Сальгари Эмилио. В дебрях Атласа

   — Это ты! — воскликнул Хасси. — Хвала Аллаху. А Афза?
   — Афза? — спросил мадьяр, задерживая тосканца, чуть было не ударившегося лбом о четырех верблюдов, испуганных страшной грозой и сбившихся в кучу. — Где моя жена, Хасси?
   — Ты не видал ее в бледе?
   — Ты говоришь, в бледе?
   — Она пошла к вахмистру.
   — Зачем?
   — Чтобы дать тебе время убежать.
   — Несчастная! — воскликнул граф.
   Мавр подошел к нему и, положив ему руку на плечо, сказал серьезно:
   — В жилах мавров течет хорошая кровь, она передается и дочерям. Чего ты испугался? Звезда Атласа вооружена лучшим отцовским кинжалом, и теперь она уж, верно, справилась с начальником бледа. Ручаюсь тебе за храбрость и смелость дочери, граф.
   Вместо ответа мадьяр обратился к тосканцу, как бы окаменевшему.
   — Железный прут у тебя?
   — Да, — ответил адвокат-неудачник.
   — Пойдем спасать Афзу, мою жену!…
   Оба повернули в сторону бледа, но мавр поспешно удержал графа за руку.
   — Куда ты?
   — Спасать жену.
   — С этим железным прутом? Против ружей часовых?
   — Так дай мне твое ружье.
   — Лишнее. Под попоной махари есть и карабины, и пистолеты; но повторяю тебе: ты должен остаться здесь и ждать жену. Тебе удалось вырваться из тюрьмы, все готово для бегства, — зачем подвергать себя опасности снова попасться? Вот и Ару подъехал еще с тремя верблюдами, навьюченными провизией и моими богатствами. Подожди же. Или ты потерял веру в Звезду Атласа?
   Граф в тяжелой нерешительности смотрел на мавра при вспышках молнии, повторяя:
   — А как же Афза?
   Хасси аль-Биак заставил встать четырех махари, поднял попоны, вынул два длинных ружья в тяжелых войлочных чехлах и, передав их графу, сказал:
   — Будем ждать с оружием в руках, готовясь защищать отступление Звезды Атласа. Если спаги начнут преследование, мы вчетвером сумеем отстоять ее.
   — Но Афза в бледе!
   — Разве не с ней кинжал ее отца?
   — Зачем она пошла к вахмистру с оружием в руках?
   — Вы, европейцы, должно быть, еще не знаете, как метят арабы? Завтра начальника уж не окажется в живых, или, по крайней мере, он не будет так же здоров, как сегодня. Все зависит от удара. Но я знаю, у Афзы рука крепкая, она не дрогнет в решительную минуту.
   — И все же я неспокоен, Хасси.
   — Ты хочешь идти туда?
   — Она моя жена.
   — Ару, дай ружье и пистолет графу: он имеет право защищать жену.
   Негр подал требуемое оружие графу и тосканцу.
   Оба легионера пошли по равнине, скоро их догнал Хасси.
   — Я тоже пойду с вами, — сказал он. — Ружье, никогда не дающее промаха, не лишнее.
   Гроза между тем бушевала вовсю. Жгучие порывы ветра проносились по необозримой равнине, превратившейся теперь в огромное болото, окружавшее вереск и редкие пальмы, перистые верхушки которых почти касались земли.
   Вода, собравшаяся во впадинах, колыхалась при ветре, ослепляя по временам трех идущих. Бывали минуты, когда она как будто превращалась в расплавленную серу или бронзу.
   По временам молния вспыхивала зловещим светом, как будто над самой землей, и бороздила грязь, оставляя после себя резкий запах серы.
   Каждую минуту один их этих электрических разрядов грозил смертью путникам, но они молча продолжали идти, согнувшись, чтобы легче было устоять против ветра. Единственной их мыслью в эту минуту было не допустить попадания влаги в дула своих ружей.
   Они уже прошли двести или триста шагов, увязая в грязи по колени, как вдруг при вспышке молнии увидели Афзу, со всех ног бежавшую навстречу.
   Мадьяр бросился к ней.
   — Звезда моя! — воскликнул он. — Ты здесь?
   Молодая женщина бежала с легкостью газели, между тем как со стороны бледа раздавались звуки рожков и крики.
   — Что случилось в бледе?
   — Я убила… вахмистра… За мной гонятся спаги.
   — Ару! — крикнул Хасси.
   Старый верный негр уже увидел хозяйку и спешил с махари, шедшими гуськом.
   В бледе рожки трубили отчаянную тревогу.
   — Ару! Ко мне! — крикнул Хасси.
   — Я здесь, господин, — ответил негр, ведя переднего махари в поводу.
   —Афза, — спросил сильно взволнованный граф, — кто помог тебе бежать?
   — Рибо.
   — Славный товарищ!
   — В седло! — скомандовал Хасси аль-Биак, поспешно оглядев, хорошо ли оседланы верблюды. — Спаги близко!
   Граф поднял Афзу, как ребенка, и посадил на ее любимого махари, затем все взобрались на высокие седла, даже не заставив, — чтобы не терять времени, — опуститься верблюдов на колени.
   По равнине, по-прежнему освещаемой молнией, под грохотавшими раскатами грома, скакал во весь опор взвод спаги.
   — Вперед! — крикнул Хасси.
   Услыхав обычный свист, все семь верблюдов — в том числе два нагруженных оружием, провизией и богатствами Хасси — пустились вскачь, то поднимая, то опуская голову в такт движению ног, пожирал пространство с быстротой чистокровных арабских лошадей.

IX. Между грозой и водой

   Махари — это не так называемые «корабли пустыни» — весьма полезные животные, но отчаянно медленные и упрямые до такой степени, что способны вывести из себя кого угодно, кроме араба. Двугорбый верблюд, бактриан, — это осел, или, скорее, мул пустыни; махари же — быстрый, верный скакун, чрезвычайно умный и привязанный к своему хозяину.
   В Сахаре выводят великолепные породы этих быстрых бегунов, поэтому в Нижнем Алжире их держат в большом количестве, и они не уступают верблюдам туарегов — хищных, свирепых разбойников безграничных песчаных равнин.
   Ноги у махари высокие и крепкие, шерсть короткая и блестящая, между тем как у обыкновенного верблюда она косматая, курчавая, кишащая паразитами; глаза махари выразительные, сложение изящное. Силы махари необычайной — никакая лошадь не в состоянии сравниться с ним.
   Махари необыкновенно приспособлены к жизни в безводной пустыне и песчаных равнинах. Цвет их шерсти — желтовато-бурый или коричневый — вполне гармонирует с цветом окружающей почвы, так что издали трудно распознать махари, бегущего с вытянутой шеей и головой.
   Также и умеренность махари вошла в пословицу. В случае необходимости они питаются жесткой, колючей травой, кое-где пробивающейся из песка и иногда покрытой легким налетом соли, которой пропитана вся почва пустыни.
   Если они имеют возможность есть свежие растения, то прекрасно переносят жажду больше недели, и их изумительная быстрота от этого вовсе не страдает.
   Подобно двугорбым верблюдам, имея возможность напиться, они запасаются водой; они пьют ее осторожно, стараясь не расплескать.
   В сложном, очень развитом желудке верблюда имеется две полости, состоящие из более чем восьмисот довольно больших клеток, расположенных параллельными группами, разделенными перегородками, в которых ткань так развита, что образует настоящие сокращающиеся мускулы, имеющие способность закрывать собой отверстие клеток, более или менее наполненных водой.
   Этот запас воды в желудке, возобновляемый махари, как только представится случай, дает ему возможность обходиться без питья в самых жарких пустынях.
   Как мы уже упомянули, махари очень привязаны к своим хозяевам. Бактрианы же едва признают своего владельца и дьявольским образом мстят за дурное обращение, лукаво, исподтишка нанося удары копытами, и часто проявляют такое упрямство, которое в состоянии вынести только терпение восточных людей. Махари счастливы, когда могут дремать рядом с хозяином и вдыхать в себя дым, выходящий из чубука, который он курит.
   Во время войны они проявляют замечательную храбрость: смело идут в атаку и охотно повинуются хозяину. Если последний падает раненый на поле битвы, махари не бежит, как то делает лошадь, но опускается на колени и остается в этом положении много часов, надеясь, что хозяин вернется к жизни и отведет его в далекий дуар, где жена тщетно ждет мужа, а дети — отца.
   Как мы сказали, семь махари Хасси аль-Биака побежали со всех ног. Вытянув длинные шеи, с раздувающимися боками, они неслись, как привидения, по необозримой равнине, покрытой грязью и длинными полосами вереска, положенного бурей.
   Мавр ехал во главе; за ним Афза и граф. Тосканец и Ару следовали за графом.
   Хотя и не привыкшие к такой беспорядочной скачке — скачке, после которой обыкновенно начинают болеть бока у всадников, впервые едущих на странных животных, — европейцы держались бодро в седлах, надетых на высокие горбы.
   Тосканец, правда, вполголоса ворчал и вздыхал, спрашивая, когда кончится эта чертовская скачка, от которой у него все внутренности переворачивались и кружилась голова.
   — Будь на моем месте мой бедняга отец, я уверен, у него открылась бы морская болезнь, хотя он и был одним из самых старых морских волков Средиземного моря, — говорил он.
   Скачка между тем продолжалась все быстрее при раскатах грома, вспышках молнии и под потоками воды. Богатырь-мавр, скакавший впереди, как будто смеялся над этими раскатами, грохотавшими на разные голоса.
   Афза, закутанная в свой войлочный кафтан, молчала, только изредка взглядывая на магната и улыбаясь ему при вспышках молнии.
   Хасси аль-Биак не улыбался и не ободрял никого; он был целиком поглощен мыслью о спасении дочери от страшной опасности, угрожавшей ей. Он часто оборачивался, бросая быстрый тревожный взгляд на равнину, превратившуюся почти в болото. Он смотрел, не видать ли спаги.
   Но, по-видимому, эти неустрашимые наездники взяли неверное направление и вернулись в блед, отложив преследование до следующего дня; по крайней мере, их не было видно и не слышалось их криков.
   Мавр не успокоился окончательно, хотя вполне надеялся на своих махари, выбранных из числа самых быстрых и выносливых, способных поспорить с любой лошадью африканских наездников.
   Через час семь животных, не нуждавшихся в понукании и не сбавлявших шагу, как ураган подлетели к двум большим палаткам и изгороди дуара.
   Два молодых негра стояли у палатки Афзы, держа большие фонари, как будто взятые с какого-нибудь корабля, потерпевшего крушение у африканского берега.
   — Привет Звезде Атласа! — закричали они. — Да хранит Аллах Хасси аль-Биака!
   — Прощайте, мальчики! — ответил мавр.
   — Поклон вам! — сказала Афза, снова пуская своего верблюда.
   — Граф, мы, видно, не остановимся здесь? — спросил тосканец.
   — Кажется, не остановимся, — ответил магнат.
   — Куда же мы скачем?
   — А я разве знаю?
   — У меня все ребра переломаны, мне кажется, что скоро будет то же и со спинным хребтом.
   — Штейнер бы тебя вылечил.
   — Ну, этого негодяя больше нет на свете. Можно спросить у Хасси, куда мы мчимся и сколько времени еще будем скакать?
   — Тебе хочется опять попасть в руки спаги и испытать сладости бледа?
   — Ох, нет! — воскликнул тосканец.
   — Ну, так терпи. Смотри, как жена хорошо держится в седле.
   — А я, должно быть, имею вид лягушонка.
   — Правда, Энрике, — согласился граф, казавшийся в хорошем расположении духа.
   Афза, находившаяся в эту минуту между ними и хорошо понимавшая французский язык, слушала их с улыбкой.
   — Клянусь сотней тысяч жареных камбал! — воскликнул вечный шутник, чуть было не стукнувшись носом о седло, за которое отчаянно уцепился. — Мне надо будет поучиться у Ару. При первой же остановке буду брать уроки езды на этих скакунах.
   — Будешь только понапрасну терять время, друг, — ответил граф, — не скоро сделаешь из тебя хорошего кавалериста. Ты ведь не араб.
   — А вот ты, граф, ведь держишься в седле лучше меня.
   — Я сын венгерской пушты. Там, правда, нет махари, но зато — огромные табуны, которые нам приходится объезжать.
   — Ну, конечно, а я только лазил по школьным партам да взбирался на мачту отцовского брига — конечно, когда он стоял на якоре в порту, крепко привязанный.
   — Ну, смотри, не полети вверх тормашками. Того гляди, можешь сломать себе шею вместо спинного хребта.
   — Не полечу! — ответил тосканец, вытягивая ноги и напрягая мускулы. — Я не хочу, чтобы Звезда Атласа увидела неудачника-адвоката распростертым в грязи, словно котенка какого.
   Серебристый смех Афзы положил конец этому разговору.
   Махари между тем не переставали, напрягая все силы, скакать по равнине. Они шлепали по большим лужам, врезались в кусты с силой локомотива, мчащегося на всех парах, и снова бежали дальше по песку, размякшему от массы выпавшей воды.
   Ураган еще не утих полностью, однако сила его несколько ослабла.
   Между порывами ветра появлялись промежутки, молния уже не так часто бороздила небо, и глухой рокот грома замирал вдали.
   Прошло еще полчаса, дуар уже был далеко, когда Хасси аль-Биак резко свистнул.
   Все семь махари сразу умерили шаг и остановились, прижимаясь друг к другу.
   — Что такое, Хасси? — спросил граф.
   — Равнина перед нами залита. Вероятно, какая-нибудь река вышла из берегов.
   — Мы в низине?
   — Да, дочь моя, — ответил мавр.
   — Мы не можем ехать дальше?
   — Махари не любят ни низкую, ни высокую воду. Они сыны сухой пустыни.
   — Вот если б здесь был бриг покойного отца, мы бы могли погрузить на него махари и переправить их на другую сторону так, что они не замочили бы мозолей на своих голенях, — со вздохом проговорил тосканец. — И подумать только, что он в одну ночь исчез вместе с мачтами в кармане какого-то мошенника.
   — Что же, поедем по воде, Хасси? — спросил мадьяр мавра, всматривавшегося в даль, освещаемую молнией.
   Мавр покачал головой.
   — Махари скорее даст себя убить, чем решится ступить в это болото.
   — Вода стоит высоко?
   — По-видимому, да.
   — Нельзя узнать?
   — Я сейчас узнаю, — заявил тосканец, соскакивая на землю. — Разве я не сын моряка? Надо полагать, что тут еще не успели завестись крокодилы?
   — Что ты хочешь сделать, Энрике? — спросил граф.
   — Если вы пустите меня, я попробую вплавь исследовать глубину этой воды.
   — Пусть Ару сделает это, франджи, — сказал Хасси. — Ему нечего мочить.
   Старый негр уже соскочил с верблюда, будто предупреждая намерение своего господина.
   Он бросил свое ружье на седло махари и направился к водному пространству, имевшему, по-видимому, большое протяжение.
   — Нам непременно надо переехать через эту воду? — спросил граф мавра. — Куда ты ведешь нас?
   — В куббу Мулей-Хари.
   — Кто это?
   — Один из секты аиссанов.
   — Один из тех святош, что едят живых змей и глотают куски стекла? — спросил тосканец,
   — Да, — ответил мавр. — Но им покровительствует могущественная секта сенусси.
   — И ты думаешь, Хасси, что эта кубба защитит нас от преследования?
   — О нет! Я знаю, что франджи не остановятся даже перед мечетью.
   — В таком случае зачем терять время на посещение этого аиссана?
   — Чтобы получить у него рекомендацию к сенусси. Обитатели Атласа всегда настороже; они не позволили бы тебе и твоему товарищу проехать своими горами, и ты знаешь, что кабилы еще могущественны на юге Алжира.
   — Ну что же, в таком случае поедем ужинать к этому святому, — сказал Энрике? — А спаги еще не скоро подоспеют; они, кажется, далеко отстали.
   — Мы остановимся только на самое короткое время, — сказал граф. — Несколько дней за нами будет отчаянная погоня; спаги постараются не упустить награду, ожидающую их, если они нас поймают.
   — Все они, значит, такие злые там, в бледе? — спросила Афза.
   — Они обязаны повиноваться, душа моя, — ответил мадьяр, глядя с любовью на свою молодую жену. — И к тому же они захотят отомстить тебе за вахмистра…
   — Я не могла поступить иначе: я должна была спасти тебя.
   — Но если б ты попалась им, они без сострадания расстреляли бы тебя; даже судить бы не стали.
   — Благодари Рибо, что я спаслась, господин.
   — Да, мы обязаны ему всем!
   В эту минуту появился Ару, с которого потоками лила вода.
   — Ну что? — спросил Хасси.
   — Нечего и думать, хозяин. Дно так вязко, что наши махари не могли бы ступить и шагу, чтоб не увязнуть по брюхо… и глубины не меньше двух метров.
   Хасси сделал недовольный жест.
   — Вот уж не ждал такого сюрприза, — сказал он, смотря на графа.
   — Объедем вокруг этого болота, — сказал мадьяр.
   — С какой стороны, скажи мне, сын мой?
   — Нельзя же нам оставаться здесь в ожидании спаги. Как только буря стихнет, они возобновят погоню и поведут ее не на шутку, выберут для этого лучших и самых лихих наездников из туземцев.
   — Я знаю; но если нам повернуть на запад, нам встретится река, а она наверное разлилась; поехать на восток — наткнемся на те скалы, где ты убил двух львов.
   — Но разве мы не можем найти там временное убежище, где переждем, пока вода не впитается в почву? Я думаю, верблюды без труда добегут туда.
   — Конечно.
   — И там мы можем скрыться в глубокой лощине, служившей убежищем львам.
   Хасси аль-Биак взглянул на графа с восхищением.
   — У тебя глаз зорче моего, — сказал он. — Можно подумать, сын мой, что ты родился в великой пустыне.
   — Родился он в пустыне, только не песочной, а травяной, — сказал тосканец. — В том вся и разница.
   — Да, правда, — сказал мадьяр, улыбаясь. — Мадьярская пушта не что иное, как травянистая пустыня, по которой вместо верблюдов носятся дикие кони.
   — Едем, — решил Хасси.
   Ураган стихал постепенно. Облака скучились кое-где, и местами сквозь разорванные их края выглядывала луна, посылая снопы голубоватого сияния на равнину, залитую водой.
   Ветер совершенно стих, и только редкие молнии освещали внезапными вспышками далекий горизонт.
   Ночные животные начали выходить из своих убежищ, убегая от воды, которая, казалось, медленно, медленно подвигалась к западу. Но это были животные почти безвредные: полосатые и пятнистые гиены, скорее готовые бежать, чем нападать, чепрачные шакалы — полусобаки, полуволки, опасные только для баранов.
   Семь махари, хотя и непривычные к этой грязной почве, представлявшей мало опоры большим мозолям их ног, приспособленным исключительно для песка и почвы, выжженной солнцем, побежали с прежней быстротой.
   Хасси, чтобы ободрить их, затянул арабский мотив: эти замечательные животные чрезвычайно любят и пение, и музыку.
   — Вот опять начинается морская болезнь, — сказал веселый тосканец. — Хорошо было стоять на якоре. Эх, плохой бы вышел из меня моряк! Никакая собака не доверила бы мне управление самой крохотной тартаной в Тирренском море.
   — Все бы тебе балагурить, — сказал граф, смеявшийся вместе с Афзой.
   — Да разве не из-за моего языка отец решил пустить меня в адвокаты, убедившись, что из меня никогда не выйдет сносный капитан? Так предоставь мне болтать, граф. Когда адвокаты молчали?… Даже и во сне, я думаю, говорят.
   — Правда, Энрике… когда мы сидели в карцере, ты и с закрытыми глазами все припоминал какие-то статьи закона.
   — Вероятно, военного кодекса — ответил тосканец. — Ведь дело шло о расстреле, так…
   Во второй раз махари остановились по громкой команде Хасси.
   — Что там опять? — спросил граф.
   — Должно быть, налетели на банку или подводный камень и потерпели крушение, — сказал тосканец. — Очевидно, и плавание по суше с каждым днем становится все затруднительнее.
   — Что такое, Хасси? — повторил свой вопрос граф, видя, что мавр вынул ружье из-под тяжелого чепрака, защищавшего оружие от дождя.
   — Через дорогу перебежала тень и скрылась в тех кустах.
   — Удивительное зрение! — воскликнул тосканец. — Я даже кончика своего носа не вижу, а он, должно быть, увидал что-нибудь крупное.
   Темнота в эту минуту была полнейшая, опять набежали тучи и, сгустившись, совершенно скрыли луну.
   — Не лев ли? — громко спросил граф.
   — Ничего не было бы в том удивительного, — ответил мавр. — Мы уже далеко от дуара и бледа.
   — Мы не могли сбиться с пути?
   — Нет, это дорога к холмам. Направо вода, налево колючие кусты, которые изранили бы наших верблюдов.
   — Шхеры среди бурунов, — заметил капитанский сын, любивший показать свои познания в морском деле, хотя и признавал, что вовсе не годится для морской службы.
   Граф тоже взял длинное арабское ружье и зарядил его, говоря:
   — Лев или леопард, мы все равно пробьемся, не отдадимся в руки спаги среди этой пустыни, где нет никакого убежища. Там, в рощах, покрывающих возвышенность, или в ущелье, нас не настигнут лошади. Приготовьте все оружие.
   Тосканец, Афза и Ару поспешно повиновались.
   Хасси подождал еще минуту, не покажется ли зверь Затем он пустил своего махари шагом по самому краю затопленной равнины, стараясь держаться насколько возможно дальше от колючих кусток
   Если в кустах скрывался леопард, то нечего было опасаться неожиданного нападения, но если лев, то дело было иное.
   Львы, живущие в Нижнем Алжире, самые большие, смелые и свирепые из всех населяющих Африку и обладают необыкновенными мускулами. Они у льва так сильны, что он в состоянии прыгнуть с утеса двух метров вышины, держа добычу в зубах. Поэтому всегда можно опасаться нападения на махари или едущего на нем всадника
   — Плохо, когда не имеешь кошачьих глаз, — проговорил Энрике, по-видимому, не обеспокоясь присутствием хищника.
   Вместе с графом он переехал на левую сторону от Афзы, чтобы защищать ее.
   Махари, очевидно, почуяли опасность; они шли крайне осторожно, то вытягивая, то втягивая свои длинные шеи и громко вбирая воздух ноздрями.
   Четверо мужчин, крепко сидя в твердых, больших седлах, навели ружья на подозрительные кусты.
   Что там скрывался какой-то зверь — в этом не было сомнения, потому что верхушки кактусов и алоэ трепетали, хотя ветер совершенно затих.
   Однако нападения не последовало. Вероятно, испугавшись пяти ружей, готовых встретить его дождем конических пуль, зверь не вышел из своей засады и не потревожил маленький караван, дав ему благополучно миновать кусты.
   После этого махари снова понеслись, по временам громко и хрипло всхрапывая.
   — Я перестаю уважать алжирских зверей, — сказал тосканец. — Не правда ли, граф, они как надзиратели бледа, которые прячутся, когда надо обуздать непокорного дисциплинарного?
   — Побереги пока еще свое суждение, — отвечал магнат. — Как есть люди храбрые до безумства, а другие робкие до крайности, так же и дикие звери. Есть между ними отчаянно смелые, а есть и чересчур осторожные. Но советую не слишком доверяться им, если хочешь довезти собственную шкуру в целости до Италии.
   — Ты думаешь, мне не хочется опять попробовать прекрасного вина с холмов Кьянти? Я готов отчаянно защищать свою жизнь, лишь бы опять увидеть и опорожнить бутылочку—другую.
   — Благодаря которым у тебя закружилась голова и ты выпустил из рук руль твоего брига?
   — Именно так.
   — Я проклинаю твое кьянти.
   — А я вовсе нет.
   — Почему?
   — Потому что все равно из меня бы вышел плохой адвокат, и я бы съел свой бриг, чтобы не умереть с голоду.
   — Умерьте шаг, — приказал в эту минуту Хасси. — Холмы перед нами.

X. Логовище леопарда

   Невдалеке смутно обрисовывались очертания лесистых холмов, у подножия которых наводнение остановилось.
   То не были первые предгорья большой Атласской цепи — она отстояла еще далеко, здесь же возвышались только небольшие группы холмов, метров в пятьсот-шестьсот, поросшие могучими простыми и пробковыми дубами, крепко укоренившимися в каменистой почве.
   Хасси, граф и Афза знали эти холмы: здесь, в одной из глубоких лощин, они убили льва. Граф, узнав это место, выразил особое удовольствие: именно здесь, на этих возвышенностях, под могучий рык царя африканских дебрей началось его знакомство со Звездой Атласа и зародилась их любовь, которая привела к женитьбе, казавшейся невозможной для христианина.
   Хасси, не слыша вдали никакого шума, указывавшего на приближение страшных спаги, дал вздохнуть махари, а затем начался подъем между сикоморами, дубами и пробковыми деревьями, отбрасывавшими тени.
   Хотя и не привыкшие к подобному подъему по травянистой, неровной почве, семь животных благополучно добрались до вершины первого холма и спустились в ущелье, отделявшее его от следующей возвышенности и поросшее густыми кустарниками.
   — Здесь мы найдем прекрасное убежище для наших животных,
   — сказал Хасси аль-Биак. — Правда, место не совсем в их вкусе, но они так послушны и умны, что не станут упираться.
   — И я уверен в этом, — подтвердил несколько иронично тосканец.
   — Они хорошо воспитаны и прекрасно изучили кодекс приличий! Хасси слез с верблюда, не выпуская из рук ружья.
   Граф помог Афзе спуститься на землю, между тем как тосканец, проявлявший, по-видимому, большие способности к акробатическим трюкам, сделал великолепный прыжок, сопровождаемый пируэтом.
   — Возьмите махари за узду и спускайтесь осторожно, — сказал Хасси. — Если они поскользнутся, то погибнут…
   — И разобьются вдребезги, в этом нет никакого сомнения, — докончил тосканец.
   Начался спуск в глубокое ущелье, и люди с большим трудом расчищали дорогу между растительностью.
   Мавр шел, как и прежде, впереди маленького отряда, а Ару — последним.
   Несмотря на прошедший сильный дождь, в ущелье царствовала удушливая жара, к которой примешивался отвратительный запах, будто от разлагавшегося мяса. Хасси, ощутив этот запах, остановился на середине спуска, с беспокойством смотря вперед.
   — Чувствуешь, какой запах, сын мой? — обратился он к графу.