Страница:
Сердце стучит сильнее, когда вспоминаю величественное, серое и теплое, как неостывший пепел, здание Кролль-оперы: днем и вечером спешила я туда с клавиром под мышкой.
С докладами в Берлине я выступала в те далекие годы не раз. «Не настало ли время открыть берлинский театр для детей?» — писали немецкие газеты. Тогда еще не настало. У нас — на родине театра для детей — все дети были свои, там — «свои» и «чужие». Уродство этих контрастов впервые больно ощутила в Берлине. Сколько непонятно жестокого увидела тогда там! Врезалось в память кафе для собак. Разноцветные огни роскошной вывески кричат свое «добро пожаловать»… собакам. Как сейчас, вижу: сбоку, у входа, светловолосая, в дырявых материнских туфлях, слабенькая, как догорающая свеча, девочка с протянутой рукой. Входят двое — дама и бульдог; дама брезгливо отодвигает жирной ногой девочку, бульдог с привычной наглостью шествует в «свое» кафе, всеми четырьмя лапами влезает на табурет у столика, высокомерно глядит на суетящихся вокруг йего официанток…
Но хватит воспоминаний… Подъезжаем… Берлин восприняла трагедийно. Как, это тот самый роскошный город?! Так трудно с транспортом, а как мало прохожих на улице… Первые годы становления ГДР были очень нелегкие, но я так долго была вне общей жизни, что мозг не воспринимал главного.
В гостинице «София» у меня отдельный номер. Возможно, его гардины и ковры были когда-то роскошными. Сейчас ощущала только пыль.
Потом нам дали автобус и повезли в Лейпциг, большой, многолюдный, с сотнями автомобилей самых разных иностранных фирм, объединивший продукцию очень многих стран.
Но не долго мы гуляем по интереснейшей ярмарке. Проводится собрание. Представитель «Интуриста» сообщает, что Лейпциг стал городом международным, и мы, как друзья ГДР, должны быть предельно скромны в своих требованиях. Спать будем в общежитии техникума (у студентов сейчас каникулы), в городе Халле, всего за тридцать-сорок километров от Лейпцига, питаться — на аэровокзале, зато один и тот же автобус будет нашей постоянной базой.
В общежитии мне с внучкой Толстого выделили комнату на четвертом этаже, с железными кроватями и шерстяными одеялами, вложенными в наволочку вместо подушки. Но больше всего меня ужаснуло, что общежитие находится под мостом, по которому проходят поезда: они с грохотом курсировали над моей головой. Невольно на память приходил последний аккорд драмы Анны Карениной…
Невыспавшаяся, с разболевшейся в тряском автобусе печенью я была вместе с нашей группой привезена на следующее утро в Лейпциг, но меня уже не интересовала ярмарка.
Да, я вывалилась из гнезда жизни, на сердце — черным-черно…
Однако привычка находить выход из любого положения не покинула и тут. Вдруг вспомнила дом отдыха на Валдае, где лет пять назад жила вместе с сыном Илюшей. Писала там книгу «Дети приходят в театр». Вспоминаю приезд туда одного из руководителей ГДР Пауля Фрелиха с женой, растерянное лицо докторши, которая хотела проявить предельное внимание к этой семье, но не могла этого сделать, не зная немецкого языка. Жена Фрелиха беспрерывно показывала ей на свой живот, и доктор перепробовала на ней все желудочные лекарства. Я была вызвана на помощь и, к ужасу докторши, сообщила ей, что жена Фрелиха ожидает ребенка. Прописанные лекарства могли причинить ей и особенно будущему ребенку немалый вред.
Короче, мы с Фрелихами подружились, будущий ребенок был спасен, а очень авторитетный широкоплечий Пауль Фрелих, пожимая мне на прощание руку, сказал: «Если будете в Лейпциге, может быть, я тоже буду вам полезен. Я знаю о вашей работе, много хорошего слышал о вашем муже, спасибо…» Это воспоминание, как солнечный луч во тьме непогоды, вызвало у меня желание устремиться в большой дом на соседней улице, где было написано «Окружной комитет Социалистической единой партии Германии».
Вспомнила точно: Пауль Фрелих там первый секретарь.
Промчалась мимо постовых, повторяя по-немецки одно и то же волшебное слово: «Москва».
Секретарь Фрелиха вначале отнесся ко мне более чем недоверчиво. К счастью, со мной была только что вышедшая книга «Дети приходят в театр». Моя фамилия, напечатанная на обложке крупными буквами, произвела на секретаря более солидное впечатление, нежели я сама. Доложил обо мне, и через минуту я увидела широкоплечего, улыбающегося Пауля Фрелиха. Он широко раскрыл руки, крепко обнял меня, а вслед за ним улыбнулась вся комната его секретариата.
Прежде всего Пауль Фрелих позвонил нашему послу в Берлин и сказал, что считает меня своей гостьей в Лейпциге.
— В нашем городе есть театр для детей, вы поймете, как ценна нам помощь Наталии Сац в его становлении…
Затем позвонил Хильде — своей жене:
— Большая радость, приехала Наташа, через пятнадцать минут будет у нас!
Лотерея жизни снова посылала мне чудесный сюрприз.
Фрелихи жили в небольшом домике, погруженном в зелень цветов и овощей. Похорошевшая Хильда встретила меня на крыльце еще более ласково, чем ее муж. За ее красивый голубой фартук держался малыш. Маленький Петер обвил мою шею ручонками, неизвестно как почувствовав во мне что-то родное, и мы вошли в дом сказочного уюта. Никакой роскоши, но как все продумано, ухожено, чисто, какой вкусный обед приготовила мне Хильда! Все домашние и садовые «чудеса» были делом только ее рук, а в редкие часы отдыха ей помогал муж. Он сам вскоре подъехал домой. Конечно, Петер сейчас же вскарабкался к отцу на колени, нежно прижался к нему.
Хильда засмеялась:
— Оказывается, Петер еще до рождения полюбил Наташу.
— Она этого вполне заслужила, — улыбнулся и Пауль Фрелих.
Все в этот день радовало меня: желание Фрелиха, чтобы я посмотрела вновь построенное здание Оперного театра, сделала свои замечания по спектаклям, встретилась с маленькими читателями детской библиотеки, коллективом театра юных «Молодой мир», приняла участие в митинге, посвященном женскому дню Восьмое марта…
— Мы выделим вам персональную машину и шофера, предоставим апартаменты…
Тут Петер неожиданно заплакал.
— Папи! Позвольте Наташе жить у нас. В твоей спальне стоит кровать, на которой я сплю с медведем. Но ведь он может подвинуться, и Наташе хватит места.
Все засмеялись. Потом Пауль Фрелих посмотрел на часы, протянул мне руку.
— Не сердитесь. Мне хочется сблизить вашу деятельность с моим любимым городом. Вы многое знаете и умеете. Я — в прошлом горнорабочий, работал и поваром. Мне кажется, что мы с вами из одного теста.
Я ответила радостно:
— Счастлива, если вы считаете, что я с вами «из одного теста». Наши страны и сердца бьются в такт. Я больше всего буду рада, если смогу здесь быть полезной.
Эти шесть дней в Лейпциге были самыми радостными за все мои последние годы. «Персональный шофер» Андреас искренне полюбил меня, называл «моя Наташа». Он был коммунистом. Много рассказывал об Эрнсте Тельмане, которого я в начале тридцатых годов видела в театре Эрвина Пискатора. Своим сложением, открытым взглядом, волей Пауль Фрелих напоминал Эрнста Тельмана. Андреас бесконечно любил Фрелиха и утверждал, что все относятся к нему так же восторженно.
Мы с Андреасом объехали все достопримечательности города. Сколько домов было отведено или вновь выстроено для рабочих, для детских учреждений! А здание — совсем новое, созданное по последнему слову техники, — здание Лейпцигской оперы! Только теперь я начинала понимать величие Германской Демократической Республики, ее целей, несравнимых с заботой о роскоши кучки богачей.
На спектакль лейпцигского театра «Молодой мир» я пришла вместе с пятилетним Петером Фрелихом.
— Ты еще никогда без меня никуда не ходил, — сказала мама Петеру, расчесывая на косой пробор его русые волосы. — Дай мне слово, что ты не подведешь меня, никуда не отойдешь от тети Наташи…
Петер был очарователен в своем праздничном клетчатом костюме, белой рубашке с галстуком-бабочкой. Он ликующе посмотрел на мать и твердо ответил с забавным саксонским акцентом:
— Йо…
Пришли мы почти за час до начала спектакля. Театр помещается в «белом зале» зоологического сада. Вместе с другими зрителями отправились погулять в сад, покормили веселых мартышек, посмотрели на двух новорожденных тигрят, но Петеру хотелось скорее сесть на свое место в театре: он еще никогда там не был, он не знал даже, куда нужно смотреть! Я объяснила ему, как хлопать. За этими заботами мы и не заметили, как перед закрытым занавесом появилась руководительница педагогической части театра Кристль Гофман и стала рассказывать ребятам о детских театрах Советского Союза. Она сказала, что первым организатором театра для детей в Москве и во всем мире была Наталия Сац, и сегодня, сейчас она сидит в их зале…
Только услышав свою фамилию, я прислушалась. Когда Кристль Гофман протянула мне цветы, я недоуменно встала с места и пошла на сцену. По дороге я сетовала на себя, что, конечно, не подготовилась к этому выступлению и что на мне далеко не новые туфли.
Я обратилась к зрителям на немецком языке, рассказала им о наших ребятах, о советских детских театрах. В зале слышался сдержанный смех. «Странно, — подумала я, — до сих пор немецкие ребята меня хорошо понимали». Хотя я и смутилась, но продолжала говорить, не понимая, в чем дело.
— Ведь мы большие друзья, правда? — сказала я и вдруг услышала около своей правой ноги знакомое: «Йо…»
Повернула голову и, к огромному своему удивлению, увидела Петера. Оказывается, когда я пошла на сцену, он пошел следом за мной, когда я встала посреди сцены, встал и он; малыш даже повторял некоторые мои слова и жесты, и потому в зале звучал этот приглушенный смех. Зато сейчас, когда я в полном недоумении глядела на Петера, смех зрителей вырвался наружу, и я тоже стала смеяться: вот так зрелище — высокая женщина и маленький мальчик ведут что-то вроде «парного конферанса»!
Петер нимало не смутился. Со сцены он шел в ногу со мной.
Спектакль «Сказка о старом трамвае Терезе» нам с Петером очень понравился. Живой, задорный темп у этого спектакля! Пьеса рассказывает, как усилиями ребят — сборщиков металлолома — старый трамвай по прозвищу «Тереза» был превращен в детский трамвай. Современные дети любят не только птиц и зверей — они любят машины, их горячо интересует техника. Маленькая сцена не казалась тесной — так изобретательно режиссер Ганс Дитер Шмидт, художник Винклер и композитор Тифензее решили этот спектакль. Особенно удачно была сделана звуковая партитура большого города.
После спектакля Кристль Гофман пригласила нас в небольшой музей театра, где как «любимый экспонат» лежал… альбом Московского театра для детей, выпущенный на нескольких языках, в том числе и на немецком, в 1934 году. С первой страницы большими глазами на меня глядела… я.
— Откуда у вас это? — повернула я голову к Кристль.
— Это нам подарил Ганс Роденберг, основатель берлинского театра «Дружба». Во времена фашистского ига Роденберг жил в Москве, в эмиграции. Он нам так много рассказывал о вашем театре, о вас…
Помню, как однажды заехала в гости к своей туристической группе в столовую аэродрома. Вся «новая», в сине-голубом костюме, изящной шляпе, с блестящими глазами, с кипой немецких газет с моими
портретами в руках.
После Лейпцига наша туристическая группа направилась в Веймар. Сколько же там интересного, как красив и значителен этот маленький город-музей!
— Подменили ее, что ли? — сказал обо мне руководитель нашей группы, инженер одного из московских заводов.
Да, я стала веселой, общительной, духовно помолодевшей лет на двадцать. Обыкновенное чудо! Снова почувствовала свою нужность людям. И весна в Веймаре была так красива! Памятник Шиллеру и Гете, домик Гете, воспоминания об оперных постановках Вагнера, а главное — домик Листа! Если твоя жизнь неотделима от музыки, входишь сюда с особым чувством благоговения. Даже ноги дрожат на входной лестнице от соприкосновения со ступенями, по которым ходил сам великий Ференц Лист. Наш гид молод, самодоволен и ленив. Его брат «прекрасно устроился» в Западной Германии. Он этим гордится и всячески дает нам понять, что работу с нами воспринимает как наказание. Пока молчу.
Но вот рояль Листа, рояль, на котором он сам играл, творил… Я осторожно подхожу, дотрагиваюсь пальцами до клавиш. Но есть что-то сильнее, чем логика, доводы разума, — я начинаю играть на рояле Листа, и меня захлестывает такое счастье, что играю, как не играла уже давно. А вся наша группа смотрит на меня неподвижно и удивленно.
Потом отправляемся осматривать музей, и уже гид молчит, поскольку вместо него добровольно веду экскурсию я. Со всей страстью рассказываю своим друзьям факты из жизни Листа, о триумфе его выступлений в России, образах, так блистательно созданных его музыкой, даже играю темы его произведений и снова рассказываю. Недавно в одном журнале ГДР видела фотоюмореску: корни дерева — Ференц Лист, его ствол — Зилоти, большая ветка — Гольденвейзер, веточка — Григорий Гинзбург, листик — Глеб Аксельрод (Глеб в то время как раз выступал в ГДР).
С этого момента кареглазый начинает следовать за мной по пятам, боясь упустить хотя бы одно слово из моих пояснений.
…В Москву снова едем через Берлин. Знаю, там сейчас плохо с топливом, не работают даже некоторые школы, но для меня ликующе главное — там уже существует театр для детей «Дружба». И как я счастлива, что он был открыт Гансом Роденбергом в первую годовщину победы над фашизмом, в 1946 году, — ведь и наш московский театр для детей был открыт в первую годовщину Октябрьской революции!
Но как бы попасть в этот театр? Приехали в Берлин утром, уедем ночью. Говорят, сейчас театр на ремонте и репетирует где-то далеко в школе. Нашу группу пригласили на вечеринку, но зачем это мне? Театр «Дружба» — вот единственная цель. Увы, в кармане ни одной марки, улицы темны и пусты. Пойду пешком.
И вдруг откуда-то появляется кареглазый с пятью марками. Состояние! На автобус туда и назад.
Помню позднюю репетицию в небольшой комнате. Я и не сказала, кто я, просто «педагог из Москвы»; согрелась, видя подлинный энтузиазм этого коллектива.
Театры молодого мира
«Морозко»
С докладами в Берлине я выступала в те далекие годы не раз. «Не настало ли время открыть берлинский театр для детей?» — писали немецкие газеты. Тогда еще не настало. У нас — на родине театра для детей — все дети были свои, там — «свои» и «чужие». Уродство этих контрастов впервые больно ощутила в Берлине. Сколько непонятно жестокого увидела тогда там! Врезалось в память кафе для собак. Разноцветные огни роскошной вывески кричат свое «добро пожаловать»… собакам. Как сейчас, вижу: сбоку, у входа, светловолосая, в дырявых материнских туфлях, слабенькая, как догорающая свеча, девочка с протянутой рукой. Входят двое — дама и бульдог; дама брезгливо отодвигает жирной ногой девочку, бульдог с привычной наглостью шествует в «свое» кафе, всеми четырьмя лапами влезает на табурет у столика, высокомерно глядит на суетящихся вокруг йего официанток…
Но хватит воспоминаний… Подъезжаем… Берлин восприняла трагедийно. Как, это тот самый роскошный город?! Так трудно с транспортом, а как мало прохожих на улице… Первые годы становления ГДР были очень нелегкие, но я так долго была вне общей жизни, что мозг не воспринимал главного.
В гостинице «София» у меня отдельный номер. Возможно, его гардины и ковры были когда-то роскошными. Сейчас ощущала только пыль.
Потом нам дали автобус и повезли в Лейпциг, большой, многолюдный, с сотнями автомобилей самых разных иностранных фирм, объединивший продукцию очень многих стран.
Но не долго мы гуляем по интереснейшей ярмарке. Проводится собрание. Представитель «Интуриста» сообщает, что Лейпциг стал городом международным, и мы, как друзья ГДР, должны быть предельно скромны в своих требованиях. Спать будем в общежитии техникума (у студентов сейчас каникулы), в городе Халле, всего за тридцать-сорок километров от Лейпцига, питаться — на аэровокзале, зато один и тот же автобус будет нашей постоянной базой.
В общежитии мне с внучкой Толстого выделили комнату на четвертом этаже, с железными кроватями и шерстяными одеялами, вложенными в наволочку вместо подушки. Но больше всего меня ужаснуло, что общежитие находится под мостом, по которому проходят поезда: они с грохотом курсировали над моей головой. Невольно на память приходил последний аккорд драмы Анны Карениной…
Невыспавшаяся, с разболевшейся в тряском автобусе печенью я была вместе с нашей группой привезена на следующее утро в Лейпциг, но меня уже не интересовала ярмарка.
Да, я вывалилась из гнезда жизни, на сердце — черным-черно…
Однако привычка находить выход из любого положения не покинула и тут. Вдруг вспомнила дом отдыха на Валдае, где лет пять назад жила вместе с сыном Илюшей. Писала там книгу «Дети приходят в театр». Вспоминаю приезд туда одного из руководителей ГДР Пауля Фрелиха с женой, растерянное лицо докторши, которая хотела проявить предельное внимание к этой семье, но не могла этого сделать, не зная немецкого языка. Жена Фрелиха беспрерывно показывала ей на свой живот, и доктор перепробовала на ней все желудочные лекарства. Я была вызвана на помощь и, к ужасу докторши, сообщила ей, что жена Фрелиха ожидает ребенка. Прописанные лекарства могли причинить ей и особенно будущему ребенку немалый вред.
Короче, мы с Фрелихами подружились, будущий ребенок был спасен, а очень авторитетный широкоплечий Пауль Фрелих, пожимая мне на прощание руку, сказал: «Если будете в Лейпциге, может быть, я тоже буду вам полезен. Я знаю о вашей работе, много хорошего слышал о вашем муже, спасибо…» Это воспоминание, как солнечный луч во тьме непогоды, вызвало у меня желание устремиться в большой дом на соседней улице, где было написано «Окружной комитет Социалистической единой партии Германии».
Вспомнила точно: Пауль Фрелих там первый секретарь.
Промчалась мимо постовых, повторяя по-немецки одно и то же волшебное слово: «Москва».
Секретарь Фрелиха вначале отнесся ко мне более чем недоверчиво. К счастью, со мной была только что вышедшая книга «Дети приходят в театр». Моя фамилия, напечатанная на обложке крупными буквами, произвела на секретаря более солидное впечатление, нежели я сама. Доложил обо мне, и через минуту я увидела широкоплечего, улыбающегося Пауля Фрелиха. Он широко раскрыл руки, крепко обнял меня, а вслед за ним улыбнулась вся комната его секретариата.
Прежде всего Пауль Фрелих позвонил нашему послу в Берлин и сказал, что считает меня своей гостьей в Лейпциге.
— В нашем городе есть театр для детей, вы поймете, как ценна нам помощь Наталии Сац в его становлении…
Затем позвонил Хильде — своей жене:
— Большая радость, приехала Наташа, через пятнадцать минут будет у нас!
Лотерея жизни снова посылала мне чудесный сюрприз.
Фрелихи жили в небольшом домике, погруженном в зелень цветов и овощей. Похорошевшая Хильда встретила меня на крыльце еще более ласково, чем ее муж. За ее красивый голубой фартук держался малыш. Маленький Петер обвил мою шею ручонками, неизвестно как почувствовав во мне что-то родное, и мы вошли в дом сказочного уюта. Никакой роскоши, но как все продумано, ухожено, чисто, какой вкусный обед приготовила мне Хильда! Все домашние и садовые «чудеса» были делом только ее рук, а в редкие часы отдыха ей помогал муж. Он сам вскоре подъехал домой. Конечно, Петер сейчас же вскарабкался к отцу на колени, нежно прижался к нему.
Хильда засмеялась:
— Оказывается, Петер еще до рождения полюбил Наташу.
— Она этого вполне заслужила, — улыбнулся и Пауль Фрелих.
Все в этот день радовало меня: желание Фрелиха, чтобы я посмотрела вновь построенное здание Оперного театра, сделала свои замечания по спектаклям, встретилась с маленькими читателями детской библиотеки, коллективом театра юных «Молодой мир», приняла участие в митинге, посвященном женскому дню Восьмое марта…
— Мы выделим вам персональную машину и шофера, предоставим апартаменты…
Тут Петер неожиданно заплакал.
— Папи! Позвольте Наташе жить у нас. В твоей спальне стоит кровать, на которой я сплю с медведем. Но ведь он может подвинуться, и Наташе хватит места.
Все засмеялись. Потом Пауль Фрелих посмотрел на часы, протянул мне руку.
— Не сердитесь. Мне хочется сблизить вашу деятельность с моим любимым городом. Вы многое знаете и умеете. Я — в прошлом горнорабочий, работал и поваром. Мне кажется, что мы с вами из одного теста.
Я ответила радостно:
— Счастлива, если вы считаете, что я с вами «из одного теста». Наши страны и сердца бьются в такт. Я больше всего буду рада, если смогу здесь быть полезной.
Эти шесть дней в Лейпциге были самыми радостными за все мои последние годы. «Персональный шофер» Андреас искренне полюбил меня, называл «моя Наташа». Он был коммунистом. Много рассказывал об Эрнсте Тельмане, которого я в начале тридцатых годов видела в театре Эрвина Пискатора. Своим сложением, открытым взглядом, волей Пауль Фрелих напоминал Эрнста Тельмана. Андреас бесконечно любил Фрелиха и утверждал, что все относятся к нему так же восторженно.
Мы с Андреасом объехали все достопримечательности города. Сколько домов было отведено или вновь выстроено для рабочих, для детских учреждений! А здание — совсем новое, созданное по последнему слову техники, — здание Лейпцигской оперы! Только теперь я начинала понимать величие Германской Демократической Республики, ее целей, несравнимых с заботой о роскоши кучки богачей.
На спектакль лейпцигского театра «Молодой мир» я пришла вместе с пятилетним Петером Фрелихом.
— Ты еще никогда без меня никуда не ходил, — сказала мама Петеру, расчесывая на косой пробор его русые волосы. — Дай мне слово, что ты не подведешь меня, никуда не отойдешь от тети Наташи…
Петер был очарователен в своем праздничном клетчатом костюме, белой рубашке с галстуком-бабочкой. Он ликующе посмотрел на мать и твердо ответил с забавным саксонским акцентом:
— Йо…
Пришли мы почти за час до начала спектакля. Театр помещается в «белом зале» зоологического сада. Вместе с другими зрителями отправились погулять в сад, покормили веселых мартышек, посмотрели на двух новорожденных тигрят, но Петеру хотелось скорее сесть на свое место в театре: он еще никогда там не был, он не знал даже, куда нужно смотреть! Я объяснила ему, как хлопать. За этими заботами мы и не заметили, как перед закрытым занавесом появилась руководительница педагогической части театра Кристль Гофман и стала рассказывать ребятам о детских театрах Советского Союза. Она сказала, что первым организатором театра для детей в Москве и во всем мире была Наталия Сац, и сегодня, сейчас она сидит в их зале…
Только услышав свою фамилию, я прислушалась. Когда Кристль Гофман протянула мне цветы, я недоуменно встала с места и пошла на сцену. По дороге я сетовала на себя, что, конечно, не подготовилась к этому выступлению и что на мне далеко не новые туфли.
Я обратилась к зрителям на немецком языке, рассказала им о наших ребятах, о советских детских театрах. В зале слышался сдержанный смех. «Странно, — подумала я, — до сих пор немецкие ребята меня хорошо понимали». Хотя я и смутилась, но продолжала говорить, не понимая, в чем дело.
— Ведь мы большие друзья, правда? — сказала я и вдруг услышала около своей правой ноги знакомое: «Йо…»
Повернула голову и, к огромному своему удивлению, увидела Петера. Оказывается, когда я пошла на сцену, он пошел следом за мной, когда я встала посреди сцены, встал и он; малыш даже повторял некоторые мои слова и жесты, и потому в зале звучал этот приглушенный смех. Зато сейчас, когда я в полном недоумении глядела на Петера, смех зрителей вырвался наружу, и я тоже стала смеяться: вот так зрелище — высокая женщина и маленький мальчик ведут что-то вроде «парного конферанса»!
Петер нимало не смутился. Со сцены он шел в ногу со мной.
Спектакль «Сказка о старом трамвае Терезе» нам с Петером очень понравился. Живой, задорный темп у этого спектакля! Пьеса рассказывает, как усилиями ребят — сборщиков металлолома — старый трамвай по прозвищу «Тереза» был превращен в детский трамвай. Современные дети любят не только птиц и зверей — они любят машины, их горячо интересует техника. Маленькая сцена не казалась тесной — так изобретательно режиссер Ганс Дитер Шмидт, художник Винклер и композитор Тифензее решили этот спектакль. Особенно удачно была сделана звуковая партитура большого города.
После спектакля Кристль Гофман пригласила нас в небольшой музей театра, где как «любимый экспонат» лежал… альбом Московского театра для детей, выпущенный на нескольких языках, в том числе и на немецком, в 1934 году. С первой страницы большими глазами на меня глядела… я.
— Откуда у вас это? — повернула я голову к Кристль.
— Это нам подарил Ганс Роденберг, основатель берлинского театра «Дружба». Во времена фашистского ига Роденберг жил в Москве, в эмиграции. Он нам так много рассказывал о вашем театре, о вас…
Помню, как однажды заехала в гости к своей туристической группе в столовую аэродрома. Вся «новая», в сине-голубом костюме, изящной шляпе, с блестящими глазами, с кипой немецких газет с моими
портретами в руках.
После Лейпцига наша туристическая группа направилась в Веймар. Сколько же там интересного, как красив и значителен этот маленький город-музей!
— Подменили ее, что ли? — сказал обо мне руководитель нашей группы, инженер одного из московских заводов.
Да, я стала веселой, общительной, духовно помолодевшей лет на двадцать. Обыкновенное чудо! Снова почувствовала свою нужность людям. И весна в Веймаре была так красива! Памятник Шиллеру и Гете, домик Гете, воспоминания об оперных постановках Вагнера, а главное — домик Листа! Если твоя жизнь неотделима от музыки, входишь сюда с особым чувством благоговения. Даже ноги дрожат на входной лестнице от соприкосновения со ступенями, по которым ходил сам великий Ференц Лист. Наш гид молод, самодоволен и ленив. Его брат «прекрасно устроился» в Западной Германии. Он этим гордится и всячески дает нам понять, что работу с нами воспринимает как наказание. Пока молчу.
Но вот рояль Листа, рояль, на котором он сам играл, творил… Я осторожно подхожу, дотрагиваюсь пальцами до клавиш. Но есть что-то сильнее, чем логика, доводы разума, — я начинаю играть на рояле Листа, и меня захлестывает такое счастье, что играю, как не играла уже давно. А вся наша группа смотрит на меня неподвижно и удивленно.
Потом отправляемся осматривать музей, и уже гид молчит, поскольку вместо него добровольно веду экскурсию я. Со всей страстью рассказываю своим друзьям факты из жизни Листа, о триумфе его выступлений в России, образах, так блистательно созданных его музыкой, даже играю темы его произведений и снова рассказываю. Недавно в одном журнале ГДР видела фотоюмореску: корни дерева — Ференц Лист, его ствол — Зилоти, большая ветка — Гольденвейзер, веточка — Григорий Гинзбург, листик — Глеб Аксельрод (Глеб в то время как раз выступал в ГДР).
С этого момента кареглазый начинает следовать за мной по пятам, боясь упустить хотя бы одно слово из моих пояснений.
…В Москву снова едем через Берлин. Знаю, там сейчас плохо с топливом, не работают даже некоторые школы, но для меня ликующе главное — там уже существует театр для детей «Дружба». И как я счастлива, что он был открыт Гансом Роденбергом в первую годовщину победы над фашизмом, в 1946 году, — ведь и наш московский театр для детей был открыт в первую годовщину Октябрьской революции!
Но как бы попасть в этот театр? Приехали в Берлин утром, уедем ночью. Говорят, сейчас театр на ремонте и репетирует где-то далеко в школе. Нашу группу пригласили на вечеринку, но зачем это мне? Театр «Дружба» — вот единственная цель. Увы, в кармане ни одной марки, улицы темны и пусты. Пойду пешком.
И вдруг откуда-то появляется кареглазый с пятью марками. Состояние! На автобус туда и назад.
Помню позднюю репетицию в небольшой комнате. Я и не сказала, кто я, просто «педагог из Москвы»; согрелась, видя подлинный энтузиазм этого коллектива.
Театры молодого мира
Немного прошло времени, год-два, а то и меньше: я получила приглашение из ГДР, от театра «Дружба» быть его «почетной гостьей».
Снова Берлин. Встречают тепло, везут в отель «Беролина». Совсем новое здание. Высокое и прозрачное. Подходим к дверям — они сами раскрываются нам навстречу.
Здесь все устроено по последнему слову техники — удобно, светло, просто. В стеклянном холле — гости из самых разных стран. Восклицания, рукопожатия, расспросы.
Следующее утро начинается рано. В десять утра спектакль детского театра «Дружба».
Вот он — магнит моего путешествия!
Театр помещается в здании, где прежде была лютеранская кирха. Как-то устроился он здесь? Прохожу через раздевалку, поднимаюсь в фойе, детский буфет и… начисто забываю о кирхе.
В театре «Дружба» очень уютно. Места в зрительном зале расположены амфитеатром. Всем ребятам одинаково хорошо видна сцена. Она невелика, но оборудована первоклассно. Во всем чувствуется умная забота. В этом театре радует приветливость, готовность каждого, кто здесь работает, ответить на любой вопрос маленьких зрителей и тогда, когда они снимают свои пальтишки у вешалки, и в фойе, и в зрительном зале. Билетерши одеты празднично. Многокрасочные книжечки-программки так содержательны, сделаны с таким вкусом, что хочется навсегда сберечь их на память.
В зрительном зале — ни одного свободного места.
Вот они — шести-семилетние хозяева своего театра, в ярких нарядных платьицах, белоснежных рубашках, стриженые и с косичками.
Сегодняшний спектакль называется «Мальчику во втором ряду», он обращен к зрителям младшего возраста.
Последний звонок — зал мгновенно затихает.
Спектакль начинается необычно. Из боковых дверей зрительного зала, по проходу на сцену бежит режиссер и взволнованно обращается к ребятам:
— Здравствуйте! Уже пора начинать наш спектакль, он перенесет вас в лес, но звери опять перессорились. Одни из них хотят построить большой общий дом, другие привыкли только разрушать. Посоветуйте, как мне быть? Что делать?
Ребята удивлены, молчат, но несколько звонких голосов из зала отвечают убежденно:
— Как — что делать? Конечно, строить!
— Наказать тех, кто мешает строить! Режиссер доволен ответами:
— Я и сам так думаю, ко… одному мне со всеми зверями не справиться. В случае чего, вы мне поможете?
Детских голосов становится больше, зрители, втягиваясь в спектакль-игру, весело и решительно отвечают:
— Поможем… Не сомневайся…
Такая форма спектакля для детей младшего возраста органична — им трудно пассивно смотреть на сцену и молчать: так или иначе участвовать в происходящем очень интересно! Довольна и я: познакомлюсь поближе не только с артистами, но и со зрителями.
Спектакль поставлен с хорошей выдумкой. Декорации художника Отто Келера напоминают строительный материал из большой коробки детских игрушек. Костюмы и маски зверей осовременены, сделаны со вкусом: лиса — с прической, образующей ушки и модную гривку, в зеленых брюках и рыжем пиджаке-пижаме, волк — изысканно изящный хищник, одетый по последней моде… Они могли ввести маленьких зрителей в заблуждение своими «интеллигентными» мордами. Ничего подобного! Диалог волка со зрительным залом был очарователен:
— Дети, вы знаете, я стал совсем другим. А зал в ответ дружным хором:
— Врешь!
— Я ем только овощи…
— Не смеши.
— Я никогда не ел бабушки…
— Рассказывай!
Не знаю, что доставило мне в этом спектакле большую радость — игра артистов или активность маленьких берлинцев.
Двенадцать спектаклей посмотрела я в берлинском театре «Дружба», подробно ознакомилась с их репертуаром за несколько сезонов.
Формирование репертуара в детском театре — дело особенно сложное. Ну, в самом деле, кому в театре для взрослых интересно, преобладают ли сегодня в зрительном зале тридцати-сорока или шестидесятилетние? Иное положение у театра для детей. Спектакли для ребят младшего, среднего и старшего возрастов имеют весьма существенное различие.
В берлинском театре школьники от первого до последнего класса находят «свои» спектакли. Детские пьесы советских драматургов Евг. Шварца, С. Маршака, С. Михалкова, В. Любимовой, В. Розова занимают в репертуаре этого театра значительное место, но основу, естественно, составляют произведения, созданные за последние годы в ГДР, а также в Праге и Бухаресте.
Особенно понравился мне спектакль «Наш юный трубач». Я смотрела его вместе с ребятами из пионерской Республики имени Вильгельма Пика. В этот день в зрительном зале театра «Дружба» не было обычной пестроты: повсюду синие галстуки и белые рубашки. Не было, конечно, и вмешательства в театральное действие, как на спектакле для малышей. Но какая глубина, общность и горячность восприятия происходящего на сцене! Трагическая правда жизни и гибели юного музыканта Фрица Вейнека, о котором так хорошо написал Отто Готше, ожила в сценических образах, захватила зрителей.
…Начало XX века, рабочий район прежней Германии. Кайзеровская школа с ее лицемерием. Сын рабочего-революционера Фриц хочет осмыслить происходящее. Мечта Фрица стать музыкантом почти несбыточна: он застывает около каждого окна, за которым играют на рояле, но кто разрешит ему даже подойти к этому инструменту?! Трудные годы закалили его волю… Фриц уже юноша, красногвардеец, горнист! Друзья любят Фрица; звуки его боевой трубы помогают им в бою и на отдыхе. И вот 1925 год. Город Халле. Покушение на Эрнста Тельмана. Оно не удалось: Эрнста Тельмана спас Фриц Вейнек звуками своей боевой трубы. Это — исторический факт. Фриц Вейнек был убит полицейскими. Он умер, прижав к себе своего боевого друга, трубу. — Пусть наш спектакль станет живым памятником юному борцу за ваше счастье, — говорит руководительница театра Ильза Роденберг ребятам, представителям пионерской Республики, которые после бурных оваций, устроенных артистам, поднялись в ее кабинет, чтобы попросить экземпляр этой пьесы для своего кружка самодеятельности.
Ильза Роденберг познакомила меня с пионерами. Узнав, что я из Москвы, они оживились.
— Вам понравился наш театр? — с законной гордостью спросила меня четырнадцатилетняя Сибилла Рихтер.
— А какие пьесы немецких авторов идут на сцене детских театров Москвы? — поинтересовался у меня светловолосый юноша.
Ребята наперебой стали объяснять мне, что говорят они не о немецких классиках — им хочется, чтобы посетители наших детских театров знали о жизни ребят ГДР, познакомились с лучшими пьесами, созданными у них сейчас. Мы достигли взаимопонимания, когда я сказала о своем намерении перевести на русский язык виденную сегодня пьесу.
— Это будет чудесно, — сказала Сибилла, записывая мой московский адрес, чтобы через некоторое время узнать, как идут дела, а потом справиться, понравилась ли эта пьеса русским ребятам.
Меня очень порадовала жизнерадостная тональность, в которой говорили со мной немецкие пионеры, их активность и деловитость.
Да, в Германской Демократической Республике любят детей, все дети стали «своими», им уделяется огромное внимание, на организацию для них веселого и умного досуга государство не жалеет сил и средств.
Отдельные постановки для детей идут и в театрах для взрослых. На сцене Малого оперного театра «Петя и волк» Сергея Прокофьева превращен в балет и имеет успех на детских утренниках. Но особенно часто исполняется эта музыкальная сказка в симфонических концертах.
— Рожденный в Москве, «Петя» приносит радость маленьким слушателям и взрослым всего мира, — сказал Хорст Домогалла, референт Министерства культуры ГДР.
Школьники с ранних лет слушают симфонические концерты. В Бранденбурге, Мейнингене, Веймаре устраиваются концерты типа «музыкальных загадок» с премиями — правом посещения репетиций оркестра, а также театрализованные концерты; здесь создают особые программы, доступные детям.
Симфонический оркестр города Готы (главный дирижер Фриц Мюллер) провел цикл вечерних концертов: «Школьники слушают музыку вместе с родителями». В их программе — оратория Гайдна «Времена года», опера Вебера «Волшебный стрелок» (в камерном исполнении), кантата Баха с привлечением детского хора и снова «Петя и волк».
И с каким творческим горением проводятся концерты для детей, какие первоклассные силы принимают в них участие! Билеты стоят очень дешево — государство дает дотацию на эти концерты.
— Выиграть подрастающее поколение для классической музыки — важнейшая наша задача, — говорит Фриц Мюллер.
И он, конечно, прав: ритмам твиста, которые захватили молодежь по ту сторону Бранденбургских ворот, надо противопоставить подлинную музыкальную культуру.
В недрах детского отдела, возникают абонементы детской филармонии. По нашему заказу создаются новые произведения для детей; Игорь Морозов вместе со мной-либреттистом написал симфоническую сказку «Айболит и его друзья»…
Симфонические концерты вновь спутники ребят. И вот снова — огромный Колонный зал с хрустальными люстрами, две тысячи детей, симфонический оркестр и я на сцене…
«Необыкновенное ощущение! Ни на момент не покидает впечатление, будто художественные образы рождаются сейчас, сию минуту, силой импровизации, — писал Иннокентий Попов. -…Наталия Сац удивительно точно чувствовала характер возникающих и развивающихся музыкальных образов. Быть может, в самом деле известную роль сыграло то обстоятельство, что в свое время она „стояла у колыбели“ произведения, подала Прокофьеву мысль написать „Петю и волка“? [4]
Снова Берлин. Встречают тепло, везут в отель «Беролина». Совсем новое здание. Высокое и прозрачное. Подходим к дверям — они сами раскрываются нам навстречу.
Здесь все устроено по последнему слову техники — удобно, светло, просто. В стеклянном холле — гости из самых разных стран. Восклицания, рукопожатия, расспросы.
Следующее утро начинается рано. В десять утра спектакль детского театра «Дружба».
Вот он — магнит моего путешествия!
Театр помещается в здании, где прежде была лютеранская кирха. Как-то устроился он здесь? Прохожу через раздевалку, поднимаюсь в фойе, детский буфет и… начисто забываю о кирхе.
В театре «Дружба» очень уютно. Места в зрительном зале расположены амфитеатром. Всем ребятам одинаково хорошо видна сцена. Она невелика, но оборудована первоклассно. Во всем чувствуется умная забота. В этом театре радует приветливость, готовность каждого, кто здесь работает, ответить на любой вопрос маленьких зрителей и тогда, когда они снимают свои пальтишки у вешалки, и в фойе, и в зрительном зале. Билетерши одеты празднично. Многокрасочные книжечки-программки так содержательны, сделаны с таким вкусом, что хочется навсегда сберечь их на память.
В зрительном зале — ни одного свободного места.
Вот они — шести-семилетние хозяева своего театра, в ярких нарядных платьицах, белоснежных рубашках, стриженые и с косичками.
Сегодняшний спектакль называется «Мальчику во втором ряду», он обращен к зрителям младшего возраста.
Последний звонок — зал мгновенно затихает.
Спектакль начинается необычно. Из боковых дверей зрительного зала, по проходу на сцену бежит режиссер и взволнованно обращается к ребятам:
— Здравствуйте! Уже пора начинать наш спектакль, он перенесет вас в лес, но звери опять перессорились. Одни из них хотят построить большой общий дом, другие привыкли только разрушать. Посоветуйте, как мне быть? Что делать?
Ребята удивлены, молчат, но несколько звонких голосов из зала отвечают убежденно:
— Как — что делать? Конечно, строить!
— Наказать тех, кто мешает строить! Режиссер доволен ответами:
— Я и сам так думаю, ко… одному мне со всеми зверями не справиться. В случае чего, вы мне поможете?
Детских голосов становится больше, зрители, втягиваясь в спектакль-игру, весело и решительно отвечают:
— Поможем… Не сомневайся…
Такая форма спектакля для детей младшего возраста органична — им трудно пассивно смотреть на сцену и молчать: так или иначе участвовать в происходящем очень интересно! Довольна и я: познакомлюсь поближе не только с артистами, но и со зрителями.
Спектакль поставлен с хорошей выдумкой. Декорации художника Отто Келера напоминают строительный материал из большой коробки детских игрушек. Костюмы и маски зверей осовременены, сделаны со вкусом: лиса — с прической, образующей ушки и модную гривку, в зеленых брюках и рыжем пиджаке-пижаме, волк — изысканно изящный хищник, одетый по последней моде… Они могли ввести маленьких зрителей в заблуждение своими «интеллигентными» мордами. Ничего подобного! Диалог волка со зрительным залом был очарователен:
— Дети, вы знаете, я стал совсем другим. А зал в ответ дружным хором:
— Врешь!
— Я ем только овощи…
— Не смеши.
— Я никогда не ел бабушки…
— Рассказывай!
Не знаю, что доставило мне в этом спектакле большую радость — игра артистов или активность маленьких берлинцев.
Двенадцать спектаклей посмотрела я в берлинском театре «Дружба», подробно ознакомилась с их репертуаром за несколько сезонов.
Формирование репертуара в детском театре — дело особенно сложное. Ну, в самом деле, кому в театре для взрослых интересно, преобладают ли сегодня в зрительном зале тридцати-сорока или шестидесятилетние? Иное положение у театра для детей. Спектакли для ребят младшего, среднего и старшего возрастов имеют весьма существенное различие.
В берлинском театре школьники от первого до последнего класса находят «свои» спектакли. Детские пьесы советских драматургов Евг. Шварца, С. Маршака, С. Михалкова, В. Любимовой, В. Розова занимают в репертуаре этого театра значительное место, но основу, естественно, составляют произведения, созданные за последние годы в ГДР, а также в Праге и Бухаресте.
Особенно понравился мне спектакль «Наш юный трубач». Я смотрела его вместе с ребятами из пионерской Республики имени Вильгельма Пика. В этот день в зрительном зале театра «Дружба» не было обычной пестроты: повсюду синие галстуки и белые рубашки. Не было, конечно, и вмешательства в театральное действие, как на спектакле для малышей. Но какая глубина, общность и горячность восприятия происходящего на сцене! Трагическая правда жизни и гибели юного музыканта Фрица Вейнека, о котором так хорошо написал Отто Готше, ожила в сценических образах, захватила зрителей.
…Начало XX века, рабочий район прежней Германии. Кайзеровская школа с ее лицемерием. Сын рабочего-революционера Фриц хочет осмыслить происходящее. Мечта Фрица стать музыкантом почти несбыточна: он застывает около каждого окна, за которым играют на рояле, но кто разрешит ему даже подойти к этому инструменту?! Трудные годы закалили его волю… Фриц уже юноша, красногвардеец, горнист! Друзья любят Фрица; звуки его боевой трубы помогают им в бою и на отдыхе. И вот 1925 год. Город Халле. Покушение на Эрнста Тельмана. Оно не удалось: Эрнста Тельмана спас Фриц Вейнек звуками своей боевой трубы. Это — исторический факт. Фриц Вейнек был убит полицейскими. Он умер, прижав к себе своего боевого друга, трубу. — Пусть наш спектакль станет живым памятником юному борцу за ваше счастье, — говорит руководительница театра Ильза Роденберг ребятам, представителям пионерской Республики, которые после бурных оваций, устроенных артистам, поднялись в ее кабинет, чтобы попросить экземпляр этой пьесы для своего кружка самодеятельности.
Ильза Роденберг познакомила меня с пионерами. Узнав, что я из Москвы, они оживились.
— Вам понравился наш театр? — с законной гордостью спросила меня четырнадцатилетняя Сибилла Рихтер.
— А какие пьесы немецких авторов идут на сцене детских театров Москвы? — поинтересовался у меня светловолосый юноша.
Ребята наперебой стали объяснять мне, что говорят они не о немецких классиках — им хочется, чтобы посетители наших детских театров знали о жизни ребят ГДР, познакомились с лучшими пьесами, созданными у них сейчас. Мы достигли взаимопонимания, когда я сказала о своем намерении перевести на русский язык виденную сегодня пьесу.
— Это будет чудесно, — сказала Сибилла, записывая мой московский адрес, чтобы через некоторое время узнать, как идут дела, а потом справиться, понравилась ли эта пьеса русским ребятам.
Меня очень порадовала жизнерадостная тональность, в которой говорили со мной немецкие пионеры, их активность и деловитость.
Да, в Германской Демократической Республике любят детей, все дети стали «своими», им уделяется огромное внимание, на организацию для них веселого и умного досуга государство не жалеет сил и средств.
Отдельные постановки для детей идут и в театрах для взрослых. На сцене Малого оперного театра «Петя и волк» Сергея Прокофьева превращен в балет и имеет успех на детских утренниках. Но особенно часто исполняется эта музыкальная сказка в симфонических концертах.
— Рожденный в Москве, «Петя» приносит радость маленьким слушателям и взрослым всего мира, — сказал Хорст Домогалла, референт Министерства культуры ГДР.
Школьники с ранних лет слушают симфонические концерты. В Бранденбурге, Мейнингене, Веймаре устраиваются концерты типа «музыкальных загадок» с премиями — правом посещения репетиций оркестра, а также театрализованные концерты; здесь создают особые программы, доступные детям.
Симфонический оркестр города Готы (главный дирижер Фриц Мюллер) провел цикл вечерних концертов: «Школьники слушают музыку вместе с родителями». В их программе — оратория Гайдна «Времена года», опера Вебера «Волшебный стрелок» (в камерном исполнении), кантата Баха с привлечением детского хора и снова «Петя и волк».
И с каким творческим горением проводятся концерты для детей, какие первоклассные силы принимают в них участие! Билеты стоят очень дешево — государство дает дотацию на эти концерты.
— Выиграть подрастающее поколение для классической музыки — важнейшая наша задача, — говорит Фриц Мюллер.
И он, конечно, прав: ритмам твиста, которые захватили молодежь по ту сторону Бранденбургских ворот, надо противопоставить подлинную музыкальную культуру.
В недрах детского отдела, возникают абонементы детской филармонии. По нашему заказу создаются новые произведения для детей; Игорь Морозов вместе со мной-либреттистом написал симфоническую сказку «Айболит и его друзья»…
Симфонические концерты вновь спутники ребят. И вот снова — огромный Колонный зал с хрустальными люстрами, две тысячи детей, симфонический оркестр и я на сцене…
«Необыкновенное ощущение! Ни на момент не покидает впечатление, будто художественные образы рождаются сейчас, сию минуту, силой импровизации, — писал Иннокентий Попов. -…Наталия Сац удивительно точно чувствовала характер возникающих и развивающихся музыкальных образов. Быть может, в самом деле известную роль сыграло то обстоятельство, что в свое время она „стояла у колыбели“ произведения, подала Прокофьеву мысль написать „Петю и волка“? [4]
«Морозко»
Некоторые люди не понимают разницы между поверхностным «мне хочется» и крепко волевым «я хочу».
Второе выковывается сердцем, разумом, временем, и только тогда оно значительно, готово преодолевать любые трудности, превращать мечту в действительность.
Зрительные впечатления дети в массе своей воспринимают ярче, чем слуховые. Театр — вот тот золотой ключик, который поможет открыть для них сокровищницу музыки.
Говорю, что назрело время создать детский музыкальный театр, напоминаю, как на съезде комсомола в самые трудные годы разрухи и гражданской войны Владимир Ильич Ленин обратился с вопросом, до статочно ли музыкальных инструментов в комсомольских оркестрах, в какие песни молодежь влюблена. Влюблена в песни! Как это замечательно, гениально сказано!
Любить, знать, ценить музыку, прививать потребность, вкус к ней надо начинать с малых лет.
Да, воспитывать художественные вкусы надо с самого раннего детства. Потом можно и опоздать, «зашелушить» дурным влиянием «моды», и в результате — неприятие большой музыки…
Как горячо все выступавшие на этом пленуме композиторы поддержали идею создания детского музыкального театра!
Второе выковывается сердцем, разумом, временем, и только тогда оно значительно, готово преодолевать любые трудности, превращать мечту в действительность.
Зрительные впечатления дети в массе своей воспринимают ярче, чем слуховые. Театр — вот тот золотой ключик, который поможет открыть для них сокровищницу музыки.
Этими словами Шекспира начинаю выступление на пленуме Союза композиторов, посвященном вопросу музыки для детей и юношества.
«Кто музыки не носит сам в себе,
Кто холоден к гармонии прелестной,
Тот может быть предателем, лгуном,
Такого человека — остерегись».
Говорю, что назрело время создать детский музыкальный театр, напоминаю, как на съезде комсомола в самые трудные годы разрухи и гражданской войны Владимир Ильич Ленин обратился с вопросом, до статочно ли музыкальных инструментов в комсомольских оркестрах, в какие песни молодежь влюблена. Влюблена в песни! Как это замечательно, гениально сказано!
Любить, знать, ценить музыку, прививать потребность, вкус к ней надо начинать с малых лет.
Да, воспитывать художественные вкусы надо с самого раннего детства. Потом можно и опоздать, «зашелушить» дурным влиянием «моды», и в результате — неприятие большой музыки…
Как горячо все выступавшие на этом пленуме композиторы поддержали идею создания детского музыкального театра!