- А вот здесь, внизу? - Коста ткнул пальцем в две чудом сохранившиеся строчки, которыми заканчивался текст.
   - "То, к чему я прикоснулся, это... мундус сенсибилис... мир, воспринимаемый чувствами, а не рассудком. Но я готов сделать еще один шаг, и, возможно, тогда передо мною откроется..."
   Текст обрывался на середине предложения. Глеб свернул отсыревший пергамент и положил его рядом с черепом незнакомца.
   - Эти мне ученые... - проворчал Коста и залпом допил воду из кубка. Ты что-нибудь понял?
   - Понял, - ответил Глеб, и ему показалось, что пещера чутко прислушивается к их разговору. - Понял, что ничего хорошего нас не ждет.
   - Тебе страшно?
   - Мне? - Глеб пожал плечами. - Теперь не до страха. Надо думать, как выкручиваться.
   - А мне интересно! - сказал Коста, блеснув глазами. - Хорошо бы попробовать этот мундус... как там дальше?
   - Мундус сенсибилис. Чувственный мир.
   - Хорошо бы попробовать этот мир на прочность.
   - Булавой?
   - Если понадобится, то и булавой. Оружие, кстати, я сберег.
   Меч и булава - это было единственное, что осталось у них после крушения. Глеб снова перевел взгляд на череп Харальда.
   - Отчего он умер?
   - Камень. - Коста указал на треугольную дырку в макушке.
   - Обвал?
   - Наверняка. Земля тут, судя по всему, трясется частенько. Погляди, сколько обломков.
   Пол пещеры был усыпан крупными и мелкими камнями, а на потолке, там, где плясали огненные блики, тонкой сеткой обозначились трещины. Глеб посмотрел в темноту.
   - Пещера большая?
   - В длину шагов пятьдесят. Дальше тупик.
   Коста бросил в костер последнюю деревяшку, сказал озабоченно:
   - Надо идти, искать хворост. Без огня окочуримся - это как пить дать.
   - Пойдем вместе.
   - С ума сошел! В одном сапоге?
   Глеб посмотрел на свои ноги, на жалкое одеяние и понял, что Коста прав.
   - Но как же... Что же мне, век в этой дыре торчать?
   - Век не век, а посидеть придется. Я схожу за дровами и посмотрю заодно, нет ли здесь какой живности. А то от голода брюхо сводит.
   Они не ели уже двое суток - с тех пор, как на ушкуе кончился последний сухарь. Но Глеб, в отличие от Косты, не страдал от голода - тело наполнилось теплой истомой, хотелось заснуть и больше не просыпаться. Отгоняя дрему, он провел рукой по влажной стене.
   - А как же Пяйвий?
   - Ему-то что - он дома. Если жив, рано или поздно отыщется. Давай думать о себе.
   - Мы ведь так и не узнали, для чего он нас призвал.
   - Узнаем! Должна же быть в этой глуши хоть одна живая душа.
   - А вдруг мы попали в царство теней? Спиритус...
   - С тенями, положим, тоже можно ладить. Но думается мне, что, кроме теней, тут есть и люди. Или Пяйвий тоже спиритус?
   Не дождавшись ответа, Коста ушел за водой. Вернулся, поставил наполненный кубок в середину очага.
   - Не переживай. Вот выберемся...
   - Когда?
   - Как распогодится, сплету тебе лапти и пойдем. Глеб представил себя в лаптях и не удержался от улыбки.
   - А одежда? Тут без шубы делать нечего.
   - Что-нибудь придумаем.
   Коста засобирался: прицепил к поясу булаву, проверил, на месте ли нож.
   - Я ненадолго. Жди.
   - Может, возьмешь меч?
   - Отбиваться от теней?
   - Не только...
   - Нет уж, мне с этой штукой, - он тронул булаву, - сподручнее. А меч ты лучше положи рядом с собой и будь начеку. Всякое может статься...
   С этими словами Коста пригнулся и вышел из пещеры. Глеб остался один на один с догорающим костром.
   "Спасайся... ибо здесь ты встретишь то, что не могло возникнуть даже в самом богатом воображении... Я прикоснулся к миру, воспринимаемому чувствами, а не рассудком..."
   Глеб заставил себя оторвать взгляд от огня и медленно поднялся. В пещере царило безмолвие, если не считать звука падающих капель. Завывания ветра, доносившиеся снаружи, становились все глуше и глуше - метель утихала.
   С обнаженным мечом в правой руке и с горящей головней в левой Глеб пошел в глубину пещеры. Шел осторожно, почти крался. Под ногами поскрипывали мелкие камешки. Пламя на обугленном конце головни колебалось, и на потрескавшемся своде дрожали желтые тени.
   "Мне и далее придется объяснять неясное через неясное, поскольку моя речь слишком скудна, чтобы в полной мере описать увиденное... Я прикоснулся к миру, воспринимаемому чувствами... Я готов сделать еще один шаг, и, возможно, тогда передо мною откроется..."
   Глеб сделал еще несколько шагов и уперся в тупик, о котором говорил Коста. Но это был не просто тупик - это было нагромождение камней. Очевидно, когда-то пещера простиралась вглубь гораздо дальше, но подземный толчок обрушил часть свода, и образовался непроходимый завал. Глеб постоял возле него и повернул обратно.
   Из головы не шли слова Харальда. "Здесь ты встретишь то, что не могло возникнуть даже в самом богатом воображении... И если ты никогда не испытывал страха - испытаешь... и если верил в собственные силы - разуверишься..."
   Вдруг его внимание привлекла одна из стен. Он подошел к ней и осветил головней пространство длиною в три-четыре сажени и высотой в человеческий рост, испещренное загадочными рисунками. Они были нанесены на шероховатую поверхность какой-то бурой краской, которую не могла смыть даже струившаяся из-под потолка вода. Сперва Глеб подумал, что перед ним цельная картина, но, приглядевшись, понял, что рисунки сделаны разными людьми и каждый из них надо рассматривать в отдельности.
   Вот сцена охоты: человек, стоящий на лыжах, мечет стрелы в белок, которые сидят на дереве. Вот странная упряжка: олень мчит по сугробам остроносую лодку. Вот изображение битвы: маленькие воины тычут друг в друга длинными копьями... "Что ж, как сказал великий Сенека, вивере милитаре эст... жить - значит бороться..." Вот женщина, только что родившая младенца, но этот младенец почему-то похож на олененка, а рядом с ними - взрослый олень с человечьей головой.
   Глеб поднес головню к последнему рисунку и невольно отшатнулся - на него смотрело лицо Алая!.. нет, не Алая, а того безобразного старца, в которого он превратился после гибели и которого Пяйвий назвал Аксаном. Здесь, на этом рисунке, он был одет в длиннополую шубу и держал в руках что-то непонятное большой круг и какой-то предмет, похожий на молоток.
   "Спасайся!.. Здесь ты увидишь то, что не могло возникнуть... И если ты не испытывал страха - испытаешь... Беги! Садись на свое судно и спасайся... Чем скорее ты покинешь Биармию, тем лучше будет для тебя и для тех, кто прибыл сюда вместе с тобой..."
   Глеб быстрыми шагами вернулся к костру. Его бил озноб. Он взял стоявший в углях кубок и, не обращая внимания на боль, жегшую пальцы, в два глотка опорожнил его. Горячая вода потекла в желудок, но озноб не проходил. Судорожно сжимая рукоять меча, Глеб опустился на каменный пол, но тут же вскочил как подброшенный - в темноте ему почудился шорох.
   Нет... Тихо. Огонь в очаге еле теплился. В золе, вокруг умирающего пламени, золотыми звездочками светились искры. Кольцо мрака сжималось, со всех сторон надвигались черные тени. Глебу казалось, что это колдовские силы земли Тре ополчились против него, одинокого чужака, и ждут, когда погаснет огонь... До его напряженного слуха явственно донесся звук тяжелых шагов.
   "Спасайся!.. увидишь то, что не могло... спасайся!. вивере милитаре эст... а в каждой борьбе есть победители и побежденные... беги!.. я прикоснулся к миру, воспринимаемому чувствами... готов сделать еще один шаг... беги!!!"
   В голове шумела кровь, и Глеб не мог понять, откуда доносятся шаги снаружи или из глубины пещеры. Они приближались. Вот они уже совсем близко. Еще немного... Глеб закричал и с мечом в руке бросился к выходу.
   - Фу-ты!
   Он налетел на Косту так стремительно, что сбил его с ног. Меч выскользнул из ладони и ткнулся в землю, а рядом с шумом упала вязанка хвороста.
   - Ты что? - спросил Коста, сидя на снегу и потирая ушибленную поясницу.
   - Это ты?
   - А ты кого ждал?
   Глеб повернул голову, ожидая увидеть за спиной косматую тень. Но сзади не было никого. Огонь погас - в очаге красными точками мерцали тлеющие угли.
   - Там Аксан!..
   Коста молча отодвинул его, поднял вязанку и вошел в пещеру. Не торопясь положил вязанку возле очага, не торопясь развязал веревку. Взял пучок смолистых веток, поднес к очагу. Разгреб серебристый пепел, дунул... Глеб наблюдал за ним, стоя у входа. Когда пламя разгорелось вновь, Коста спросил:
   - Ну и где твой Аксан?
   Кап... кап... кап... - доносилось издалека.
   Глеб подвел его к стене с рисунками.
   - Это? - Коста хмыкнул.
   - Разве не похож? - Глеб показал пальцем на старика в шубе. Вспомни...
   - Ерунда! У них тут все на одно лицо. Почему ты решил, что это он?
   - Показалось...
   - Тебе надо выспаться. - Коста с сожалением посмотрел на друга. - Видок у тебя неважный.
   - Но это... это точно не он?
   - А хоть бы и он, какое тебе дело? Со стены не спрыгнет. - Коста ножом ковырнул краску, помял пальцами липкий комочек. - Видишь? Ничего страшного.
   - А что у него в руках?
   - Бубен. И колотушка. Шаманские штучки. Я видел у вепсов.
   Они вернулись к костру. Озноб, колотивший Глеба, стал еще сильнее. Коста тронул его за руку и сказал с тревогой:
   - Э, брат, да у тебя жар!
   Он бросил в костер чуть ли не половину вязанки, и пламя взвилось к потолку, Глеб стоял, скрестив руки на груди, а зубы вытанцовывали дикарский танец.
   - Погоди-ка. - Коста взял найденный под стеной кожаный лоскут, расстелил его на полу. - Садись.
   Глеб подсел к огню, обхватил руками колени и напрягся, стараясь унять дрожь. Лицо пылало - можно было подумать, что пламя костра перекинулось на кожу и она вспыхнула, как сухая береста.
   - Что видел? - спросил он, ворочая шершавым языком.
   Коста ответил не сразу - сходил за водой, поставил кубок на огонь.
   - Я? Ничего особенного.
   - А все-таки?
   - Прошел вдоль скал. Там есть проход... помнишь, Пяйвий говорил про какую-то гряду?
   -Ну.
   - Гряды я не видел, до нее, наверно, далеко. Но за скалами начинается лес. Я нарезал веток и вернулся. Вот и все.
   - Что за лес?
   - Одно название. Кусты, кривые березки... Это поблизости. Дальше вроде бы ельник, но я туда не ходил - снегу по колено.
   - А звери?
   - Впотьмах никого не разглядел. Рассветет, схожу еще разок.
   - Если рассветет...
   Вода в кубке зашипела. Коста бросил в него несколько маленьких овальных листочков и с десяток сморщенных ягод.
   - Что это?
   - Брусника. Раскопал под снегом. Выпей-ка. - Он протянул кубок Глебу.
   Глеб взял его дрожащими руками, стал пить, вернее, глоток за глотком проталкивать воду в воспаленное горло. Вода выплескивалась, текла по пальцам, капала на колени.
   - Жаль, нет меда, - сказал Коста. - Молоко с медом - от простуды самое то.
   - Молока тоже нет. Ничего нет... - Глеб поставил кубок на пол. - Больше не хочу.
   По спине заструились ручейки пота. Глеб закашлялся, в промежутках между хриплыми вдохами спросил:
   - А люди?
   - Что - люди?
   - Не попадались?
   - Я же говорю, никого не видел...
   - Договаривай.
   - Где-то рядом есть жилье. Это точно.
   Кашель прекратился. Глеб перевел дух.
   - С чего ты взял?
   - Дым. Откуда-то из леса тянет. Утром проверю.
   - Вместе проверим.
   - Конечно... Тебе только босиком по снегу бегать. Ты бы лучше лег, поспал.
   - Не хочется. Я посижу...
   Сидели долго. Коста задремал - веки налились свинцом и тяжело надвинулись на глаза. Его мягко качнуло, голова опустилась на грудь, спина сгорбилась.
   - ...есть победители, и есть побежденные... Вивере милитаре эст...
   Коста очнулся, вскинул голову. Глеб сидел напротив, уставясь в одну точку, и бормотал что-то невнятное:
   - Спиритус... чувствами, а не рассудком... беги!
   - Что с тобой?
   Коста тыльной стороной ладони коснулся его лба и отдернул руку. Лоб Глеба пылал. Лицо покраснело, а из распухших губ вырывались бессвязные слова:
   - Мир... мундус сенсибилис... я сделаю еще один шаг... он убьет меня!
   - Кто?
   - Аксан! То, что не могло... даже в самом богатом...
   Он придет, чтобы отомстить... он убьет!
   Глеб закричал и расширил глаза, будто увидел за плечом Косты привидение. Коста обернулся, и по спине пробежал невольный холодок. Вход в пещеру был озарен неясным голубым свечением, словно где-то снаружи, совсем близко, забрезжил неведомый источник света. Коста сдавил булаву так, что захрустели пальцы. Бесшумно, на цыпочках, подошел к отверстию и выглянул наружу.
   Снег возле пещеры сверкал: по зернистой поверхности пробегали цепочки искр, вспыхивали, гасли, снова вспыхивали... Ветер утих, сверху опускались редкие снежинки, каждая из которых светилась ярким отраженным светом - можно было подумать, что из поднебесья кто-то засевает землю крупицами золота. Коста поднял голову и обомлел. Сквозь слюдяную прозрачность морозного воздуха проступали узоры, каких он не видывал за всю свою богатую впечатлениями жизнь. Из мертвенной черноты небосклона проклюнулись светло-синие, окаймленные розовой бахромой цветы - распустились, срослись друг с другом широкими лепестками, и по тончайшим трепетным жилкам из одного цветка в другой стал. перетекать мерцающий сиреневый ток. Потом все смешалось, будто кто-то смял цветы прозрачной ладонью, и растеклось по небу, как расплавленное олово. В разные стороны побежали сверкающие змейки, которые стали плавно извиваться, сворачиваясь в кольца. Одна из них, самая длинная, захлестнула петлей побледневший месяц и сдавила так, что из него, как из перезревшей ягоды, потекли густые ручейки оранжевого сока. Или это уже мерещилось?..
   Заглядевшись на сполохи, Коста перестал разбирать, где кончается реальность и начинается воображение. Сияние околдовало его, заставило на несколько коротких мгновений забыть обо всем остальном, а одна из змеек вдруг заскользила вниз, как рука, протянутая для пожа тия...
   - Спасайся!.. садись на свое судно... спиритус... а не рассудком... так будет лучше и для тебя, и для тех...
   Бессмысленная скороговорка, доносившаяся из пещеры, заставила Косту стряхнуть с себя волшебное очарование. Он вернулся к очагу, положил булаву на камни. Звуки, доносившиеся из уст Глеба, были уже почти неразличимы. Плечи его ходили ходуном, зрачки заволокло туманом. Коста осторожно уложил его на бок он не сопротивлялся.
   - Поспи маленько. Я что-нибудь сделаю...
   Что можно было сделать, Коста не знал - сказал просто так, для самоуспокоения. Глеб сжался в комок и впал в забытье.
   На рассвете (если это был рассвет) Коста бросил в костер последние ветки и с булавой на поясе вышел из пещеры. Тьма только что рассеялась, но день в земле Тре был ненамного светлее ночи. Небо подернулось серой дымкой, и нигде - ни вверху, ни на горизонте - не было ни малейшего признака солнца.
   Под ногами похрустывал снег. Коста шел по своим следам, оставленным ночью, а взгляд его безвольно катился по белому полотну, разостлавшемуся вокруг. Слева, из-под снеговых шапок, мрачно глядели скальные отроги, справа ластилось к берегу притихшее море.
   Мороз безжалостно щипал щеки, заползал в рукава, прохватывал сквозь дырявый кафтан. Коста старался идти быстрее, но голод ослабил тело, и ноги шаркали по пороше, взвивая снежную пыль. Он дошел до того места, где скалы расступились в стороны, образуя извилистый проход. Вошел в него. Ступая по камням, добрался до леса. Здесь постоял, успокаивая дыхание и втягивая носом ледяной воздух. Как и предполагал, вдалеке, за березовым мелколесьем, разглядел темные ряды елок с узкими, прижатыми к стволам кронами. Слабый запах дыма, витавший над лесом, тянулся именно оттуда.
   Коста сделал шаг и провалился в глубокий снег. Побрел по нему вперед, тяжело дыша и по-лосиному выдергивая ноги из сугробов. Теперь уже было не до холода - спина взопрела, а изо рта клубами повалил пар. Добравшись до ближайшей ели, он прислонился лбом к заиндевелому стволу, отдышался и пошел дальше. Лес встретил его напряженным безмолвием.
   ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
   Холодное белое время Тальв распростерло над землей свои широкие крылья. Дух Света с золотым ликом покинул небосклон, и над заснеженными просторами повисла бледная луна, которую каждый день надкусывал злобный Огги. Ночь Страха окутала ламбины и ва-раки, накинула черное покрывало на вежи лопинов.
   Старый Элльм не боялся Ночи. Он твердо верил в своего покровителя, небесного духа Сайво-Олмако, который питал его силой и в желтое время Чехч, и в белое Тальв.
   Днем, когда Великому Аййку угодно было слегка разогнать темноту, Элльм вышел из вежи и стал горстями бросать в медный котел мягкий, как оперение гаги, снег. Потом он вернулся в вежу, сел на рогожу и поставил котел рядом с собой. Взгляд его устремился в угол, где стояла вырезанная из древесины кирре фигура Сайво-Олмако. Элльм щелкнул пальцами, и из-под ногтей вылетели искры. В пустом очаге, где не было ни Дров, ни хвороста, ни даже следов пепла, ярко вспыхнул огонь. Белесый дым потянулся в реппень, узкое отверстие в куполе вежи.
   Элльм застыл в неподвижности, впитывая глазами блеск пламени. Так он просидел весь день и всю ночь. Только на следующее утро его душа вернулась в тело после блужданий по бескрайней тундре. Он стряхнул с себя оцепенение и подвесил котел над очагом. Огонь цепкой пятерней обхватил медное полушарие.
   Огонь и вода - воплощение вечности, гармония противоположностей... Сайво-Олмако мог дать ответ на любой вопрос, но Элльм так и не решился спросить у него, почему человек может бесконечно долго смотреть только на две вещи: как горит огонь и как течет вода. В этом было что-то такое, что не давало Элльму покоя, но до сути чего он хотел добраться сам, без посторонней помощи. Зуд неразгаданной тайны он ощущал не только разумом и душой, но и телом - по коже пробегала мелкая дрожь.
   Сзади, за его спиной, шумно отдернулась завеса из оленьей шкуры, прикрывавшая вход в вежу. Элльм услышал хриплое дыхание и, не оборачиваясь, проговорил:
   - Здравствуй. Я ждал тебя.
   - Как ты мог узнать, что я приду? - спросил вошедший голосом смертельно уставшего человека.
   - Я видел каждый твой шаг и слышал каждое слово с тех пор, как ты ступил на берег земли Великого Аййка.
   - Какой земли?
   - Норманы называют ее Биармией, а руши - землей Тре.
   - Ясно... И ты знаешь, кто я?
   - Знаю.
   Элльм наконец обернулся. У вошедшего были крутые плечи, лицо обросло густой бородой, и весь он был похож на медведя. Его рука напряженно лежала на рукоятке длинной палицы, висевшей у него на боку.
   - Меня зовут...
   - Тебя зовут Коста. Ты из великого племени руши.
   - Руши? Пускай будет руши. Вообще-то я из Новгорода.
   - Садись. - Элльм указал ему на свободное место.
   - Некогда. Я не один.
   - Твоего друга зовут Глеб. Он сейчас в пещере Арома-Теяле. Это опасное место, но мы заберем его оттуда.
   - Он болен. Я боюсь, что он может...
   - Теперь он не умрет.
   Вода в котле готовилась закипеть. Элльм помешал ее деревянной палочкой.
   - Ты говоришь на русском, как на родном, - сказал Коста. - Кто ты?
   - Я нойд. Я могу говорить на любом языке, включая язык зверей и птиц.
   - Вот как... Знавал я одного нойда.
   - Тот, о ком ты подумал, - черный нойд. Его покровитель - Огги.
   - А ты?
   - Я белый нойд. Мое имя Элльм.
   Коста скользнул глазами по стенам, отмечая про себя знакомые и полузнакомые предметы: бубен с нашитыми на него медными кольцами, тяжелую колотушку, деревянного идола со сложенными на груди руками, костяную шкатулку, несколько мешочков, расшитых жемчугом, чучело белой совы...
   - Помоги мне сварить бурдух, - сказал Элльм, поднимаясь.
   - Что сварить?
   - Суп.
   - А как же Глеб? Ты же сказал...
   - Я сказал, что теперь с ним ничего не случится. Вода уже закипела... Принеси-ка вукс, он там, снаружи.
   - Что принести? - Коста чувствовал себя последним болваном.
   - Мешок, - терпеливо объяснил Элльм. Что-то заставляло Косту повиноваться этому странному старику. Он послушно вышел из вежи, нашел привязанный над входом мешок, отвязал его и занес внутрь. Элльм порылся в мешке и достал кусок мороженой пойды - оленьего сала. Мешок вернул Косте.
   - Отнеси назад.
   Потом Коста молча наблюдал, как Элльм изогнутым ножом мелко крошил пойду в котел, как добавлял туда сушеную воронику, как неторопливо размешивал... По веже растекся запах, заставивший Косту сглотнуть слюну. Элльм открыл шкатулку, достал из нее щепотку желтоватого порошка и бросил в кипящую воду. Оглянувшись, ответил на немой вопрос гостя:
   - Это налэть. Рог священного оленя.
   Когда похлебка была готова, Элльм накрыл котел крышкой и, щелкнув пальцами, погасил огонь.
   - Теперь поедем за твоим другом.
   Они вышли из вежи. Подмерзший за утро снежный покров хрустко прогибался под ногами. Элльм остановился, поднял вверх руки с раскрытыми ладонями и стал негромко бормотать заклинание. Коста глядел на него во все глаза и пытался разобрать слова, но до него долетали только непонятные сочетания звуков, похожие на щебет птицы:
   - Чуввесь-чарньям... чуэз... мунн аллт...
   Вдруг снег перед ними вздыбился и завертелся белым смерчем. Лапы елей, стоявших вокруг, заколыхались. В лицо Косте сыпануло колючее крошево, он зажмурился, а когда снова открыл глаза, в десяти шагах от вежи стояла пара красивых белых оленей, запряженных в обтянутую шкурами лодку - точь-в-точь как на той картинке, которую они с Глебом видели в пещере.
   Коста ощутил, как из груди, толкаясь, стали подниматься удивление, восхищение и еще какое-то чувство, в котором он так и не успел разобраться, потому что Элльм подтолкнул его в спину и сказал с ноткой раздражения:
   - Чего стоишь? Садись!
   Мучнистое облако осело на землю. Оба оленя, проявляя нетерпение, одновременно стукнули копытами. Раздумывать было некогда, и Коста полез в лодку. Она была просторная - он удобно устроился в ней, привалившись спиной к корме и вытянув ноги. Элльм, усевшись впереди, издал горлом какой-то клекот, и олени сорвались с места.
   Это было что-то! От скорости у Косты захватило дух, в грудь и лицо ударили тугие воздушные потоки, а елки справа и слева слились в сплошную, без единого просвета, изгородь. Элльм сидел не двигаясь и даже, казалось, дремал. Олени без понуканий мчались вперед, цокая копытами по снежной корке, и этот цокот был похож на барабанную дробь. Их шерсть - белая, с голубоватым отливом источала сияние, которое трепетало на ветру, словно тонкая кисея, и волнами растекалось в стороны. Лодка скользила по насту как по воздуху - сидя в ней, Коста не ощущал ни рывков, ни тряски, знакомой каждому ездоку. Только тут до него дошла вся гениальность этого изобретения: что по воде, что по снегу - все едино!
   Путь занял считанные минуты, но за это время упряжка успела выскользнуть из леса, обогнуть скальные громады и подкатить к пещере, где Коста оставил Глеба. Олени замедлили бег, под днищем лодки заскрипели каменные выступы, и упряжка остановилась у входа в пещеру.
   Коста выскочил из лодки, будто выпростался из теплого мехового тулупа, и, не дожидаясь Элльма, вбежал в пещеру. Внутрь проникали тусклые отблески угасающего дня. Глеб, скорчившись, лежал у остывшего очага. Коста подскочил к нему, перевернул на спину и, разодрав рубаху, приник ухом к посиневшей груди.
   - Он жив, - спокойно сказал Элльм, войдя следом. - Отнеси его в кережу.
   На этот раз Коста не стал переспрашивать и, подхватив Глеба на руки, отнес его в лодку. Элльм вышел, держа в руке новгородский меч.
   - Возьми, пригодится.
   Они сели в лодку. Коста устроил Глеба поудобнее, положил его голову себе на колени. Элльм не оглядываясь отдал оленям новый приказ, и они понеслись обратно.
   - Послушай, - сказал Коста, глотая упругий морозный воздух. - Ты вроде бы все про всех знаешь. Этот чужеземец... Харальд... отчего он погиб?
   - Мои знания тоже имеют границы, - сурово ответил Элльм. - Только Великому Аййку доступно все на свете... Но про этого чужеземца я знаю. Он был слишком любопытен и хотел заглянуть в Нижний Мир, но Арома-Телле не позволил ему туда проникнуть.
   - Значит, эта пещера была входом в подземелье?
   - Тебе не следует об этом спрашивать. Могущество Арома-Телле велико. Перед ним бессилен даже мой небесный покровитель...
   Темнота сгущалась стремительно. К веже они подъехали уже в сумерках. Элльм поспешил развести огонь, а Коста осторожно уложил Глеба на подстилку.
   - Что теперь?
   - Сейчас... - Элльм подошел к Глебу и медленно провел рукой по его лицу.
   Косте показалось, что на тонких пальцах нойда вспыхнули и тут же погасли крохотные огоньки. Тело Глеба пронизала дрожь, веки задергались и приподнялись, а из губ вместе с тяжелым выдохом выкатились слова:
   - Где я?..
   Варево, которое Элльм назвал странным словом "бурдух", обладало чудодейственной силой. Щеки Глеба покрылись румянцем, а в ослабевшие мускулы ручейками потекла прежняя мощь. Вдвоем с Костой они опорожнили котел и почувствовали себя родившимися заново. Элльм, сидя у очага, не сводил с них внимательных глаз, а в уголках его рта, прямого, как проведенная решительной рукой черта, таилась улыбка... или нет? Глеб и Коста были слишком заняты едой, чтобы подмечать такие тонкости.
   Дождавшись конца трапезы, Элльм промолвил:
   - Вам надо сменить одежду.
   - Сменить? - Коста окинул взглядом рванье, которое едва прикрывало худые плечи Глеба. - Если это ты называешь одеждой, то, пожалуй, можно и сменить.
   - Я дам вам новую, - сказал Элльм, принимая прежний суровый вид. - Но сперва...
   - Что сперва?
   - Сперва я должен спросить у Сайво-Олмако, что с вами делать дальше.
   - Вот те раз! Мы думали, ты знаешь.
   - Я получил только первую часть приказа: найти смелых руши и доставить их в землю Тре. Правда, я думал, что вас будет больше.
   - Нас было больше. Остальных растеряли по дороге...