категориям смерти. Эта черта - безусловная уголовщина, как единственно
возможная их квалификация. И так квалифицирует перечисленные деяния само
государство. В противовес сегодняшним несчастиям, сталинские убийства были
государственными, инициированными одним человеком в своих личных целях,
выдаваемых за общенародные, втягивающих в орбиту круговой поруки миллионы
граждан страны. При этом масштабы убийств несопоставимы! Снова вспомните:
"....И над страной туман кровавый навеял дикою расправой, сгубившей лучших
миллионы." Прятать сталинские преступления за хилую ширму современности -
безнадежное дело.
А почему бы автору этих записок не повернуть дело в духе времени совсем
по-другому и не надуться от тщеславия, как пузырь. Таким расстрелом надлежит
гордиться! Расстрел по высочайшему повелению! Не знал я вплоть до 1989 г.,
что мой отец расстрелян. После реабилитации сообщалось, что умер. А что
расстрелян по личному повелению вождя, не знал тем более. Знал бы, так разве
молчал хотя бы перед тем же Ткачуком. Слюнтяй! Побежал, видите ли,
жаловаться. По уху политруку - и все тут! Кто ты, Ткачук, про которого
Сталин даже не слышал, и кто я, отцу которого смерть определил сам Сталин!?
Для вступления же в партию вот именно такой расстрел отца - лучшая
рекомендация. Быть сыном беспартийного инженера, одного из мизерной,
привилегированной кучки, всего-то сорока одной тысячи с лишним (тьфу, какая
мелочь!) расстрелянных по спискам, утвержденным самим вождем! Ведь сколько
полегло в застенках, а августейшей подписи удостоилась такая горстка! По
нынешним временам, это прямо-таки почти дарование дворянства! Не даром Борис
Березовский похваляется своим родством со Сталиным. Выдал дочь за внука
Светланы, и вот уже вместе с популярной радиоведущей иначе как "Иосиф
Виссарионович" и не произносит.
Я помню, как с десяток лет тому назад один из моих собеседников
упрекнул меня в том, что мое отношение к Сталину находится в противоречии с
тем, что мы на фронте кричали "За Сталина!" Я никогда такого не кричал, и
вовсе не потому, что мое отношение к Сталину нельзя назвать пылким. Причина
совсем в другом. Будучи вторым номером расчета станкового пулемета, в бою я,
главным образом, следил за лентой с патронами, чтобы не было перекоса
патрона в патроннике, и корректировал огонь, так как у первого номера такой
возможности было маловато. В таких условиях орать "За Сталина!" было
неуместно. Когда же я ходил за языком... Ну представьте себе идиота, который
крадется в темноте, стараясь не издать ни звука, и вдруг перед броском орет:
"За Сталина!". Это было бы так же нелепо и смешно, как сцена со Швейком,
когда он, едучи в инвалидной коляске, орал: "На Белград!"
Сказать по правде, этого возгласа я на фронте не слышал. Он звучал в
кино и помещался на броне танков. Я думаю, что если бы мне приказали: -Кричи
"За Сталина", я бы закричал. Но и в этом случае ничто не помешало бы мне
быть по отношению к Сталину на той же позиции, которая выражена на
предыдущих страницах.
Данный абзац - новый. Он появился через месяц после выхода книжки в
связи с намерениями поставить памятник Сталину, приурочив это событие к
60-летию Победы. Он, дескать, был Верховным Главнокомандующим...! При этом
стыдливо выводят за скобки репрессии, думая, что только они и есть темное
пятно на его "светлой" деятельности (а мы и сейчас с удовольствием готовы
про них забыть, как будто их вовсе не было). Но какой же он военный
деятель?! Неужели предвоенного уничтожения многочисленной и самой
квалифицированной части командования армии, преступного просчета в
определении сроков начала войны, пяти миллионов военнопленных, сдачи врагу
огромной территории страны, неумелых и нелепых приказов, благодаря которым
стала возможной гибель войск генерала Кирпоноса осенью 1941 г., катастрофа
наших войск под Харьковом летом 1942 г., давшая начало наступлению
противника на Сталинград и Кавказ - неужели всего этого недостаточно для
того, чтобы перестать, наконец, наделять Сталина не присущими ему свойствами
полководца?! А чего стоит едкий отзыв маршала Рокоссовского, что "он,
главнокомандующий, только к концу 1944 г. научился правильно задавать
вопросы"!
Да вовсе не Сталин им (кому? - без труда нозовете сами!) нужен, а нужны
его методы управления. Хотим отдать на блюдечке с голубой каемочкой?
Предлагаю проект памятника. Фигура вождя вырастает из груды (утопая в ней по
колено) черепов, как на картине Верещагина "Апофеоз войны". Сама груда
покоится на барабане, по поверхности которого размещены за колючей
проволокой тачки, движимые изможденными телами заключенных, бревна
лесоповала, бредущие колонны наших пленных, картины расстрелов и пр., пр.
Не раз упоминавшееся Моршнское стрелково-минометное училище - это
отнюдь не только короткий эпизод в жизни. Оно в значительной степени
определило мою судьбу в юности и проложило целую полосу во второй половине
жизни. Летом 1976 г. пришло письмо из Ростова на Дону. Меня разыскал бывший
курсант, с которым мы были в одной роте, хотя и в разных взводах. Александр
Тимофеевич Ермилов. Он помнил, что я из Москвы. Продолжая служить в армии
офицером военкомата, он с успехом применил усвоенные им приемы служебной
переписки и розыска. Потом он разыскал в Уфе Шамиля Нурлыгаяновича
Мустафина. Оба они приезжали ко мне в гости. Нескольких суток не хватило для
воспоминаний. Замысел А.Т.Ермилова - собрать уцелевших выпускников училища -
можно назвать и благородным и героическим.
В мае 1977 г. в Моршанске состоялась первая встреча бывших курсантов
нашей роты. Приехав рано утром на станцию Моршанск и отметившись в городском
Доме пионеров (Кто же принимал более активное участие в организации встреч
фронтовиков, чем пионерские организации и их руководители!), я получил
направление в гостиницу "Цна", названную так по имени протекающей через
Моршанск реки. Открыл дверь в номер и сразу, в ту же секунду узнал всех их:
С.Ф.Марин, Ю.А.Усатенко, И.Н.Калашников, А.В.Устинов, А.А.Аблаутов,
М.П.Мирясов, И.И.Вавилкин, Н.М.Точилкин,. И.А.Коновалов, А.М.Отливщиков,
А.Ф.Федотов, Д.С.Чугаев, А.С.Зайцев, П.К.Мыльников. Ну, и меня узнали.
Абсолютно те же лица, только постаревшие на тридцать три года. Собрались все
вместе и завтракают, вареная колбаса, батон, чай. Как будто получили сухой
паек. Можете ли Вы представить себе, что звучало в первом возгласе
узнавания?!... И тут же оказывается: Кокорин - убит. Конюхов - убит.
Москаленко - убит. Школьников - убит. - убит, - убит, убит... На первую
встречу нас приехало не более двадцати из ста двадцати. На последующие
встречи приезжало больше, но уже из других рот и батальонов. Ближе всех друг
другу были, конечно, мы, перечисленные выше, из одной роты. В конце 2003 г.
А.Т.Ермилов, главный организатор розысков и встреч, собрав многочисленные
сведения о встречах и их участниках, публикации моршанских газет, письма,
издал книжку "Вас помнит мир спасенный" (Ростов н/д, "Новая книга", 2003)
Титаническую работу по организации встреч вела жительница Моршанска,
самоотверженная и мудрая Римма Константиновна Ананьева. Я с благодарностью
вспоминаю командира роты М.М.Чернийчука, командира взвода А.И.Коновалова,
командиров трех остальных взводов А.Мордынского, П.Иванова и
П.П.Сороколадова. С Ермиловым и Чугаевым переписываемся до сих пор, а с
москвичами А.С.Добрыниным и Ю.К.Мишиным - встречаемся и перезваниваемся.
Одних только моих собственных воспоминаний об училище хватило бы на
целую книгу...
Можно ли забыть поздравительную открытку А.Ф.Федотова из дер. Н.
Кибекси Цивильского р-на Чувашской АССР ко дню Победы в 1978 году?
"Дорогой Юрий Львович! Во-первых с праздником нашим - с днем Победы над
злейшим фашизмом, где потерял здоровье и маюсь по сей день, которая не
повторилась бы никогда и учесть войны не знал бы ни кто".
Можно, конечно, написать грамотней, но боюсь, исправив все ошибки в
этой фразе, написанной на одном дыхании, мы выхолостим из нее всю
страстность и глубину переживаний. Ошибки каким-то замечательным образом
только подчеркивают внутренние достоинства фразы. Эту открытку я храню...
Иван Николаевич Калашников жил в г. Никольске Пензенской области. И я
удивлялся, как он, с искалеченными рукой и ногой, опираясь на костыль и
палку, добрался до Моршанска. У него была серьезная причина: неустроенность
с жильем. По его просьбе мы сочинили письмо в Никольский горвоенкомат и все
подписались под нашим "фронтовым" ходатайством улучшить жилье инвалиду
войны. Больше чем через год, в октябре 1978 г. от Калашникова пришло письмо:
"Дорогой Юра, если у тебя есть знакомые в Пензенском обкоме партии, помоги
мне: секретарь Никольского горкома партии вычеркнул меня из списка
очередников на получение жилья..." и т.д. На максимально высоком уровне моих
пензенских знакомств находились госпитальные сестры и нянечки-санитарки в
Сердобске и Башмакове, а также молочница на привокзальном базарчике станции
Башмаково: у нее я покупал ежедневную кружку "квашенки", которую мы теперь
зовем ряженкой. И имен-то их я не помню. Знакомых же в пензенском обкоме,
равно как и в любом другом обкоме партии, у меня, слава богу, не водилось.
Но сослаться на это обстоятельство, как на извинение: дескать, знакомых нет,
помочь не могу, - рука не поднималась. У меня квартира в Москве, а у него и
в Никольске нет крыши над головой... Не зная, что ответить, я молчал. Но
время шло. В какой-то момент - это было в ноябре - меня осенило. Дело в том,
что из офицерского резерва 4-го фронта нас осенью 1944 г. направляли в две
армии: 1-ю гвардейскую и 18-ю. Они и составляли 4-й Украинский. Калашникова
послали в 18-ю. Начальником политотдела 18-й армии был Л.И.Брежнев. В
семидесятые годы прошлого столетия этот факт почти доминировал в
общественной жизни страны, а уж в военной биографии Брежнева - доминировал
безусловно. С приближенными к Брежневу ветеранами он фотографировался,
снимки печатались в газетах.
Выходило, Брежнев и Калашников - прямо-таки однополчане. А высокие лица
во все времена известно с каким покровительством выделяли однополчан. За
десять минут я отбарабанил на машинке письмо генеральному секретарю ЦК КПСС,
которое начиналось обращением: "Дорогой Леонид Ильич!" Ради себя я и под
расстрелом не вымолвил бы таких слов. А ради другого - легко и просто.
Ровно через три недели я получил письмо из... пензенского обкома
партии. (Наконец-то у меня появился знакомый в пензенском обкоме!) Секретарь
обкома клялся мне, что при ближайшей сдаче новостройки Калашников получит
квартиру. Так оно и случилось. А Калашникову, когда его пригласили к
секретарю никольского горкома, девушка-секретарша промолвила, открывая перед
ним дверь к "самому": - "Ну, у тебя и рука в Москве!" Это, стало быть, про
меня...
К сожалению, сам Калашников недолго наслаждался новой трехкомнатной
квартирой. Через четыре года его сразил рак. Об этом мне написала его дочь.
Другая история связана с Игорем Рукавичниковым. Из одной и той же роты
училища в 71-й полк попали именно мы с ним (точнее сказать, в одной роте мы
оказались с ним, когда за месяц до выпуска слили две роты 4-ю, мою, и 3-ю,
его ). Не помню, каким образом, но командир полка взял его к себе
адъютантом. Маленького роста, юркий и расторопный, он вполне подходил на эту
роль. Всякий раз, когда мы встречались на КП полка, он из-за спины командира
полка подмигивал мне. А случалось, снабжал меня (в соответствии с
современным речевым шаблоном) информацией обо мне же. Это мне помогало. Свой
человек в штабе! Дня за два до обещанного мне расстрела и ранения в поиске я
обнаружил, что у командира полка другой адъютант, а Игоря перевели в
батальон. Больше ничего мне о нем узнать не привелось. Я угодил в госпиталь.
В первые же дни после моего возвращения в полк, во время боя за Грабине,
откуда драпанул 256-й полк, я услышал: "Рукавичников тяжело ранен". Он
командовал ротой. Сами того не зная, в этом бою мы были почти рядом. Но
опять не увиделись. Мне долго не удавалось найти Игоря. Военкомат Вязьмы,
где до войны жил Игорь, ничего сообщить о нем не мог. И вдруг в самом конце
восьмидесятых годов А.Т.Ермилов присылает мне точный его адрес. Он живет в
Риге. Немедленно пишу ему и вспоминаю обстоятельства того боя за Грабине.
Вот два его письма (исправив орфографию, сохраняю стиль и пунктуацию):
"Юра дорогой Здравствуй!
Пишу тебе письмо и дрожат руки очень волнуюсь. Мы же с тобой были
однокашники и воевали в одном полку, в полку в начале были все нам чужие и
незнакомые и как с ними обращаться не знали, близкого как ты у меня не было.
Я с тобой делился как с братом, что ты мне писал все так как было. Извини
меня что я задержал письмо и не поздравил тебя и твою семью с праздником 70
лет октября. Я немного приболел с 15 сентября по 12 ноября находился в
больнице в плохом состоянии, дают знать старые раны. Я живу в Риге с 1947 г.
В данный момент не работаю нахожусь на пенсии по инвалидности, инвалид II
гр. у меня 2-х комнатная квартира, гараж капитальный, машину получил уже
третью Запорожец. Пенсию получаю 140 р. и надбавку на бензин 260 руб. в год.
Жена у меня хорошая, дети живут - т.е. зять и дочь живут в отдельной
квартире имею внучку Женичку. В следующем письме напишу все подробно как и
где мы расстались.
До свидания мой дорогой друг. 19.11.87 г."
"Дорогой Юра Здравствуй!
Получил я от Мыльникова Петра письмо и заодно пишу тебе. Он пишет, что
ты дал ему мой адрес и он написал мне письмишко. Он просил меня, чтобы я
написал нашему комроты Шарапову Н.В. ты его помнишь, у него была медаль "За
отвагу" и вроде покалечена рука, кисть. Адрес у меня есть хотя он меня в
Моршанске сажал на губу, ну ладно кто старое помянет тому глаз вон. Юра я
хочу у тебя спросить про свою судьбу, может ты чего знаешь обо мне когда
меня ранило (выделено мной.) Ранило меня 23 апреля 1945 г. на рассвете в
наступлении. Помню что я был ранен в живот и в левое бедро и еще помню что
какой-то мл. л-т меня перевязывал, потом потерял сознание и ничего не помню,
когда немного очухался смотрю лежу под деревом на плащ-палатке и возле меня
убитый солдат наверно он меня тащил и все...опять потерял сознание и больше
ничего не помню, очухался в какой-то палатке когда начали меня обрабатывать
вся грудь была ранена в осколках три осколка ранило грудь и один подбородок
и еще рука правая, пуля попала в икру (наверно, в плечо, - примеч. мое) и
вышла в ключицу. Ничего не могли с меня снять, все разрезали потому что было
потеряно много крови и она вся присохла к гимнастерке и нижнему белью. Когда
я очухался в госпитале, документов нет, ордена сняты, и я долго не мог
говорить рот открываю а сказать не могу, после госпиталя документы
разыскали, а ордена только через 28 лет. Что я хочу сказать когда я написал
в г. Ленинград в архив они мне прислали справку о ранении что я был трижды
ранен и валялся в госпиталях. Юра если ты что знаешь то напиши. Ну да ладно,
об этом все при встрече поговорим. Целую, Игорь".
Встретиться нам не пришлось. Но в каком же положении оказался человек,
если он просит своего товарища рассказать о своей судьбе, надеясь, что этот
самый товарищ находился поблизости. Между нами вдоль цепи, по моим
представлениям, было метров двести. Поблизости это или нет?.. В тот момент
мы отбивали Грабине. А о ранении Игоря я узнал только после боя.
Встречались суждения, что награды, полученные в 41 - 43-м годах,
ценней, чем те, что заработаны кровью позднее. Авторам таких суждений стоит
поставить себя на место Игоря Рукавичникова. Может быть, не нюхав пороху,
они поостерегутся левой пяткой вертеть трагедию войны то так, то эдак, на
свой вкус.
Вместе с тем этика людей моего возраста, т.е. от 1923 до 1926 года
рождения, каким бы ни был наш личный вклад в Победу, обязывает нас каждую
минуту помнить, что мы вступили в бой под прикрытием миллионов тех, кто
встретил врага летом 1941 года. Их отвага и гибель создали ту атмосферу,
которая позволила нам ощутить и осознать свои возможности вести бой. Они
сначала защитили нас своими телами, а затем дали нам моральные силы воевать.
Мы учились на их бедах.
Да что там говорить...Всякий, принявший свой первый бой вчера,
становился богатейшим источником военной премудрости и бесценного опыта для
вступившего в бой только сегодня.
Что бы там ни было в прошлом, мои воспитание, убеждения и симпатии -
социал-демократические. Как бы ни издевались поклонники жесткого капитализма
над шестидесятниками, я принадлежу к последним. За шестидесятниками -
благородство. Думается мне, что нынешние отрицатели шестидесятников
преследуют весьма понятные цели: они пытаются оградить себя от укора
заведомых противников оголтелого обогащения.
И я не отрицаю социализма. И его человеческое лицо мне было бы мило. И
я не усвоил (и не усвою) теорию, по которой только на ортодоксальном
капиталистическом пути можно добиться высокой производительности труда.
Насиловать свою психику мне поздно. Тем более что сравнение совсем недавнего
прошлого с настоящим не делает чести ни тому, ни другому.
Чуть ли ни в ранг основного экономического закона того социализма
возводился принцип "максимального удовлетворения постоянно растущих
потребностей трудящихся". В начале восьмидесятых, возвращаясь вечером с
работы и зайдя в универсам, всякий раз я был действующим лицом такой сцены:
человек двадцать-тридцать напряженно всматриваются в пространство за
полуоткрытой дверью "подсобки", откуда вот-вот должны выкатить коляску с
расфасованной вареной колбасой. Когда коляска появляется, все бросаются к
ней и, отталкивая друг друга, все-таки ухватывают свой кусок. Эта
потребность и называлась "постоянно растущей", потому что даже ее не
удавалось удовлетворить.
Чем эта картина отличается от непрерывных разговоров о неуклонном росте
производства в России начала двадцать первого века, когда рядовой гражданин
этого роста не ощущает, когда и не растущие потребности постоянно не
удовлетворяются, а упомянутый универсам превратился в "Патерсон шаговой
доступности" с таким ценами, которые на двадцать-тридцать процентов выше цен
на рынке, расположенном в двух километрах и находящемся под постоянной
угрозой закрытия, и эта угроза нависла и портит настроение. Настроение
портит нескончаемый ряд и других факторов, перечисление которых отнюдь не
добавит оригинальности повествованию.
В последнее время забрезжила надежда на положительные сдвиги. Но кто
поручится за результат?..
А пока что события складывались и продолжают складываться вот в какую
гримасу. В конце восьмидесятых годов прошлого века околополитические
скоморохи с гиканьем отплясывали на марксовой формуле "экспроприаторов
экспроприируют", расшифровав ее как "грабь награбленное". Бесспорно, речь
шла о награбленном. Но у Маркса не было и речи о разграблении, так как
вторая часть формулы, т.е. "экспроприируют", означала превращение частной
собственности в общественную. Казалось бы новой власти ради политической
порядочности не подобало следовать вульгарной интерпретации формулы Маркса.
Но она не устояла перед соблазном и пошла на поводу у своих околовластных
скоморохов. Не рискнула занять принципиальную позицию: чего доброго, назовут
"совками".
Более того, она не только инициировала обратное превращение
общественной собственности в частную, что будто бы само собой разумелось и
считалось неизбежным, но сделала это с такой поспешностью, что обратное
превращение стало подлинным разграблением. И разграблением вовсе не
награбленного, а заработанного честным и тяжелым трудом. При этом подвергся
остракизму и насмешкам принцип социальной справедливости.
Надо признать однако, что в полном соответствии с формулой "грабь
награбленное" на наших глазах происходит стихийный пересмотр итогов
приватизации: вооруженный захват предприятий и силовая смена их владельцев.
Так что те, кому мила именно такая интерпретация марксовой формулы, могут
быть вполне довольны.
Прошло совсем немного времени, и новая несуразица, теперь уже вокруг
"льгот", разыгрывается опять таки по сценарию, если не разграбления, то
ограбления одних нищих в пользу других нищих. Правда, слово "ограбление"
здесь мало подходит. Что можно награбить у нищего. Лучше сказать: "отобрать
у одних нищих, чтобы отдать другим". Именно замена льгот деньгами (причем,
совершенно неэквивалентная) теперь называется осуществлением социальной
справедливости. От такого сальто можно обалдеть. В новой интерпретации
принцип социальной справедливости, нещадно искажая его, пришлось
провозгласить вицепремьеру Жукову. Я сочувствую ему: он понимает, что в этот
момент расстается с симпатиями соотечественников, а потому его глаза выдают
плохо скрываемую печаль.
Начинающийся абзац я вношу в электронный вариант книжки также более чем
через месяц после ее выхода в свет. Он вызван теми событиями, которые
произошли благодаря закону о монетизации льгот и его бездумной реализации.
Закон свидетельствует о тщательно маскируемой бесчеловечности власти.
Министр финансов пытается сгладить остроту вопроса тем, что "только один
процент льготников" принял участие в митингах протеста против отмены
бесплатного проезда в городском транспорте. В самом ли деле министр не
понимает, этот "только один процент" вовсе не означает, что остальные
девяносто девять с ними не солидарны или относятся к монетизации
индифферентно? Оправдываясь, разве забыл министр, что начиналась вся затея с
предложения таких ничтожных выплат, которые обнажали всю жадность власти по
отношению к своим старикам, в том числе и к бывшим фронтовикам. Разумеется,
министр финансов должен более всего радеть об экономном расходовании средств
государства. Но способы экономии бывают разные. Экономия, преследующая
гармоничное развитие общества, это одно. Экономия же любой ценой - это
поведение рядового бухгалтера, а не члена правительства того государства,
которое провозгласило себя социальным. Выдает себя с головой почти
паническая забота уйти от социальной напряженности. Не здравый смысл, не
истинная забота о людях, а забота о пресловутой социальной напряженности.
Как будто кто-то сидит у переполняющейся чаши терпения и измеряет с
точностью до микрона, доходит до края или нет. Еще не переливается? Ну и
слава Богу! Прямо-таки новая функция демона Максвелла, бдительно отделявшего
быстрые молекулы от медленных И еще один признак безнравственности власти:
ее ветви из кожи лезут вон, чтобы свалить ответственность за принятие
порочного закона с себя и переложить ее на другую. И это благородство? Да ну
его, это благородство! Достаточно помнить русские пословицы: "Чем кумушек
считать-трудиться, не лучше ль на себя, кума, оборотиться?", или "Неча на
зеркало пенять, коли рожа крива!" Разве Зурабов и Исаев, пропагандируя
размеры монетизации, не в унисон по радио и телевидению дырявили наши
барабанные перепонки с такой силой, что поверхности упомянутых вещательных
устройств нуждались в удалении с них осадков, выделяемых во время не в меру
азартной речи? И, наконец, никто никого не тянул за язык убеждать, что
ущерба от монетизации никому не будет. У фронтовиков, например, отобрано
право бесплатного разового ежегодного проезда в купейном вагоне в любом
направлении туда и обратно. Оно заменено иллюзорной возможностью раз в
четыре года получить бесплатную путевку в санаторий с бесплатным проездом к
месту отдыха. Это отнюдь не эквивалент.
Есть непреложные физические факты: например, скорость света конечна, и
не существует скоростей, превосходящих ее. Нельзя утверждать с такой же
категоричностью, что социализм не может быть построен. В Европе немало
стран, в которых социализм построен. Сначала придаточное предложение в этой
фразе звучало скромнее, а именно: "...в общественном устройстве которых
социалистические отношения, если и не преобладают, то прочно вплелись в
ткань всей жизни". Но вскоре в переданной по радио России беседе русский
художник Владимир Любаров, язык которого отличался сочностью, образностью и
отсутствием каких бы то ни было признаков стандартной канцелярской жвачки,
утверждал как- раз, что в таких странах, как Германия или Швейцария, -
настоящий социализм, которого у нас и не было. А восхищение шведским
социализмом он выразил словом "сумасшедший", произнесенным с такой
восторженной интонацией, что ему я и последовал.
В то же время, как только стало можно, все европейские страны с
социализмом советского образца мгновенно дали от него деру. Главнейшая из
причин: он был окровавлен сталинизмом, который надолго лишил его
привлекательности. И в этом состоит главное преступление сталинизма перед
историей. Все уродство современных производственных отношений в России - это
тоже производное от уродств сталинизма. Из разлагающегося уродства
сталинизма немедленное благолепие высвободиться не может! Я настаиваю на
этом.
На протяжении десятилетий середины двадцатого века в нашей стране на
разных уровнях констатировалось, что производительность труда в нашей
возможная их квалификация. И так квалифицирует перечисленные деяния само
государство. В противовес сегодняшним несчастиям, сталинские убийства были
государственными, инициированными одним человеком в своих личных целях,
выдаваемых за общенародные, втягивающих в орбиту круговой поруки миллионы
граждан страны. При этом масштабы убийств несопоставимы! Снова вспомните:
"....И над страной туман кровавый навеял дикою расправой, сгубившей лучших
миллионы." Прятать сталинские преступления за хилую ширму современности -
безнадежное дело.
А почему бы автору этих записок не повернуть дело в духе времени совсем
по-другому и не надуться от тщеславия, как пузырь. Таким расстрелом надлежит
гордиться! Расстрел по высочайшему повелению! Не знал я вплоть до 1989 г.,
что мой отец расстрелян. После реабилитации сообщалось, что умер. А что
расстрелян по личному повелению вождя, не знал тем более. Знал бы, так разве
молчал хотя бы перед тем же Ткачуком. Слюнтяй! Побежал, видите ли,
жаловаться. По уху политруку - и все тут! Кто ты, Ткачук, про которого
Сталин даже не слышал, и кто я, отцу которого смерть определил сам Сталин!?
Для вступления же в партию вот именно такой расстрел отца - лучшая
рекомендация. Быть сыном беспартийного инженера, одного из мизерной,
привилегированной кучки, всего-то сорока одной тысячи с лишним (тьфу, какая
мелочь!) расстрелянных по спискам, утвержденным самим вождем! Ведь сколько
полегло в застенках, а августейшей подписи удостоилась такая горстка! По
нынешним временам, это прямо-таки почти дарование дворянства! Не даром Борис
Березовский похваляется своим родством со Сталиным. Выдал дочь за внука
Светланы, и вот уже вместе с популярной радиоведущей иначе как "Иосиф
Виссарионович" и не произносит.
Я помню, как с десяток лет тому назад один из моих собеседников
упрекнул меня в том, что мое отношение к Сталину находится в противоречии с
тем, что мы на фронте кричали "За Сталина!" Я никогда такого не кричал, и
вовсе не потому, что мое отношение к Сталину нельзя назвать пылким. Причина
совсем в другом. Будучи вторым номером расчета станкового пулемета, в бою я,
главным образом, следил за лентой с патронами, чтобы не было перекоса
патрона в патроннике, и корректировал огонь, так как у первого номера такой
возможности было маловато. В таких условиях орать "За Сталина!" было
неуместно. Когда же я ходил за языком... Ну представьте себе идиота, который
крадется в темноте, стараясь не издать ни звука, и вдруг перед броском орет:
"За Сталина!". Это было бы так же нелепо и смешно, как сцена со Швейком,
когда он, едучи в инвалидной коляске, орал: "На Белград!"
Сказать по правде, этого возгласа я на фронте не слышал. Он звучал в
кино и помещался на броне танков. Я думаю, что если бы мне приказали: -Кричи
"За Сталина", я бы закричал. Но и в этом случае ничто не помешало бы мне
быть по отношению к Сталину на той же позиции, которая выражена на
предыдущих страницах.
Данный абзац - новый. Он появился через месяц после выхода книжки в
связи с намерениями поставить памятник Сталину, приурочив это событие к
60-летию Победы. Он, дескать, был Верховным Главнокомандующим...! При этом
стыдливо выводят за скобки репрессии, думая, что только они и есть темное
пятно на его "светлой" деятельности (а мы и сейчас с удовольствием готовы
про них забыть, как будто их вовсе не было). Но какой же он военный
деятель?! Неужели предвоенного уничтожения многочисленной и самой
квалифицированной части командования армии, преступного просчета в
определении сроков начала войны, пяти миллионов военнопленных, сдачи врагу
огромной территории страны, неумелых и нелепых приказов, благодаря которым
стала возможной гибель войск генерала Кирпоноса осенью 1941 г., катастрофа
наших войск под Харьковом летом 1942 г., давшая начало наступлению
противника на Сталинград и Кавказ - неужели всего этого недостаточно для
того, чтобы перестать, наконец, наделять Сталина не присущими ему свойствами
полководца?! А чего стоит едкий отзыв маршала Рокоссовского, что "он,
главнокомандующий, только к концу 1944 г. научился правильно задавать
вопросы"!
Да вовсе не Сталин им (кому? - без труда нозовете сами!) нужен, а нужны
его методы управления. Хотим отдать на блюдечке с голубой каемочкой?
Предлагаю проект памятника. Фигура вождя вырастает из груды (утопая в ней по
колено) черепов, как на картине Верещагина "Апофеоз войны". Сама груда
покоится на барабане, по поверхности которого размещены за колючей
проволокой тачки, движимые изможденными телами заключенных, бревна
лесоповала, бредущие колонны наших пленных, картины расстрелов и пр., пр.
Не раз упоминавшееся Моршнское стрелково-минометное училище - это
отнюдь не только короткий эпизод в жизни. Оно в значительной степени
определило мою судьбу в юности и проложило целую полосу во второй половине
жизни. Летом 1976 г. пришло письмо из Ростова на Дону. Меня разыскал бывший
курсант, с которым мы были в одной роте, хотя и в разных взводах. Александр
Тимофеевич Ермилов. Он помнил, что я из Москвы. Продолжая служить в армии
офицером военкомата, он с успехом применил усвоенные им приемы служебной
переписки и розыска. Потом он разыскал в Уфе Шамиля Нурлыгаяновича
Мустафина. Оба они приезжали ко мне в гости. Нескольких суток не хватило для
воспоминаний. Замысел А.Т.Ермилова - собрать уцелевших выпускников училища -
можно назвать и благородным и героическим.
В мае 1977 г. в Моршанске состоялась первая встреча бывших курсантов
нашей роты. Приехав рано утром на станцию Моршанск и отметившись в городском
Доме пионеров (Кто же принимал более активное участие в организации встреч
фронтовиков, чем пионерские организации и их руководители!), я получил
направление в гостиницу "Цна", названную так по имени протекающей через
Моршанск реки. Открыл дверь в номер и сразу, в ту же секунду узнал всех их:
С.Ф.Марин, Ю.А.Усатенко, И.Н.Калашников, А.В.Устинов, А.А.Аблаутов,
М.П.Мирясов, И.И.Вавилкин, Н.М.Точилкин,. И.А.Коновалов, А.М.Отливщиков,
А.Ф.Федотов, Д.С.Чугаев, А.С.Зайцев, П.К.Мыльников. Ну, и меня узнали.
Абсолютно те же лица, только постаревшие на тридцать три года. Собрались все
вместе и завтракают, вареная колбаса, батон, чай. Как будто получили сухой
паек. Можете ли Вы представить себе, что звучало в первом возгласе
узнавания?!... И тут же оказывается: Кокорин - убит. Конюхов - убит.
Москаленко - убит. Школьников - убит. - убит, - убит, убит... На первую
встречу нас приехало не более двадцати из ста двадцати. На последующие
встречи приезжало больше, но уже из других рот и батальонов. Ближе всех друг
другу были, конечно, мы, перечисленные выше, из одной роты. В конце 2003 г.
А.Т.Ермилов, главный организатор розысков и встреч, собрав многочисленные
сведения о встречах и их участниках, публикации моршанских газет, письма,
издал книжку "Вас помнит мир спасенный" (Ростов н/д, "Новая книга", 2003)
Титаническую работу по организации встреч вела жительница Моршанска,
самоотверженная и мудрая Римма Константиновна Ананьева. Я с благодарностью
вспоминаю командира роты М.М.Чернийчука, командира взвода А.И.Коновалова,
командиров трех остальных взводов А.Мордынского, П.Иванова и
П.П.Сороколадова. С Ермиловым и Чугаевым переписываемся до сих пор, а с
москвичами А.С.Добрыниным и Ю.К.Мишиным - встречаемся и перезваниваемся.
Одних только моих собственных воспоминаний об училище хватило бы на
целую книгу...
Можно ли забыть поздравительную открытку А.Ф.Федотова из дер. Н.
Кибекси Цивильского р-на Чувашской АССР ко дню Победы в 1978 году?
"Дорогой Юрий Львович! Во-первых с праздником нашим - с днем Победы над
злейшим фашизмом, где потерял здоровье и маюсь по сей день, которая не
повторилась бы никогда и учесть войны не знал бы ни кто".
Можно, конечно, написать грамотней, но боюсь, исправив все ошибки в
этой фразе, написанной на одном дыхании, мы выхолостим из нее всю
страстность и глубину переживаний. Ошибки каким-то замечательным образом
только подчеркивают внутренние достоинства фразы. Эту открытку я храню...
Иван Николаевич Калашников жил в г. Никольске Пензенской области. И я
удивлялся, как он, с искалеченными рукой и ногой, опираясь на костыль и
палку, добрался до Моршанска. У него была серьезная причина: неустроенность
с жильем. По его просьбе мы сочинили письмо в Никольский горвоенкомат и все
подписались под нашим "фронтовым" ходатайством улучшить жилье инвалиду
войны. Больше чем через год, в октябре 1978 г. от Калашникова пришло письмо:
"Дорогой Юра, если у тебя есть знакомые в Пензенском обкоме партии, помоги
мне: секретарь Никольского горкома партии вычеркнул меня из списка
очередников на получение жилья..." и т.д. На максимально высоком уровне моих
пензенских знакомств находились госпитальные сестры и нянечки-санитарки в
Сердобске и Башмакове, а также молочница на привокзальном базарчике станции
Башмаково: у нее я покупал ежедневную кружку "квашенки", которую мы теперь
зовем ряженкой. И имен-то их я не помню. Знакомых же в пензенском обкоме,
равно как и в любом другом обкоме партии, у меня, слава богу, не водилось.
Но сослаться на это обстоятельство, как на извинение: дескать, знакомых нет,
помочь не могу, - рука не поднималась. У меня квартира в Москве, а у него и
в Никольске нет крыши над головой... Не зная, что ответить, я молчал. Но
время шло. В какой-то момент - это было в ноябре - меня осенило. Дело в том,
что из офицерского резерва 4-го фронта нас осенью 1944 г. направляли в две
армии: 1-ю гвардейскую и 18-ю. Они и составляли 4-й Украинский. Калашникова
послали в 18-ю. Начальником политотдела 18-й армии был Л.И.Брежнев. В
семидесятые годы прошлого столетия этот факт почти доминировал в
общественной жизни страны, а уж в военной биографии Брежнева - доминировал
безусловно. С приближенными к Брежневу ветеранами он фотографировался,
снимки печатались в газетах.
Выходило, Брежнев и Калашников - прямо-таки однополчане. А высокие лица
во все времена известно с каким покровительством выделяли однополчан. За
десять минут я отбарабанил на машинке письмо генеральному секретарю ЦК КПСС,
которое начиналось обращением: "Дорогой Леонид Ильич!" Ради себя я и под
расстрелом не вымолвил бы таких слов. А ради другого - легко и просто.
Ровно через три недели я получил письмо из... пензенского обкома
партии. (Наконец-то у меня появился знакомый в пензенском обкоме!) Секретарь
обкома клялся мне, что при ближайшей сдаче новостройки Калашников получит
квартиру. Так оно и случилось. А Калашникову, когда его пригласили к
секретарю никольского горкома, девушка-секретарша промолвила, открывая перед
ним дверь к "самому": - "Ну, у тебя и рука в Москве!" Это, стало быть, про
меня...
К сожалению, сам Калашников недолго наслаждался новой трехкомнатной
квартирой. Через четыре года его сразил рак. Об этом мне написала его дочь.
Другая история связана с Игорем Рукавичниковым. Из одной и той же роты
училища в 71-й полк попали именно мы с ним (точнее сказать, в одной роте мы
оказались с ним, когда за месяц до выпуска слили две роты 4-ю, мою, и 3-ю,
его ). Не помню, каким образом, но командир полка взял его к себе
адъютантом. Маленького роста, юркий и расторопный, он вполне подходил на эту
роль. Всякий раз, когда мы встречались на КП полка, он из-за спины командира
полка подмигивал мне. А случалось, снабжал меня (в соответствии с
современным речевым шаблоном) информацией обо мне же. Это мне помогало. Свой
человек в штабе! Дня за два до обещанного мне расстрела и ранения в поиске я
обнаружил, что у командира полка другой адъютант, а Игоря перевели в
батальон. Больше ничего мне о нем узнать не привелось. Я угодил в госпиталь.
В первые же дни после моего возвращения в полк, во время боя за Грабине,
откуда драпанул 256-й полк, я услышал: "Рукавичников тяжело ранен". Он
командовал ротой. Сами того не зная, в этом бою мы были почти рядом. Но
опять не увиделись. Мне долго не удавалось найти Игоря. Военкомат Вязьмы,
где до войны жил Игорь, ничего сообщить о нем не мог. И вдруг в самом конце
восьмидесятых годов А.Т.Ермилов присылает мне точный его адрес. Он живет в
Риге. Немедленно пишу ему и вспоминаю обстоятельства того боя за Грабине.
Вот два его письма (исправив орфографию, сохраняю стиль и пунктуацию):
"Юра дорогой Здравствуй!
Пишу тебе письмо и дрожат руки очень волнуюсь. Мы же с тобой были
однокашники и воевали в одном полку, в полку в начале были все нам чужие и
незнакомые и как с ними обращаться не знали, близкого как ты у меня не было.
Я с тобой делился как с братом, что ты мне писал все так как было. Извини
меня что я задержал письмо и не поздравил тебя и твою семью с праздником 70
лет октября. Я немного приболел с 15 сентября по 12 ноября находился в
больнице в плохом состоянии, дают знать старые раны. Я живу в Риге с 1947 г.
В данный момент не работаю нахожусь на пенсии по инвалидности, инвалид II
гр. у меня 2-х комнатная квартира, гараж капитальный, машину получил уже
третью Запорожец. Пенсию получаю 140 р. и надбавку на бензин 260 руб. в год.
Жена у меня хорошая, дети живут - т.е. зять и дочь живут в отдельной
квартире имею внучку Женичку. В следующем письме напишу все подробно как и
где мы расстались.
До свидания мой дорогой друг. 19.11.87 г."
"Дорогой Юра Здравствуй!
Получил я от Мыльникова Петра письмо и заодно пишу тебе. Он пишет, что
ты дал ему мой адрес и он написал мне письмишко. Он просил меня, чтобы я
написал нашему комроты Шарапову Н.В. ты его помнишь, у него была медаль "За
отвагу" и вроде покалечена рука, кисть. Адрес у меня есть хотя он меня в
Моршанске сажал на губу, ну ладно кто старое помянет тому глаз вон. Юра я
хочу у тебя спросить про свою судьбу, может ты чего знаешь обо мне когда
меня ранило (выделено мной.) Ранило меня 23 апреля 1945 г. на рассвете в
наступлении. Помню что я был ранен в живот и в левое бедро и еще помню что
какой-то мл. л-т меня перевязывал, потом потерял сознание и ничего не помню,
когда немного очухался смотрю лежу под деревом на плащ-палатке и возле меня
убитый солдат наверно он меня тащил и все...опять потерял сознание и больше
ничего не помню, очухался в какой-то палатке когда начали меня обрабатывать
вся грудь была ранена в осколках три осколка ранило грудь и один подбородок
и еще рука правая, пуля попала в икру (наверно, в плечо, - примеч. мое) и
вышла в ключицу. Ничего не могли с меня снять, все разрезали потому что было
потеряно много крови и она вся присохла к гимнастерке и нижнему белью. Когда
я очухался в госпитале, документов нет, ордена сняты, и я долго не мог
говорить рот открываю а сказать не могу, после госпиталя документы
разыскали, а ордена только через 28 лет. Что я хочу сказать когда я написал
в г. Ленинград в архив они мне прислали справку о ранении что я был трижды
ранен и валялся в госпиталях. Юра если ты что знаешь то напиши. Ну да ладно,
об этом все при встрече поговорим. Целую, Игорь".
Встретиться нам не пришлось. Но в каком же положении оказался человек,
если он просит своего товарища рассказать о своей судьбе, надеясь, что этот
самый товарищ находился поблизости. Между нами вдоль цепи, по моим
представлениям, было метров двести. Поблизости это или нет?.. В тот момент
мы отбивали Грабине. А о ранении Игоря я узнал только после боя.
Встречались суждения, что награды, полученные в 41 - 43-м годах,
ценней, чем те, что заработаны кровью позднее. Авторам таких суждений стоит
поставить себя на место Игоря Рукавичникова. Может быть, не нюхав пороху,
они поостерегутся левой пяткой вертеть трагедию войны то так, то эдак, на
свой вкус.
Вместе с тем этика людей моего возраста, т.е. от 1923 до 1926 года
рождения, каким бы ни был наш личный вклад в Победу, обязывает нас каждую
минуту помнить, что мы вступили в бой под прикрытием миллионов тех, кто
встретил врага летом 1941 года. Их отвага и гибель создали ту атмосферу,
которая позволила нам ощутить и осознать свои возможности вести бой. Они
сначала защитили нас своими телами, а затем дали нам моральные силы воевать.
Мы учились на их бедах.
Да что там говорить...Всякий, принявший свой первый бой вчера,
становился богатейшим источником военной премудрости и бесценного опыта для
вступившего в бой только сегодня.
Что бы там ни было в прошлом, мои воспитание, убеждения и симпатии -
социал-демократические. Как бы ни издевались поклонники жесткого капитализма
над шестидесятниками, я принадлежу к последним. За шестидесятниками -
благородство. Думается мне, что нынешние отрицатели шестидесятников
преследуют весьма понятные цели: они пытаются оградить себя от укора
заведомых противников оголтелого обогащения.
И я не отрицаю социализма. И его человеческое лицо мне было бы мило. И
я не усвоил (и не усвою) теорию, по которой только на ортодоксальном
капиталистическом пути можно добиться высокой производительности труда.
Насиловать свою психику мне поздно. Тем более что сравнение совсем недавнего
прошлого с настоящим не делает чести ни тому, ни другому.
Чуть ли ни в ранг основного экономического закона того социализма
возводился принцип "максимального удовлетворения постоянно растущих
потребностей трудящихся". В начале восьмидесятых, возвращаясь вечером с
работы и зайдя в универсам, всякий раз я был действующим лицом такой сцены:
человек двадцать-тридцать напряженно всматриваются в пространство за
полуоткрытой дверью "подсобки", откуда вот-вот должны выкатить коляску с
расфасованной вареной колбасой. Когда коляска появляется, все бросаются к
ней и, отталкивая друг друга, все-таки ухватывают свой кусок. Эта
потребность и называлась "постоянно растущей", потому что даже ее не
удавалось удовлетворить.
Чем эта картина отличается от непрерывных разговоров о неуклонном росте
производства в России начала двадцать первого века, когда рядовой гражданин
этого роста не ощущает, когда и не растущие потребности постоянно не
удовлетворяются, а упомянутый универсам превратился в "Патерсон шаговой
доступности" с таким ценами, которые на двадцать-тридцать процентов выше цен
на рынке, расположенном в двух километрах и находящемся под постоянной
угрозой закрытия, и эта угроза нависла и портит настроение. Настроение
портит нескончаемый ряд и других факторов, перечисление которых отнюдь не
добавит оригинальности повествованию.
В последнее время забрезжила надежда на положительные сдвиги. Но кто
поручится за результат?..
А пока что события складывались и продолжают складываться вот в какую
гримасу. В конце восьмидесятых годов прошлого века околополитические
скоморохи с гиканьем отплясывали на марксовой формуле "экспроприаторов
экспроприируют", расшифровав ее как "грабь награбленное". Бесспорно, речь
шла о награбленном. Но у Маркса не было и речи о разграблении, так как
вторая часть формулы, т.е. "экспроприируют", означала превращение частной
собственности в общественную. Казалось бы новой власти ради политической
порядочности не подобало следовать вульгарной интерпретации формулы Маркса.
Но она не устояла перед соблазном и пошла на поводу у своих околовластных
скоморохов. Не рискнула занять принципиальную позицию: чего доброго, назовут
"совками".
Более того, она не только инициировала обратное превращение
общественной собственности в частную, что будто бы само собой разумелось и
считалось неизбежным, но сделала это с такой поспешностью, что обратное
превращение стало подлинным разграблением. И разграблением вовсе не
награбленного, а заработанного честным и тяжелым трудом. При этом подвергся
остракизму и насмешкам принцип социальной справедливости.
Надо признать однако, что в полном соответствии с формулой "грабь
награбленное" на наших глазах происходит стихийный пересмотр итогов
приватизации: вооруженный захват предприятий и силовая смена их владельцев.
Так что те, кому мила именно такая интерпретация марксовой формулы, могут
быть вполне довольны.
Прошло совсем немного времени, и новая несуразица, теперь уже вокруг
"льгот", разыгрывается опять таки по сценарию, если не разграбления, то
ограбления одних нищих в пользу других нищих. Правда, слово "ограбление"
здесь мало подходит. Что можно награбить у нищего. Лучше сказать: "отобрать
у одних нищих, чтобы отдать другим". Именно замена льгот деньгами (причем,
совершенно неэквивалентная) теперь называется осуществлением социальной
справедливости. От такого сальто можно обалдеть. В новой интерпретации
принцип социальной справедливости, нещадно искажая его, пришлось
провозгласить вицепремьеру Жукову. Я сочувствую ему: он понимает, что в этот
момент расстается с симпатиями соотечественников, а потому его глаза выдают
плохо скрываемую печаль.
Начинающийся абзац я вношу в электронный вариант книжки также более чем
через месяц после ее выхода в свет. Он вызван теми событиями, которые
произошли благодаря закону о монетизации льгот и его бездумной реализации.
Закон свидетельствует о тщательно маскируемой бесчеловечности власти.
Министр финансов пытается сгладить остроту вопроса тем, что "только один
процент льготников" принял участие в митингах протеста против отмены
бесплатного проезда в городском транспорте. В самом ли деле министр не
понимает, этот "только один процент" вовсе не означает, что остальные
девяносто девять с ними не солидарны или относятся к монетизации
индифферентно? Оправдываясь, разве забыл министр, что начиналась вся затея с
предложения таких ничтожных выплат, которые обнажали всю жадность власти по
отношению к своим старикам, в том числе и к бывшим фронтовикам. Разумеется,
министр финансов должен более всего радеть об экономном расходовании средств
государства. Но способы экономии бывают разные. Экономия, преследующая
гармоничное развитие общества, это одно. Экономия же любой ценой - это
поведение рядового бухгалтера, а не члена правительства того государства,
которое провозгласило себя социальным. Выдает себя с головой почти
паническая забота уйти от социальной напряженности. Не здравый смысл, не
истинная забота о людях, а забота о пресловутой социальной напряженности.
Как будто кто-то сидит у переполняющейся чаши терпения и измеряет с
точностью до микрона, доходит до края или нет. Еще не переливается? Ну и
слава Богу! Прямо-таки новая функция демона Максвелла, бдительно отделявшего
быстрые молекулы от медленных И еще один признак безнравственности власти:
ее ветви из кожи лезут вон, чтобы свалить ответственность за принятие
порочного закона с себя и переложить ее на другую. И это благородство? Да ну
его, это благородство! Достаточно помнить русские пословицы: "Чем кумушек
считать-трудиться, не лучше ль на себя, кума, оборотиться?", или "Неча на
зеркало пенять, коли рожа крива!" Разве Зурабов и Исаев, пропагандируя
размеры монетизации, не в унисон по радио и телевидению дырявили наши
барабанные перепонки с такой силой, что поверхности упомянутых вещательных
устройств нуждались в удалении с них осадков, выделяемых во время не в меру
азартной речи? И, наконец, никто никого не тянул за язык убеждать, что
ущерба от монетизации никому не будет. У фронтовиков, например, отобрано
право бесплатного разового ежегодного проезда в купейном вагоне в любом
направлении туда и обратно. Оно заменено иллюзорной возможностью раз в
четыре года получить бесплатную путевку в санаторий с бесплатным проездом к
месту отдыха. Это отнюдь не эквивалент.
Есть непреложные физические факты: например, скорость света конечна, и
не существует скоростей, превосходящих ее. Нельзя утверждать с такой же
категоричностью, что социализм не может быть построен. В Европе немало
стран, в которых социализм построен. Сначала придаточное предложение в этой
фразе звучало скромнее, а именно: "...в общественном устройстве которых
социалистические отношения, если и не преобладают, то прочно вплелись в
ткань всей жизни". Но вскоре в переданной по радио России беседе русский
художник Владимир Любаров, язык которого отличался сочностью, образностью и
отсутствием каких бы то ни было признаков стандартной канцелярской жвачки,
утверждал как- раз, что в таких странах, как Германия или Швейцария, -
настоящий социализм, которого у нас и не было. А восхищение шведским
социализмом он выразил словом "сумасшедший", произнесенным с такой
восторженной интонацией, что ему я и последовал.
В то же время, как только стало можно, все европейские страны с
социализмом советского образца мгновенно дали от него деру. Главнейшая из
причин: он был окровавлен сталинизмом, который надолго лишил его
привлекательности. И в этом состоит главное преступление сталинизма перед
историей. Все уродство современных производственных отношений в России - это
тоже производное от уродств сталинизма. Из разлагающегося уродства
сталинизма немедленное благолепие высвободиться не может! Я настаиваю на
этом.
На протяжении десятилетий середины двадцатого века в нашей стране на
разных уровнях констатировалось, что производительность труда в нашей