Страница:
Спускаясь вниз, я плотно притворил ляду у себя над головой — так огню тяжелее достать нас будет, да и дыму поменьше наглотаемся.
Тьма. Тяжелая, сырая, как всегда в выработке.
Ступеньки лестницы ложились под ноги сами собой. За восемь лет я наловчился ходить по ним не глядя.
Ровно сорок штук.
Вот и дно шурфа. Теперь разжечь бы факел…
Треск и рев пламени даже через плотно пригнанные доски ляды заставил пригнуться и с перепугу прикрыть голову руками. Это не струя, это огненный шар. Причем очень мощный. Такое не всякому выпускнику Школы по плечу. Даже с соответствующим амулетом.
Силен чародей. Ох силен!
А и вправду, как его звали? Квартул? Четвертая ступень посвящения. Мастерство должно быть не малое.
Вот и нет больше моего дома.
Одно хорошо — багровые отблески бушующего наверху пламени осветили окружающую меня крепь и входы в рассечки.
— Эй, вы где там?
— Здесь мы, здесь. — Голос Гелки доносился из правого отверстия — значит, догадалась, что я затеваю.
Зажав запас факелов под мышкой, я подхватил прислоненное к стенке шурфа кайло — нужно же чем-то будет отдирать горбыль, забивающий лаз стуканца, — и нырнул в темноту.
Глава VII
Двигались мы таким порядком. Я полз впереди. То на карачках, а то и вовсе на брюхе — прорытый в рыхлой породе ход отличался неустойчивостью и кое-где обрушился, оставив между кучами глинозема и сводом лишь небольшие просветы, позволявшие с трудом протискиваться взрослому человеку. Следом за мной Этлен волок так и не пришедшую в сознание сиду. Как он умудрялся не заклиниваться в сужениях подземного хода своими мечами, закрепленными за спиною? Не знаю. Гелка замыкала процессию. Несколько раз я пытался оглянуться — не отстала ли? С таким же успехом можно было попытаться сверить путь по Небесному Светилу или звездам. Тьма стояла хоть глаз выколи. И факела не зажечь — не очень-то удобно ползти на четвереньках с мешком, кайлом и вязанкой хвороста. Из всех хватательных органов свободными оставались одни лишь зубы. В самый раз для факела.
Сколько продолжалось наше путешествие? Один Сущий Вовне ведает.
Мне показалось, что минули, самое малое, сутки. Думаю, на самом деле времени прошло гораздо меньше.
Стуканец — вредное животное… Нет бы рыть ходы прямые да ровные. Как же, дождешься. Нора виляла, как старатель после затяжных посиделок в «Развеселом рудокопе». Сворачивала то вправо, то влево. Поначалу стала забирать круто вниз. Я даже забеспокоился, если в плотном коконе охватывающего меня ужаса оставалось место для такого мирного и уютного чувства, как беспокойство, что все, конец, не выберемся никогда. Избежали погребения по-трейговски, в огне, схлопочем по-веселински, с хорошим курганом над головой. Чем наши холмы не курган?
Потом, правда, пол выровнялся, и вскоре ход начал подниматься.
Вот тут-то, прибавив скорости на радостях, я пребольно стукнулся лбом о выступающий из кровли обломок породы. Аж искры из глаз посыпались. Никакого огнива не нужно.
Ну что же я такой невезучий?!
Скорее от обиды, чем от боли, я завернул парочку настолько отборных словесных пируэтов, что сопящий позади телохранитель удивленно крякнул. Он за свою тысячу лет вряд ли мог где услышать подобное. Я бы тоже не узнал, если бы не общался в детстве и отрочестве с отцовским псарем — Клеоном. Уж он-то любил соленые словечки, которые мы, мальчишки, с наслаждением ловили и запоминали. Позже они надежно забылись, как я думал. Сколько ни секли меня в Школе, где у отцов-наставников были весьма в почете телесные наказания, как ни пороли перворожденные за недоимки, никогда себе такого не позволял. А тут — на тебе — всплыли. Да еще в компании девочки-подростка и убеленного сединами сида. Мак Кехта, хоть и дама, не в счет, потому как без сознания.
— Ничего, Эшт, терпи. — Этлен произнес это без насмешки, скорее с пониманием. — Жить хочешь — терпи.
Терплю. Что остается? Спасибо на добром слове.
Я потрогал пальцами стремительно вспухающую шишку — кроме всего прочего еще и ссадина с вершок — и пополз дальше.
Два поворота направо. Что ж он кругами-то ползает? Один — налево… Мы вывалились, как поначалу показалось, на свободу. Я даже готов был поверить, что настала ночь, так как тьма продолжала нас окутывать непроницаемой завесой. Глупые надежды.
— Зажги факел. — Этлен, похоже, догадался обо всем раньше. Жизненный опыт есть жизненный опыт.
Ладно, зажгу. О чем речь?
Голубоватые искры, сорвавшиеся с кресала, упали на высушенный гриб-трутовик. Затеплился маленький, бледный язычок пламени, от которого я поджег одну из веток.
Как только неровный свет факела упал на наши перепачканные потом и грязью физиономии, Гелка кинулась ко мне:
— У тебя кровь на лбу, Молчун! Дай вытру. — Хорошо, что всего лишь кровь. Я-то думал, мозги вылезут.
Осторожно потрогал пальцем край шишки. Верно. Кровь. Присохшая корочка. Вот пусть так и остается.
— Спасибо, белочка. Не надо тереть. Все в порядке. Дай оглядеться сперва…
А что там «оглядеться»? Оглядывайся не оглядывайся, и так все ясно. Мы угодили в старую выработку. Об этом можно было догадаться по почерневшим от времени крепежным венцам, провалившимся под тяжестью породы горбылям затяжки, никем не убираемым кучам обломков у стенок. Скорее всего, заброшенная рассечка. Штольнями уже лет двести никто не пользовался. По мере истощения запасов самоцветов работы уходили все глубже и глубже под холмы. А штольня нужной глубины не даст. Поэтому на Красной Лошади били в основном шурфы, а уж из них — рассечки.
Воздух в подземелье стоял затхлый, а значит, проветриванием и не пахло. Это подтвердило первоначальные предположения о заброшенности выработки. Старатель до такого состояния собственную рассечку не доведет.
Пока я крутил головой, разглядывая окружающие нас почерневшие деревяшки и грубо обтесанные стены, Этлен осмотрел феанни. Не знаю, может, у сидов голова по-другому устроена, но если бы меня волокли за шиворот по камням, как мешок с репой, то для поддержания бессознательного состояния не помешала бы пара-тройка хороших ударов по темечку.
— Еще немного времени, и она будет в порядке. — Телохранитель поправил локон госпожи, выбившийся из-под кольчужного капюшона. — Совсем немного.
Я кивнул. Действительно, Мак Кехта сейчас производила впечатление скорее мирно спящей, чем оглушенной. Глядишь, и оклемается.
— Молния ее не коснулась? — Магическое поражение могло бы во многом объяснить такое долгое восстановление сил.
— Нет. Попала рядом. — Этлен помолчал.
— У них сильный чародей.
— Я видел.
— Очень сильный. — Сид продолжал рассуждать вслух, — Таких бы десяток на поле у Кровавой Лощины — и исход последней войны мог стать совсем иным.
— Ты был там?
— Был. Расскажу, если тебе интересно. Но позже. Сейчас нужно искать выход.
Возражать глупо. Мне уже до смерти надоели мрак, спертый воздух и постоянное ощущение тяжести над головой.
Этлен одним движением поднялся и, слегка пригибаясь — все же выработка была для него низковата, двинулся в правую сторону. Правильно. Слева — тупик. Забой, весь исчирканный ударами кайла. Кое-где на нем поблескивали кристаллики обманки и кварца. Выйдя из освещенного круга, сид перестал для нас существовать. Звука шагов тоже не услыхать.
— Дай голову перевяжу. — Опять Гелке неймется.
— Не надо. Заживет, как на собаке. Да и нечем перевязывать.
С нее станется — начать рвать собственную рубаху.
На удивление, девка согласилась. Не стала спорить, настаивать. Пристроилась рядком со мной, обхватив колени руками.
— Не бойся, белочка, — захотелось ободрить ее, но слов убеждения не нашлось. Только жалкое — «не бойся». Да и где их сыскать, когда сам почти утратил надежду на спасение?
— Я не боюсь.
Так я и поверил. У самого сердце в пятках.
Свет, отбрасываемый факелом, слабел. Этлена все не было.
От скуки я попытался сосредоточиться, как на занятиях преподобного Рутиллия. Ощутить Силу, наполнявшую Мировой Аэр, пронизывающую камни, воду, воздух. Силы вокруг нас очень много. Нужно только уметь ее ощутить, отыскать, собрать воедино, в узкий концентрированный пучок, и использовать по мере необходимости. Причем последнее умение — самое простое, как я уже когда-то говорил. Даже такому олуху, как я, под силу.
Ну давай, Молчун. Ощути себя песчинкой, крупицей породы, дождинкой, капелькой тумана… Растворись в окружающем тебя мире и слейся с ним. Отыщи разбросанные реже, чем самородки в россыпи, частицы Силы и собери их…
Погружение в транс прошло чудо как легко. Тем более что с десяток лет я не пытался совершить ничего подобного. Растворяясь в аэре, я ощутил текущую сквозь меня Силу. Манящую, дразнящую, но, как всегда, неуловимую. Подобно воде, беспрепятственно протекающей сквозь ячеи рыбачьей сети, подобно песку, утекающему через растопыренные пальцы, Сила скользила, не даваясь в руки.
Как и раньше в подобных случаях, возникло глухое раздражение. Так бывает, когда раз за разом пытаешься засунуть нитку в игольное ушко, а не выходит. Плохо это. Нельзя допускать, чтобы чувства нарушали внутреннее равновесие.
Спокойно, Молчун. Расслабься…
На мгновение мне показалось — где-то неподалеку мощный источник Силы. Сродни заряженному до отказа амулету.
Нет!
Не получилось!
В который раз?
Сила ускользнула, не даваясь в руки. Не оставила после себя никаких следов, кроме противного глухого Разочарования.
Никаких?
Да нет же! Малая толика задержалась, и теперь я ощущал ее пульсацию в дрожащих кончиках растопыренных пальцев. Мелочь. Ерунда. Не хватит даже, чтобы разжечь трубку или лучинку засветить, например.
Но раз уж Сила далась в руки, негоже так просто от нее избавляться, как от ненужной ветошки. Когда-то, давным-давно, мне особо хорошо давалось целительство. Это единственная причина, по которой я проторчал в Школе целых пять лет, вместо того чтоб удрать как можно дальше в первый же год. Впрочем, не единственная. Моя проклятая нерешительность тоже была тому виной.
Вот и псу под хвост ее, нерешительность эту!
Конечно, у сидов и у людей болезни должны проявляться по-разному. И лечить их нужно не одними и теми же методами. Да ладно тебе, Молчун. С той силой, что тебе досталась, о лечении лучше не заикаться. Так, тронуть оглушенную, прощупать степень поражения. Не было ли магического взаимодействия? Такие следы должны сохраняться долгое время. Не то чтобы я не доверял Этлену, утверждавшему — молния прошла рядом, но надо убедиться самому. Как говорится, веселин пока не пощупает — не поверит.
Мои пальцы почти не тряслись, когда я прикоснулся к вискам Мак Кехты и осторожно послал легкий, как перышко, импульс, призванный выяснить тяжесть ее состояния.
Результат превзошел все ожидания. Видно, действительно организмы перворожденных и смертных слишком отличаются, если мое сверхнерешительное вмешательство вызвало эффект исцеления.
Обведенные темными кругами — верное свидетельство ушиба головы — веки дрогнули и приоткрылись. Скользнули вначале безучастно влево-вправо, а потом вдруг расширились от ужаса.
Представляю, что ей почудилось. Потерять сознание в разгар боя, а потом очнуться в смоляной черноте, нарушаемой лишь багровыми отблесками догорающей ветки. От стен веет подземельным холодом и сыростью Преисподней. Если у перворожденных есть Преисподняя. Зная их высокомерие и ледяную гордость, вполне можно предположить веру в то, что все павшие в сей же момент возносятся в горние чертоги, где продолжают бесконечное бытие бок о бок с Престолом Сущего.
А прибавить к общей картине кромешной жути еще и мою рожу, перепачканную разводами глинозема и запекшейся кровью. Взъерошенную, с нечесаной бородой…
Нет, следует отдать ей должное, сида не завизжала, не попыталась бежать прочь. Расширившиеся глаза-смарагды потемнели, словно роговая обманка. Правая рука метнулась к поясу, где крепились опустевшие ножны.
Вот и хвала Небесному Отцу, что опустевшие, а то схлопотал бы непрошеный лекарь вершков шесть доброй стали в подреберье, и дело с концом.
— Тише, феанни! — Я отшатнулся, поднимая руки раскрытыми ладонями вперед. — Ты в безопасности!
Мак Кехта попыталась сесть, но безуспешно. Слабость после хорошего удара по голове так просто не отпустит. Поэтому она только приподнялась на локте, затравленно озираясь.
— Где я? Ты кто?
Вот оно что! Учителя нам рассказывали — можно потерять часть памяти, если по мозгам досталось. Насколько же серьезно это у воительницы?
— Я — Молчун. Эшт. Помнишь меня, феанни? — Покачала головой. Не помнит.
— Прииск Красная Лошадь.
Ага, промелькнуло нечто вроде понимания.
— Этлен. — Наконец-то уверенность.
— Этлен… Где он?
— Здесь, феанни. Пошел на разведку.
— Уже вернулся. — Телохранитель возник из мрака и присел на корточки подле госпожи. — Риэн орт Фэйн, феанни. Мид мюре ниа шюд'. Держи себя в руках, феанни. Мы еще не умерли.
— Та кьюн', Этлен. Я в порядке, Этлен, — отозвалась сида, но боль, пронизывающая еще слабый голос, заставляла усомниться в правдивости этого утверждения.
— Выхода нет. — Сид глянул мне в глаза. — Лестница наверх разрушена. Но это полбеды. Выход привален бревнами. Даже вдвоем не откинуть.
— Ясно. Не повезло.
— Это еще не все, Эшт…
Этлен сделал многозначительную паузу.
— Догадываюсь. — Я действительно знал, что услышу. Ну, почти наверняка.
— Правильно догадываешься. Выбраться нам не дадут. Весь прииск гудит, как растревоженное гнездо шершней. А мы в самой его середочке.
— Ясно.
Не скажу, что известие меня обрадовало, однако и особого горя я не ощутил. Должно быть, нельзя до бесконечности пугаться и шарахаться. На душе нарастают мозоли не хуже, чем на ладонях от лопаты и кирки.
— Ясно. — Это коротенькое слово так славно соскальзывало с языка, как санки со снеговой горки. — Отдохнем, перекусим,..
— Хорошо. —Этлен кивнул, усаживаясь поудобнее.
— Дьох, — вдруг попросила Мак Кехта. — Пить. — Мы повернулись к ней одновременно.
— Дайте воды. — Телохранитель оглянулся на меня…
Это же надо было оказаться таким лопухом! Все продумал, все предусмотрел, да? Нитки-иголки, соль-муку… А вот фляжку с водой, обычную фляжку, захватить не догадался. Правда, кто думал, что уходить под землей будем, подобно червям и крысам? Но это оправдание слабенькое. Даже вслух высказать совестно.
Всего и осталось — виновато развести руками.
— Потерпи, феанни, — мягко, почти ласково сказал Этлен. — Мы скоро найдем воду. Обязательно найдем.
Может быть. Очень даже может быть. Подземные воды иногда подступают к уровням, на которых добывают самоцветы. Кое-кто из парней не раз жаловался на противную капель с потолка рассечек, мешающую работе. Рогоз или Подметка. Или Жихарь? Не помню точно.
— Найдем, — кивнул я.
— Тем более, нет резону здесь рассиживаться. — Сид не собирался тратить время даром.
Взгляд, брошенный на зияющий неподалеку черный провал, вызвал у меня ледяной озноб. Захотелось выдумать любую причину, чтобы задержаться в старой рассечке подольше. Этлен, похоже, заметил мои колебания.
— Я пойду первым. — Ни тени насмешки, ни малейшего намека на презрение трусливого человечка, простое утверждение. — Конечно, если хочешь, можешь поесть. Ты и девочка.
И на том спасибо.
— А вы?
— Я могу долго без еды. Очень долго.
Хотел ляпнуть, что беречь харчи незачем, а потом вдруг сообразил, что суровый Этлен в глубине души боится. Не за себя, понятное дело, а за феанни. Боится не найти выхода на свет и погибнуть в ходах и отнорках голодной смертью. Поэтому начал экономить прямо сейчас.
— Ты воин, Этлен. Возможно, только от тебя зависит — выживем мы или нет.
— Я воин, Эшт. Это правда. Но здесь мне некого рубить своими мечами. А значит, выживем мы или нет, зависит только от тебя. Ты знаешь этот мир. Мой мир — там.
Перворожденный ткнул пальцем в близкий свод рассечки, грязный и неровный.
Если бы он знал, как я боюсь! Сажени породы над головой давили, казалось, прямо на сердце, которое сжималось и трепетало, будто зажатая в кулаке ласточка-красногрудка. Подземный мир таит в себе опасностей не меньше, чем надземный. И уверенности сида в своих знаниях и умениях я нисколечко не разделял, но говорить об этом вслух не стал. К чему пугать Гелку и Мак Кехту раньше времени.
— Ладно, Этлен. Когда проголодаешься, дай знать.
Даже поморянин способен привести лошадь к водопою, но сотни веселинов не хватит, чтобы заставить ее напиться.
Пошарив в мешке, я нащупал две булдыжки побольше и извлек их на свет… Хотя какой там свет! Ветка, служившая факелом, совсем догорела. Только багровым светились подернутые мутной вуалью затухающие угольки. Один кусок сунул Гелке в руки. Она покачала головой:
— Не хочу.
Да что они, сговорились все, что ли?
— Нужно, белочка. Береги силы.
Девка привыкла меня слушаться. Взяла ножку и неохотно принялась обгрызать темное, хорошо прокопченное мясо. Слава Сущему Вовне, по крайней мере одну уговорил.
Вот меня, к слову сказать, упрашивать поесть не пришлось. Странный я, верно, парень. Никогда не понимал всяких там «от волнения кусок в горло не лезет». Мне лезет всегда. Когда он есть, конечно же. Никакие душевные потрясения не в силах заглушить зова голодного брюха. Должно быть, последствия аскетического воспитания в Храмовой Школе, где ученикам не давали обрасти жирком, и голодной зимовки в Восточной марке, где попавшая в силок отощавшая пищуха расценивалась как повод к пиршеству.
Ножка показалась очень даже вкусной. Немного жестковатая. Наверное, вертишейка попалась почтенного возраста. Бабушка всех вертишеек. Как они умудряются доживать до преклонных лет при такой глупости?
Кто бы рассуждал о глупости?
После копченого мяса я уже совершенно искренне раскаивался в собственном легкомыслии. Вода нужна. Просто необходима. И чем скорее мы ее найдем, тем больше шансов выжить.
Гелка тоже худо-бедно справилась со своей долей. Бросила в сторону обглоданную косточку.
— Готовы? — тут же поинтересовался Этлен. Определенно, старик видел в темноте не хуже филина.
— Готовы, — откликнулся я. — Если феанни способна двигаться…
— Я могу идти! — сказала, как хлыстом ожгла, Мак Кехта. Если не сила тела, то сила духа к ней вернулась, это точно.
— Тогда пойдем.
Этлен первым нырнул в лаз. Едва различимая тень в окружающем нас мраке. За ним последовала сида. Потом Гелка, волочащая свой мешок. Я пошел последним. Вернее, пополз.
Опять повороты и петли, подъемы и спуски. Прихотливым путем блуждал стуканец. А что ему? Еду искал. Что они едят, любопытно знать? А может, просто гулял в свое удовольствие? Не рассчитывал на незваных гостей, удумавших воспользоваться его ходом.
Нора вилась вдоль скального основания холмов так, что под коленками постоянно оказывались обломки пегматита — кварц да обманка роговая, острые, как битая черепица, а потолок, напротив, грозил обрушиться и похоронить заживо.
Одно хорошо — именно здесь и должны встречаться подземные воды, просачивающиеся сверху через рыжий грунт до неподвластного им камня. Глядишь, наткнемся на ручеек или хотя бы тоненькую струйку, сбегающую по стене.
Стараясь отогнать нехорошие мысли, я полностью погрузился в ритм движения.
Правая рука — левое колено, левая рука — правое колено. Раз-два, три-четыре. Раз-два…
Выход в очередную выработку застал меня врасплох. Вот понарыли! Даже подземному зверю негде ползать. Только по рукотворным норам и шастает.
— Зажигай факел! — скомандовал перворожденный.
Я послушно полез за огнивом… И в этот миг острая вонь ворвалась в мои ноздри. Запах невыделанной шкуры, мочи и еще чего-то удушающего, противного.
Роняя кресало, я схватил за плечи Гелку, рванул в сторону:
— Стуканец, Этлен!!!
Легкий шорох покидающих ножны мечей.
Мак Кехта, отброшенная подальше назад рукой телохранителя, свалилась в нашу кучу-малу.
В темноте я различал тяжелое, загнанное дыхание зверя в нескольких локтях.
Что же он не бросается?
— Давай, давай, рябяты! Веселее! — Лабон держался в стороне, потирая костяшками пальцев шрам на щеке. — Нам нужен череп проклятой ведьмы!
«Рябяты» старались. Да и кто бы не старался под тяжелым взглядом их бритоголового капитана?
Валлан, один раз настроившись на цель, по обыкновению шел до конца. Промчаться от Трегетройма до отрогов Облачного кряжа, разрушая все представления о марш-бросках и возможностях коней вкупе со всадниками, выследить ненавистных остроухих, с предельной тщательностью окружить и нанести удар… Нет, он водрузит череп Мак Кехты над воротами королевского замка, рядом с черепами ярлов Мак Дабхта и Мак Кью, Мак Дьелла и Мак Кормика!.. И ни пламя пожара, ни даже холод и пустота Преисподней не помешают ему. Остроухая нечисть! Пальцы Валлана сами собой потянулись к обезображенному левому уху. Именно рука безумной ведьмы нацелила самострельный бельт, начисто оторвавший мочку. В этом бою она ускользнула, вывернулась пестрой гадюкой из-под крестьянских вил. Здесь попыталась тоже. Ничего, ничего… На всякую норовистую лошадку свой наездник найдется.
— И белоголового черепушку найди! Слышь, Лабон? — Капитан говорил негромко, повышать голос не было необходимости — и петельщики, и старатели внимали каждому его слову. И были во всем согласны.
За исключением одного человека.
— Что за варварский обычай? — зябко повел плечами молодой чародей.
Несмотря на удушающий зной и пышущее жаром пожарище, его морозило. Сказывалось перенапряжение во время боя. Создать огненный шар такой мощи под силу не всякому жрецу четвертой ступени посвящения, но он справился. Валлан хотел ответить резко, поставив наглеца, осмелившегося перечить, на место, но вовремя спохватился. В схватке Квартул показал себя молодцом. Настоящим воином. Холодным и расчетливым. Если бы не его магические молнии, косоглазые, выстроившиеся клином с проклятым стариком на острие, прорвались бы к лошадям. А после великолепного огненного шара чародей вырос в глазах гвардейцев настолько, что с его мнением следовало считаться. В известных пределах.
— Это хороший обычай. — Голос Валлана звучал почти мягко. — Принятый в наших королевствах с древнейших времен. Да суди сам, как иначе? Я видел этого белоголового втоптанным в грязь, проколотым копьями, смывал его кровь со своей секиры. И вот он здесь. Сколько моих людей остались бы жить, привези я его голову с поля у Кровавой Лощины?
Квартул не ответил, продолжая ежиться и стягивать у горла узкий ворот гамбезона.
— А сколько людских жизней мог бы сохранить Кейлин? — Петельщик повернулся к собеседнику, глянул прямо в душу. — Мак Дабхт тоже, конечно, добыча знатная. Так он никуда не делся бы! Ведьму нужно было рубить! Ведьму! Слюнтяй! Мальчишка!..
— Наверное. — Уголки тонких губ жреца тронула усмешка. — Наверное, его высочество слишком сильно увлекался старыми легендами и возомнил себя сказочным героем.
— Героем? Чистоплюй! Ах, мы слишком благородные! Воевать нужно честно! Рубить бабу он не захотел! — Валлан, сам того не замечая, сорвался на рык. — Воевать нужно так, чтобы победить! В задницу всякое благородство, коли оно тому помеха! И корону нужно завоевывать с бою, а не получать в наследство от папеньки, как лавочник из посада!
Огромный кулак просвистел в воздухе и оглушительно шлепнулся о ладонь. Толпящиеся неподалеку зеваки из приисковых порскнули по сторонам.
— Тише, — холодно, сквозь зубы процедил Квартул. — Не кипятись. Где сейчас Кейлин, а где ты? Промысел Сущего Вовне неисповедим, но неизменно справедлив. Смири гордыню и будешь вознагражден.
Валлан раздраженно отмахнулся, не подумав сдаваться:
— Я не привык ждать милостей ни от Небесного Огня, ни от твоего Сущего…
Маг картинно приложил ладони к вискам, спасаясь от такого богохульства.
— Да расслабься ты! Сам советовал. У меня есть руки, секира и голова на плечах. И я пробью себе дорогу к богатству, власти и славе! Ясно?
— Яснее некуда. Что ты шумишь? Разве не ты мне говорил: вернемся в Трегетрен, быть одному из нас королевским зятем. И уж не мне, само собой. А сколько Витгольд протянет? Полгода? Год? Что ты пытаешься мне доказать?
Тьма. Тяжелая, сырая, как всегда в выработке.
Ступеньки лестницы ложились под ноги сами собой. За восемь лет я наловчился ходить по ним не глядя.
Ровно сорок штук.
Вот и дно шурфа. Теперь разжечь бы факел…
Треск и рев пламени даже через плотно пригнанные доски ляды заставил пригнуться и с перепугу прикрыть голову руками. Это не струя, это огненный шар. Причем очень мощный. Такое не всякому выпускнику Школы по плечу. Даже с соответствующим амулетом.
Силен чародей. Ох силен!
А и вправду, как его звали? Квартул? Четвертая ступень посвящения. Мастерство должно быть не малое.
Вот и нет больше моего дома.
Одно хорошо — багровые отблески бушующего наверху пламени осветили окружающую меня крепь и входы в рассечки.
— Эй, вы где там?
— Здесь мы, здесь. — Голос Гелки доносился из правого отверстия — значит, догадалась, что я затеваю.
Зажав запас факелов под мышкой, я подхватил прислоненное к стенке шурфа кайло — нужно же чем-то будет отдирать горбыль, забивающий лаз стуканца, — и нырнул в темноту.
Глава VII
Отроги Облачного кряжа, под холмами, жнивец, день шестнадцатый, утро
Вонища в норе стуканца со временем выветрилась, но оставалась еще достаточно сильной, чтобы мое издерганное страхами воображение неутомимо рисовало жуткие картины. Одну страшнее другой. Смелость никогда не являлась моей характерной чертой, и кусочек рассудка, сберегший ее остатки, спрятался глубоко-глубоко, на самое дно разума, робко напоминая оттуда, что бояться нечего — летом подземные обитатели залегают в спячку и по выработкам не шастают. Вот, правда, толку от советов разума было мало. Страх не отпускал. Липкими щупальцами сжал сердце, желудок и всю прочую требуху, превращая мое существо в издерганный, холодный комок. Оставалось только надеяться, что зубы не клацают слишком громко.Двигались мы таким порядком. Я полз впереди. То на карачках, а то и вовсе на брюхе — прорытый в рыхлой породе ход отличался неустойчивостью и кое-где обрушился, оставив между кучами глинозема и сводом лишь небольшие просветы, позволявшие с трудом протискиваться взрослому человеку. Следом за мной Этлен волок так и не пришедшую в сознание сиду. Как он умудрялся не заклиниваться в сужениях подземного хода своими мечами, закрепленными за спиною? Не знаю. Гелка замыкала процессию. Несколько раз я пытался оглянуться — не отстала ли? С таким же успехом можно было попытаться сверить путь по Небесному Светилу или звездам. Тьма стояла хоть глаз выколи. И факела не зажечь — не очень-то удобно ползти на четвереньках с мешком, кайлом и вязанкой хвороста. Из всех хватательных органов свободными оставались одни лишь зубы. В самый раз для факела.
Сколько продолжалось наше путешествие? Один Сущий Вовне ведает.
Мне показалось, что минули, самое малое, сутки. Думаю, на самом деле времени прошло гораздо меньше.
Стуканец — вредное животное… Нет бы рыть ходы прямые да ровные. Как же, дождешься. Нора виляла, как старатель после затяжных посиделок в «Развеселом рудокопе». Сворачивала то вправо, то влево. Поначалу стала забирать круто вниз. Я даже забеспокоился, если в плотном коконе охватывающего меня ужаса оставалось место для такого мирного и уютного чувства, как беспокойство, что все, конец, не выберемся никогда. Избежали погребения по-трейговски, в огне, схлопочем по-веселински, с хорошим курганом над головой. Чем наши холмы не курган?
Потом, правда, пол выровнялся, и вскоре ход начал подниматься.
Вот тут-то, прибавив скорости на радостях, я пребольно стукнулся лбом о выступающий из кровли обломок породы. Аж искры из глаз посыпались. Никакого огнива не нужно.
Ну что же я такой невезучий?!
Скорее от обиды, чем от боли, я завернул парочку настолько отборных словесных пируэтов, что сопящий позади телохранитель удивленно крякнул. Он за свою тысячу лет вряд ли мог где услышать подобное. Я бы тоже не узнал, если бы не общался в детстве и отрочестве с отцовским псарем — Клеоном. Уж он-то любил соленые словечки, которые мы, мальчишки, с наслаждением ловили и запоминали. Позже они надежно забылись, как я думал. Сколько ни секли меня в Школе, где у отцов-наставников были весьма в почете телесные наказания, как ни пороли перворожденные за недоимки, никогда себе такого не позволял. А тут — на тебе — всплыли. Да еще в компании девочки-подростка и убеленного сединами сида. Мак Кехта, хоть и дама, не в счет, потому как без сознания.
— Ничего, Эшт, терпи. — Этлен произнес это без насмешки, скорее с пониманием. — Жить хочешь — терпи.
Терплю. Что остается? Спасибо на добром слове.
Я потрогал пальцами стремительно вспухающую шишку — кроме всего прочего еще и ссадина с вершок — и пополз дальше.
Два поворота направо. Что ж он кругами-то ползает? Один — налево… Мы вывалились, как поначалу показалось, на свободу. Я даже готов был поверить, что настала ночь, так как тьма продолжала нас окутывать непроницаемой завесой. Глупые надежды.
— Зажги факел. — Этлен, похоже, догадался обо всем раньше. Жизненный опыт есть жизненный опыт.
Ладно, зажгу. О чем речь?
Голубоватые искры, сорвавшиеся с кресала, упали на высушенный гриб-трутовик. Затеплился маленький, бледный язычок пламени, от которого я поджег одну из веток.
Как только неровный свет факела упал на наши перепачканные потом и грязью физиономии, Гелка кинулась ко мне:
— У тебя кровь на лбу, Молчун! Дай вытру. — Хорошо, что всего лишь кровь. Я-то думал, мозги вылезут.
Осторожно потрогал пальцем край шишки. Верно. Кровь. Присохшая корочка. Вот пусть так и остается.
— Спасибо, белочка. Не надо тереть. Все в порядке. Дай оглядеться сперва…
А что там «оглядеться»? Оглядывайся не оглядывайся, и так все ясно. Мы угодили в старую выработку. Об этом можно было догадаться по почерневшим от времени крепежным венцам, провалившимся под тяжестью породы горбылям затяжки, никем не убираемым кучам обломков у стенок. Скорее всего, заброшенная рассечка. Штольнями уже лет двести никто не пользовался. По мере истощения запасов самоцветов работы уходили все глубже и глубже под холмы. А штольня нужной глубины не даст. Поэтому на Красной Лошади били в основном шурфы, а уж из них — рассечки.
Воздух в подземелье стоял затхлый, а значит, проветриванием и не пахло. Это подтвердило первоначальные предположения о заброшенности выработки. Старатель до такого состояния собственную рассечку не доведет.
Пока я крутил головой, разглядывая окружающие нас почерневшие деревяшки и грубо обтесанные стены, Этлен осмотрел феанни. Не знаю, может, у сидов голова по-другому устроена, но если бы меня волокли за шиворот по камням, как мешок с репой, то для поддержания бессознательного состояния не помешала бы пара-тройка хороших ударов по темечку.
— Еще немного времени, и она будет в порядке. — Телохранитель поправил локон госпожи, выбившийся из-под кольчужного капюшона. — Совсем немного.
Я кивнул. Действительно, Мак Кехта сейчас производила впечатление скорее мирно спящей, чем оглушенной. Глядишь, и оклемается.
— Молния ее не коснулась? — Магическое поражение могло бы во многом объяснить такое долгое восстановление сил.
— Нет. Попала рядом. — Этлен помолчал.
— У них сильный чародей.
— Я видел.
— Очень сильный. — Сид продолжал рассуждать вслух, — Таких бы десяток на поле у Кровавой Лощины — и исход последней войны мог стать совсем иным.
— Ты был там?
— Был. Расскажу, если тебе интересно. Но позже. Сейчас нужно искать выход.
Возражать глупо. Мне уже до смерти надоели мрак, спертый воздух и постоянное ощущение тяжести над головой.
Этлен одним движением поднялся и, слегка пригибаясь — все же выработка была для него низковата, двинулся в правую сторону. Правильно. Слева — тупик. Забой, весь исчирканный ударами кайла. Кое-где на нем поблескивали кристаллики обманки и кварца. Выйдя из освещенного круга, сид перестал для нас существовать. Звука шагов тоже не услыхать.
— Дай голову перевяжу. — Опять Гелке неймется.
— Не надо. Заживет, как на собаке. Да и нечем перевязывать.
С нее станется — начать рвать собственную рубаху.
На удивление, девка согласилась. Не стала спорить, настаивать. Пристроилась рядком со мной, обхватив колени руками.
— Не бойся, белочка, — захотелось ободрить ее, но слов убеждения не нашлось. Только жалкое — «не бойся». Да и где их сыскать, когда сам почти утратил надежду на спасение?
— Я не боюсь.
Так я и поверил. У самого сердце в пятках.
Свет, отбрасываемый факелом, слабел. Этлена все не было.
От скуки я попытался сосредоточиться, как на занятиях преподобного Рутиллия. Ощутить Силу, наполнявшую Мировой Аэр, пронизывающую камни, воду, воздух. Силы вокруг нас очень много. Нужно только уметь ее ощутить, отыскать, собрать воедино, в узкий концентрированный пучок, и использовать по мере необходимости. Причем последнее умение — самое простое, как я уже когда-то говорил. Даже такому олуху, как я, под силу.
Ну давай, Молчун. Ощути себя песчинкой, крупицей породы, дождинкой, капелькой тумана… Растворись в окружающем тебя мире и слейся с ним. Отыщи разбросанные реже, чем самородки в россыпи, частицы Силы и собери их…
Погружение в транс прошло чудо как легко. Тем более что с десяток лет я не пытался совершить ничего подобного. Растворяясь в аэре, я ощутил текущую сквозь меня Силу. Манящую, дразнящую, но, как всегда, неуловимую. Подобно воде, беспрепятственно протекающей сквозь ячеи рыбачьей сети, подобно песку, утекающему через растопыренные пальцы, Сила скользила, не даваясь в руки.
Как и раньше в подобных случаях, возникло глухое раздражение. Так бывает, когда раз за разом пытаешься засунуть нитку в игольное ушко, а не выходит. Плохо это. Нельзя допускать, чтобы чувства нарушали внутреннее равновесие.
Спокойно, Молчун. Расслабься…
На мгновение мне показалось — где-то неподалеку мощный источник Силы. Сродни заряженному до отказа амулету.
Нет!
Не получилось!
В который раз?
Сила ускользнула, не даваясь в руки. Не оставила после себя никаких следов, кроме противного глухого Разочарования.
Никаких?
Да нет же! Малая толика задержалась, и теперь я ощущал ее пульсацию в дрожащих кончиках растопыренных пальцев. Мелочь. Ерунда. Не хватит даже, чтобы разжечь трубку или лучинку засветить, например.
Но раз уж Сила далась в руки, негоже так просто от нее избавляться, как от ненужной ветошки. Когда-то, давным-давно, мне особо хорошо давалось целительство. Это единственная причина, по которой я проторчал в Школе целых пять лет, вместо того чтоб удрать как можно дальше в первый же год. Впрочем, не единственная. Моя проклятая нерешительность тоже была тому виной.
Вот и псу под хвост ее, нерешительность эту!
Конечно, у сидов и у людей болезни должны проявляться по-разному. И лечить их нужно не одними и теми же методами. Да ладно тебе, Молчун. С той силой, что тебе досталась, о лечении лучше не заикаться. Так, тронуть оглушенную, прощупать степень поражения. Не было ли магического взаимодействия? Такие следы должны сохраняться долгое время. Не то чтобы я не доверял Этлену, утверждавшему — молния прошла рядом, но надо убедиться самому. Как говорится, веселин пока не пощупает — не поверит.
Мои пальцы почти не тряслись, когда я прикоснулся к вискам Мак Кехты и осторожно послал легкий, как перышко, импульс, призванный выяснить тяжесть ее состояния.
Результат превзошел все ожидания. Видно, действительно организмы перворожденных и смертных слишком отличаются, если мое сверхнерешительное вмешательство вызвало эффект исцеления.
Обведенные темными кругами — верное свидетельство ушиба головы — веки дрогнули и приоткрылись. Скользнули вначале безучастно влево-вправо, а потом вдруг расширились от ужаса.
Представляю, что ей почудилось. Потерять сознание в разгар боя, а потом очнуться в смоляной черноте, нарушаемой лишь багровыми отблесками догорающей ветки. От стен веет подземельным холодом и сыростью Преисподней. Если у перворожденных есть Преисподняя. Зная их высокомерие и ледяную гордость, вполне можно предположить веру в то, что все павшие в сей же момент возносятся в горние чертоги, где продолжают бесконечное бытие бок о бок с Престолом Сущего.
А прибавить к общей картине кромешной жути еще и мою рожу, перепачканную разводами глинозема и запекшейся кровью. Взъерошенную, с нечесаной бородой…
Нет, следует отдать ей должное, сида не завизжала, не попыталась бежать прочь. Расширившиеся глаза-смарагды потемнели, словно роговая обманка. Правая рука метнулась к поясу, где крепились опустевшие ножны.
Вот и хвала Небесному Отцу, что опустевшие, а то схлопотал бы непрошеный лекарь вершков шесть доброй стали в подреберье, и дело с концом.
— Тише, феанни! — Я отшатнулся, поднимая руки раскрытыми ладонями вперед. — Ты в безопасности!
Мак Кехта попыталась сесть, но безуспешно. Слабость после хорошего удара по голове так просто не отпустит. Поэтому она только приподнялась на локте, затравленно озираясь.
— Где я? Ты кто?
Вот оно что! Учителя нам рассказывали — можно потерять часть памяти, если по мозгам досталось. Насколько же серьезно это у воительницы?
— Я — Молчун. Эшт. Помнишь меня, феанни? — Покачала головой. Не помнит.
— Прииск Красная Лошадь.
Ага, промелькнуло нечто вроде понимания.
— Этлен. — Наконец-то уверенность.
— Этлен… Где он?
— Здесь, феанни. Пошел на разведку.
— Уже вернулся. — Телохранитель возник из мрака и присел на корточки подле госпожи. — Риэн орт Фэйн, феанни. Мид мюре ниа шюд'. Держи себя в руках, феанни. Мы еще не умерли.
— Та кьюн', Этлен. Я в порядке, Этлен, — отозвалась сида, но боль, пронизывающая еще слабый голос, заставляла усомниться в правдивости этого утверждения.
— Выхода нет. — Сид глянул мне в глаза. — Лестница наверх разрушена. Но это полбеды. Выход привален бревнами. Даже вдвоем не откинуть.
— Ясно. Не повезло.
— Это еще не все, Эшт…
Этлен сделал многозначительную паузу.
— Догадываюсь. — Я действительно знал, что услышу. Ну, почти наверняка.
— Правильно догадываешься. Выбраться нам не дадут. Весь прииск гудит, как растревоженное гнездо шершней. А мы в самой его середочке.
— Ясно.
Не скажу, что известие меня обрадовало, однако и особого горя я не ощутил. Должно быть, нельзя до бесконечности пугаться и шарахаться. На душе нарастают мозоли не хуже, чем на ладонях от лопаты и кирки.
— Ясно. — Это коротенькое слово так славно соскальзывало с языка, как санки со снеговой горки. — Отдохнем, перекусим,..
— Хорошо. —Этлен кивнул, усаживаясь поудобнее.
— Дьох, — вдруг попросила Мак Кехта. — Пить. — Мы повернулись к ней одновременно.
— Дайте воды. — Телохранитель оглянулся на меня…
Это же надо было оказаться таким лопухом! Все продумал, все предусмотрел, да? Нитки-иголки, соль-муку… А вот фляжку с водой, обычную фляжку, захватить не догадался. Правда, кто думал, что уходить под землей будем, подобно червям и крысам? Но это оправдание слабенькое. Даже вслух высказать совестно.
Всего и осталось — виновато развести руками.
— Потерпи, феанни, — мягко, почти ласково сказал Этлен. — Мы скоро найдем воду. Обязательно найдем.
Может быть. Очень даже может быть. Подземные воды иногда подступают к уровням, на которых добывают самоцветы. Кое-кто из парней не раз жаловался на противную капель с потолка рассечек, мешающую работе. Рогоз или Подметка. Или Жихарь? Не помню точно.
— Найдем, — кивнул я.
— Тем более, нет резону здесь рассиживаться. — Сид не собирался тратить время даром.
Взгляд, брошенный на зияющий неподалеку черный провал, вызвал у меня ледяной озноб. Захотелось выдумать любую причину, чтобы задержаться в старой рассечке подольше. Этлен, похоже, заметил мои колебания.
— Я пойду первым. — Ни тени насмешки, ни малейшего намека на презрение трусливого человечка, простое утверждение. — Конечно, если хочешь, можешь поесть. Ты и девочка.
И на том спасибо.
— А вы?
— Я могу долго без еды. Очень долго.
Хотел ляпнуть, что беречь харчи незачем, а потом вдруг сообразил, что суровый Этлен в глубине души боится. Не за себя, понятное дело, а за феанни. Боится не найти выхода на свет и погибнуть в ходах и отнорках голодной смертью. Поэтому начал экономить прямо сейчас.
— Ты воин, Этлен. Возможно, только от тебя зависит — выживем мы или нет.
— Я воин, Эшт. Это правда. Но здесь мне некого рубить своими мечами. А значит, выживем мы или нет, зависит только от тебя. Ты знаешь этот мир. Мой мир — там.
Перворожденный ткнул пальцем в близкий свод рассечки, грязный и неровный.
Если бы он знал, как я боюсь! Сажени породы над головой давили, казалось, прямо на сердце, которое сжималось и трепетало, будто зажатая в кулаке ласточка-красногрудка. Подземный мир таит в себе опасностей не меньше, чем надземный. И уверенности сида в своих знаниях и умениях я нисколечко не разделял, но говорить об этом вслух не стал. К чему пугать Гелку и Мак Кехту раньше времени.
— Ладно, Этлен. Когда проголодаешься, дай знать.
Даже поморянин способен привести лошадь к водопою, но сотни веселинов не хватит, чтобы заставить ее напиться.
Пошарив в мешке, я нащупал две булдыжки побольше и извлек их на свет… Хотя какой там свет! Ветка, служившая факелом, совсем догорела. Только багровым светились подернутые мутной вуалью затухающие угольки. Один кусок сунул Гелке в руки. Она покачала головой:
— Не хочу.
Да что они, сговорились все, что ли?
— Нужно, белочка. Береги силы.
Девка привыкла меня слушаться. Взяла ножку и неохотно принялась обгрызать темное, хорошо прокопченное мясо. Слава Сущему Вовне, по крайней мере одну уговорил.
Вот меня, к слову сказать, упрашивать поесть не пришлось. Странный я, верно, парень. Никогда не понимал всяких там «от волнения кусок в горло не лезет». Мне лезет всегда. Когда он есть, конечно же. Никакие душевные потрясения не в силах заглушить зова голодного брюха. Должно быть, последствия аскетического воспитания в Храмовой Школе, где ученикам не давали обрасти жирком, и голодной зимовки в Восточной марке, где попавшая в силок отощавшая пищуха расценивалась как повод к пиршеству.
Ножка показалась очень даже вкусной. Немного жестковатая. Наверное, вертишейка попалась почтенного возраста. Бабушка всех вертишеек. Как они умудряются доживать до преклонных лет при такой глупости?
Кто бы рассуждал о глупости?
После копченого мяса я уже совершенно искренне раскаивался в собственном легкомыслии. Вода нужна. Просто необходима. И чем скорее мы ее найдем, тем больше шансов выжить.
Гелка тоже худо-бедно справилась со своей долей. Бросила в сторону обглоданную косточку.
— Готовы? — тут же поинтересовался Этлен. Определенно, старик видел в темноте не хуже филина.
— Готовы, — откликнулся я. — Если феанни способна двигаться…
— Я могу идти! — сказала, как хлыстом ожгла, Мак Кехта. Если не сила тела, то сила духа к ней вернулась, это точно.
— Тогда пойдем.
Этлен первым нырнул в лаз. Едва различимая тень в окружающем нас мраке. За ним последовала сида. Потом Гелка, волочащая свой мешок. Я пошел последним. Вернее, пополз.
Опять повороты и петли, подъемы и спуски. Прихотливым путем блуждал стуканец. А что ему? Еду искал. Что они едят, любопытно знать? А может, просто гулял в свое удовольствие? Не рассчитывал на незваных гостей, удумавших воспользоваться его ходом.
Нора вилась вдоль скального основания холмов так, что под коленками постоянно оказывались обломки пегматита — кварц да обманка роговая, острые, как битая черепица, а потолок, напротив, грозил обрушиться и похоронить заживо.
Одно хорошо — именно здесь и должны встречаться подземные воды, просачивающиеся сверху через рыжий грунт до неподвластного им камня. Глядишь, наткнемся на ручеек или хотя бы тоненькую струйку, сбегающую по стене.
Стараясь отогнать нехорошие мысли, я полностью погрузился в ритм движения.
Правая рука — левое колено, левая рука — правое колено. Раз-два, три-четыре. Раз-два…
Выход в очередную выработку застал меня врасплох. Вот понарыли! Даже подземному зверю негде ползать. Только по рукотворным норам и шастает.
— Зажигай факел! — скомандовал перворожденный.
Я послушно полез за огнивом… И в этот миг острая вонь ворвалась в мои ноздри. Запах невыделанной шкуры, мочи и еще чего-то удушающего, противного.
Роняя кресало, я схватил за плечи Гелку, рванул в сторону:
— Стуканец, Этлен!!!
Легкий шорох покидающих ножны мечей.
Мак Кехта, отброшенная подальше назад рукой телохранителя, свалилась в нашу кучу-малу.
В темноте я различал тяжелое, загнанное дыхание зверя в нескольких локтях.
Что же он не бросается?
Отроги Облачного кряжа, прииск Красная Лошадь, жнивец, день шестнадцатый, полдень
Как только жар догорающей лачуги спал настолько, чтоб человек мог подойти без риска опалить ресницы, петельщики сноровисто принялись растаскивать обугленные доски и бревна.— Давай, давай, рябяты! Веселее! — Лабон держался в стороне, потирая костяшками пальцев шрам на щеке. — Нам нужен череп проклятой ведьмы!
«Рябяты» старались. Да и кто бы не старался под тяжелым взглядом их бритоголового капитана?
Валлан, один раз настроившись на цель, по обыкновению шел до конца. Промчаться от Трегетройма до отрогов Облачного кряжа, разрушая все представления о марш-бросках и возможностях коней вкупе со всадниками, выследить ненавистных остроухих, с предельной тщательностью окружить и нанести удар… Нет, он водрузит череп Мак Кехты над воротами королевского замка, рядом с черепами ярлов Мак Дабхта и Мак Кью, Мак Дьелла и Мак Кормика!.. И ни пламя пожара, ни даже холод и пустота Преисподней не помешают ему. Остроухая нечисть! Пальцы Валлана сами собой потянулись к обезображенному левому уху. Именно рука безумной ведьмы нацелила самострельный бельт, начисто оторвавший мочку. В этом бою она ускользнула, вывернулась пестрой гадюкой из-под крестьянских вил. Здесь попыталась тоже. Ничего, ничего… На всякую норовистую лошадку свой наездник найдется.
— И белоголового черепушку найди! Слышь, Лабон? — Капитан говорил негромко, повышать голос не было необходимости — и петельщики, и старатели внимали каждому его слову. И были во всем согласны.
За исключением одного человека.
— Что за варварский обычай? — зябко повел плечами молодой чародей.
Несмотря на удушающий зной и пышущее жаром пожарище, его морозило. Сказывалось перенапряжение во время боя. Создать огненный шар такой мощи под силу не всякому жрецу четвертой ступени посвящения, но он справился. Валлан хотел ответить резко, поставив наглеца, осмелившегося перечить, на место, но вовремя спохватился. В схватке Квартул показал себя молодцом. Настоящим воином. Холодным и расчетливым. Если бы не его магические молнии, косоглазые, выстроившиеся клином с проклятым стариком на острие, прорвались бы к лошадям. А после великолепного огненного шара чародей вырос в глазах гвардейцев настолько, что с его мнением следовало считаться. В известных пределах.
— Это хороший обычай. — Голос Валлана звучал почти мягко. — Принятый в наших королевствах с древнейших времен. Да суди сам, как иначе? Я видел этого белоголового втоптанным в грязь, проколотым копьями, смывал его кровь со своей секиры. И вот он здесь. Сколько моих людей остались бы жить, привези я его голову с поля у Кровавой Лощины?
Квартул не ответил, продолжая ежиться и стягивать у горла узкий ворот гамбезона.
— А сколько людских жизней мог бы сохранить Кейлин? — Петельщик повернулся к собеседнику, глянул прямо в душу. — Мак Дабхт тоже, конечно, добыча знатная. Так он никуда не делся бы! Ведьму нужно было рубить! Ведьму! Слюнтяй! Мальчишка!..
— Наверное. — Уголки тонких губ жреца тронула усмешка. — Наверное, его высочество слишком сильно увлекался старыми легендами и возомнил себя сказочным героем.
— Героем? Чистоплюй! Ах, мы слишком благородные! Воевать нужно честно! Рубить бабу он не захотел! — Валлан, сам того не замечая, сорвался на рык. — Воевать нужно так, чтобы победить! В задницу всякое благородство, коли оно тому помеха! И корону нужно завоевывать с бою, а не получать в наследство от папеньки, как лавочник из посада!
Огромный кулак просвистел в воздухе и оглушительно шлепнулся о ладонь. Толпящиеся неподалеку зеваки из приисковых порскнули по сторонам.
— Тише, — холодно, сквозь зубы процедил Квартул. — Не кипятись. Где сейчас Кейлин, а где ты? Промысел Сущего Вовне неисповедим, но неизменно справедлив. Смири гордыню и будешь вознагражден.
Валлан раздраженно отмахнулся, не подумав сдаваться:
— Я не привык ждать милостей ни от Небесного Огня, ни от твоего Сущего…
Маг картинно приложил ладони к вискам, спасаясь от такого богохульства.
— Да расслабься ты! Сам советовал. У меня есть руки, секира и голова на плечах. И я пробью себе дорогу к богатству, власти и славе! Ясно?
— Яснее некуда. Что ты шумишь? Разве не ты мне говорил: вернемся в Трегетрен, быть одному из нас королевским зятем. И уж не мне, само собой. А сколько Витгольд протянет? Полгода? Год? Что ты пытаешься мне доказать?