. Изначальный план стал неприменим. Всё было зря — установка электронного наблюдения, ожидание в подвале, ловушка, всё. Теперь можно рассчитывать только на старые, веками проверенные методы — два яростных охотника выслеживают друг друга.
Он пытался не дышать. Следовало дать глазам привыкнуть к сумеркам задней комнаты, но времени не было. Проход к задней комнате дверей не имел.
Боковое зрение в сумерках работает плохо, и обычное зрение тоже. Лерой кинулся вперед, согнулся, присел, упал на колено, перекатился, поводя пистолетом — налево, направо, налево. Никого. Справа никого не было. Тень слева отбрасывалась дубовым комодом, на котором красовались миниатюрные бюсты знаменитостей прошлого, центральной фигурой был Бетховен. Он вгляделся в проход, из которого только что появился сам. Инстинкты подвели. Он почувствовал себя полным дилетантом. Новая тень возникла у него за спиной, и скругленный край стула соединился с верхом головы. Лерой упал лицом вперед, не издав ни звука.
Придя в себя — через пять минут? через час? через день? — он обнаружил, что сидит на стуле в гостиной, а руки его — в наручниках, за спиной. И, о вероломство! позор! труба! Труба за ним, и цепочка, соединяющая кандалы, за трубой. Голова раскалывалась от боли, и когда он попытался поводить глазами, боль поднялась, как уровень игры теннисного чемпиона в Уимблдоне, и он чуть снова не потерял сознание. Неприкрытые коммуникационные трубы в гостиной. Какая прелестная архитектурная придумка.
Гвен была рядом, сидела на стуле, руки стянуты за спиной изоляционной лентой, правая нога прикручена лентой же к ножке антикварного комода, на котором помещался очередной бюст. У Гейл Камински была к бюстам страсть.
Лерой обнаружил, что Ладлоу сидит верхом на стуле перед ними, с пистолетом в руке, со скептической улыбкой на лице. Правильные черты лица.
— Ты что, член садомазохисткого клуба? — спросил Лерой. Язык повиновался плохо.
— Нет, конечно, — сказал Ладлоу дружелюбным тоном. — Не доверяю любителям. А где Гейл?
Лерою было наплевать, где Гейл. Его гораздо больше интересовало местонахождение Грэйс. Он прислушался. Дом молчал.
— Есть легкий путь и есть тяжелый путь, — объяснил Ладлоу. — Хорошая новость — я человек разумный. Не извращенец, и не более садист, чем кто либо. Я понимаю, что полиция обо всем об этом ничего не знает, иначе мисс Форрестер здесь не было бы. То, что имеет место — баталия, устроенная частным образом лично Детективом Лероем, независимое предприятие: хобби такое у храброго детектива. У всех у нас есть хобби. Ладно. Если скажешь мне, где Гейл, пыток не будет. Я просто оставлю вас обоих здесь на пару часов и привезу Гейл. Если же ты откажешься говорить мне, где она, произойти может многое.