Сабатини Рафаэль. Маркиз де Карабас

   — Вы хотите сказать, — воскликнул Умберт, — что они могут напасть на нас даже здесь?
   Виконтесса так энергично тряхнула головой, что ее прическа пришла в некоторый беспорядок и тугой черный локон упал на белую грудь.
   — О нет. Здесь они на вас не нападут — в этом случае нам отплатят той же монетой. У нас вы в полной безопасности. Вы правильно поступите, мой генерал, воспользовавшись преимуществами, которые предоставляет вам Кэтлегон.
   — Каковы же эти преимущества?
   — Надежное укрытие до тех пор, пока вы не укрепите свой недостаточно многочисленный эскорт. Я пошлю нашего человека в Сен-Брие, Сен-Мало, да куда угодно, где расположен гарнизон, который сможет оказать вам необходимую помощь.
   Видя, что Гош глубоко задумался, Умберт решительно запротестовал:
   — Но это означает задержку!
   — Лучше прибыть в Шербур с опозданием, чем не прибыть вообще, — проговорила виконтесса. — А именно так и случится, если вы сейчас продолжите путь. Право, генерал, я не знаю, чему удивляться больше: вашему безрассудству, из-за которого вы взяли столь незначительную охрану, или вашему везению, благодаря которому вы еще живы. — Она поднялась с кресла. — Напишите пару строк командиру ближайшего гарнизона, и я сейчас же отправлю к нему одного из своих людей.
   — Но это чудовищное злоупотребление вашей любезностью, — возразил Гош.
   Она заглянула ему в глаза и на ее устах заиграла чарующая улыбка.
   — Ваша ноша, мой генерал, намного тяжелее нашей.
   — Не говорите так. Нет такой ноши, которую я принял бы на себя с большим восторгом.
   — Значит, решено.
   И виконтесса рассмеялась, словно довольный ребенок. Генерал взглянул на Умберта.
   — По-моему, великодушие госпожи виконтессы удваивает наш долг перед ней за своевременное предупреждение о грозящей нам опасности, — медленно проговорил он.
   Умберт, который с подозрительностью во взгляде наблюдал за госпожой де Белланже, повернулся, прежде чем ответить.
   — Мне бы хотелось более подробно узнать про конвой, который подвергся нападению, — проворчал он. — Странно, что нынче утром в Ване мы не слышали никаких разговоров по этому поводу.
   — Шуаны об этом позаботились. Они всегда начеку и ловко перехватывают курьеров.
   Умберт пожал плечами и развел руки.
   — Отлично. Но если нам придется послать за пополнением эскорта, я бы предпочел, чтобы депешу отвез один из наших людей.
   Виконтесса вскинула брови.
   — Разумеется, разумеется, если вы полагаете, что один из ваших драгун сумеет проехать дюжину миль по здешним местам и остаться живым и невредимым.
   — Ему вовсе необязательно ехать в форме. Мы можем переодеть его в крестьянскую одежду.
   — Как угодно. Мой человек добрался бы до места быстрее и без лишних затруднений. Но повторяю: решать вам.
   — И не ровен час, — проговорил Умберт, криво усмехаясь, — повстречал бы друзей из числа этих бандитов.
   — Побойтесь Бога, Умберт! На что вы, намекаете? — пожурил бригадира генерал Гош.
   Госпожа де Белланже сохраняла полнейшую невозмутимость.
   — Он прав, что не желает рисковать. Умберт посмотрел на своего командира.
   — Итак, вы приняли решение, мой генерал?
   — Думаю что да. Согласитесь: ввиду того, что нам стало известно, нелишне проявить осмотрительность.
   Умберт перевел взгляд, с каждым мгновением становившийся все более насмешливо-дерзким, с Гоша на виконтессу, и на его губах заиграла понимающая улыбка.
   — Значит, у нас каникулы. Отлично. — Бригадир пожал плечами и повернулся на каблуках. — Пойду распоряжусь, — сказал он и нарочито четкой военной походкой вышел из комнаты.
 

Глава XII
ОТЪЕЗД

 
   На следующее утро, перед завтраком, бригадир Умберт прохаживался по террасе Кэтлегона в обществе капитана Шампо, члена штаба генерала Гоша.
   Посмотрев на одно из окон второго этажа, капитан показал на него пальцем, рассмеялся и отпустил соленую остроту.
   — Дьявольщина! — ответил на нее Умберт. — Пока Гош разыгрывает роль Самсона перед хозяйкой замка, строящей из себя Далилу, нам, того и гляди, перережут глотки. А, черт возьми! Кто мне докажет, что все эти разговоры о бандитах — не более чем обыкновенный трюк с целью задержать нас здесь и дать время этим самым бандитам собрать силы, чтобы уничтожить нас?! Прежде чем пуститься в развлечения с этой проклятой аристократкой, я бы проверил, крепко ли заперта дверь. Под прикрытием этих чертовых лесов враг может незаметно подкрасться к нам. Расставьте пикеты, чтобы нам не нарваться на какой-нибудь сюрприз. Если на нас нападут, мы засядем в замке и превратим его в крепость.
   Капитан направился к конюшне, где были расквартированы люди генерала Гоша и стояли их кони. Умберт повернулся к замку и лицом к лицу столкнулся с Кантэном, который только что вышел из него. Он сухо поздоровался с ним, на что получил любезный ответ.
   — Вы рано поднялись, сударь, — заметил Кантэн.
   — В отличие от генерала у меня нет приманки, которая удерживала бы меня в постели, — последовал недовольный ответ. Затем с республиканской прямотой бригадир бесцеремонно спросил Кантэна:
   — Какое положение вы занимаете в этом доме, гражданин? Члена семьи?
   — О нет. Я такой же гость, как и вы.
   — Которого развлекают не с такой щедростью, как кое-кого из нас, — усмехнулся красавец-бригадир.
   — Не будь вы правы, я бы поссорился с вами за эту усмешку.
   — Мне повезло, — снова усмехнулся Умберт и зашагал прочь.
   Кантэн остался стоять в задумчивости. Он был уверен, что история с конвоем — чистейшая выдумка, но ему вдруг пришло в голову, так ли уж неосновательны подозрения Умберта? Однако он сразу отогнал эту мысль. И не потому, что вспомнил откровенные высказывания виконтессы. Прежде всего, он считал ее последней женщиной в мире, способной навлечь на Кэтлегон жестокую месть, которая неизбежно последует за ее предательством. Если бы она действительно хотела предать Гоша, то прибегла бы к менее опасному способу.
   Итак, он пришел к глубокому убеждению, что ловушка, расставленная виконтессой для Гоша, была ловушкой для его чувств с целью удержать его и обрести утешителя в одиночестве, на которое она так горько сетовала ему самому.
   В наказание за свою негалантность и безразличие Кантэн получил пренебрежение, каковое едва ли могло быть более грубым по отношению к гостю с его положением. Все знаки внимания, которыми госпожа де Белланже прежде дарила его, теперь расточались генералу Гошу, и Кантэну оставалось утешаться созерцанием ревнивой ярости бригадира Умберта.
   Она проявилась в первое же утро после завтрака, когда виконтесса вместе с генералом отправилась на одну из тех верховых прогулок, во время которых до сей поры компанию ей составлял Кантэн. Звеня шпорами и гремя саблей, Умберт слетел по ступеням террасы и подскочил к Гошу, который уже сидел в седле рядом с прекрасной хозяйкой.
   — Куда вы едете, мой генерал?
   — Да так, по землям Кэтлегона подышать утренним воздухом.
   — Ваша прогулка может этим не ограничиться. Прошу вас не забывать, что Республике дорога ваша жизнь.
   — Но отнюдь не мне, — смеясь, ответил генерал. — Успокойтесь. Я не стану подвергать ее опасности.
   — Это могут сделать за вас.
   — И кто же, сударь? — с вызовом спросила виконтесса.
   — Почем мне знать, кто! Вы сами говорили, что леса всей округи, кишат бандитами. Вы возьмете эскорт, мой генерал?
   — Думаю, в качестве эскорта мне вполне достаточно госпожи виконтессы. Уверен, что она постоит за мою безопасность. Поехали, сударыня.
   Он тронул коня шпорами, и они выехали со двора замка, оставив бригадира-богохульника пылать гневом до их возвращения. Со временем досада и недовольство Умберта не уменьшались, но он больше не повторял только что описанной сцены, хотя поводов к тому хватило с лихвой. В течение следующих дней генерал и виконтесса делались все более и более неразлучны, и их общение друг с другом недвусмысленно говорило о характере установившихся между ними отношений. Пока Умберт скрипел зубами и извивался от ярости, а Кантэн играл роль зрителя, с легким презрением взирающего на разыгрываемый перед ним спектакль, госпожа дю Грего, казалось, пребывает в блаженном неведении того, что безродный солдат-республиканец стал признанным любовником ее благородной дочери.
   Однако Кантэн испытывал все большее раздражение оттого, что достижение его цели постоянно откладывается, и через четыре дня после приезда Гоша решился, наконец, разбить лед пренебрежения, которым окружила его виконтесса.
   — Сударыня, сознание того, что я слишком долго злоупотребляю вашим гостеприимством, вынуждает меня побеспокоить вас напоминанием о цели моего пребывания здесь.
   На лицо госпожи де Белланже набежала тень.
   — Друг мой, надеюсь, вы не полагаете, что я беспричинно задерживаю вас. Мы не забыли о вашем деле. Но — увы! Все усилия Карадека оказались тщетны, и при нынешнем положении дел я не вижу, как это можно поправить. Ему удалось собрать лишь несколько сотен луидоров, которые вы можете получить, если пожелаете. Но это не составит и половины требуемой суммы.
   Кантэн чувствовал, что она лукавит, и у нее просто пропало желание помочь ему. От такой неудачи сердце его упало, но гордость призывала стоически перенести ее.
   — Раз вы говорите, что при нынешнем положении дел ничего нельзя исправить, то и для моего дальнейшего пребывания у вас нет никаких оснований.
   — Увы! — вздохнула она. — Вы оказали нам честь своим посещением. Мы очень огорчены, что оно не принесло вам желанного результата.
   Кантэн ответил на это вежливое лицемерие лицемерием столь же вежливым и отправился собираться в дорогу. Выехать он решил на следующее утро.
   Вечером возвратился гонец, которого отправлял Умберт, приведя с собой эскорт из двухсот пятидесяти драгун. Таким образом, генерал Гош тоже лишился предлога провести еще один день в соблазнительном обществе Луизы дю Грего.
   За ужином только двое из сидевших за столом пребывали в отличном расположении духа. То была маркиза, чья гордость втайне возмущалась привязанностью дочери к санкюлоту, как бы ни был он хорошо собою, и Умберт, чье отвращение к любовной связи его командира затмевали опасения, что Кэтлегон — с участием или без участия особы, которую он называл Госпожа Сирена, — расположенный в самом центре страны шуанов, станет для них смертельной ловушкой. Он выражал свое облегчение шумными шутками, от которых звенела царившая за столом тишина.
   На следующее утро, пока отряд выстраивался внизу, на террасе были сказаны последние слова прощания. Маркиза не появилась. Проводить гостей она предоставила дочери.
   Для Кантэна, который испросил разрешения Гоша ехать с его отрядом, пока им по пути, у виконтессы нашлось едва ли несколько слов в ответ на его благодарность за безрезультатное гостеприимство. Все ее мысли были устремлены к Гошу.
   Ее лицо с темными кругами под заплаканными глазами несло на себе отпечаток бессонной ночи. В последний момент, когда Кантэн уже сидел в седле, она задержала генерала и увлекла его вглубь террасы, где их никто не мог услышать.
   Бок о бок они дошли до конца террасы и долго там разговаривали. Казалось, она в чем-то его убеждала. Наконец они медленно пошли назад. На верхней ступени террасы Гош, зажав под мышкой шляпу с плюмажем, склонился над ее руками, которые сжимал в ладонях, и по очереди поцеловал их. Затем он проворно сбежал вниз, вскочил на коня и дал знак командиру драгун.
   Громкие короткие приказы, разворот коней, лязг снаряжения, цоканье копыт — и вот отряд на марше, почти сразу перешедшем на рысь.
   Генерал в окружении офицеров штаба скакал впереди; несколько раз он оборачивался и поднимал шляпу в ответ на прощальные взмахи рукой белой фигуры, которая по-прежнему стояла около балюстрады.
   Кантэн понимал: это конец романа. И не только потому, что помнил виконта Белланже, живущего в Лондоне, но прежде всего потому, что Гош недавно женился и, по словам Умберта, очень привязан к жене. Если распутная аристократка, жаждущая утешения в своем полувдовьем одиночестве, соблазнив молодого республиканца, заставила его забыть о супружеской верности, то это, думал Кантэн, всего лишь временное помрачение, у которого не будет последствий.
   Меньше чем через год ему предстояло убедиться, сколь поспешен был этот вывод и как непредсказуемо сложилась его собственная судьба благодаря последствиям события, которому он не придал ни малейшего значения.
   Гош ехал молча, погруженный в раздумья, из которых его с трудом вывел сигнал тревоги, прозвучавший на полпути между Жосленом и Плоэрмелем.
   Дорога огибала лес, и внимание опытного младшего офицера из Пер-Мале привлекла двигавшаяся по лесу многочисленная группа.
   Отряд остановился и развернулся в сторону возможного нападения.
   Умберт пришпорил коня и поскакал вдоль передней линии, не заботясь, что тем самым может вызвать на себя огонь. Он хотел убедить командира выделить половину отряда, чтобы очистить лес. Но знакомый с приемами шуанов командир выдвинул веские причины против этой бессмысленной авантюры. Пусть бандиты сперва сами выдадут свое местонахождение, открыв огонь. Поскольку для этого им надо подойти к опушке леса, то прежде чем отступить, они окажутся под прицелом ружей республиканцев. Преследовать их было бы крайне неразумно.
   Гош нетерпеливо поднялся в стременах и презрительным тоном отдал приказ продолжать путь. Так они без приключений прибыли в Плоэрмель.
   Здесь Кантэн учтиво простился с Гошем и членами его штаба и расстался с отрядом, который, не останавливаясь проследовал через город.
 

Глава XIII
БУАЖЕЛЕН

 
   Кантэн подъехал к таверне «Белый аист», где они с Ледигьером останавливались на ночь по пути к Кэтлегон. Толстяк Кошар узнал его и приветствовал самым радушным образом.
   Было уже за полдень, и Кантэн надеялся, немного отдохнув и сменив коня, до наступления ночи прибыть в Редон, расположенный в тридцати милях от Плоэрмеля. Он узнал, что Ледигьер два дня назад проезжал этой дорогой, без сомнения, полагая, что его племянник уже возвратился в Анжер.
   Кошар поставил перед ним кружку сидра, посетовав, что у него нет вина, достойного такого гостя. Ожидая, пока принесут заказанную еду, Кантэн услышал ритмичный топот марширующего отряда. Он беспечно подумал, что через Плоэрмель проходит отряд пехоты, и даже когда топот прекратился перед самой таверной, у него не возникло никаких подозрений.
   Звук шагов на пороге заставил его поднять глаза. В общую комнату, в центре которой стоял встревоженный Кошар, бодрой походкой вошел человек в охотничьем костюме и гетрах. Его внешность показалась Кантэну знакомой. Вошедший зорко огляделся, увидел Кантэна и, издав короткое «ах!», резко свиснул.
   За дверью раздался шум, и с полдюжины примерно одинаково одетых людей ввалилось в комнату. На всех были мешковатые бретонские штаны, на ком полотняные, на ком фланелевые, короткие куртки, в большинстве своем из козьей шкуры, и широкополые круглые шляпы; все они имели зверский вид и были вооружены мушкетами.
   Человек в охотничьем костюме нетерпеливо подошел к трактирщику, проявлявшему все большее беспокойство.
   — Кого это ты здесь принимаешь, Кошар?
   Надменный, повелительный тон вопроса оживил память Кантэна. Этот был тот самый господин де Буажелен, который таким же заносчивым тоном разговаривал с ним в Шавере, отказываясь впустить его в собственный дом.
   — Господин шевалье, — поспешно ответил Кошар, — все в порядке. Это новый маркиз де Шавере.
   Буажелен широко раскрыл глаза, резко повернул голову и, сделав шага два, более внимательно посмотрел на Кантэна.
   — Маркиз де Шавере! — насмешливо повторил он. — Может быть, де Карабас? Теперь я узнал его. Неужели ты поверил этой наглой лжи, Кошар?
   — Сударь! Сударь! — возмутился Кошар. — Это не ложь. За это ручается господин Ледигьер.
   — Ледигьер! — усмехнулся Буажелен. — Так Ледигьер за него ручается? Не так ли? — Однако что-то заставило его сделать небольшую паузу. — Посмотрим, посмотрим.
   Он развязно подошел к столу, за которым сидел Кантэн.
   — Вы прибыли в город с отрядом Гоша. Разве не так? Кантэн почувствовал недоброе. Человек, стоявший перед ним, вызывал у него еще большую антипатию, чем во время их первой встречи в Шавере. К тому же Кантэна покоробило слетевшее с его языка имя «Карабас». Молодой человек вспомнил Констана и подумал, что Буажелен отнюдь не случайно повторил титул, который пришел в голову его кузену. Однако он постарался, чтобы ответ его прозвучал спокойно и вежливо.
   — Совершенно верно.
   — Впрочем, отрицать это было бы бесполезно. Буажелен сделал знак своим людям, и те, стуча сабо по каменному полу, направились к Кантэну. Кошар в панике бросился вперед.
   — Сударь! Ради Бога!
   — Успокойся, Кошар. Не вмешивайся. Со шпионами у нас разговор короткий.
   — Вы принимаете меня за шпиона? — холодно спросил Кантэн. — И лишь на том основании, что я ехал с отрядом генерала Гоша? Позвольте вам заметить, что вы просто смешны.
   — Вы забываете, что мы уже встречались. В Шавере. Вам очень хотелось проникнуть в замок.
   — На что я имел полное право. Вам было сказано, кто я такой.
   — Меня больше интересует то, чем вы занимаетесь. Мы попусту тратим время.
   Эти слова послужили сигналом. Кантэна схватили за руки и заставили встать.
   Не на шутку расстроенный Кошар снова попробовал вмешаться, но Буажелен грубо оттолкнул его.
   Кантэн не питал никаких иллюзий. Он понимал, что ему грозит неминуемая смерть от рук этих негодяев. Мысль его бешено работала. Он снова услышал умоляющий голос хозяина таверны:
   — Господин шевалье, вы ошибаетесь. Повторяю: господин Ледигьер ручается, что этот человек — новый маркиз де Шавере.
   — Здесь нет никакой ошибки, — последовал безапелляционный ответ. — Мне абсолютно безразлично, маркиз он или обыкновенный шпион. Вполне возможно, что и то и другое.
   Кантэну показалось, что в припадке злобы Буажелен проговорился. Он окончательно убедился в справедливости своих подозрений, когда Буажелен презрительно бросил ему в лицо имя «Карабас», и подумал, что даже если их встреча случайна, то она дает предводителю шуанов возможность, которую тот давно искал. Теперь он видел в Буажелене участника и орудие зловещего плана, в существовании которого он уже имел случая убедиться.
   Когда Кантэна уже вытащили из-за стола, в его быстро сменяющих друг друга мыслях промелькнуло воспоминание о том, что герцог де Лионн говорил о Буажелене как первом клинке Франции, безжалостном дьяволе, который беззастенчиво пользуется преимуществом своего смертоносного мастерства.
   И вдруг Кантэна словно осенило. Тот, кто чрезмерно самоуверен, кто кичится легкими победами шпаги, непременно обладает уязвимым самолюбием и позволяет сыграть на своем тщеславии. К тому же, будучи дворянином, такой человек придерживается истинно дворянских представлений относительно того, как постоять за свою честь, особенно если он уверен, что в искусстве владения шпагой ему нет равных.
   Буажелен уже шагал к двери, когда Кантэн, которого силой тащили за ним, проговорил со всем презрением в голосе, на которое был способен:
   — Разумеется, сударь, вы вправе сомневаться, кто я такой. Но своими действиями вы не оставляете мне никаких сомнений относительно того, что вы такое.
   Буажелен, удивленный как тоном, так и словами молодого человека, резко обернулся. Его порывистое движение заставило шуанов остановиться.
   — Что я такое?
   Кантэн рассмеялся ему в лицо.
   — Это видно с первого взгляда. В окружении дюжины головорезов вам нетрудно разыгрывать храбреца, на что вы едва ли осмелились бы, будь вы один. На вашей гнусной физиономии ясно написано, что по природе вы просто трус.
   Буажелен слегка побледнел.
   — Это мое дело! — резко прикрикнул он на своих людей.
   Он стоял, в упор глядя на Кантэна, и его губы медленно искривились в жестокой улыбке.
   — Клянусь Богом, сударь, кем бы и чем бы вы ни были, прежде чем вы умрете, я доставлю себе удовольствие доказать вам, что вы заблуждаетесь.
   Буажелен попался на наживку. Его оскорбленное тщеславие ухватилось за приглашение продемонстрировать мастерство перед приспешниками. Кантэн ничем не выказал своего облегчения. Он презрительно поднял брови, и в выражении его глаз Буажелен прочел новый вызов.
   — Неужели? Разве я и впрямь ошибся? Или это всего-навсего игра?
   — Вы скоро увидите, что я абсолютно серьезен. У вас есть шпага. Полагаю, вы умеете пользоваться ею?
   — Могу попробовать, если вы предоставите мне такую возможность.
   — В таком случае, выйдем сюда, за таверну. Кошар бросился вперед и схватил Буажелена за руку.
   — Сударь! Так нельзя! Это было бы убийством!
   — Это и будет убийство. — Буажелен оттолкнул трактирщика. — Угомонись, дурак. Идемте, сударь.
   Однако теперь Кантэн решил изобразить некоторую нерешительность. Он еще не совсем достиг своей цели.
   — Это против всяких правил, — пожаловался он.
   — Вы находите?
   — Я нахожу, что в этой игре я заранее обречен на проигрыш. Чего и следовало ожидать. — Он посмотрел на насупленные лица окружавших его шуанов, словно указывая на них. — Поскольку я нахожусь отнюдь не среди друзей, мне бы хотелось получить определенные гарантии относительно того, что произойдет впоследствии.
   — Впоследствии? После чего?
   — После того, как я вас убью, — холодно ответил Кантэн.
   От удивления у Буажелена отвисла челюсть. Затем он рассмеялся, и остальные дружно подхватили его смех.
   — Вы слишком уверены в себе.
   — Единственное, в чем мы можем быть уверены в этой жизни, — смерть. И вы, господин де Буажелен, скоро в этом убедитесь.
   — В таком случае, не заставляйте меня ждать.
   — Но я вынужден, пока не узнаю, что произойдет потом. Если ваши люди перережут мне горло, то едва ли мне стоит брать на себя труд убивать вас.
   Ответ Кантэна был еще одной пощечиной Буажелену. Он в ярости повернулся к двери и громко позвал:
   — Грожан!
   На пороге мгновенно появился рослый шуан, судя по экипировке, — предводитель. Он носил серую куртку поверх красного жилета и шляпу с шелковой кокардой. Его вооружение состояло из шпаги и пары заткнутых за пояс пистолетов, ноги обтягивали гетры, как у Буажелена.
   — Этот петушок и я, — с улыбкой сообщил ему Буажелен, — хотим пройтись по саду. Если после нашей прогулки он останется в живых, позаботься, чтобы ему не мешали отсюда уехать.
   — Если он останется в живых, то, клянусь святым Иоанном, он заслуживает свободы, — усмехнулся Грожан.
   — Дай мне слово.
   — Хорошо. — Грожан торжественно поднял руку. — Клянусь.
   Буажелен взглянул на Кантэна.
   — Ну как, фанфарон, вы удовлетворены?
   Кантэн кивнул.
   — Полностью. Идемте.
   За таверной имелся небольшой огород и небольшая лужайка с подстриженной травой, на которой паслись козы Кошара. Тень от нескольких сосен падала на лужайку и смягчала яркий свет сентябрьского полудня. Сюда и привел Кантэна Буажелен в сопровождении не только тех шуанов, которые ворвались в таверну, но и тех, что оставались на улице; всего их было человек сорок или пятьдесят.
   Беззаботная болтовня и взрывы негромкого смеха свидетельствовали о том, что все уверены в непобедимости своего предводителя.
   Однако когда противники встали лицом друг к другу, наступило молчание, и ряды шуанов замерли в полной неподвижности.
   Кантэн снял редингот и закатал до локтя правый рукав рубашки. Буажелен не удосужился сделать ни того, ни другого, ограничившись тем, что отбросил в сторону шляпу и перевязь.
   — Если желаете, можете заодно снять и сапоги, — ухмыльнулся он.
   — Только в том случае, сударь, если вы снимете свои, — последовал холодный ответ.
   — Не нахожу, что мне стоит так утруждать себя.
   — Как вам будет угодно. Без сомнения, вам на роду написано умереть в сапогах.
   — Без сомнения. Но не сегодня. Защищайтесь!
   С этими словами он атаковал противника.
   Было совершенно очевидно, что он рассчитывал на быструю и легкую победу. Но не менее очевидно было и то, что когда после полудюжины переводов в темп, от отступил, чтобы дать себе небольшую передышку, самоуверенности у него поубавилось. Он обнаружил, что шпага противника обладает качествами, которых были лишены его последние, легкие, жертвы.
   В свое время — правда, только в фехтовальном зале — Кантэн встречал нескольких знаменитых фехтовальщиков, не говоря уже о поединке с опытнейшим Реда. Но он не помнил ни одного, кто мог бы сравниться с его теперешним противником. Ничего удивительного, подумал он, что Буажелен с такой готовностью решил наказать его за оскорбления и велел своим людям отпустить противника, буде тот станется в живых. На сей счет он не беспокоился. Опасным противником Буажелен мог быть для обыкновенного фехтовальщика, но не для опытного учителя фехтования. Кантэн отлично понимал, что последствия поединка почти не оставляли ему шансов на спасение, сам же поединок его не беспокоил.