Сабатини Рафаэль. Маркиз де Карабас

   Его уверенный, почти надменный тон возымел действие. Толпа узнала тон представителя привилегированного класса, на своей принадлежности к которому он настаивал. Тон этот соответствовал его подтянутой, мужественной фигуре, его презрительному безразличию к угрозам. Он не мог принадлежать низкорожденному выскочке. Только истинный дворянин мог проявить подобное бесстрашие.
   Когда Кантэн замолк, наступила полная тишина и длилась она до тех пор, пока ее не нарушил выкрик Лафона:
   — И вы слушаете этого обманщика? Это он-то маркиз? Хотя нет, точно маркиз: маркиз де Карабас, — и он громко пропел:
 

 
Шапки долой! Шапки долой!
Маркиз Карабас явился домой!
 

 
   Лафон снова повернулся к воротам и просунул в решетку дуло мушкета.
   — Воздадим же ему по заслугам. Салют в честь маркиза де Карабаса!
   Он выстрелил и снова промахнулся. Кантэн громко рассмеялся.
   — Рука у тебя такая же неверная, как и язык, Лафон. Но тут прозвучал еще один выстрел. Он был сделан из замка, и на сей раз метким стрелком. Лафон громко вскрикнул и повалился на руки человека, стоявшего за его спиной. Кантэн тихонько выругался. Последний выстрел разрушил все, что ему удалось добиться. Вновь вспыхнувшая ярость приведенного Лафоном сброда подтверждала правильность этой догадки. Кантэн повернулся и пошел к двери. Как только он вошел в вестибюль, Шарло закрыл дверь и задвинул засов.
   — Так открывать себя! Слава Богу, эта кровожадная обезьяна в вас не попала.
   — Кто стрелял?
   — Ах, сударь, не все ли равно, кто стрелял. Скотина получил по заслугам. Надеюсь, пуля угодила прямо в его грязное сердце.
   — Не надо было стрелять. Теперь не обойтись без неприятностей.
   Кантэн не стал заниматься выяснениями. Не время было расхолаживать защитников замка упреками.
   Снаружи, помимо гама и выкриков, доносился звон металла о металл.
   — Они пытаются разбить ворота кувалдой, — заметил Кантэн и снова повернулся к решетке в двери.
   Один шуан вышел из столовой в вестибюль.
   — Вы здесь, господин маркиз? Они сбивают замок на воротах. Может быть, прикажете стрелять?
   — Это ты, Жак? — спросил Кантэн не поворачиваясь.
   За исключением того места, где кто-то размахивал огромной кувалдой, нападающие толпой обступили ворота. Один-единственный залп по ним уложил бы гору трупов.
   — Если мы выстрелим, то сожжем свои корабли, — спокойно проговорил Кантэн. — Мы ввяжемся в сражение, которое закончится бойней.
   — Может, один залп обратит этих трусов в бегство? — сказал Шарло.
   — Возможно. Но... Что там еще?
   Гам, который на мгновение поднялся с новой силой, вдруг перешел в ропот, удары кувалдой прекратились.
   За гневным ропотом буйной орды они расслышали быстро приближающийся цокот копыт.
   — Конный отряд и, судя по звуку, немалый. Кто бы это мог быть?
   — Что если «синие»? — поинтересовался Шарло.
   — Пожалуй, больше некому.
   — Силы небесные, из огня да в полымя, — пробормотал Жак.
   Кантэн не ответил. Он внимательно наблюдал за тем, что происходит снаружи.
   Снова поднялся шум, но теперь, как показалось Кантэну, в голосах людей к ярости примешивался страх. В свете факелов он увидел, что они повернулись спиной к замку. Вскоре толпа у ворот заметно поредела. Копыта застучали совсем рядом, и над головами деревенских головорезов Кантэн увидел кожаные каски, украшенные рыжими конскими хвостами, и сверкание сабель.
   — Драгуны, — объявил он. — Хотя не берусь отгадать, каким чудом они прибыли настолько вовремя.
   Ворота очистились от последних крестьян. Обращенные в бегство республиканской кавалерией, они забрали с собой факелы, и все вокруг ворот на несколько мгновений погрузилось во тьму. Но ночь была ясная, и вскоре, привыкнув к мраку, глаза Кантэна различили призрачные фигуры всадников, а тем временем звон лошадиной сбруи заглушил стихающие вопли крестьян.
   Кантэн рассмеялся от облегчения.
   — Кажется, мы спасены.
   — Спасены? — воскликнул Жак.
   Он встречался с «синими» только на поле боя.
   — Конечно. Здесь, в Шавере, мы не какие-нибудь изгнанники, а вполне приличные, мирные люди. Во всяком случае постараемся показаться таковыми. Иди к своим ребятам, Жак. Попроси их скрыться вместе с мушкетами. Пусть останется трое или четверо помочь Шарло в его мирных трудах. Послышался стук в ворота и крики: «Откройте! Откройте!»
   — Поторопись, Жак.
   Кантэн широко открыл дверь, и свет, хлынувший во двор, успокоил тех, кто был у ворот.
   — Шарло, спустись и открой ворота.
   — Вы знаете, что делаете, господин маркиз?
   — Нет. И ты тоже не знаешь. Но мы будем надеяться на лучшее.
   Замок на воротах был так помят ударами кувалды, что открыть их удалось лишь после того, как Шарло вынул вертикальные болты из каменных креплений и сильно рванул на себя обе створки одновременно.
   Драгуны, однако, не двигались. Они продолжали стоять двумя рядами по обеим сторонам аллеи. Между ними к воротам звонкой рысью подъехала группа всадников. На некотором расстоянии позади всадников были видны покачивающиеся огни экипажа.
   Всадники въехали во двор. Их было пятеро, один — закутанный в плащ и в шляпе, украшенной красными, белыми и синими перьями, ехал немного впереди остальных.
   Он остановил коня и, с поразительной легкостью спрыгнув на землю, обратился к Шарло:
   — Что это за дом?
   Его повелительный голос звучал на удивление любезно.
   — Замок Шавере.
   — Шавере? Шавере? Мне знакомо это имя. Кто здесь живет?
   — Господин мар... — Шарло осекся, вовремя вспомнив, что обращается к проклятому санкюлоту.
   Но солдат рассмеялся.
   — «Господин мар...» Продолжай, приятель.
   Шарло демонстративно повиновался:
   — Господин маркиз находится в своей резиденции.
   — Будь любезен, проводи меня к нему.
   С видом дворецкого старого режима Шарло осведомился:
   — О ком я буду иметь честь доложить?
   — О генерале Гоше, командующем армией Шербура. Шарло поклонился:
   — Потрудитесь следовать за мной, мой генерал.
   Вслед за новоиспеченным дворецким генерал прошел в ярко освещенный вестибюль, где его ждал Кантэн. Четыре офицера в шляпах с перьями не отставали от него.
   Кантэн сразу узнал эту блистательную персону.
   — Генерал Гош! — приветливо улыбаясь, он сделал несколько шагов навстречу посетителю и поспешно добавил: — Вы прибыли настолько кстати, что можете быть уверены в самом радушном приеме.
   — Шавере! Черт возьми! Я знал, что мне знакомо это имя. Мы рады, что смогли быть вам полезны. Ваши слова облегчают мою задачу, ведь мы прибыли с тем, чтобы обложить ваш дом данью гостеприимства. Нет-нет! Не беспокойтесь! Не мой эскорт. Мои драгуны станут бивуаком в лесу. Обозные фургоны последуют за ними. Я прибыл просить гостеприимства, не подозревая, что буду просить его у старого друга, для себя, вот этих офицеров моего штаба и дамы, которую мы сопровождаем в Ренн. Ее экипаж сейчас въезжает во двор замка. В ее лице вы тоже встретите старого друга, признаться, еще более старого, чем я. Госпожа дю Грего де Белланже.
   Заметив удивленный взгляд Кантэна, он счел необходимым пояснить:
   — Так уж вышло, что ей оказалось с нами по пути. Кантэн поклонился:
   — Мой дом всегда к вашим услугам, господин генерал. Но сегодня мы приветствуем вас как нашего избавителя.
   — Но от чего, позвольте спросить, я вас избавил? Ах, я слышу экипаж виконтессы. Прошу извинить меня!
   И, взмахнув складками своего синего плаща, генерал удалился.
   Оставшиеся в вестибюле офицеры обменялись понимающими взглядами. Один из них отделился от группы и, звеня саблей, подошел к Кантэну. Это был Умберт.
   — Надеюсь, вы окажете мне честь узнать меня, господин де Шавере.
   Крестьянский выговор Умберта явно не соответствовал его изысканной речи и элегантному виду.
   — С удовольствием, мой генерал. Добро пожаловать в Шавере.
   — Благодарю вас. Позвольте представить вам моих товарищей.
   Когда он завершил церемонию представления, проведенную с изысканностью, достойной придворного церемониймейстера, в вестибюль вошли генерал Гош и виконтесса де Белланже.
   Откинув капюшон плаща со своих блестящих иссиня-черных волос, она торопливой походкой направилась к Кантэну, ее прекрасное лицо горело нетерпением.
   — Господин де Шавере! Какое счастье не просто видеть вас, но видеть в вашем собственном замке. Такая встреча снимает бремя с моей души и притупляет боль упреков, которыми я ежедневно осыпаю себя за то, что не смогла помочь вам в его обретении. Я завидую более достойным друзьям, сумевшим сделать для вас то, в чем мне было отказано силой обстоятельств.
   Кантэн поднес к губам длинные, унизанные кольцами пальцы виконтессы.
   — Сударыня, если вы не даровали мне удовольствие обрести этот дом, то ваше прибытие сохранило его для меня, что почти одно и то же.
   — Ах, нет! За это вы должны благодарить генерала Гоша.
   — Но от чего мы вас избавили, мой друг? — снова спросил генерал Гош. — Рассказ за вами.
   — Он не слишком занимателен.
   Стоя в центре окружившей его группы, Кантэн кратко, без лишних подробностей, рассказал о случившемся. Полагая, что он купил Шавере, местные крестьяне пришли расправиться с ним, как обычно расправляются с покупателями национальной собственности.
   — Если после нашего отъезда они снова примутся за свое, — заметил Гош, — вы сможете воспользоваться плодами нашей помощи лишь временно.
   — Да, если они не решат, что отряд республиканских драгун пришел мне на выручку по чистой случайности.
   — Урок был суров, — рассмеялся Умберт. — Мы разбили несколько голов ударами наших сабель.
   — Сабель, — добавил Гош, — которые, благодарение Богу, больше не будут применяться в этой братоубийственной войне.
   Объяснения этого туманного высказывания пришлось ждать, пока не закончился ужин, прошедший гораздо лучше, чем можно было рассчитывать, принимая во внимание его неожиданность и политические убеждения домочадцев Кантэна.
   Чтобы накормить республиканских офицеров и сопровождаемую ими даму, из кладовой пришлось извлечь почти всю имевшуюся там провизию. Мартон с помощью Шарло и одного из бретонцев подала на стол, пусть непритязательный, но вкусный ужин, а Кантэн украсил его несколькими бутылками испанского вина, с незапамятных времен хранившегося в погребе замка.
   Когда с едой было покончено и грубоватые республиканцы из свиты Гоша под влиянием винных паров стали утрачивать внешний лоск, виконтесса попросила разрешения удалиться. Кантэн вскочил из-за стола, чтобы проводить ее. Гош поднялся вместе с ними.
   Оставив остальных за столом под опекой Шарло, виконтесса и двое мужчин прошли в «павлиний» салон, где в канделябрах уже горели свечи, а в камине пылал яркий огонь. Виконтесса, высокая, гибкая, в коротком, наподобие мужского, золотисто-коричневом жакете, с восхитительной грацией двигалась по прекрасной комнате, где зеленые, голубые и золотые тона украшавших ее гобеленов повторялись в парчовых портьерах окон и в мягком обюссонском ковре на полу.
   — Похоже на покои в Версале, — сказала виконтесса. Гош, знакомый с Версалем не дальше конюшни, улыбнулся в знак согласия.
   — Не ирония ли судьбы, — сказал он, — что толпа, которая не так давно сожгла бы этот замок лишь потому, что в нем обитает дворянин, сегодня вечером едва не сожгла его на том основании, что нынешний его обитатель дворянином не является? Впрочем, кто стал бы искать последовательности у толпы?
   — Неужели этот вопрос задает республиканец? — шутливо заметила виконтесса.
   — Республиканец, который оставил свои иллюзии в тюрьме Консьержери [Консьержери — знаменитая парижская тюрьма, куда в годы Террора заключали осужденных на казнь перед их отправкой на эшафот], когда жалкие демократы, которым он служил, страшась его популярности, хотели отправить его на эшафот. Их преемники мне также не по душе — те, кто послал меня умиротворять эту страну, заливая землю кровью французов.
   — Умерьте ваше озлобление, — попросила виконтесса. — Ведь теперь вас избавили от этой гнусной задачи.
   — Она никогда не годилась для человека, стяжавшего лавры в битвах с врагами Франции. Такие вещи я не забываю. Даже сейчас примирение диктуется соображениями сиюминутной целесообразности, а не здравым смыслом, как должно быть.
   — Но раз все-таки примирение, к чему такая горечь? Поменьше думайте о том, что вы должны были бы делать, и побольше о том, что вам делать предстоит.
   Гош снисходительно улыбнулся и обратился к Кантэну:
   — Редкая женщина, господин де Шавере. Та, чьи глаза различают лишь главное направление.
   — Главное направление? Что это значит?
   — Да то, что я еду в Ренн, чтобы заключить мир пером, а не шпагой, и вместо моря крови пролить немного чернил.
   — Но с кем вы намерены заключить мир? — спросил Кантэн в замешательстве.
   — С кем? А с кем мы воевали? С роялистами, разумеется. Неужели Шавере такая глушь, и вам неизвестно, что происходит в мире?
   — С роялистами? — у Кантэна вытянулось лицо. — Интересно, кого вы имеете в виду?
   — Я имею в виду роялистов Бретани, Нормандии, Мена и Анжу. Разве есть еще и другие?
   — И Республика надеется заключить с ними мир?
   — Надеется? — Гош беззаботно рассмеялся. — Берите выше. Объявлено перемирие. Созвана конференция. Граждане представители Республики едут на встречу с роялистскими вожаками, трехцветная и белая кокарды вот-вот сольются в братском объятии.
   Кантэн недоверчиво улыбнулся.
   — Мое отношение к чудесам во многом совпадает с отношением к ним святого Фомы [Святой Фома — святой, прославившийся тем, что не поверил в воскрешение своего учителя Иисуса Христа, и Христос, явившись ему вторично, показал Св. Фоме свои раны и заставил его вложить в них пальцы. В переносном смысле — человек, верящий чему-то только тогда, когда он может «потрогать это руками»].
   — И тем не менее, оное чудо свершилось. На мирном договоре недостает только наших подписей.
   — Боже мой! А условия?
   — Всеобщая амнистия, свобода вероисповедания, прекращение рекрутских наборов — с нашей стороны; признание Республики и подчинение ей — с их. Таким образом, конец разбоям и гражданской войне и восстановление спокойствия в стране.
   Кантэну вдруг показалось, что и комната с гобеленами, и грациозная женская фигура в золотисто-коричневом жакете на фоне зелено-голубых портьер, и подтянутый, мужественный солдат в облегающем синем сюртуке — не более чем призрачные видения, а слова Гоша — порождение того же фантастического сна. Пюизе в Лондоне, Корматен — его представитель в Бретани — были реальностью, перед которой рассеялись ночные грезы.
   Но вот Гош снова заговорил, и его голос вернул Кантэна к подлинной реальности.
   — Я только что из Нанта, где Шаретт уже подписал мир. Стоффле, который командует католической армией Анжу, еще упрямится и, чтобы уговорить его, к нему отправили Буарди.
   Это было невероятно. Но впереди было нечто еще более невероятное.
   — Что касается Королевской католической армии Бретани, то я уже обсуждал предварительные условия мира с господином де Корматеном, их генерал-майором, как он себя называет. Он ведет всех главарей шуанов, человек двести, чтобы встретиться с нами в Ренне.
   — Господин Корматен! Это с ним вы обсуждали предварительные условия мира?
   Увидев, на лице Кантэна ужас, Гош рассмеялся.
   — Дорогой господин де Шавере, кажется, я поверг вас из изумления в еще большее изумление.
   — Вы правы. Чтобы господин де Корматен согласился вести переговоры с Республикой...
   — Согласился! — перебил Гош. — Да он сам обратился к нам с таким предложением. Он оказался хорошим французом, много делающим для мира. Именно он был главным посредником в умиротворении Шаретта и с тех пор старается добиться тех же результатов на правом берегу Луары.
   — Корматен! Это сделал Корматен! Невероятно!
   — И тем не менее, можете мне поверить, что это так.
   — Должен верить, поскольку вы говорите так определенно.
   — И я уверена, что вы вместе с нами радуетесь, что кровопролитию пришел конец, — вмешалась виконтесса.
   — О, разумеется, разумеется, — согласился Кантэн.
   Гош и виконтесса занялись беседой. Кантэн словно не замечал их. Его мысли обратились к последней встрече с Корматеном и Тэнтеньяком в Ла Нуэ, и он вспомнил, с каким пессимизмом отнесся барон к усилиям Пюизе. Тогда Кантэн приписал это упрямству Корматена. Но теперь он понял причину. Барон уже тогда ступил на путь предательства. В то самое время, когда Пюизе в Лондоне подготавливал военную экспедицию для поддержки армии Бретани, Корматен, его агент во Франции, прилагал все возможные усилия, чтобы развалить эту армию.
   Кантэн задумчиво посмотрел на виконтессу. Откинув голову, томно улыбаясь, госпожа дю Грего не сводила пристального взгляда с лица Гоша, облокотившегося о спинку кресла, в котором она сидела. Он о чем-то шутил с ней, перебирая пальцами локон ее блестящих черных волос. Кантэн подумал о Белланже, который вступает в один из формируемых в Англии эмигрантских полков, предательством обреченных на неминуемое поражение, и еще раз удивился безразличию к нему этой высокородной дамы, в своем ослеплении красавцем-плебеем готовой одобрить планы, приближающие крах святого для каждого роялиста дела.
   Заметив холодный взгляд Кантэна, виконтесса почувствовала неловкость.
   — Вы о чем-то задумались, господин маркиз?
   — Извините, сударыня. Зная, каких взглядов некогда придерживался Корматен, я никак не могу понять, какие побуждения заставили его изменить им.
   Гош как-то странно засмеялся.
   — Я уже говорил вам, чего требуют роялисты и на что готовы пойти республиканцы. Но есть еще один дополнительный пункт, касающийся возмещения понесенных убытков. По нему после подписания мирного договора Корматен положит в карман миллион ливров.
   — Понятно. Побуждения Иуды. Гош пожал плечами:
   — Все зависит от точки зрения.
   — И Республика готова заплатить ему миллион за услугу.
   — В конце концов, те, кто сейчас стоят у власти, дабы упрочить свое положение, стремятся загладить деятельность вдохновителей Террора. А средства, которыми они располагают, абсолютно ничтожны. Когда страна со всех сторон окружена врагами, внутренний мир — первейшая необходимость. Возможность восстания шуанов не дает спокойно спать по ночам господам из Конвента. Вот Корматену и представился удобный случай, которым он не преминул воспользоваться к немалой для себя выгоде. Будем же благодарны. Но виконтесса, кажется, зевает.
   — Просто ваш рассказ не является для меня такой же новостью, как для нашего хозяина.
   — И не вызывает у вас такого же отвращения, — тоном упрека заметил Кантэн.
   — Ваше отношение объясняется тем, что вы еще не поняли, какую пользу можете из этого извлечь, — сказал Гош, обращаясь к Кантэну. — Не исключено, что вы как эмигрант могли бы оказаться вне закона. Подобная опасность устраняется амнистией для всех вернувшихся эмигрантов. Амнистия — одно из условий, на которые мы готовы согласиться.
   Трагическое разочарование, ожидающее Пюизе, жестокое крушение всего, чего он достиг, — это и только это занимало мысли Кантэна, остальное не имело для него никакого значения. Он понимал, что обнаружить свои мысли перед гостями было бы крайне опрометчиво, и сдержал обуревавший его гнев.
   Ночью тот же гнев не давал ему заснуть. Он прибыл во Францию, чтобы передать Корматену приказы Пюизе, и считал, что предательское нарушение этих приказов обязывает его предпринять определенные действия. Но какие именно? Первое побуждение — вернуться в Англию и предупредить Пюизе — он отбросил, сочтя его бессмысленным. Слишком поздно. Мирная конференция, на которую ехал Гош, состоится задолго до того, как он доберется до Лондона. Если Пюизе и все, кто связал свою жизнь с затеянной им доблестной авантюрой, не будут предупреждены и, веря, что их встретит громадная армия шуанов, собранная графом, прибудут во Францию, их ждет окончательный крах. Кантэн не мог спокойно сидеть в Шавере и наблюдать за осуществлением этого дьявольского плана. Единственный выход, который сам собой пришел ему на ум, прежде чем он уснул, заключался в том, что надо немедленно отыскать Тэнтеньяка и держать с ним совет.
 

Глава VII
ПРЕДПОЛОЖЕНИЯ

 
   Ранним утром Гош отбыл из замка вместе со своим штабом, своей виконтессой и своим эскортом после ритуала прощания, являвшего собой образец любезности и сердечности.
   — Настоящий символ объятий старого порядка с новым порядком, — рассмеялась виконтесса.
   Усадив ее в экипаж, Гош немного помедлил.
   — Вам следует принять меры для обеспечения своей безопасности, — посоветовал он Кантэну, обратив на него взгляд, исполненный самых дружеских чувств.
   — Они приняты. Не тревожьтесь, мой генерал. Я собираюсь на некоторое время покинуть Шавере.
   — Это благоразумно. Как только будет объявлено о примирении, здесь воцарится совершенно иной дух, и вам нечего будет опасаться. Простите за беспокойство и всего доброго.
   Генерал вскочил в седло и в окружении офицеров своего штаба поскакал за экипажем. У ворот он обернулся и помахал шляпой с трехцветными перьями. С верхних ступеней лестницы Кантэн наблюдал, как они скачут по аллее между двумя рядами драгун. Затем он пошел отдать Шарло последние распоряжения перед тем, как отправиться на поиски лагеря шуанов в лесу Ла Нуэ.
   Кантэн еще не отпустил Шарло, когда стук копыт во дворе замка возвестил о прибытии нового посетителя, и он с радостным изумлением увидел, как Жермена нетерпеливо бросает поводья одному из его бретонцев.
   Вид мадемуазель де Шеньер несколько умерил его радость. Она была не только бледна, но и холодно-сдержана.
   — Вы чем-то встревожены, — сказал Кантэн, поцеловав ей руку.
   — Да, и очень. Я приехала поговорить с вами. Здесь? Жермена показала хлыстом на столовую, из которой он только что вышел.
   — Если вы простите мне беспорядок, который там застанете.
   — Ах! Следы пребывания ваших республиканских друзей. Ее тон подсказал Кантэну ответ:
   — И моих спасителей.
   Пока он закрывал дверь, Жермена подошла к столу, с которого еще не убрали остатки завтрака. Пылкая, придерживающаяся ультрароялистских взглядов дама удостоила стол многозначительным взглядом и внимательно посмотрела на Кантэна.
   — Должно быть, вы поддерживаете самые тесные отношения с санкюлотами, если смогли призвать себе на помощь отряд драгун. Это лишний раз подтверждает справедливость всего, что про вас говорили, и объясняет события вчерашнего вечера.
   — Вы имеете в виду то, что говорил про меня Констан? Ему придется отказаться от своих слов, как только он явится сюда вслед за вами, в чем я нисколько не сомневаюсь.
   Жермена покачала головой.
   — Сегодня он не последует за мной. Он опасно ранен. Один из ваших драгунов рассек ему голову.
   — Боже правый! Я полагал, что он был лишь вдохновителем нападения, но не мог допустить, что он сам его и возглавил. Это не в его правилах.
   — Поступки Констана имеют для меня куда меньшее значение, чем ваши. Но вы не ответили на мой вопрос. Скажите мне правду о ваших отношениях с этими негодяями. Почему вы то путешествуете с их охранной грамотой, то вызываете для защиты их солдат?
   Краткий миг изумления, — и Кантэн рассмеялся.
   — Неужели все выглядит именно так? Но я не вызывал солдат. По пути в Ренн Гош случайно остановился здесь и потребовал дать ему ночлег.
   — Почему Гош искал ночлега не где-нибудь, а в Шавере?
   — У этих господ принято реквизировать то, чего им не хватает. Он даже не знал, что замок, в который он приехал, — Шавере.
   — Итак, все было чистой случайностью, на диво своевременной случайностью?
   На ее недоверчивую и слегка презрительную улыбку Кантэн ответил тоже улыбкой, но понимающей и ласковой.
   — Именно так, как вы говорите.
   — И я должна поверить этому?
   — Должны, поскольку так говорю я, — сдержанно ответил он.
   Некоторое время она стояла в нерешительности, опустив глаза и поигрывая хлыстом. Затем подняла голову и встретила терпеливый взгляд молодого человека.
   — Послушайте, Кантэн. Так это или не так, но вчера вечером вы выходили к крестьянам и обращались к ним.
   — И друг Констана Лафон дважды выстрелил в меня. Эту подробность стоит упомянуть.
   Последнее она оставила без внимания.
   — А правда ли, как говорили некоторые, будто вы предупредили их, что послали за помощью?
   — Это почти правда, — ответил он после недолгого раздумья. — Я действительно сказал, что, ожидая нападения, послал за помощью.
   — К кому же, если не к генералу Гошу?
   — К шевалье де Тэнтеньяку. Вчера утром, получив ваше предупреждение, я немедленно отправил гонца в Ла Нуэ.
   — Но Ла Нуэ в ста милях отсюда. Как могли вы вчера вечером сказать, что помощь уже в пути?
   Кантэн пожал плечами.
   — По-моему, все довольно понятно. Мне надо было что-нибудь сказать, дабы угрозой заставить их отказаться от нападения.
   — И помощь прибыла почти сразу. Поистине счастливое совпадение.
   — На редкость счастливое. Разумеется, если вы не предпочитаете, чтобы меня зарезали. Уж не в этом ли причина вашего огорчения, Жермена, что я остался в живых?
   Этот ироничный вопрос превратил враждебность Жермены в подлинное душевное страдание.