Страница:
Тропинкой, бежавшей вдоль опушки небольшой рощи, он наконец выехал к поющей и сверкающей на солнце реке и, приглядевшись, увидел широкую, покрытую легкой зыбью отмель. Он пустил коня в воду и, преодолев бурный натиск течения, сквозь заросли кувшинок перебрался на противоположный берег. Затем утоптанная тропинка мили через две привела его к строгому зданию из серого камня с одной боковой башней и покатой крышей. Кантэн догадался, что это и есть Гран Шэн.
Видя, что навстречу ему вышел пожилой человек в крестьянской одежде вместо претенциозной ливреи, Кантэн счел более благоразумным объявить о себе на республиканский манер — как о гражданине Морле, и после недолгого ожидания в угрюмом вестибюле его провели в высокую, убранную со строгим достоинством комнату, в центре которой с холодным сардоническим выражением лица стоял Констан де Шеньер.
— Какая честь, господин де Морле! — именно так обратился он к гостю. — Я слышал о вашем прибытии в Шавере. Позвольте вам сказать, что я восхищен вашим мужеством.
Кантэн поклонился.
— Постараюсь не разочаровать вас.
— Вы слишком любезны. Чем могу служить?
— Насколько мне известно, ничем. Скорее наоборот.
— И опять-таки вы слишком любезны. Мы слышали, что вы выкупили Шавере у нации.
— Оказалось, что это самый простой способ получить его.
— Возможно и простой. Но чреватый немалым риском. Вы, разумеется, помните предостережение древних: «Caveat emptor!» [Бди, покупатель! (Лат.)]
— Едва ли оно применимо ко мне.
— С вашего позволения, сударь, но применимо к любому, кто покупает ворованное добро.
— Но не в том случае, когда оно было украдено у него самого.
— Понимаю, — Констан нагло вскинул брови. — Вы придерживаетесь такой точки зрения.
— А какой точки зрения придерживаетесь вы, сударь?
— Едва ли это имеет значение. А то, что имеет значение, заключается в следующем: в последнее время дела покупателей национальной собственности идут не слишком гладко. Вот и в вашем случае: шуаны могут вспомнить, что наш кузен господин де Буажелен, которого они очень почитали, пал от вашей руки. Ох уж эти шуаны! Они очень памятливы, да к тому же еще и мстительны. Я не хочу вас пугать, — прибавил он, криво усмехнувшись, — и, как я уже сказал, вашим мужеством невозможно не восхищаться.
— Равно как и поколебать его, — любезно ответил ему Кантэн. — А что касается Буажелена, то всем известно, что я убил его в честном поединке.
— Честный поединок! — голос Констана вдруг задрожал от гнева, однако он быстро справился с собой. — Как не прискорбно, но я должен внести резкую ноту в нашу дружескую беседу и напомнить вам, что вы являетесь учителем фехтования.
— Но не в тех случаях, когда я защищаю свою жизнь. Позвольте же и мне напомнить вам, что Буажелен был опытным дуэлянтом.
— Вы знали об этом. Он же о вашей профессии не знал.
— Вполне допускаю. Его друзья проявили странную небрежность или излишнюю откровенность.
— Его друзья?
В глазах Констана блеснул стальной холод.
Но Кантэн уже отвернулся от него. Он слышал, как открылась дверь, и через мгновение оказался лицом к лицу с мадемуазель де Шеньер.
— Кантэн... кузен Кантэн!
Он склонился к руке Жермены и поднес ее к губам; госпожа де Шеньер с важным видом входила в комнату, позади, застыв от удивления, стоял Констан.
— Жермена!
В возгласе пожилой дамы звучало неодобрение и призыв к сдержанности. Затем в выражениях, которые вполне могли быть позаимствованы у ее сына, она обратилась к Кантэну:
— Господин де Морле, если не ошибаюсь?
— Ваш покорный слуга, сударыня.
— Мне сказали, что вы здесь. Интересно, что привело вас к нам?
— Не что иное, как естественное желание засвидетельствовать вам свое почтение, — с холодным достоинством ответил Кантэн.
Жермена стояла рядом с ним. Она все поняла, и ее внимательный взгляд останавливался то на тетушке, то на кузене.
— Вы оказываете нам честь своим визитом, — заявила она таким тоном, будто бросала вызов обоим.
— То же самое говорил господину де Морле и я, — рассмеялся Констан. — Я должен при первой же возможности ответить любезностью на любезность.
— Мы не были там с тех пор, как ваши друзья-республиканцы переселили покойного маркиза, — сказала госпожа де Шеньер.
— Мои друзья-республиканцы! О, сударыня, я и не знал, что заслужил дружбу приверженцев Республики.
— Но раз благодаря ей вы вступили во владение Шавере...
— Нет-нет, — перебил Констан, — вы все забыли, сударыня. Господин де Морле находится там на правах лица, купившего имение. Когда вы вошли, я объяснял ему, с какими опасностями сопряжена покупка национальной собственности.
— Возможно, — сказала Жермена, — для владения им у кузена Кантэна есть и более весомые права.
— Разве могут быть более весомые права, — поинтересовался Кантэн, — нежели те, что подтверждены актом купли и продажи?
— При условии, — напомнил Констан, — что продавец имеет законное право оформлять подобные акты. Именно это и ставит господина де Морле в столь щекотливое положение.
— Вы повторяетесь, Констан, — холодно заметила Жермена.
— Про общеизвестную истину нельзя сказать, что ее повторяют слишком часто.
— И про общеизвестную ложь — тоже.
— Жермена! — в ужасе воскликнула тетушка мадемуазель де Шеньер и с лицемерной улыбкой обратилась к Кантэну: — Извините этого ребенка, господин де Морле. Очень молодые люди излишне категоричны в вопросах, которых они не понимают.
— Смею вас уверить, сударыня, что, на мой взгляд, мадемуазель прекрасно разбирается в вопросе, о котором идет речь.
— Опасная рыцарственность, сударь.
— Где нет опасности, там не может быть и рыцарственности.
— Поскольку вы знаете толк и в том, и в другом, — сказал Констан, — оставим этот разговор.
Наступила пауза. Кантэн мог бы сделать вид, что не замечает враждебных взглядов и нарочитых лицемерных улыбок Констана и его матушки, но не мог игнорировать то обстоятельство, что ему не предложили сесть. Он не жалел, что приехал, но понял, что пора откланяться.
— Не стану и дальше обременять вас своим присутствием, — сказал Кантэн.
Они разразились протестами, каждым словом, каждой интонацией давая понять, что все это пустая формальность. В глазах Жермены зажегся гнев.
— В ближайшее время ждите меня в Шавере, — при расставании уверил Констан незваного гостя, и слова его, сказанные с нескрываемой издевкой, звучали в ушах Кантэна, пока он не вернулся домой.
Глава V
На следующее утро, когда погруженный в мрачную задумчивость Кантэн сидел за завтраком, в столовой неожиданно появился Шарло и доложил о приезде мадемуазель де Шеньер.
Жермена легкой, решительной походкой вошла в комнату. На ней была одета длинная амазонка английского покроя, голову покрывала элегантная треуголка, из-под которой струились тугие золотистые локоны.
Теперь рядом никого не было, Кантэн не ограничился поцелуем кончиков пальцев, но заключил девушку в объятия, на что она ответила радостным смехом.
— Как мило, что вы приехали ко мне, Жермена! И так быстро! Это просто замечательно.
— Я не могла ждать.
Она осторожно высвободилась из его рук.
Жестом отказавшись от приглашения разделить с ним трапезу, Жермена присела на подлокотник кресла и, держа хлыст под мышкой, стала снимать перчатки.
— Зачем вы приезжали вчера в Гран Шэн?
— Вы, конечно, полагаете, что я хотел повидать госпожу де Шеньер и милого славного Констана.
— С вашей стороны это было неразумно. Неужели вы забыли, о чем я предупреждала вас в Лондоне?
— Но я должен был увидеться в вами. Для этого я и приехал во Францию. Ну а что касается опасности... — Кантэн пожал плечами. — Если Констан замышляет против меня недоброе, то я готов постоять за себя. Мой вчерашний визит не облегчает, но и не усложняет его задачу.
Жермена грустно улыбнулась.
— И все же было бы разумнее проявить побольше терпения. И неожиданно она задала вопрос, показавшийся Кантену довольно странным:
— Кантэн, вы очень дорожите Шавере? Он с удивлением взглянул на нее.
— Он будет вашим домом, Жермена.
— Я не претендую на это. Гран Шэн принадлежит мне и вполне меня устраивает. Тогда как Шавере... Он не принесет вам счастья, Кантэн. С тех пор, как вы предъявили на него свои права, вашей жизни грозит опасность. Мне страшно за вас.
Она бросила хлыст и шляпу на стол и подошла к Кантэну.
— Откажитесь от него. Пусть им владеют те, кто так стремится к этому и кто для достижения своей цели не остановится перед убийством. Возвращайтесь в Англию. Возвращайтесь, если вы меня любите, Кантэн. Пока вы здесь, я не буду знать покоя. Вы занимаетесь почетным ремеслом, и оно позволяет вам жить в полном достатке. Вернитесь к нему. Ждите меня в Лондоне, как и я буду с нетерпением ждать того дня, когда смогу приехать к вам.
Слова Жермены ошеломили молодого человека.
— Покинуть Шавере? Отказаться от своих законных прав только потому, что мне угрожают? Это все равно, что советовать мне праздновать труса. Неужели вы действительно могли бы уважать меня, если бы я склонился перед злом, вместо того чтобы защищать то, что по праву мне принадлежит? Какой совет вы мне даете, дорогая?
— Совет женщины, которая хочет спасти от смерти спутника своей жизни.
— И вы сочли бы возможным, чтобы им стал трус? Умерьте ваши страхи. Меня ничуть не беспокоят угрозы наших кузенов. Я знаю, как к ним относиться. Если господа де Шеньер находят мое существование на этом свете неуместным, то я намерен сколь возможно долго докучать им этой неуместностью, а любая их попытка положить ей конец дорого им обойдется.
— Вы думаете лишь о себе и о своей гордости, Кантэн, — пожаловалась Жермена, — и совсем не думаете обо мне.
— Разве отказ отступить перед их преступной алчностью означает проявление гордости?
— Здесь дело не только в преступной алчности, как вы ее называете, Кантэн.
— А в чем же? — спросил он.
— Они... они не верят, что вы имеете право на титул маркиза де Шавере. Здесь они искренни. Я знаю.
— Не верят! — в смехе Кантэна прозвучал гнев. — Не верят, когда все документы подтверждают мои права!
— С точки зрения закона — да. Но...
— Но что?
— Именно потому, что у них нет надежды одержать победу законным путем и уничтожить ваши притязания, они кончат тем, что уничтожат вас самого.
— Это мне понятно. Но...
— Вы желаете, чтобы я выразилась яснее? — в ее голосе прозвучала боль. — Они не верят, что вы — сын своего отца.
— Вы объясняете одну загадку при помощи другой. Чьим же еще сыном можно быть?
Но едва вопрос слетел с уст Кантэна, как он сам нашел ответ.
— Боже милостивый! — воскликнул он.
— О, простите меня, Кантэн! Я знаю, вам больно слышать такие слова. Но я должна была сказать вам все.
— И я благодарен вам.
Голос молодого человека дрожал от возмущения. Порывистым жестом он показал на висевший над резным дубовым столиком портрет Бертрана де Морле де Шеньера, маркиза де Шавере, работы Буше [Буше, Франсуа (1703-1770) — великий французский художник и гравер, автор множества портретов, жанровых и пасторальных сцен]. Художник писал его, когда Бертран был немного старше Кантэна.
— И они смеют делать подобные заявления, видя вот это! Тот же крючковатый нос, те же серые глаза, волосы с тем же рыжеватым блеском! — он свирепо рассмеялся. — Жермена, неужели вы не видите?
Однако мадемуазель де Шеньер не спешила соглашаться, как он того ждал. Она твердо выдержала его взгляд; лицо ее, казалось, утратило всякое выражение.
— Мой дорогой, — наконец умоляюще проговорила она, — не надо. Прошу вас, не надо.
— Нет, надо! Надо, если эти мерзавцы для оправдания своей воровской жадности порочат доброе имя моей матери. — Кантэн порывисто отошел к окну и снова вернулся. — Вы не могли бы указать мне более вескую причину быть к ним безжалостным и в конце концов расстроить их планы. Теперь это стало моим святым долгом. Ничего, что они знают, какую ошибку допустил Буажелен, этот убийца, их родственник. Я не так беззащитен, как они полагают, чтобы не рассчитаться с ними.
Бледная, испуганная таким взрывом страсти Жермена упала в кресло.
— Господи, смилуйся надо мной! — воскликнула она, когда Кантэн немного успокоился. — Я только все испортила. Но выслушайте меня, Кантэн. Я еще не все сказала. Вы даже не знаете, какой опасности подвергаете себя. Сен-Жиль, возможно, предпочтет сражаться с вами в открытую. Но Констан — никогда. С тех пор, как я случайно позволила ему догадаться о моих чувствах к вам, он сделался еще более хитрым и коварным, еще более мстительны. Он и его мать надеялись, что я когда-нибудь выйду за него замуж. Со временем Гран Шэн и все его земли будут принадлежать мне, если, конечно, восстановится порядок и справедливость. Они составили бы отличное владение для младшего Шеньера, при том что старший получил бы Шавере. Констан не потерпит, чтобы вы помешали тому и другому. Оставаясь здесь, вы отдаете себя в его руки.
— Буажелен тоже так думал, когда мы скрестили шпаги за таверной в Плоэрмеле.
Слова Кантэна только усилили волнение мадемуазель де Шеньер.
— Констан никогда не скрестит с вами шпагу. Он действует иначе. Чтобы поднять крестьян против покупателя национальной собственности, надо совсем немногое. Констан этим уже и занимается с помощью Лафона. Если вы останетесь здесь, банда разъяренных крестьян явится сюда однажды ночью, вытащит вас из замка и убьет. Вот как действует Констан.
Она с мольбой подняла на него глаза и, заметив удивленное выражение его лица, почувствовала пусть слабую, но надежду.
— Что сможете вы сделать против них? — воскликнула Жермена.
Его губы были плотно сжаты, серые глаза горели холодным огнем.
— Они увидят это, когда явятся сюда. Я сумею оказать им достойный прием.
Жермена вскочил с кресла и сжала его руки.
— Дорогой мой, не обманывайте себя. Ради Бога!
— Констану не следует забывать про Буажелена. Тот тоже считал меня ягненком, который безропотно даст отвести себя на заклание.
— Здесь нет ничего общего.
— Есть, и вы скоро это увидите. Пусть приходят. Я предупрежден, — и уже более спокойным тоном Кантэн попробовал успокоить девушку: — Если бы они застали меня врасплох, мне могло бы прийтись нелегко. Теперь же я сам приготовлю им сюрприз. Благодарю вас за предупреждение, Жермена.
— Вы, кажется, смеетесь надо мной. Я пришла, чтобы убедить вас в необходимости уехать. И несмотря ни на что я умоляю вас об этом. Ради меня...
Она внезапно замолкла и отшатнулась от Кантэна, с испугом глядя на дверь. Из вестибюля доносился звон шпор о мраморный пол и шум голосов: «Прочь с дороги, приятель! Я сам доложу о себе!» — крикнул кто-то.
— Констан! — едва слышно произнесла мадемуазель де Шеньер, бросив на Кантэна испуганный взгляд.
Дверь распахнулась, и на пороге появился Констан. Бледность придавала его коже зеленоватый оттенок, глаза налились злостью. Однако через мгновение лицо кузена мадемуазель де Шеньер расплылось в улыбке, словно на него надели маску.
— Полагаю, вы простите меня за внезапное вторжение, господин де Морле.
— Без особой охоты, — холодно-высокомерным тоном проговорил Кантэн, глядя не на гостя, но на Шарло, который покраснев от гнева, стоял у того за спиной. — Возможно, времена не располагают к соблюдению приличий. Тем не менее, мне не настолько плохо служат, чтобы посетители являлись сюда без доклада.
Констан медленно приближался и на его толстых губах змеилась гнусная улыбка, которую Кантэн пообещал себе стереть ударом перчатки.
— Припишите его, — попросил он, — моему нетерпению вернуть вам ваш любезный визит. Каковое, в чем я со стыдом признаюсь, уступает нетерпению моей кузины Жермены.
Он повернул голову в сторону мадемуазель де Шеньер и полунасмешливо, полупочтительно обратился к ней:
— Моя дорогая, учитывая щепетильность нашего мира в вопросах приличий, ваш поступок едва ли можно назвать благоразумным. Если бы вы поведали мне о своем намерении посетить Шавере, я бы с радостью составил вам компанию. Но я исправил положение, немедленно последовав за вами.
— Чтобы шпионить за мной?
— О, нет, — Констан рассмеялся, — чтобы опекать вас.
— От вас не требуется быть моим опекуном.
— Я так не думаю. Еще как требуется! И сейчас это представляется более чем очевидным. Уверен, что господин де Морле согласен со мной. Вы — человек чести, и вас не может не беспокоить то обстоятельство, что, легкомысленно явившись сюда без сопровождающих, дама сама делает себя объектом порицания.
— Вы преувеличиваете, — холодно возразил Кантэн. — И забываете, что степень нашего родства защищает мадемуазель де Шеньер от подобных нападок.
— Степени родства, даже если они существуют, для этого недостаточны.
— Вы говорите «даже если они существуют». Что это значит?
— А то и значит, — ответил Констан с наигранным изумлением и, словно впервые увидев накрытый стол, переменил тему. — Клянусь честью! Вижу, что я явился не вовремя. Вы сидели за столом. В таком случае ave atque vale [Здравствуй и будь здоров (лат.)]. Умоляю простить меня за вторжение в столь неурочный час. У нас, сельских жителей, совершенно иное представление о времени, чем у вас, горожан. Нам придется выбрать более подходящий случай. Пойдемте, Жермена.
И он распахнул дверь.
— Охотно, — сдержанно ответила она. — Я сказала все, ради чего приехала. — Затем пристально посмотрела Кантэну в глаза и добавила: — Подумайте об этом, кузен.
— Не беспокойтесь, — ответил он и под неотступным взглядом Констана поцеловал протянутую ему руку. — Я приму меры.
Когда они ушли, Кантэн сел в кресло и задумался. Опасения за Жермену сменились взрывами гнева при мысли о Констане. Излишняя щепетильность, говорил он себе, соблюдать кодекс поведения, предписанный учителю фехтования, в отношении негодяя, который спекулирует на его порядочности. Надо ударить Констана по ухмыляющейся физиономии и таким образом вызвать его на открытый бой и убить, пока он не приступил к осуществлению своих гнусных предательских замыслов. Но пойдет ли Констан на это? Даже если сам он опустится до такого шага?
Отбросив эти мысли, Кантэн посмотрел на портрет отца, чья нежность и ласка были его самыми ранними детскими воспоминаниями. «По правде говоря, старый маркиз, вам не слишком повезло с сыновьями. Зато примите комплименты по поводу ваших племянников».
Затем, обратясь мыслями к опасности, о которой его предупредила Жермена, он вызвал Шарло и сказал ему, что, поскольку местные крестьяне считают, будто он незаконно присвоил себе чужие права, у него есть основания опасаться набега на Шавере.
— Вся эта анжуйская деревенщина — трусливые негодяи, — объявил бретонец. — Ну а что до нападения, то у нас здесь дюжина хорошо вооруженных славных бретонских парней, прочные ворота да высокие стены. Можете спать спокойно, господин маркиз.
Господин маркиз несколько приободрился, но отнюдь не успокоился.
— Они могут взять численным перевесом. Мне необходимо подкрепление, и ближайшие, к кому я могу обратиться, это Тэнтеньяк и Сен-Режан.
Шарло почесал седую голову, и его изборожденное морщинами лицо приняло задумчивое выражение.
— До Ла Нуэ путь неблизкий.
— Сто миль, а у нас и так не хватает людей.
— Можно послать мою дочку. По выносливости Марианна не уступит мужчине, да и ходит она быстро. Но все равно понадобится время.
— Меньше, чем за четыре дня, туда не добраться. Я даже подумал, не послать ли за отрядом в Анжер.
— К «синим»! — ужаснулся Шарло. — Пречистая Дева! Да против нас ополчится вся округа! Тогда и наши парни вам не помогут. И не думайте про это, господин маркиз.
В конце концов в Ла Нуэ послали Марианну; оставалось надеяться, что она успеет вернуться до нападения. Тем временем Кантэн и его люди занимались укреплением дома и каждую ночь выставляли усиленный дозор.
Глава VI
В тот вечер Кантэн, сидя в китайском салоне, который он особенно любил, просматривал бухгалтерские книги Шавере. Только что закрыли ставни и зажгли свечи. Неожиданно за окнами раздался шум, похожий на гудение пчелиного роя. Едва Кантэн оторвался от счетов, которые Лафон оставил в донельзя запутанном состоянии, в комнату влетел бледный взволнованный Шарло.
— Они идут, господин маркиз! Они идут! Кантэн сразу догадался, о чем речь.
— Ах! — он положил перо. — А я-то надеялся на спокойный вечер. Ну-ну! Ставни заперты?
— Мартов как раз их закрывает. Я послал за парнями.
Мы готовы. Но их целая армия.
— Мы должны сделать все что можем, — его самообладание немного успокоило Шарло. — Соберите людей в вестибюле. Я сам расставлю их по местам.
Окна первого этажа были снабжены прочными наружными ставнями. В тех из них, что закрывали окна вестибюля и столовой, с одной стороны, и «обезьяннего» салона, с другой, днем проделали отверстия для мушкетов. Собравшиеся в вестибюле сквозь ставни наблюдали за приближением шумной орды крестьян, освещенной факелами, которые бросали яркие блики на пики и серпы в руках нападавших. Шуаны Кантэна за два годы партизанской борьбы привыкли к любой опасности, к любой форме ведения боя: наступательной — во время набегов или засад, оборонительной, когда им приходилось отражать нападения республиканских войск. Поэтому перспектива схватки с беспорядочной толпой всякого сброда не вызвала у них тревоги. Если бы нападающие крестьяне были бретонцами, преданность защитников Шавере подверглась бы серьезному испытанию. Ведь бретонцы в известной степени представляют собой отдельную нацию. Их язык и обычаи являются непреодолимым барьером между ними и их соседями. Для них не имело значения, что толпа нападающих состоит из таких же, как и они, крестьян, таких же роялистов; важно лишь то, что они анжуйцы, значит — чужаки, тогда как бретонцы служат тому, в ком они привыкли видеть представителя графа Жозефа — мессии священного дела реставрации трона и алтаря.
Прочные чугунные ворота сдержали напор нападавших, как дамба сдерживает бурную реку. Но в отличие от дамбы, перелиться через них было невозможно. На высокую стену по обеим сторонам ворот, увенчанную острыми пиками, можно было взобраться при помощи приставных лестниц, но нападающим на хватило сообразительности принести их с собой. Злобно крича, они облепили решетку ворот и несколько раз выстрелили из мушкета, дабы у осажденных не было сомнения в их намерениях. Кантэн пересек вестибюль и подошел к Шарло, который стоял на страже с двуствольным ружьем в руке; второе ружье, тоже заряженное, было прислонено к двери.
— Поднимите засов и выпустите меня, — сказал Кантэн.
— Господин маркиз!
Но в эту минуту Кантэн был подлинным маркизом.
— Уж не думают ли эти канальи, что я испугался! Долго они не продержатся.
— У них есть ружья. Они могут выстрелить.
— Если так, то мне остается надеяться, что они не слишком меткие стрелки. Свет им не поможет. Откройте.
У Кантэна был настолько решительный вид, что Шарло с ворчанием повиновался.
Кантэн понимал, что отсиживаться в четырех стенах — значит, дожидаться нападения, которое, однажды начавшись, может привести к самым плачевным результатам. Иногда можно многого достичь личным бесстрашием. Отвага и презрение к опасности порой усмиряют самые дикие страсти.
Массивная дверь открылась, и Кантэн с непокрытой головой показался на крыльце перед парапетом, доходившим ему до груди. По обеим сторонам от него вниз сбегали ступени лестницы.
При его появлении шум мгновенно смолк. Какое-то мгновение его силуэт чернел на фоне ярко освещенного дверного проема. Но лишь только дверь закрылась и свет факелов упал на лицо Кантэна, его сразу узнали, и нападающие вновь разразились проклятиями:
— Санкюлот! Вор! Покупатель национальной собственности! Мы покажем тебе, чья это собственность! Тебя вырвет твоим республиканским банкетом!
Кантэн знал, что именно это он и услышит. Он поднял руку, призывая к тишине, но выкрики продолжались. Сквозь завитки в решетке ворот он увидел нацеленный на него мушкет и при свете факелов узнал в целившемся Лафона. Но он не опустил руку.
Грянул выстрел, и за спиной Кантэна посыпались осколки камня. Он не шелохнулся, и его холодная отвага произвела, наконец, то впечатление, на которое он рассчитывал. Наступила полная тишина.
— Люди Шавере! — голос Кантэна звучал твердо и уверенно. — Я вступаю в переговоры с вами не потому, что испугался. Мы хорошо вооружены и готовы оказывать вам сопротивление, пока не подоспеет помощь, за которой я уже послал, предвидя ваш приход. Я веду с вами переговоры только потому, что вас привела сюда ложь тех, кто преследует свои собственные низкие цели.
— Неправда, что я являюсь покупателем национальной собственности. Мне пришлось заплатить за вступление во владение имением; но Шавере остается моим по праву рождения и наследования, что отлично известно тем, кто настроил вас против меня. Я — маркиз де Шавере, доказательства чего предъявлю любым шести представителям, которых вы пришлете ко мне.
Видя, что навстречу ему вышел пожилой человек в крестьянской одежде вместо претенциозной ливреи, Кантэн счел более благоразумным объявить о себе на республиканский манер — как о гражданине Морле, и после недолгого ожидания в угрюмом вестибюле его провели в высокую, убранную со строгим достоинством комнату, в центре которой с холодным сардоническим выражением лица стоял Констан де Шеньер.
— Какая честь, господин де Морле! — именно так обратился он к гостю. — Я слышал о вашем прибытии в Шавере. Позвольте вам сказать, что я восхищен вашим мужеством.
Кантэн поклонился.
— Постараюсь не разочаровать вас.
— Вы слишком любезны. Чем могу служить?
— Насколько мне известно, ничем. Скорее наоборот.
— И опять-таки вы слишком любезны. Мы слышали, что вы выкупили Шавере у нации.
— Оказалось, что это самый простой способ получить его.
— Возможно и простой. Но чреватый немалым риском. Вы, разумеется, помните предостережение древних: «Caveat emptor!» [Бди, покупатель! (Лат.)]
— Едва ли оно применимо ко мне.
— С вашего позволения, сударь, но применимо к любому, кто покупает ворованное добро.
— Но не в том случае, когда оно было украдено у него самого.
— Понимаю, — Констан нагло вскинул брови. — Вы придерживаетесь такой точки зрения.
— А какой точки зрения придерживаетесь вы, сударь?
— Едва ли это имеет значение. А то, что имеет значение, заключается в следующем: в последнее время дела покупателей национальной собственности идут не слишком гладко. Вот и в вашем случае: шуаны могут вспомнить, что наш кузен господин де Буажелен, которого они очень почитали, пал от вашей руки. Ох уж эти шуаны! Они очень памятливы, да к тому же еще и мстительны. Я не хочу вас пугать, — прибавил он, криво усмехнувшись, — и, как я уже сказал, вашим мужеством невозможно не восхищаться.
— Равно как и поколебать его, — любезно ответил ему Кантэн. — А что касается Буажелена, то всем известно, что я убил его в честном поединке.
— Честный поединок! — голос Констана вдруг задрожал от гнева, однако он быстро справился с собой. — Как не прискорбно, но я должен внести резкую ноту в нашу дружескую беседу и напомнить вам, что вы являетесь учителем фехтования.
— Но не в тех случаях, когда я защищаю свою жизнь. Позвольте же и мне напомнить вам, что Буажелен был опытным дуэлянтом.
— Вы знали об этом. Он же о вашей профессии не знал.
— Вполне допускаю. Его друзья проявили странную небрежность или излишнюю откровенность.
— Его друзья?
В глазах Констана блеснул стальной холод.
Но Кантэн уже отвернулся от него. Он слышал, как открылась дверь, и через мгновение оказался лицом к лицу с мадемуазель де Шеньер.
— Кантэн... кузен Кантэн!
Он склонился к руке Жермены и поднес ее к губам; госпожа де Шеньер с важным видом входила в комнату, позади, застыв от удивления, стоял Констан.
— Жермена!
В возгласе пожилой дамы звучало неодобрение и призыв к сдержанности. Затем в выражениях, которые вполне могли быть позаимствованы у ее сына, она обратилась к Кантэну:
— Господин де Морле, если не ошибаюсь?
— Ваш покорный слуга, сударыня.
— Мне сказали, что вы здесь. Интересно, что привело вас к нам?
— Не что иное, как естественное желание засвидетельствовать вам свое почтение, — с холодным достоинством ответил Кантэн.
Жермена стояла рядом с ним. Она все поняла, и ее внимательный взгляд останавливался то на тетушке, то на кузене.
— Вы оказываете нам честь своим визитом, — заявила она таким тоном, будто бросала вызов обоим.
— То же самое говорил господину де Морле и я, — рассмеялся Констан. — Я должен при первой же возможности ответить любезностью на любезность.
— Мы не были там с тех пор, как ваши друзья-республиканцы переселили покойного маркиза, — сказала госпожа де Шеньер.
— Мои друзья-республиканцы! О, сударыня, я и не знал, что заслужил дружбу приверженцев Республики.
— Но раз благодаря ей вы вступили во владение Шавере...
— Нет-нет, — перебил Констан, — вы все забыли, сударыня. Господин де Морле находится там на правах лица, купившего имение. Когда вы вошли, я объяснял ему, с какими опасностями сопряжена покупка национальной собственности.
— Возможно, — сказала Жермена, — для владения им у кузена Кантэна есть и более весомые права.
— Разве могут быть более весомые права, — поинтересовался Кантэн, — нежели те, что подтверждены актом купли и продажи?
— При условии, — напомнил Констан, — что продавец имеет законное право оформлять подобные акты. Именно это и ставит господина де Морле в столь щекотливое положение.
— Вы повторяетесь, Констан, — холодно заметила Жермена.
— Про общеизвестную истину нельзя сказать, что ее повторяют слишком часто.
— И про общеизвестную ложь — тоже.
— Жермена! — в ужасе воскликнула тетушка мадемуазель де Шеньер и с лицемерной улыбкой обратилась к Кантэну: — Извините этого ребенка, господин де Морле. Очень молодые люди излишне категоричны в вопросах, которых они не понимают.
— Смею вас уверить, сударыня, что, на мой взгляд, мадемуазель прекрасно разбирается в вопросе, о котором идет речь.
— Опасная рыцарственность, сударь.
— Где нет опасности, там не может быть и рыцарственности.
— Поскольку вы знаете толк и в том, и в другом, — сказал Констан, — оставим этот разговор.
Наступила пауза. Кантэн мог бы сделать вид, что не замечает враждебных взглядов и нарочитых лицемерных улыбок Констана и его матушки, но не мог игнорировать то обстоятельство, что ему не предложили сесть. Он не жалел, что приехал, но понял, что пора откланяться.
— Не стану и дальше обременять вас своим присутствием, — сказал Кантэн.
Они разразились протестами, каждым словом, каждой интонацией давая понять, что все это пустая формальность. В глазах Жермены зажегся гнев.
— В ближайшее время ждите меня в Шавере, — при расставании уверил Констан незваного гостя, и слова его, сказанные с нескрываемой издевкой, звучали в ушах Кантэна, пока он не вернулся домой.
Глава V
ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ
На следующее утро, когда погруженный в мрачную задумчивость Кантэн сидел за завтраком, в столовой неожиданно появился Шарло и доложил о приезде мадемуазель де Шеньер.
Жермена легкой, решительной походкой вошла в комнату. На ней была одета длинная амазонка английского покроя, голову покрывала элегантная треуголка, из-под которой струились тугие золотистые локоны.
Теперь рядом никого не было, Кантэн не ограничился поцелуем кончиков пальцев, но заключил девушку в объятия, на что она ответила радостным смехом.
— Как мило, что вы приехали ко мне, Жермена! И так быстро! Это просто замечательно.
— Я не могла ждать.
Она осторожно высвободилась из его рук.
Жестом отказавшись от приглашения разделить с ним трапезу, Жермена присела на подлокотник кресла и, держа хлыст под мышкой, стала снимать перчатки.
— Зачем вы приезжали вчера в Гран Шэн?
— Вы, конечно, полагаете, что я хотел повидать госпожу де Шеньер и милого славного Констана.
— С вашей стороны это было неразумно. Неужели вы забыли, о чем я предупреждала вас в Лондоне?
— Но я должен был увидеться в вами. Для этого я и приехал во Францию. Ну а что касается опасности... — Кантэн пожал плечами. — Если Констан замышляет против меня недоброе, то я готов постоять за себя. Мой вчерашний визит не облегчает, но и не усложняет его задачу.
Жермена грустно улыбнулась.
— И все же было бы разумнее проявить побольше терпения. И неожиданно она задала вопрос, показавшийся Кантену довольно странным:
— Кантэн, вы очень дорожите Шавере? Он с удивлением взглянул на нее.
— Он будет вашим домом, Жермена.
— Я не претендую на это. Гран Шэн принадлежит мне и вполне меня устраивает. Тогда как Шавере... Он не принесет вам счастья, Кантэн. С тех пор, как вы предъявили на него свои права, вашей жизни грозит опасность. Мне страшно за вас.
Она бросила хлыст и шляпу на стол и подошла к Кантэну.
— Откажитесь от него. Пусть им владеют те, кто так стремится к этому и кто для достижения своей цели не остановится перед убийством. Возвращайтесь в Англию. Возвращайтесь, если вы меня любите, Кантэн. Пока вы здесь, я не буду знать покоя. Вы занимаетесь почетным ремеслом, и оно позволяет вам жить в полном достатке. Вернитесь к нему. Ждите меня в Лондоне, как и я буду с нетерпением ждать того дня, когда смогу приехать к вам.
Слова Жермены ошеломили молодого человека.
— Покинуть Шавере? Отказаться от своих законных прав только потому, что мне угрожают? Это все равно, что советовать мне праздновать труса. Неужели вы действительно могли бы уважать меня, если бы я склонился перед злом, вместо того чтобы защищать то, что по праву мне принадлежит? Какой совет вы мне даете, дорогая?
— Совет женщины, которая хочет спасти от смерти спутника своей жизни.
— И вы сочли бы возможным, чтобы им стал трус? Умерьте ваши страхи. Меня ничуть не беспокоят угрозы наших кузенов. Я знаю, как к ним относиться. Если господа де Шеньер находят мое существование на этом свете неуместным, то я намерен сколь возможно долго докучать им этой неуместностью, а любая их попытка положить ей конец дорого им обойдется.
— Вы думаете лишь о себе и о своей гордости, Кантэн, — пожаловалась Жермена, — и совсем не думаете обо мне.
— Разве отказ отступить перед их преступной алчностью означает проявление гордости?
— Здесь дело не только в преступной алчности, как вы ее называете, Кантэн.
— А в чем же? — спросил он.
— Они... они не верят, что вы имеете право на титул маркиза де Шавере. Здесь они искренни. Я знаю.
— Не верят! — в смехе Кантэна прозвучал гнев. — Не верят, когда все документы подтверждают мои права!
— С точки зрения закона — да. Но...
— Но что?
— Именно потому, что у них нет надежды одержать победу законным путем и уничтожить ваши притязания, они кончат тем, что уничтожат вас самого.
— Это мне понятно. Но...
— Вы желаете, чтобы я выразилась яснее? — в ее голосе прозвучала боль. — Они не верят, что вы — сын своего отца.
— Вы объясняете одну загадку при помощи другой. Чьим же еще сыном можно быть?
Но едва вопрос слетел с уст Кантэна, как он сам нашел ответ.
— Боже милостивый! — воскликнул он.
— О, простите меня, Кантэн! Я знаю, вам больно слышать такие слова. Но я должна была сказать вам все.
— И я благодарен вам.
Голос молодого человека дрожал от возмущения. Порывистым жестом он показал на висевший над резным дубовым столиком портрет Бертрана де Морле де Шеньера, маркиза де Шавере, работы Буше [Буше, Франсуа (1703-1770) — великий французский художник и гравер, автор множества портретов, жанровых и пасторальных сцен]. Художник писал его, когда Бертран был немного старше Кантэна.
— И они смеют делать подобные заявления, видя вот это! Тот же крючковатый нос, те же серые глаза, волосы с тем же рыжеватым блеском! — он свирепо рассмеялся. — Жермена, неужели вы не видите?
Однако мадемуазель де Шеньер не спешила соглашаться, как он того ждал. Она твердо выдержала его взгляд; лицо ее, казалось, утратило всякое выражение.
— Мой дорогой, — наконец умоляюще проговорила она, — не надо. Прошу вас, не надо.
— Нет, надо! Надо, если эти мерзавцы для оправдания своей воровской жадности порочат доброе имя моей матери. — Кантэн порывисто отошел к окну и снова вернулся. — Вы не могли бы указать мне более вескую причину быть к ним безжалостным и в конце концов расстроить их планы. Теперь это стало моим святым долгом. Ничего, что они знают, какую ошибку допустил Буажелен, этот убийца, их родственник. Я не так беззащитен, как они полагают, чтобы не рассчитаться с ними.
Бледная, испуганная таким взрывом страсти Жермена упала в кресло.
— Господи, смилуйся надо мной! — воскликнула она, когда Кантэн немного успокоился. — Я только все испортила. Но выслушайте меня, Кантэн. Я еще не все сказала. Вы даже не знаете, какой опасности подвергаете себя. Сен-Жиль, возможно, предпочтет сражаться с вами в открытую. Но Констан — никогда. С тех пор, как я случайно позволила ему догадаться о моих чувствах к вам, он сделался еще более хитрым и коварным, еще более мстительны. Он и его мать надеялись, что я когда-нибудь выйду за него замуж. Со временем Гран Шэн и все его земли будут принадлежать мне, если, конечно, восстановится порядок и справедливость. Они составили бы отличное владение для младшего Шеньера, при том что старший получил бы Шавере. Констан не потерпит, чтобы вы помешали тому и другому. Оставаясь здесь, вы отдаете себя в его руки.
— Буажелен тоже так думал, когда мы скрестили шпаги за таверной в Плоэрмеле.
Слова Кантэна только усилили волнение мадемуазель де Шеньер.
— Констан никогда не скрестит с вами шпагу. Он действует иначе. Чтобы поднять крестьян против покупателя национальной собственности, надо совсем немногое. Констан этим уже и занимается с помощью Лафона. Если вы останетесь здесь, банда разъяренных крестьян явится сюда однажды ночью, вытащит вас из замка и убьет. Вот как действует Констан.
Она с мольбой подняла на него глаза и, заметив удивленное выражение его лица, почувствовала пусть слабую, но надежду.
— Что сможете вы сделать против них? — воскликнула Жермена.
Его губы были плотно сжаты, серые глаза горели холодным огнем.
— Они увидят это, когда явятся сюда. Я сумею оказать им достойный прием.
Жермена вскочил с кресла и сжала его руки.
— Дорогой мой, не обманывайте себя. Ради Бога!
— Констану не следует забывать про Буажелена. Тот тоже считал меня ягненком, который безропотно даст отвести себя на заклание.
— Здесь нет ничего общего.
— Есть, и вы скоро это увидите. Пусть приходят. Я предупрежден, — и уже более спокойным тоном Кантэн попробовал успокоить девушку: — Если бы они застали меня врасплох, мне могло бы прийтись нелегко. Теперь же я сам приготовлю им сюрприз. Благодарю вас за предупреждение, Жермена.
— Вы, кажется, смеетесь надо мной. Я пришла, чтобы убедить вас в необходимости уехать. И несмотря ни на что я умоляю вас об этом. Ради меня...
Она внезапно замолкла и отшатнулась от Кантэна, с испугом глядя на дверь. Из вестибюля доносился звон шпор о мраморный пол и шум голосов: «Прочь с дороги, приятель! Я сам доложу о себе!» — крикнул кто-то.
— Констан! — едва слышно произнесла мадемуазель де Шеньер, бросив на Кантэна испуганный взгляд.
Дверь распахнулась, и на пороге появился Констан. Бледность придавала его коже зеленоватый оттенок, глаза налились злостью. Однако через мгновение лицо кузена мадемуазель де Шеньер расплылось в улыбке, словно на него надели маску.
— Полагаю, вы простите меня за внезапное вторжение, господин де Морле.
— Без особой охоты, — холодно-высокомерным тоном проговорил Кантэн, глядя не на гостя, но на Шарло, который покраснев от гнева, стоял у того за спиной. — Возможно, времена не располагают к соблюдению приличий. Тем не менее, мне не настолько плохо служат, чтобы посетители являлись сюда без доклада.
Констан медленно приближался и на его толстых губах змеилась гнусная улыбка, которую Кантэн пообещал себе стереть ударом перчатки.
— Припишите его, — попросил он, — моему нетерпению вернуть вам ваш любезный визит. Каковое, в чем я со стыдом признаюсь, уступает нетерпению моей кузины Жермены.
Он повернул голову в сторону мадемуазель де Шеньер и полунасмешливо, полупочтительно обратился к ней:
— Моя дорогая, учитывая щепетильность нашего мира в вопросах приличий, ваш поступок едва ли можно назвать благоразумным. Если бы вы поведали мне о своем намерении посетить Шавере, я бы с радостью составил вам компанию. Но я исправил положение, немедленно последовав за вами.
— Чтобы шпионить за мной?
— О, нет, — Констан рассмеялся, — чтобы опекать вас.
— От вас не требуется быть моим опекуном.
— Я так не думаю. Еще как требуется! И сейчас это представляется более чем очевидным. Уверен, что господин де Морле согласен со мной. Вы — человек чести, и вас не может не беспокоить то обстоятельство, что, легкомысленно явившись сюда без сопровождающих, дама сама делает себя объектом порицания.
— Вы преувеличиваете, — холодно возразил Кантэн. — И забываете, что степень нашего родства защищает мадемуазель де Шеньер от подобных нападок.
— Степени родства, даже если они существуют, для этого недостаточны.
— Вы говорите «даже если они существуют». Что это значит?
— А то и значит, — ответил Констан с наигранным изумлением и, словно впервые увидев накрытый стол, переменил тему. — Клянусь честью! Вижу, что я явился не вовремя. Вы сидели за столом. В таком случае ave atque vale [Здравствуй и будь здоров (лат.)]. Умоляю простить меня за вторжение в столь неурочный час. У нас, сельских жителей, совершенно иное представление о времени, чем у вас, горожан. Нам придется выбрать более подходящий случай. Пойдемте, Жермена.
И он распахнул дверь.
— Охотно, — сдержанно ответила она. — Я сказала все, ради чего приехала. — Затем пристально посмотрела Кантэну в глаза и добавила: — Подумайте об этом, кузен.
— Не беспокойтесь, — ответил он и под неотступным взглядом Констана поцеловал протянутую ему руку. — Я приму меры.
Когда они ушли, Кантэн сел в кресло и задумался. Опасения за Жермену сменились взрывами гнева при мысли о Констане. Излишняя щепетильность, говорил он себе, соблюдать кодекс поведения, предписанный учителю фехтования, в отношении негодяя, который спекулирует на его порядочности. Надо ударить Констана по ухмыляющейся физиономии и таким образом вызвать его на открытый бой и убить, пока он не приступил к осуществлению своих гнусных предательских замыслов. Но пойдет ли Констан на это? Даже если сам он опустится до такого шага?
Отбросив эти мысли, Кантэн посмотрел на портрет отца, чья нежность и ласка были его самыми ранними детскими воспоминаниями. «По правде говоря, старый маркиз, вам не слишком повезло с сыновьями. Зато примите комплименты по поводу ваших племянников».
Затем, обратясь мыслями к опасности, о которой его предупредила Жермена, он вызвал Шарло и сказал ему, что, поскольку местные крестьяне считают, будто он незаконно присвоил себе чужие права, у него есть основания опасаться набега на Шавере.
— Вся эта анжуйская деревенщина — трусливые негодяи, — объявил бретонец. — Ну а что до нападения, то у нас здесь дюжина хорошо вооруженных славных бретонских парней, прочные ворота да высокие стены. Можете спать спокойно, господин маркиз.
Господин маркиз несколько приободрился, но отнюдь не успокоился.
— Они могут взять численным перевесом. Мне необходимо подкрепление, и ближайшие, к кому я могу обратиться, это Тэнтеньяк и Сен-Режан.
Шарло почесал седую голову, и его изборожденное морщинами лицо приняло задумчивое выражение.
— До Ла Нуэ путь неблизкий.
— Сто миль, а у нас и так не хватает людей.
— Можно послать мою дочку. По выносливости Марианна не уступит мужчине, да и ходит она быстро. Но все равно понадобится время.
— Меньше, чем за четыре дня, туда не добраться. Я даже подумал, не послать ли за отрядом в Анжер.
— К «синим»! — ужаснулся Шарло. — Пречистая Дева! Да против нас ополчится вся округа! Тогда и наши парни вам не помогут. И не думайте про это, господин маркиз.
В конце концов в Ла Нуэ послали Марианну; оставалось надеяться, что она успеет вернуться до нападения. Тем временем Кантэн и его люди занимались укреплением дома и каждую ночь выставляли усиленный дозор.
Глава VI
ШТУРМ
В тот вечер Кантэн, сидя в китайском салоне, который он особенно любил, просматривал бухгалтерские книги Шавере. Только что закрыли ставни и зажгли свечи. Неожиданно за окнами раздался шум, похожий на гудение пчелиного роя. Едва Кантэн оторвался от счетов, которые Лафон оставил в донельзя запутанном состоянии, в комнату влетел бледный взволнованный Шарло.
— Они идут, господин маркиз! Они идут! Кантэн сразу догадался, о чем речь.
— Ах! — он положил перо. — А я-то надеялся на спокойный вечер. Ну-ну! Ставни заперты?
— Мартов как раз их закрывает. Я послал за парнями.
Мы готовы. Но их целая армия.
— Мы должны сделать все что можем, — его самообладание немного успокоило Шарло. — Соберите людей в вестибюле. Я сам расставлю их по местам.
Окна первого этажа были снабжены прочными наружными ставнями. В тех из них, что закрывали окна вестибюля и столовой, с одной стороны, и «обезьяннего» салона, с другой, днем проделали отверстия для мушкетов. Собравшиеся в вестибюле сквозь ставни наблюдали за приближением шумной орды крестьян, освещенной факелами, которые бросали яркие блики на пики и серпы в руках нападавших. Шуаны Кантэна за два годы партизанской борьбы привыкли к любой опасности, к любой форме ведения боя: наступательной — во время набегов или засад, оборонительной, когда им приходилось отражать нападения республиканских войск. Поэтому перспектива схватки с беспорядочной толпой всякого сброда не вызвала у них тревоги. Если бы нападающие крестьяне были бретонцами, преданность защитников Шавере подверглась бы серьезному испытанию. Ведь бретонцы в известной степени представляют собой отдельную нацию. Их язык и обычаи являются непреодолимым барьером между ними и их соседями. Для них не имело значения, что толпа нападающих состоит из таких же, как и они, крестьян, таких же роялистов; важно лишь то, что они анжуйцы, значит — чужаки, тогда как бретонцы служат тому, в ком они привыкли видеть представителя графа Жозефа — мессии священного дела реставрации трона и алтаря.
Прочные чугунные ворота сдержали напор нападавших, как дамба сдерживает бурную реку. Но в отличие от дамбы, перелиться через них было невозможно. На высокую стену по обеим сторонам ворот, увенчанную острыми пиками, можно было взобраться при помощи приставных лестниц, но нападающим на хватило сообразительности принести их с собой. Злобно крича, они облепили решетку ворот и несколько раз выстрелили из мушкета, дабы у осажденных не было сомнения в их намерениях. Кантэн пересек вестибюль и подошел к Шарло, который стоял на страже с двуствольным ружьем в руке; второе ружье, тоже заряженное, было прислонено к двери.
— Поднимите засов и выпустите меня, — сказал Кантэн.
— Господин маркиз!
Но в эту минуту Кантэн был подлинным маркизом.
— Уж не думают ли эти канальи, что я испугался! Долго они не продержатся.
— У них есть ружья. Они могут выстрелить.
— Если так, то мне остается надеяться, что они не слишком меткие стрелки. Свет им не поможет. Откройте.
У Кантэна был настолько решительный вид, что Шарло с ворчанием повиновался.
Кантэн понимал, что отсиживаться в четырех стенах — значит, дожидаться нападения, которое, однажды начавшись, может привести к самым плачевным результатам. Иногда можно многого достичь личным бесстрашием. Отвага и презрение к опасности порой усмиряют самые дикие страсти.
Массивная дверь открылась, и Кантэн с непокрытой головой показался на крыльце перед парапетом, доходившим ему до груди. По обеим сторонам от него вниз сбегали ступени лестницы.
При его появлении шум мгновенно смолк. Какое-то мгновение его силуэт чернел на фоне ярко освещенного дверного проема. Но лишь только дверь закрылась и свет факелов упал на лицо Кантэна, его сразу узнали, и нападающие вновь разразились проклятиями:
— Санкюлот! Вор! Покупатель национальной собственности! Мы покажем тебе, чья это собственность! Тебя вырвет твоим республиканским банкетом!
Кантэн знал, что именно это он и услышит. Он поднял руку, призывая к тишине, но выкрики продолжались. Сквозь завитки в решетке ворот он увидел нацеленный на него мушкет и при свете факелов узнал в целившемся Лафона. Но он не опустил руку.
Грянул выстрел, и за спиной Кантэна посыпались осколки камня. Он не шелохнулся, и его холодная отвага произвела, наконец, то впечатление, на которое он рассчитывал. Наступила полная тишина.
— Люди Шавере! — голос Кантэна звучал твердо и уверенно. — Я вступаю в переговоры с вами не потому, что испугался. Мы хорошо вооружены и готовы оказывать вам сопротивление, пока не подоспеет помощь, за которой я уже послал, предвидя ваш приход. Я веду с вами переговоры только потому, что вас привела сюда ложь тех, кто преследует свои собственные низкие цели.
— Неправда, что я являюсь покупателем национальной собственности. Мне пришлось заплатить за вступление во владение имением; но Шавере остается моим по праву рождения и наследования, что отлично известно тем, кто настроил вас против меня. Я — маркиз де Шавере, доказательства чего предъявлю любым шести представителям, которых вы пришлете ко мне.