- Ты знаешь, куда мы идем?
   - Знаю.
   - И не боишься?
   - Нет.
   Глеб задавал вопросы не думая, голова соображала туго, а пальцы все еще нервно сжимали меч. Выручил подошедший Коста. Он скользнул по бродяге спокойным взглядом и спросил невозмутимо:
   - Никак одумался?
   Вместо ответа тот порылся в лохмотьях, которые заменяли ему штаны, извлек оттуда гривну и на раскрытой ладони протянул Косте.
   - На. Не пригодилась.
   - Она и мне ни к чему. Оставь... на память. Куда плывем, ведаешь?
   - Ведаю. Там что, серебро не в ходу?
   - Не знаю. По мне, в чужих краях крепкий кулак любых денег дороже. Как звать-то?
   - Савва.
   - Холоп?
   - Бывший... - процедил бродяга сквозь зубы.
   - Оно и видно. Что делать умеешь, кроме как воровать?
   - Много чего. Могу снасть тянуть, могу грести. Было время, в домнице работал.
   - А лук со стрелами держал когда-нибудь?
   - Приходилось.
   - Хорошо. - Коста взглянул на Глеба. - Ну что, кормщик, берем его к себе?
   Глеб замялся. Беглый холоп... вор... В походе, где все решает вовремя подставленное плечо, иметь под боком такого человека небезопасно, совсем небезопасно. Но куда его теперь? Высадить? Неловко. Вдруг он и впрямь с душой?
   - А ты как думаешь? - спросил Глеб, и Коста по глазам прочитал: "Как скажешь, так и будет".
   - Я думаю, надо взять. Нутром чую, не подведет. Бродяга застыл в напряжении, ожидая приговора.
   - Ладно. - Глеб согласно кивнул. - Пусть остается.
   ...Волхов прошли без приключений, но когда вышли на простор Ладоги, небо нахмурилось - на солнце набежала тень, и, словно морщины на лбу, стали собираться серыми складками грозовые облака. К вечеру последний синий лоскут исчез за плотной завесой, и сразу же ударил гром. Глеб по совету Ильи приказал править ближе к берегу. Порывистый ветер колотился в паруса, ушкуи качались и вздрагивали, будто кто-то невидимый громадными ногами пинал их в борта и в корму.
   Посыпал дождь, крупный и тяжелый. Высокие волны взлетали кверху, скалясь зубастыми гребнями и разбрасывая белую слюну, словно затеяли с небом игру - кто кого переплюнет. Справа, в колеблющейся дымке, показался берег.
   - Держи прямо! - прокричал Коста Глебу. - До Свири недалеко осталось, авось проскочим.
   Сильный порыв ветра положил ушкуй на бок. Суденышко хлебнуло бортом воды, с натугой выпрямилось. Глеб, а за ним остальные, бросились к ковшам и ведрам. Следующий порыв крутолобым зверем уперся в парус, натянул его так, что затрещали швы. Ушкуй зарылся носом в волну, заходил ходуном - еще чуть-чуть, и заржал бы, как взмыленная лошадь.
   - Спускаем! - закричал Коста. - Теперь и так домчит!
   Вдвоем с Глебом они схватились за конец снасти, потянули, спуская трепещущий парус. Неожиданно веревка лопнула возле самых рук. Белое полотнище, похожее на крыло исполинской птицы, взвилось над палубой, рванулось раз, другой и, оборвав второй конец, взмыло в воздух. В мгновение ока ветер безжалостно смял его, превратил в бесформенный ком и яростно швырнул в оскаленные волны.
   Глеб со злостью хватил кулаком по мачте.
   - Ничего! - донесся сквозь шум голос Косты. - Не беда, новый привяжем!
   Запасных парусов было два - по одному на каждый ушкуй. Глеб помнил об этом, но грызла досада, что парус потеряли так быстро, на Ладоге, откуда до моря еще плыть и плыть.
   - Не переживай, - успокоил Коста. - Главное, живы.
   До устья Свири все-таки добрались. С трудом пристали к берегу и, промокшие до нитки, сошли на землю.
   - Все за хворостом! - распорядился Глеб. В этом приказе не было нужды Илья, Коста, Сав-ва и даже Пяйвий, едва ступив на берег, бегом напра- -вились в лес. Вскоре недалеко от озерной кромки запылало сразу несколько костров, возле которых тесными кучками собрались продрогшие ушкуйники.
   - Обошлось, - сказал Илья, грея руки.
   - У нас парус унесло, - сообщил Глеб с сожалением.
   - Бывает...
   Рядом с ними кружком сидели Коста, Пяйвий, Савва и молодой ушкуйник по имени Алай. Глеб подбросил в костер веток, спросил у Ильи:
   - Как по-твоему, надолго такая погода?
   - К утру стихнет.
   Глеб посмотрел на небо, нависшее темным чугунным куполом.
   - А вдруг на неделю?
   - Не может быть, - сказал Илья тоном, не допускающим сомнений. Завтра распогодится, вот увидишь. Утром поставим парус, и можно будет идти дальше.
   Коста повел внимательным взглядом вдоль берега, молча поднялся.
   - Куда ты?
   - Пойду к ушкуям, гляну.
   - Чего на них глядеть? Якоря прочные, не снесет.
   -- Мало ли...
   Что-то странное почудилось Глебу в этих словах. Он поднял голову, увидел освещенное скачущим пламенем лицо Косты и понял, что тот зовет его с собой. Не раздумывая встал, отряхнулся от налипшего сора.
   - Схожу и я.
   Илья пожал плечами и придвинулся поближе к костру. Глеб с Костой пошли к воде. Дождь все еще лил, но капли заметно измельчали, поверхность озера уже не бурлила, а лишь вздымалась упругими островерхими горбами.
   - Скоро стихнет, - подтвердил Коста слова Ильи.
   - Ты что-то хотел сказать? - спросил Глеб, когда они отошли от костров шагов на тридцать.
   - Хотел. Не сказать, а показать. - Коста повернулся к кострам спиной, запустил руку в бездонный карман объемистых штанов и вынул обрывок толстой веревки.
   - Что это?
   - Снасть. От паруса.
   - Который унесло?
   - Точно.
   - Ну и...
   - Взгляни сам.
   Глеб, недоумевая, взял в руки обрывок.
   - Сюда смотри. Видишь? Конец как будто подрезан. Самую малость, всего-то разок-другой ножом провели.
   - Ты думаешь...
   - Вроде и незаметно, а когда потянули, веревка лопнула. Понимаешь?
   Глеб вертел в руках обрывок, разглядывал разлохмаченные концы. То, что сказал Коста, не укладывалось в голове.
   - Подрезали? Но кто? И зачем?
   - Трудные вопросы задаешь, кормщик.
   - Когда выходили из Новгорода, все было цело. Я сам проверял!
   - Тише! Я тоже проверял. Значит, кто-то из наших...
   - Из ребят? Не верю!
   - Больше некому.
   - А вдруг ты ошибся?
   - Но ты же видишь...
   - Я? - Глеб еще раз посмотрел на куцый обрывок. - Ничего не вижу. Веревка перетерлась и лопнула. Обычное дело.
   Коста не стал спорить и отвел взгляд в сторону.
   - Может, ты и прав... Идем спать.
   Ночевали на берегу, возле тлеющих головешек, от которых тянуло приятным теплом. Дождь прекратился, лишь вода в озере недовольно шумела, выплескивая остатки дневной бури. Глебу спалось плохо, из головы не шли слова Косты. Он ворочался с боку на бок, думая о завтрашнем дне и о дальнейшем пути.
   Где-то за полночь сквозь плеск волн ему почудились какие-то звуки - то ли стук, то ли треск. Он приподнялся и стал напряженно вслушиваться. Да... В той стороне, где стояли ушкуи, как будто что-то стучало - равномерно и глухо. Ему даже показалось, что звук идет откуда-то снизу, из-под воды. Он поднялся на ноги, бросил на угли пучок хвороста. Из пепла юркой длиннохвостой ящерицей выскользнуло пламя. Мрак, вытесненный из круга, еще плотнее сгустился окрест. Ночь хранила тайну.
   Намаявшиеся за день ушкуйники спали. Глеб не стал никого будить, взял горящую ветку и, стараясь ступать тише, направился к озеру. Пока шел, непонятные звуки стихли. Оба ушкуя мирно стояли у берега, колыхаясь на волнах. Глеб подумал, что надо бы для проверки забраться хотя б на один, но одежда уже подсохла и лезть в холодную воду совсем не хотелось. Он постоял на берегу, не заметил ничего подозрительного и вернулся обратно.
   Утро, как и предсказывал Илья, встретило проснувшихся путешественников хорошей погодой. На небе не было ни единого облачка.
   Позавтракав, быстро поставили новый парус, и оба судна двинулись по Свири, оставив позади неласковую Ладогу. Весь день Глеб и Коста простояли на палубе. Ко вчерашнему разговору Коста не возвращался, и Глеб решил не рассказывать о своей ночной прогулке.
   Так, подгоняемые поветерьем, плыли до вечера. Когда миновали очередную излучину, Коста вдруг сказал:
   - Хлеб кончился. Надо бы лепешек напечь.
   Среди запасов, взятых благодаря предусмотрительному Евпатию, была мука - оставалось пристать к берегу и разжечь огонь. Глеб высмотрел слева пологое место и сказал Алаю:
   - Правь туда, - а сам махнул Илье, который стоял на носу второго ушкуя. - Привал!
   Здесь, за Ладогой, обжитых мест уже не было. Берег казался диким почти к самой воде подступали ощетинившиеся темными иглами сосны. Когда ушкуи ткнулись носами в песок, Коста с Саввой спустились в трюм, где хранился провиант, а остальных Глеб отправил за сушняком.
   Внезапно над палубой показалось озабоченное лицо Саввы. От нехорошего предчувствия у Глеба екнуло в груди.
   - Что случилось?
   - Вода... в трюме.
   - Много?
   - Мне по пояс. Мука, соль - все пропало!.. - Савва безнадежно махнул рукой.
   - Но как же... Неужто течь?
   - Не знаю...
   Глеб метнулся к люку, нырнул в черное нутро ушкуя. Там с надсадным кряхтением возился Коста, ворочая мокрые мешки.
   - Помогай!
   Втроем они стали выуживать кладь из воды и выволакивать на палубу. Заметив неладное, прибежал Илья со своим земляком, кряжистым дядькой по прозвищу Шестопал. За ними примчался Пяйвий, а потом и все остальные. Глеб выстроил их цепью, мешки и бочонки стали переходить из рук в руки, и вскоре все содержимое трюма лежало на берегу.
   Коста выбрался на палубу, с него текло ручьями. Не переводя духа, пробасил:
   - Посмотрите во втором!
   Ушкуи стояли бок о бок, едва касаясь друг друга бортами. Илья перепрыгнул с палубы на палубу, открыл люк, спустился вниз.
   - Что случилось, что? - повторял Глеб, стиснув кулаки.
   - Вычерпаем воду - поглядим, - угрюмо проговорил Коста.
   - Здесь порядок! - сообщил Илья. Глеба это не успокоило - он с тоской смотрел на разбросанную кладь. Сколько добра пропало!
   - Горевать будем после, - с железом в голосе сказал Коста. - Надо за дело браться, и побыстрее.
   Ушкуй по скрипящему песку вытащили на берег. Он был похож на неподвижную китовую тушу. Глеб обошел вокруг судна в поисках пробоины, но ничего не нашел - очевидно, она была где-то внизу. Тем временем Илья с Костой занялись намокшим грузом. Добрая половина всего, что лежало в трюме, пришла в негодность. Они остались без муки и без соли, вяленая рыба раскисла, но Илья предложил, если будет погода, попробовать подсушить ее на солнце. Меньше всего пострадали бочонки с ладно пригнанными крышками и запас стрел для луков.
   Когда закончили разбирать поклажу, Коста снова полез в трюм - ему не терпелось узнать, отчего случилась беда. Глеб ждал на палубе. Сразу после того, как обнаружилась новая напасть, им овладело чувство, похожее на отчаяние, но теперь оно почти улетучилось - характер брал свое, мысли обретали четкость и ясность, и лишь тонкая жилка на виске беспокойно подрагивала.
   - Ну что? - спросил у Косты, который с утомленным видом выглянул из люка.
   - Дыра с кулак. Если б не мешки, воды бы уже набралось доверху...
   Он говорил громко, слышали все. Шестопал поскреб ногтями седеющую макушку.
   - Откуда дыра-то?
   - Брус расколот. Похоже, напоролись на что-то.
   - И не почуяли?
   Коста не ответил. Выбравшись из трюма, спрыгнул вслед за Глебом на песок и стянул через голову мокрую рубаху.
   Стемнело. Глеб отдал команду разводить костры и устраиваться на ночлег, а сам подошел к Косте, который, стоя по пояс в реке, плескал на мускулистое тело студеную воду.
   - Как думаешь, долго простоим?
   - Пустяки... За день управимся. Хочешь совет?
   - Хочу.
   - С едой теперь будет туго. Дай мне утром кого-нибудь в помощь, я займусь починкой, а прочих отряди в лес, пусть настреляют дичи - тут ее немерено.
   Совет был дельный, и Глеб кивнул в знак согласия. Коста вышел из воды, по-собачьи отряхнулся, брызнув холодными каплями. Сел на берегу, лицом к реке, и как бы между прочим сказал:
   - А дырка-то топором прорублена. Слышишь?
   - Слышу, - тихо отозвался Глеб, присаживаясь рядом. - Я даже знаю когда.
   - Правда?
   - Правда. - И рассказал о том, что было ночью. Коста подобрал прутик, задумчиво вычертил на песке загогулину.
   - Говоришь, все спали... Но кто-то же не спал!
   - Не спал.
   - Кто это мог быть, не знаешь?
   - Откуда? Тьма была, хоть глаз выколи. Костры погасли, только наш горел, да и то еле-еле.
   - А кто был возле нашего, когда ты ходил?
   - Да не разглядывал я! Встал, сходил к озеру, вернулся, лег. Все.
   - Ну а рядом с тобой кто спал, помнишь?
   - Рядом? Пяйвий.
   -- А еще?
   - Ты... Больше никого не помню.
   - И то хорошо. Значит, двоих можно исключить.
   - Смеешься? Вам двоим я как себе доверяю.
   - Доверие доверием, но убедиться не мешает... Что делать думаешь?
   - Залатать ушкуй и плыть дальше, - твердо сказал Глеб. Коста положил ему на плечо тяжелую руку, подвел черту под разговором:
   - Значит, так тому и быть.
   Утром Глеб отправил ушкуйников за добычей, а сам вместе с Пяйвием и Костой остался чинить корабль. Работа спорилась, и, прежде чем солнце перевалило на другую половину неба, дыра в днище была заделана. Глеб по примеру Косты ополоснулся в реке (от холода по коже побежали мурашки, зато ощутил необыкновенную свежесть) и принялся набивать стрелами колчан.
   - В лес? - спросил Пяйвий.
   - Поброжу немного. Места незнакомые, интересно.
   - Я с тобой!
   - Останься лучше с Костой, стоянку покарауль. Я к ужину вернусь.
   - Далеко не заходи, тут заблудиться недолго, - предупредил Коста.
   - Ладно...
   Глеб взял лук, перекинул через плечо ремень колчана и направился в чащу.
   Поначалу шел по следу кого-то из товарищей, подмечая обломанные ветки и примятую траву. Но вскоре свернул в сторону и пошел своей дорогой. Лес встретил его неприветливо - острые сучья цеплялись за одежду, под ногами то и дело попадались коряги, а к лицу противно липли паутинные нити. Глеб брел наугад, надеясь, что рано или поздно деревья расступятся и покажется поляна.
   Над головой стрекотали сороки, слышался шорох крыльев, и сыпались сухие сосновые иголки. Когда поляна наконец открылась, Глеб не вышел, а буквально вывалился на нее, проломив преграду из переплетенных ветвей, и сразу же спугнул зайца. Тот сидел на противоположном краю, но, узрев опасность, молнией метнулся в кусты. Глеб не удержался - рука сама выхватила из колчана стрелу, наложила на тетиву и пустила вслед. Но заяц был уже далеко, лишь покачивалась скрывшая его высокая трава.
   На поляне Глеб передохнул и отправился дальше. Так, мало-помалу забрался в самую глушь. Охота оказалась плохой: он видел еще трех зайцев, но издалека - все они исчезали прежде, чем он успевал прицелиться. Однажды совсем близко прошмыгнула лиса, но Глеб даже не стал вскидывать лук - мясо несъедобно, а шкура теперь без надобности...
   Солнце уже легло на лапы сосен, и он решил, что пора возвращаться. Досадуя, что потратил столько времени впустую, повернул назад. Небесный свет мерк быстро, и Глеб прибавил шагу, чтобы успеть выйти из леса до темноты.
   Вдруг сбоку, за деревьями, мелькнуло что-то белое. Глеб остановился, потом повернул в сторону - сделал шаг, другой, третий, нога ткнулась в мягкое... Он посмотрел вниз и похолодел. Прямо перед ним ничком лежал человек в окровавленной рубахе. В спине торчала стрела, а голова, которой он, падая, ударился о ствол, была неестественно запрокинута. Глеб присел на корточки, заглянул ему в лицо и похолодел еще больше, узнав в убитом своего ушкуйника. Рядом валялся лук и охотничья сумка, из которой нелепо торчали заячьи лапы.
   Глеб рывком поднялся, огляделся вокруг и увидел неподалеку второй труп. Он лежал на боку, а стрела торчала из горла. Глеб, даже не подходя, узнал еще одного человека из своей команды - торопчанина Игнатия.
   Лесные звуки сразу показались ему зловещими - и сорочья трескотня, и шелест поредевшей осенней листвы, и даже комариный писк. Он постоял, затаив дыхание и прислушиваясь, потом медленно обвел глазами место трагедии, чтобы представить, как все произошло. Для этого не нужно было ломать голову - картина вырисовывалась предельно ясная. Оба ушкуйника шли рядом, ни о чем не подозревая. Первый получил стрелу между лопаток и упал замертво, а второй успел отскочить и обернуться, но пока соображал, убийца выпустил новую стрелу, хладнокровно и метко. Стрелял, конечно, из укрытия - вон из-за той накренившейся сосны. Глеб повернул голову, мысленно чертя в воздухе смертельную траекторию, и вдруг заметил, как вздрогнула ветка. Мгновенно поднял лук и уже готов был спустить тетиву, но услышал знакомый голос:
   - Глеб? Свои, не стреляй!
   - Илья?
   Лук опустился. Из-за сосны - из-за той самой сосны! - вышел запыхавшийся Илья.
   - Откуда ты? - спросил Глеб деревянным голосом.
   - Тебя ищу. Наши почти все собрались, ждали только тебя, Игнатия и... Илья осекся, увидев трупы.
   - Игнатий уже не придет, - сказал Глеб. - И Трофим тоже.
   - Кто их? - шевельнул губами Илья.
   - Не знаю. Я пришел слишком поздно. Илья приблизился, лицо его было бледно.
   - Здесь земля карелов. Может...
   - Карелы? А это что? - Глеб нагнулся и выдернул из спины убитого ушкуйника стрелу. - Посмотри! Стрела новгородская - из нашего запаса!
   Ильи стоял сбитый с толку и смотрел на убитых, переводя взгляд с Трофима на Игнатия, с Игнатия на Трофима.
   - Пошли! - резко бросил Глеб.
   - А как же...
   - Вдвоем их не унести, вернемся позже. Остальные все целы?
   - Все...
   По дороге на стоянку они не проронили ни слова. Когда вышли из леса, уже совсем стемнело. Вдоль берега горели светлячки костров. На фоне одного из них качалась коренастая фигура Косты. Глеб пошел прямо к нему.
   - Собирай людей. Двоих наших убили.
   Коста замер, держа в руках вертел с нанизанными кусками мяса, с которых падали в огонь крупные капли жира.
   - Где?
   - Далеко. В лесу.
   - Чуяло сердце. - Коста положил вертел на угли. - Что ж, давай скликать вече.
   Ушкуйники собрались тесным кругом возле одного из костров. Глеб стал в середине и, глядя на их суровые лица, освещенные желтым пламенем, рассказал все, что знал, - и про Трофима с Игнатием, и про дыру в корабельном днище, и про перерезанную веревку. Под конец спросил напрямик:
   - Что будем делать?
   Думал, что после этих слов зашумят, заспорят, но они сидели тихо, будто прислушивались к шуму реки. Первым поднялся Шестопал, привычным движением почесал макушку и сказал, выкатывая слова, как большие круглые валуны:
   - Я вот что думаю. Если повернем назад, значит, струсили. Стыдоба...
   Теперь зашумели. Встал Илья - мускулы на лице напряглись и натянули кожу, отчего скулы казались вырезанными из камня.
   - Когда соглашались, знали, на что идем, знали, что не все вернемся. Так?
   - Так! - ответил приглушенный хор.
   - Стало быть, гадать нечего. - Илья повернулся к Глебу. - Веди дальше!
   В груди у Глеба заклокотало волнение.
   - Все согласны? - спросил срывающимся голосом.
   - Все! - ответил хор. Рубанул ладонью воздух:
   - Будь по-вашему! - И тут же поправился: - Будь по-нашему!
   На середину вышел Коста, поднял руку, требуя тишины.
   - За то, что не убоялись, - спасибо. Но если пойдем дальше, то и враг пойдет. Он с нами, он - один из нас...
   Вот когда стало действительно страшно. Нервы натянулись, как гусельные струны, и от человека к человеку полетел безмолвный вопрос: кто?.. кто?.. Неужели здесь, в этом кругу, где все сидят, прижавшись друг к другу плечами, есть тот, кто замыслил недоброе, кто пустил предательские стрелы в Трофима с Игнатием и, быть может, уже выбрал следующую жертву? В это не верилось, нет, не верилось...
   Встал рослый Гарюта, бывший гончар из Старой Руссы. Бесшабашно сверкнул глазами.
   - А хоть бы и так! Кому суждено пропасть, тот пропадет.
   - Плохие слова, - строго сказал Коста. - Мы прошли только четверть пути - самую легкую четверть - и уже двоих потеряли. А впереди волок, впереди чудь, впереди море, за которым вообще незнамо что...
   - Как же быть?
   - Трудное дело. Я только одно могу посоветовать: держаться плотнее и рты не разевать.
   - И еще, - вмешался Глеб. - С сегодняшнего дня будем нести вахту. По очереди. В эту ночь дежурю я, а завтра кинем жребий.
   Никто не возражал, и Глеб объявил, что пора спать. Круг распался, ушкуйники разошлись на ночлег. Глеб присел возле костра и подгреб к себе кучу заготовленного Костой валежника. Сна не было ни в одном глазу. Он знал: дума о сегодняшнем - колючая, причиняющая саднящую боль - еще долго будет ворочаться в голове и в сердце, пока не уляжется, как еж в зимнюю спячку, чтобы потом нежданно пробудиться и снова ранить душу острой иглой.
   - Давай-ка я с тобой посижу, - сказал Коста, опускаясь на подстилку из лапника.
   - Иди лучше спать. Завтра в обед снимемся.
   - Ничего, высплюсь. Тебе бы тоже не мешало.
   - Я не засну, - сказал Глеб. - Мысли мешают.
   - Уйми их, а то дырку в голове прогрызут. - Коста помолчал, потом спросил осторожно:- - Ты-то сам на кого думаешь?
   Глеб пожал плечами, но перед глазами вдруг встало - или вылепилось из пламени, на которое смотрел? - лицо бродяги с полыхающими ненавистью глазами. Встряхнулся, отгоняя видение, но Коста спросил шепотом, глядя в землю:
   - Савва?
   - Нехорошо, - промолвил Глеб, отвечая то ли ему, то ли самому себе. Нехорошо грешить на человека... Мы ведь ничего не знаем.
   - Не знаем.
   - Почему Савва? Может быть, кто-то другой. - Из костра выкатилась дымящая головешка, и Глеб палкой толкнул ее обратно в огонь. - Боюсь, что нам его не угадать.
   - Что же делать?
   - Ждать.
   - Новых трупов?
   - Нет. Ошибки.
   - Ты думаешь, он может себя выдать?
   - Я надеюсь. Теперь, когда все начеку, ему будет нелегко.
   - Эх, твои бы речи... - Коста смотрел вверх, и взгляд его блуждал по ночному небосклону. - Вот только какой ценой мы за это заплатим?
   - Другого выхода нет.
   Трофима с Игнатием похоронили на следующее утро. Вырыли одну на двоих могилу - в лесу, недалеко от того места, где они встретили свою смерть. Насыпали сверху невысокий земляной холмик, забросали опавшей листвой. Постояли в молчании.
   - Прощайте... - сказал Глеб за всех. Сцепил зубы и, не оглядываясь, пошел к реке. Ушкуйники длинной вереницей двинулись следом.
   На берегу долго задерживаться не стали - наскоро погрузили в трюм все то, что удалось высушить, и спихнули ушкуй в воду. За делом перебрасывались лишь короткими фразами, но настроение было понятно и без слов - каждому хотелось поскорее покинуть злополучное место. Глеб вышел на палубу, стал лицом к берегу и почувствовал, как ветер холодит левую щеку.
   - Попутный, - подтвердил Коста. - Можно ставить паруса.
   Развернутые на мачтах полотнища затрепетали, захлопали и, поймав поветерье, выгнулись тугими полукружиями. Ушкуи тронулись в путь.
   Когда впереди показалось Онежское озеро, Глеб задрал голову и посмотрел на небо - не повторится ли ладожская история? Но сверху успокаивающе лился ничем не замутненный солнечный свет, а небо было прозрачным, как лед на Ильмени. Путь по Онежскому озеру предстоял долгий - раза в три дольше, чем по Ладоге, - и Глеб, вспомнив обычай, бросил за борт гривну, чтобы озеро не гневалось, пропустило с миром.
   Посоветовавшись с Костой, он решил подходить к берегам как можно реже. Местность с каждой пройденной на север верстой становилась все глуше - можно было ожидать нападения как зверей, так и людей, которые, по рассказам Ильи, были здесь одинаково дикие.
   Ночи становились длиннее, дни - короче. Несмотря на то что погода после ладожской бури стояла отменная, Глеб хмурился и с тревогой думал о том, успеют ли они ступить на берег земли Тре до наступления зимы. Ледостав мог испортить все дело, обречь на зимовку, о которой Глеб не хотел даже думать, поэтому с утра до вечера мысленно призывал попутный ветер дуть сильнее.
   Холодным утром вошли в Водлу. Глеб, стоя на корме, поблагодарил Онежское озеро за благополучный проход и стал рассматривать незнакомые места. Вдоль берегов тянулись густые заросли, не тронутые ни ножом, ни топором. Один раз Глебу показалось, что в них что-то промелькнуло, но что именно - разобрать не успел. Не видно было и следов, ведущих к воде.
   - Что ищешь? - спросил Коста.
   - Жизнь.
   - Жизнь в лесу прячется. Погоди, увидишь...
   - Не прозевать бы волок.
   - Илья не прозевает.
   По Водле ушкуи шли гуськом, один за одним. Впереди был ушкуй Ильи.
   - Эй! - крикнул Глеб, перейдя с кормы на нос. - Гляди в оба!
   - Гляжу, - спокойно ответил Илья. - Возьмем чуть правее, ближе к берегу.
   - Как скажешь.
   Эту реку Глеб видел впервые - приходилось целиком полагаться на опыт Ильи.
   Пока шли по Онежскому озеру, а потом по Водле, тайный враг, затаившийся на одном из ушкуев, ничем себя не проявлял, и чувство опасности постепенно притупилось. Даже Глеб, который в первые ночи после памятной стоянки на свирском берегу просыпался от любого шороха, стал подумывать: а не ошиблись ли они с Костой в своих выводах? Лопнувшая веревка, продырявленное днище - все это можно было объяснить другими причинами. Но стрелы - проклятые стрелы, которые он сам вынул из тел убитых ушкуйников! - тут не годились никакие предположения, кроме тех, что возникли сразу и засели в головах, как занозы...
   - Волок! - крикнул Илья. - Правим к берегу. Легкие суденышки соскользнули с широкого языка реки и, раздвинув похожую на русалочьи волосы прибрежную траву, остановились. Глеб сошел на землю и увидел просеку - она уходила вдаль, прорезая чащу.
   - Вот он, волок... - сказал вслух, радуясь тому, что впервые за много дней пути обнаружились следы человеческого присутствия.
   Волок был проложен давно, и если бы не огонь, пущенный вслед за топором, на месте вырубки уже стояла бы молодая роща.
   Вдоль по просеке тянулась заросшая травой ложбина - земля была продавлена днищами кораблей, которые тянули по волоку. Глеб ступил в эту ложбину, сделал несколько шагов и увидел сбоку деревянный столб, на котором тускло поблескивала металлическая пластина. Подойдя ближе, прочел полустертую надпись "Господин Великий Новгород" - и сразу повеяло родным. А когда разглядел под буквами стрелку, указывавшую на юг, туда, где осталась русская земля, сердце болезненно сжалось.