Страница:
Петельщик не ожидал столь резкой и справедливой, надо заметить, отповеди. Он, забыв закрыть рот, уставился на Квартула. Ошалело заморгал глазами.
Выручил капитана подбежавший сбоку Лабон.
— Командир, головешки разгребли, как приказано…
— Ну? — Полусотенник замялся.
— Не слышу!
— Командир, черепов нигде нет. Ни сидовских, ни людских.
— Как!!! — Полумесяц секиры сверкнул над головой слегка согнувшего ноги Лабона и грянул в стену ближайшей хижины. Граненый шип застрял в досках по самый обух. Квартул, не привыкший до сих пор к взрывному характеру Валлана, шарахнулся прочь, прикрывая локтем голову.
Полусотенник провел ногтем большого пальца по щеточке усов, пережидая гнев капитана.
— Ты хорошо искал? — Голос Валлана клокотал от сдерживаемой ярости.
— Так точно, командир. Все перелопатили. Да нешто мои рябяты черепушки от горелой доски не отличат?
— Меньше трепись… Куда ж они делись?
— Не могу знать. Чудеса, да и только.
— Есть у нас и по чудесам мастак. Квартул!
— Да здесь я, не кричи. — Чародей задумчиво потеребил нижнюю губу — старая школярская привычка. — Знал я, что сиды ведают толк в магии, но вот своими глазами повидать подобное… Попробую настроиться на поиск остаточных следов магических эманации.
— Ты толком говори, по-человечески, что делать будешь? — Валлан одним движением вырвал секиру из стены и сунул ее в петлю на поясе.
— Видал, как собаки след берут?
— Ну…
— Магия тоже след оставляет. Только псу его не учуять.
— Понял. Что ж, нюхай, нюхай…
Чародей, сопровождаемый справа капитаном, а слева — полусотенником, направился к остывающим развалинам. Наперерез им быстрым шагом шел голова прииска — Белый. А рядом с ним еще два старателя — темноволосый, мосластый, не уступавший ростом ни Белому, ни Валлану, и второй — бородатый, в рубахе с огромной заплатой на животе. В отличие от безоружного головы оба были снаряжены, как для боя. Бородач — длинным луком, а мосластый — оброненным кем-то из перворожденных дротиком и обычным плотницким топором, заткнутым за пояс.
Белый кусал губы и старательно отводил глаза. Когда разделяющее их и петельщиков расстояние сократилось до трех шагов, мосластый ткнул его локтем под ребро.
— Господин капитан. — На первом же слове охрипшее горло подвело Белого, и он вынужденно закашлялся. — Господин капитан, я это, знаю… мы знаем, куда они делись.
— Да ну? — Валлан глянул на них с нескрываемым интересом, как на редкий товар от имперских торгашей.
— Любопытно, — вполголоса пробормотал Квартул. А Лабон только хекнул, вновь разглаживая усы.
— Они скрылись под землей…
— В шурфе, — добавил мосластый.
— Эге! Вон оно как! — Полусотенник кивнул понимающе, повернул голову к Валлану: — Позволишь, командир?
— Валяй. Только вперед не лезь. Ты мне еще пригодишься.
Лабон взмахом руки подозвал переминающихся неподалеку с ноги на ногу десятника и трех бойцов с перемазанными сажей лицами.
— Расчистить вход в яму! Живо!
Когда петельщики копьями столкнули в сторону обугленные бревна сруба, некогда возвышавшегося над устьем шурфа, Лабон опасливо заглянул туда:
— Лестница вроде целая…
— Что, боязно? — скривился Валлан, бешенство которого понемногу уступало место охотничьему азарту.
— А то? Первый раз такого зверя в норе брать буду, — откликнулся его помощник, вытаскивая из ножен узкий прямой меч.
— Осторожнее, — заметил вскользь Квартул. — Этот сид такое с мечами вытворяет…
— Ты еще Лабона плохо знаешь! — хохотнул капитан. — Давай, задай ему жару! А еще лучше, выгони ко мне.
Валлан многозначительно взвесил на руке секиру.
— Как удача попрет… Жук! Рохля! Самострелы! — скомандовал полусотенник.
— А можно мне? — вдруг встрял подошедший с Белым старатель, вооруженный дротиком.
Лабон придирчиво оглядел его с макушки до сапог.
— Разрешаешь, командир?
— Да хоть стрыгая, лишь бы Мак Кехту приволок. Ты лезешь под землю, тебе решать.
— Добро, — хмыкнул Лабон. — Первым пойдешь?
— Пойду. — Мосластый только крепче сжал древко.
— Уважаю. — Еще один оценивающий взгляд. — Как кличут?
— Рогоз.
— Давай, Рогоз. Вперед. Я за тобой.
Старатель, не раздумывая, нырнул в шурф. Полусотенник вытащил из-за голенища широкий нож, махнул рукой арбалетчикам — мол, прикрывайте — и, зажав клинок в зубах, отправился за ним.
Валлан, Квартул и старатели заняли выжидательную позицию в нескольких шагах от развалин. Почти все уцелевшие в бою петельщики, не занятые с ранеными или лошадьми, столпились здесь же.
— Кто этот человек? — обратился Квартул к Белому.
— Это который? — не сразу понял суть вопроса голова.
— Который ушел с остроухими.
— Да кто ж его знает?..
— Ты ж голова. Кому знать, как не тебе?
— Я, это, знаю. Кто спорит? Токмо, что я знаю?
— А ты все выкладывай про него. Как звать, откуда, каков характер?
— Звать Молчуном. Ну, это кличка такая. У нас тут именами не шибко балуют, все больше клички. По выговору вроде как с юга. Из озерников. Вона, у вашей милости такой точно…
— Жаль, не поболтал с земляком.
— А с ним, это, много не наболтаешь, вы уж простите неуча. Молчун — он Молчун и есть. Нелюдимый он… Был.
— Ты его труп видал? — вмешался с увлечением прислушивающийся к беседе Валлан.
— Не-а. — Перед капитаном петельщиков Белый робел до заикания.
— Вот и не хорони его допрежде сроку. — Голос Квартула был вкрадчив и нежен, аки елей. — Чем в толпе выделялся?
— Да ничем.
— Так таки и ничем?
— Молчал все время, — буркнул заплатанный.
— Ну, это и так ясно. Еще.
— По пьяни не буянил. Порот остроухими был пару раз за это… за недоимки.
— Что ж он с сидами подался? Или порка понравилась очень?
— Да кто его знает?
— Вот заладил! Я ж с тобой это и выяснить хочу.
— Лох Белаха в березозоле хоронил.
— Это которого конные егеря порешили?
— Да. По ихнему обычаю, говорят, все соорудил.
— Откуда ж он обычаи остроушьи ведает?
— Ну не знаю я, ваша милость, — взмолился Белый. Заплатанный пришел ему на выручку:
— Колдовал он! Во!
— Что значит «колдовал»? С травами ворожил? Порчу пускал?
— Да какой там «с травами»! Он таким пламенем плюнул в Эвана!
— Трепло! — осадил не в меру разошедшегося товарища Белый. — Он мне сам говорил, то не огонь был, а это… видимость одна.
— Да какой там «видимость»! Пламя что надо!
— А почему он не пустил в нас струю пламени, защищая своих остроухих приятелей? — вкрадчиво проговорил маг.
— Так я ж говорю — не мог он. — Белый развел руками. — Видимость создать мог, а настоящее, это… жгучее — нет…
Их разговор прервал перемазанный не только сажей, но и глиной Лабон, выскочивший из шурфа, как желтопузый суслик из норки. Рогоз и арбалетчики не намного от него отстали.
— Нетути их, командир, — убитым голосом обратился петельщик к Валлану. — Ушли. Вот живучие твари!
— Как так?!
— Куда ушли??
Маг и капитан воскликнули одновременно.
— Там дырка. В стене. От этого, как его…
— Стуканца, — подсказал Рогоз.
— Точно. Его самого. Вот туда они и улезли.
— Что ж ты…
— Без толку, командир. Поди догони их. Улезли на рассвете, а ноне солнце уже к полудню подбирается.
— Клянусь Небесным Огнем, я… — снова зашелся в приступе гнева Валлан.
— Это тот стуканец, что Карапуза заел, — задумчиво проговорил Белый.
— Угу, — откликнулся Рогоз. — Долго, подлюга, здесь шарился. Знамо дело, перед спячкой они все крученые.
— Так ход этот вьется под нами, как… — ухватился за последние слова Лабон.
Капитан схватил Белого за плечо так, что вынудил ардана стиснуть зубы.
— Ты сейчас же узнаешь, у кого есть такие точно дырки в подземельях. Или кто знает про них. Ясно?
— Ясно.
— Что нароешь, сразу к нему, — кивок в сторону жреца. — Лабон, коней!
— Будет сполнено, командир. — Худощавый трейг понимал Валлана с полуслова.
Отпустив вяло потрусившего выполнять приказ Белого, Валлан повернулся к чародею:
— Жди меня здесь. Жука и Рохлю оставляю тебе в охрану. Что неладное заметишь — жги!
— А ты куда?
— Прочешем холмы. Чует мое сердце, они где-то уже выбрались. Ничего. Как ни крутись, зараза, а от меня не уйдешь!
Петельщики уже садились на коней. Худой длинный воин по кличке Жердяй подвел капитану его скакуна.
Пустив вороного быстрой рысью, Валлан с удовольствием подставил взмокшее лицо под набегающий ветерок.
У скалы Красная Лошадь полтора десятка вышедших невредимыми из утренней стычки бойцов разделились. Половина, рассыпавшись по холмам редкой цепью, поскакали направо под командой полусотенника. Остальных, таким же порядком, повел налево капитан.
Нечастый лес позволял воинам видеть двух-трех ближайших соседей с каждой из сторон. Пятнадцать пар глаз зорко обшаривали пространство между стволами, склоны холмов, покрытые желтеющей перьевицей.
Нетерпение заставляло Валлана без нужды горячить шпорами коня, а когда тот набирал скорость, осаживать, чтобы не вырываться слишком далеко вперед. Еще утром он был уверен в успехе беспримерного похода, и вдруг такое разочарование. Мак Кехта, словно назло, опять ускользнула. Будто некие высшие силы помогают ей. Покровительствуют сидской ведьме. Остроухой твари. Ну уж нет! Не выйдет! Капитан петельщиков погрозил небу кулаком, процедив сквозь зубы слова черной брани.
— Командир, вроде медведь! — донесся справа удивленный голос.
Грязно-бурое пятно мелькало между деревьями в полусотне шагов.
— Подстрелить?
— Я тебе дам! За кем охотишься?
Послабив туго натянутый повод, Валлан вылетел вперед, опережая строй на добрых четыре корпуса. Линялая клочковатая шерсть нырнула за серый ствол бука, снова выглянула. Странный зверь… Да какой же это медведь?!
— Все ко мне! — выдергивая секиру, проорал капитан. — Это человек!
Щелкнула тетива одного из самострелов.
— Легче! По ногам!
Валлан стремительно настигал во весь дух улепетывающего оборванца, одетого, несмотря на середину иснивца, в грязный, прожженный в нескольких местах кожушок и меховой треух, столь же неприглядного вида.
Уже десять скачков коня разделяют их.
Пять!
Три!
Петельщик привстал на стременах, занося секиру для удара плашмя.
И тут преследуемый бухнулся с размаху на четвереньки и, подобно уходящему от своры собак барсуку, юркнул в неприметный лаз на заросшем орешником склоне холма. Только драные подметки мелькнули под носом у погони!
— Вот сволочь! — отворачивая в последний миг коня, выкрикнул Валлан.
Разрывая животному губы мундштуком, осадил. Спешился. Его бойцы останавливались, соскакивая по примеру капитана на землю.
Нора, в которую скрылся бродяга, оказалась вовсе не норой, а остатками входа в горную выработку, просевшую и обвалившуюся по причине заброшенности.
— Что за край! Куда ни ткни, дырка в земле! — возмутился коренастый десятник, становясь на одно колено и пытаясь заглянуть внутрь хода.
Одно из бревен, бывшее когда-то боковой стойкой крепи, заскрипело под прикосновением его руки и опасно зашаталось. По склону побежали ручейки пересохшей земли, мелкие камушки.
— Легче, легче! — остерег его капитан. Десятник послушно отступил и потыкал в нору копьем. Безрезультатно.
— Длинная, стерва…
— А ну, дай!
Валлан отобрал у усатого воина самострел, присел на корточки и пустил бельт во тьму. Прислушался — не ойкнет ли кто?
Тишина.
— Что делать будем, командир?
— Разбирай завал, — последовала короткая команда.
— Погоди, а как еще больше засыплет?
— Тогда давай охотников. Пусть лезут. — Петельщики замялись. В открытом бою, грудь на грудь, они не боялись никого, а вот лезть в подземелье, да еще с непрочным потолком, не хотелось никому.
— Что, нет охочих до драки? — насупился Валлан.
— Так то ж не драка, командир, — вступился за свое подразделение десятник. — Пущай туда суслики лазят.
Взгляд капитана предостерегающе потемнел.
— Брик, Сало и Пятак! — нашелся десятник. Поименованные подошли поближе.
— Ну, вот и добровольцы нашлись. — Валлан кивнул.
— Веревками обвяжитесь. Вытянем, если что. Мечи оставьте. Ножи, кастеты, если есть, самое то…
Пока трое петельщиков готовились к спуску, остальные привязали коней к деревьям и расположились рядом, готовые в любой момент прийти на помощь.
Первым в лаз нырнул Сало, юркий и узкоплечий, за ним Пятак, сжимая в левой руке самострел с укороченным ложем. Последним пополз Брик.
Какое-то время из норы доносилось шуршание, шелест осыпающихся кусочков породы. Потом вдруг в недрах холма что-то крякнуло, затрещало и ухнуло, выбросив клуб мелкой пыли в лицо нагнувшегося десятника.
— Эй, парни! — негромко позвал он, а потом во весь голос: — Брик! Сало! Пятак! Отзовитесь!!!
Слабый, приглушенный расстоянием стон был ему ответом.
— Тяни!
Десяток рук ухватились за торчащий наружу конец веревки. Дернули…
Она подавалась, но плохо.
— А ну, разом! — Валлан оттер плечом одного из воинов. — Дружно! Раз-два!!! Взяли!!!
Локоть за локтем спасательная веревка подавалась, волоча за собой что-то тяжелое, цепляющееся за все неровности.
Еще рывок, и на жухлую траву вывалился Брик, не подающий признаков жизни. Сплошная корка грязи, замешанной на крови, покрывала его голову и плечи. С пояса свисал размочаленный, оборванный второй конец веревки.
— По коням, — угрюмо бросил Валлан. — Кто б ни был, он останется там навсегда. Души Пятака и Сала об этом позаботятся.
Что ж он медлит?
Или это неправильный стуканец?
А может быть, зверь в спячке и нас не слышит?
Мак Кехта заворочалась, недовольно бормоча что-то на старшей речи, и попыталась подняться.
— Эисте, феанни. Тише, госпожа, — шепнул я, придерживая ее за плечо. — Байол… Опасность…
Она, похоже, так и не сообразила, из-за чего началась заваруха. Услышав мои слова, вместо того чтобы затаиться, рванулась, чтобы вскочить на ноги:
— Этлен!
В это время источник вони и хриплых вздохов с топотом бросился по выработке… Но не на нас, а в противоположную сторону.
— Зажигай факел, Эшт. — В голосе телохранителя явственно слышалось облегчение.
Да с удовольствием. Тьма надоела мне хуже корешков одуванчика к обеду. Когда-то они были у меня едва ли не постоянной пищей.
Смолистая ветка разгорелась быстро и весело. Огонь с жадным треском бросился пожирать сухую древесину, осветив попутно наши перепуганные лица. Нет, это у меня и у Гелки — перепуганные. У Этлена — озадаченное. У Мак Кехты — раздраженное.
— По-моему, — проговорил старик, убирая один меч в ножны, — это был человек.
— Фаг дар бр'енн, салэх, — презрительно откликнулась сида. — Судя по вони, человек.
Я сделал вид, что не слышу ее.
— Не стуканец, это точно. Иначе нас уже не было б в живых.
— Такой страшный зверь? — Этлена малость озадачила моя уверенность.
— Страшнее я не видел.
— Вы, люди, мало живете и не успеваете повидать многого.
Согласен. По сравнению с долголетием перворожденных мы сгораем, как мошки-однодневки. Однако за время трапперства и скитаний я повидал предостаточно зверья. Стуканец самый злобный, тупоумный и непредсказуемый из них.
— Может, посмотрим, кто это?
— Пожалуй, ты прав. Пойдем.
— Я с вами, — вскинулась Мак Кехта.
— Ты еще слаба, феанни. — Телохранитель умел быть непреклонным. — Подождешь нас здесь. Я дам тебе один меч.
Сида сверкнула глазами, но согласилась, покорно принимая протянутое рукоятью вперед оружие.
Мы двинулись по выработке. Именно двинулись, пошли, а не поползли на карачках. Как приятно хоть иногда побыть с выпрямленной спиной!
Если предыдущее наше пристанище — старая рассечка — выглядело старым и заброшенным, то нынешнее казалось настолько древним, насколько вообще может быть древним созданное руками людей. По всей видимости, мы попали в одну из штолен, построенных во времена расцвета Красной Лошади и десятка прочих приисков на восточных отрогах Облачного кряжа. Коли это так, мы уже удалились от прииска достаточно далеко. Можно попытаться и выбраться на свет.
Хорошо раньше крепили. На совесть. Темные венцы выгибались внутрь под тяжестью скал, но держались. Не рушились. Нынешняя крепь, прекрати за ней ухаживать, не простоит и нескольких лет. Сгниет.
Этлен шагал впереди, весь напряженный, готовый к мгновенному броску. Я держался за его спиной, подсвечивая факелом.
Полсотни шагов, не меньше, и перед нами оказался тупик. Вернее, завал. Причем весьма свежий, насколько я могу доверять своему опыту работы с землей и камнем. К беспорядочному нагромождению валунов, обломанных бревен и расщепленных досок спиной прислонился чумазый, оборванный человек. Он затравленно озирался вокруг и прикрывал голову руками, тихонько поскуливая.
Сумасшедший?
Этлен близко не подошел. Остановился на расстоянии двух шагов.
— Не бойся, — очень тщательно выговаривая человеческие звуки, произнес сид. — Мы не причиним тебе вреда.
Оборванец молчал, но я заметил между неплотно сцепленными пальцами любопытный глаз. Значит, не безумец. Просто очень напуган. Может, кто из наших? Спрятался от перворожденных, да попал под завал.
Я поравнялся с Этленом:
— Ты кто? Узнаешь меня? Ты с прииска? — Ладони убрались прочь, открывая лицо.
— Молчун… — не то удивился, не то обрадовался найденный нами. А скорее, и то и другое одновременно.
— Кто ты? — повторил я вопрос.
— Я тебя узнал. А ты меня нет. — Говоривший улыбнулся.
Где-то я эту улыбку видел… Чуть-чуть ближе факел. Круглая физиономия, превращенная грязной коркой, исполосованной дорожками пота, в диковинную маску. Нос, похожий на гриб-боровик, весь в дырочках пор…
— Желвак! Каменная крыса! Вот ты где прятался!
— Узнал!..
— Я ж тебя с весны не видел!
— Да пошли они все…
Этлен слушал нас, не убирая, впрочем, меча. Ладно, хватит болтать попусту. Пора переходить к животрепещущей теме.
— Желвак, отсюда есть выход? — Он сокрушенно покачал головой:
— Уже нет.
— Вот это? — показал на завал.
— Угу.
— Как же так?
— Там люди в лесу. На конях…
— Петельщики?
— Чего?
— Коричневые накидки с пламенем на груди.
— Да не разобрал я… — и вдруг опасливо покосился на сида, будто только что его заметил: — А это кто?
— Перворожденный. Ты разве не понял?
Ох Желвак! Ох хитрец! Любит притворяться дурачком. Только меня не проведешь.
— Они пришли мстить за Лох Белаха?
— Можно и так сказать, — сказал, как отбрил, Этлен.
— Я не виноват.
— О чем это он? — удивился телохранитель.
Не в том мы сейчас положении, чтобы предаваться воспоминаниям.
— После как-нибудь… Он был головой прииска. Тогда… Весной.
Сид кивнул.
— Так что с выходом, Желвак? — напомнил я. Клещами из него слова тянуть, что ли?
— Люди на конях… Они гнались за мной. Думал — убьют. А я — сюда. А когда за мной полезли — крепь расшатал. Вроде бы кого-то придавил. — Бывший голова самодовольно потер ладони.
— Ясно…
Этлен убрал меч. Равнодушно (как он может сохранять такое непроницаемое выражение лица?) посмотрел на завал и на Желвака.
— Пойдем обратно?
— Эй, погодите, — забеспокоился наш найденыш. — А вы-то как сюда попали?
— Как и ты. — И это была правда. — Только через другой вход.
— Так мы можем выйти?! — Он аж подпрыгнул.
— Не можем. За петельщиками соскучился?
— Так вы тоже…
— А ты как думал?
— Пойдем, Эшт, — поторопил меня сид. — Нечего терять время.
Я замялся в нерешительности. Конечно, Желвак не самый лучший или благородный из людей, с какими мне довелось пообщаться в жизни, но не бросать же его вот так. А он словно догадался, подслушал мои мысли:
— Эй, не оставляйте меня, сиятельный феанн…
— Не зови меня феанном! — Похоже, это обращение — единственное, что способно хоть ненамного вывести Этлена из душевного равновесия.
— Прошу прощения… Я хотел сказать… Возьмите меня с собой — я вам пригожусь.
Вот хитрован. Прямо как в нянькиных сказках: не убивай меня, благородный витязь, я тебе пригожусь. Ага, сундучок с дуба достану… А вдруг правда не лишним окажется?
— Ты давно тут живешь?
— С травника.
— Воду сможешь найти? — Желвак самодовольно осклабился:
— Смогу. А как же. Я вас отведу.
Теперь дело за перворожденным. Его решение — окончательное.
— Возьмем, Этлен?
— Возьмем. Тряпье свое пусть здесь бросит. Там вшей поди…
— Э, как же так… — забеспокоился Желвак. — Что же я голым?..
— Хочешь с нами?
— Хочу. — Он поежился, исподтишка кинув взгляд на завал.
— Тогда бросай.
Умею я быть беспощадным, когда нужно. Сам себе удивляюсь.
Поскуливая, Желвак скинул достопамятный кожушок. Прореха от удара плети Лох Белаха была заделана грубыми стежками. Отбросил одежку на груду камней и бревен. Следом полетел наполовину облезший треух. Действительно, живности в таких заводится — немерено. Особенно если носить все лето не снимая, что Желвак с успехом и проделывал до нашей встречи.
— Вот так, — одобрил Этлен. — Пошли. По дороге расскажете, что да как.
Мы двинулись в обратный путь. Из меня говорун, как из поморянина наездник, но Желвак балаболил без умолку. О том, как он любит перворожденных, как не сумел защитить Лох Белаха, хоть и здоровья на то не пожалел. Спасибо, что не сильно завирался.
Из его рассказа выходило: после побоища, учиненного Сотником на площади, он испугался, что и ему, как голове не самому безупречному и бескорыстному, еще добавят по шее, сверх тумаков Воробья, и убежал с прииска. Вслух произнесено не было, но я догадался, что у начальника нашего имелся изрядный запасец и харчей, и шмоток в одной из заброшенных хижин. Вот там он и прятался, пока всем было не до того. Когда морозы утихли, перетаскал потихоньку, ночами, как вор, свои пожитки сюда, в старую штольню. Половину лета прожил припеваючи, а потом еда вышла. Воровать на прииске по ночам тоже было нечего — народ едва сводил концы с концами. Желвак пробовал охотиться. Не вышло. Собирал ягоды, грибы и тем жил.
Обычная история труса и изгоя. Но было в ней и нечто интересное.
Штольня, оказывается, тянулась очень далеко. Старались наши предшественники, все норовили больше самоцветов из холмов вытрясти. По ней можно идти почти полдня, пока не упрешься в забой. Точнее, это раньше в него упирались, а сейчас там образовалась трещина или промоина — по путаным объяснениям Желвака было не понять, — через которую можно попасть в целый каскад пещер. В них он слишком далеко не углублялся — боязно. Однако не так далеко нашел ручеек. Оно и понятно. Такие пещеры обычно возникают там, где вода пробивает себе путь сквозь слабые породы. А иногда и сквозь скалу.
Рассказ Желвака вселял надежду. Во-первых — вода. Без нее нам не выжить. Во-вторых, если подземная река проточила дорогу в камнях через холмы и их основания, то почему бы ей где-нибудь не вырваться на поверхность. Очень даже может быть. И наплевать, что это может быть в лигах от Красной Лошади. Даже лучше. Еды у нас хватит надолго. Вода тоже будет. Мы еще поборемся за жизнь со стихией. И, думаю, победим.
Глава VIII
Такое иногда случается со всеми. И с монархами в том числе. Голова тяжелая — не поднять; глаза зудят, словно их песком засыпали. Кажется, лег бы и провалился, а сна нет и нет…
Король метался по дорогой тонкотканой простыне, обливаясь липким потом. Четыре узких стрельчатых окна, глядящие друг на друга с противоположных стен опочивальни, не спасали. Если порыв ночного ветра и проникал в них, то желанной прохлады с собой не приносил. Жаркий, злой суховей, как и во все остальные ночи, врываясь в легкие с хриплым дыханием, только заставлял раз за разом зачерпывать ковшиком из стоящего у кровати жбана слабенькое просяное пиво. Кислое и теплое.
Что гнало прочь королевский сон? Что не давало отдохнуть от трудов праведных, от тяжкого дня, проведенного в заботах о благе государства? Может, кабанье бедро, запеченное в углях с целой кучей острых и пряных травок, контрабандой доставленных из Приозерной империи? А может быть, тревожные известия, доставленные гонцами из пределов тала Ихэрен, вотчины своевольного и самолюбивого Витека Железный Кулак?
Да, пожалуй, и то и другое.
Только если обильная жирная трапеза давала знать о себе изжогой, которая почти наверняка уляжется к утру, оставив лишь мерзкую горечь на языке и нёбе, то весть о грядущей междоусобице не денется никуда. Тут нужно или стремительным ударом смять бунт, задавить в пределах одного тала, не давая вырваться и расползтись по окрестным землям, или сразу снять корону и подарить ее кому-нибудь более решительному и достойному звания монарха.
Выручил капитана подбежавший сбоку Лабон.
— Командир, головешки разгребли, как приказано…
— Ну? — Полусотенник замялся.
— Не слышу!
— Командир, черепов нигде нет. Ни сидовских, ни людских.
— Как!!! — Полумесяц секиры сверкнул над головой слегка согнувшего ноги Лабона и грянул в стену ближайшей хижины. Граненый шип застрял в досках по самый обух. Квартул, не привыкший до сих пор к взрывному характеру Валлана, шарахнулся прочь, прикрывая локтем голову.
Полусотенник провел ногтем большого пальца по щеточке усов, пережидая гнев капитана.
— Ты хорошо искал? — Голос Валлана клокотал от сдерживаемой ярости.
— Так точно, командир. Все перелопатили. Да нешто мои рябяты черепушки от горелой доски не отличат?
— Меньше трепись… Куда ж они делись?
— Не могу знать. Чудеса, да и только.
— Есть у нас и по чудесам мастак. Квартул!
— Да здесь я, не кричи. — Чародей задумчиво потеребил нижнюю губу — старая школярская привычка. — Знал я, что сиды ведают толк в магии, но вот своими глазами повидать подобное… Попробую настроиться на поиск остаточных следов магических эманации.
— Ты толком говори, по-человечески, что делать будешь? — Валлан одним движением вырвал секиру из стены и сунул ее в петлю на поясе.
— Видал, как собаки след берут?
— Ну…
— Магия тоже след оставляет. Только псу его не учуять.
— Понял. Что ж, нюхай, нюхай…
Чародей, сопровождаемый справа капитаном, а слева — полусотенником, направился к остывающим развалинам. Наперерез им быстрым шагом шел голова прииска — Белый. А рядом с ним еще два старателя — темноволосый, мосластый, не уступавший ростом ни Белому, ни Валлану, и второй — бородатый, в рубахе с огромной заплатой на животе. В отличие от безоружного головы оба были снаряжены, как для боя. Бородач — длинным луком, а мосластый — оброненным кем-то из перворожденных дротиком и обычным плотницким топором, заткнутым за пояс.
Белый кусал губы и старательно отводил глаза. Когда разделяющее их и петельщиков расстояние сократилось до трех шагов, мосластый ткнул его локтем под ребро.
— Господин капитан. — На первом же слове охрипшее горло подвело Белого, и он вынужденно закашлялся. — Господин капитан, я это, знаю… мы знаем, куда они делись.
— Да ну? — Валлан глянул на них с нескрываемым интересом, как на редкий товар от имперских торгашей.
— Любопытно, — вполголоса пробормотал Квартул. А Лабон только хекнул, вновь разглаживая усы.
— Они скрылись под землей…
— В шурфе, — добавил мосластый.
— Эге! Вон оно как! — Полусотенник кивнул понимающе, повернул голову к Валлану: — Позволишь, командир?
— Валяй. Только вперед не лезь. Ты мне еще пригодишься.
Лабон взмахом руки подозвал переминающихся неподалеку с ноги на ногу десятника и трех бойцов с перемазанными сажей лицами.
— Расчистить вход в яму! Живо!
Когда петельщики копьями столкнули в сторону обугленные бревна сруба, некогда возвышавшегося над устьем шурфа, Лабон опасливо заглянул туда:
— Лестница вроде целая…
— Что, боязно? — скривился Валлан, бешенство которого понемногу уступало место охотничьему азарту.
— А то? Первый раз такого зверя в норе брать буду, — откликнулся его помощник, вытаскивая из ножен узкий прямой меч.
— Осторожнее, — заметил вскользь Квартул. — Этот сид такое с мечами вытворяет…
— Ты еще Лабона плохо знаешь! — хохотнул капитан. — Давай, задай ему жару! А еще лучше, выгони ко мне.
Валлан многозначительно взвесил на руке секиру.
— Как удача попрет… Жук! Рохля! Самострелы! — скомандовал полусотенник.
— А можно мне? — вдруг встрял подошедший с Белым старатель, вооруженный дротиком.
Лабон придирчиво оглядел его с макушки до сапог.
— Разрешаешь, командир?
— Да хоть стрыгая, лишь бы Мак Кехту приволок. Ты лезешь под землю, тебе решать.
— Добро, — хмыкнул Лабон. — Первым пойдешь?
— Пойду. — Мосластый только крепче сжал древко.
— Уважаю. — Еще один оценивающий взгляд. — Как кличут?
— Рогоз.
— Давай, Рогоз. Вперед. Я за тобой.
Старатель, не раздумывая, нырнул в шурф. Полусотенник вытащил из-за голенища широкий нож, махнул рукой арбалетчикам — мол, прикрывайте — и, зажав клинок в зубах, отправился за ним.
Валлан, Квартул и старатели заняли выжидательную позицию в нескольких шагах от развалин. Почти все уцелевшие в бою петельщики, не занятые с ранеными или лошадьми, столпились здесь же.
— Кто этот человек? — обратился Квартул к Белому.
— Это который? — не сразу понял суть вопроса голова.
— Который ушел с остроухими.
— Да кто ж его знает?..
— Ты ж голова. Кому знать, как не тебе?
— Я, это, знаю. Кто спорит? Токмо, что я знаю?
— А ты все выкладывай про него. Как звать, откуда, каков характер?
— Звать Молчуном. Ну, это кличка такая. У нас тут именами не шибко балуют, все больше клички. По выговору вроде как с юга. Из озерников. Вона, у вашей милости такой точно…
— Жаль, не поболтал с земляком.
— А с ним, это, много не наболтаешь, вы уж простите неуча. Молчун — он Молчун и есть. Нелюдимый он… Был.
— Ты его труп видал? — вмешался с увлечением прислушивающийся к беседе Валлан.
— Не-а. — Перед капитаном петельщиков Белый робел до заикания.
— Вот и не хорони его допрежде сроку. — Голос Квартула был вкрадчив и нежен, аки елей. — Чем в толпе выделялся?
— Да ничем.
— Так таки и ничем?
— Молчал все время, — буркнул заплатанный.
— Ну, это и так ясно. Еще.
— По пьяни не буянил. Порот остроухими был пару раз за это… за недоимки.
— Что ж он с сидами подался? Или порка понравилась очень?
— Да кто его знает?
— Вот заладил! Я ж с тобой это и выяснить хочу.
— Лох Белаха в березозоле хоронил.
— Это которого конные егеря порешили?
— Да. По ихнему обычаю, говорят, все соорудил.
— Откуда ж он обычаи остроушьи ведает?
— Ну не знаю я, ваша милость, — взмолился Белый. Заплатанный пришел ему на выручку:
— Колдовал он! Во!
— Что значит «колдовал»? С травами ворожил? Порчу пускал?
— Да какой там «с травами»! Он таким пламенем плюнул в Эвана!
— Трепло! — осадил не в меру разошедшегося товарища Белый. — Он мне сам говорил, то не огонь был, а это… видимость одна.
— Да какой там «видимость»! Пламя что надо!
— А почему он не пустил в нас струю пламени, защищая своих остроухих приятелей? — вкрадчиво проговорил маг.
— Так я ж говорю — не мог он. — Белый развел руками. — Видимость создать мог, а настоящее, это… жгучее — нет…
Их разговор прервал перемазанный не только сажей, но и глиной Лабон, выскочивший из шурфа, как желтопузый суслик из норки. Рогоз и арбалетчики не намного от него отстали.
— Нетути их, командир, — убитым голосом обратился петельщик к Валлану. — Ушли. Вот живучие твари!
— Как так?!
— Куда ушли??
Маг и капитан воскликнули одновременно.
— Там дырка. В стене. От этого, как его…
— Стуканца, — подсказал Рогоз.
— Точно. Его самого. Вот туда они и улезли.
— Что ж ты…
— Без толку, командир. Поди догони их. Улезли на рассвете, а ноне солнце уже к полудню подбирается.
— Клянусь Небесным Огнем, я… — снова зашелся в приступе гнева Валлан.
— Это тот стуканец, что Карапуза заел, — задумчиво проговорил Белый.
— Угу, — откликнулся Рогоз. — Долго, подлюга, здесь шарился. Знамо дело, перед спячкой они все крученые.
— Так ход этот вьется под нами, как… — ухватился за последние слова Лабон.
Капитан схватил Белого за плечо так, что вынудил ардана стиснуть зубы.
— Ты сейчас же узнаешь, у кого есть такие точно дырки в подземельях. Или кто знает про них. Ясно?
— Ясно.
— Что нароешь, сразу к нему, — кивок в сторону жреца. — Лабон, коней!
— Будет сполнено, командир. — Худощавый трейг понимал Валлана с полуслова.
Отпустив вяло потрусившего выполнять приказ Белого, Валлан повернулся к чародею:
— Жди меня здесь. Жука и Рохлю оставляю тебе в охрану. Что неладное заметишь — жги!
— А ты куда?
— Прочешем холмы. Чует мое сердце, они где-то уже выбрались. Ничего. Как ни крутись, зараза, а от меня не уйдешь!
Петельщики уже садились на коней. Худой длинный воин по кличке Жердяй подвел капитану его скакуна.
Пустив вороного быстрой рысью, Валлан с удовольствием подставил взмокшее лицо под набегающий ветерок.
У скалы Красная Лошадь полтора десятка вышедших невредимыми из утренней стычки бойцов разделились. Половина, рассыпавшись по холмам редкой цепью, поскакали направо под командой полусотенника. Остальных, таким же порядком, повел налево капитан.
Нечастый лес позволял воинам видеть двух-трех ближайших соседей с каждой из сторон. Пятнадцать пар глаз зорко обшаривали пространство между стволами, склоны холмов, покрытые желтеющей перьевицей.
Нетерпение заставляло Валлана без нужды горячить шпорами коня, а когда тот набирал скорость, осаживать, чтобы не вырываться слишком далеко вперед. Еще утром он был уверен в успехе беспримерного похода, и вдруг такое разочарование. Мак Кехта, словно назло, опять ускользнула. Будто некие высшие силы помогают ей. Покровительствуют сидской ведьме. Остроухой твари. Ну уж нет! Не выйдет! Капитан петельщиков погрозил небу кулаком, процедив сквозь зубы слова черной брани.
— Командир, вроде медведь! — донесся справа удивленный голос.
Грязно-бурое пятно мелькало между деревьями в полусотне шагов.
— Подстрелить?
— Я тебе дам! За кем охотишься?
Послабив туго натянутый повод, Валлан вылетел вперед, опережая строй на добрых четыре корпуса. Линялая клочковатая шерсть нырнула за серый ствол бука, снова выглянула. Странный зверь… Да какой же это медведь?!
— Все ко мне! — выдергивая секиру, проорал капитан. — Это человек!
Щелкнула тетива одного из самострелов.
— Легче! По ногам!
Валлан стремительно настигал во весь дух улепетывающего оборванца, одетого, несмотря на середину иснивца, в грязный, прожженный в нескольких местах кожушок и меховой треух, столь же неприглядного вида.
Уже десять скачков коня разделяют их.
Пять!
Три!
Петельщик привстал на стременах, занося секиру для удара плашмя.
И тут преследуемый бухнулся с размаху на четвереньки и, подобно уходящему от своры собак барсуку, юркнул в неприметный лаз на заросшем орешником склоне холма. Только драные подметки мелькнули под носом у погони!
— Вот сволочь! — отворачивая в последний миг коня, выкрикнул Валлан.
Разрывая животному губы мундштуком, осадил. Спешился. Его бойцы останавливались, соскакивая по примеру капитана на землю.
Нора, в которую скрылся бродяга, оказалась вовсе не норой, а остатками входа в горную выработку, просевшую и обвалившуюся по причине заброшенности.
— Что за край! Куда ни ткни, дырка в земле! — возмутился коренастый десятник, становясь на одно колено и пытаясь заглянуть внутрь хода.
Одно из бревен, бывшее когда-то боковой стойкой крепи, заскрипело под прикосновением его руки и опасно зашаталось. По склону побежали ручейки пересохшей земли, мелкие камушки.
— Легче, легче! — остерег его капитан. Десятник послушно отступил и потыкал в нору копьем. Безрезультатно.
— Длинная, стерва…
— А ну, дай!
Валлан отобрал у усатого воина самострел, присел на корточки и пустил бельт во тьму. Прислушался — не ойкнет ли кто?
Тишина.
— Что делать будем, командир?
— Разбирай завал, — последовала короткая команда.
— Погоди, а как еще больше засыплет?
— Тогда давай охотников. Пусть лезут. — Петельщики замялись. В открытом бою, грудь на грудь, они не боялись никого, а вот лезть в подземелье, да еще с непрочным потолком, не хотелось никому.
— Что, нет охочих до драки? — насупился Валлан.
— Так то ж не драка, командир, — вступился за свое подразделение десятник. — Пущай туда суслики лазят.
Взгляд капитана предостерегающе потемнел.
— Брик, Сало и Пятак! — нашелся десятник. Поименованные подошли поближе.
— Ну, вот и добровольцы нашлись. — Валлан кивнул.
— Веревками обвяжитесь. Вытянем, если что. Мечи оставьте. Ножи, кастеты, если есть, самое то…
Пока трое петельщиков готовились к спуску, остальные привязали коней к деревьям и расположились рядом, готовые в любой момент прийти на помощь.
Первым в лаз нырнул Сало, юркий и узкоплечий, за ним Пятак, сжимая в левой руке самострел с укороченным ложем. Последним пополз Брик.
Какое-то время из норы доносилось шуршание, шелест осыпающихся кусочков породы. Потом вдруг в недрах холма что-то крякнуло, затрещало и ухнуло, выбросив клуб мелкой пыли в лицо нагнувшегося десятника.
— Эй, парни! — негромко позвал он, а потом во весь голос: — Брик! Сало! Пятак! Отзовитесь!!!
Слабый, приглушенный расстоянием стон был ему ответом.
— Тяни!
Десяток рук ухватились за торчащий наружу конец веревки. Дернули…
Она подавалась, но плохо.
— А ну, разом! — Валлан оттер плечом одного из воинов. — Дружно! Раз-два!!! Взяли!!!
Локоть за локтем спасательная веревка подавалась, волоча за собой что-то тяжелое, цепляющееся за все неровности.
Еще рывок, и на жухлую траву вывалился Брик, не подающий признаков жизни. Сплошная корка грязи, замешанной на крови, покрывала его голову и плечи. С пояса свисал размочаленный, оборванный второй конец веревки.
— По коням, — угрюмо бросил Валлан. — Кто б ни был, он останется там навсегда. Души Пятака и Сала об этом позаботятся.
Отроги Облачного кряжа, под холмами, ленивец, день шестнадцатый, полдень
Томительные мгновения, отмечаемые только частыми ударами трепещущего сердца, растянулись в вечность. Тело, парализованное страхом, словно оцепенело, тогда как голова продолжала работать, рисуя ужасающие картины. Темно было, как у стрыгая в брюхе. Лишь обострившиеся до предела слух и обоняние давали возможность воспринимать внешний мир, состоящий из тьмы, вони и тяжелого загнанного дыхания.Что ж он медлит?
Или это неправильный стуканец?
А может быть, зверь в спячке и нас не слышит?
Мак Кехта заворочалась, недовольно бормоча что-то на старшей речи, и попыталась подняться.
— Эисте, феанни. Тише, госпожа, — шепнул я, придерживая ее за плечо. — Байол… Опасность…
Она, похоже, так и не сообразила, из-за чего началась заваруха. Услышав мои слова, вместо того чтобы затаиться, рванулась, чтобы вскочить на ноги:
— Этлен!
В это время источник вони и хриплых вздохов с топотом бросился по выработке… Но не на нас, а в противоположную сторону.
— Зажигай факел, Эшт. — В голосе телохранителя явственно слышалось облегчение.
Да с удовольствием. Тьма надоела мне хуже корешков одуванчика к обеду. Когда-то они были у меня едва ли не постоянной пищей.
Смолистая ветка разгорелась быстро и весело. Огонь с жадным треском бросился пожирать сухую древесину, осветив попутно наши перепуганные лица. Нет, это у меня и у Гелки — перепуганные. У Этлена — озадаченное. У Мак Кехты — раздраженное.
— По-моему, — проговорил старик, убирая один меч в ножны, — это был человек.
— Фаг дар бр'енн, салэх, — презрительно откликнулась сида. — Судя по вони, человек.
Я сделал вид, что не слышу ее.
— Не стуканец, это точно. Иначе нас уже не было б в живых.
— Такой страшный зверь? — Этлена малость озадачила моя уверенность.
— Страшнее я не видел.
— Вы, люди, мало живете и не успеваете повидать многого.
Согласен. По сравнению с долголетием перворожденных мы сгораем, как мошки-однодневки. Однако за время трапперства и скитаний я повидал предостаточно зверья. Стуканец самый злобный, тупоумный и непредсказуемый из них.
— Может, посмотрим, кто это?
— Пожалуй, ты прав. Пойдем.
— Я с вами, — вскинулась Мак Кехта.
— Ты еще слаба, феанни. — Телохранитель умел быть непреклонным. — Подождешь нас здесь. Я дам тебе один меч.
Сида сверкнула глазами, но согласилась, покорно принимая протянутое рукоятью вперед оружие.
Мы двинулись по выработке. Именно двинулись, пошли, а не поползли на карачках. Как приятно хоть иногда побыть с выпрямленной спиной!
Если предыдущее наше пристанище — старая рассечка — выглядело старым и заброшенным, то нынешнее казалось настолько древним, насколько вообще может быть древним созданное руками людей. По всей видимости, мы попали в одну из штолен, построенных во времена расцвета Красной Лошади и десятка прочих приисков на восточных отрогах Облачного кряжа. Коли это так, мы уже удалились от прииска достаточно далеко. Можно попытаться и выбраться на свет.
Хорошо раньше крепили. На совесть. Темные венцы выгибались внутрь под тяжестью скал, но держались. Не рушились. Нынешняя крепь, прекрати за ней ухаживать, не простоит и нескольких лет. Сгниет.
Этлен шагал впереди, весь напряженный, готовый к мгновенному броску. Я держался за его спиной, подсвечивая факелом.
Полсотни шагов, не меньше, и перед нами оказался тупик. Вернее, завал. Причем весьма свежий, насколько я могу доверять своему опыту работы с землей и камнем. К беспорядочному нагромождению валунов, обломанных бревен и расщепленных досок спиной прислонился чумазый, оборванный человек. Он затравленно озирался вокруг и прикрывал голову руками, тихонько поскуливая.
Сумасшедший?
Этлен близко не подошел. Остановился на расстоянии двух шагов.
— Не бойся, — очень тщательно выговаривая человеческие звуки, произнес сид. — Мы не причиним тебе вреда.
Оборванец молчал, но я заметил между неплотно сцепленными пальцами любопытный глаз. Значит, не безумец. Просто очень напуган. Может, кто из наших? Спрятался от перворожденных, да попал под завал.
Я поравнялся с Этленом:
— Ты кто? Узнаешь меня? Ты с прииска? — Ладони убрались прочь, открывая лицо.
— Молчун… — не то удивился, не то обрадовался найденный нами. А скорее, и то и другое одновременно.
— Кто ты? — повторил я вопрос.
— Я тебя узнал. А ты меня нет. — Говоривший улыбнулся.
Где-то я эту улыбку видел… Чуть-чуть ближе факел. Круглая физиономия, превращенная грязной коркой, исполосованной дорожками пота, в диковинную маску. Нос, похожий на гриб-боровик, весь в дырочках пор…
— Желвак! Каменная крыса! Вот ты где прятался!
— Узнал!..
— Я ж тебя с весны не видел!
— Да пошли они все…
Этлен слушал нас, не убирая, впрочем, меча. Ладно, хватит болтать попусту. Пора переходить к животрепещущей теме.
— Желвак, отсюда есть выход? — Он сокрушенно покачал головой:
— Уже нет.
— Вот это? — показал на завал.
— Угу.
— Как же так?
— Там люди в лесу. На конях…
— Петельщики?
— Чего?
— Коричневые накидки с пламенем на груди.
— Да не разобрал я… — и вдруг опасливо покосился на сида, будто только что его заметил: — А это кто?
— Перворожденный. Ты разве не понял?
Ох Желвак! Ох хитрец! Любит притворяться дурачком. Только меня не проведешь.
— Они пришли мстить за Лох Белаха?
— Можно и так сказать, — сказал, как отбрил, Этлен.
— Я не виноват.
— О чем это он? — удивился телохранитель.
Не в том мы сейчас положении, чтобы предаваться воспоминаниям.
— После как-нибудь… Он был головой прииска. Тогда… Весной.
Сид кивнул.
— Так что с выходом, Желвак? — напомнил я. Клещами из него слова тянуть, что ли?
— Люди на конях… Они гнались за мной. Думал — убьют. А я — сюда. А когда за мной полезли — крепь расшатал. Вроде бы кого-то придавил. — Бывший голова самодовольно потер ладони.
— Ясно…
Этлен убрал меч. Равнодушно (как он может сохранять такое непроницаемое выражение лица?) посмотрел на завал и на Желвака.
— Пойдем обратно?
— Эй, погодите, — забеспокоился наш найденыш. — А вы-то как сюда попали?
— Как и ты. — И это была правда. — Только через другой вход.
— Так мы можем выйти?! — Он аж подпрыгнул.
— Не можем. За петельщиками соскучился?
— Так вы тоже…
— А ты как думал?
— Пойдем, Эшт, — поторопил меня сид. — Нечего терять время.
Я замялся в нерешительности. Конечно, Желвак не самый лучший или благородный из людей, с какими мне довелось пообщаться в жизни, но не бросать же его вот так. А он словно догадался, подслушал мои мысли:
— Эй, не оставляйте меня, сиятельный феанн…
— Не зови меня феанном! — Похоже, это обращение — единственное, что способно хоть ненамного вывести Этлена из душевного равновесия.
— Прошу прощения… Я хотел сказать… Возьмите меня с собой — я вам пригожусь.
Вот хитрован. Прямо как в нянькиных сказках: не убивай меня, благородный витязь, я тебе пригожусь. Ага, сундучок с дуба достану… А вдруг правда не лишним окажется?
— Ты давно тут живешь?
— С травника.
— Воду сможешь найти? — Желвак самодовольно осклабился:
— Смогу. А как же. Я вас отведу.
Теперь дело за перворожденным. Его решение — окончательное.
— Возьмем, Этлен?
— Возьмем. Тряпье свое пусть здесь бросит. Там вшей поди…
— Э, как же так… — забеспокоился Желвак. — Что же я голым?..
— Хочешь с нами?
— Хочу. — Он поежился, исподтишка кинув взгляд на завал.
— Тогда бросай.
Умею я быть беспощадным, когда нужно. Сам себе удивляюсь.
Поскуливая, Желвак скинул достопамятный кожушок. Прореха от удара плети Лох Белаха была заделана грубыми стежками. Отбросил одежку на груду камней и бревен. Следом полетел наполовину облезший треух. Действительно, живности в таких заводится — немерено. Особенно если носить все лето не снимая, что Желвак с успехом и проделывал до нашей встречи.
— Вот так, — одобрил Этлен. — Пошли. По дороге расскажете, что да как.
Мы двинулись в обратный путь. Из меня говорун, как из поморянина наездник, но Желвак балаболил без умолку. О том, как он любит перворожденных, как не сумел защитить Лох Белаха, хоть и здоровья на то не пожалел. Спасибо, что не сильно завирался.
Из его рассказа выходило: после побоища, учиненного Сотником на площади, он испугался, что и ему, как голове не самому безупречному и бескорыстному, еще добавят по шее, сверх тумаков Воробья, и убежал с прииска. Вслух произнесено не было, но я догадался, что у начальника нашего имелся изрядный запасец и харчей, и шмоток в одной из заброшенных хижин. Вот там он и прятался, пока всем было не до того. Когда морозы утихли, перетаскал потихоньку, ночами, как вор, свои пожитки сюда, в старую штольню. Половину лета прожил припеваючи, а потом еда вышла. Воровать на прииске по ночам тоже было нечего — народ едва сводил концы с концами. Желвак пробовал охотиться. Не вышло. Собирал ягоды, грибы и тем жил.
Обычная история труса и изгоя. Но было в ней и нечто интересное.
Штольня, оказывается, тянулась очень далеко. Старались наши предшественники, все норовили больше самоцветов из холмов вытрясти. По ней можно идти почти полдня, пока не упрешься в забой. Точнее, это раньше в него упирались, а сейчас там образовалась трещина или промоина — по путаным объяснениям Желвака было не понять, — через которую можно попасть в целый каскад пещер. В них он слишком далеко не углублялся — боязно. Однако не так далеко нашел ручеек. Оно и понятно. Такие пещеры обычно возникают там, где вода пробивает себе путь сквозь слабые породы. А иногда и сквозь скалу.
Рассказ Желвака вселял надежду. Во-первых — вода. Без нее нам не выжить. Во-вторых, если подземная река проточила дорогу в камнях через холмы и их основания, то почему бы ей где-нибудь не вырваться на поверхность. Очень даже может быть. И наплевать, что это может быть в лигах от Красной Лошади. Даже лучше. Еды у нас хватит надолго. Вода тоже будет. Мы еще поборемся за жизнь со стихией. И, думаю, победим.
Глава VIII
Ард'э'Клуэн, Фан-Белл, королевский замок, ленивец, день двадцать второй, после полуночи
Экхарду не спалось.Такое иногда случается со всеми. И с монархами в том числе. Голова тяжелая — не поднять; глаза зудят, словно их песком засыпали. Кажется, лег бы и провалился, а сна нет и нет…
Король метался по дорогой тонкотканой простыне, обливаясь липким потом. Четыре узких стрельчатых окна, глядящие друг на друга с противоположных стен опочивальни, не спасали. Если порыв ночного ветра и проникал в них, то желанной прохлады с собой не приносил. Жаркий, злой суховей, как и во все остальные ночи, врываясь в легкие с хриплым дыханием, только заставлял раз за разом зачерпывать ковшиком из стоящего у кровати жбана слабенькое просяное пиво. Кислое и теплое.
Что гнало прочь королевский сон? Что не давало отдохнуть от трудов праведных, от тяжкого дня, проведенного в заботах о благе государства? Может, кабанье бедро, запеченное в углях с целой кучей острых и пряных травок, контрабандой доставленных из Приозерной империи? А может быть, тревожные известия, доставленные гонцами из пределов тала Ихэрен, вотчины своевольного и самолюбивого Витека Железный Кулак?
Да, пожалуй, и то и другое.
Только если обильная жирная трапеза давала знать о себе изжогой, которая почти наверняка уляжется к утру, оставив лишь мерзкую горечь на языке и нёбе, то весть о грядущей междоусобице не денется никуда. Тут нужно или стремительным ударом смять бунт, задавить в пределах одного тала, не давая вырваться и расползтись по окрестным землям, или сразу снять корону и подарить ее кому-нибудь более решительному и достойному звания монарха.