Русанов Владислав. Рассветный шквал

   Мгновение, и Вырвиглаз шмякнулся в палую листву, в кровь раздирая ухо о торчащий из земли корень. Бывший пленник стоял над ним на одном колене, правой рукой сжимая запястье противника, а левую легко, почти нежно, положив ему на плечо.
   — Ах ты ж сука трейговская! Мать твою через плетень… — разорялся ардан, до которого еще не до конца дошла вся серьезность происходящего.
   Мерзкий хруст заставил его захлебнуться в собственном визге. Трейг разжал руки — предплечье Вырвиглаза упало безвольной плетью, нож вывалился на траву — и уселся обратно как ни в чем не бывало.
   — Зря ты так про его мать. Трейги того не любят, — покачал головой Некрас. — Дать бы тебе раза за фляжку, да сапоги об дерьмо марать неохота.
   Покуда визг отползающего в сторону Вырвиглаза переходил во всхлипывания, Бессон внимательно изучал пленника. Умение драться говорило само за себя — не из простаков, землепашцев-трапперов, птичка. Воин. Прирожденный воин. С детства хоть с оружием, хоть без оружия ученый. Такое бы подспорье для ватаги…
   — Молодца… — протянул главарь. — Умеешь. Звать-то тебя как? Третий раз пытаю. Иль не расслышал?
   Трейг глянул на него снизу вверх. Потом медленно поднялся.
   — А как назовешь, так и будешь звать.
   — Экий ты! Смерти не боишься?
   — Смерти… Да я ее почти люблю. Меня… — не договорил, махнул рукой.
   — Годится. С нами будешь?
   — Буду, — просто отозвался новенький. — Только…
   — Что «только»?
   — Арданов терпеть не могу. — Веселины вновь захохотали.
   — Плюнь. Без него скучно. — Трейг пожал плечами, сплюнул.
   — Ладно. Пусть живет.
   — Какое оружие тебе дать, безымянный? — Происходящее наконец-то начало Бессону нравиться. Парень — не промах. Пожалуй, Охвата заменит.
   — Меч.
   — Ого! — поразился главарь, а потом запоздало сообразил, что поражаться стоило как раз в том случае, если бы парень выбрал оглоблю.
   Крыжак присвистнул — силен, мол, новичок.
   — Выбирай!
   Собственно, выбирать было не из чего. Сложенные кучкой мечи петельщиков не различались особо ни весом, ни длиной.
   Трейг наклонился над трофеями и выдернул полуторник не глядя, наугад. Взвесил на руке, примериваясь… И неожиданно для всех закрутил такую «мельницу», что даже бывалые разбойники присели с перепугу. Длинный обоюдоострый клинок размазался в серое, слабо поблескивающее пятно.
   — Ух ты! — выдохнул Некрас. — Красотища!
   Не прекращая движения, трейг перекинул меч в левую руку, завел за спину и из-за плеча подбросил высоко вверх. Толпа завороженно следила, как, перевернувшись несколько раз в воздухе, оружие опустилось и легло рукоятью точно в подставленную ладонь правой.
   — Ешкин кот! — восхитился кто-то.
   — Умеешь, — одобрил Бессон.
   Но трейг с недовольным лицом пошевелил плечами.
   — Плохо, — пробормотал он озадаченно. — Чуть не выронил… Давно как…
   — Ничего! — Главарь широко улыбался. — У нас живо нагонишь. А назовем мы тебя…
   — Живоломом! — ляпнул Некрас и сам обалдел, потому как никогда не силен был в выдумывании кличек.
   — Живоломом? — удивился Бессон. Потом глянул на скулящего Вырвиглаза:
   — А и верно! Будешь Живолом!
   Новонареченный пожал плечами. Ему было все равно. Живолом так Живолом. Главное — у него развязанные руки. И возможность отомстить. За унижение, за боль, за обиду. Пускай путь к осуществлению мести начнется здесь, в небольшой и не слишком хорошо обученной шайке в Восточной марке. Закончится он там, где следует.

Отроги Облачного кряжа, холмы, жнивец, день шестнадцатый, перед рассветом

   Еле слышный ветерок пробежал по верхушкам холмов. Прохлада. Как ее не хватает. Вот сейчас опять взойдет Небесное Светило и опять задрожит марево над разогретой землей. Север севером, а палит — не приведи Сущий.
   Тихо.
   Где-то вдалеке ухнула, устраиваясь на дневной отдых, пестрая неясыть. Внизу, среди строений прииска, раскинувшихся в вытянутой долине, затявкала жалобно собачонка.
   — Это в «Бочонке и окороке», — проговорил высокий худой ардан, нервно почесывая белую бороду. — В стороне. Остроухие около бывшего «Рудокопа» стали.
   — Ладно, ладно… — откликнулся невысокий седеющий трейг со следом ожога на щеке. — Щас мы с ними живо разберемся… Только ж ты смотри у меня!
   — О чем разговор? Проведу, как договаривались. Ни одна живая душа не почует.
   — Эх, не нравится мне эта собачонка… — Трейг одернул коричневую накидку с вышитыми на груди языками огня. — Не спугнула бы…
   — Да я же говорю — далеко это.
   — Ладно. Помолясь Вечному Пламени, можем начинать.
   Из сумрака выплыла массивная фигура, ростом не уступавшая ардану, а в ширину — двоих таких мало покажется.
   — Хватит лясы точить, Лабон. Коноводы назначены?
   — Так точно, командир, — сразу подтянулся трейг.
   — Тогда дуй вперед. Отрежешь путь на север. И чтобы мышь не проскользнула!
   — Будет сполнено. — Полусотенник козырнул сжатым кулаком и легонько свистнул своим.
   Пятнадцать петельщиков, осторожно ступая, исчезли следом за ним в редколесье.
   — Твои люди готовы? — Бритая наголо голова повернулась к ардану.
   — Как условлено. — Белый опасливо поглядывал на секиру в руках Валлана.
   — Хорошо. Иди.
   Голова прииска также растворился в сумраке.
   Командир петельщиков постоял, прислушиваясь. Ни шороха, ни хруста. Покивал одобрительно.
   Двадцать бойцов и чародей скрывались позади него в десятке шагов.
   Скоро кольцо замкнется. Ни один остроухий не должен уйти из ловушки. Себе на беду привела отряд бешеная сидка на прииск Красная Лошадь. Не просто привела, а, утратив обычный нюх на опасность, устроила на ночевку.
   Валлан потрогал левое ухо с оторванной когда-то самострельным бельтом мочкой. Ничего. Он будет крошить ее по кусочкам. Строгать, пока сохранится хоть капля богомерзкой жизни. А голову привезет в Трегетройм и лично водрузит над замковыми воротами.
   — Пора, — проговорил он негромко, но десятник расслышал и двинул людей вперед.
   Петельщики шли гуськом, сжимая оружие. Лица решительные и целеустремленные. Поводов любить остроухих у них тоже не было.
   — Квартул!
   Шедший позади всех чародей обернулся.
   — Заваруха начнется, держись ко мне поближе. Под стрелы не лезь.
   Не хватало потерять волшебника — еще назад возвращаться. Особым подспорьем в бою он, конечно, не будет, но, раз сам напросился вперед, негоже отказывать. Пускай потешит любопытство.
 

Отроги Облачного кряжа, прииск Красная Лошадь, жнивец, день шестнадцатый, на рассвете

   Я медленно шагал по бескрайнему полю. Густой молочно-белый туман клубился под ногами, поднимаясь чуть выше колена. Он не давал разглядеть, что там, внизу. Бугор, рытвина или, может, пропасть?
   Далеко-далеко, насколько видел глаз, равнина плавно переходила в темное небо, озаряемое редкими сполохами разноцветных зарниц. Только они и давали возможность различить, где же заканчивается туман и начинаются облака.
   Справа, слева, впереди неторопливо двигались человеческие фигуры. Человеческие? Наверное. По крайней мере, похожи. Трудно сказать определенно. Очертания каждой скрадывали темно-серые, под стать небу, балахоны. С капюшонами на головах.
   Да. Именно так это и должно выглядеть. Как же я мог забыть? Поле Истины. Путь, по которому проходит всякий, призванный к Престолу Сущего. Как же нас много!
   Шедший впереди, шагах в тридцати, человек вдруг провалился в туман. Мутные клубы взволновались, взвились малым водоворотом… и разгладились. Словно никого и не было. Этому несчастному уже отмеряно по мере его. Тяжесть грехов, накопленных при жизни, оказалась слишком велика. Не всем, ох не всем добраться до края Поля Истины. На то оно и создано.
   Иди, Молчун, иди и молись. Кайся в грехах и проси прощения. Сущий строг, но справедлив. Он видит все.
   Осторожно поднимаю ногу. Опускаю. Под подошвой твердь. Следующий шаг. Завораживающий ритм движений.
   Иди, Молчун, иди.
   Людей становится все больше. Все ближе и ближе мы друг к другу. Какая коса смерти гуляет сейчас по земле? Снова война? Или наступил Последний Срок?
   Спутник справа откидывает капюшон.
   Темные с проседью волосы. Суровая складка в уголке рта. На щеке и висках — белые иглы изморози.
   Сотник.
   Прости меня, если сможешь!
   Делаю шаг в полной уверенности, что под ногой провал. Предавшему дружбу нет дороги в благодать.
   Нет. Миновало.
   А где же Сотник?
   Его место заступил Лох Белах. Длинные усы в запекшейся крови. Правого глаза не видно вовсе — сплошной набрякший кровоподтек. Перворожденный удивленно смотрит на изувеченные сквозными ранами ладони…
   Выходит, врут жрецы, когда говорят, что лишь люди вхожи к Престолу Сущего? Что нет у сидов души?
   Только подумал об этом, Лох Белах исчез.
   Новая фигура приближается ко мне. Тонкие пальцы вертят амулет на длинном кожаном шнурке. Что за игрушка?
   Не может быть!
   Деревянный человечек. Толстое туловище, короткие, сложенные на животе ручки, кургузые ножки. Черты лица только слегка намечены неумелым резцом.
   Не может быть!
   Крик рвется из горла, но замирает, так и не родившись. Звукам нет места на Поле Истины. Все поглощает туман.
   Этот амулет я вырезал сам, своими руками. И сам зарядил, в меру умения отобрав Силу по крупицам из аэра.
   Слабенький амулет. Игрушка. Его я надел на шею младшему братишке, малышу Динию, когда в последний раз, тайком, посетил родной дом.
   Силюсь заглянуть под капюшон.
   Неужели и он умер?
   Не может быть!
   Тьма. Только тьма, скрывающая черты лица, клубится в обрамлении грубо обметанной дерюги балахона.
   Тянусь, чтобы отбросить в сторону досадную помеху.
   Диний поворачивается ко мне. Медленно поднимает руки… Где же амулет?
   Капюшон падает на плечи.
   Золотая челка и смарагдовые глаза.
   Мак Кехта!
   Она улыбается мне доброй материнской улыбкой. Чуть устало и укоризненно. Из прокушенной губы на ямочку подбородка стекает черная струйка крови.
   Трясу головой, силясь отогнать призрак.
   Мак Кехта в беззвучном хохоте запрокидывает голову. Рукава балахона взлетают, как крылья стрыги. Пальцы с посинелыми крючьями ногтей растут на глазах, тянутся к моему горлу…
   Сида хохочет…
   Ее острые клыки влажно поблескивают.
   Длинный язык пробегает по бескровным губам…
   Догадка обжигает внезапно — бэньши!
   Холодное прикосновение к кадыку. Я отшатываюсь, падаю навзничь и лечу в черную бездонную пропасть…
   — Молчун, ты чего? Гелка? Откуда? Ведь я… — Тьма. Вокруг тьма…
   — Молчун, не пугай меня!
   Я вскочил и опустил ноги на земляной пол.
   Холодное прикосновение к босым пяткам мгновенно приводит в чувство.
   Я же дома!
   Значит, все увиденное было лишь сном. Кошмаром разыгравшегося воображения.
   Да и тьма не такая уж непроглядная. В малое оконце под стрехой пробиваются слабенькие серые лучи. Должно быть, светает.
   — Молчун, ты как?
   Ну вот, старый дурак, напугал девку. Мало ей своей боли? Тебя еще успокаивать.
   — Все хорошо, белочка. Сон страшный приснился. — Врагу б моему самому злому такой сон. Сердце до сих пор колотится о ребра, словно пару лиг бегом отмахал. Рубашка вся намокла, хоть выкручивай.
   Вот уже и глаза привыкли к темноте, а может, просто света больше стало. Гелка, одетая по-походному, как давеча с вечера договорились, стоит около моего топчана. Правильно, если уже рассвет, то пора выдвигаться к перворожденным — они разбили бивак около развалин «Развеселого рудокопа». Коль вырвал обещание у телохранителя, надо пользоваться моментом.
   — Все, Гелка, идем. Прощайся с печкой — она по тебе скучать будет.
   Девка улыбнулась. Значит, успокоилась после испуга, раз шутки понимает.
   Одеваться мне особо не пришлось — спал одетый. Намотал портянки да сунул ноги в сапоги. Встал, прицепил нож на пояс. Оружие! Аж самого себя забояться можно.
   Кисет с самоцветами еще со вчерашнего дня висел у меня за пазухой. Чтоб не забыть утром в суматохе. Слишком большие надежды я на него возлагал.
   Два мешка, собранные загодя, стояли в углу у двери. Один — поменьше — Гелке. Там всякая кухонная справа (ложки, миски, соль, пара мешочков с травяной смесью для заварки — донник, цветки боярышника и ромашки, листья и сушеные ягоды земляники), нитки, иголки, запас ее одежки. Другой — побольше будет — для меня. Главное, что я туда напихал, — это запас провизии. Мука, остаток сала, выменянного у торговцев в прошлом месяце, копченые вертишейки, тушки которых пришлось изрядно покромсать, чтобы унести как можно больше мяса. Туда же сложил охотничью и рыбацкую снасть — кто знает, на какой долгий срок растянется дорога. Может, придется на подножный корм переходить. Два меховых одеяла скручу и привяжу сверху. Туда ж и котелок. Не большой, как у походных кашеваров, а маленький — кипятку на двоих подогреть.
   — Готова, что ли?
   Что без толку долго рассиживаться? Но Гелка думала о другом.
   — Молчун, — в ее голосе слышалась настороженность, — там что-то делается. Послушай…
   Вот это на меня похоже. Ушел весь в свои мысли и, хоть небо на землю падай, пока не ткнут локтем в бок, не вернусь. Как еще до сорокового десятка дожил таким ротозеем?
   Я прислушался. Потом рывком отрыл дверь и выбежал наружу.
   Делалось. Лучше б за сто лиг от нас такое делалось. Где-нибудь за краем мира.
   На рассвете в холмах воздух прозрачный и легкий, как нигде, звуки разносятся легко. Со стороны площади доносился звон железа и бессвязные выкрики.
   — Давно началось? — спросил я не оборачиваясь, потому что знал — Гелка выбежала следом.
   — Вот только. Тебя будила — тихо было.
   Значит, на рассвете, Белый? Умный ты мужик…
   И смелый. Не уронил-таки чести приискового головы. Пошел с оружием против находников.
   Жалко парней. Положат сиды их всех. Как есть положат. Да Этлен один справится. Ему ничья подмога не понадобится. Ну разве что трупы в кучу складывать.
   Все на прииске это, скорее всего, понимали. Никто не торопился на подмогу, захватив кайло или лом. Тропинки между участками, именуемые по обыкновению улицами, были тихи и пустынны, но не думаю, чтобы кто-нибудь спал.
   Жадно насторожив уши, словно траппер ловушку-плашку, я вслушивался в звуки боя, которые постепенно приближались к нам. Неужели сиды до сих пор не справились с десятком сорвиголов? Наверное, гоняются сейчас за уцелевшими, добивая раненых. Теперь уж и не знаю, уговорит ли Этлен феанни взять с собой одного из посмевших напасть исподтишка салэх? Скорее нет, чем да.
   Неожиданно, перекрывая возгласы и перестук металла, над боем взвился пронзительный крик на старшей речи.
   — Аш, Этлен! Аш! Сзади, Этлен! Сзади!
   Голос высокий, немножко с хрипотцой. Не иначе Мак Кехта. И совсем близко.
   В ответ с чистого, абсолютно ясного, безоблачного, предвещавшего обычную уже нестерпимую дневную духоту неба ударила молния. Яркая, голубоватая, она развернулась кривым трезубцем к земле, жадно выискивая жертву.
   Треск. В воздухе запахло грозой.
   Это еще что за шутки? Магия? Здесь, на Красной Лошади?
   Мне показалось, что я схожу с ума.
   Снова крик. Теперь Этлен — его голос я запомнил на всю жизнь.
   — Дубтах, ашерлии марух! Дубтах, убей колдуна! — Значит, взаправду появился нежданно-негаданно чародей. Телохранитель попусту трепать языком не будет.
   Если так, то преимущество перворожденных может оказаться призрачным. Пара-тройка хороших молний, огненный шар…
   Стой, Молчун! Ты что же это за сидов переживаешь больше, чем за своих собратьев, людей? Ты еще в драку ввяжись на стороне остроухих. Тебе таких навешают, о сегодняшнем сне вспоминать будешь с тоской, как о первой любви. Если вообще в живых оставят.
   Удирать нужно, пока не поздно. Благо мешки уже готовы. Бегом в холмы, пока смертные и бессмертные друг другу глотки рвут.
   — Гелка! Ты готова? — Я обернулся к девочке. — Уходить будем…
   Я хотел попробовать объяснить ей, что для нас теперь все равно, кто победит. Люди ли, сиды… Хорошего не дождешься ни от одних, ни от других.
   Не успел. Точнее, помешали мне.
   Прямо из-за отвала Пегаша, который совсем недолго побыл собственностью Сотника, выбежал Коннад. На руках он нес безжизненно обмякшую фигурку Мак Кехты. Я сразу узнал ее по выбившимся из-под койфа волосам, отливавшим золотом. Позади них, отстав на пять-шесть шагов, прихрамывал Этлен.
   Хромал старик, видно, из-за какой-то старой раны, поскольку никаких следов крови на нем не было. Телохранитель оглядывался назад, ожидая близкую погоню. И она не замедлила. Трое воинов с обнаженными мечами в никогда ранее не виденной мною одежде — коричневая накидка поверх кольчуги, на груди пламенел герб Трегетрена, на левом плече скрученная в узел простая конопляная веревка — и один наш с луком.
   Мечники быстро настигали перворожденных. Молча, с выражением неотвратимости на суровых лицах. Лучник (вроде бы Жихарь, если я правильно разглядел, любимый ученик Хвоста) остановился и натянул тетиву.
   Стрела свистнула и улетела в пожухлый бурьян, отклоненная клинком Этлена. Прежде чем Жихарь успел выстрелить во второй раз, телохранитель Мак Кехты сшибся с преследователями в рукопашной.
   На мой взгляд, они были хорошими воинами. Умелыми и беспощадными. Не хуже, по крайней мере, людей капитана Эвана. И атаковали перворожденного одновременно с трех сторон, не давая свести дело к последовательным единоборствам.
   Я не ошибся, сказав «были». Ни опыт, ни мастерство их не спасли. Два клинка в руках Этлена, казалось, обладали собственным разумом. Чтобы описать схватку в подробностях, нужно разбираться в воинском искусстве больше, чем я. Всего дважды звякнула сталь, отводя оружие нападавших в сторону. По моему слабому разумению, сиду понадобилось не более трех взмахов меча — по одному на каждого петельщика. Вспомнил наконец-то, что это за форма — гвардия Трегетрена. Вот только почему так далеко на севере? Ведь это же добрых три сотни лиг от их столицы.
   Впрочем, в какой-то мере петельщики свое дело сделали. Отвлекли телохранителя и дали возможность Жихарю выпустить еще две стрелы. Одна из них со зловещим гудением пролетела поверх крыши моей хижины, а вторая догнала-таки убегающего Коннада. Догнала и, ударив в спину, бросила его на колени прямо на мой лоток. Тот самый, сидя на котором я совсем недавно беседовал с Белым.
   Мак Кехта замерла на земле будто сломанная кукла. С ее губ на подбородок стекала тонкая струйка крови. Совсем как в том сне. Юноша попытался подняться. Оперенное древко торчало из его спины на ладонь ниже левой лопатки. Для человека рана в девяти случаях из десятка смертельная. А для перворожденного?
   Какая сила, а вернее, дурь толкнула меня вперед? Не знаю. Упавшей Мак Кехты мы достигли одновременно с Этленом, который задержался ненадолго, расправляясь с Жихарем. Жалко, добрый парень был, на рожке играл — заслушаешься. Зря ввязался. Не для нас, простых старателей, эта война.
   — Живая? — выдохнул телохранитель.
   Еще говорит довольно ровно. Я бы после такой драки только рот разевал, глотая воздух.
   — А что с ней? — вопрос на вопрос. Откуда ж мне знать, если я только что их увидел.
   Этлен понял.
   — Ушибло о стену…
   Похоже на то — кожа бледная… Но теплая. И дышит. Я протянул руку и пальцем нащупал живчик на хрупкой шее. Бьется довольно ровно. Жить будет. Зрачки поглядеть бы…
   Старик вдруг схватил меня за рукав:
   — Вытащи ее, Эшт! Спаси ее! — Я опешил.
   — Куда ж я вытащу? Да и не далеко уйду… — Совсем рядом, буквально за соседним участком, загомонили людские голоса.
   — Сенлайх уводит их в другую сторону. — Цепкие пальцы не отпускали многострадальную рубаху. — Спаси ее. Если феанни погибнет, мне незачем больше жить.
   Я хотел объяснить ему, что никуда мы не уйдем без лошадей. Выследят, найдут и все равно прикончат. За свою жизнь я как-то не сильно переживал — ни роду, ни племени, — а вот Гелка… Рисковать ею я не мог.
   — Этлен…
   Куда там! К нам снова бежали двое петельщиков. Один на ходу вкладывал бельт в желобок самострела. Второй размахивал чудным оружием — мне такого видеть не приводилось ни в Империи, ни, тем более, здесь. Стальная цепь, почти в сажень длиной, с гранеными наконечниками на двух концах. Держал он ее не посередине. Короткий конец свисал между пальцев левой руки, а длинный вился в воздухе подобно жалящей во все стороны гадюке (говорят, в Болотной стране такие водятся — кидаются на все, что шевелится, а ядовитые — ужас).
   Не успел я еще окинуть новых врагов взглядом, а телохранитель уже покрыл половину расстояния, разделяющее нас с ними. И хромота не помешала! На ходу — когда только успел! — он выхватил узкий, как лепесток остролиста, нож. Меч в это время перекочевал, как-то совсем не по-боевому, под мышку. Резкое движение, и петельщик-стрелок кулем обрушился в пыль. Куда воткнулся нож, я разглядеть не успел.
   Еще выкрики из-за отвала Карапуза. Много. Голоса злые, каркающие.
   Двум смертям не бывать, а одной не миновать! Я подхватил Мак Кехту на руки. Совсем легкая — только и весу всего, похоже, кольчуга да койф. Хоть спрятать на время боя. Может, потом удастся убраться в холмы незаметно, во время неизбежной кутерьмы, которую мы по обычаю называем празднованием победы. Пробежать расстояние до распахнутой двери оказалось совсем не тяжело, словно крылья на ногах отросли. А то и верно — отросли. Страх, он сил здорово прибавляет. Уже вваливаясь боком в хижину, заметил — Этлен хромает следом за мной. Значит, и такой мудреной цепочки для него маловато, чтобы спровадить на Небесную Гору. Или к Престолу Сущего, если и вправду есть у сидов душа?
   Захлопнулась дверь за сидом. И тут же по ней забарабанил прямо град стрел.
   Значит, увидели нас. Прощай, надежда на спасение. Сами себя в ловушку загнали. Уж теперь-то живым никому не выйти…
   Стрелки, наученные горьким опытом товарищей, прятались за стенами домов и отвалами. Припав к узенькой щелке между досками, я мог явно видеть их перебежки. Пару раз мелькнули коричневые накидки. Потом что-то вроде меховой шапки — никак Хвост пожаловал.
   — Худо дело, Эшт, — просипел Этлен. Похоже, последний петельщик дался ему таки тяжело. Тяжелее, чем обычно.
   — Да куда уж хуже, — откликнулся я. — Мышеловка.
   — Не понял. — В голосе старика слышалась озадаченность. — Кто мышеловка?
   У них там, в замках, мышей не бывает, что ли? А то и верно, небось филиды чарами всех грызунов вывели. Да, не худо быть перворожденным.
   — Западня. — Может быть, это слово ему больше знакомо.
   Кивнул. Знакомо. Как же, охотиться все любят. И люди, и нелюди.
   — А вот это — хуже некуда. — Старик тоже припал к щелочке, наблюдая за развитием событий.
   К моему дому двигалась странная группа людей. Двое держали сорванные с навесов двери, прикрывая третьего, шагавшего без оружия, налегке. Импровизированные щиты давали возможность различить лишь темно-серую стеганую куртку — такие трегетренские бароны частенько надевают под доспехи.
   Колдун?
   Скорее всего. Теперь все зависит от того, насколько разнообразен окажется арсенал его боевых заклинаний. Если молнии — главное и единственное его оружие, еще немного проживем. Крыша моей хижины из дерна — молнией ее не враз разобьешь. Но если есть у него амулет, настроенный на огненное волшебство — струя пламени, которую я безуспешно пытался использовать против Эвана, или огненный шар, дело труба. Погребение по-трейговски нам гарантировано. Только вместо просмоленной лодочки будет дом, высушенный солнцем за погожее лето.
   Удары стрел по двери стали реже, но тем не менее исключали даже попытку выбраться наружу. Похоже, к моему домишке стягивались все силы петельщиков. Да и наши, приисковые, не отставали. Большая честь!
   — Жги, Квартул! — донесся повелительный голос, хотя разглядеть владельца его у меня возможности не было.
   Все ясно. Значит, есть огненное заклинание. Возможно, приберегаемое на самый крайний случай. Пожарный, можно сказать. Хотя шутка, скажу прямо, жутковатая выходит.
   Хорошо, что мгновенно амулет не активизируешь. Успеем помолиться Сущему.
   Гелка вдруг дернула меня за рукав:
   — Молчун!
   — Не бойся, белочка, — по привычке откликнулся я и вдруг сообразил, что же она хочет показать.
   Шурф!
   Если спуститься и прикрыть ляду, не сгорим по крайней мере. А там можно будет попытаться выбраться и удрать, когда суета уляжется.
   Впрочем, рассчитывать на глупость врага —двойная глупость. Конечно же, шурф проверят, когда догорят остатки хижины. Возьмут нас голыми руками. А то и брать не будут — выкурят, как барсука из норы. Мы же не стуканцы — сквозь землю ходить…
   Стоп! Стуканец!
   Вот оно — спасение.
   Я рывком открыл ляду, швырнул вниз связку веток, которые использовал вместо факелов, сунул Гелке в руки ее мешок:
   — Бегом вниз, белочка!
   Девка послушалась беспрекословно. А может, и сама уже обо всем догадалась? Она у меня умница.
   — Бери феанни!
   Этлен тоже повиновался без всяких возражений, даром что перворожденный и что тысячу лет разменял. Просто подхватил Мак Кехту на руки и нырнул в пасть шурфа.
   Я нацепил свой мешок на одно плечо, глянул в последний раз на привычную, ставшую почти родной обстановку. Ладно, Молчун! Нечего рассусоливать. Спасай шкуру, а дом новый построишь.