Сабатини Рафаэль. Маркиз де Карабас

   Белланже с горделивым видом пришел на выручку своему командиру:
   — Это не более чем ваше мнение, господин граф.
   — Мнение, — усмехнулся Вобан, — с которым согласится любой здравомыслящий человек.
   — Боюсь, что так, — вздохнул Контад.
   Д’Эрвийи еще раз ударил кулаком по столу. Гнев окончательно лишил его рассудка.
   — Мне всегда возражают, — пожаловался он. — С той самой минуты, как я ступил на этот проклятый берег. Командующий не может успешно действовать, встречая постоянное сопротивление.
   — Жалобы вам не помогут, — презрительно заметил Пюизе. — До сих пор вы всегда поступали по-своему. Благодаря чему мы и попали в эту трясину.
   — Уж не боитесь ли вы, господин де Пюизе? — воскликнул Д’Эрвийи.
   В слепом желании защитить себя от справедливого обвинения он позабыл об осторожности в выборе оружия.
   — Боюсь? Чего? Смерти? А к чему мне еще стремиться после того, как все мои труды пошли прахом и все мои планы рухнули из-за вашей глупости? По крайней мере, смерть избавит меня от стыда смотреть в глаза тем, кто поверил моему слову и моим обещаниями.
   — Не лучше ли, — мягко проговорил Контад, — отказаться от взаимных упреков? Следует признать, что мы оказались в отчаянном положении и...
   — И каким образом мы попали в него? — перебил Кадудаль.
   — Это не поможет нам из него выпутаться, — сказал Белланже.
   Высокопарно и многословно он принялся рассуждать о задаче, которую им предстояло решить, и закончил тем, что предложил господину де Пюизе откровенно сказать, какие меры, по его мнению, надлежит принять.
   Услышав слова виконта, Пюизе на мгновение остолбенел, затем глубоко вздохнул.
   — Если бы, занимая пост командующего армией, как в том уверены король Франции и британское правительство, я оказался бы настолько непредусмотрительным, что позволил королевским войска угодить в ловушку, то я сделал бы следующее.
   Он подошел к столу с разложенной на нем картой. При словах графа Д’Эрвийи заскрежетал зубами, но, заметив в нем внезапную перемену, удержался от возражений.
   Пюизе нетерпеливым движением расправил карту.
   — Подойдите ближе, господа. Вы, Жорж, и все остальные.
   Граф, хоть и смягчился, однако взглядом удержал Д’Эрвийи на прежнем месте.
   — У нас остается единственная возможность исправить положение и разбить Гоша. Единственная. И последняя. Если мы ею воспользуемся, то сможем вернуться к моему первоначальному плану. Наш успех возродит энтузиазм и будет способствовать всеобщему восстанию, которое даст нам возможность предпринять поход на Париж. Но предупреждаю: в случае неудачи мы обречены. Собственно, мы и так обречены, если упустим последний шанс. Каждый должен неукоснительно исполнять свои обязанности. — Пюизе склонился над картой. — Смотрите. Вот Плоэрмель. Вот укрепления Сент-Барбе, где стоит тридцатитысячная армия Гоша. Мы в общей сложности располагаем двадцатью тысячами. Будь нас даже вдвое больше, нам не удалось бы захватить позицию фронтальным ударом; однако наших людей более чем достаточно, чтобы справиться с Гошем, если мы сумеем сделать так, чтобы он оказался между двух огней. А это мы можем. В наших силах устроить так, что он, словно орех, будет зажат в щипцах, и раздавить его.
   Пюизе сделал эффектную паузу и посмотрел на собравшихся вокруг него офицеров.
   — Да! Да! — воскликнул в лихорадочном нетерпении Д’Эрвийи. — Но каким образом мы это устроим?
   — А вот каким: десятитысячное регулярное войско из числа эмигрантских полков и пять тысяч шуанов, которые примут на себя главный удар в сражении, атакуют его с фронта, тогда как другие десять тысяч обойдут Плоэрмель и одновременно ударят с тыла.
   — Вы говорите так, будто у нас есть свобода передвижения, — нетерпеливо проговорил Д’Эрвийи. — Как переправим мы наших людей в Плоэрмель?
   — Вы разными словами говорите об одном! — воскликнул Белланже. — Вся сложность в том, господин граф, как добраться до Плоэрмеля.
   — Щеголи из ваших полков поднимут скулеж, — рассмеялся Кадудаль.
   — Клянусь Богом, сударь! — вскинув подбородок, взревел Белланже. — Я ни от кого не потерплю дерзости! Я...
   Д’Эрвийи с грохотом стукнул по столу.
   — Попридержите язык! Прошу вас, господин де Пюизе.
   — Здесь нет ничего сложного, — сказал Пюизе. — Покинуть Киброн не составляет труда. Морем люди убегают от нас каждую ночь. У нас нет недостатка в люггерах, а при необходимости мы можем воспользоваться шлюпами сэра Джона. Мы переправим наших людей в бухты Польду и там высадим на берег. Оттуда через места, где они могут не опасаться «синих» — Гош собрал всех солдат Бретани в Сент-Барбе, — они доберутся до Плоэрмеля.
   Намерения Пюизе и цели их достижения были предельно ясны, и наконец впервые предложение графа не встретило противодействия. Это произошло не только потому, что Д’Эрвийи получил урок и подчинился неизбежности, но и потому, что план Пюизе избавлял его от большей части тех самых шуанов, чьи варварские повадки постоянно оскорбляли его представления о воинской благочинности, и на добрых десять тысяч голов уменьшал население полуострова, который в противном случае вскоре оказался бы в тисках голода.
 

Глава III
ФЛИРТ

 
   Дабы с высот Сент-Барбе республиканцы не заметили переправу войск с Киброна и не догадались о ее цели, Д’Эрвийи распорядился проводить операцию ночью.
   Пюизе презрительно отнесся к такой предосторожности.
   — Вы намерены по-прежнему вмешиваться? Если они увидят наши люггеры, что это им даст? Они всего-навсего решат, что шуаны продолжают дезертировать из армии.
   Однако он согласился с распоряжением Д’Эрвийи, хоть и видел в нем источник нежелательной задержки.
   На совещании было решено, что шуаны высадятся в бухте Рюиз, соберутся в Мюзийаке и оттуда широким кругом двинутся через Кетамбер, пустоши Ланво и, обойдя Ванн, подойдут к Плоэмерлю. Из-за недостатка люггеров и шлюпов на переброску шуанов с Киброна ушло три ночи. Начавшись ночью десятого июля, она завершилась только двенадцатого.
   Кадудаль командовал первым контингентом. Гиймо — вторым и Сен-Режан — третьим. Кроме шуанов, в экспедиции участвовала рота из полка «Верные трону». Пюизе настоял на этом из чисто политических соображений. С той же настойчивостью он добился назначения командиром роты Тэнтеньяка; Д’Эрвийи уступил с условием, что виконт де Белланже, доказавший свою преданность ему, разделит командование с шевалье. Он же назначил и остальных офицеров. Для Кантэна отъезд шуанов и Тэнтеньяка грозил расставанием с теми немногими друзьями, которых он имел в Бретани; он оставался на Киброне в обществе высокомерных эмигрантов, с которыми его ничто не связывало. Это побудило его просить у Пюизе разрешения отправиться с Кадудалем.
   Выслушав просьбу молодого человека, Пюизе нахмурился.
   — Вам лучше остаться здесь, со мной. Это избавит вас от тягот изнурительного похода.
   Кантэн счел подобный довод несерьезным, о чем и сказал графу. Пюизе ненадолго задумался, и его чело прояснилось.
   — Ну что же, если вы так решили, я не стану вам препятствовать. Памятуя Превале, мне, пожалуй, следует радоваться вашему решению. Тогда вы проявили стойкость, а Тэнтеньяку, которого окружают эти бездельники, может понадобиться ваша помощь. Берегите себя. Впрочем, я дам Жоржу распоряжение на сей счет.
   Итак, в ночь на десятое Кантэн вместе с Кадудалем покинул Киброн.
   Все войско должно было зайти в тыл генерала Гоша к рассвету шестнадцатого числа и нанести удар, как только грянут пушки, возвестив начало фронтального наступления. Планировалось, что последний шуан высадится на берег ночью тринадцатого, и армия окружным путем выступит в сорокамильный поход. Выносливым молодцам графа Жозефа хватило бы на него двух дней, но из-за эмигрантов и возможных непредвиденных обстоятельств Пюизе настоял, чтобы этот срок увеличили на двадцать четыре часа. Непредвиденные обстоятельства не заставили себя ждать.
   Чтобы не запружать улицы небольшого городка Мюзийака и к тому же одним броском покрыть первую часть пути, Кадудаль одиннадцатого числа привел своих людей в Элван, тем самым почти наполовину приблизившись к месту назначения. Утром к нему присоединился Тэнтеньяк с ротой из «Верных трону». Шевалье сообщил, что оставил Гиймо в Фестемберте, и его отряды продолжат путь ночью, что же касается Сен-Режана, то он последует за ними, как только его люди переправятся на берег.
   Тэнтеньяк был склонен немедленно продолжить поход, поскольку Элван находился неподалеку от Ванна, где стояла на квартирах армия Шербура, и находившимся при ней представителям Конвента Талльену и Бледу уже наверняка известно о приближении армии шуанов.
   Кадудаль не придал значения доводу Тэнтеньяка.
   — Разумеется, им уже известно об этом. Но в их сведениях нет ничего определенного. Вполне возможно, что они принимают нас за дезертиров Лишь когда мы покинем Элван, они догадаются о нашей цели. Поэтому мы останемся здесь до последней минуты.
   Людей расселили частью в домах горожан, которые оказали им самый радушный прием, частью на фермах, раскинувшихся по склонам Ланво. Офицеры стояли на квартирах в гостинице «Большой бретонец» — одном из связных пунктов роялистов.
   Здесь утром тринадцатого июля Кантэн завтракал вместе с Кадудалем и Тэнтеньяком, когда в комнату вошел Белланже. В руке виконт держал письмо, а на его физиономии сияла улыбка гонца, принесшего добрые вести.
   — Это письмо, шевалье, я только что получил от моей жены из Кэтлегона. Она пишет, что сегодня там ожидают прибытия Шаретта с пятью или шестью тысячами вандейцев. Он жаждет присоединиться к нам, если мы решим пройти мимо замка. Она добавляет, что в Кэтлегоне будут рады и горды оказать гостеприимство офицерам Королевской католической армии. В уверенности, что мы примем приглашение, она собирает в замке прекраснейших женщин Бретани, которые горят желанием оказать почести доблестным воинам, чьим шпагам предстоит вернуть Франции короля.
   Виконт, подбоченясь, откинул свою, пожалуй, слишком красивую голову, будто ждал аплодисментов. Но вместо них он увидел три пары холодных глаз. После недолгого молчания Кантэн высказал то, что было у всех на уме.
   — Как вышло, что виконтесса прислала вам письмо? Откуда ей известно, где вас искать и все остальное?
   Белланже не удосужился скрыть раздражение столь, по его мнению, глупым вопросом. Ей вовсе не было известно, где его искать. Но слухи о начавшейся два дня назад высадке уже облетелы всю Бретань, а до Кэтлегона не так уж далеко. Ее гонец по дороге в Мюзийак проезжал через Элван и, встретив армию, естественно, спросил, нет ли в ней виконта де Белланже.
   — Правдоподобно, — заметил Кантэн. — Даже слишком правдоподобно, чтобы быть убедительным.
   — Черт возьми, сударь, что вы имеете в виду? — высокомерно осведомился Белланже. — Уж не полагаете ли вы, будто я не узнаю руку собственной жены?
   — Возможно, и узнаете. Но сейчас речь не о ее руке.
   — В таком случае, соблаговолите сказать, о чем.
   — Разумеется о ее осведомленности, — сказал Кадудаль. — Вы ответили лишь наполовину. Откуда виконтессе известно, что вы находитесь с армией, которая высадилась в Рюизе?
   — Конечно же, она об этом догадалась.
   — На основании чего?
   — На основании знания моего характера, — напыщенно ответил Белланже. — Ей прекрасно известно, что меня всегда надо искать там, куда призывает честь.
   — О, в этом мы нисколько не сомневаемся, — мягко сказал Кантэн. — Но предположим, что вы по той или иной причине не высадились с армией. Что стало бы с этой имеющей чрезвычайное военное значение новостью?
   — Какая наглость! Ваш вопрос не имеет отношения к делу.
   — Нет, нет, — заговорил, наконец, Тэнтеньяк. — Имеет. И самое прямое.
   Белланже скривил губу и бросил письмо на стол.
   — Взгляните на надпись, шевалье.
   Тэнтеньяк вслух прочел ее:
   — «Виконту де Белланже, либо другому офицеру, командующему подразделением Королевской католической армии в Мюзийаке. — Он с улыбкой вернул письмо виконту». — Теперь все ясно.
   — За исключением того, что по первоначальному плану Мюзийак, действительно, был местом нашего сбора, — возразил Кантэн.
   — О чем догадался бы всякий, кто знал о нашей высадке в Рюизе, — отклонил возражение Кантэна шевалье.
   — Каким образом? Если слухи стали распространяться только после высадки Жоржа и его людей, то на каком основании можно догадаться, что остальные высадятся там же и что место сбора определено?
   — Клянусь святыми угодниками! — взревел Кадудаль. — По-моему, на это надо ответить.
   — Неужели непонятно, что об этом догадались?
   — Такой ответ вас удовлетворяет? — поинтересовался Кантэн.
   — Будем говорить начистоту, господин де Морле, — сказал Белланже. — Поделитесь своими предположениями.
   — У меня нет никаких предположений. Я спрашиваю и не получаю ответа.
   — По-моему, я дал вам ответ. Похоже, моя жена догадалась о том, о чем, по вашему мнению, догадаться было невозможно. — И как бы закрывая неприятную тему, он повернулся к Тэнтеньяку: — Сейчас самое важное — это Шаретт и его вандейцы. Не стоит пренебрегать таким ценным подкреплением.
   — Я и не намерен пренебрегать им, — Тэнтеньяк перевел взгляд с Кадудаля на Кантэна. — Какая неожиданная удача. У нас удваиваются шансы победить Гоша. Как только прибудет Сен-Режан, мы двинемся к Кэтлегону.
   Кадудаль с сомнением выпятил нижнюю губу.
   — До Кэтлегона девять или десять лиг. Пусть вандейцы соединятся с нами здесь.
   На лице Белланже появилось выражение высокомерного неудовольствия.
   — Какая грубость. Едва ли это любезный ответ на полученное нами приглашение.
   — Мы на войне, — возразил Кадудаль. — Война дело серьезное. Грубое, если угодно. Она не оставляет места для пустых любезностей.
   Белланже всем своим видом изобразил снисходительность, смешанную с презрением.
   — Боюсь, сударь, мы смотрим на данный вопрос с разных точек зрения. Истинно благородные люди никогда не придерживались взглядов, которые высказываете вы.
   — Возможно именно поэтому санкюлоты едва не прикончили их.
   — Ну, ну, — рассмеялся Тэнтеньяк. — Не надо спорить. У нас еще есть время. Кэтлегон нам почти по пути. А в Плоэрмеле надо быть не раньше пятницы.
   — Вы должны учесть, — сказал Белланже, — что пять тысяч вандейцев сами по себе могут подвергнуться нападению и быть уничтожены, тогда как вместе мы составим армию, которая может не бояться синих, сколь бы многочисленны они ни были.
   — Без сомнения, — согласился Тэнтеньяк и как истинный любитель удовольствий вкрадчиво добавил: — Было бы отвратительно с нашей стороны разочаровать дам. Итак, решено. Мы отправляемся.
   И, словно прося согласия, он посмотрел на Кадудаля и Кантэна. Но ни тот, ни другой не спешили. Кадудаль, который был явно не в духе, заявил, что он решительно возражает и не позволит увлечь себя никакими соблазнами. Кантэн, еще более враждебный предложению Белланже, утверждал, что слишком многое осталось без ответа. В результате Тэнтеньяк, колеблясь между неизменной галантностью и чувством долга, решил созвать офицерский совет и на нем решить этот вопрос.
   Но когда Белланже вышел, он не удержался от упреков.
   — Вы все слишком усложняете.
   — А вы, — не задумываясь выпалил Кадудаль, — слишком заботитесь о том, как бы не разочаровать дам.
   В ответ на упрек шуана Тэнтеньяк рассмеялся.
   — Как бы не разочаровать госпожу де Белланже, — поправил он. — Не забывайте — она целых два года не видела мужа. И когда вы осуждаете виконта, надо помнить об этом.
   Кантэн криво улыбнулся.
   — Вы полагаете, они сгорают от нетерпения поскорее увидеть друг друга, не так ли? Мое недоверие основано на знании кое-каких обстоятельств. Дело в том, что она привязана к Лазару Гошу гораздо сильнее, чем пристало супруге виконта де Белланже.
   — Гош! — легкомысленно воскликнул Тэнтеньяк. — Ха! Говорят, он вылитый Апполон. Слишком долгое пребывание в Англии, Кантэн, сделало из вас пуританина.
   — Гош командует армией Шербура...
   — Ба! Любовь смеется над политикой.
   И шевалье с беззаботным видом отправился на совет, долженствующий определить их дальнейшие действия. Там единственным голосом против изменения намеченного маршрута ради посещения Кэтлегона был голос Кантэна. Кантэн утверждал, что они достаточно сильны и ничто, даже подкрепление в виде пятитысячной армии вандейцев, не оправдывает отклонения от намеченной цели. Кадудаль согласился с ним, но считая, что времени у них вполне довольно, не стал настаивать. Остальные — всего на совещании присутствовало восемь офицеров — сочли приглашение виконтессы де Белланже чрезвычайно заманчивым. Один из них зашел еще дальше других и стал уверять, что принятие приглашения оправдано стратегически, поскольку изменение маршрута собьет с толку разведчиков республиканцев, которые пристально следят за их движением.
   Итак, утром тринадцатого они в полном составе выступили из Элвана и к вечеру подошли к Кэтлегону. Шуаны были измучены дорогой, покрыты пылью и раздражены. Жесткие сапоги, полученные из Англии, натерли ноги этим выносливым людям, которые не знали усталости, совершая самые длинные переходы босиком или в обуви собственного изготовления. Гетры и красные мундиры, сменившие фланель и козьи шкуры, были им также не по вкусу.
   В распоряжение предводителей шуанов хозяева Кэтлегона предоставили надворные постройки и службы, рядовые стали биваком в просторном парке. Для их пропитания в парк согнали множество животных, но забить их и приготовить пищу предстояло им самим.
   Замок распахнул свои гостеприимные двери для офицеров, и оказанный им прием превзошел все ожидания.
   Госпожа де Белланже — с ниткой жемчуга, вплетенной в иссиня-черные волосы, сияя красотой и роскошью нового туалета с еще более низким вырезом — встретила их на террасе со свитой молодых дам, что подчеркивало ее поистине королевское величие. Весело переговариваясь и смеясь, они вышли приветствовать рыцарственных воинов старой Франции и с сердечным трепетом узнали в некоторых из них старых знакомых.
   Угрюмость Кантэна мгновенно улетучилась, стоило ему увидеть в этой трепещущей стайке Жермену де Шеньер, Жермену, чьи изумленные глаза не видели никого, кроме него. Он отделился от группы офицеров, с которыми поднялся на террасу, и подошел прямо к ней. С улыбкой на подрагивающих губах она протянула к нему обе руки.
   — Кантэн! Я не могла и мечтать, что увижу вас здесь.
   — Как и я, что вы все еще находитесь в Кэтлегоне. Знай я об этом, то, возможно, повел бы себя менее честно.
   — Менее честно?
   — Жажда увидеть вас притупила бы дурные предчувствия, с которыми я приехал.
   — Дурные предчувствия?
   Но Кантэну не дали времени на объяснения. Виконтесса завершила официальную церемонию встречи супруга, которого не видела два года. Встреча эта отличалась сдержанностью и отсутствием каких бы то ни было чувств. Госпожа Белланже поспешно, насколько позволяли приличия, исполнила свой долг и, шурша платьем, подошла к молодым людям.
   — Дорогой маркиз! Вы вновь оказываете Кэтлегону честь своим присутствием! Какой очаровательный сюрприз! — на губах виконтессы играла радостная улыбка, но Кантэну показалось, что глаза ее смотрят настороженно.
   — Я должен благодарить за это военную фортуну. Что бы она ни приносила, в неожиданностях никогда не бывает недостатка.
   — Если бы все они были так приятны, нам не пришлось бы жаловаться на войну. Не так ли, Жермена?
   — Увы! — серьезно ответила Жермена. — Война не повод для веселья, когда в ней участвуют те, кто нам дорог.
   — Как вы серьезны, дитя мое! Однако сейчас самое время быть серьезными! — и виконтесса сама приняла серьезный вид. — Кажется, я смеюсь лишь затем, чтобы не разрыдаться. Ах! И еще потому, что это наш долг перед храбрецами, которые кладут жизни за наше великое дело. Мы должны быть веселыми, дабы и для них сделать веселыми те немногие часы, которые они проведут с нами. Что же еще, — задумчиво добавила она, — остается женщине?
   Но здесь их увлекли в самую гущу блестящей толпы, которая медленно двигалась по террасе к дому, и лишили возможности поговорить наедине, к чему они так стремились.
   Пробираясь по переполненному вестибюлю, Кантэн оказался плечо к плечу с Тэнтеньяком, увлеченным обменом любезностями с очаровательной госпожой де Варниль и ее еще более очаровательной сестрой мадемуазель де Бретон-Каслен.
   Кантэн без всяких церемоний взял шевалье за руку и отвел в сторону.
   — Черт возьми! В чем дело? В доме пожар? — недовольным тоном спросил Тэнтеньяк.
   — У меня такое чувство, что его не избежать. Разве не было — или мне это приснилось — разговоров про Шаретта и вандейцев? Если да, то где они прячут пять тысяч человек?
   — Ах вот в чем дело! Они прибудут завтра.
   — Нам говорили, что они будут здесь сегодня.
   — Они задержались. Ничего удивительного.
   — А если завтра они не прибудут?
   — Э-э! К черту ваши сомнения. Конечно же, они прибудут. А тем временем здесь очаровательное общество, и к концу вечера оно станет еще более очаровательным. После ужина будут танцы. Мой дорогой Кантэн, к чему такая угрюмость, когда вокруг столько удовольствий?
   — Когда мы покидали Киброн, удовольствия не входили в наши планы.
   — Нам ничто не мешает немного отдохнуть по пути. В конце концов, Кантэн, я могу завтра умереть. Будем жить, пока мы живы — Dum vivemus vivamus.
   Когда дошло до банкета, накрытого на пятьдесят кувертов, то всем показалось, будто вернулись благословенные дни до изобретения гильотины. Вино лилось рекой и разгорячило головы и сердца, которые сама природа сотворила отнюдь не холодными.
   Затем под звуки оркестра, собранного неистощимой на выдумки виконтессой, начались танцы, которые с такой радостью предвкушал Тэнтеньяк.
   За стенами замка, в парке, собравшиеся вокруг бивачных костров шуаны видели ярко освещенные окна, слышали веселую музыку, доносимую теплым воздухом, и задавались вопросом: неужели дни и ночи партизанской войны и лесная жизнь были всего-навсего сном?
   Сидя на скамейке у озера с Сен-Режаном, Гиймо и еще несколькими вожаками, Кадудаль курил трубку. Его беспокоило отсутствие вандейцев господина де Шаретта, и он горько сожалел, что непростительная слабость помешала ему поддержать маркиза де Шавере в его противодействии намерению посетить Кэтлегон. Он самым недостойным образом уступил влиянию Тэнтеньяка. Храбрейшего из храбрых, но слишком падкого на удовольствия.
   И сейчас Тэнтеньяк проявлял эту слабость в полной мере. Среди теней на террасе, очерченных серебристым сиянием луны, время от времени звучал веселый, зазывный смех госпожи де Белланже, с удовольствием внимавшей галантным излияниям шевалье. В тот вечер она целиком завладела им. Когда Белланже сентиментально пожаловался супруге, что она пренебрегает им после двухлетней разлуки, ей пришлось напомнить ему, что хозяйка вправе оказывать подобные знаки внимания главному гостю.
   Столь же сентиментально, хотя и с сознанием собственного достоинства, виконт поделился обидой со своими старыми друзьями — госпожой де Шеньер и ее сыном.
   Констан, уже полностью оправившийся от раны, стремился занять принадлежащее ему место в полку «Верные трону». Он приветствовал прибытие полка, который появился в то самое время, когда он собирался отправиться на Киброн, чтобы присоединиться к нему. Он успокоил Белланже тем же доводом, который в устах виконтессы потерпел полную неудачу. Констан сделал особый упор на высокое положении Тэнтеньяка и необходимость оказывать ему почет, каковой надлежит рассматривать как почет, оказанный всей Королевской католической армии.
   — В таком случае, — заявил Белланже, — я тоже имею определенное положение. Я занимаю второе место в командовании армией.
   — Вас ждет не менее почтительный прием. Мадемуазель де Бретон-Каслен, например, с вас просто глаз не сводит.
   Это был один из способов избавиться от Белланже. Виконт попался на наживку, и вскоре мать с сыном увидели, как он с высоты своего величественного роста склоняется над хрупким созданием.
   Констан был доволен. Госпожа де Шеньер не разделяла удовольствия сына. Вооружившись лорнетом, она обозревала танцующих.
   — Я не вижу Жермены. Где она?
   — Я а не вижу маркиза Карабаса. Это либо совпадение, либо ответ на ваш вопрос.
   — Вы слишком спокойно к этому относитесь, — с негодованием проговорила госпожа де Шеньер.
   Констан равнодушно махнул рукой.
   — Война многое улаживает, причем не только судьбы великих дел и народов. С этим несносным учителем фехтования — воздадим ему должное — справиться не так-то просто. Когда закончатся военные действия, у нас будет время обо всем подумать. Возможно, он не переживет их.
   — Таковы ваши правила, не так ли? Вы предоставляете другим сражаться за себя. Зачем же вы вступили в полк «Верные трону»? Быть может, вы считаете себя неуязвимым перед теми самыми опасностями, которые по вашим расчетам должны погубить этого юношу?
   — Есть честь имени. Вы должны понимать это, сударыня. Если роялистское дело одержит победу, на что мы надеемся, как будет выглядеть мужчина из дома Шеньеров, который, будучи рядом и в полном здравии, держался в стороне? У меня хватит мудрости избегать ненужного риска, но пойти на риск там, где он необходим. Сейчас полк здесь, и я намерен вступить в него, заняв место в штабе Тэнтеньяка.