Рясной Илья. Большая стрелка

   Возникла еще одна проблема — героин.
   — Нигеры детей травят, — сказал Робот, один из подручных Боксера. — А на крытом стадионе на рок-концертах фантики с ЛСД и таблетки экстази бесплатно раскидывают, пацанва тут же на наркоту и садится. Детей-то жалко.
   — Эти сопляки если не будут колоть героин, будут нюхать клей. И ничего тут не попишешь. А деньга длинная, — сказал Боксер. — Так что от этого дела мы никуда не уйдем. Нигеры и азеры с героина исправно платят?
   — Исправно, — поддакнул Жлоб, бригадир, отвечавший за эту часть работы. — Но таджики стали деньгу зажиливать. Чисто обурели. На прошлой неделе учить пришлось.
   — Деньга длинная, — повторил Боксер. — А может быть еще длиннее. Нужно потихоньку начинать переключать на нас пути доставки зелья. Это не просто деньги. Это очень большие деньги. Кому не нравится?
   — А чего тут может нравится? — поморщился Робот.
   — Понравится, когда хрусты зашуршат, Робот. Мы уже немолоды. И не похожи на сопливых институток, падающих в обморок от вида человеческого порока, — Боксер похлопал своего товарища по плечу.
   Вопросов накопилось немало. Пришлось попереть с бригадиров одного за дурной нрав и бездеятельность — понизили в должности. А Мерина — бригадира с авторынка — вышибли из команды.
   — Я возьмусь… Я уже завязал, — лепетал Мерин.
   — Наркошей в организации не будет, — отрезал Боксер. — Прочь с глаз.
   — Пробросаешься, Боксер, — пробурчал Мерин. Он действительно в последнее время все глубже садился на иглу, а в серьезной организации наркомана терпеть не будут, потому как наркоман — это потенциальный предатель.
   — Решил поспорить? — спросил Боксер.
   Мерин посмотрел на него с ненавистью и произнес:
   — Нет…
   — Так иди. Иди…
   Мерин что-то пробурчал под нос и вышел из спортзала. И этим спас себе жизнь.
   Он направился к своему «БМВ». И тут его оглушило, толкнуло волной в спину. Он пролетел несколько метров и потерял сознание.
   Хлестнуло пламя. И спортивный зал сложился аккуратненько, как карточный домик…
   Художник верил в Шайтана. Как только увидел его в первый раз, сразу понял, что бывший вояка из тех ненормальных, которым по плечу любое дело. И оказался прав на триста процентов.
   Шоферню и быков, сидевших в машинах или кучковавшихся на улице, частью смело взрывной волной. А оставшиеся на ногах обалдело смотрели, как огонь пожирает то, что недавно было спортзалом.
   Вой сирен пожарной охраны, «Скорые» одна за другой, милиция — и все без толку. Из-под обломков спортзала извлекли изуродованные тела большинства тех, кто прибыл на сход. Выжили пять человек — два из них в течение месяца скончались в ожоговом центре.
   На следующий день еще троих подручных Боксера отстрелили. И спортсмены перестали существовать как организованная мощная сила.
   Начальник областного УВД генерал Копытин обронил при последних известиях:
   — Ну, и кому премию от управления выписать за Боксера?
   Генерал Боксера ненавидел, видя, как тот слишком быстро перекрашивается из бандита в солидного бизнесмена. В истории не раз бывало, что бандиты становились политиками, и те, кто в свое время безуспешно или успешно пытался их посадить за колючую проволоку, через некоторое время ожидали в приемной, когда их соизволят принять. Поэтому генерал милиции был в целом удовлетворен бойней. Сантиментов по поводу того, что бандит — тоже человек и у него есть мама, он давно не испытывал.
   Оставшиеся в живых спортсмены попробовали было прибрать наследство Боксера, но много не получили. Обширные владения были поделены еще до того, как Шайтан заминировал спортзал.
   После бойни Художник начал осуществлять свой план, обещавший золотой дождь…
   Когда замдиректора по коммерции ТОО «Эльбрус», в народе известного как «Ликерка», приехал в свой излюбленный кабак «Ивушка», где обедал каждый день, к его столу подсели двое молодых людей, вполне прилично одетых, в дорогих костюмах, с галстуками.
   — Извините, здесь занято, — несколько нервно произнес замдиректора Гринберг, похожий на колобок.
   — Извиняем, — вызывающе хмыкнул Хоша, поправляя давящий его галстук.
   — Лев Вениаминович, — произнес примирительно Художник. — Разговор на пять минут.
   — Извините, но…
   — Вы слышали, чтобы кто-то дурное о руднянских сказал? — взял быка за рога Художник.
   — Я не понимаю, о чем вы говорите, — Гринберг начал нервно ковырять вилкой отбивную,
   — Никто… Проблемы у тебя, Лева, — произнес, лыбясь предельно циничной своей улыбкой, Хоша. — Крышу твою унесло могучим ураганом. Нет больше Боксера.
   — И что? — Гринберг ковырял вилкой отбивную все глубже.
   — А то, что в нашем северном климате без крыши не живут, — Хоша взял бутылку минеральной воды, стоявшей перед замдиректора ТОО «Эльбрус», налил в фужер и выпил махом. — Теперь мы твоя крыша…
   — Предложение несколько неожиданное, — Гринберг взял себя в руки, вытер салфеткой губы.
   Ликеро-водочный комбинат был золотым дном. И заместитель директора по коммерции был там основным спекулянтом. За последние годы в ближайшем пригороде Ахтумска он отстроил кирпичный дом в стиле помещичьей усадьбы, не только с сауной, бассейном, даже сарай сложил из красного кирпича в два этажа. Окрестные жители и приезжие ходили смотреть на это устрашающее и безвкусное сооружение как на архитектурную достопримечательность. Гринберг — жирный и жадный свин, как его именовали сослуживцы, никогда не отличался изысканностью вкуса. Зато отличался стремлением к показухе. Он Относился к тем, кто не понимает, зачем столько воровать, если наворованным не похвастаешься.
   Водку Гринберг воровал всю жизнь. После пищевого института он устроился на «Ликерку», побывал снабженцем, потом стал начальником отдела сбыта. И вот дослужился до заместителя директора. И вся левая водка на заводе шла через него.
   Гринберг не мог не согласиться с мнением, что крыша при его профессии необходима, учитывая количество неучтенной водки и перекачку больших наличных денег, понятно, без всяких документов. Функционирование такой системы возможно только при активной поддержке бандитов. И знал он о бесславном конце своей крыши в лице спортсменов и о необходимости искать новую.
   — Вы же понимаете, господа, так быстро подобные вопросы не решаются, — сказал Гринберг, овладев собой.
   — А вы у людей спросите. Люди дурного не посоветуют, — улыбнулся Художник.
   — Рекомендации нужны? У Мартынова с «Гранта» получи, — Хоша назвал имя одного из клиентов, которому руднянские выбили долги. — Кстати, Тимоха не против. Знаешь, кто это?
   — Знаю, — кивнул Гринберг, конечно, знавший о воровском положении.
   — Мы — бригада надежная, — заверил Хоша.
   — Только поторопитесь, — все так же улыбаясь, произнес Художник. — А то как бы нам не пришлось договариваться с тем, кто сядет на ваше место.
   — Что?
   — Жизнь неспокойная. Всяко случается… А вы человек разумный, — Художник поднялся из-за стола. — Вот, — он положил на стол визитную карточку.
   На следующий день Гринберг позвонил Хоше на сотовый и сказал:
   — Ну что ж, можно обсудить условия…
 
   Влад махнул рукой и подсел в остановившуюся здоровенную светло-голубую пятидверную «Тойоту-Ландкрайзер» — такой крутой бандитский танк. За рулем сидел типичный братан по виду — кругломордый тяжеловес с прищуренным, оценивающим взором, из тех, кто готов, только свистни, хоть на стрелку, хоть на разбор, хоть на развод клиента. Правда, он был в костюме и при галстуке, но ему сильно не хватало золотой цепи в палец толщиной и золотого кольца с бриллиантом. Да, времена меняются. Бритые затылки, золотые цепи и спортивные костюмы уже не в моде. Ныне бандиты хотят казаться добропорядочными бизнесменами и часто скрывают, что по долгу службы им приходится брать заложников, торговать оптом наркотой, насылать киллеров и подкладывать взрывные устройства под двери.
   — Привет, Крошка, — сказал Влад, усаживаясь на мягкое кожаное сиденье рядом с водителем в салоне, где спокойно могло разместиться семь человек.
   Крошка — так звали того братана.
   — Здорово, Бронепоезд, — ответил Крошка.
   — Как дела? Как зелень, стрижется? — поинтересовался лениво Влад.
   — Когда стрижем, тогда стрижется, — осклабился самодовольно Крошка.
   — Это для бандитского сердца главное — чтобы все вокруг в Зелени. И чтоб нос в шоколаде.
   — Ну, это ты нас не уважаешь, — хмыкнул Крошка. — У тебя-то самого дела, поговаривают, под откос поехали.
   — Кто говорит?
   — Люди говорят.
   — Люди врут. Здоровье у меня отличное. А разве не это главное?
   — Да. Здоровье не купишь. А служба — это дело наживное, — кивнул Крошка.
   — Точно.
   — Могу с работой подсобить.
   — Замочить кого? — криво улыбнулся Влад.
   — Э, я давно это уже перерос. Тут бизнес. Чистый, аккуратный. Загранпоездки. Рауты. И ноль напрягов.
   — Что ж, звучит заманчиво. Только не по мне.
   — А чего тогда звал?
   — Ну не в качестве работника биржи труда. Кой-что узнать у тебя надо.
   — Узнать, — Крошка побарабанил пальцами по рулевому колесу. — Журнал «Хочу все знать»… Только ты уже не при делах вроде. На кого-то решил подработать?
   — На себя.
   — А я при чем?
   — Ну, правильно. Когда Бронепоезд в конторе был, тут ему почет, уважение, помощь. А как решил передохнуть немного, тут уж он не человек. Ты чего, только на милицию работаешь, Крошка?
   Крошка недобро посмотрел на Влада и процедил:
   — Я тоже работаю на себя.
   — Вот и позаботься о себе… И не забывай, кто есть ты, а кто есть я. Прошу, не надо…
   — Ну и кто ты сейчас?
   — Бронепоезд. А ты — Крошка. И есть ли у меня корки красные в кармане, нет ли — это не влияет ни на что. А почему — объяснить?
   — Не надо, — буркнул Крошка.
   — Пока этот базар дешевый я тебе прощаю. Дальше — накажу, Крошка. Ты меня знаешь…
   — Да ладно меня напрягать, как чужого. Свои люди-то…
   — Свои, — улыбнулся Влад. «Ох, как быстро люди начинают отбиваться от рук, — подумал он. — Свою агентуру нужно постоянно держать в напряге и не отпускать с крючка. Иначе она моментально перестает давать свежую информацию и начинает тебя заваливать никому не нужными сведениями. Ну а тут, глядишь, через год вообще забудут, кто такой Бронепоезд».
   Крошка вынул «Кэмел», жадно затянулся. Молчание затягивалось.
   — Ну так что? — нарушил его Крошка.
   — Что знаешь об ахтумских бандитах?
   — Работает тут бригада. Это полные отморозки. Выполняли заказы некоторых крутых. Ну, кого угрохать надо — тут они доки. Разборы устраивали — только перья летели. И в Москве с братанами воевали не раз, и у себя дома. Они как дезинфекция хорошая действуют. После себя ничего живого не оставляют… Ох, такие разборы были. У них кровников по Москве — тьма.
   — А с блатными как они?
   — По-разному. В общак отстегивают Ростику исправно. Но по большому счету на них ни у кого управы нет. Их надо мочить всех поголовно.
   — И чего не мочат?
   — Пытались. И реутовские пытались — где они теперь?
   — Тот разбор? — спросил Влад.
   — Говорят, их.
   Это был большой разбор несколько лет назад, когда от реутовской бригады под предводительством Гибона только пух и перья полетели. Тогда под Москвой на стрелке поубивали значительную часть бригады.
   — И Леха Разбой пытался, — глаза Крошки затуманились воспоминаниями. — И что?
   — И что?
   — А ты не знаешь, где теперь Леха Разбой?
   — В земле сырой.
   — И никто не знает, где именно.
   Главарь подмосковной группировки Леха Разбой прилетел из Америки. Облобызался с встречающими шофером и ближайшим помощником. Отбыл с ними из Шереметьева-2. И больше их никто не видел.
   — Такие они крутые? — спросил Влад.
   — Просто без тормозов. И надо сказать, у бригадира их котелок варит.
   — Чем занимаются?
   — Водкой занимались. Разборы были большие по этому поводу и в Подмосковье. И в Тульской области. Под ними работали сутенеры на Северо-Западе, но недолго. Дела эти — больше нервов, чем дохода. И бабки вышибали всегда по заказу.
   — Где их искать?
   — А кто знает… Хаты меняют. Не найдешь. Иначе давно бы прихлопнули.
   Крошка больше ничего не мог рассказать.
   — Вот что, братец кролик, тебе три дня, чтобы найти для меня какие-то концы — контакты ахтумских, люди, хаты.
   — Да ты чего, — возмутился Крошка.
   — И еще, — не замечая его возмущения, продолжил Влад, загибая пальцы на руке, — с кем у них в последнее время разборы были. По какому поводу… В общем, все нужно.
   — Слушай…
   — Крошка, три дня. Иначе ты меня сильно обидишь.
   — Трудно с тобой, Бронепоезд.
   — А кому сейчас легко? — Влад похлопал Крошку по плечу. — и еще, друг мой, не балуй. Ты понял, о чем я.
   Крошка понял. Потому что уже не раз думал о том, как бы избавиться от опера, включая самое радикальное средство от этой занозы — удаление головы. Но еще понимал — никуда ему от него не деться. Это его крест.
   — Слушай, Бронепоезд, а может, я тебе отвальные дам? — Крошка с надеждой посмотрел на оперативника. — Неплохо отбашляю. Тебе не нужно будет напрягаться, чего-то по заказу раскручивать. А…
   — Крошка, у меня баксофобия.
   — Чего?
   — Я ненавижу большие деньги.
   — 0-хо, — озадаченно произнес Крошка.
   — И еще — Васек с Леликом твой «Барс» кинуть с кредитом хотят и на попку какого-то списать. Ты учти это.
   — Правда, что ли? — взвился Крошка.
   — Правда, — кивнул Влад, открывая дверцу и вылезая из машины.
   — Э, давай побазарим. Это для меня не шутки, — заволновался Крошка.
   С людей нельзя только требовать. Выгода от общения обязательно должна быть обоюдная. И тут Владу пришлась очень удачно информация, полученная недавно, что Крошку с его фирмой «Барс» хотят кинуть его же кореша.
   — Через три дня продолжим, — пообещал Влад. — Когда принесешь в клювике весточку.
   Теперь Крошка носом будет землю рыть, чтобы узнать остальное. Потому что дело с этим кредитом и правда нешуточное — башкой можно ответить.
   Влад сел в свою машину. У него было еще несколько важных визитов.
 
   — Чувствую, продашь ты меня, кровный брат, — пьяно всхлипнул однажды Хоша, когда руднянские гуляли в лечебном профилактории ликеро-водочного комбината.
   Им прислуживала обернутая в простыню Галка — в последнее время Хоша перестал обращать на нее внимание, Художник — тоже, это ее злило, и она повисла на дяде Леше. Впрочем, старого мента женщины интересовали постольку-поскольку — он посвятил свою жизнь зеленому змию, и это было его главной любовью, но к Галке относился снисходительно, добро, как к дочке. Свою фирму по интимным услугам Галка держала в ежовых рукавицах и сделала из нее достаточно прибыльное предприятие. Сегодня она притащила в профилакторий своих лучших девиц, которые резали мясо и сервировали сейчас стол.
   — Продашь, Художник, — повторил Хоша. — Но я тебя все равно люблю. Вот такой я хороший парень.
   — Хоша, я таких шуток не понимаю.
   — Не понимаешь, — Хоша икнул. — Ты много чего не понимаешь… Ты вообще стал непонятливым…
   — Ладно. Это гнилой базар пошел, — Художник встал и стянул покрывало, — Пока.
   — Сядь…
   — Я пошел…
   — Сядь, я сказал! — Хоша кивнул Брюсу, и тот подался вперед.
   Шайтан напрягся и подбросил вилку — он знал, что этот инструмент может быть не хуже ножа.
   — Ну, сел, — Художник устроился опять на лавку и завернулся в простыню.
   — И не вставай, пока я не скажу. Когда я скажу, тогда можешь идти. А когда не скажу… — Хоша икнул, посмотрел на помощника со вполне трезвой, оформившейся ненавистью.
   — В игры играем, да? — насмешливо посмотрел на него Художник. — Проспись, Хоша. У нас завтра серьезная встреча. Или отменим? — Он опять встал.
   — Сядь!
   Художник, не оборачиваясь, вышел. Шайтан внимательно посмотрел на присутствующих и вышел следом.
   — Мальчики, ну зачем так, — начал было дядя Леша.
   — А ты, старая шлюха, рот завари! — оборвал его резко Хоша.
   Иногда на Хошу после таких выходок находило раскаяние, и он миг извиниться. Но не в этот раз. На следующий день он смотрел на Художника зверем. Однако проходившие в номере люкс гостиницы «Восход» переговоры с заезжими из Подмосковья клиентами по водке, на которых Гринберг просил его подстраховать, прошли успешно.
   После переговоров Гринберг потащил Хошу и Художника в тихий, дорогой испанский ресторан «Андалузия».
   — С вами приятно работать, господа, — Гринберг потер руки, глядя на заставленный деликатесами стол.
   Он договорился по дешевке впаривать москвичам по три машины левой водки в неделю. Упиралось в то, как договорятся крыши. В Московской области давно основная часть торговли продуктами и спиртным подконтрольна преступным группировкам. Крыши договорились.
   — Можно было бы дела куда крепче завернуть. Мешает Палубов, — вздохнул Гринберг. — Красный директор. Партбилет закопал на огороде, ждет, когда власть сменится. Устарел он, как паровоз. Ох, устарел. С ним становится трудно.
   — Сильно трудно? — спросил Художник.
   — Сильно. У него значительная часть акций. И авторитет. Но если директор отбывает в мир иной, ситуация кардинально меняется.
   — Короче, ты хочешь прибрать завод, — кивнул Художник.
   — Не весь же…
   — Ну и аппетиты у тебя, водочных дел мастер.
   — Истина простая — чем лучше мне, тем лучше вам, — добродушно улыбнулся Гринберг. — И наоборот.
   — И ты для бодрости духа не прочь попьянствовать на поминках Палубова? — кивнул Хоша с пониманием.
   — Звучит грубовато, — поморщился Гринберг.
   — Понятно… Условия? Что мы, двое, будем иметь с этого? И начался торг. И торг, к удовлетворению обеих сторон, оказался удачным.
   — Сегодня день конструктивных переговоров, — отметил довольно Гринберг. — Хотелось бы решить проблему до ноября.
   — Решим, — заверил Хоша.
   Когда, собравшись на хате, использовавшейся для сходняков, руднянские обсуждали план устранения директора ТОО «Эльбрус», Художник заметил:
   — Надо аккуратно валить. Шуму будет много. Это не Боксер, а директор крупного завода. Тут властные интересы.
   — Да какая к хренам разница? — махнул рукой Хоша.
   — Лучше вообще все оформить как несчастный случай. Шайтан, это возможно? — обернулся Художник к своему приятелю.
   — Очень трудно, — протянул Шайтан.
   — Чего, страшно, Шайтан, да? — осклабился Брюс.
   — А я отвык бояться. Ты бы дерьмо ложкой жрал там, где я побывал, — скучающе, прозрачными глазами уставился на Брюса Шайтан.
   — Ладно, хва, — поднял примирительно руку Художник. — Так как, Шайтан?
   — При чем тут Шайтан? — вдруг раздраженно воскликнул Хоша. — Художник, ты что тут поручения раздаешь? Художник только пожал плечами и замолчал.
   — Брюс, ты что думаешь? — спросил Хоша. Тот пожал плечами и произнес бесшабашно:
   — А что тут думать? Чего мы, какого-то козла не завалим? Ха…
   — Неделю вам. Двенадцать тысяч зелени.
   — Они завалят не тело, а дело, — негромко произнес Художник.
   — Вы одни здесь доки. А остальные так, фраера необученные, — со злостью произнес Хоша. — Так?
   — Да нет. Пускай работают, — пожал плечами Художник. — Они парни реактивные.
   — Гы, — ухмыльнулся Башня. Все произошло так, как и ожидал Художник. Башня и Брюс не нашли ничего лучшего, как взять два автомата и четыре магазина, прихватили с собой еще одного, такого же отвязного, как и они сами, по кличке Стручок. И отправились чинить не праведный суд.
   Было известно, что к престижному дому на улице Ворошилова утром подъезжает серая «Шкода». Охранник поднимается наверх, спускается с директором «Эльбруса» вниз. И последний едет на завод ударно трудиться и заливать область водкой.
   То утро ничем не отличалось от других таких же. Охранник, привычно прикрывая Палубова, оглядываясь, вышел из подъезда. Тут и вырулила из-за угла машина с веселыми киллерами.
   Застрекотал автомат.
   Шофер «Шкоды» вывалился из машины, схоронился за ней. Охранник, оттолкнув Палубова, простреленный, рухнул на асфальт. А директор, не задетый пулями, кинулся обратно в подъезд. Он успел распахнуть дверь, когда его настигли пули. Стручок ринулся за ним добивать, тут водитель «Шкоды» из-за своей машины и всадил в него пулю, после чего открыл по киллерам стрельбу.
   Стручок сумел добежать до «жигуля», который они угнали только что, и ввалился на сиденье. Башня рванул машину вперед, а Брюс высадил весь магазин в отстреливающегося шофера, но так ни разу и не попал.
   «Жигули» вырвались, как ошпаренный мул, со двора и, резко набирая скорость, устремились по улице Ворошилова, сбив бабку с авоськами.
   На миг повисла тишина. А потом подъезд огласил страшный вопль. Пятнадцатилетняя дочка директора, распахнув дверь на звонок, увидела свалившегося на пороге отца.
   Брюс и Башня вернулись в полуразвалившийся домик на окраине города, который снимала команда для разных деликатных дел, где их ждали Художник и Хоша. Они притащили с собой находившегося в полубессознательном состоянии Стручка, иногда разум у того прояснялся и он хрипел:
   — Врача, братаны… Умираю… Плохо, больно… Пожалуйста.
   — Так получилось, да… Случайность, — возбужденно бормотал Брюс.
   — Случайность? — усмехнулся Художник.
   — Ну… не всегда же получается… Охранники очень быстрые оказались, да.
   Хоша зло посмотрел на него. Его тоже уже начинали доставать залеты этой парочки.
   — Хреново, — произнес он.
   Тут на сотовый Художника позвонил Гринберг. Водочный заправила истошно кричал, нисколько не стесняясь, зная, что сотовые телефоны не прослушиваются.
   — Он жив! Понимаешь, жив!
   — Понимаю.
   — И говорить начнет! У его палаты двое ментов!
   — Ничего, решим проблему, — сказал Художник и отключил телефон. — Гринберг в гневе.
   — И чего? — спросил Хоша.
   — Говорит, что директор жив.
   Хоша повернулся к покрасневшему Брюсу:
   — Ты говорил, что он мертв.
   — Может, ранили.
   — Бабки с вас снимаются, придурки! — воскликнул Хоша и ударил ладонью о ладонь. — Что делать?
   — Надо разузнать ситуацию, — сказал Художник. Он сел в машину и отправился на разведку. К вечеру расклад был ясен.
   — Два омоновца у палаты. Сам Палубов пока в сознание не пришел, — сообщил он Хоше.
   — Кто сказал?
   — Клистер.
   Клистер был своим человеком в горбольнице — один из врачей, кто оказывал команде услуги — выковыривал у ребят пули после перестрелки.
   — Он не подъедет Стручка посмотреть? — осведомился Хоша.
   — Обещал… Надо доводить дело до конца, — сказал Хоша.
   — Как?
   — Надо думать… Только Брюса и его оруженосцев к этому не подпускать. Им только в «зарницу» играть, дуракам…
   Клистир подъехал в дом вечером. Осмотрел Стручка и заключил:
   — Плохо дело. Его бы в стационар надо.
   — Хорошо, — Хоша протянул ему деньги. Когда Клистер уехал, Художник сказал:
   — Стручка надо кончать.
   — Надо, — кивнул Хоша.
   — Пусть кто заварил кашу, те и кончают…
   Брюс, услышав, что надо кончить кореша, резко воспротивился:
   — Не я! Стручок, он же… Это братан настоящий! Верный братан! Нет!
   — Брюс, ты виноват, — спокойно произнес Художник. — А вину надо заглаживать.
   Брюс сглотнул. Потом вынул пистолет.
   — Ты стрелять будешь? — спросил Художник.
   — Ну…
   — Брюс, так не делается. Ты переполошишь соседей. На, — протянул Художник ему подушку. Брюс потряс головой.
   — Что, привык из пистолета шмалять, чистоплюй! А ты ножом поработай! Но подушкой чище, — Художник протянул ладонь, и Брюс с неохотой отдал ему пистолет.
   — Я так не могу, — воскликнул он.
   Художник передернул затвор, невзначай направил ствол ему в лоб и улыбнулся змеино.
   Брюс, шатаясь, пошел в соседнюю комнату. Не было его долго. Наконец он появился и выдавил:
   — Сделано…
   Теперь надо было решать, что делать с директором. Можно зашвырнуть в его палату гранату. Можно проникнуть в палату через окно. Можно заскочить в коридор, расстрелять омоновцев… Варианты были один другого хуже. А время подпирало…
   Но утром позвонил Клистир и сообщил:
   — У нас несчастье.
   — Что?
   — Умер Палубов.
   — Вот ведь судьба какая, — сказал Художник. — Ну давай…
   После этого Художник нащелкал номер Гринберга.
   — Дела на поправку идут.
   — Что?! — воскликнул замдиректора по коммерческой части «Эльбруса».
   — Проблема решена.
   — Как?!
   — Остап Бендер говаривал — у нас длинные руки. Решили-и все, — Художник отключил телефон, положил трубку перед собой и только тогда перевел дыхание. Хорошо, когда проблемы решаются сами собой. И плохо, когда их делают тебе те, кто должен помогать их решать.
   Художник физически ощущал, что в команде близилось время внутреннего разбора. И дядя Леша, который все замечал и все понимал, сказал однажды, когда они остались с глазу на глаз за бутылочкой джина:
   — Художник, у тебя остается месяц-два. Они тебя похоронят.
   — А тебя? — исподлобья посмотрел на него Художник.
   — Я-то тварь безобидная и полезная… Но, может, и меня. Так что думай.
   — Я и думаю…
   Для себя Художник пока твердо решил стараться не подставлять спину и не есть из рук Хоши. И не появляться нигде без Шайтана.