Русанов Владислав. Рассветный шквал

   Это мог сделать только примкнувший к отряду южанин, уроженец Приозерной империи. За что Валлан готов был простить ему все, что угодно.
   Изначально выученик Соль-Эльринской Школы был принят ко двору Витгольда на должность целителя, но король настолько недоверчиво относился к любым попыткам вылечить себя, что юноша (впрочем, какой там юноша? — ровесник капитана петельщиков просто казался моложе своих лет из-за щуплого телосложения и привычки брить усы и бороду) остался без дела, затосковал и охотно отправился с Валланом в далекий поход. Имени, как и у любого человека, посвященного жрецами в сан, у него не было. Только прозвище — Квартул, указывающее на положение в чародейской иерархии. Не самое низкое для недавно разменявшего третий десяток. Ручей, обнаруженный разведкой, протекал по дну неширокой лощины меж двух расплывшихся, как дрожжевое тесто, холмов, чьи склоны густо поросли лещиной и терном. Журчащая по розовато-кремовым камням ледяная и чистая, подобно горному воздуху, вода заставила лошадей в нетерпении рваться вперед, жадно раздувая ноздри.
   — Шагом!
   Валлан быстро оглядел свое взбодрившееся воинство.
   — Спешиться! Подпруги ослабить!
   Усталые наездники грузно соскакивали на землю, радуясь возможности размять затекшие ноги, и продолжали движение, ведя коней в поводу. Дать припасть к холодным струям разгоряченным после долгой скачки животным означало почти наверняка их потерять. Вначале заполыхают внутренним жаром стенки копыт, а нестерпимая боль кинжалом вонзится в ноги несчастных. Кони захромают, а потом и вовсе обезножат. Лягут. И даже веселин, поклоняющийся Отцу Коней, вынужден будет нанести удар милосердия, перерезав яремную вену.
   Поэтому опытные воины не спешили к водопою, стараясь отшагать скакунов, дать им отдышаться и остыть. Колонна распалась на пять кругов по десятку лошадей в каждом. Старшие над кругами десятники знали и строго придерживались сложного ритуала, сопутствующего отдыху. Часть бойцов водили по два коня — высвобожденные таким образом люди уже разводили два костра, наполняли походные котлы, а также передавали шлемы с хрустальной, ломящей зубы влагой продолжавшим водить коней товарищам.
   Жрец, как и капитан, были, конечно же, освобождены от мелочных забот по обустройству лагеря. У них хватало других дел.
   Валлан вытащил из приседельной петли секиру — неразлучную спутницу его походов — и решительным твердым шагом, будто и не было гонки от рассвета до полудня, направился осматривать окрестности. Лабону он, само собой, доверял, но своим глазам доверял больше.
   Его спутник со вздохом уселся прямо на теплую землю, запустив по локоть руки в снятый со спины лошади вьюк. При этом он морщил лоб и кусал губы, отгоняя прочь неприятные мысли, а обведенные темными кругами, свидетельством усталости и недосыпа, глаза скользили по верхней кромке лесного шатра. Пальцам, ловко перебирающим содержимое сумы, помощь не требовалась.
   Валлан подошел неслышно, как призрак. Призрак Быстрой Смерти с секирой наперевес.
   — Ты готов, чародей? — сквозь звеневшую в голосе капитана повелительную сталь пробивалась крохотным, почти незаметным ростком заискивающая нотка.
   Тонкие пальцы извлекали из вьюка и, освободив от оберегающих в дороге кусков густого медвежьего меха, раскладывали на нежной траве матовые фигурки лошадей и человечков. Словно детские игрушки, вырезанные без лишних изысков, но каждым штрихом, каждой самой мелкой деталью передававшие жизнь и движение. Поверхность статуэток, некогда гладкую, покрывала сеть мелких трещинок, сливавшихся кое-где в заметные щербины. Некоторые подверглись большему разрушению, некоторые — меньшему.
   — Ты готов?
   — Да. — Не поднимаясь, Квартул кивнул.
   — Так что же ты медлишь?
   — Не спеши — доедешь к сроку. — Светло-голубые глаза цепко глянули снизу вверх на заслоняющую полуденное небо фигуру капитана.
   — Что-то я не пойму, жрец, у тебя что-то не заладилось с этими игрушками? — набычился петельщик.
   — Я с тобой честен всегда, Валлан. — Молодой человек резко встал на ноги — ростом он почти не уступал собеседнику, зато изрядно проигрывал в ширине плеч. — Так же, как и ты со мной, я надеюсь…
   — Ты дело говори.
   — Я только что проверил все амулеты. Слишком мало в них осталось Силы. Слишком щедро я расходовал ее… По твоему, кстати, настоянию…
   — Что ты хочешь сказать?
   — Давай сегодня просто отдохнем. Без моего вмешательства. Пусть люди расседлают коней, отпустят их пастись…
   — Что? — Валлан сохранял каменное лицо, но в голосе его уже клокотала черная ярость. — Остановиться в конце пути? Когда цель так близка? За кого ты меня держишь?!
   — Есть хорошая сказка, чародей. — Подошедший Лабон глядел насмешливо, поигрывая до блеска затертой кожаной петелькой на короткой рукоятке. — Плыли два ардана через Ауд Мор…
   — Ты это о чем? — удивился Валлан.
   — Да так… Вот плыли, плыли… Устали оба. Один говорит: «Заморился, мочи нет. Вот прямо сейчас и потону, ракам на корм пойду». А до берега сажен пять осталось. Второй тогда отвечает: «Ну, не можешь так не можешь, поплыли обратно».
   — Вот трепло, — буркнул капитан без излишней строгости в голосе.
   — Я понял. Хорошая притча. — Кривоватая усмешка тронула уголки губ чародея, не коснувшись, впрочем, глаз. — Догоним ведьму, а там будь что будет. Об обратной дороге потом думать станем. Так, полусотник? Даже если не сможем выбраться назад?
   — Как скажет мой капитан. — Старый вояка легонько склонил голову.
   — Капитан говорит — вперед, — сурово проговорил Валлан. — Потери будем считать потом.
   — Что ж, — пожал плечами Квартул, — тогда не будем тратить времени на разговоры.
   Командир петельщиков кивнул угрюмо. Проговорил почти ласково:
   — Старайся, чародей, старайся. Награжу по-королевски. Не пожалеешь. Ты ж меня знаешь.
   Маг не ответил, наклоняясь, чтобы поднять первую фигурку.
   — Ну, так бы и сразу. — Лабон уже не усмехался, а откровенно скалился. — Начнем, помолясь Огню Небесному.
   Набросив петлю на запястье левой руки, он вцепился пальцами в верхнюю губу коня, подведенного усталым, длинным, как жердь, петельщиком. Темно-гнедой жеребец захрапел и попытался осадить назад, но боец, вцепившись одной рукой в повод под самым мундштуком, а второй пятерней схватив за ухо, удержал его. Передвинув петлю по заскорузлому от пота и грязи рукаву на губу коню, полусотенник несколькими уверенными движениями туго закрутил ее, сразу лишив жеребца возможности сопротивляться.
   — Стой, стой, малыш, — без усилий пригибая точеную голову животного вниз, шептал петельщик.
   Чародей, выбрав амулет поцелее, шагнул вперед и прижал статуэтку лошади пойманному коню ко лбу. Процедура восстановления сил магическим способом относилась к наименее болезненным, но животные ее почему-то не любили. На мгновение все замерли. Сторонний наблюдатель не уловил бы ничего, кроме бешено вращающихся, налитых кровью конских глаз и пульсирующей жилки на виске мага. Лабон обыденным движением смахнул со лба пот.
   — Готово. — Лекарь шагнул назад, внимательно изучая поверхность фигурки.
   Трещинок на ней заметно прибавилось…
   Лабон ловко скинул «закрутку», отпуская коня.
   — Дальше!
   Снова голова скакуна, на этот раз рыжая со звездочкой, склонилась перед чародеем.
   — Следующий!
   Магия шла коням впрок. Отходя от места исцеления, они выглядели заметно посвежевшими, даже игриво пытались перейти на легкую рысь.
   На пятом животном фигурка в руках мага рассыпалась в пыль.
   — Сто щипунов мне в штаны! — ошалело выпалил Лабон. — Вот это да!
   — Я предупреждал. — Маг невозмутимо отряхнул руки от каменной крошки и поднял следующую статуэтку.
   Ее хватило ненамного больше. В ход пошла очередная. Три коня. К концу второго десятка в прах разлетелись уже пять амулетов.
   Чародей взял предпоследнюю фигурку. Вздохнул. Сосредоточился. На безусой верхней губе — не иначе волшебством волосы сводил — выступили бисеринки пота.
   — Хватит! — Валлан шагнул вперед, мягко, насколько мог, кладя ладонь на плечо мага. — Довольно. Остановись.
   Тот медленно, неохотно расслабился, опуская руки.
   — Побереги остаток.
   Светлая бровь чародея удивленно приподнялась.
   — Если будет нужно, ты восстановишь силы моему коню и мне. Я сам погонюсь за ведьмой. И убью ее. А сейчас — отдых. Ты был прав. Слышал, Лабон? Выполняй!
   Полусотенник кивнул. Решительно и с облегчением.
   — Будет сделано! Не сумлевайся, капитан.
   Лагерь снова забурлил, но теперь как-то умиротворенно. Ни словом, ни жестом не выказывая облегчения, суровые петельщики радовались в душе словно дети. Первая полноценная дневка за восемь дней. А там, глядишь, и ночью капитан даст поспать.
   Маг наклонился над сумкой.
   — Тяжко? — Валлан стоял рядом, хмурясь и сжимая до белизны ногтей рукоять секиры.
   Косой взгляд светлых глаз.
   — Не сладко. Но я справлюсь — не переживай…
   — Ну-ну…
   В руках волшебника оказались два хрустальных шарика, каждый с лесной орех величиной.
   — Ты что-то хотел сказать, Валлан?
   — Да… — Будущий зять Витгольда медлил в нерешительности.
   — Ну, так не тяни.
   — Я слышал, чародеи могут говорить с мертвыми…
   — Неправда. Плюнь в глаза тому, кто это сказал.
   — Не выйдет, жрец. Его выпотрошили остроухие еще в начале сенокоса.
   — Да пребудет с ним благодать Сущего Вовне. — Валлан хмыкнул.
   — А все-таки? Сможешь?
   — Кого тебе нужно разговорить? Кейлина?
   — Ты умеешь шутить, жрец?
   — Ты научился понимать шутки, капитан?
   — К стрыгаям шутки… Тут в сотне шагов выше по течению десятка три мертвецов.
   — Да?
   — Дослушай до конца.
   — Ладно, говори. Слушаю.
   — Часть — люди. Часть — остроухие. Это я понял только по доспехам. Волки потрудились славно — только косточки белеют. Но кости свежие!
   — Давай доедим?
   — Хватит, чародей! Избавь меня от твоих острот!
   — Ладно, ладно… Говори.
   — Костям не больше полугода. Я бы послал Лабона поглядеть, что да как, только звери растащили трупы, руки-ноги погрызли… Да и снег как сошел — следопыту делать нечего.
   — Ты хочешь, чтобы я с костяками поболтал?
   — Ты же можешь, я знаю.
   Маг сокрушенно потряс головой:
   — Такой большой, а в сказки веришь. Сколько живу у вас в Трегетройме, не устаю удивляться — чего про нас, скромных жрецов, не треплют!
   — Значит, не сможешь?
   Хрустальные шарики мягко перекатывались в ладони, тоненькой струйкой вливая в волшебника накопленную Силу. Усталость, а с ней и раздражение отступали.
   — Там сохранилось хоть что-нибудь из амуниции? Шлем, перчатка, сапог на худой конец?..
   — Да сколько хочешь!
   — Не верь лжецам, Валлан. Мы не умеем разговаривать с мертвыми. Их души уже давно у Сущего, и не в силах простой смертный вызвать их хоть из Верхнего, хоть из Нижнего Миров. Но я могу пробудить память предмета. Для этого мне даже не понадобится особый амулет.
   — Мне все едино, как ты это назовешь. Я хочу знать, кем они были и кто их убил!
   — Ну, так идем.
   — Идем.
   Они поднялись вверх по ручью, перепрыгнули его у большого гранитного валуна. Валлан — легко, даже не заметив препятствия, а Квартул — опасливо, едва не оступившись. Остановились у подножия крутого склона. Дальше лощина, промытая текучей водой, сужалась и превращалась в узкую теснину с обрывистыми склонами.
   — Здесь. — Петельщик угрюмо ткнул топорищем в чащу.
   — Давай, посмотрим. — Жрец осторожно пошел вперед, раздвигая носком сапога траву, прежде чем ступить.
   Вначале на глаза ему попалось разорванное пополам голенище. Кавалерийское, поскольку рядышком валялись огрызок подошвы и шпора со скругленным репейком.
   — Шпоры остроухого, — прокомментировал Валлан. — У нас не такие…
   Брезгливо поджав губы, Квартул прошел дальше. Несколько белых, дочиста обглоданных костей валялись в куче запятнанного запекшейся кровью тряпья.
   — Плащ или табард. — Капитан пошевелил рванье ногой. — Гляди, зеленый лоскут, а вот и белый. Все ясно, хоть Лабона не зови, конные егеря Экхарда.
   Маг наклонился и заглянул под куст, широко раскинувший колючие ветки с темно-зелеными, затейливо вырезанными листочками.
   — По-моему, шлем, — пробормотал он. — Чей — не пойму.
   Валлан присел рядом и, подцепив секирой, выкатил шлем наружу.
   — Арданский. Круглый. Видишь, бармица не дала черепу вывалиться. Повезло кому-то — волки не добрались.
   — Как это «волки не добрались»? А кто ж его обгрыз? — удивился Квартул. — Сгнить не успел бы.
   — А, хорьки, наверное. А может, горностаи. Какое нам дело? Подойдет железяка?
   — Подойдет.
   Чародей уселся прямо на землю, утвердив металлический круглый (гребней конные егеря, в отличие от талунов, не носили) шлем на коленях, и крепко прижал ладонями хрустальные шарики к тусклой, местами ржавой поверхности.
   — Теперь не мешай.
   Студеный воздух обжигающими иглами вонзился в гортань. Темнота, сквозь которую едва пробиваются желтые блики луны. Боль в замерзших ступнях и ледяные сосульки под носом, на длинных усах.
   Проклятые остроухие! Не уйдете! Достанем. Еще кровушкой умоетесь!
   Сосед справа застонал, держась за перемотанное прямо поверх кожуха плечо.
   — Мечи проверить!!!
   Темно-рыжий когда-то, а теперь черный, как сама ночь, конь капитана вьюном вьется вдоль колонны. Двужильные они оба, что ли?
   — Короче повод!!!
   Да с радостью… Эх, пробежаться бы рядом с конем для сугрева — вино во фляге вышло еще лиги три назад.
   — По сторонам гляди! Теснина!
   А это уже десятник Круан. С такими командирами хоть к Эохо Бекху на Халлан-Тейд. Не выдадут!
   Три стрыгая и бэньши! Конь, споткнувшись на замерзшей поверхности ручья, кинул седока лицом в мокрую, липкую от резко пахнущего пота шею…
   И в этот миг…
   — Баас салэх! Баас
   Черные тени низринулись слева по склону холма. Щелчки арбалетов. Заходясь в визг, заржали раненые кони. Кто это завопил дурным голосом? Уж не Круан ли?
   — Мак Кехта! Марух, салэх! Мак Кехта!
   Вставай же, Ветерок… Повод рвется из рук под весом опершейся на него конской морды. Ай, молодец! Вскочил родной. Ну, сейчас мы им покажем!
   Рукоять меча такая холодная, даже через рукавицу…
   Яркий блик на грани видимости. Высверк, подобный молнии. Откуда зимой?..
   Боль… Тьма… Пустота…
   Со стоном Квартул оттолкнул прочь шлем погибшего егеря. Рухнул на спину, словно тюк соломы. Боль отпускала неохотно. Чужая смерть медленно рассасывалась, впитывалась в окружающий яркий, зеленый, пышущий полуденным жаром мир.
   — Что? Что ты видел? — Валлан потряс чародея за плечо.
   — Фу-ух… Этого стоило… ожидать. Я — глупец.
   — Чего ожидать? Говори, не тяни!
   — Тебе случалось умирать, Валлан? Можешь не отвечать. Я знаю, что нет. А я только что, вот сейчас, умер вместе с ним.
   Петельщик с сомнением покачал головой.
   — Не веришь? Жаль, я не могу дать тебе попробовать…
   — Моя смерть меня еще подождет, — ухмыльнулся бритоголовый. — Я сделаю все, чтобы она затосковала совсем и зачахла с горя.
   — Твоя воля. Знаешь, я тоже теперь по-другому взглянул на сказки учителей о Верхнем Мире и загробной жизни. — Чародей с трудом сел, опираясь на локоть.
   — Ладно. Отдохнул? Рассказывай!
   — На них напали. Из засады. Во-он оттуда. — Взмахом руки маг указал на склон холма, еще недавно виденный не в траве, а в снегу, взрытом десятками копыт.
   — Это и так ясно. Остроухие?
   — Да. Они кричали: «Мак Кехта! Мак Кехта! Смерть мрази!»
   — Ясно. Значит, отряд сидов Мак Кехты отходил на север после штурма замка… А арданы гнали их, как псы клыкана. Только зверь сдвоил след и залег на тропе…
   — Я так и не понял — кто кого…
   — А это и не важно. Кто вел конных егерей?
   — Маленький такой. На рыжем коне…
   — Седоватый чуток. Бороды, усов нет?
   — Нету. Небритый только.
   — Меч не на боку, за спиной? На коне, будто гвоздем прибитый,сидит?
   — Угу… Мне бы так.
   — Эван. Капитан Эван. Из южан. Наемник, как и все егеря. Но на мечах был силен. Я бы подумал семь раз — выходить с ним помахаться или нет.
   Квартул наморщил лоб:
   — Точно. Так его и звали. Капитан Эван. А еще там был десятник Круан.
   — И этого знал. Из Восточной марки. Младший сын барона… Тьфу, запамятовал. Вот вы где, рубаки, нашли конец…
   — Так ты думаешь, остроухие их перебили?
   — Ничего я не думаю. Я знаю. Эван с полусотней егерей пропал еще в березозоле. Мне кто-то толковал, они и вправду гнали недобитков Мак Кехты.
   — Да пребудет с ними благодать Сущего. — Квартул сложил ладони перед грудью.
   — Не надо. — Валлан повел могучими плечами под кольчугой. — Ты знаешь, в кого они верили? В Болотного Деда или Пастыря Оленей? А может…
   — Не богохульствуй! Нам помощь Сущего еще ой как пригодится!
   — Ладно, ладно, — петельщик примирительным жестом поднял руки ладонями вперед, — молчу. Пошли назад, чародей.
   Громкий треск, словно кто-то среди лесной тишины палкой провел по забору, заставил их невольно пригнуть головы. Пестрая ореховка круто спланировала вниз, к воде. Трепеща крыльями, рванулась вправо, влево. Темная, резко очерченная тень накрыла ее, жалобный крик затих, не успев вырваться из взрезанного кривым когтем горла. Крупный ястреб-тетеревятник взмыл с окровавленной тушкой в когтях. Алые капельки пятнали его седое оперение таинственными знаками отличия.
   Квартул и Валлан переглянулись. Они оба отлично знали, кто в этой жизни охотник, а кто добыча. И их вполне устраивало сложившееся положение.

Глава V

Отроги Облачного кряжа, прииск Красная Лошадь, жнивец, день пятнадцатый, полдень

   Нет, не в силах пеший человек состязаться в скорости с верховым, пусть даже никуда не спешащим. Да еще если вынужден хорониться за нечастыми стволами, огибать бугры и оплывшие ямины старых копуш, окаймлявшие прииск.
   Воздух огнем горел в пересохшей глотке, и ноги поневоле замедлили бег.
   Гулкий колокольный удар, эхом отразившийся от ближайших холмов, настиг меня у отвала пустовавшего с березозола жилища Трехпалого.
   Литая бронзовая труба висела на перекладине меж двух столбов, вкопанных на площади неподалеку от «Развеселого рудокопа», так давно, что успела подернуться благородной зеленью. Простая и безыскусная — никаких барельефов и украшений, кроме узкого канта сидовских рун по нижнему краю. За время моей жизни на Красной Лошади рука смертного ни единого раза не притронулась ни к колоколу, ни к увесистому билу, зацепленному за костыль на одном из столбов. Лишь перворожденные Лох Белаха, наведываясь за податью, подавали сигнал общего сбора. Два раза в год. Последний раз он звучал прошлой осенью, в конце златолиста — накануне Халлан-Тейда.
   То ли низкий гул, тающий в раскаленном воздухе, имел непостижимую силу, притягивающую людей, то ли многолетняя привычка была тому причиной, только ноги сами понесли меня к площади. Кинуть бы снасть да сумку (вот тебе и поохотился, вот тебе и собрал тютюнника) в хижину, но не по пути. Мимоходом я отметил про себя, что старатели, бросив работу в забоях и прочие неотложные дела, спешат в том же направлении. Вот Пупок, семеня на коротеньких ножках, сдержанно кивнул, здороваясь. Плешак обогнал меня широкими шагами, сделав вид, что не заметил, увлеченно изучая прореху на левом локте, а Рогоз демонстративно отвернулся, скользнув взглядом, как по пустому месту. Что ж, немудрено, с учетом того, что болтают обо мне на прииске. Да я бы сам с таким не здоровался бы, а то еще и в морду плюнул!
   Вот и площадь. Черные стены харчевни — немой укор. Боль памяти и память о боли.
   Народ помалу прибывал. Серые да грязно-белые полотняные спины. Большинство в латках, а то и вовсе сверкают прорехами. Над сутулыми плечами — ни один не похвастается кавалерийской выправкой — торчат головы. В основном русые да разных оттенков рыжины. А где же Белый? Уж он-то при своем росте и цвете шевелюры — фигура приметная. Что-то задерживается наш старшой.
   Толпа не бурлила, как это частенько бывало в прошлые годы. Не слышался гомон, перемежаемый вспышками ядреного мужского гогота. Оно и понятно — радоваться особо нечему.
   Все настороженно молчали, старательно рассматривая пыль и пожухлые стебли копытника под ногами. Лишь изредка косой взгляд скользил по «виновникам торжества», застывшим у перекладины с колоколом. Десяток сидов, усталых, припорошенных пылью. Даже взглянув мельком, я приметил покрасневшие от частого недосыпа и дыма бивачных костров глаза. Где остальные, интересно знать? Ах да, наверняка с лошадьми.
   Мак Кехта стояла впереди всех — руки скрещены на груди, с запястья правой на ременном темляке свисает изящная плеть. Росту, действительно, небольшого. Теперь, когда была она не в седле, я мог сказать это с уверенностью. Шести стоп не будет. Гелка скоро ее перегонит.
   Старик сид застыл у ее левого плеча. Единственный из перворожденных, кто не прикасался к оружию. Глаза, полуприкрытые веками, рыщут по толпе. Внешняя расслабленность позы — лишь маска, карнавальный костюм. Даже несведущему в воинских искусствах понятно: ни нож, ни стрела Мак Кехты не коснутся, пока рядом с ней невозмутимый охранник. Телохранитель. Когда-то мне случалось наблюдать выезд его императорского величества в храм на ежегодный молебен Сущему. Десяток окружавших его угрюмых бойцов с решительным блеском настороженных глаз, все, как один, в посеребренных кольчугах и шлемах с белыми султанчиками орлиных перьев, показались тогда мне, безусому школяру, волкодавами, натасканными на убийство чудовищами, и только теперь я понял — по сравнению с этим сидом все они были кутята несмышленые. Своей показной готовностью спасать государя они отрабатывали звонкие империалы, хотя, дойди дело до свалки, каждый наверняка стоил в рукопашной доброго десятка гвардейцев. Здесь было другое. Ничего нарочитого, ни единого жеста напоказ. Только опыт бесчисленных лет и готовность вспыхнуть в любой момент.
   Остальные сиды — юнцы по их меркам, но отмерившие по два-три людских срока — тоже не зевали. Четыре самострела скользили вслед за оценивающими взглядами вдоль толпы. Другие держали наготове дротики.
   Я снова закрутил головой — где же Белый с ребятами? Если спрятались, то и к лучшему. Как бы ни натаскивал их голова, какие бы уроки ни давал старый Хвост, одного телохранителя-сида хватит на всех. Даже с лихвой.
   Каким-то образом, совершенно непонятным, ибо в первачи не рвался никогда, я оказался в первом ряду. Прямо напротив перворожденных.
   Мак Кехта подняла глаза и обратилась к старику. К своему удивлению, я обнаружил, что все еще понимаю речь сидов. Старшую речь, как называли ее в Школе. С трудом, не каждое слово, но понимаю. Видно, не все из головы вылетело.
   — Гах тар, Этлен? Все собрались, Этлен?
   — Кэсуул, шеа, феанни. Похоже, да, госпожа.
   — Эн'шин тосии. Тогда начнем.
   — Риэн орт фэйн, феанни. Держи себя в руках, госпожа.
   — Та эхэн'э, — дернула щекой сида. — Я знаю. — Шагнула вперед. Немножечко. На каких-то полшага.
   — Где старший? — Эти слова прозвучали на человеческом языке. Мак Кехта выговаривала звуки очень чисто, куда лучше Лох Белаха. Даже слишком чисто. От этого речь казалась неестественной.
   Толпа безмолвствовала.
   — Кто здесь старший?
   Я огляделся — Белого нигде нет.
   — Подушные списки? — Тишина.
   Как на рассвете в холмах.
   Еще бы, всяк боится дыхнуть, а не то что пошевелиться или вымолвить словечко.
   — Кто старший? Где подушные списки?
   В голосе Мак Кехты зазвучало плохо скрываемое раздражение. Тонкие пальцы перехватили плеть за рукоять.
   Изящные сапожки с выдавленным по голенищам цветочным орнаментом сделали еще два шага вперед. Этлен не отставал, держась по-прежнему у левого плеча феанни.
   — Где голова?
   Нет, Белый с парнями точно в холмах скрывается. Испугался? Бросил общину на произвол судьбы? Вряд ли. На Белого не похоже. Значит, рассчитывает драться. А такую силу, как отряд Мак Кехты, ударом в лоб не возьмешь. Хитрость надобна. Это даже мне, не смыслящему ничего ни в тактике, ни в стратегии, ясно. Ночью, например, напасть. На сонных. Или когда начнут подать собирать. Расслабятся, разобьются на мелкие кучки.
   Выходит, нужно время тянуть. Не дать сидам залютовать и начать крушить направо и налево. Иначе некого будет потом спасать. Да и работать на прииске тоже будет некому. Только Белому с товарищами. Если выживут.
   Почему же тогда голова не оставил никого разыграть представление с изъявлением покорности. Подучил бы пару-тройку человек, что делать. Передал бы кому-нибудь эти списки проклятые, кровью писанные, лохмотьями кожи, со спин содранной, переплетенные. Или сам бы остался глаза перворожденным отводить. С командованием отрядом и Хвост управится, даром, что ли, в лесных молодцах ходил?
   Или, может, все-таки струсил Белый и нарезает сейчас пятками на юго-восток, к побережью Аен Махи, где можно еще наткнуться на поселки трапперов? Нет, брось, Молчун. Нечего на человека напраслину возводить. Особенно когда он жизнь за тебя отдать готовится…
   Я тряхнул головой, отгоняя упрямо прокрадывающиеся гаденькие мыслишки, и поднял взгляд.