Рыжов Александр. Земля Тре

   - "Экспериментиа эст оптима рерум магистра".
   - Таких кубков было два, - вздохнул Улаф. - Один остался у меня, а второй...
   - Второй я видел там же, в пещере, - сказал Глеб, Блюдо опустело. Коста с удивлением взглянул на горку обглоданных костей, на свои руки, перепачканные жиром. Улаф позвал матроса и приказал принести еще чего-нибудь. Коста впервые посмотрел на варяга с выражением благодарности.
   - Ешьте, - сказал капитан "Харальда". - Вам надо окрепнуть.
   - А ты?
   - Я сыт...
   Улаф к еде не прикасался и неторопливо цедил из кружки темное пиво. Его взгляд был прикован к Глебу.
   - Скажи мне... Что было написано на том пергаменте, который ты нашел рядом... рядом с черепом?
   Глеб напряг память и попытался пересказать содержание свитка. Получилось плохо: на ум приходили отдельные слова и обрывки фраз, которые не желали выстраиваться в единое целое. Но варяг, похоже, понял. Он внимательно дослушал до конца и тихо спросил:
   - Это все?
   - Все, что удалось разобрать. Остальное попортила вода.
   Улаф одним глотком допил пиво и отодвинул кружку. Лицо его оставалось спокойным - услышанное от Глеба не стало для него неожиданностью.
   - "Жить - значит бороться"... Это были его любимые слова.
   - Он читал Сенеку?
   - Сенеку, Эпикура, Лукреция. Он говорил, что это великие люди, потому что они учат, как победить страх. Он повторял, что без победы над страхом невозможно обрести душевный покой, а значит, и счастье.
   - Как же победить страх?
   - Если ты знаком с трудами этих мудрецов, ты должен знать. Страх можно победить только путем познания мира.
   - Некоторые утверждают обратное: душевный покой может обрести только тот, кто воздерживается от суждений и поисков истины.
   - Нет! Я думаю иначе. И отец мой думал иначе...
   - Поэтому он и отправился в землю Тре?
   Улаф с минуту молчал. Глеб подумал, что он обижен резким вопросом, но варяг глубоко вздохнул и ровным голосом начал свое повествование:
   - Мой отец был бондом. Свободным землевладельцем. У нас было хорошее имение, много земли. Мы жили на островах Вестероллен, и во всем Вест-фиорде не было семьи, которая могла похвастаться таким благополучием, какое царило в нашем доме. Соседи завидовали нам - каждый хотел бы жить так, как Харальд, сын Турера.
   - Что же случилось?
   - Ничего. Так продолжалось много лет. Но однажды отец взял свой лучший корабль, оставил меня на попечение слугам и уплыл... Я был тогда слишком мал, чтобы понять, зачем он это сделал, а матери уже не было в живых, поэтому долгое время мне казалось, что он меня предал. Соседи говорили, что Локи, дух зла, лишил его рассудка. Они захватили половину наших владений, прежде чем я вырос и научился защищать себя и свою собственность.
   - А потом?
   - Когда я стал старше и умнее, когда я прочитал все те книги, которые читал отец, я понял, какая сила позвала его в дорогу. И я снова стал уважать и любить его. Хотя нет... это неправда. Я любил его всегда.
   Глеб почувствовал, что в горле пересохло. Отхлебнул вина из кубка и спросил осторожно:
   - Он сказал, куда лежит его путь?
   - Да. Он сказал, что отправляется в Биармию. Именно тогда о нем заговорили как о сумасшедшем.
   - Почему?
   - Сотни храбрых викингов отправлялись в Биармию, но никто не возвращался. Скальды говорят, что это заколдованная земля. Оттуда нет обратного пути...
   Это было произнесено с такой горечью, что Коста встрепенулся:
   - Что он сказал?
   - Он сказал, что нас с тобой нет в живых, - ответил Глеб, чувствуя, как от выпитого вина по телу разливается теплота.
   Коста хмыкнул и принялся за принесенную матросом соленую рыбину. Глеб посмотрел на Улафа и медленно проговорил:
   - Земля Тре не любит гостей. Здесь много удивительного. Нам, живущим в других землях и по другим законам, трудно это понять... Твой отец был прав, когда писал, что это мир, который можно ощутить, но нельзя осознать. Он хотел постичь его при помощи рассудка, но не сумел... Потому и погиб.
   - Я постигну этот мир! - вскричал Улаф и грохнул кулаком по столу.
   - Ты хочешь высадиться на землю Тре?
   - Да! Я бросил имение, я пустился в путь, чтобы отыскать следы отца. И вот теперь... Теперь я должен найти эту пещеру и собственными глазами...
   - Сейчас зима. Студеное море покрыто льдом, твой корабль застрянет на полпути. Надо дождаться тепла.
   - Я доберусь посуху!
   - Это невозможно. - Глеб поднял руку и опередил восклицание, готовое вырваться из уст варяга. - Мы выжили только потому, что у нас был покровитель... и еще потому, что нам повезло. Послушай меня! Дождись весны. Твой корабль надежен - на нем можно обогнуть землю Тре и пристать к южному побережью. Но если хочешь еще один совет... Вспомни слова отца: "Кто б ни был ты, попавший в эти края! Чем скорее ты покинешь Биармию, тем лучше будет для тебя и для тех, кто прибыл сюда вместе с тобой..."
   Оба на мгновение умолкли. Было слышно, как свистит ветер и под ударами волн скрипит корпус корабля.
   - Хорошо, - промолвил Улаф, глядя не на Глеба, а в сторону. - Ты прав... Я дождусь весны. Клянусь Одином - как только Гандвик освободится ото льда, "Харальд" отправится в путь к южному берегу Биармии!
   Глеб не стал отвечать. Молча плеснул в опорожненный кубок вина и залпом выпил, словно хотел затушить пожар, полыхавший внутри. Коста отодвинул блюдо и спросил:
   - Куда мы плывем?
   Глеб перевел вопрос.
   - Никуда, - ответил Улаф. - Ветер дует в лоб. Я приказал бросить якорь.
   - Тогда высади нас на берег.
   Улаф изумленно вскинул брови, но внезапно распахнулась дверь, и в каюту заглянул взволнованный матрос. Он произнес несколько отрывистых фраз на скандинавском наречии. Улаф побледнел и, не говоря ни слова, выбежал на палубу. Дверь захлопнулась. Глеб и Коста остались одни.
   - Тебе не кажется, что он того? - Коста крутнул пальцем у виска.
   - Не кажется.
   Глеб коротко передал ему суть разговора. Коста задумался. Потянул к себе кувшин с пивом, налил полную кружку. Не торопясь выпил, тщательно вытер рукавом усы.
   - Отчаянный... Сгинет. Тут одной лихостью не возьмешь.
   - А если умом?
   - Умом? Умом тоже. - Коста оглянулся на дверь. - Куда это его понесло?
   Дверь открылась. Вошел Улаф, вид у него был озадаченный.
   - Буря! Надвигается с востока. Я приказал сниматься и идти назад.
   - А как же мы?
   - Пристать невозможно. У берега сплошные камни. Если поднимется ветер, судно разобьется... В лучшем случае сядет на рифы.
   Глеб не знал, что делать, не знал, что говорить, и взглянул на Косту, как ребенок на родителя - в ожидании подсказки.
   - Он сказал, что мы не сможем высадиться...
   Коста пожал плечами и спросил простодушно:
   - А зачем?
   Зачем? Глеб вдруг подумал, что возвращаться на берег действительно незачем. С Аццы и Черными Братьями покончено, Пяйвий погиб, Элльм переместился в другое измерение... Что делать в земле Тре?
   - Оставайтесь! - сказал Улаф, угадав его мысли. - Я отвезу вас на Вестероллен, и вы будете моими лучшими гостями. Я благодарен вам за весть об отце... Оставайтесь! Викинги умеют быть гостеприимными. Мой корабль станет вашим кораблем, а мой дом - вашим домом.
   Глеб опять посмотрел на Косту. Тот понял все без перевода и вместо ответа устало облокотился на стол. Судно прыгало по волнам, скрипели доски, столешница тряслась, и стоявшие на ней кубки звякали друг о друга.
   - Улаф приглашает нас в Норвегию, - тихо произнес Глеб. - Что скажешь?
   Ответ он уже знал. Можно было и не спрашивать, но ему хотелось получить подтверждение из уст Косты.
   Тряхнуло. Кубок с латинскими буквами съехал на край стола, накренился и громыхнул об пол. Коста не торопясь поднял его, поставил обратно и, взглянув на озабоченное лицо Глеба, спокойно сказал:
   - Я согласен. А ты?
   -Я?..
   В голове у Глеба вдруг вспыхнула картинка: погост Истертой Скалы, толпа лопинов, лукавые глаза Айны... Что-то тонкое и острое кольнуло в сердце, но это ощущение было легким и мгновенным, как мимолетный взгляд или взмах ресниц. Уже через секунду Глеб повернулся к Улафу и твердым голосом проговорил:
   - Мы принимаем приглашение!
   ...Потом они вдвоем с Костой стояли на палубе, у левого борта, и смотрели на скалы, которые черными призраками проплывали мимо. Лунный свет, сочившийся сверху, не обволакивал их, а лишь скользил по вер- шинам, выхватывая из мрака причудливые нагромождения. Глеб не отрывал глаз от берега. Скалы были безмолвны, но кое-где в расселинах он замечал странные огни - они трепетали, то вспыхивая яркими звездами, то угасая. Что это было - костры лопинов? очередное проявление волшебства? Глеб не знал. В голове проснулась тупая боль, он опустил тяжелые веки и понял, что ему хочется только одного: СПАТЬ. Липкая дрема, как паутина, быстро затянула сознание, но ее разорвал хрипловатый голос Косты:
   - Надо бы взять к северу. Не ровен час хрястнет о рифы - костей не соберем.
   Корабль Улафа под всеми парусами шел на запад, уходя от надвигавшейся бури. Но она уже почти настигла судно - волны за кормой вздымались высоко и часто. Сквозь гул ветра послышалась команда Улафа. Нос корабля медленно повело вправо, и скалистое побережье земли Тре растворилось в темноте. Исчезли черные призраки, исчезли лунные блики, скользившие по каменным граням, исчезли трепетавшие в расселинах огни...
   Глеб перешел на корму и долго вглядывался в ночную темень, но, кроме луны и россыпи желтых светлячков, усеявших небо, не увидел ничего. Потом с востока набежали косматые тучи, и стало совсем темно.
   - Глаза проглядишь... - сказал Коста, и в его голосе Глебу послышалась непонятная грусть.
   - Помнишь, что сказал Аксан? Силы зла велики, их хватит, чтобы уничтожить все живое на этой земле. И людям с ними не справиться...
   - Помню. - По шороху Глеб понял, что Коста положил руку на булаву.
   - И что думаешь?
   - Колдунам не верю, - сказал Коста, помедлив. - Соврут - недорого возьмут.
   - А кому ты веришь?
   - Себе.
   Волны яростно обрушивались на корабль. Порыв ветра разорвал черную пелену, и в прорехе мелькнул край лунного диска. Глеб на мгновение увидел суровый профиль Косты: поджатые губы, слипшиеся острыми стрелками ресницы, всклокоченные волосы над низким лбом. Палуба ходила ходуном, но Коста стоял на ней твердо и непоколебимо, а глаза его были устремлены туда, куда только что смотрел Глеб.
   Больше они не проронили ни слова. Но их руки - сильные, мозолистые руки воинов - одновременно поднялись и сомкнулись в крепком мужском пожатии.