Сальгари Эмилио. В дебрях Атласа

   По-видимому, львы приберегали силы для последнего прыжка.
   — Теперь можно стрелять, — сказал мавр, знавший лучше всех, как далеко его ружье бьет наверняка. — Кто хочет попробовать?
   — Я, — ответил тосканец.
   — И я также, если хозяин позволит, — заявил Ару.
   — Подождите, пока они остановятся, и стреляйте спокойно. Ты, Афза, не прибегай к своему ружью до последней минуты, что бы ни случилось
   — Хорошо, отец, — ответила девушка, сохранявшая удивительное самообладание.
   Тосканец и негр, стоявшие на противоположных углах маленького каре, крепче уселись в седлах и прицелились в зверей, продолжавших кружиться вокруг махари.
   — Я целю в самца, — сказал Энрике.
   — Я — в самку, — ответил негр.
   — Не торопись, черный папаша.
   Лев закончил круг и направился к углу, где стоял тосканец на своем махари, между тем как львица пошла в сторону Ару.
   Момент был удобный, потому что оба зверя должны были пройти перед стрелками.
   Как бы поняв инстинктивно, что в него целятся, лев, поравнявшись с Энрике, сделал прыжок и скрылся в кустах, находившихся не более чем метрах в двадцати от группы махари.
   —Ах ты, мошенник! — воскликнул легионер, уже прицелившийся было в него. — Не думал я, что царь лесов так осторожен и боится палочки, что у меня в руках. Другое дело, если б еще был карабин.
   — Он скрылся не надолго, — сказал граф. — Ты еще можешь попотчевать его своим выстрелом: ведь ты знаешь, куда лев спрятался, хотя ты и близорук.
   — Нет, в настоящую минуту я опять сделался дальнозорким. Я, кажется, был бы в состоянии рассмотреть муху, летающую на горах Атласа… А! Он все не решается показаться! Постой, приятель…
   Он снова начал целиться. Лев не шевелился, но яростно рычал и иногда ударами хвоста просто прибивал к земле ближайшие кусты.
   Вдруг ружейный выстрел прервал рычание.
   Легионер выстрелил в кусты, но лев не шевелился.
   Казалось, что по редкой случайности пуля уложила его на месте, потому что, если выстрел сразу не попадает в сердце или мозг, требуется обыкновенно несколько пуль, чтобы убить зверя.
   — Эй, дружище! — окликнул граф тосканца. — Ты, кажется, отличился.
   — Не знаю, — ответил Энрике, поспешно заряжая ружье. — Надо бы пойти взглянуть.
   — Кто пойдет?
   — Уж, конечно, не я.
   — Хасси, что ты говоришь?
   — Говорю, что не слыхал предсмертного рыка льва, — ответил мавр.
   — Он, стало быть, притворился мертвым?
   — Без сомнения, и именно в надежде, что кто-нибудь из нас пойдет удостовериться, что с ним. И тогда он неожиданно бросится на подошедшего.
   — Ну, уж я-то не попадусь ему в зубы, — сказал тосканец. — А ты, Ару, что делаешь? Отправь, по крайней мере, к черту танцовщицу. Представление кончено, и мы можем проститься с ними обоими.
   — Львица не показывается, господин; она последовала примеру своего супруга.
   — Выстрели в кусты.
   — Это значит только пули тратить понапрасну.
   — У нас их предостаточно, — сказал Хасси. — Стреляй!
   Негр поднялся, насколько было возможно, в седле, надеясь увидеть львицу, притаившуюся так же, как самец, и выстрелил. Почти в то же мгновение кусты раздвинулись и появившаяся львица несколько раз перевернулась в воздухе.
   — Ранена! — крикнул тосканец.
   — Сынок, стреляй, прежде чем она станет на ноги!…
   Но было уже поздно. Львица, несмотря на рану, очевидно полученную от выстрела негра, снова начала свой бег кругами.
   Почти одновременно с ней и лев выскочил из кустов одним громадным прыжком.
   Тосканец, следивший за зверем и уже успевший зарядить ружье, сделал второй выстрел. Граф последовал его примеру: ему хотелось поскорей отделаться от льва, чтобы не давать слишком много времени спаги.
   На этот раз лев бросился навстречу ему, но два раза перевернулся в воздухе и испустил рык, похожий на раскат грома.
   Минуту простояв неподвижно с гривой, поднявшейся дыбом, отчего казался вдвое больше против своего настоящего роста, и лизнув себе бок, зверь прямо направился к маленькому каравану.
   Вид его был страшен. Он приближался прыжками, с развевающейся гривой, страшно рыча. Царь пустыни не желал пасть неотмщенным. Он, по-видимому, был смертельно ранен и собирал последние силы для прыжка.
   У Хасси вырвался крик.
   — Скорей пистолеты! Заряжать некогда!
   В ту же минуту с другой стороны тоже послышался рык, хотя и менее сильный.
   Львица, увидевшая, что ее товарищ готовится к отчаянному нападению, в свою очередь бросилась вперед.
   Оба зверя, несмотря на свою величину, двигались с необычайной быстротой, делая прыжки в шесть—семь метров.
   — Смотрите в оба! — крикнул Хасси. — Защищайте Звезду Атласа. Он повернул своего махари ко льву, более опасному, чем львица.
   Подождав, пока лев подошел шагов на пятьдесят, он решительно выстрелил.
   Неизвестно, был ли ранен лев, но он продолжал наступление. И Афза подняла ружье, между тем как граф заряжал пистолет.
   Выстрел Хасси оказался роковым для царя лесов. Сделав резкий скачок, он тяжело упал на землю менее чем в двадцати шагах от махари Хасси аль-Биака.
   В то время как магнат, мавр и Звезда Атласа так счастливо избавились от ужасного врага, Ару и тосканец боролись с львицей, нападавшей с не меньшей яростью, чем ее товарищ, хотя она и была ранена.
   Более хитрая, чем самец, она чисто по-женски прыгала то вправо, то влево, избегая выстрелов, направленных в нее. Ей удалось схватить Ару и стащить его с седла, и она пыталась раздробить ему череп своими могучими челюстями.
   При крике несчастного граф, Энрике и Хасси соскочили со своих махари и с ятаганами в руках бросились на львицу. Энрике, у которого пистолет был еще заряжен, первый оказался около нее.
   Приставить оружие к уху зверя и выстрелить было делом одной минуты. Смерть последовала моментально. Пуля раздробила череп львицы в то мгновение, когда она готова была вонзить зубы в голову негра.
   — Бедный черный папаша, — воскликнул Энрике, быстро поднимая его. — Она отгрызла у тебя ухо.
   —Да нет, синьор, — ответил негр, силясь улыбнуться. — Досталось только моей чалме.
   — Где же лев?
   — Убит, — ответил мадьяр.
   — Пора было отправить его душу в леса Экваториальной Африки, если правда, что там находится рай и ад всех диких зверей Черного материка.
   — Кто это сказал тебе? — спросил граф смеясь.
   — Один араб, выдававший себя за потомка Магомета и зарабатывавший на хлеб, показывая, что ест колючие листья индийской смоковницы и жжет себе ноги раскаленным железом.
   — Мне кажется, у тебя от алжирского солнца в мозгах помутилось, — сказал граф.
   — Вот еще выдумал: в мозгах адвоката, да еще неудачника! Или в Нижнем Алжире уж и шутить запрещено?
   — Ты, кажется, готов шутить даже перед смертью в пасти льва или леопарда.
   — Не пророчь!
   В эту минуту Хасси, осматривавший львицу, чтобы увидеть, куда она ранена, вздрогнул.
   — Что с тобой, папаша Хасси? — спросил Энрике. — Или землетрясение?
   — Спаги.
   — Ты бредишь?
   — Мавр никогда не ошибется, услыхав конский топот на песчаной почве, — сказал Хасси серьезно.
   — Я ничего не слышу, — сказал граф.
   — Посмотри на Ару: он тоже прислушивается. Он старается уловить звук, который, вероятно, еще не может определить. Мы — дети великой пустыни.
   Несмотря на свою привычку к войне, граф и тосканец, напрягая свой слух, не могли уловить ни малейшего звука, доносящегося по воздуху или по земле.
   — В седла! — скомандовал мавр. — Погоня за нами опять начинается.
   — Когда же ей конец? — спросил Энрике с досадой.
   — Когда мы достигнем Атласа и окажемся под покровительством сенусси, — ответил мавр. — Нельзя терять ни секунды, пока дорога еще свободна.
   Все вскочили в седла, и махари быстро двинулись вперед под предводительством мавра. К счастью, почва была еще сыра и пыль не поднималась.
   Хасси аль-Биак, опытный верблюдовод, так же как Ару, был прекрасным наездником и обладал секретом заставлять махари нестись вскачь.
   По временам он затягивал однообразную песенку, все возвышая голос, и умные животные, слушая это пение, прибавляли шагу и неслись галопом.
   Бактриан не слушается человеческого голоса и не понимает хорошего обращения; махари же понимает и то и другое и, по-видимому, ценит ласку.
   Равнина расстилалась без конца — пустынная, невозделанная, необитаемая, только кое-где покрытая мелким кустарником и группами полузасохших пальм.
   Лишь на большом расстоянии беглецы могли видеть роскошные группы финиковых пальм, под которыми, вероятно, скрывались небольшие дуары.
   Хасси по временам нагибался к земле, будто стараясь уловить отдаленный шум, затем снова погонял своего махари голосом и уздой, хотя бедное животное и так, громко втягивая воздух, мчалось с быстротой поезда. Такая скачка продолжалась уже часа четыре, когда на горизонте обрисовалась небольшая возвышенность, а за ней какая-то четырехугольная белая масса.
   — Кубба Мулей-Хари! — сказал Хасси. — Наконец-то. Там мы найдем надежное убежище, где отдохнем»
   — И залечим переломанные бока, — добавил Энрике. — Мы мчимся, как будто у наших славных махари выросли крылья; хотя все же удобнее ездить на настоящих арабских лошадях… Я весь разбит.
   — Привыкнешь, — сказал граф. — Вот жена не жалуется, хотя и не служила в знаменитом Иностранном Легионе.
   — Ты прав, граф, и я краснею перед ней; но ведь надо помнить, что я родился в Италии, а не в Алжире. Твоя жена — дочь пустыни, а я — сын… страны прекрасных жареных камбал. Какая жалость, что они не ловятся в здешних песках.
   — Здесь, мой милый, ловятся только львы, леопарды да изредка каракалы²³. Своих камбал поешь, вернувшись к себе.
   — А что я там стану делать?
   — Будешь представлять из себя адвоката-неудачника.
   — Нечего сказать, приятная перспектива! Нет, я предпочитаю превратиться в туарега — рыцаря пустыни.
   — Ты полагаешь, друг, что граф Сава не знает благодарности?
   — Нет… В твоей стране ведь учат медведей плясать?
   — Ах, убирайся ты к дьяволу! — воскликнул граф.
   — Не спеши, дружище. Я прежде посмотрю на чудные горы, где родилась твоя жена.
   — Леса, бесконечные леса, — вмешалась Афза, не пропустившая ни слова из разговора приятелей.
   — А еще что?
   — Еще? Гиены и львы.
   — Рай для охотников! Есть ли, по крайней мере, слоны? Хорошо бы привезти с собой на родину сотенку клыков и основать фабрику изделий из слоновой кости. Что ты скажешь, граф, по поводу моей блестящей мысли?
   — Гм! — произнес магнат. — Вряд ли ты найдешь там слонов. Зато можешь собрать прекрасную жатву львиных когтей и начать торговлю ими. Говорят, они теперь хорошо идут в качестве брелоков.
   — Ты хочешь, чтобы меня сожрали звери, прежде чем я уеду из Алжира? Это страна двуногих и четвероногих людоедов.
   — Кубба! — прервал их Хасси.
   — Хороший кубик для игры в кости, — пошутил тосканец. Однако здание представляло из себя куб только в нижней своей части.
   Куббы — здания большей частью некрупные — состоят из четырех стен, всегда белых, и купола из сухой глины, очень неплотного, так что дожди размывают его через несколько лет, и он требует постоянной починки.
   Подобные живописные мечети разбросаны в большом количестве в Нижнем Алжире, Триполитании, Тунисе и Марокко. Они служат гробницами марабутов²⁴ и посвящены святым, признаваемым исламом.
   Несколько пальм дают куббе свою тень, и почти всегда по соседству находится ключ прекрасной, свежей воды, из которого верблюды утоляют свою жажду.
   В куббе живет один человек — человек «святой жизни» — большей частью помешанный, так как помешанные считаются у магометан отмеченными милостью Аллаха. Этот человек обрабатывает клочок земли, живет милостыней и в случае необходимости питается травами.
   Однако не во всех куббах живут сумасшедшие. В некоторых, особенно находящихся на краю пустыни, обитают приверженцы обширного тайного общества — секты сенусси, устраивающей в куббах склады оружия для своих будущих восстаний.
   В куббах есть искусно скрытые подземелья, чтобы французы не могли доискаться до этих маленьких арсеналов. Когда вспыхивает восстание, которое всегда поддерживают сенусси, ненавидящие христиан, то ружья, пистолеты, ятаганы, кинжалы из этих хранилищ раздаются восставшим.
   Увидав, как мы сказали, куббу на возвышении, Хасси пустил своего махари шагом по начавшемуся подъему. Достигнув вершины небольшого холма, он два раза выстрелил в воздух.
   Через минуту в узкой щели, служившей окном, показалась полоска света и раздался голос:
   — Что вам надо в такой час? Если хотите напоить верблюдов, идите к ключу, он в пятидесяти шагах от двух пальм.
   — Это я, Хасси аль-Биак. Отопри! — ответил мавр.
   В куббе послышался шорох, затем дверь отворилась и в ней показался бородатый мужчина, скорее похожий на воина, чем на духовное магометанское лицо. На нем был широкий кафтан из темной шерстяной материи; в руке он держал двуствольное ружье.
   — Привет тебе, друг, — сказал он, узнав Хасси.
   Подойдя на несколько шагов, он подозрительно взглянул на легионеров и спросил:
   — Франджи?
   — Они мои друзья; тебе нечего бояться их.
   — Здесь гробница святого, а они христиане!
   — Теперь нельзя раздумывать. Аллах и Магомет простят тебе. Нас преследуют спаги из бледа, и мы просим у тебя приюта. Дай мне доказательство твоей давнишней дружбы.
   — Хоть десять. Входи, Хасси. Войдите и вы.
   Мавру, Афзе и легионерам пришлось нагнуться, чтобы пройти в низкую дверцу, ведущую в гробницу святого, неведомого даже магометанскому календарю.

XIII. В куббе Мулей-Хари

   Внутренность куббы представляла собой квадратное помещение с совершенно белыми стенами, украшенными надписями из Корана, сделанными красной краской.
   На полу кое-где лежали старые ковры; вся меблировка состояла из кипы циновок, по-видимому служивших марабуту постелью, двух глиняных кувшинов с водой и трех аккуратно закрытых корзин, по всей вероятности скрывавших чрезвычайно опасных змей, которых аиссаны умеют искусно ловить
   — Я получил твое послание, — сказал марабут, обращаясь к Хасси аль-Биаку, — но не ждал твоего приезда так скоро.
   — Спаги гонятся за мужем Афзы, — ответил мавр. — Я не мог ни на минуту откладывать своего бегства.
   — Я слышал, что Звезда Атласа вышла за франджи, только не настоящего франджи.
   — Отлично, это избавит меня от объяснений. Я уже сказал тебе, что за нами гонятся по пятам и нам необходимо достигнуть больших лесов Атласа. Для этого мы нуждаемся в твоей рекомендации к сенусси. Если ты не дашь ее нам, его убьют франджи, и моя Афза будет безутешна.
   — Я дам тебе рекомендацию, — сказал марабут. — Спаги далеко?
   — Нет, ближе, чем ты думаешь Есть у тебя место, где можно скрыться?
   — Есть такое, что спаги не найдут, да есть и еще кое-что, чтобы заставить их убраться отсюда. Мы похитрее франджи. Кто из твоих спутников будет посильнее других?
   — Я, — ответил граф, отлично знавший арабский язык. Марабут поднял ковер, лежавший посередине куббы. Под ним оказалось кольцо. Он продел в кольцо железную палку и с помощью мадьяра поднял камень площадью около квадратного метра.
   — Здесь погребен Сиди Амар, святой человек, — сказал он, показывая на небольшую каменную лестницу, спускавшуюся в подвал.
   — И мы должны спуститься в эту могилу? — спросил тосканец, тоже понимавший арабский язык.
   — Спаги не посмеют нарушить покой святого человека: закон это запрещает, — сказал марабут. — Спрячьтесь здесь или отдавайтесь в их руки — выбирайте.
   — А мы не задохнемся там, когда камень будет опущен? — спросил мадьяр.
   — Наши убежища построены людьми, подумавшими обо всем. Воздух проходит в подземелье по глиняным трубам, скрытым под землей.
   — А махари? — спросил Хасси аль-Биак.
   — Разве я не могу держать верблюдов? Кто мне может запретить это? Снимите с них седла, запасы — все, что может выдать ваш внезапный приезд, и предоставьте мне все остальное. Не теряйте времени. Мне кажется, я слышу вдали лошадиный топот.
   Ару, Энрике и мавр поспешили развьючить верблюдов и побросать все вещи в подвал.
   Марабут между тем заправил два масляных ночника и передал их графу и Афзе.
   Стоя на ступеньке, граф сказал:
   — Еще одно слово. Если спаги увидят кольцо, они смогут поднять камень?
   Марабут улыбнулся.
   — Когда дверь затворится, кольца там уже не будет, и самые зоркие глаза ничего не обнаружат.
   — А у Бассо и всего-то один глаз, — заметил тосканец.
   — Вы готовы? — спросил марабут. — Спускайтесь.
   — Идем составить компанию святому человеку, — сказал тосканец. — Надо надеяться, что он умер уже много лет тому назад и, стало быть, воздух не отравлен.
   Они спустились один за другим по лестнице, освещая путь ночником, и оказались в обширном подземелье со стенами, увешанными всевозможным оружием.
   В одном углу несколько бочонков были тщательно покрыты старыми коврами: вероятно, в них находились пули и порох.
   — А где же святой человек? — спросил Энрике, напрасно искавший могилу.
   — Очень вероятно, что он никогда и не существовал, — ответил Хасси. — Только распускают слух, будто он погребен здесь, чтобы надежнее скрывать оружие.
   — Тем лучше: откровенно говоря, общество мертвеца мне вовсе не улыбается.
   — Смотрите, не подносите ночники близко к бочонкам, — сказал граф. — Можно взлететь на воздух.
   В это мгновение послышался глухой удар: марабут завалил плиту, и беглецы оказались погребенными в подземелье.
   Марабут, опустив камень, направился к двум загадочным корзинам и уставился на них со странной улыбкой.
   — Леффа и бумен-фак — славные змейки для аиссанов, но франджи они не любят. Приготовим сюрприз для спаги. Христиане недолюбливают пресмыкающихся, которых Магомет любил даже больше своих кошек.
   Он сбросил свой темный кафтан, открыв при этом здоровый торс цвета ситного хлеба, стянул широкие шаровары сурового полотна, спускавшиеся до щиколоток, и дотронулся до крышки одной из корзин, тихонько насвистывая.
   В ответ на его призыв послышалось шипение, и вслед за тем из корзины выпрыгнули десять—двенадцать пестрых змей около метра длиной и стали извиваться по полу куббы.
   — Сюда, бумен-фак (отец опухолей), — позвал марабут. — Уж давно я не ласкал тебя, моя радость Как только покажутся спаги, ты станешь кусать их. Твой яд ужасен, от него нет спасения никому, кто не из секты аиссанов. Иди сюда, малютка. Отец поцелует тебя.
   Змея потянулась к марабуту, быстро шевеля хвостом, и остановилась перед ним, высовывая раздвоенное жало.
   — Теперь идите сюда вы, леффы, — нежно продолжал марабут. — И вы годитесь для спаги. Один укус — и человек отправляется к гуриям Магомета, если он мусульманин, или в христианский рай, если такой есть. Этим людям не испытать того блаженства, которое сулит Магомет. Они прокляты! Ну, леффы, сюда!
   Из корзины выскочило штук семь змей; извиваясь, они подползли к хозяину.
   — Друзья-спаги, теперь вас ждет достойный прием. Но у меня еще припасена кобра, страшная для любого не из нашей секты. Иди сюда и ты, Кафир!… Ты слишком много спишь.
   Он тихо засвистел особым свистом, и из корзины появилась великолепная кобра метров трех длиной, зеленоватого цвета, с темными полосами и желтым рисунком, напоминающим очки. Она покорно поползла к марабуту, поднимая и опуская свой капюшон на шее.
   — Мне нужен твой яд, Кафир, — сказал заклинатель.
   Змея посмотрела на него своими черными глазами, сверкавшими как угли, и тоже остановилась перед ним вместе с прочими.
   Марабут начал дразнить одну из змей, сильно дергая ее за хвост, чтобы рассердить
   Приведя ее в ярость, он бросил ее в угол куббы, предоставив ей яростно извиваться там на свободе, и проделал то же с остальными с необычайной быстротой и не заботясь о предохранении себя от их укусов.
   Все принадлежащие к секте аиссанов не боятся змей, хотя бы самых ядовитых, и, случается, даже безнаказанно съедают их живыми.
   Они утверждают, что яд не страшен для аиссанов, потому что им покровительствует Сиди Мухаммед бен Аисса, один из святых, чтимых мусульманами Алжира и Марокко. Но, конечно, это неправда.
   По всей вероятности, они нашли какое-нибудь надежное противоядие против яда пресмыкающихся, даже таких опасных, как кобра и леффа, и ревниво охраняют свою тайну.
   Часто утверждали, видя смелую игру этих укротителей змей на площадях, что они предварительно заставляют опасных пресмыкающихся кусать куски материи, чтобы лишить змей их яда.
   Однако было нетрудно убедиться, что яд сохраняется в железах в неприкосновенности. Один флотский медик-француз встретил в свою бытность в Танжере одного аиссана, совершенно спокойно дававшего кобрам кусать себя до крови. Не веря в покровительство святого Сиди Мухаммеда и в действенность таинственных противоядий, медик пожелал проделать опасный опыт, уверенный в безнаказанности.
   Аиссан прежде всего спросил его, принадлежит ли он к последователям секты почитателей змей, и, получив отрицательный ответ, отказался позволить ему взять в руки кобру, с которой давал в это время представление.
   — Если ты не веришь в покровительство Сиди Мухаммеда, которое он оказывает нам, купи курицу и увидишь, что будет.
   Рынок был под рукой; медик купил великолепного петуха и дал кобре, уже рассерженной аиссаном, укусить его.
   Через минуту злополучной птицы не стало! Говорят, что с этого дня медик избегал встречи не только со змеями, но и с их поклонниками.
   Марабут не переставал дразнить своих лефф, кобру и бумен-фака. Он щипал их, кусал до крови их хвосты, подбрасывал в воздух, топтал — все, чтобы сильнее разозлить их.
   Кубба наполнилась свистом и шипением. Пресмыкающиеся в ярости метались во всех направлениях и бросались на ноги своего мучителя, пытаясь укусить его.
   Временами Мулей-Хари останавливался и прислушивался. Отдаленный топот, услышанный им, становился все явственнее.
   Не оставалось сомнения, что это приближались спаги. Они, по всей вероятности, заметили след верблюдов на сырой почве и поскакали по нему.
   Прошло минут пять, и топот умолк перед куббой, сменившись криками и проклятиями.
   Марабут не шевельнулся; он продолжал играть со своими змеями или, скорее, продолжал дразнить их.
   Со двора до него доносился хриплый и вместе с тем повелительный голос:
   — Эй ты, магометанский святоша, отопри! Мы французские спаги!
   — Войдите, — ответил Мулей-Хари, приподнимаясь с пола. — Дверь отперта, и моя кубба — надежное убежище для правоверных.
   Дверь отворилась от сильного толчка, и на пороге показался «белоглазый» Бассо с саблей в руке.
   Увидав змей, скачущих с шипением и свистом по каменному полу, он быстро отступил, крича:
   — Негодяй аиссан! Убери этих тварей, не то пристрелю тебя!
   — Я не могу заставить их повиноваться, господин, — ответил марабут. — Не знаю, что такое приключилось, но они разозлились; даже мне самому становится страшно. Берегись их: они все ядовитые!
   — Стало быть, Сиди Мухаммед не защищает больше аиссанов? — спросил Бассо, благоразумно отходя от двери.
   — Должно быть, надоело.
   — Пошли его к дьяволу вместе со всеми змеями и выходи сюда.
   — Не смею двинуться, господин, — жалобным голосом отвечал марабут. — Тут одна кобра как раз улеглась в дверях; она не спускает с меня глаз, будто хочет заколдовать
   — Толкни ее ногой или убей ятаганом.
   — У меня нет оружия
   — Черт возьми! Иди сюда! — кричал сержант, теряя терпение. — Ты совсем не такой простак, каким притворяешься, и знаешь кое-что о тех, кого я ищу. Они, наверное, проехали мимо твоей куббы. Я убежден, что они останавливались у колодца поить своих проклятых махари.
   — Не понимаю, что ты хочешь сказать, господин, — ответил Мулей-Хари. — Я бедный марабут, охраняющий могилу святого, и только и знаю, что читаю Коран.
   — И напиваешься как скот.
   — Я мусульманин! — с негодованием воскликнул марабут. — Это вы, франджи, пьете все без разбору.
   — Наш Аллах нам этого не запрещает. Ну, да будет болтать! Ты тут вздумал мне зубы заговаривать, чтобы дать другим время ускакать Только очень ошибаешься.
   Он обратился к своим спешившимся спутникам:
   — Сабли наголо! Приняться за этих гадин! Живой или мертвый марабут должен быть в наших руках. Я его заставлю говорить Он должен знать о беглецах.
   — Там жарко, сержант! — ответил один из спаги. — Если надо сражаться с людьми, я всегда готов. Ну, а со змеями — слуга покорный!
   — Мы говорим то же, — хором подтвердили остальные.
   — Трусы! — яростно крикнул на них Бассо.
   — Поведи нас против отряда кабилов, и мы покажем, кто мы, сержант, — сказал капрал.
   — Этот человек мне нужен, черт возьми!
   — Прикажи ему выйти.
   — Он боится кобры, которая разлеглась перед дверью. Спаги пожали плечами и не тронулись
   — Божье наказание! — закричал Бассо. — Я вам покажу, что я храбрее вас.
   Он вынул из сумки двуствольный пистолет и, сунув саблю под мышку, направился к двери.