Рясной Илья. Большая стрелка

   — Мочить, — истерично визжал Хоша, капризно молотя ладонью по полному деликатесов столу, когда гурьяновские обмывали его свободу.
   — Кого? — спросил Художник.
   — Гурама!
   — Еще кого?
   — И опера того, который меня колоть пытался.
   — И следака?
   — Следак — вообще сука позорная.
   — Хоша, тебя еще на зоне учили, что оперов просто так не мочат.
   — Мочат! Еще как мочат! Враги, — Хоша ударил кулаком по столу так, что тарелка упала на его брюки. Таким он еще никогда не был. Вскочил, отшвырнул тарелку, перевернул стул. — Падлы! Гниды! Всех под нож!!! Кто против? Ты? Ты?!
   Художник пожал плечами:
   — Я не возражаю…
   Хоша чуть успокоился. Жадно выхлебал стакан минеральной воды.
   Художник терпеливо подождал, пока у Хоши дыхание восстановится, и спокойно, размеренно произнес:
   — Теперь слушай. Ты можешь мочить кого угодно. Но только без меня. Я ухожу.
   — От нас не уходят.
   — У нас длинные руки? Не грузи меня-то, — насмешливо произнес Художник. — Не надо… Ухожу и пацанов заберу. И долю с общака. Там не так много осталось — все на твою отмазку ушло. А ты руководи своими дуболомами… Только учти, тебя на вещевом рынке у порта видеть не хотят.
   — Захотят.
   — Вряд ли… Хоша, ты ведешь себя неумно. Мы только что чуть крупно не вляпались. Уродов наших на зону отправили. Надо затихнуть.
   Хоша безумными глазами посмотрел на него.
   — Хоша, ты же братан мой, кровный, — Художник присел рядом с ним, положил руку на плечо. — Куда нам друг без друга? А козлов мы всех рано или поздно замочим. Со всеми посчитаемся — и с ментами, и с Гурамом. Только надо выгадать время.
   — Надо.
   — Мы в гору идем. Да, медленно. Но верно. Споткнешься-и рядом вот она, пропасть. Не успел оглянуться — и ты уже жмурик. И тебя попы в церкви отпевают. Но мы-то умеем ходить по горам. Ты умеешь. Я знаю.
   В общем, заболтал Художник его окончательно. Но с этого времени все чаще при обсуждении самых разных вопросов главарь обрывал его резко, с раздражением. И все чаще смотрел с ненавистью. Особенно когда Художник оказывался прав.
   Из той истории вышли с наименьшими потерями. Батон, Труп и еще трое парней получили не слишком обременительные сроки и отправились топтать шестую зону. А руднянская команда продолжала существовать. Правда, конфликт с законом сильно подкосил общак. Хоша требовал, чтобы за все расплачивался Гурам, но Художник настоял, чтобы коммерсанта оставили в покое.
   Истощившаяся казна нуждалась в пополнении. Тут и подвернулся один толстощекий, возбужденный новорусак — какой-то финансовый воротила местного масштаба. Он затравленно озирался, когда вечером в тихом дворике встречался с Художником.
   — Его надо… — бизнесмен помялся, — умертвить, так скажем. В назидание другим, — он протянул фото и данные на человека, его адреса, место работы и прочее, по фильмам и детективам зная, что именно так договариваются с киллерами. И действительно так делалось. Но этих данных маловато.
   — Это кто такой? — спросил Художник.
   — Бывший компаньон. Вы бы знали, на какие бабки меня эта сука кинула.
   — Вернуть бабки?
   — Да хрен с ними, с бабками. Ничего не хочу. Хочу, чтобы его упокоили красиво, в назидание другим.
   — Почему?
   — Потому что он козел, — финансовый воротила выражений не выбирал. — И чтобы все знали — козлу так и положено кончить…
   — Все упирается в оплату.
   — А за ценой я не постою.
   И действительно не постоял.
   Упокоить в назидание — это значит с большим шумом. Чтобы по всему Ахтумску волна прокатилась. Тогда впервые показал себя Шайтан во всей красе. Пригодилась игрушка с военного склада.
   Жертва вышла утром и уселась за руль своего джипа «Паджеро». Тут машину подбросило. Ухнуло так, что в доме стекла повылетали.
   Когда место происшествия показывали по областному телевидению, Шайтан смотрел на догорающую машину с детской счастливой улыбкой.
 
   — Нет! — воскликнула Вика. — Я никого не хочу впутывать в эту историю.
   — Вы это называете историей? — приподнял бровь Влад. — Вы, считайте, на том свете побывали. И вам неудобно кого-то напрягать?
   — Я не хочу!
   — Вика, вы не имеете права капризничать, — напирал Влад мягко, но мощно.
   — Леша ни при чем!
   — Вот и выясним.
   — Нет!
   — Вика, мы ему ничего не сделаем. Мы просто проверим одну задумку. Это очень нужно, — вступил в разговор Гурьянов. — Пожалуйста.
   Вику они все-таки додавили, и она согласилась на их план.
   Они уселись в черную «Волгу» Гурьянова. В глухом дворике перекинули номерные знаки — у полковника имелось несколько номеров прикрытия.
   Знакомый Вики жил у метро «Кантемировская» в многоэтажном, длинном, как крепостная стена, отделанном голубой плиткой доме.
   — Вон его машина, — сказала Вика, показывая на не первой молодости «Тойоту».
   — А чего он сегодня не работает? — спросил Влад.
   — Приболел… Ну и как мне вас представить? — обернулась она к Гурьянову.
   — Как кавалера.
   — Вы смеетесь?
   — Если он вам так дорог, можете сказать, что я ваш троюродный дядя.
   — Опять смеетесь.
   Они втроем поднялись на третий этаж. Остановились перед обитой дерматином дверью.
   — Звоните, — велел Гурьянов Вике. Вика вжала кнопку звонка. Они простояли минуты две, прежде чем из-за двери мужской голос спросил:
   — Кто?
   — Я! — крикнула Вика. — Открывай.
   Дверь открылась. На пороге появился Леша — эдакий плэйбой метр девяносто ростом, с широкими плечами, накачанными бицепсами и открытым красивым лицом. Он был в тапочках на босу ногу, спортивных шароварах и красной спортивной майке. Он напряженно посмотрел на Вику. И отшатнулся, заметив Гурьянова.
   — Привет, — дружелюбно произнес тот, нутром чуя, что его подозрения оправдывались. И стало на миг противно. Тошнотно, как бывает всегда, когда сталкиваешься с человеческой низостью.
   — Это кто? — спросил Леша.
   — Компаньон из фирмы «Панда». Я его попросила меня проводить… Ты нас пригласишь?
   — Конечно, — хозяин квартиры отступил, вызывающе и зло посмотрев на Гурьянова. Тот ответил ему обезоруживающей, широкой, обаятельной улыбкой. Влад тем временем сидел на подоконнике между этажами и слушал в наушники, что ловит микрофон, который был у полковника.
   — Спасибо, — кивнул Гурьянов.
   В квартире была стерильная чистота. Все разложено по своим полкам. Богатый ремонт, новая мебель, стол с мощным компьютером. Полка с книгами — какими-то философскими трудами, ни разу не читанными, и длинной чередой детективов. Живет в этой квартире аккуратист-зануда, болезненно обожающий себя и свой мирок с евроремонтом, сразу определил Гурьянов. Квартиры никогда не таят характер своих хозяев.
   — Ты не представляешь, на меня напали какие-то сумасшедшие! — Вика плюхнулась в кресло — она чувствовала в этой квартире себя как дома, и Гурьянов ощутил что-то вроде укола ревности и тут же обругал себя за идиотские мысли. — Они пытались меня похитить.
   — Ты на работе не появляешься! Я волнуюсь! крикнул Леша.
   — Что ты орешь на меня?!
   — Я ору?!.
   — Да!
   — Да, я ору, — кивнул Леша. — У меня неприятности.
   — Какие?
   — Ты не поймешь. И не устраивай сцены при посторонних, — прошептал он ей на ухо. — Пойдем, переговорим. Они вышли в соседнюю комнату.
   — Чего он с тобой приперся? — услышал Гурьянов голос хозяина квартиры.
   — А думаешь, мне приятно шататься одной по улице, когда на тебя нападают? Я боюсь!
   — Боишься, да, — рассеянно произнес Леша.
   — Ты чего меня искал?
   — Из «Омикса» звонили. Они хотели тебя видеть. Заказ наклевывается. А ты срываешь. А там и мои комиссионные.
   — Из-за этого вся сцена?
   — Ну… Я волновался… — он поцеловал ее.
   — Давай бумаги по «Омиксу».
   — Сейчас, — Гурьянов видел в стекле двери отражение — хозяин квартиры полез в сервант, вытащил папку. — На.
   — Ладно, Леша, нам пора, — сказала Вика, проходя в комнату, где ждал Гурьянов.
   — Куда это? — нахмурился Леша.
   — Еще дела.
   — Подожди. Я думал, ты останешься.
   — Нет, — резко произнесла она. — Пошли, — она демонстративно взяла под локоть Гурьянова и заработала злой взгляд Леши.
   Они спустились вниз по узкой лестнице, прихватив по дороге Влада.
   — Как он вам глянулся? — спросил Гурьянов девушку.
   — Не знаю… Он будто пьяный… Но вы же должны были убедиться, что он ни при чем. Он искал меня из-за сделки. Давно обсуждали это с ним, — говорила Вика, будто пытаясь убедить себя. — Поэтому и нервничает.
   — Посмотрим, — Гурьянов распахнул дверцу машины. Сел и взял у Влада приемник. Вдавил в клавишу. Послышалось шуршание и какие-то звуки.
   — Работает, — заверил Влад. — Когда вы там были, он ловил все ясно.
   — Вот блядь, — неожиданно донесся из приемника чистый голос. — Тварь подзаборная, — в голосе, который явно принадлежал Леше, слышалось отчаяние.
   — Это что? — расширила глаза Вика.
   — Это ваш благоверный так о вас отзывается, оставшись наедине с собой, — объяснил Влад.
   — Под монастырь подвела, проститутка, — не унимаясь, гундосил Алексей.
   — Как это вы сделали? — ничего не понимая, спросила Вика.
   — Оставил микрофон рядом с его телефоном, — сказал полковник. — Посмотрим, что он будет делать…
   — Это непорядочно! — крикнула Вика.
   — Да? — деланно удивился Гурьянов. Минуты три Леша честно терзался сомнениями. А потом послышалось щелканье.
   — Набирает телефон, — подирижировал пальцами Влад. — И вот — момент истины…
   — Але, Виктор?.. — донеслось из динамика. — Она была у меня. Как я ее мог задержать? Пришла с каким-то уродом… Откуда знаю, с каким уродом… Сказала, еще зайдет… Ты обещал, что с ней ничего не случится… Я все помню, но ты обещал…
   — Заботится о вас, — хмыкнул Влад.
   Вика сидела белая как снег.
   Хрясь — это Леша бросил телефонную трубку.
   — Вот твари, — всхлипнул снова приемник.
   — Пошли, — сказал Гурьянов, распахивая дверь.
   — Куда? — недоуменно произнесла Вика.
   — Вы же там забыли косметичку.
   — Я?
   — Да. Посмотрите…
   Косметичку Гурьянов незаметно для нее вынул из ее сумки и оставил в прихожей.
   Она открыла сумочку и удивленно произнесла:
   — Правда.
   — Пошли, — Гурьянов взял ее за руку и повлек к подъезду. Влад устремился за ними.
   Они снова поднялись на третий этаж. И перед дверью Гурьянов велел:
   — Звоните.
   Вика послушно позвонила.
   — Кто? — В голосе Леши звучали истерические нотки.
   — Это я. Забыла косметичку.
   Дверь открылась. Гурьянов вошел в прихожую, отодвигая хозяина, кивнул Владу:
   — Подождите с девушкой внизу…
   Леша было рванул животом вперед на нарушителя его спокойствия, желая, похоже, вытолкать из дверей, но Гурьянов, несмотря на то, что хозяин квартиры весил не меньше, легко отбросил его к стене.
   Вика пыталась протестовать, но Влад настойчиво повлек ее вниз.
   — Что вам надо? — визгливо воскликнул Леша, сжимая руки в кулаки.
   — Ничего, — Гурьянов резко ударил его пальцем под дых, отключил дыхание и поволок в комнату на подкашивающихся ногах. Уложил на пол. Склонился над ним и осведомился через пару минут:
   — Ну, продышался?
   — Ты… Ты что…
   — Кричать не надо. Будет хуже… Ты мне сейчас все расскажешь. И не будешь врать. По какому телефону они просили тебя позвонить?
   — Кто?
   — У меня нет времени, Леха. Время — деньги. Если я сейчас не услышу правдивого ответа, я тебе сломаю палец. Потом руку, — он сжал его шею так, что хозяин квартиры начал закатывать глаза. — Ты мне все равно все скажешь, только тогда тебя придется кончать.
   — Вон, — Леха глазами показал на тумбочку, где лежала записная книжка. — На букву В посмотри.
   — Лежи тихо, — погрозил пальцем Гурьянов.
   Он подошел к тумбочке, взял записную книжку, открыл на букве В.
   — Какой номер?
   — Последний… Они сказали мне не записывать.
   — Но ты очень боялся забыть. Когда они пришли?
   — Вчера вечером. Двое в кожанках.
   — Вику искали?
   — Да… Да, они ее искали.
   — А ты?
   — А что я? Я же не знал, куда она подевалась.
   — Обещали пришить, — Гурьянов нагнулся и провел пальцем по шее хозяина квартиры, прямо по длинной царапине. — Их работа?
   — Это он ногтем прочертил. Ноготь такой длинный, желтый… Очень больно… И я… Ну боюсь я их. Ну и что?
   — И ты обещал им прозвонить, если твоя возлюбленная появится.
   — Обещал, — Леша присел на ковре и держался рукой за горло. И по щекам текли слезы.
   — Опиши их.
   — Один на какого-то сурка похож, здоровый такой. Его. Витей зовут. Другой выше меня будет. А рожа… Гнусная такая пачка!
   — Зачем им Вика?
   — Они сказали — просто поговорить. Она обещала им что-то и исчезла. Теперь ищут.
   — И ты ее отдал бандитам.
   — Они… Они из милиции.
   — Да? И как ты это понял?
   — Удостоверение.
   — На Олимпийском можно купить любое удостоверение. Например, удостоверение свиньи. Прикупи, пригодится.
   — Оскорбляете?
   — Тебя? Ты этого не заслуживаешь. Ты просто кусок дерьма, и больше никто, поэтому оскорблять толка нет. Будешь делать, что тебе говорят…
   Леша всхлипнул:
   — Я не хотел. Вика… Она…
   — Но своя шкура ближе к телу. Так?
   — Нет, не так.
   — Ладно, коммерсант. Не гунди. Ты ведь быстро понял, что это не ментовка, а обычная банда. И ты отдал им девушку, поскольку они пообещали тебе вскрыть брюхо. Твое брюхо-с одной стороны. А с другой — Вика, пусть она и неплоха в постели, но сколько их еще таких будет. А если не сдашь ее — то уж тогда не будет ни одной. Правда ведь?
   — Нет!
   — Ладно. Мораль читать тебе без толку, — Гурьянов взял рацию с блоком засекреченной связи. — Влад, мы тут договорились с Лешей. И вариант нарисовался… Поднимайся.
   Влад поднялся в квартиру. Гурьянов объяснил ему все. Влад кивнул:
   — Может сработать.
   — На, — Гурьянов взял трубку радиотелефона и протянул хозяину квартиры.
   — Что?
   — Побеспокоишь своих новых корешей, — пояснил Влад.
   — Зачем?
   — Скажешь текст по бумажке. И если запнешься, то считай, что тебе не повезло.
   — Нет!
   — Тогда я тебя убью, — Гурьянов ударил его по лицу — не слишком сильно, но так, что из глаз брызнули звезды.
   — Ладно. Хорошо.
   Гурьянов проинструктировал Лешу. Нажал на кнопку громкоговорящей связи. Настучал номер.
   — Витя, это опять я… Она снова объявилась, — произнес заученно Леша. — Она сказала, что приедет сегодня еще… У нее какие-то дела, но она будет. Я тогда прозвоню…
   Когда Леша дал отбой, Гурьянов потрепал его по щеке:
   — Вот и молодец.
   — А что будет?
   — А ничего.
   Гурьянов вытащил из подмышечной кобуры пистолет. Передернул затвор. Поставил на предохранитель. И спросил:
   — Пиво есть?
   — В холодильнике, — угодливо закивал Леша. — Ящик «Хейникен».
   — Мой друг — любитель… Сходи, — кивнул он Владу. — Скрасим ожидание.

ЧАСТЬ III
БЕЙ СВОИХ!.

 
   После следственного изолятора Хоша сильно изменился в худшую сторону, стал более нервным, подозрительным. Благодарности за то, что его вызволили, он не испытывал, а, испытывал лишь растущую подозрительность. И своей нервозностью заражал всю команду. Братанов все больше охватывало какое-то заразное безумие.
   Каратист Брюс и Башня продолжали свои сумасшедшие вылазки. Они в последнее время повадились насиловать по вечерам загулявших в городе девиц.
   — Садись, овца, в тачку, не пожалеешь, — кричит Башня, распахивая дверцу.
   — Да пошли вы!
   — Садись, не то костей не соберешь.
   — Кричать буду.
   — А пером по морде…
   Потом — в глухое место, там утолить свою страсть, лучше поизвращеннее, избить девушку да еще серьги сорвать — не потому, что деньги нужны, а чтобы для полноты кайфа, и пообещать все лицо исполосовать, если в милицию заявит.
   В порядке вещей было познакомиться с девушкой, узнать ее адрес, заявиться в квартиру, набить морду папаше, оттаскать за волосы мамашу и потащить девицу в машину внизу.
   Ну, а уж прийти на рынок, перевернуть азербайджанский лоток, потом обобрать какого-нибудь безобидного жучка, торгующего в переходе дезодорантами, и дать ему в глаз, отметелить кого-нибудь, кто косо посмотрел, — это вообще их любимые милые забавы.
   Время от времени они влетали в милицию, приходилось их выкупать оттуда. Но Хоша относился к таким выходкам снисходительно — эти двое психопатов были его личной гвардией и опорой его власти. Он считал, что только на них может положиться, тогда как Художник своей своенравностью все больше раздражал его и пугал.
   Но больше всего крови портил Блин. Ощущая общий раздрай в команде, он совсем отбился от рук, пил так, что не просыхал сутками. Мог не исполнить поручение. Мог не приехать, когда он нужен, проигнорировать и Художника, и Хо-шу. И все чаще заявлял о том, что пора отваливать и создавать собственное дело, а не кормить всяких. Всякие — это Хоша и Художник. Пару раз он намертво сцеплялся с Хошей — находила дурь на дурь. Тогда Блин бил себя мощным кулаком в грудь:
   — Чего ты мне лепишь горбатого? Ну, пошли. Хоть на кулаках, хоть на ножах. Тоже мне, пахан. Я таких паханов, — дальше следовала длинная нецензурная тирада.
   Тут же Блин с Хошей замирялись — до очередной склоки.
   Но однажды, когда команда собралась в домике в деревне, Блин перешел все границы. Он заявился уже слегка поддатый. Как раз была дележка месячного заработка с вещевого рынка у Северного порта. На столе лежала груда мятых купюр, некоторые грязные, замызганные, но от этого они не переставали быть деньгами. Деньги эти делились на множество частей. Доля сразу отстегивалась начальнику местного отдела внутренних дел и заместителю главы администрации, курирующему рынки. Немало уходило на покрытие расходов, возникающих при работе на рынке. Потом шла зарплата охранникам и получателям, собирающим на рынке деньги. А потом уже начиналась дележка того, что оставалось — не более трети, но сумма все равно накапывала достаточно приличная. Из нее часть шла на общак ворам, часть на общак команды. А остальное распределялось между верхушкой шайки соответственно заслугам.
   Хоша любил раздавать деньги сам. Он ощущал при этом блаженство, когда отсчитывал купюры и отдавал их с какой-нибудь прибауткой.
   — На, купи детям мороженого, — пачку денег он перетянул резинкой и толкнул по гладкому столу в сторону Брюса.
   — Эскимо, — скривился Брюс, засовывая пачку себе в карман, от чего карман сильно раздулся.
   — На рюмку коньяка хватит, — следующую пачку Хоша передал Башне.
   — Етить ее, — покачал головой Башня.
   — Чего, маловато? — уставился на него Хоша.
   — На эти бабки… А, ладно, — махнул рукой Башня. И от Брюса, и от Башни не было слышно ничего, кроме того, что деньги им отстегивают слезные, что они в команде давно и должны получать куда больше. У Художника было на этот счет особое мнение. Он им вообще бы только на сигареты давал, поскольку пользы с балбесов было, как от козлов молока, а выступления их на совете стаи сводились в основном к предложениям типа ограбить Ахтумское отделение банка «Менатеп» или захватить в заложники генерального директора нефтеперерабатывающего завода и продать его за миллион баксов.
   Художник без звука бросил свою пачку денег в дипломат. Дядя Леша потер руки довольно — он всегда потирал руки, получая деньги, потому что страстно и беззаветно любил их — зелененькие, деревянненькие — какие угодно.
   — Это чего?! — взвился Блин, глядя на свою долю.
   — А что? — недоумевающе посмотрел на него Хоша.
   — Ты мне скажи, чего это? Это последняя шестерка больше Получает!
   — Стоп, Блин, — резко осадил его Хоша. — Давай считать. За месяц ты сорвал нам две деловые встречи. И не приехал по вызову, хотя тебе по пейджеру посылали и прозванивали. Знаешь, социалистический принцип — кто не работает, тот не ест. Но мы — не большевики. Мы тебе отстегнули по совести.
   — По совести, да? Ах ты, сука! — Блин порвал деньги и бросил их в лицо Хоше. Тот побледнел:
   — Ну это ты зря.
   — Да я тебя в белых тапочках видал, фуфел дешевый! — заорал Блин, распахивая пиджак так, чтобы все. видели засунутый за пояс пистолет. — Ну, чего сделаешь, а? Что ты против меня? Ты кто вообще? Тебя кто вообще башли распределять поставил? Ты — дешевка! И на зоне дешевкой был! Повезло, что не опустили!
   Хоша вскочил, двинулся к Блину, но тот дернулся ему навстречу. Бодаться в лобовую с Блином — все равно что переть на танк.
   Все повскакали с мест. На Блина поглядывали недобро. И Хоша стоял набычившись, понимая, что решается сейчас очень многое.
   — Брэк, парни, — поднял голос дядя Леша. — Ну чего вы взбрыкнули… Давайте переведем дух, сядем, побазарим спокойно. И спокойно возьмем слова обратно. Будем считать, что они не вылетали, а?
   Неожиданно его спокойный тон возымел действие. Блин, не застегивая пиджак и не отводя руку от пистолета под мышкой, с которым никогда не расставался, уселся на диван и недобро стал мерить глазами присутствующих. Он понимал, что и сделал, и наговорил лишнего, но на попятный идти не собирался.
   — Пошли, Хоша, перекурим, — предложил Художник и почти насильно вывел главаря на крыльцо. — Закури, — протянул сигарету.
   Хоша был в бешенстве. Руки его тряслись.
   — Вот сука. Падла такая. Я ему…
   — Надо что-то решать, — покачал Художник головой. — С ним дальше идти нельзя.
   — Он ублюдок. Опустить его и прогнать в три шеи, — Хоша покачал головой. Заложит ведь. Он же скотина подлая. По всем статьям нас заложит — и ментовке, и кому хочешь. Что делать-то?
   — А ничего, — отмахнулся Художник. Он повернулся и зашел в дом.
   Блин икал, вытирая рот, и тянулся к бутылке водки, стоявшей на столе. Он поднял глаза и напоролся на взор Художника.
   — Блин, — произнес тот спокойно. — Мы прикинули, что тебе пора отваливать из бригады, забрав свою долю. Мы не поскупимся.
   — Отваливать, да? — уставился на него Блин. — В общаке моих бабок честно заработанных немало. И кой на чего у меня право есть.
   Блин приосанился. Он уже давно решил отвалить, и тут все неожиданно сложилось, как он хотел.
   — Ну, это обсудим, — Художник присел напротив неге на стул. — Вот только слова свои по поводу Хоши надо бы обратно взять. Нехорошо так.
   — Ах, обратно, — Блин задумался.
   — Надо.
   Блин засопел.
   А Художник начал действовать. Из рукава рукоятка финки скользнула в ладонь. Рывок вперед. И острие вошло в грудь. Прямо в сердце Блина.
   Тот всхрапнул, качнулся, откинулся, дернулся и закатил глаза. У него изо рта пошла кровь.
   Художник посмотрел на остальных:
   — Возражения есть?
   — Ну ты быстрый, — прошептал Башня зло…
 
   — Сиди спокойно. Не суетись, — напутствовал хозяина квартиры Влад, уютно устроившийся в мягком кресле из черного кожзаменителя и положив ноги на телефонный столик. В этой позе он живо напоминал шерифа-громилу из американских боевиков.
   — Что будет? Что будет? — не переставал причитать Леха, сидя на пуфике и раскачиваясь из стороны в сторону. — Они меня убьют.
   — Не убьют, — отмахнулся Гурьянов. — Будешь вести себя тихо — не убьют.
   — Вы их не знаете.
   — А ты знаешь?
   Лехино лицо передернуло. И во взгляде его были отчаяние и паника.
   — Все Вика… Зачем я с ней связался? Чтобы за удовольствие так платить. Да провались она, тварь тощая, — Леха всхлипнул. — Ну за что? Почему я?
   — Правильно, почему ты, — кивнул Гурьянов. — Всю жизнь жил как у Христа за пазухой. Стриг купюры. Жрал икру, пил мартини, мял баб. И ни за кого, ни за что не отвечал. А тут дошло до проверки на вшивость. Пришли к тебе, надавили чуток, и ты лапки с готовностью кверху — всех уже продавать и предавать готов, лишь бы снова оставили в покое и ты бы опять жрал, пил, мял баб.
   — Почему вы меня все время оскорбляете?
   — Потому что ты предатель и трус, Лешенька. И с тобой не то что в разведку, а тараканов травить не пойдешь…
   — Почему я родился в этой дремучей, дерьмовой стране? Почему на меня все это свалилось? Почему? — все ныл и ныл Леха.
   — По кочану, — зевнул Влад.
   — Все из-за шлюхи этой… Ох, Вика, — по сто пятому разу завел Леха.
   Гурьянов органически не переваривал предателей. И само слово «предательство» вызывало у него физическое отвращение. Вместе с тем так уж получалось, что довелось ему жить во времена, когда предательство стало флагом, когда предатели научились читать мораль и доказывать, что предательство — это хорошо, и оттого ненавидел их Гурьянов еще больше. Какие только причудливые лики не принимало предательство в последние годы. Оно было и явным, когда в органах власти и в ключевых точках засела откровенная агентура или, в крайнем случае, агенты влияния стратегических противников державы. Оно было и дурацким, трудно объяснимым, вытекавшим из внутренней тяги человека к предательству. Да, все плохо. Но есть Служба. Есть «Буран». Есть такие, как Влад, привыкший жить по справедливости и чести. Значит, не все потеряно…
   — Звони. И не трясись, — Гурьянов передал Леше трубку. — Говори нормально, чтобы они не насторожились, — он нащелкал на аппарате номер. — Поехали… Спокойнее, Леша.
   На третий звонок послышался голос уже знакомого Виктора.
   — Это Алексей.
   — Леха, браток. Ну, как?
   — Она здесь… В ванной.
   — Значит, так. Задержи ее. Башкой ответишь, если уйдет. Слов на ветер не бросаем…